Текст книги "Этот мир не для нежных (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Ну что ты совсем как-то сникла, квёлая вся такая, – бормотал Савва и двигал к ней старые, зачерствевшие уже сушки, – сейчас чаю попьем, хорошо же сидим, уютно. По-домашнему. А завтра прямо с утра твой джип проверим, подлатаем, если что, у нас теперь компрессор есть. И я попытаюсь тебя домой вывезти. Ты же хотела домой?

Лив послушно кивнула. Было обидно. Казалось, что Савва специально поставил ужасную кружку, и специально выложил на стол эти старые сушки, словно наказывал её за что-то. Он же казался очень довольным. Чем именно, совершенно непонятно. Не было предпосылок для его такого чудесного настроения. Саввино прекраснодушие злило Лив сквозь охватившую апатию, и её раздражало все, что он делал, парень ей был неприятен в любом своём состоянии духа. Она отдавала себе отчёт, и старалась быть к нему объективной, давить в себе неприязненное отношение. По крайней мере, он предложил прекрасный выход из ситуации, и она должна быть ему благодарна хотя бы за попытку вырваться из плена, в который её заключила Пихтовка.

– А ваш посёлок когда образовался? – обхватив горячую кружку сразу двумя ладонями, спросила Лив. Ей это было не очень интересно, но хотелось сказать парню что-то приятное. Хотя бы за старания. И немного из чувства вины, что она так раздражена.

– Ещё в прошлом веке, – Савва вопросу не удивился, но почему-то и не обрадовался. В голосе его уже не было вчерашнего нудного воодушевления, с которым он вещал Лив о постигших предприятие трудностях. – Тут переселенцы раскулаченные селились, сначала в землянках, затем хозяйство потихоньку налаживали. Землей занимались, скот начали разводить. Ну, и лес опять же. Говорят, что в тридцатых годах начала работать небольшая артель, собрались крестьяне из окружных деревень. У кого была лошадь, вывозили лес, а безлошадные – заготавливали. Артельный староста первый очень колоритный был. Одноглазый, бородатый. Повязка на глазу, лицо заросшее так, что только единственный глаз блестел сквозь лохматые щеки. Хитрый мужик был, как китаец. Так он сам о себе думал. Ни «да», ни «нет» напрямую никогда не говорит, только кивает, а сам о чём-то своём думает. Ну, а мысли-то не хитрые: как бы обжулить кого...

Савва засмеялся, вспоминая. Лив удивилась:

– Ты говоришь так, словно сам с ним встречался. Это же около ста лет назад было...

– Да, нет, – парень махнул рукой. Казалось, он сам удивился яркости постигшего его образа. – Откуда? Люди рассказывали... И ... Тут такое дело, только ты, Оливка, не удивляйся, и не думай, что я вроде того гения, что на отшибе живёт. Вот говорил давеча, что тут поколениями живут и работают. Корни толстенные, в землю вросшие. И память, словно эти корни. Такое вот дело. Все, кто тут жизнь свою по капле в землю слил, словно остался в поселке навечно. Вот я слышал, по телевизору про генетическую память говорили. Что она в поколениях остается. А тут словно память в пространстве запечаталась, корнями вросла. В легендах эти люди остались, и они как бы... Вот думаешь о поселке, а они у тебя перед глазами, как живые стоят. Будто ты их знал всегда. Ужимки, жесты, манера говорить. Странно это, конечно, но мы не очень удивляемся. Привыкли.

– А ты сам-то? – спросила Лив. – Ты местный?

Ей неожиданно стало на самом деле любопытно. Может, впервые на её памяти, Лив искренне заинтересовалась чужой жизнью. Может, потому что совсем недавно сама испытала странное вневременное ощущение. Словно всегда здесь жила. Словно это её касалось.

– А то как же, – с гордостью Савва выпятил грудь. – Мы тоже из переселенцев. Уже лет сто на этой земле и живём. Когда леспромхозы стали организовывать на месте артелей, мой прадед один из первых в лес ушел. Тут только землянки временные от артельных оставались. Вот прадед, а потом дед и строили тут уже нормальную жизнь. Перебирались сюда потихоньку, чтобы уже совсем в лесу.

Вдруг он внимательно посмотрел на Лив и добавил еле слышно:

– А, может... Может, и больше, чем сто лет... А если...

В печке что-то пронзительно, монотонно загудело и вспыхнуло так, что отблеск света просочился даже сквозь заслонку, пробился быстрыми всполохами сквозь щели, заплясал по лицу Саввы, который сидел к источнику тепла и огня вполоборота. На мгновение лицо парня осветилось неземной, тонкой красотой, и Лив с непонятным трепетом увидела, что его глаза глубоки, а упрямый подбородок словно выточен из слоновой кости. Ей захотелось дотронуться до щеки, которую словно целовал отблеск огня. Правда, это длилось всего мгновение, и через секунду пламя успокоилось, а Савва стал тем же, кем был до этой вспышки. Деревенским, грубым увальнем. Девушка вздрогнула, сбрасывая с себя морок, рождённый, очевидно, темнотой и бесприютности надвигающейся ночи.

– Так вот и строили предки, чтобы мы жили тут нормальной жизнью, – вытащил Савва кусочек застрявшего где-то во времени разговора. Словно вернул ситуацию на круги своя. И никакого морока.

– Нормальную жизнь? Это вот то, что сейчас у вас, ты называешь нормальной жизнью?

Лив не хотела оскорбить Савву, ей действительно было непонятно, как можно думать про такой быт, что он нормальный. Без элементарной сотовой связи, без интернета, с печью, без всяких развлечений. Нет, она не была большой поклонницей ночных клубов, но элементарно – посидеть в уютной кафешке с чашкой кофе?

Савва, впрочем, нисколько не обиделся.

– Это другое. Ты просто ещё мало у нас находишься. Ещё до конца не успела прочувствовать.

– Ну уж увольте, – испугалась Лив. – Я не хочу тут больше... Не собираюсь ничего больше прочувствовать...

– Да ладно, успокойся. Сказал же, попытаемся выехать. Вот сейчас чаю попьем, а утром, засветло, попробуем твою машину поправить.

– Да не моя это машина, – опять возмутилась Лив. И пригорюнилась. – Алексеича так и не нашли. Вот что с ним могло случиться?

– Искал я твоего невидимого Алексеича. Ты же знаешь, что искал. А что один могу? Тут врассыпную нужно лес прочесывать. И с вертолетами, желательно. Если он был, твой Алексеич...

Последнюю фразу Савва пробормотал совсем тихо, исключительно для себя, попытался отвлечь Лив от опасного предмета разговора:

– Так вот, ты спрашивала. Сначала тут построили несколько домов барачного типа и временную конюшню. Лесорубы-одиночки жили артелью по тридцать-сорок человек. Электрического света ещё не было, обходились керосиновыми лампами. Первые дома стояли среди глухого леса. Но, кстати, пилили уже не двуручными пилами. Знаешь, раньше были такие с треугольным зубом?

Лив отрицательно покачала головой.

– Так стали работать уже не ими, а лучковыми пилами! Уже тогда!

Вид у Саввы был просто торжествующий, а в голосе появилась искренняя нежность и настоящая любовь.

– У них полотно тонкое, узкое, из высококачественной стали. И зуб сложный, поэтому лучковка дает тонкий пропил.

– Ты опять говоришь так, словно жил и работал в то время.

– Так я же на пилах работать пробовал. Даже на совсем старинных. В сарае у Фарса целый музей собрался. Лучковкой пила называлась потому, что полотно туго натягивалось при помощи деревянного лучка, а это позволяло работать на валке леса одному рабочему вместо двух. Затем на нашу деляну пришли механические электропилы системы «Вакопп», а через некоторое время их заменили более удобные и легкие консольные электропилы «К-5» и «К-6». А это совсем другая организация валки и раскряжевки леса. Ты, Оливка, даже не представляешь, насколько стало легче вальщикам работать...

Она не представляла. Под опять ставшим нудным бормотание Саввы, наконец-то согревшись, тихонько отъезжала из реальности в полудрему. Стол и Савва поплыли куда-то в сторону, безумный кот на чашке игриво и немного похабно подмигнул Лив, и она поняла, что засыпает.

***

Лив очень боялась, что опять зарядит дождь, но, может, благодаря её молитвам, с утра светило солнце. Она почувствовала его прикосновение ещё со сна, не открывая глаза, ощутила, как солнечный зайчик скачет щекочущим теплом по её щеке. Ничто и никто не тревожило её ночью, не пялилась на гостью Белая Дама, не ходил под окнами страшный минотавр, даже кречет не подавал голоса – то ли не видел повода для беспокойства, то ли улетел куда-то далеко по своим делам. Она спала, как убитая, и выспалась прекрасно, открыла глаза свежая и с ясной головой. Даже не очень расстроилась, обнаружив себя не дома, а все в том же заколдованном месте. Загорелась надежда, что, может, уже сегодня к вечеру вернется к привычному для неё образу жизни, и как страшный сон забудет и Савву, и Пихтовку, и сумасшедшего изобретателя, и привидение, и монстра в лесу. Что греха таить, надеялась Лив ещё и на то, что забота о пропавшем Алексеиче свалится с её плеч на другие, более профессионально для таких случаев подготовленные. Пусть его поисками занимаются специалисты. Скорее всего, поисками трупа, подумалось Лив, и она передернулась. Сначала нужно было выбраться отсюда самой.

Лив осторожно спустилась на ноги с дивана. Ходить, хоть и прихрамывая, было уже можно. Она подумала, что не мешало бы умыться, но за ночь выстуженная изба опять показалась ей невыносимой для какого-либо действия с водой, и девушка перенесла это мероприятие на вечер. «Когда доберусь домой, первым делом наберу ванную горячую-горячую, пены набухаю, и буду лежать в этой воде, пока вся эта ужасная командировка с меня тремя слоями не сойдет», – подумала Лив, как о чем-то, что непременно сбудется.

Она выглянула в окно, и увидела Савву, который уже увлеченно крутился вокруг джипа. Девушка обрадовалась ещё больше. Судя по сосредоточенному виду, он был настроен серьезно. Накинув куртку и с трудом натянув ботинки, Лив шагнула за порог навстречу новому дню и такой долгожданной дороге домой.

Савва приник к правой передней шине, которую, очевидно, только что накачал. Он вслушивался во что-то, в данный момент понятное только ему самому. На просохшем за последние сутки ковре из слежавшихся стружек и иголок в полной боевой готовности гордо смотрел в ярко синее небо компрессор. От его металлического корпуса победоносно шныряли в разные стороны все те же вездесущие солнечные зайчики.

– Привет! – издалека закричала Лив Савве, и заторопилась к нему по чуть натоптанной тропинке, все ещё припадая на больную ногу. Ей очень хотелось принять участие в созидательном действе.

Савва махнул рукой, обозначив, что заметил её присутствие, и опять сосредоточенно приник к шине.

– Вроде, не пропускает, – с сомнением в голосе наконец-то произнёс он.

– Слушай, – Лив тронула носком ботинка корпус компрессора, – а почему ты сразу к этому вашему изобретателю не пошел? Ещё в первый же день? Ты же знал, что у него эта штуковина имеется.

Савва вздохнул и выпрямился.

– Потому...

– Тоже мне, ответ, – фыркнула девушка. – Я, таким образом, тебе хоть теорему Ферма докажу. Почему? Потому...

Передразнила Савву.

Он почему-то промолчал, не стал спорить, и даже, по своему обыкновению, нудеть. Но Лив не собиралась отступать.

– Такие странные вещи говорил...

Она хитро посмотрела на спину Саввы, применив старинный прием крючка и паузы, чтобы вызвать любопытство собеседника, но тот опять запыхтел и с повышенным вниманием нагнулся к шине. Тогда девушка продолжила.

– Говорил, что в вашем поселке живут сломанные игрушки.

– Какие игрушки? – не выдержал Савва.

– Божественные. Сломанные и выброшенные.

Несмотря на то, что парень так и не обернулся, Лив заметила, что шея его медленно наливается злобным бордовым оттенком. Савва явно злился, хотя изо всех сил сдерживал себя.

– И, знаешь, мне кажется, что он если и сумасшедший, то не во всём.

Савва резко обернулся и прямо посмотрел на неё. Глаза у него были не злые, а грустные.

– Он не в себе, Лив. Конечно, для поселка очень много сделал, но у него же голоса в голове говорят. Они ему, скажут, например, что ты – кикимора болотная, он в тебя плеваться начнёт. Про меня что-то подобное думает. Поэтому я к нему и не хотел идти. И насос этот, он же тебе нужен. По-моему, все правильно и логично. А ты больше больных людей слушай! И так самой всякая чушь мерещится...

– Так ты его боишься? – Ничего не могло испортить Лив настроение в такой чудесный день. – Боишься, боишься...

– Боюсь, – неожиданно сразу и коротко признался Савва, и опять отвернулся.

Лив стало его жалко. «Он же на самом деле совсем неплохой парень. Нравственный вот, всё-таки заботливый, – подумала она. – Кормил меня, поил, из леса на руках вынес. Я уеду сейчас или чуть позже, но все равно уеду. Домой, к ярким фонарям, шуму бесконечного потока машин на улицах, горячей пенной ванне, новым сериям „Люцифера“ на „Сизонвар“. А он останется тут. И скоро зима».

– Скоро зима, – повторил за Лив, словно услышал её мысли Савва. И девушка даже не удивилась.

– Я ненавижу зиму, – призналась она.

Он вдруг по-детски, очень ясно улыбнулся. У Лив даже сердце зашлось от улыбки, которой он засветился изнутри.

– Ты знала, что раньше было слово такое слово «навидеть»? Это значит, смотреть с удовольствием.

– Нет, а что?

– «Ненавидеть» – обратная сторона его сторона. А вообще, это так просто. Я навижу зиму.

– А как тут зимой? – спросила она, присаживаясь на корточки. Ей захотелось быть к нему поближе.

– Зимой? Нормально. – Савва коротко глянул на неё. – Скоро ребята приедут. Работа начнётся. Если только... Если вы лесосеку не закроете.

– От меня мало что зависит, – призналась Лив ему. Больше не нужно было строить из себя неподкупное лицо официального органа. Да и не хотелось. – Это другие люди решают. Я только сверяю цифры и докладываю. А цифры... Они сами за себя все говорят. Вне зависимости от чувств и эмоций человека. Я ... навижу цифры поэтому.

– Ты любишь считать, да? Я заметил.

Лив кивнула. Он больше почувствовал, чем увидел этот мимолетный кивок.

– А ты?

– Нет, – ответил Савва. – Цифрами питается время.

– О, какой красивый образ! – восхитилась Лив неожиданной поэтичностью. – И что в этом плохого?

– Всё. Время вообще – самый страшный враг. Ничего нет ужаснее времени.

– Чей враг?

– Мой. Твой. Всех. Сейчас и вовсе вторгается во все сферы, оцифровывает всё вокруг. В том числе, пространства, в которые не имеет права вторгаться. От этого всё мешается, и плывет привычный порядок вещей.

Савва резко поднялся. Подал ей руку, Лив, опираясь на его ладонь, тоже встала.

– Ну, с этой шиной все в порядке, кажется. Сейчас ещё две посмотрю, и будем думать, как в салон твоёго джипа попасть. Может, вспомнишь, куда ты дела ключи?

– Они остались у Алексеича, – в очередной раз терпеливо объяснила Лив. – Он закрыл машину, и куда-то пропал. Ты его искал, но не нашел. Потом появился этот жуткий минотавр, и я поняла, что в лес сейчас вообще ходить не стоит. Слушай, а ты действительно не видел это чудовище?

– Вообще-то, – вдруг сказал Савва, – видел. И это совсем не чудовище, Оливка.

Он как-то подобрался весь, напрягся, еле заметно оглянулся.

– Хотя тебе лучше с ним не встречаться.

– А тебе можно встречаться? И кто это?

– Мне можно. Даже нужно, – Савва говорил уже полушепотом, словно боялся, что кто-то в этой бескрайней пустоте может его услышать. Лив стало тут же неуютно, все очарование прекрасного солнечного утра в один момент пропало. Засосало под ложечкой, она вспомнила, что так и не позавтракала сегодня, но сама мысль о еде была ей противна. Савва заметил перемену в её настроении и сменил тон. Он явно не хотел пугать Лив.

– Давай лучше быстрее с твоим авто разберемся. Принеси мне пассатижи. Они в сенях, на боковой полке, в такой синей коробке из-под ботинок.

– Но ты не сказал мне, кто...

– Скажем так, – Савва на секунду задумался, подбирая слова. – Мутант, из местных. Ну, просто очень уродливый человек. И не любит появляться на глаза посторонним. Любой бы на его месте чужих людей шугался.

– Но у него рога...

– Тебе показалось в темноте. Шапка такая. Иди за пассатижами, Оливка. Темнеет рано, мы должны успеть.

– Не зови меня так, – разозлилась вдруг Лив, – я – Оливия.

Она отправилась, прихрамывая, в «контору» за инструментом. Напоследок ехидно бросила Савве:

– У вас тут все ненормальными становятся...

– И ты в том числе, – парировал парень, – это уж точно.

Вот и не хотела ссориться с ним, но все получилось, как всегда. С Саввой невозможно было не ссориться. Между ними как с самого начала напряжение возникло, так и не проходит. И как они не старались быть взаимно вежливыми, все время что-то нарушало это хрупкое равновесие хороших отношений. Хотя чего бы им делить?

Так рассуждала про себя Лив, вытаскивая из коробки пассатижи. Савва так понятно ей все объяснил, что она сразу же нашла нужное. И эта его просто на грани разумного аккуратность... И обстоятельность тоже выводила её из себя. Это была её же, Лив, любовь к упорядоченности, но у Саввы она принимала совершенно иное, чуждое для понимания девушки свойство. Обстоятельность была такая... Не на показ, а дикая, направленная на выживание. Внутренняя собранность, постоянная готовность к опасности. И вокруг Саввы все вещи находились в идеальном порядке, словно дисциплинированные часовые на страже крепости во время осады. Вот внезапно высадился на посёлок вражеский десант, а пассатижи искать не нужно, вот они, эти пассатижи.

Это обстоятельство пугало и напрягало. Невозможно все время находиться в таком постоянном ожидании подвоха. Сосредоточенная на работе Лив дома позволяла себе легкий бардак. Иногда даже не так, чтобы очень легкий. Её новый лесной знакомый всё время был на стрёме. Так, что не мог закрыться от внешнего мира ни на минуту.

Лив вздрогнула, почувствовав на себе чей-то взгляд. Оглянулась. Савва всё так же сосредоточенно возился около машины. Никого не было. Взгляд ощущался откуда-то издалека. И Лив шестым чувством поняла, что это внимательно наблюдает за происходящим Геннадий Леонтьевич. Из окна, и стараясь не показываться. Может, даже в бинокль. Причем, скорее всего, именно в бинокль. Наверняка, в завалах изобретателя был настоящий морской бинокль с прекрасной оптикой. Лив прямо словно увидела перед его солидный корпус.

Вдруг в благодатную лесную тишину ворвался вопль сирены. С диким криком поднялась в синее небо куча мала каких—то ошалелых, сбитых потусторонним звуком птиц, а Лив чуть не упала от неожиданности, прямо на ровном месте, вместе с пассатижами из синей обувной коробки. Она не то, чтобы вздрогнула, а просто всем телом передернулась в неуправляемой животной судороге, когда поняла, что это вопит автосигнализация на её конторском джипе. Около открытой дверцы машины стоял, конечно же, Савва. Невозможно гордый сам собой.

***

Вой сирены почти выбил бинокль из рук Геннадия Леонтьевича. Это был мощнейший БПЦ 20×60, выпущенный ещё в СССР в 1991 году. Такую оптику сейчас никто и близко не делает, и достать подобный раритет можно только у коллекционеров. Хорошо, что удержал, ибо потеря была бы явно невосполнима. Хотя у изобретателя было много таких уникальных вещёй. Но все они были штучные, единственные и неповторимые, каждая в своем роде. Вещи, непривлекательные внешне, таили в себе суть.

– Догадливая птица, – с уважением и даже какой-то нежностью в голосе произнёс он, наблюдая, как Лив вертится на месте, пытаясь определить, откуда именно идёт ментальный сигнал. – Хорошая. Даже этот, картонный, проникся. Отпустит её, наверняка, отпустит. Или вмешаться? Вмешаться мне или нет? Нет, нет, нет... Я же уже предупредил. Как мог, предупредил...

Изобретатель пристроился на угол кровати, там, где вчера вечером сидела Лив, заерзал, вскочил, опять опустился. Он крутил тяжелый бинокль в грязных, скрюченных руках, не замечая его тяжести.

– Нет, – убеждал он сам себя. – Пусть сами. Только сами. Но птицу жалко. А если не они, то кто? Я-то к чему? Брезгаю я, вот точно брезгаю!

Уверенно выкрикнув последнюю фразу в равнодушное к его метаниям пространство, Геннадий Леонтьевич приободрился, отложил бинокль на стол в кучу прочего хлама и вытащил оттуда же свой неизменный диктофон. Ласково проведя рукой по потертому черному корпусу, изобретатель нажал на кнопку записи, закрыл глаза и заговорил, словно погрузившись в гипнотический транс:

– Что есть иллюзия? Для человеческого зрения – все иллюзия. И время – тоже иллюзия. Вся Вселенная выглядит так, а не иначе, потому что глаз выбирает волну. Он так устроен. Если бы иначе, то выбирал не волну, а частицу, и это была бы другая Вселенная. Другой свет, невидимый нашему глазу. Бог Солнца так сказал мне: «Посмотри вокруг. В тот момент, когда ты смотришь, творишь мироздание. Это относится и ко всем остальным твоим чувствам. Это бездна, которая в тебе находится. Попробуй вывернуться в мироздание. Когда-то вся вселенная была одним человеком – Адамом Кадмоном, который по какой-то таинственной причине распался на смертное и бессмертное тело. На материю и дух. Соединение – есть бессмертие».

Изобретатель открыл глаза, и устало, но довольно вздохнул. Эти сеансы записи, которые он сам себе устраивал, всегда успокаивали ноющее сердце. Оказалось, что он ещё не готов возвыситься над суетой. Встреча с этой смешной девочкой вывела изобретателя из себя. Птица была живая, трогательно хромала, боялась совсем не того, чего действительно ей нужно было бояться, и очень ошибочно считала, что она-то уж все понимает в этом мире. Но не знала, что только что вышла на ринг. И зайдя за эти канаты, она уже не может без крови, без боли выйти обратно.

– О, Боги, – прошептал Геннадий Леонтьевич и упал лицом в замурзанную подушку. Еле слышно из подушки донеслись приглушенные слова. – За что нам это всё? Со мной ли, без меня, но доведите уже все до логического завершения....

***

– Заткни её! – перекрикивая вой сигнализации завопила Лив почти в ухо Савве. Он выхватил у неё из рук пассатижи и нырнул в салон. Через несколько секунд сигнализация замолчала. Опять воцарилась благословенная тишина, в которой особенно вкусно опять зашелестели уже сухие листья под набегами слабого ветра, и робко, то тут, то там завозились писком птицы.

– Слава Богу, – выдохнула Лив. Все такой же довольный Савва выполз из джипа.

– Все в порядке, – сказал он. – Удивительно, но шины оказались просто спущены. Я накачал все, надеюсь, хотя бы до главного шоссе доберемся.

– Почему хотя бы? – недоверчиво спросила девушка.

– Там хоть изредка, но рейсовый автобус ходит. Попутку опять же можно поймать.

– Не хочу попутку, – Лив испугалась ещё одного приключения, которых ей на данный момент вполне хватало. – Скажи, что ты меня довезешь до места?

Она с надеждой заглянула в глаза парня.

– До дома, да? А я тебя ужином накормлю. И чаем напою.

Она подумала, что придётся оставить Савву у себя ночевать, но почему-то эта мысль не показалась ей совсем отвратительной. «Наверное, я не очень хороший человек, – устыдилась Лив про себя, – раз готова ради того, чтобы попасть домой, терпеть этого человека, и ещё так гостеприимно, кривя сердцем, приглашать. Но ладно, одну ночь потерплю. Раскладушку на кухне ему поставлю, а утром дам денег, и отправлю на автовокзал». Савва, не догадывающийся, о чем она сейчас подленько думает, широко и искренне улыбался:

– Перед дорогой не загадывай. Как приедем, так приедем. Иди, собирайся.

Вдруг Лив в порыве чувств сделала то, чего ни в коем случае не могла ожидать от себя даже в самом странном сне. Она приподнялась на носках и поцеловала Савву в румяную и измазанную чем-то машинным щеку. Парень сначала опешил, затем хотел явно что-то сказать, но в этот момент раздался приближающийся гул мотора, и в посёлок въехал новый «Уазик».

– Не успели, – почему-то обреченно выдохнул Савва, и опустил голову. – Всё-таки не успели...

Лив, ещё не успевшая среагировать на новые вводные в ситуацию, оторопело смотрела на подъезжающее к ним авто. Машина остановилась, мотор затих, и из неё вышел высокий, сухопарый, симпатичный мужчина с седыми висками. Он дружелюбно кивнул нашей застывшей на месте парочке, и помог выйти такой же подтянутой женщине, открывшей дверцу с другой стороны.

Лив посмотрела на женщину и в ужасе открыла рот. Это была Белая Дама. Только в приталенном светлом плаще, из-под которого виднелся подол теплой коричневой «шотландки», и высоких сапогах на довольно внушительном толстом каблуке. Светло-каштановые волосы, которые Лив так и не разглядела из-за шляпки во время визитов привидения, были убраны в небрежный дорожный хвост.

– Привет, Савва, привет, Оливия. Надеюсь, вы не скучали? – уже каждому по очереди кивнул мужчина. И от его голоса, и от полного достоинства жеста, которым он просто поприветствовал её, у Лив из центра солнечного сплетения поднялась теплая волна, закружила голову, спустилась в ноги, смягчая все части в её организме до состояния ваты.

– Здравствуй, Фарс, – ответил Савва, затем повернулся к женщине. – Лера, а ты почему вернулась? Что-то случилось?

Глава 6. Как бы семейный ужин

– Прежде, чем делать какие-то выводы, вы должны учесть сложную специфику заготовки. Вы же убедились, что к нашей лесосеке можно подъехать только зимой? В данный момент это ещё вглубь леса от Пихтовки два десятка километров. Поэтому работает основная часть моих людей всего лишь четыре месяца в году, и за это время они должны обеспечить лесопилку работой на лето. А прошлой зимой они сидели у меня в основном, потому что после выплат штрафов по налогам у меня денег не было, чтобы закупить солярку. В связи с чем, мало заготовили леса. Посмотрите по выработке и штрафам, у меня уже сегодня продавать нечего.

Он был просто невозможно элегантный, этот Фарс. Имени его Лив так и не вспомнила, такой и в самом деле – Фарс, и никак иначе. Она сидела за столом в конторе, обложенная кучей бумаг, счетов, фактур, накладных, выписок. Хозяин непринужденно-изящно расположился в единственном кресле в комнате, и его поза – нога на ногу, совершенно нерабочие руки с длинными тонкими пальцами пианиста – небрежно-красиво на подлокотниках, все это очаровывало Лив и просто сбивало с рабочего толка.

Фарс что-то объяснял, снисходительно и неторопливо, чуть растягивая слова, а Лив сначала пыталась, а потом уже и перестала пытаться вникнуть в суть, а только лихорадочно думала: «Сколько ему лет? По документам получается больше шестидесяти. Ну, точно, он точно пенсионер, но как это может быть? Как это может быть? И почему? Почему такая несправедливость, он никак не может быть таким старым, никак». Это не то, чтобы она влюбилась. Лив догадывалась, что это такое – любовь, и накрывшая её волна вовсе не была похожа на то, о чем она догадывалась. Это было какое-то сверхъестественное восхищение этим человеком и непередаваемое словами желание быть рядом, смотреть не отрываясь, слушать голос, какую бы ахинею он не нес. И Фарс, судя по всему, понимал, какое впечатление он производит на людей, потому что совершенно не смущался под расфокусированным взглядом Оливии, принимая её внимание, как должное.

– Савва! – негромко, но требовательно позвал Фарс, и Савва тут же возник на пороге. Вид у парня был довольно хмурым. – Ты показывал нашей гостье активы?

– Что? – недовольно буркнул Савва.

– Технику в гараже показывал? – снисходительно объяснил хозяин.

– Не успел, – Савва хмыкнул. – Гостья то по лесу бегала, то у изобретателя нашего гостила.

Лив умоляюще посмотрела на парня. Если он расскажет сейчас про привидение и минотавра, Фарс точно примет её за ненормальную. Достаточно того, что он долго выяснял по спутниковому телефону в её конторе, какого водителя отправляли с Оливией в командировку. И выяснил, что никакого водителя никто не отправлял. А так как девушка и фамилии Алексеича не знала, то определить, кто именно пропал, возможности не было. Все водители в конторе были на месте. А что касается Лив, то Фарс, как только предположил, что погода вскоре совсем испортится, зашёл в управление. И предупредил её начальницу, что девушка может задержаться в командировке по независящим от неё причинам. Он и продлённый командировочный лист привез. Лив хмыкнула. Если Фарс лично со всем своим нечеловеческим обаянием завалился к Ирине Анатольевне в кабинет, то начальница, несомненно, была готова на что угодно. Ради такого-то короля!

Савва умоляющий взгляд Лив выдержал, но продолжать тему не стал. Пребывал он всё в таком же недовольстве. Что, кажется, удивляло даже Фарса. Ясно же было с самого начала. Раз хозяин явился, инспектору придётся задержаться, чтобы довести до конца то, зачем сюда приехала. А Савва всё равно смотрел так, будто Лив предала их союз. Но ведь на самом деле они только собачились все эти два дня и готовы были на любые жертвы, чтобы отвязаться друг от друга. Лив это неудовольствие не принимала и не разделяла.

– Сейчас уже смеркается, – Фарс покачал головой неодобрительно, – но завтра с утра я могу показать вам наш автопарк. Вы поймете, что банкротить нас, по крайней мере, глупо, а по большому счету – просто безумно. Кстати ваша...

Фарс задумался, но буквально на секунду.

– Ваша Ирина Анатольевна со мной уже практически согласилась. Осталось дождаться результатов инспекции...

Фарс многозначительно посмотрел на Лив. Ясно. Он заходил в управление не для того, чтобы позаботиться о её продлённом командировочном листе. Но девушка согласно кивнула.

– И я надеюсь, нас оставят в покое, – продолжил Фарс, правильно понимая кивок.

Он поднялся, несколько раз качнулся с носка на пятку и обратно, словно разминая стопы, а на самом деле (так заподозревала его Лив) с наилучшего ракурса показывая свои длинные, безукоризненные ноги.

– Я думаю, на сегодня мы закончили. Вы наверняка уже устал, Оливия? Думаю, скромный ужин и немного хорошего вина никому из нас не повредят...

– Но вино... – заикнулся было Савва, и Фарс перебил его:

– Вино возьмешь у меня в машине. Принеси всё, что там есть. И немного, кстати, убери в салоне. Я сам завтра отвезу нашу гостью в город.

Хозяин подошел к привставшей с места Лив совсем близко, и от хорошего, чуть табачного его парфюма, у девушки сразу закружилась голова. В смысле закружилась уже совсем, хотя куда уже было больше!

– Я приведу себя в порядок с дороги и присоединюсь к вам за ужином, – сказал Фарс и поцеловал Лив руку. Которую она не мыла со вчерашнего дня. Она с ужасом вспомнила, что сегодня совсем не умывалась. И физически почувствовала, какие на ней грязные джинсы и двухдневные носки, а щиколотка перетянута грязной тряпкой. Она чуть не застонала от осознания всего этого, в то время, как Фарс, щегольски развернувшись на каблуках, вышел из комнаты, олицетворявшей собой, очевидно, его кабинет.

И тут Лив действительно застонала. Савва посмотрел на неё с пониманием, а затем бросил неприязненный взгляд на закрывшуюся за хозяином дверь.