Текст книги "Этот мир не для нежных (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Перед кем? – не поняла Лив.

– Что перед кем? – Савва на полуслове осекся от её вопроса.

– Перед кем статья Налогового кодекса? Ты сказал «перед вашими...».

– А, – парень махнул рукой. – Мытарями. Вы же дань с работающего народа собираете? Собираете. Значит, как есть, мытари. Или тебе больше нравится, чтобы тебя называли наложницей?

Лив оскорбилась:

– Я, молодой человек, ничего у вас не собираю. И моя миссия – соблюдение и защита прав, как государства, так и налогоплательщика. То есть обеспечение баланса публичных и частных интересов.

– Да какие интересы? Вот ты... наложница... Кому от ваших интересов лучше будет? В чем справедливость? Например, Фарс через посредника продаёт пиломатериал. Приезжает скупщик, хозяин им этот пиломатериал отпускает, записывает в накладной. Посредник везёт пиломатериал и в городе сдает организациям. У Фарса счет-фактура на посредника написана, а деньги приходят с завода, где товар продан. То есть в накладных написана одна организация, а деньги идут с другой. Он продал материала на восемьсот тысяч рублей, ваши мытари ему эти восемьсот тысяч опять приплюсовывают к прибыли. В результате прибыль больше, чем продано продукции. Такое разве может быть в лесной промышленности?

Савва перевел дух и продолжил, не обращая внимания на слабые попытки Лив прекратить этот душещипательный монолог.

– У нас пятнадцать процентов прибыли – это очень хорошо. А пиломатериал-то весь необрезной. Мы из-за того, что вывоз – целая морока, отдаем вполовину дешевле, чем он продается на самом деле. Сюда мало кто рискнет поехать, даже по зимнику. Сегодня у нас здесь пиломатериала от силы на восемьсот тысяч рублей. А аренда? Знаешь, сколько аренда? Семьсот восемьдесят тысяч! Половину оплатил, осталось триста шестьдесят тысяч. А тут Фарсу ваша налоговая прибыль насчитала плюс от того, что было, ещё почти два миллиона. Что получается? Мы работаем сейчас только на налоги, солярку и запчасти. Фарс уже десять человек из-за этого уволил, ещё пятнадцать собирается рассчитать, пять всего оставляет. Слух по поселку пошёл, что закрывается. Тогда люди собрались и письмо это написали.

Под этот страстный монолог Лив приняла решение.

– Стоп! – закричала она. – Вот не надо меня сейчас жалобить! Тем более, что лицо ты совсем не официальное. Мне с тобой говорить бестолку. Мне руководитель нужен, бухгалтер и все бумаги подотчётные! Говоришь, завтра он будет? А я не могу до завтра ждать! Тем более, мы договаривались! Это, знаешь ли, как тебя...

Она не могла хоть вот так по мелочи, но не уколоть парня, который постоянно забывал её имя.

– Савва, кажется? Так вот, Савва! Я напишу в официальном отчете, что руководитель скрылся от инспекции! И всё. Как тебе это? С вами разбираться другие люди будут.

На секунду у неё промелькнула мысль о том, что Савва был довольно гостеприимен, и даже накормил её вкусным куриным супом, но ярость и досада от бездарно проведённого дня, заглушила все проблески совести. Парень попытался что-то сказать, но Лив его уже не слушала. Она выбежала из избы, вне себя от злости, и неистово заорала в тишину:

– Алексеич, Алексеич!

Покореженная, грязная легковушка стояла на том же месте, где её оставили. Выглядела она странно даже издалека. Алексеича рядом с авто не наблюдалось, и Лив, проваливаясь в вязкие лужи, расквасившееся кашей-малашей, побежала к машине. Когда девушка приблизилась, она поняла, почему джип выглядел настолько пугающе. У машины были спущены колеса. Все четыре. Лив чертыхнулась про себя, на всякий случай заглянула через грязные разводы на стеклах в салон, никого там не увидела, подергала все ручки на дверцах. Авто на спущенных колесах, казалось, беспросветно закупорило в себе напряженную пустоту. И сумку Лив. С документами, косметичкой, влажными салфетками и зубной щеткой на всякий случай. Никому не зайти, не выйти.

– Алексеич, – ещё раз рявкнула девушка. Она настолько раскалилась от злости, что даже не ощущала холода. В приступе глупой детской обиды даже два раза пнула мертвую машину в чумазый бок. «Сеич ... сеич...» почему—то вдруг издевательски пропело со стороны леса. Звук смутно напоминал эхо, но был настолько противным, словно кто-то специально передразнивал Лив. К злости примешались обида, ощущение холода и одиночества. На глаза навернулись слезы, а в душе заворочалось пока ещё невесомое, но уже нарастающее чувство страха.

– Где этого водителя опять нелегкая носит? – спросила Лив сама себя, и вздрогнула, потому что кто-то за спиной громко хмыкнул. Девушка резко обернулась и обнаружила рядом с собой Савву. Она представления не имела, как ему удалось подойти так тихо и незаметно.

– Какого водителя? – флегматично, словно не толкал пламенные речи несколько минут назад, спросил её Савва.

– Моего водителя. Алексеича... Петра Алексеевича, который не укараулил машину, – со злостью в голосе ответила Оливия. – Вон, колеса проткнули ...

Кивнула на съежившуюся резину. Савва посмотрел на неё исподлобья и подчеркнуто ласково, как говорят с безнадежно больными или маленькими детьми, произнёс:

– Так, ты ж сама приехала... И колеса уже были частично спущены. Наверное, по дороге на что-то наехала.

– Как сама? – в свою очередь удивилась Лив. – Я ж и водить не умею.

Она зачем-то пояснила этому чужому и неприятному ей парню:

– Прав нет у меня. Все собираюсь в автошколу, но не получается.

– Ну, да, – Савва засмеялся, вроде подтрунивал, но как-то напряженно. – Как ты въехала сюда на спущенных колесах! Видел бы тебя кто из соответствующих органов...

Он явно передразнивал Лив:

– Изъяли бы права, это точно. Колбасило твою «ласточку» из стороны в сторону – не дай Бог никому.

Лив посмотрела на него, как на идиота. Савва по-своему понял её взгляд:

– Я в окно видел, как ты тут пьяные круги наворачивала. Из машины одна вышла. Закрыла её. Сигнализация пикнула. Никто больше не выходил. Одна ты приехала.

– Ты о чем вообще? Со мной водитель был, – уже жалобно проговорила Лив. – Алексеич.

– Да не морочь ты мне голову. – Савва уже немного сердился. – Не было с тобой никакого водителя.

Он повысил голос, очевидно, предполагая, что так будет понятнее:

– Не было!

Чуть запаздывая, буквально на полтакта, со стороны леса издевательски донеслось: «Было, было»...

Глава 2. Мутная встреча с Белой дамой

– Здесь дрова всегда немного сырые, поэтому печь нужно разжигать по-особому. Сначала – очистить решетку от золы. Не забудь открыть заслонку, я покажу, где, иначе весь дым пойдёт в дом. Теперь, смотри, вот это: одну полешку ложишь с одной стороны...

– Кладёшь, – на автомате поправила Савву Лив.

– Ну, да вот так ложишь, потом вторую, между ними оставляешь поддув...

– Правильно говорить «кладёшь», – зачем-то повторила Лив.

– Слушай, кто кого учит? Я тебя печку разжигать или ты меня правилам русского языка? – Савва не рассердился и не обиделся, тон его голоса казался даже снисходительным. Он разговаривал с Лив словно с малым ребёнком, который играет в игрушки, вместо того, чтобы заняться чем-то существенным, жизненно важным.

– Вот теперь сюда кидаем картон, лучше всего – упаковку от яиц.

– Откуда в такой глуши фабричные упаковки от яиц? Вы разве не своим хозяйством живёте?

– Фарс привозит, – ухмыльнулся Савва. – Редко, правда, но привозит. У него тут магазинчик есть. Там самое необходимое.

– Мыло, спички, соль?

– Можно сказать и так, – фраза прозвучала чуть более таинственней, чем, по мнению Лив, должна была. Но Савва свои эти слова объяснять не стал, а опять наклонился над распахнутой дверцей печи. – Магазинчик-то все равно сейчас закрыт. Все к сезону приедут. Пока своим хозяйством перебиваюсь. У меня там, в сараюшке, курицы есть. Петух. Коза тоже, забери её нелегкая... А теперь поджигаем картон, и ложим немного щепок...

– Да, кладём же! – Лив это бесконечное «ложим» стало уже раздражать. – Слушай, и вообще, почему я не могу переночевать у тебя? Там, где живности полно. Мне страшно одной.

Смеркалось медленно. Темнота сползала с верхушек огромных деревьев, ненадолго застревая в кронах, просачивалась размазанными пятнами, падала вниз. Когда стало ясно, что выдвинуться Лив в город сегодня не сможет, Савва привел её в один из пустующих домов. Теперь, в темноте, эти избы казались ей растерянными пленниками, со всех сторон зажатыми беспощадным стражем. Мрачным, тяжёлым, сжимающим свое кольцо лесом.

А в доме было довольно уютно, и следов запустения не наблюдалось. Царило ощущение, что хозяева только что вышли по делам и скоро вернуться. Дом был свеж и гостеприимен. Двухэтажный, пахнущий деревом, с накрахмаленной, белоснежной, вручную связанной скатертью на большом гостином столе, со стильными занавесками на окнах – чесучовыми, распространяющими слабый, но настойчивый аромат лаванды.

И всё-таки Лив пришла в ужас при мысли о том, что сейчас Савва уйдет, и она останется одна в большом, чужом, только что покинутом доме. Хотя она не верила во всякие там мистические штуки, и чувствам предпочитала объяснения. Но было здесь что-то такое, с чем она в данный момент, подкошенная внезапным и непонятным исчезновением водителя, не могла справиться. В сумерках несчастная девушка навернула несколько кругов по периметру, кричала Алексеича в стремительно темнеющее нутро леса под недоумевающим взглядом всё того же Саввы, но быстро выдохлась. Когда стало понятно, что вот-вот грянет ночь, Лив сдалась. И позволила уговорить себя переждать до утра в этом доме.

Девушка зябко поёжилась, всем своим видом показывая, что ей очень не по себе.

– Почему? – повторила она.– Почему я не могу переночевать с тобой?

Савва замялся, и, кажется, смутился.

– Потому что... Ты молодая девушка, а я всё-таки парень.

Лив, до которой только что дошла причина его смущения, расхохоталась:

– А, так ты у нас нравственный оказывается?

– Ничего смешного, – буркнул Савва. – С репутацией шутить не стоит.

Девушка, пораженная и фразой, которую она не ожидала услышать от этого увальня, и тоном, которым он её произнёс, смеяться резко перестала.

– Так тут же никого нет.

– Даже если, кроме нас, тут никого нет. Даже если никто не узнает. Все равно. Правила не для окружающих. Они здесь, – Савва приложил указательный палец к своему высокому лбу.

– И здесь.

Жест, которым он приложил ладонь к сердцу, показался Лив несколько театральным. Она хмыкнула. Савва смутился ещё больше:

– Ладно, давай дальше. Слушай внимательно, а то замерзнешь. Когда дом нагреется, и дрова прогорят до угольков, вьюшку нужно закрыть. Тогда тепло останется в доме. Не вылетит в трубу.

Он неожиданно рассмеялся:

– А если что напугает, покричи. Я же рядом, услышу.

Только сейчас внезапно Лив поняла, как здесь было тихо. Очень. Только потрескивали занимающиеся пламенем дрова, где-то шептались кроны деревьев, далеко и высоко, под самым небом, и по комнате плыли их с Саввой голоса. Никаких звуков больше. Никаких. Действительно, подумала Лив, чуть голос повысишь, тут же будет слышно в соседнем доме.

– Куда делся Алексеич? И почему ты говоришь, что его вообще не было? – девушка, чуть прищурившись, смотрела на оживающие языки пламени. Это завораживало. И успокаивало. Приводило в ирреальное состояние души. Савва тоже блаженно притих, впитывая тепло, ещё робко просачивающееся из открытой дверцы печки. Он встрепенулся только от её вопроса, хотел что-то сказать по существу, но, очевидно, передумал, поэтому только махнул рукой:

– Давай-ка ложись спать. На втором этаже в спальне есть постельное белье. Валерия Антоновна очень аккуратная, у неё все чисто, можешь, не сомневаться.

– А кто это? – в очередной раз удивилась Лив.

– Так учительница же, это её дом. Она в интернате работает, как в августе уехала, так до конца учебного года не вернётся. Ты не смущайся, располагайся здесь. Валерия Антоновна хорошо относится к гостям. Даже в своё отсутствие.

– Алексеич... – вздохнула Лив, уже разморенная, придавленная неудачами и странностями сегодняшнего дня. – Его надо искать...

Она попыталась подавить зевок, но не смогла. Комната уже плыла на пляшущих всполохах огня, предметы мягко меняли очертания, зыбились.

– Э, – посмотрел на девушку Савва, – ты уже спишь. В спальню поднимешься?

Лив покачала головой, давая понять, что никуда она с этого места не сдвинется. Новый знакомый поднялся на второй этаж, потопал над её головой гулкими шагами. Что скрипнуло, что-то громыхнуло. Девушка не успела вообще ни о чем подумать, когда он спустился, держа в руках аккуратно сложенную стопку белья.

– Вот, – сказал, положив на большой гостиный диван эту стопку, – располагайся. Я утром вернусь.

Лив не успела ничего сказать, Савва, стукнув входной дверью, растворился в уже совсем окутавшей всё вокруг ночи. Темнота была тяжела и беспросветна. Оливия, еле передвигая ноги, добрела к дивану и рухнула прямо на бережно сложенную Саввой стопку белья. Ничего стелить она была не в состоянии, раздеваться и не собиралась. Уже совершенно падая в сон, успела только подумать «Алексеич, куда он...», но лавандовый аромат закружился густым, нездешним цветом в голове и потащил, потащил её, мягко покачивая, за грань, в сон, в спасительную нереальность. Замельтешила уже перед плотно сомкнутыми ресницами разбитая дорога, поплыли размякшие под осенним безнадежным дождем деревья, чьё-то смутно знакомое лицо надвинулось на перевернутый во сне мир Лив...

Перед ней плавно, как это бывает только во сне и в балете, закружилась поляна дровосеков, только не размокшая и понурая, а летняя, ягодная, угукающая из чащи умиротворенными птичьими голосами. Разморенный летним зноем посёлок казался все таким же пустынным, но Лив чувствовала, что в каждом из немногочисленных домов кто-то скрывается, и из-за каждой занавески, в какую бы сторону она ни пошла, за ней следят. Вдруг прямо через центр напряженного тишиной поселка на цыпочках прошла смазанная сном фигура. Непонятно откуда она появилась, но кралась чётко по диагонали, деля и так крошечный посёлок лесорубов на два равных треугольника. Словно на старинной фотографии размытый лик начал медленно проявляться, становился всё четче, и Лив узнала в пугающей тени Алексеича. Почувствовав, что девушка смотрит на него, водитель, который в её сне был совсем как бы и не водитель, чуть опешил, словно не ожидал её застать здесь. Но быстро пришел в себя, неожиданно показал на карман куртки Лив. Девушка полезла в этот карман и вытащила красивую карту, которую накануне нашла в кустах, когда джип слетел с колеи. Лив удивилась в свою очередь, потому что твёрдо знала: она сразу же совершенно забыла про эту карту, и пропавшему Алексеичу она её не показывала. Взгляд был мимолётным, но Лив всё равно с изумлением узнала на старинной карте себя. Набросок был неявным, схематичным, но это была точно она.

Водитель резко выбросил в сторону Лив руки, и они вдруг стали растягиваться, превращаясь во что-то совершенно жуткое, гуттаперчевое. Извиваясь, эти вытянутые ужасные руки с растопыренными пальцами, которые тоже все вытягивались и вытягивались без конца и края, приближались к Лив с невероятной скоростью, а она стояла, как вкопанная, зажав в руке квадратик с картой. Она просто не знала, куда бежать. И знала, что все, кто наблюдает сейчас молчаливо за этой невероятной сценой из-за занавесок, давным-давно плотно заперли дверь, и никто ей не откроет. «Савва!», – вдруг почему-то вспомнила Лив. «Тут же есть мой знакомый и очень приличный увалень Савва!». Она собиралась крикнуть и...

... резко открыла глаза, и не закричала уже наяву сразу только потому, что не поняла – это продолжается сон, или уже что-то похуже.

От окна до противоположной стены протянулась лунная дорожка, мерцающая мертвым, синим светом. В этом торжественном сиянии около печки светилась отголоском луны фигура в белом. Белым было длинное, кажется, старинное платье с открытыми плечами. Белой была легкая, ажурная шляпка с короткой светлой вуалью. Белыми были перчатки, облегающие руки дамы до локтя и, наверное, даже выше – кожа была настолько снежной, что спросонья Лив не могла определить, где заканчивается перчатка и начинается молочной белизны рука.

Дама казалась совершенно прозрачной в момент, когда Оливия открыла глаза. За несколько секунд ужаса – моментально засахарившегося и повисшего в комнате колкими кристаллами, – так вот, за эти несколько мгновений та, что была в белом, вместе с внезапным кошмаром уплотнилась, потеряла зыбкость и непрочность. Уже явно женщина средних лет стояла у печки. Несколько костлявая и напыщенная, в странной для обстановки одежде, но все же – живая и вполне материальная. Она неодобрительно, но с достоинством покачала головой, погрозила Лив пальцем в белой перчатке, указала им же на печку, судя по всему, остывшую, встала на носочки (из-под кружевного подола мелькнули пряжки бальных туфель – большие, блестящие) и ловко задвинула чумазую вьюшку между печкой и потолком.

Затем эта странная ночная посетительница опять укоризненно покачала головой, и все тем же жестом указала на так и не разобранную стопку белья, и Лив сразу поняла, что Дама очень не одобряет её разгильдяйский способ решать бытовые проблемы. Сквозь первобытный ужас и в то же время осознание нереальности происходящего Лив стало неловко от моветонности своего поведения. Но не успела она устыдиться окончательно, как Дама опять стала терять очертания, становилась зыбкой, и то ли исчезла, то ли изящно выскользнула из комнаты.

Дверь хлопнула.

Лив заорала.

Через минуту на пороге возник Савва – взлохмаченный, ошалевший, в каком-то диком вывернутом шерстью наружу дублёном полушубке, из-под неровного растрёпанного подола торчали голые ноги в калошах. Увидев парня, Лив оборвала свой дикий крик, уже переходящий на уровень ультразвука. Савва щёлкнул выключателем, притаившемся где-то наверху у порога, бестолково и вопросительно уставился на девушку в тусклом, но все же привычном свете лампочки.

– И? – наконец-то спросил он.

– Тут только что кто-то был, – Лив всхлипнула, получилось хрипло, видимо, она только что сорвала голос. – Такая женщина... В белом.

Воцарилась странная значительная пауза, затем Савва виновато хмыкнул и очень неуверенно произнёс:

– Тут никого, кроме нас, не может быть. Пешком не доберёшься, а чтобы кто-нибудь подъезжал, такого я не слышал.

Его голос звучал фальшиво. Лив икнула.

– Она, может, наверх ушла. Она, может... А-а-а... Она, может, сейчас в спальне.

Савва, который, очевидно, уже сориентировался в ситуации, придал голосу большей убедительности:

– Тут слышимость прекрасная. Если кто-то был наверху, он бы выдал себя. Топотом, скрипом, шорохом, но выдал.

– Тогда, – Лив захрипела, – это могло быть привидение. Она, эта женщина, была в старинном, кажется, бальном платье. И вся такая... Белая Дама, вот. Я четко видела.

– Старинное привидение? – неестественность ещё слышалась в голосе Саввы, но он становился всё увереннее и убедительней.

Лив кивнула.

– В бальном платье? – переспросил он ещё раз и засмеялся. – Оливка, наш посёлок появился среди глухой тайги только в шестидесятых годах прошлого века. Привидение могло появиться, скорее всего, в образе колхозницы с серпом и молотом. Или невинно убиенной комсомолки. В красной косынке.

Он ещё пытался шутить, с раздражением и некоторым удивлением отметила про себя Лив. Ну, надо же... Слава не унимался:

– А что? У нас, кстати, и легенда подходящая имеется. Хочешь, расскажу?

– Заткнись, – грубо оборвала его Лив. Голос у неё, действительно, стал хриплым, она всё-таки сорвала его, и теперь звучала весомо и основательно. «Как у портового грузчика», – подумала она.

Савва не очень-то обиделся. Но страшную легенду рассказывать не рискнул.

– У тебя, наверное, температура, – озабоченно сказал он. – Тебе мерещатся всякие ненастоящие люди. То Алексеич какой-то, то Дама... У меня таблетки от жара в управлении остались. Подожди, сейчас принесу. И градусник.

Лив соскочила с дивана и захрипела:

– Не надо! Пожалуйста, не уходи! Не буду больше говорить об этом. Алексеича сама поищу утром. Хотя... наверняка с ним что-то случилось. Он отошел в лес от машины, и с ним что-то случилось... Дама эта мне приснилась. Правда, она мне точно приснилась... Только не уходи, а?

Она умоляюще посмотрела на Савву. Тот немного подумал и тяжело вздохнул:

– Это неправильно, но... Ладно.

Лив подскочила к нему, радостно схватила за рукав жуткой вывернутой дублёнки:

– Да, да, в этом нет ничего неприличного. И печку... Давай печку опять затопим. А то... холодно.

Она только сейчас, придя в себя, поняла, что избу, действительно, выстудило, и влажно—темная простуженность леса, маячившего в окне, забиралась под одежду, и ещё глубже – под кожу, превращая в холодный ломкий хрусталь все внутренние органы. Лив начала бить дрожь, то ли от пережитого, то ли замороженные сердце и легкие уже стучали друг о друга, словно праздничные бокалы с ледяным шампанским.

– Хорошо, хорошо, – Савва попытался отцепить ее пальцы, крепко впившиеся в мохнатый рукав невиданного зверя. – Мне только одеться нужно. Я скоро.

– Нет, – прохрипела Лив, с таким отчаяньем, словно решался вопрос жизни и смерти. Это было выше её сил – остаться сейчас одной в этом, ставшем жутком, доме. – Я с тобой.

Она, вцепившись одной рукой в Савву, другой судорожно и неудобно стала натягивать ботинок на замерзшую ногу. Парень попытался выйти за дверь, но потащил за собой Лив, ботинок и ковровую дорожку, за которую ботинок зацепился каблуком. Вся эта халабуда поехала на выход, но недолго, потому как Савва сразу же проникся сутью проблемы, и застыл на месте.

Лив хлопнулась со всего маха на внезапно остановившуюся дорожку с распятыми в сторону и Саввы, и ботинка руками. Ботиночная рука выглядела особенно унизительно. Тут она словно увидела себя со стороны Это она, Оливия Матвеева, краса и гордость курса, подающий надежды инспектор, валяется нараскоряку в деревенской избе, умоляя какого-то глубоко провинциального увальня не покидать её. Лив не торопясь, с достоинством поднялась с пола и королевским голосом, за которым скрывалась неловкость, произнёсла:

– Ты, конечно, иди.

На этом её решимость иссякла, и она добавила уже жалобно:

– Только возвращайся... Скорее.

Савва вернулся, действительно, моментально. Он принес с собой буханку хлеба, лоток яиц, коробку с чаем, сахар. Быстро растопил по новой печку, и поставил на постепенно наливающуюся жаром поверхность симпатичный бордовый чайник.

Оказалось, что пока суд да дело, неожиданно упал предутренник, и ещё не явно, но чуть ощутимо, мир просыпался в новый день. Лив поняла, что заснуть сегодня уже не получится, и была полна решимости, как только рассветет окончательно, идти искать Алексеича. Где-то... Где, она понятия не имела. Савва по пути в учительский дом заглянул ещё раз в окна глухо закрытого автомобиля, и сообщил, что там, внутри, никого так и не появилось. По всему было видно, что он просто успокаивал девушку, так как в наличие таинственного исчезнувшего водителя, Савва совсем и не поверил. Что он думал о психическом здоровье Лив, ей было совершенно неведомо. Наверное, ничего утешительного для неё.

Чай вдвоем было пить вкусно. Даже несмотря на то, что Савва, пользуясь её отчаянным положением, опять изо всех сил внушал Лив мысль, что к Фарсу кое-какие органы, в частности, те, которые представляет выездной инспектор Матвеева, могли бы отнестись с большим пониманием.

– Конечно, – бубнил Савва, – что мы – потомственные лесорубы, и единственное, в чём разбираемся, так это как работать в лесу без нарушений закона, и чтобы природе не навредить, а, наоборот, помочь. Что мы ещё можем понимать во всех этих законах, с которыми вы к нам пристаёте?

Лив откинулась на спинку дивана и протрубила хриплым басом:

– Если ваш Фарс не сумел организовать должным образом отчётность о деятельности своего предприятия перед налоговыми органами, ему необходимо иметь в штате работников, умеющих без проблем сдать бухгалтерскую, налоговую отчётность, декларации по единому социальному налогу и страховым взносам на обязательное пенсионное страхование.

У Саввы вытянулось лицо:

– Это как? На одного лесоруба, который работает, нанимать ещё несколько человек, которые ничего не производят, а только умеют заполнять эти ваши отчёты? Это как?

На самом деле, Лив не хотелось спорить. Она уже ругнулась на себя за то, что вообще опять вступила в полемику с человеком, который все равно ничего не решает и ни за что ответственности не несёт. В предрассветной хмари вдруг то там, то здесь раздавались птичьи верещания, сначала робко, затем набирали силу и простор. Свет наливался постепенно, серостью сменял влажную тьму за окном. Пузырился белок в скворчащей яичнице, чай был блаженно горяч, от невыспанности по телу разливалась нега, и вообще не хотелось шевелиться. Конечно, тревожные мысли всплывали. Но они были пока безнадежные. Где Алексеич? Как выбираться из этого глухого угла? По крайней мере, как дать знать в управление, что она тут застряла? И как унять Савву, неистово, но безрезультатно защищающего хозяина?

– Подожди, вот-вот должен приехать Фарс, он решит проблемы, – Савва словно прочитал её мысли.

– Ты говорил об этом вчера. Только мне уже не верится, что он когда-либо приедет, – вздохнула Лив.

Савва, почувствовав брешь в её обороне, снова загудел:

– Вот я тебе сейчас объясню, например, почему Фарс незаконно приобрел запчасти на трактор. А потому что и этот трактор не состоит на учете в технической инспекции. Хозяин его собрал из металлолома, а у нас, между прочим, во всем районе техника таким образом собрана. Потому что купить новоё, так это никто не потянет. Никто. И Фарс тоже. Вот хозяин собранного трактора и сдал нам его в аренду. А ваши убрали все затраты на этот трактор. Вы, может, и правы. Но новый трактор трелевочный купить, это как ты понимаешь? Это миллиона два, два с половиной сейчас стоит. Ну, и что ты скажешь, реально это?

Савва посмотрел на неё с торжеством. Судя по всему, он ожидал, что Лив сейчас, услышав цены на новый трелевочный трактор, упадет в обморок. По крайней мере, вскрикнет от удивления. Девушка удивляться не стала. Она тихо, но четко произнёсла:

– Не. Говори. Мне. Больше. О тракторах. Сегодня. И о другой какой-либо технике не говори... Иначе я завою....

И тут, прямо с унисон с её фразой, пошел дождь. Он хлынул сразу и навзничь, словно с неба опрокинули ведро без дна. В смысле, что вода вываливалась с неба сплошным потоком, и конца края окончанию процесса не было видно.

– Ё– моё, – только и произнёс Савва, подскочив к окну.

– Почему? – не поняла Лив. – Почему «ё-моё»?

–Это плохо. Они не доедут. Ты же знаешь эту дорогу. По ней и при прекрасной погоде осенью и весной не проедешь, что уж говорить о том, как её сейчас развезёт.

– Это значит...

– Это значит, что тебе придётся ещё на день задержаться, – твёрдо сказал Савва. – Как минимум. Пока дождь не кончится, а он точно до вечера зарядил, и дорога не подсохнет, ни к нам, ни от нас никак проехать не получиться.

Лив ещё не до конца поняла, что случилось:

– А если пешком?

Савва посмотрел на неё, как на безумную.

– Сто километров? Под проливным ливнем? В лесу? Там, между прочим, волки. Или юххи.

Последнюю фразу он провыл, подражая волкам: «ю-ю-х-и-и».

– Где? – оторопела Лив.

– В Караганде, – Савва почему-то разозлился. – Где могут быть волки? В лесу, конечно. А юххи – так они вообще везде могут быть.

– Но как же, как же.., – Лив растерялась. – Ты же сказал, что он приедет сегодня утром, ты же обещал... Вот только что говорил и обещал.

– Я обещал до того, как пошел ливень. И, знаешь...

Савва вдруг резко развернулся и выпалил неожиданно для Лив:

– Мне совсем не нравится бегать тут вокруг тебя. Но я же терплю! Так что не капризничай. Лучше помой посуду.

И ушел, сердито хлопнув дверью. Лив показалось на секунду, что из приоткрывшейся щели в комнату ворвались клубы влажного тумана. Хотя, по всем законам физики, это совершенно неправильно. Пар должен вырываться из теплой избы в продрогшую зябь лесной поляны, а не наоборот.

Всё здесь было странным. И каким-то... Неправильным.

Глава 3. След минотавра

Дождь шел все утро. И весь день. И перевалил на вечер. Савва, накинув длинный плотный дождевик с большим капюшоном, несколько раз отправлялся искать Алексеича в окрестном лесу. Хотя Лив уже понимала, что он это делает только для вида, чтобы её успокоить, а сам ни в какого пропавшего водителя совершенно не верит. Просто заходит за ту сосну, которую Лив не может видеть из окна, с другой стороны возвращается в избушку-управление и занимается своими делами. Затем опять надевает дождевик и появляется на пороге учительского дома весь мокрый и несчастный, докладывая, что Алексеич ему ни в каком виде нигде не встретился.

Странно, но к вечеру Лив охватила апатия. Ей казалось уже, что никакого Алексеича не существует, не существует города, её друзей, ничего нет за границей этого маленького пустынного посёлка, в котором она и живет всю свою жизнь. Словно Оливия Матвеева уже давным-давно знает и понимает всех этих людей, которые приедут сюда, как только свежий снег превратится в фирн – плотно слежавшийся, зернистый, и накатается зимник. Чтобы с огромными электрическими пилами выходить на деляну и под оглушающий визг инструмента валить в нетронутые пушистые сугробы огромные сосны и чувствовать себя хоть в это момент хозяевами древней силы, связанной корнями с сердцем земли. Что-то с этим холодным, мокрым воздухом проникало в легкие Лив, и разносилось шипящими пузырьками с кровью по всему организму, настолько, что она начинала ощущать это место как «своё». Словно она разделилась пополам, и одна её половина – со своей памятью, знаниями, ощущениями, голосами никогда не знакомых ей людей – ни разу не покидала этот таёжный тупик, наполненный чуждой, пугающей силой и непонятной ей страстью.

Так казалось Лив в перерывах между смущёнными приходами изрядно вымокшего Саввы, Он выглядел виновато и несколько неестественно («Точно с таким же выражением он говорил о привидении, посетившем меня ночью», – вдруг подумала Лив), рассказывал о своих поисках, словно успокаивал ребёнка. Её уже тошнило от этого его тона, и иногда хотелось даже, чтобы Савва опять жалобно начал расписывать несчастное житиё-бытиё обременённой налогами лесопилки.

Но он топтался на пороге, оставлял грязные лужи от больших – выше колена – рыбацких сапог, и быстро уходил опять, словно боялся, что она вот-вот начнёт его о чем-нибудь спрашивать или просить. «Словно страж, который не по своей воле не выпускает меня из заколдованного круга», – вдруг подумалось Лив, и она одернула себя: к чему бы ему это было делать? Тем не менее, раздражение нарастало, убивая редкие проблески симпатии. Савва совсем не так прост, как кажется. Что-то в его поведении такое... Словно во всём, что он делал, скрывался смысл, просто тщательно замаскированный внешней тюфяковостью и обманчивой сермяжной простотой.