Текст книги "Сад лжи. Книга вторая"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Когда он закончится, этот чертов суд, Роза?

– Самое большее через день-два. Во всяком случае я так надеюсь. Со своей стороны, я просила судью Уэйнтрауба об отсрочке до понедельника. Мне надо уточнить кое-какие детали.

„Например, касательно доктора Слоана. У меня такое чувство, что там не все так чисто, как кажется. Рэйчел, похоже, далеко не полностью посвятила меня в эту историю", – подумала она.

Брайан сидел, понурив голову; когда он поднял глаза, Роза увидела, как покраснели его веки. На губах у него играла печальная полуулыбка.

Сердце Розы тревожно екнуло: ей вспомнились давние времена, когда он грустил из-за нее.Как в этот страшный день – ей было тогда тринадцать и она играла Марию Магдалину в школьном спектакле на Пасху. И эти паскуды мальчишки, кидавшие в нее камни из папье-маше и отвратительно ухмылявшиеся при виде ее больших, как коровье вымя, грудей. Их ухмылки, впрочем, были видны только ей, но не залу. Какое это было для нее унижение! Но виду она не подавала. После спектакля, за кулисами, ее разыскал Брайан – в его лице отражались, как в капле воды, все те страдания, через которые пришлось пройти Розе. Он крепко, не говоря ни слова, обнял ее и прижал к себе ее оцепеневшее тело.

Сейчас, глядя на него, Роза поняла, что, в сущности, он совсем не изменился. Чувство сострадания в нем оставалось прежним. Вот на столике лежит его рука: длинные пальцы обхватили кружку, на большом пальце бледное чернильное пятно. Неужели эта рука не протянется, чтобы погладить ее по щеке?!

– Здесь, как во Вьетнаме, – произнес Брайан. – Знаешь, почему мы проиграли эту войну? Я тебе сейчас скажу. Не из-за этого „трюкача" Дика, нашего президента. Или из-за студенческих волнений в Кенте. Или провалов ЦРУ. А потому, что не могли увидеть,против чего мы сражаемся. Да, да, против чего! Ведь сражались мы не против Вьетконга. И не против этих ребят в черных робах, которые вместо риса сажали в землю мины-ловушки. Я имею в виду, что мы не знали, за что, черт возьми, мы там гибнем. Не вьетконговцы были в конечном счете нашими врагами, а мы сами.Это-то нас и убивало. Когда не видишь смысла, то носишься как белка в колесе – без цели.

Помолчав, Брайан с грустью заключил:

– Рэйчел убивает именно это. Она не знает, кто ее враг. Семейство Сосидо? Ди Фазио? Я так не думаю. Мне кажется, все дело в ней… вернее… в нас.Что-то у нас двоих не так. Чего-то нам не достает. Одно время мне казалось – ребенка. Ребенка, которого все нет и нет. Но сейчас я понял: не в нем одном загвоздка. Нам обоим нужна какая-то опора. Прочная, настоящая. Господи, она же у нас была! Куда, спрашивается, она подевалась? Может, и есть… где-то… а мы просто не там ищем?

„Может, ты просто выбрал не ту женщину!" – захотелось крикнуть Розе.

Но странно, прежней горечи в душе как будто уже не было. К горечи примешивалось теперь что-то иное. Что-то, как ей казалось, светлое и звонко журчащее, как горный ручей.

Чувство всепрощения.

Одна и та же мысль неотвязно звучала в ее мозгу:

„Я любила тебя, Брайан. Больше жизни. Готова была умереть ради того, чтобы ты жил. Но не в моих силах было спасти тебя. Как сумела сделать Рэйчел. Теперь я поняла, какими бывают ветры перемен. Когда они начинают дуть, происходят события, которые больше и сильнее нас. Они могут заставить нас любить одновременно не одного, а сразу нескольких людей. Каждого по-своему, со своими оттенками и нюансами. Одного больше, чем другого, но не настолько, чтобы совсем убить второе чувство…"

Напрасно пытаться поймать радугу! Что толку мечтать о Брайане. Какая-то его часть любила ее – и всегда будет любить. Так, повзрослев, человек продолжает любить свои воспоминания о счастливом детстве. Когда позволено босиком шлепать по лужам. А бутылка оранжада и поездка в подземке за десять центов до Кони-Айленда кажутся пределом роскоши. И любовь эта тем сильнее, чем меньше шансов возродить то, что было.

– Интересно, – задумчиво произнесла Роза, – а как бы все случилось с нами, если бы ты все-таки женился на мне? – И при этом подумала, что еще совсем недавно не решилась бы спросить его напрямую, потому что подобные слова причинили бы ей слишком большую боль.

Брайан улыбнулся – и лицо его сразу повеселело.

– Мы с тобой тоже делали бы ошибки. Как и все остальные. Ругались бы из-за того, кто оставил тюбик зубной пасты открытым, в какое кино пойти… В общем, наверняка жалели бы порой о том, что в свое время не связали свою судьбу с кем-нибудь другим.

– Но все равно были бы счастливы.

– Ну, может быть… и были бы. – Его рука еще сильнее сжала ей запястье, а холодные ясные глаза на миг встретились с ее взглядом. – Но, Роза, разве у нас с тобой монополия на счастье? Ты любила меня, наверное, потому, что была так одинока. И так чертовски горда.Ведь если бы только позволила другим заглянуть к себе в…

– Но мне не нужно было никого, кроме тебя.

– Пойми меня, Роза! Так трудно отвечать за чье-то счастье одному. Никогда нельзя ставить себя в такое положение.

При этих словах слезы выступили у нее на глазах, но, сдержавшись, Роза попыталась изобразить на лице улыбку и произнесла как можно более беззаботно:

– Когда-то у тебя это получалось совсем неплохо.

Брайан покачал головой, но чувствовалось, что ему было приятно услышать ее слова:

– Вот уж не думал, что дождусь от тебя подобного комплимента.

– Это я только теперь такая храбрая. Еще совсем недавно я бы ни за что тебе не призналась. Мне было бы слишком больно это сделать. После того как мы с тобой были когда-то так счастливы вместе. Память о тех днях жила в моей душе. Но сейчас, наверно, я стала другой. И ты тоже изменился. А в памяти сохраняется одно только хорошее, все плохое отбрасываешь, – склонив голову набок, Роза как будто старалась что-то припомнить. – Да, – наконец произнесла она, – у тебя все еще есть та медаль, которую я тебе когда-то подарила? Святого Христофора?

– Нет, но она спасла мне жизнь. В Наме, как мы его называли.

И тут Брайан, постепенно оживляясь, стал рассказывать о том, как ему удалось спастись.

– Хорошо, что ты мне это рассказал. – Она высвободила руку, которую Брайан продолжал держать, и смахнула с ресниц предательские слезинки. – Все эти последние месяцы я чувствовала себя такой потерянной оттого, что не могла с тобой поговорить. Теперь я вижу, что мы квиты.

– Кто „мы"?

– Я и Рэйчел. Годами я ревновала тебя к ней. Дьявольски ревновала, потому что это она, а не я спасла тебе жизнь. Сколько раз, сколько сотен раз представляла себе, как поступила бы я… Но мне так и не представилось случая сделать это.

„Что ж, такой случай у тебя теперь имеется!" – сказала она себе.

– Послушай, Роза… может, это и не имеет теперь значения. Но я… – запинаясь, продолжал Брайан, – любилтебя. И до сих пор люблю… по-своему.

– Знаю, – ответила она.

Они обменялись долгими нежными взглядами. Роза понимала, что именно имеет в виду Брайан. Поняла, потому что и сама чувствовала то же. Они оба продолжали любить друг друга – прежних. Или тех, кем могли бы стать. Но не тех, кем стали в действительности.

– Ты любишь свою Рэйчел? – наконец прервала Роза затянувшееся молчание.

– Да. До самого последнего времени я даже не подозревал, насколько сильно.

Брайан снова взглянул на нее, и по ясному взгляду его серых глаз Роза поняла, что он говорит правду. В этих глазах отражалось его сердце. Он всегда был таким, и она это знала.

„Я могу рассказать ему сейчас, как Рэйчел все эти годы лгала. Могу поставить его на колени. Но разве этого я хочу? Может быть, и хотела, но только раньше?" – спросила она себя.

Откинувшись назад, Роза с удивлением поняла, насколько мало все это ее в сущности волнует. Внутренне она смирилась с тем, что ее роману с ним пришел конец – боль уступила место сладкой ностальгии, в которой почти не оставалось горечи.

– Отправляйся к ней, – с неожиданной настойчивостью в голосе произнесла она. – Если твои чувства действительно таковы, тогда не теряй времени. Приди к ней и скажи, что любишь ее, невзирая ни на то, что между вами было, ни на то, что будет.

– Все так просто?

– Нет. Так просто никогда не бывает. Я этого не утверждаю, – ответила Роза.

Перед ее глазами неожиданно всплыл образ Макса – на сей раз на нем не было тени Брайана, и он казался ей прекрасным подарком, который она сама взяла и отдала, не поняв, какая это ценность.

„О, Макс, почему я тебя не разглядела?" – неслышно простонала Роза.

– Во всяком случае попытайся, – заключила она уже без всякого энтузиазма, не в состоянии передать всего, что чувствовала.

– Роза… я хотел еще сказать… что очень долго ненавидел себя за то, что с нами произошло.

– Не говори так, – ответила она вполне искренне и, сжав его руку, тут же отпустила ее. – Ты был прав, когда сказал: „Если бы мы поженились…" в общем, тогда я, наверное, не была бы согласна ни на что другое, кроме своего идеала. Все или ничего. Только наш „форт" на крыше. Для нас – и ни для кого больше. Наш мир – и ничей другой. Но мир этот не был реальностью, ты согласен? Мы его просто выдумали. Как те рассказы, которые ты тогда писал.

– Но, Роза… то, что я испытывал по отношению к тебе, – это была реальность!

– Знаю. Сейчас я это знаю. – Она незаметно подвинулась на стуле и встала. – Мне пора, Брайан. Осталось еще много важных дел.

„Господи, – подумала она, – только бы не было слишком поздно".

Неуклюже поднявшись, Брайан протянул ей руку.

– До свидания, Роза.

Как бы не замечая протянутой руки, она чмокнула его в щеку, чувствуя, что к горлу подступил комок:

– До свидания, Брайан. Желаю тебе удачи. Надеюсь, у тебя все образуется. Знаешь, как ни странно, но я еще, несмотря ни на что, верю в счастливый конец.

Повернувшись, она стала пробираться к выходу из бара, провожаемая жалобным кваканьем саксофона. Все это время Роза беззвучно молилась, чтобы Макс был дома, когда она позвонит.

35

Судья привычно стукнул своим молоточком по столу – и звук этот заставил Рэйчел вздрогнуть. Она чувствовала себя напряженной, как тетива лука. Каждый мускул спины и плеч был натянут до предела, так что казалось, от малейшего движения она разломится на две половинки, как сухая ветка.

„Господи, скорей бы уже все кончилось", – стучало у нее висках.

В свое время во Вьетнаме ей приходилось видеть вещи и пострашнее. Много страшнее того, что она испытывала сейчас. Искалеченные, истекающие кровью люди. Умирающие на твоих глазах младенцы. Но тогда у нее было больше сил, она знала, что надо делать, и делала это. Сейчас она ощущала свою беспомощность и не могла помочь даже самой себе. Будущее ее зависело не от нее самой – оно было целиком в руках других.

– Слушание дела „Сосидо против Розенталь" продолжается! – громко объявил" секретарь суда, чтобы его могла услышать стенографистка, склонившаяся над своей крохотной машинкой, на которой она барабанила с такой бешеной скоростью, что порой казалась не человеческим существом, а скорее каким-то обезумевшим насекомым, доросшим до размеров взрослого человека.

После завершения необходимых формальностей жюри присяжных заняло свое место.

„Ну вот, – подумала Рэйчел, – представление начинается".

Оглянувшись, она увидела, с каким вниманием присутствующие ожидают возобновления слушания. Шум в зале постепенно стихал. Ее пальцы непроизвольно коснулись талисмана на шее. Это была крошечная золотая змейка, обвивающая чашу, символ врачевания. Талисман на счастье подарила ей в самом начале суда верная Кэй.

– Я почти было выбрала для тебя Звезду Давида, – рассказала та, – но передумала и взяла эту штуку. Мне показалось, тебе нужно почаще напоминать себе: „Хорошо, я не Господь Бог или что-то вроде этого, а всего лишь врач… но чертовски хороший врач".

Хорошо бы, подумала Рэйчел, чтобы Кэй сейчас была рядом. Но она сама, не обращая внимания на протесты подруги, настояла, чтобы та оставалась на работе. Дел там было невпроворот, а персонала у них в клинике вечно не хватает.

Впрочем, с горечью напомнила она себе, после суда, возможно, никакой клиники у них уже не будет.

Но в любом случае суд особенно долго не продлится. Каков бы ни был исход, агония скоро закончится. Потом ей надо будет научиться как-то существовать без Брайана. Одно хорошо: со всеми тайнами и ложью будет, по крайней мере, покончено навсегда.

„Сейчас, – подумала она, – все в руках Розы. У нее есть уникальное оружие, чтобы одним выстрелом уложить меня наповал. Но она же, если захочет, одновременно может спасти мне жизнь. Ведь стоит ей рассказать правду обо мне и Дэвиде, его ложь отпадет, как шелуха… Но зато моя – предстанет воочию".

На нее внезапной волной накатила усталость, как ни странно принесшая успокоение.

Рэйчел поглядела на Розу: вот она поднимается со стула, высокая, стремительная, полная решимости. Кажется, в зале суда нет никого, кроме этой женщины. В ее глазах уже светится огонек победы. Темно-красная блузка, твидовая юбка, туфли из черной кожи. В выемке шеи – маленькое распятие, инкрустированное жемчугом. И эта странная – опять одна – рубиновая сережка в виде капли. Волосы, подобно летящему грозовому облаку, рассыпаны по плечам.

„Какая-то она сегодня другая, – отметила про себя Рэйчел. – Более сильная. С ней явно что-то произошло. Брайан? Наверное, они встречались?!"

Она представила их вместе, в постели, в объятиях друг друга. Целующихся, предающихся любовным утехам – без малейшего стеснения, без всяких тайн и секретов. При мысли об этом боль ножом полоснула сердце.

Брайан… Рэйчел даже представить себе не могла, что ей будет так его недоставать. Уже два дня, как они не встречались, если не считать, правда, что он сидел в зале суда. Все это время они не сказали друг другу ни единого слова. С тех пор, как она перебралась к маме. Уходя из дома, она оставила ему записку, прося, чтобы он не пытался ее найти – по крайней мере, в ближайшие дни.

Если он и не понял почему, то скоро, очень скоро Брайан обо всем узнает… Усилием воли она заставила себя не оборачиваться, чтобы не начать искать глазами среди сидящих такое знакомое и такое дорогое для нее лицо. Но все равно она почти физически ощущала присутствие Брайана. Поддерживающее и согревающее ее. Чтобы между ними ни случилось, он оставался верен ей – и она это знала.

Но вот что произойдет, когда он узнает правду? Ведь на протяжении всех этих лет она обманывала его.

Да, ее жизнь была теперь полностью в руках Розы, от которой действительно зависело все. Почему, спрашивала себя Рэйчел, она ей доверилась? Почему – сама! – вложила заряженный пистолет в руку того, пожалуй, единственного в мире человека, кто, уничтожив ее, выигрывал все?

„Да потому, – отвечала она, – что я устала. Устала лгать".

Так устала, что чувствовала себя совсем больной.

Вдруг Рэйчел поняла: она не перенесет, если о ее тайне узнают все – Брайан, мама, жаждущие крови зеваки в зале. На свет Божий выволокут историю о том, как она в свое время заставила Дэвида сделать ей аборт, чтобы избавиться от его ребенка. Выволокут, словно несуразное насекомое, прятавшееся в расщелине скалы. Разве все эти люди в состоянии понять? Для них речь может идти лишь об акте чудовищной мести, глубоко порочной, даже извращенной. Как объяснить им, заставить поверить: то, чего она добивалась, не было ни порочным, ни извращенным. Этого требовала ее совесть, и не подчиниться ей было невозможно.

„Не делай этого! – беззвучно молила Рэйчел Розу, уже подходящую к своему месту и кивающую седовласому судье. – Пожалуйста, не надо".

– Ваша честь, – обратилась Роза к судье ясным и уверенным голосом, – я желала бы устроить допрос последнего свидетеля, которого пригласил мистер Ди Фазио. Доктора Слоана.

Судья Уэйнтрауб прочистил горло и, кивнув, опустил свои пергаментные веки:

– Защита может приступать.

Рэйчел, не отрываясь, глядела на свои сцепленные руки, лежащие на коленях. Нет, все что угодно, но только бы не посмотреть в его сторону. Не дать ему почувствовать удовлетворение…

Ее обдало струей холодного воздуха. „Дэвид, – промелькнуло в мозгу. – Это может быть только он. Конечно. Знакомый сладковато-приторный запах крема после бритья. Он им всегда пользовался".

В животе у нее противно заныло.

Какая-то сила, не уступавшая силе земного притяжения, вдруг изменившей свое направление, заставила ее, помимо воли, обернуться и поднять голову. Дэвид! Она встретилась с ним глазами. Всего на один краткий миг. Но этого оказалось достаточно, чтобы ее тело пронзил ток, словно она коснулась оголенной электропроводки. Глаза смотрели холодно, лишенные какого бы то ни было выражения. Глаза манекена, выставленного в витрине магазина.

Она проследила взглядом, как Дэвид занял место свидетеля. Спокойный. В сером, явно сшитом на заказ костюме. Белая рубашка с французскими манжетами. Модные дорогие туфли. Вид импозантный. Свидетель, вызывающий доверие.

„Ловкий подонок, вот ты кто!" – почти выкрикнула Рэйчел.

Ярость заставила ее распрямить плечи и слегка откинуть назад голову.

„Хорошо, – сказала она себе, – пусть я и не могу сражаться с тобой так, как мне бы хотелось. Но будь я проклята, если доставлю тебе удовольствие думать, что ты поставил меня на колени!"

Теперь Рэйчел во все глаза смотрела на Розу. Та стояла спокойно, даже расслабленно возле свидетельского места, держа в руке стопку бумаг.

„Интересно, – подумала Рэйчел, – так ли она на самом делеуверена в себе, как выглядит?"

– Доктор Слоан, – начала Роза вполне доброжелательно, – я хотела бы задать вам ряд вопросов. Пожалуйста, если можно, говорите громче и обращайтесь к присяжным, чтобы мы все слышали ваши ответы.

– С удовольствием, – тут же ответил Дэвид, едва заметно улыбнувшись.

– Доктор, в соответствии с вашими показаниями, данными в пятницу, прежде чем стать главным акушером больницы „Св. Варфоломея", вы состояли в штате… – она порылась в бумагах и докончила, – Пресвитерианской больницы. Это так?

– Абсолютно верно.

– А до этого?

– Короткое время я занимался частной практикой.

– Хорошо, – и Роза опять обратилась к своим бумагам. – Но мне кажется, вы не упомянули данного факта, когда отвечали на вопросы мистера Ди Фазио. Может быть, просто запамятовали, доктор? Не будете ли добры рассказать нам, когда и где вы ею занимались?

Легкое неудовольствие тенью проскользнуло по холеному лицу Дэвида, омрачив безмятежность его черт.

– Что ж, пожалуйста. В Вестбери, штат Коннектикут. Совместно с двумя другими врачами. Это было, сейчас я вам скажу, примерно с осени семьдесят первого до весны семьдесят третьего.

– Весьма недолго, вы согласны?

– Частная практика, – пожал он плечами в ответ, – не всем по карману. Я лично предпочитаю работать в городских больницах. Тогда ты чувствуешь, что реально помогаешь многим.

– Доктор, скажите, вас посещала некая женщина по имени Сара Потт?

Немного поколебавшись, Дэвид ответил:

– Да, конечно. Я ее помню.

– А на какой предмет она вас посещала?

– Она была беременна и нуждалась в проведении психотерапевтических сеансов.

– Вы принимали у нее роды?

– Нет.

– Не могли бы вы сказать нам… только, пожалуйста, доктор, говорите громче, чтобы было слышно присяжным… почемувы их не принимали?

Просьба Розы, обращенная к Дэвиду, возымела, однако, обратный эффект (именно этого она как адвокат и добивалась!). Он начал говорить совсем тихо и даже запинаться.

– У нее произошел выкидыш на пятом месяце беременности. Я, естественно, делал все что мог, но она…

– Я не прошу у вас объяснений, доктор. Просто отвечайте на мои вопросы. Помните ли вы пациентку, которую осматривали семнадцатого января тысяча девятьсот семьдесят первого года, по имени Эдна Роббинс?

– Дайте-ка мне сообразить… – попросил Дэвид неуверенным голосом.

– Попрошу зафиксировать, что я предъявляю свидетелю медицинскую карту миссис Роббинс, где есть записи, сделанные его рукой. Вы узнаете свой почерк, доктор?

– Мой почерк… – Дэвид слегка нахмурился, изучая предъявленный ему документ, который он вертел в руках. – Да-да, миссис Роббинс. Теперь я вспоминаю этот не совсем обычный случай.

– „Не совсем обычный"? Что именно вы имеете в виду? Не сообщите ли вы господам присяжным, каково было состояние миссис Роббинс в то время, когда вы впервые ее увидели?

– Ее привел ко мне их домашний врач с диагнозом „бесплодие". Долгие годы они с мужем хотели ребенка, но у них ничего не получалось.

– И можно узнать, какое лечение вы ей порекомендовали?

– Для начала я предложил пройти обычные в таких случаях тесты. Ее мужу – проверить сперму. Этот тест дал нормальные результаты. А миссис Роббинс должна была сделать рентген яичников и труб.

– И это делал дипломированный рентгенолог?

– Естественно.

– Что показал рентген, доктор?

– Я… – Дэвид явно заколебался.

– Разве не соответствует истине, доктор, что в тот момент миссис Роббинс, хотя сама она об этом и не знала, была беременна?

– Я… да, сейчас я как будто действительно вспоминаю. Так прискорбно…

– Почему прискорбно?

– Видите ли… в организм вводится в подобных случаях красящее вещество… и это автоматически привело к прерыванию беременности.

– И что, этой ужасной ошибки никак нельзя было избежать?

– Дело в том, что миссис Роббинс направилико мне после того, как они с мужем в течение целых пяти лет безуспешно пытались заиметь ребенка, – лицо Дэвида покраснело, а голос выдавал раздражение.

– Скажите нам, доктор, – продолжала Роза прежним участливым тоном, – ведь правда, что существует весьма простойанализ мочи, позволяющий определить, беременна женщина или нет?

– Да.

– И вы направили миссис Роббинс на этот анализ?

– Нет, – слово, как бы помимо его воли, сорвалось с прикушенных губ. – То, что произошло, было чистейшей случайностью. Один случай – на миллион…

Голос Розы на сей раз обрушился на голову Дэвида, словно удар молота:

– Правда ли, доктор, что ваши же коллеги попросиливас оставить совместную с ними частную практику? Считая, что проблемы с алкоголем мешают вам выполнять свои врачебные обязанности?

Ди Фазио, адвокат противной стороны (Рэйчел он напоминал отвратительную раздувшуюся жабу), немедленно вскочил с места. Лицо его покрылось багровыми пятнами.

– Я протестую. Ваша честь! Вопрос не имеет отношения к делу! Здесь судят не доктора Слоана!

Роза, по-прежнему невозмутимая, обернулась к судейскому столу со словами:

– Я всего лишь пытаюсь установить достоверность показаний данного свидетеля, поскольку они являются чрезвычайно важными для решения судьбы моей подзащитной.

– Если защита не готова обосновать подобное требование, я бы попросил воздержаться от дальнейших опросов такого рода, – предупредил судья, в свою очередь оборачиваясь к Розе.

– Хорошо, Ваша честь. Я снимаю вопрос, поскольку доктор Рауш сегодня не смог прийти в суд, чтобы подтвердить мои слова.

В зале возникло движение, и до Рэйчел долетел шум возбужденных голосов. Присяжные, которые до сих пор слушали вполуха, со скучающим видом, подались вперед, с нетерпением ожидая дальнейшего поворота событий. Настроение публики, Рэйчел ощущала это, определенно начинало меняться. По залу словно пробежал электрический разряд, заставивший, казалось, потрескивать ее волосы.

Судья Уэйнтрауб, нахмурившись, несколько раз подряд постучал своим молоточком: он казался раздраженным.

Роза слегка наклонила голову – на ее губах заиграла едва заметная улыбка. Потеребив висевшее на шее распятие, она после некоторого колебания продолжила:

– Ну что ж, доктор Слоан, давайте двигаться дальше. Перейдем к тому времени, когда вы поступили вштат Пресвитерианской больницы после того, как… ну, в общем, испытали известное разочарованиев совместной частной практике в Коннектикуте. А что касается означенной больницы, то не скажете ли вы нам, доктор Слоан: это правда, что вас и оттуда тоже попросилиудалиться?

– Нет, неправда, – ответил Дэвид чуть громче, чем ему полагалось бы. – Я сам уволился.

Рэйчел заметила, как самый кончик его языка, малюсенький блестевший розовый кончик, облизал губы.

– Может быть, вы просветили бы нас, доктор Слоан, насчет тех обстоятельств, которые привели к вашему… ах да, добровольному уходу?

– Не уверен, что знаю, на какого рода обстоятельства вы намекаете, – еще больше нахмурившись, произнес Дэвид, выставив вперед подбородок, опиравшийся на сжатые под острым углом ладони. – Мне предложили должность главного акушера в больнице „Святого Варфоломея" – и я перешел туда. Вот, собственно, и все обстоятельства, – он попытался улыбнуться, но в улыбке уже не было прежней уверенности и убедительности. – Мне жаль вас разочаровывать, но, боюсь, никакой тайны в моем переходе не существует.

– Но ведь, перейдя в эту больницу, вы потеряли в жаловании?

– Не понимаю, почему кого-то здесь может интересовать мое жалованье, – процедил Дэвид сквозь зубы.

Рэйчел успела заметить, как он покраснел – былой невозмутимости в нем поубавилось. Теперь он говорил сбивчиво, взволнованно:

– У меня были свои причины… веские причины… „Святой Варфоломей" давал выход моим способностям… отделение акушерства и гинекологии нуждалось в смене руководства…

– Доктор Слоан, утверждают, что вас все-таки попросилиуйти из Пресвитерианской больницы, угрожая в противном случае пригласить вас на заседание комиссии по медицинской этике. Это так?

– Ложь! – взорвался Дэвид, и на мгновение его красивое лицо исказилось безобразной гримасой.

Однако он быстро взял себя в руки и, проведя по лбу своей длинной изящной рукой, постарался разгладить морщины.

– Там, – начал он, понизив голос, – были люди… мои коллеги… они завидовали мне… боялись моего повышения. Я был самым способным из них… и неудивительно, что…

„Да, – еще раз с тайной надеждой подумала Рэйчел, – что-то произошло. Стоит только поглядеть на него. Куда девалось его высокомерие?"

– Способным на что, доктор? Скажите нам всем, доктор!

– Я протестую! – крикнул Ди Фазио. – Защита издевается над свидетелем.

– Протест отклоняется, – лаконично бросил судья.

– Доктор, – снова обратилась к Дэвиду Роза, – вы помните роды, которые принимали в феврале 1974 года еще тогда, когда работали в Пресвитерианской? Женщину звали Кэтрин Кантрелл. Она была на седьмом месяце беременности? – голос Розы опять сделался мягким, почти упрашивающим.

– Кэтрин Кантрелл? – как эхо, вяло повторил Дэвид. – Да…

– Роды проходили нормально?

– Нет… постойте… они оказались преждевременными. Возникли некоторые… э-э… трудности.

– Пришлось прибегнуть к кесареву сечению? Это так, доктор Слоан?

– Да.

– Затем вы сделали ей экстренную операцию. Это была ГИСТЕРЭКТОМИЯ, то есть удаление матки? Пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь, доктор Слоан.

– Да-да… – нетерпеливо ответил Дэвид. В его голосе явственно звучала паника. – Но какое это имеет отношение к…

– Доктор! – прервала его Роза все тем же ласковым голосом, в котором проскальзывали бархатистые нотки, не мешавшие, однако, ее словам звучать остро, почти угрожающе. – Скажите нам: ребенок миссис Кантрелл родился здоровым?

Дэвид больше уже не смотрел перед собой в одну точку. После короткой паузы он ответил:

– Я говорил. Роды были преждевременными, и это вызвало известные осложнения. Ребенок… прожил всего несколько часов.

– Ребенок? Вы даже не называете пола. Что, не помните кто это был: мальчик или девочка?

– Я… не… знаю. Не могу сейчас точно сказать.

– Тогда позвольте мне освежить вашу память, доктор, – быстро проговорила Роза и, на этот раз глядя не в свои бумаги, а прямо в глаза свидетелю, заключила, – Линда Энн Кантрелл. Вес три фунта шесть унций. Прожила ровно два часа сорок две минуты. Скончалась девятнадцатого февраля в три тридцать утра.

В зале наступила полная тишина.

И тогда, выждав, Роза тихо продолжила:

– Надеюсь, доктор, с моей стороны это не покажется слишком большим упрощением, если я скажу, что после гистерэктомии женщина уже не может рожать?

– Да, это так.

– Ее первый ребенок, выходит, был и… последним?

– Я… да, полагаю, вы правы.

– Полагаете? То есть вы не вполне, выходит, в этом уверены?

– Ведь все это… было некоторое время тому назад…

– И тем не менее даже при очень большой загруженности врач все-таки не должен был бы забыть подобную трагедию. И конечно же, он будет помнить ее так же, если не лучше, чем, скажем, какое-нибудь из своих замечаний, оброненное в разговоренесколько месяцев назад о чьем-то чужом пациенте. – Роза сделала паузу и продолжала, обращаясь непосредственно к Дэвиду. – Скажите нам, доктор, это правда, что вы были в состоянии опьянения, когда делали сначала кесарево сечение, а затем гистерэктомию миссис Кэтрин Кантрелл? Врач, который вам ассистировал, доктор Роланд Черч, по этому поводу обратился с жалобой к больничному начальству, не так ли?

Рэйчел увидела, как Ди Фазио, поднимаясь с места, уже открыл было рот, чтобы заявить протест, но было поздно. Дэвид подпрыгнул и кинулся к деревянному барьеру, огораживающему место, где свидетель дает показания.

– Ложь! – заорал он, стукнув ладонями по загородке. – Все это ложь! Черч… этот подонок… он просто завидовал, что я получил повышение.

– Ваша честь! Прошу объявить перерыв на десять минут, – вскочив наконец с места, хрипло произнес Ди Фазио. Лицо его было влажным от пота. – Мой свидетель расстроен из-за напраслины, которую здесь на него возводят. Мисс Сантини, по-видимому, думает, что, указывая на невинных людей пальцем, она отвлечет ваше внимание от тех, кто виноват на самом деле!

Только теперь в сознании Рэйчел начали всплывать те темные слухи, которые до нее доходили. К примеру, несколько месяцев назад она столкнулась с Джанет Нилдхэм, которая сейчас в Пресвитерианской больнице специализировалась по неонатологии, и та передала ей разговоры коллег, утверждавших, что Дэвид приходит на работу пьяным. Как же это она могла забыть, подумала Рэйчел. Но тогда она просто не придала разговору серьезного значения. Ей ведь было известно, что Дэвид избегает алкоголя – из-за отца-алкоголика.

Рэйчел понимала, что должна была бы сейчас испытывать облегчение. Ведь Дэвид ничего не сказал про нее, про них обоих… и тем не менее Розе уже удалось бросить тень на его выглядевшую такой безупречной репутацию.

Однако вместо облегчения Рэйчел разозлилась. Почему, спрашивала она себя, когда он попался на крючок, надо было его оттуда снимать? Разве не ясно,что он виновен? Так почему же тогда не предать суду именно его?

Внутри нее росла, поднимаясь от живота, упругая волна, которую она не в силах была остановить. Вот уже неудержимый поток заливает горло. Еще секунда и…

Тишину судебного зала нарушает звук, который заставляет публику вздрогнуть.

Рэйчел смеялась.

Дэвид, пораженный, оборачивается и смотрит на Рэйчел: его лицо, прямо у нее на глазах, разбухает и делается отвратительно багровым.