Текст книги "Этот мир не для нежных (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Он осёкся, сглотнул нервно, но тут же продолжил:

– Поэтому заключил предварительное устное соглашение, чтобы меня хоть на время оставили в покое, и пошел тебя искать.

– Ага, с арбалетом наперевес... Спаситель, мать твою...

Лив понимала, что не стоило ей ругаться столь некрасивым образом, но тяжёлые времена требовали подобающего лексикона.

– Какую мать? – не понял Джонг. – Какой арбалет? У меня был только одноразовый переключатель. Нужно было просто переключить с Ириды в Пихтовку. Одно движение руки, секундное дело. Сама же хотела найти своего воробья и вернуться. Ты нашла, я вернул. В чём проблема?

– Я домой хотела, а не в эту чёртову Пихтовку, – у Лив от возмущения его непонятливостью перехватывало горло. – Домой!

– Ты хотела найти этого дятла и вернуться в свой мир. Я радовался, что дела для всех складываются таким замечательным образом. Если бы не этот… Удод пернатый. Он сбил настройки, и ты отправилась на Изнанку. Я сначала не понял, что случилось. Потом понял: что-то пошло не так. Пытался связаться с тобой. С большим трудом пробился в твой заспамленный всякой ерундой мозг. С не меньшим трудом вывернулся из лап юххи и отправился за тобой сюда. Ничего, кроме как встретиться у Чаши, в голову не пришло. Где ещё, когда одни сплошные трубы? План был замечательным. Белые халаты до пят, и мы – бесполые лаборанты Изнанки. Тут не Ирида, любая маскировка на раз-два прокатит. Никто бы ничего и спрашивать не стал. А мы уже тихо, спокойно, без всяких эксцессов идём через главный насос в Пихтовку. Откуда я мог знать, что опять появится этот воробей и наделает столько шума? Если бы он не устроил балаган во время ритуала, нам хватило бы времени и узнать подробный план системы, и отдохнуть, и собраться в дорогу с возможным комфортом. А теперь вот....

Джонг горестно оглянулся вокруг.

– И он нас ещё тут бросил... Оливия, мы не можем больше шляться в поисках этого ощипанного петуха. Нужно идти дальше.

Лив вздохнула, признавая правоту Джонга. По крайней мере, в той части, где говорится об «идти дальше». Она ухватилась за последнюю надежду, молнией промелькнувшую у неё в голове:

– Слушай, а этот переключатель... У тебя же ещё есть? Можно же, что так – бац! – и я уже где-то в другом месте?

Наверное, с её стороны это было малодушно. То, что Лив думает сейчас только о себе. Но ужасно хотелось, не двигаясь, оказаться где-то в совсем другом месте.

– Откуда? Я же говорю, выдали одноразовый...

Они поднялись и побрели. Весь путь слился у Лив в голове в одну большую чавкающую жижу. Она уже не поднимала головы и брела, с трудом передвигая ноги, ничего не говоря и никак не реагируя на попытки Джонга её приободрить. Наверное, внезапный и вероломный уход Саввы подломил Лив окончательно. Но нужно было перетерпеть ещё и это. Переварить в себе предательство без остатка и жить дальше. Иначе обида выгрызет душу до полного опустошения. И ещё. Лив всё-таки не верила, что Савва мог вот так намеренно бросить их. Наверное, что-то случилось. Её раздирало на две части противоречием, боролись обида и вина.

Она уже потеряла всякое ощущение времени, не за что было зацепиться, чтобы понять хотя бы, какое сейчас время суток, и сколько они уже бредут так, поддерживая друг друга. Пять часов? Десять? Сутки? Неделю?

Совсем недавно Лив казалось, что ничего однообразнее и тоскливее Изнанки на свете не существует. Но теперь даже те индустриальные пейзажи казались ей вполне себе живописными картинами. На которых было, по крайней мере, небо.

Теперь же только липкая ржавая округлость, уравнивающая пол и потолок своим однообразием, жидкая грязная каша под ногами да плюхи в эту жидкость мелких тварей, не удержавшихся на скользкой стене. Через какое-то время Лив даже привыкла. Перестала их бояться. Она настолько отупела от монотонности и одинаковости, что даже решила выследить и внимательно рассмотреть одного из этих плюхов.

Плюх оказался совсем не лягушкой. Скорее, он напоминал голую полевую мышь с присосками на перепончатых лапках-ладонях. На месте хвоста торчал короткий и твердый нарост, а ещё он был даже не совершенно слепым, а вовсе безглазым. Очевидно, когда-то глаза у плюхов всё-таки имелись, так как на носатой, беззащитной мордочке в еле заметных щёлочках пульсировала тоненькая пленка, но перестали действовать за ненадобностью. «Ибо, действительно, – подумала Лив с надвигающейся неконтролируемой яростью, – чего тут в этой трубе рассматривать?».

– Осторожнее, – сказал Джонг. Он посмотрел на слепого, беспомощного и голого звереныша, лежащего у Лив на ладони:

– Он может быть ядовит. Или с острыми зубами.

– Нет зубов, – вздохнула Лив, и, чмокнув присосками, налепила плюха обратно на стену. – Нечего тут жевать. А я, кажется, настолько голодна, что и эту бы зверушку зажевала.

Поймав странный взгляд Джонга, огрызнулась:

– Что?! Если бы была менее цивилизованной и не такой хорошо воспитанной. И если бы…

Она умоляюще посмотрела на Джонга:

– И если бы у тебя ещё кое-чего не осталось. Я же знаю...

Джонг вздохнул и вытащил из внутреннего кармана халата заветную колбу с энергетической водой. Они экономили, делая только по глотку каждый раз, когда чувствовали, что силы оставляют их. Лив, чувствуя себя капризным ребёнком, но с удовольствием сделала глоток, стараясь выпить, как можно меньше. В голове прояснилось, ногам стало легче, жить – веселее.

Постепенно плюхи на стенах становились как-то все оживленнее, что ли. Веселее и бодрее. Поймав ещё одного, Лив увидела, что глаза у него хоть и в узких щелочках, но уже есть, и крикнула Джонгу, как матрос капитану на корабле:

– Земля!

– В чем дело? – бывший зелёный страж не понял. Моря на Ириде, очевидно, не было, и мифологическую подоплёку выкрика Лив, он не оценил.

– Я говорю, что здесь, возможно где-то недалеко выход. Смотри!

Она протянула ему зверька.

– Плюхи, живущие тут, уже имеют зачатки зрения. Скорее всего, они иногда попадают на свет. А значит, где-то есть выход.

Джонг покосился на голую мордочку с торчащими энергичными антеннами усами, но приближаться не стал, и Лив поняла, что плюхов он то ли боится, то ли брезгует, но не показывает вида.

– Ладно, – сказал он. – Я понял. А сейчас мы сделаем так. Я пойду вперёд. Держись на расстоянии.

– Почему? – удивилась осмелевшая Лив, которая смогла взять в руку голого плюха целых два раза. Честно говоря, она очень гордилась этим обстоятельством.

– Потому что мы знаем, что сзади опасности нет. А куда выходит этот конец трубы, нам не ведомо. И что там может быть, мы не знаем. Или кто там поджидает.

Лив кивнула, обозначив понимание, и Джонг отправился вперёд. Его спина ещё некоторое время то попадала в её поле зрения, то скрывалась в темной дали. Наконец силуэт Джонга совсем растворился, пропал. Бредя в одиночестве по всё тому же заданному судьбой маршруту, она слабо позвала его несколько раз, но никто не откликнулся. Честно говоря, ей стало как-то очень всё равно.

– Вот сейчас лягу тут и умру, – с удовольствием сказала Лив сама себе. И тут послышался один короткий, но гулкий вскрик где-то вперёди.

– Джонг?! – завопила Лив в ответ, и, оставив на неопределённое будущее желание лечь и помереть, ринулась на этот крик, слабо удивляясь, откуда к ней пришло второе дыхание. Она бежала и бежала, пока не увидела, что труба наконец-то заканчивается и ещё немного – перед её взором вдруг появилась явная дверь. Лив протерла глаза, думая, что у неё начались галлюцинации, как у человека, который долго бродил по пустыне. С тем отличием, что умирающий в бескрайних просторах песков видит оазисы, а тот, кто долго шел по прямой замкнутой со всех сторон трубе, видит мираж в виде выхода. Кому чего не хватает, тот тем и галлюцинирует.

Но дверь была точно. Такая же скользкая и ржавая, с налётом липкой плесени, с какими-то круговыми большими замками на ней. И в ней была щель, словно Джонг минуту назад вышел и заботливо притворил её за собой.

Думать было не о чем. Девушка схватилась за один из этих металлических кругов, рванула дверь на себя...

– С рождением! – Лив словно ударом сбил с ног неожиданно яркий свет и жизнерадостный голос. Почти ничего не видя, она поднялась на четвереньки, судорожно мечась между желанием повернуть назад, к плюхам, и всё-таки сдаться на милость того, кто так жизнерадостно приветствовал её по ту сторону входа. Она застыла на месте, так и не остановившись на каком-либо решении.

– Выходи, я тебя засалил, – голос казался знакомым, только непривычные интонации в нем выбивали из колеи. – И до чего же символично ты появилась на белый свет! Из трубы, ведущей в бездну ада!

Всё так же, на четвереньках, Лив высунулась в полуоткрытую дверь. Сквозь слезы, от яркого дневного света тут же застлавшие глаза, перед ней слегка качался сначала только размытый силуэт. Чуть позже, уже немного привыкнув к освещению, Лив подняла голову и сначала не поверила сама себе.

– Удивлена? – Алексеич, водитель из управления, но совершенно непохожий на Алексеича, стоял перед ней. И всё в нём изменилось. Даже то, как прямо и непринужденно он держался, его осанка, манера говорить – ничего не напоминало пожилого суетливого дядюшку, который звал её «девонька» и развлекал всю дорогу байками о своих поездках с председателями колхозов. Он был полон сверхъестественного достоинства, хотя на голове у него был совершенно нелепый в своей несвоевременности колпак с бубенчиками, напоминающий старую шапку Деда Мороза, которую папа Лив надевал каждый Новый год.

– Узнала, девонька? – словно издеваясь, произнёс он.

– Алексеич? – прошептала Лив, потому что напрочь забыла то имя, которым он коротко назвал себя, появившись во время последней игры в карты у Леры.

Фальшивый шофер рассмеялся искренне и молодо:

– Нет, милая. Джокер я, – напомнил. – Это был мой ход. И, надо сказать, очень удачным он получился.

Джокер захохотал, дернувшись всем телом, а Лив, уже совсем привыкнув к белому свету, только сейчас заметила за его спиной двух юххи в черных плащах. Они крепко держали Джонга с суровыми и бесстрастными печатями на лицах. Страж, перехваченный тугими узлами, смотрел на Лив с невыразимой печалью, но не мог сказать ни слова. Джокер увидел, как она смотрит на бывшего рыцаря Шинга, хохотать перестал:

– Не бойся, девонька, – это опять прозвучало, словно он пародировал сам себя, – с ним ничего плохого не случится.

– Неужели? – получилось ехидно. Лив и сама не поняла, как у неё так здорово и кстати вышло. Просто вложила в эту фразу всё, что чувствовала сейчас. Если проигрывать, то красиво. Лив не будет плакать или строить из себя наивную дурочку. Есть третий путь, и она примет судьбу с достоинством.

– Этот мир не для нежных, так Оливия? – спросил Джокер почему-то мамиными словами.

Вопрос прозвучал чисто риторически, он явно не ждал от неё никакого ответа, а сразу коротко и непонятно произнёс:

– Твой ход. Последний. Смотри, не подведи.

Глава 10. Этот мир для тех, кто защитил свою нежность

«Джокер – это тайна и загадка, зашифрованные в дураке. Дурак – не тот, за кого он себя выдает. Это великий мистификатор, владеющий знаниями, которые скрывают от непосвященной толпы. А толпа для него – это все остальные. Если ты доверился Джокеру, то пойдёшь по дороге, свернуть с которой не удастся. Вступил на этот путь, так будь добр, чтобы ни случилось, ты вынужден его продолжать, полагаясь не на свои знания и опыт, а на интуицию и удачу. Сфера не разворачивается над Джокером. Никогда. Им руководит то, что над сферой – божественный и непостижимым умом гений, тот, что способен создать Вселенную и разрушить ее. Это единственное значение, являющее собой исключение из правил игры, а абсолютная свобода этого становления и ее потенциал содержат в себе все существующие возможности. Я боюсь Джокера. Это единственная фигура, которую я не понимаю и боюсь. И, кажется, он сам себя ужасается».

(Г.Кречетов, деревенский самородок)

Всё оставалось ровно так, как Лив помнила. Даже карты на столе, кажется, лежали в том же порядке, когда она много дней назад в ирреальной панике выбежала из комнаты. Поручиться за это Лив, конечно, не могла, но была почти уверена. Только стол был накрыт по новой. Судя по всему, её ждали. Куртка, которая слетела её с плеч тогда же, висела на одном из стульев. И они все опять были там. Всё те же.

Лив сглотнула голодную слюну, спрятала грязные липкие руки за спину и с вызовом оглядела компанию, расположившуюся вокруг стола с привычным комфортом.

Фарс – как всегда нога на ногу, тонкие длинные пальцы-птицы небрежно, с элегантной усталостью брошены на колено. Лера холодная и спокойная, волосы забраны в высокую, немного старомодную прическу, на Лив не смотрит, что-то переставляет на столе. Но девушка чувствует даже издалека резкое раздражение. Лера ненавидит Лив.

Миня, злой, насупленный, из-под капюшона видна огромная шишка на лбу, под глазом расплывается достаточно свежий синяк. Плащ – на голое тело, там, где он распахнулся небрежно, виден обнаженный могучий торс, густо поросший жесткими кудрявыми волосами. Над шишкой топорщатся, вздымая материю капюшона, рога. Нацелены куда-то в угол – бык, он и есть бык, что с него взять? А Джокер ухмыляется за её спиной. Лив не видит, но всем своим организмом чувствует, как он самодовольно, широко и белозубо ухмыляется. Не хватает только Саввы.

Лив незаметно, но внимательно осмотрела ещё раз комнату, но его точно здесь не было. «Где же?», – подумала разочарованно. Если что и утешало, когда её вели к поселку по лесу, как беглого каторжника, так это только возможность увидеть Савву. Посмотреть в его наглые глаза, и понять: он виноват или в беде?

– Здрасте, – наконец буркнула Лив. – Давно не виделись.

Она подошла к столу, подцепила какой-то бутерброд и жадно откусила от него. Бутерброд оказался с нежной ветчиной на тонкой прослойке из сливочного масла, и Лив так сосредоточилась на этом удовольствии, что не обращала внимания на вставшую колом тишину в комнате. Чего теперь терять? Только самоуважение. А, плевать! По крайней мере, она доест этот бутер, а потом, если успеет, ещё один.

– Вкусно? – спросил Фарс, когда Лив потянулась за следующим.

– Угу, – рот опять был набит булкой, на этот раз со сладковатый, мягким сыром. Да и говорить, в общем, Оливия была не так, чтобы уж очень намерена.

– Ещё? – поинтересовался Император не без доли сарказма в голосе.

Лив проглотила и прислушалась к своим ощущениям.

– Пожалуй, я выпью чая. Нет, сначала мне нужно в туалет, а потом я с удовольствием выпью горячего, сладкого чая.

Она со значением посмотрела на Леру, та под её взглядом непроизвольно схватила заварник. Лив благосклонно кивнула и развернулась к выходу. Увидев решимость в глазах Джокера, приказным тоном остановила его:

– Что?! И в туалет со мной пойдешь? Куда я отсюда денусь?

Не оглядываясь, она захватила со стула свою куртку, вышла, в проходе толкнув Алексеича плечом. Сгущались сумерки. Чуть удалившись от крыльца в темноту, Лив остановилась и оглянулась. В светлой полоске, падающей из окошка, маячил силуэт Мини. «Конечно, они не могли не поставить ко мне надзирателя», – подумала Лив и с удовольствием вдохнула чуть морозный, смешанный с преющей под первыми заморозками листвой, воздух. Ей было всё равно, что с ней будет. Когда накрывает беспросветность такой степени, иногда наступает отчаянная, даже чуть веселая безнадёга. Это был тот самый момент. Терять было уже нечего, приобретать ничего не хотелось.

Лив вернулась обратно во всё то же напряжённое, выжидающее молчание, без приглашения уселась за стол, но куртку демонстративно снимать не стала. Честно говоря, ей было уютно в наконец-то своей одежде. Она приняла горячую чашку из рук Леры, увидела, что чашка всё та же, с дебильным, ухмыляющимся котиком у ручки. Хлюпнула очень горячим и действительно чаем. «Иногда в монахине есть нечто человеческое», – с несколько неуместной благодарностью подумала Лив.

– Ты можешь немного посидеть, не дергаясь? – спросил её мягко Фарс.

– Зачем? – Лив опять громко хлюпнула, уже нарочно. В ней проснулся упрямый ребёнок, который все делает напоказ.

– Джокеру нужно кое-что с тебя нарисовать.

– Что?! – Девушка обожгла язык от неожиданности.

Фарс прищурился:

– Картину маслом.

Джокер недовольно покосился в его сторону, как бы намекая, что ирония тут неуместна. Затем небрежно сообщил Лив:

– А да, ты же ещё не знаешь. Мы берём тебя в колоду.

– И зачем?

– У тебя неплохо получается, – учительским голосом произнесла Лера. – Хорошо с математикой. И логикой. Джо говорит, что ты хорошая десятка щитов. Я так не считаю, но ему виднее…

Лив повернулась к монахине:

– А что с Джонгом?

– А что с ним? – Лера подняла на Лив глаза. Чистые и равнодушные, без малейшей эмоции во взгляде.

– Его схватили твои юххи. Не знала?

– Ах, это. Ты пей чай, пока не остыл, – Лера подвинула к ней глубокую тарелку с пирожками. – Он уже на Ириде, там, где должен быть. Ему предложена очень хорошая должность. Конечно, стражу нелегко перейти в чиновники. Но ....

– Он не хотел... Он хотел уйти с Ириды, раз уж его хансанг.... Оставаться там для него невыносимо больно. Неужели нельзя отпустить его?

– Ну, мало ли, кто чего не хотел, – Монахиня пожала плечами. – Зачем ему свобода, если теперь у него есть замечательная должность? Тут либо одно, либо другое. Из него получился необыкновенно самостоятельный банхал. Я не могу разбрасываться такими кадрами. Прости, если спутала твои планы.

Лив, подавив в себе чувство бессилия, откусила от пирога. С печенью. Она любила пироги с печенью. Хоть здесь повезло.

– У меня не было никаких планов, связанных с вами.

Про Савву она решила не спрашивать. Вдруг своим вопросом она ненароком сдаст его этой чёртовой компании.

– Ты бы могла не жевать хоть недолго, – непривычно жалобно попросил, склонившийся над столом Джокер. – И не прихлебывать ещё, кстати.

Он делал набросок образа Лив на куске картона.

– Стой, – крикнула она ему. – Не нужно. Не рисуй. Я... Хоть что со мной делайте, я не буду.

– Почему? – удивленно спросил Фарс.

За спиной у Лив скрипнула входная дверь и знакомый голос почти в той же тональности, что и дверь, проскрипел:

– А я же тебе говорил.

Девушка обернулась и увидела сумасшедшего изобретателя. Она обрадовалась. Словно тонула, а кто-то сверху схватил её за волосы и потянул за собой. К спасению.

– Геннадий Леонтьевич!

Лив бросилась к изобретателю, уронив стул, который свалился с жутким грохотом. Это тоже было приятно, потому что грохот всегда сопровождал этого чудного гения.

– Вы за мной? Я знаю, что за мной! Помогите мне. Эти ...

Она подыскивала в себе слово для определения этой компании, и тут же вспомнила, как при первой встрече обозвал их сам гений:

– Игрушки! Эти игрушки богов собираются меня взять в какую-то свою банду. Говорят, что в колоду.

Лив, подлетев к изобретателю, резко остановилась. Что-то было не то. Геннадий Леонтьевич прятал глаза.

– Зачем ты здесь? – Фарс не казался очень довольным появлением изобретателя. – Мы же договорились...

– Я хотел только…

Изобретатель произнёс это таким неуверенным и виноватым тоном, что Лив захотелось тут же заплакать. Она остолбенело наблюдала за их кратким диалогом. Хотя близкими друзьями они не выглядели, врагами – тоже. И говорили о чем-то, близком и понятном и тому, и другому.

– Послушайте! – Она дернула изобретателя за рукав, привлекая к себе внимание. – Послушайте, неужели вы не против всего того, что тут твориться? Помните, вы же сами мне… О чём с ними вообще можно разговаривать?

Лив всё ещё надеялась, что Геннадий Леонтьевич по своему обыкновению сейчас забегает по комнате, начнёт плеваться во все стороны, махать руками, обзывать её глупой птицей, а потом что-нибудь придумает. Но он вдруг отвернулся от неё и стал медленно отползать в дальний угол. Лив стало по-настоящему страшно.

– Прости, – пробормотал он. – Прости, Оливия. Я не смог…

Самое страшное в этом было то, что он впервые назвал её по имени.

– Ха, – грубо произнёс не очень культурный Миня. – Отшельник получил то, что долго искал. И отвалил… Всё честно, Мытарь!

Лив укоризненно посмотрела на изобретателя, старательно делающего вид, что он тут не при чём:

– Значит... Значит, вы с ними заодно? Эх, Геннадий Леонтьевич...

Изобретателя тут словно подбросила какая-то неведомая, но очень гневная и энергичная сила. Он всё-таки рассердился от этих её тихих укоризненных слов, забегал вокруг Лив кругами и стал кричать, плюясь в разные стороны:

– А что я?! Почему это я?! Не с ними, не с ними, вот неожиданность какая. Я же говорил тебе, глупая птица, что брезгаю..... Да, брезгаю я. И тебя, кто вытаскивал, а? Кто тебя отовсюду вытаскивал?

Лив просто не выдержала подобной наглости и тоже стала кричать ему то в спину, то в лицо, в зависимости от того, в какую сторону он пробегал мимо неё:

– Так вы же... Вы сами меня! Сначала то туда, то сюда запихивали, а потом вытаскивали! Я вам вот что скажу, гениальный вы наш, вот так вот ещё хуже! Хуже! Они…

Лив махнула рукой на скучковавшуюся компанию, где все, как один, держали непроницаемые лица:

– Они хоть не скрывают своих намерений, а вы сразу другом притворились. Я же поверила вам, Геннадий Леонтьевич! Нет, ещё хуже, я вам доверилась.

– А ты думаешь, что в том, что касается сферы, есть что-нибудь однозначное? – Крючковатый указательный палец изобретателя нацелился прямо в правый глаз Лив, и она непроизвольно и очень часто начала моргать. Поэтому, замешкавшись, упустила момент, и Геннадий Леонтьевич тут же перехватил инициативу:

– Ты думаешь, наверное, своей маленькой птичьей башкой, что там все по полочкам разложено? Вот тебе – добро, вот тебе – зло? Этот тебе враг, а другой совсем напротив – друг сердешный? Выкуси, птица!

Указующий перст свернулся в красноречивый кукиш.

– Нет такого, нет. Сфера на две стороны выворачивается. И если для неё это нужно, для важного, для всех, ты уже и потерпеть не можешь? Есть интересы сферы, и если так надо, то, значит, надо!

Пока они с Геннадием Леонтьевичем кричали друг на друга, безличное выражение на лице Фарса становилось все довольнее и умиротвореннее. Поймав момент, когда и Лив, и изобретатель на мгновение оба умолкли, чтобы набрать воздух для новых гневных высказываний, Император вежливо кашлянул и весомо произнёс:

– Деточка, я тебе, считай, весь мир предлагаю. В обмен на маленькую услугу. Стань гогоном, сломайся и войди в колоду. Это больно, да, но мы все через это прошли, и, как видишь, живём себе.

Он показал на накрытый стол:

– И даже с удовольствием.

Лив повернулась к нему:

– Гогоны? Что это? Какого чёрта? Идите вы...

Девушка замялась, не понимая, в какое страшное место ей послать всю эту компанию так, чтобы уж от всей души.

– Идите вы в свою сферу! – Наконец выдохнула она. – Я вынуждена отклонить ваше предложение.

Лив постаралась вложить в последнюю фразу весь сарказм, на который была способна. С одной стороны она понимала, что, наверное, лучше не злить Фарса и его старших, а с другой, её уже несло, и она не могла отказать себе в удовольствии. Она резко дёрнула молнию вверх на своей командировочной куртке, демонстрируя решимость побыстрее убраться отсюда. Хоть куда-нибудь.

– Нет! – уже окончательно крикнула Лив. – На черта мне тупо подставлять кого-то, из года в год играя в какую-то допотопную игру с непонятными правилами? Я люблю время, люблю цифры, люблю порядок.

– Да, ладно, ладно, – Фарс сделал знак рукой, показывая, что время дебатов и прений истекло. – Не хочешь, не нужно. Кто тебя заставляет?

Лив замерла от такой наглой лжи.

– Что значит, кто? Я сама, что ли по своей воле в ваши забавы впуталась?

– Ой, сама! – Джокер рассмеялся, нацелившись на неё карандашом, который он все ещё держал в руке, и Лив вздрогнула от его дружелюбного смеха. – Кто же тебя заставлял-то?

Он блеснул белоснежными зубами ещё раз, тряхнул головой, чтобы задорно зазвенел бубенчик на колпаке и пояснил:

– В игру вступает тот, кому чего-то в обычной жизни не хватает.

– Да мне…

Девушка неожиданно растерялась. Как так? Неужели ей чего-то не хватало?

– У меня все было....

– В общем, – вмешался Фарс, – насильно мило не будешь. Теперь тебе дорога – в птицы.

Лив вскрикнула. Она вспомнила упавшего с неба старика.

– А что ты хотела? Либо – в гогоны, либо – в птицы. Другого в этом мире не дано…

Поднялся, перекатывая набухшие мышцы обнажённого торса минотавр, прохрипел:

– Всё, император, пора кончать этот балаган. Меня уже достало.

Фарс устало кивнул:

– Вычеркни её, Миня. Жалко, но что поделаешь?

Минотавр двинулся на Лив.

***

Снег шел всю ночь и теперь лежал толстым, воздушным слоем взбитых сливок на ещё вчера плешивой осенними ночными заморозками земле. Оливия Матвеева с удовольствием пробиралась сквозь тут же прорубленную прохожими тропинку, поскрипывая зимними ботинками по свежему насту. Так и казалось: она, словно нож, прорезает огромный торт, а по обе стороны от неё весело и сладко сверкают свежие слои крема. Она вспомнила, как в детстве обламывалась, набирая пригоршни этого безумно белого снега и запихивая его в рот. Он оказывался не тем, чем виделся. Чем она сама себе придумывала. В частности, он был совершенно не сладким. «Детство тоже было полно разочарований, – подумала Лив. – Зато сейчас не приходится обламываться. Потому что ничем не очаровываешься».

С работы в пятницу отпустили пораньше, в пакете радостно бултыхалась упаковка шоколадных конфет и парочка баночек с йогуртом, на «Сизонваре» появилась вчера новая историческая дорама, как раз вовремя, потому что жестокий, но нежный воин эпохи Чосон совершенно перестал волновать Лив. Грядущая суббота сулила вполне реальную надежду выспаться столько, сколько душе будет угодно. Единственное, что чуть-чуть портило настроение, это ноющая в лодыжке нога, которую она каким-то образом умудрилась повредить в одной из последних командировок. Усталый седовласый хирург в поликлинике сказал, то нужно сделать рентген, потому что опухоль то появлялась, то исчезала, а это, спустя месяц после происшествия, уже тревожило. « На следующей неделе, – сказала сама себе Лив, которая ужасно не любила ни болеть, ни лечиться. – Я обязательно сделаю рентген, но на следующей неделе».

Эта поездка вообще получилась не очень удачной. А вернее, неудачной совершенно. Лив свалилась с температурой, такой высокой, что смутно помнила, что там вообще происходило. В памяти мелькали то жуткий, мёртвый посёлок, то высокомерный и неприятный владелец лесосеки (она долго вспоминала, как его зовут, но так и не вспомнила), то нелепый парень с глупым именем Савва, то смутные обрывки отчёта, который она всё-таки привезла в управление. Самое же неприятное было в том, что Ирина Николаевна небрежно отложила в сторону результаты проверки и сказала: «Тут мы уже разобрались. Все в порядке, Матвеева. Иди». Начальница казалась недовольной её отчётом, даже не посмотрев на него.

Спустя три дня после командировки, когда жар спал и Лив выбралась из температурного бреда, обнаружилось эта странная боль в ноге, а на ладони – безобразный, свежий шрам от глубокого пореза. Причем она, хоть убей, не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах это всё случилось. Что-то тревожило её, как бы ни загоняла эту напряжённую тоску в глубину подсознания, та возвращалась снова и снова странными аритмичными и частыми сердцебиениями.

Иногда в её голове раздавался чужой голос, он нес какую-то абракадабру, словно инопланетяне сообщали Оливии Матвеевой новости о неизвестной ей планете. Сначала в голове начинало гудеть, тянуло виски, потом что-то лопалось, врывался радийный треск и шум, которые превращались в слова:

«У меня все хорошо, Оливия. Не волнуйся»

Так успокаивал её незнакомый инопланетянин, о котором она должна была почему-то волноваться.

«Я принял предложение Монахини, сейчас чрезвычайный посол на Изнанке, на официальных основаниях бьюсь за въезд диморфов на Ириду и возможность увеличения их жизни. Но мне так жаль, что мы...».

Вот такие новости сообщал ей странный голос, который, слава богу, прерывался помехами, и быстро оставлял девушку в покое.

– Ещё мне нужно успокоительное, – сказала сама себе Лив, и шурша пакетом, приложила чип к кнопке домофона. Очень не вовремя, впрочем, как всегда, раздался звонок мобильника. В тусклом свете лестничной клетки девушка достала телефон:

– Да, мам... Привет. У меня? Всё в порядке. Нет, мам, я не буду регистрироваться на этом сайте, и зарабатывать бешеные деньги просмотрами роликов. Да, я тебе говорила. Назови мне двух человек, которые разбогатели таким образом, только не сетевых авторитетов, а твоих реальных знакомых, и тогда я скажу, что у этого бизнеса есть перспектива. Сейчас я остаюсь в твёрдом убеждении, что это вообще никакой не бизнес, а развод.

У Лив сбилось дыхание, подниматься по лестнице и одновременно говорить по телефону становилось все утомительнее. Шарф, заиненный морозным дыханием, оттаял и неприятно мокро елозил по подбородку. Невесомый ещё несколько минут назад пакет мешался в ладони, одновременно сжимавшей тяжелую связку ключей.

– Да, мам... Я понимаю… Бизнес-леди, не спорю. Ты уже не заработала ничего на нескольких таких проектах и со всем пылом своей недовостребованной души бросилась не заработать ещё в одну авантюру. Умоляю только, не вкладывай никуда свои деньги, а там играй, сколько тебе хочется. Да, хорошо, знаю, что ты не дура. Я люблю тебя, мама. Целую.

Лив наконец-то добралась до своей квартиры, одновременно закончив телефонный разговор. Она с облегчением выдохнула, оказавшись в темной прихожей. Смутный свет надвигающихся сумерек сочился из окна, и ей совсем не хотелось излишней иллюминации. Не разуваясь, Лив прошла в сгущающимся полусвете на кухню, брякнула пакет на обеденный стол, на ходу сняла полупальто и швырнула его на табурет. Нога ныла, Лив автоматически погладила её, словно разболевшаяся часть тела была кошкой или собакой, требующей внимания. Впереди был целый прекрасный вечер и, собственно, вся жизнь, но радость уже виновато свернулась комочком, съёжилась, медленно покидала её.

Чего-то не хватало. В какой момент появилось это странное чувство, когда Лив стало непонятно чего не хватать? Внезапно душа начинала ныть, отдаваясь обрывками сожалений о чём-то несбыточном в ноге и шраме на ладони. Лив даже не понимала, чего ей собственно хочется. Наваливалась чистая, прозрачная, звенящая тоска, подступали слезы и странная слабость, когда хотелось завалиться на кровать, отвернувшись от мира к стенке и ничего и никого не видеть. Словно Оливия Матвеева становилась слезливой истеричкой, а не правильной девушкой, умеющей держать удар. Тем более что и удара-то никакого не было, жизнь катилась по продуманной заранее колее так же, как и много лет подряд до настоящего момента.