Текст книги "Этот мир не для нежных (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

– Ой, – вырвалось у Кузи, и он тут же зажал непослушный рот ладонью. Роми строго посмотрела на него, а Ром поймал за руку, и, несмотря на недовольное сопротивление, уже не отпускал.

– Повторяю: в коричневые тени провалились его глаза, – Роми явно намеревалась закрепить успех. – И только вышли дети обагрить танец кровью, протянул он к одной из девушек руки и крикнул: «Тина, любовь моя!», и бросился прямо в середину чаши всем телом, и сердце его пронзили осколки. И одна из танцующих бросилась к нему и плакала.

Роми сделала паузу и выразительно посмотрела на Кузю. Кузя закусил губу, но молчал.

– И стонала она, и заламывала руки, а потом упала рядом с ним, и сердце её тоже пронзили осколки. Где и когда они встретились, и почему это вообще стало возможным, никто не знает. Такое вот случилось страшное. С тех пор приходит к Чаше призрак отставшего туриста с осколком в сердце, ищет свою Тину среди живых.

– Почему? – не поняла Лив.

– Потому что не знает, что она умерла, – задумчиво ответил Ром. – Он же первый на осколки бросился.

Лив услышала тихий вздох, обернулась назад и увидела, что Кузя оседает на землю. Словно в слайд-шоу мальчик ватной куклой, подломив колени, медленно повалился на бетонное месиво, дёрнулся и замер. Казалось, что он уже не может быть бледнее, чем был всегда, но тут стал белым абсолютно. Девушке показалось, что это и есть его истинная сущность. Он – призрак.

Тут же одним длинным прыжком Ром оказался возле упавшего Кузи, приподнял лёгкое тело, положил его голову себе на колени и стал хлопать по щекам. Во взгляде и движениях Рома было столько нежности и тревоги, что Лив тут же поняла, почему он так протестовал против того, что Кузя хочет быть мальчиком. «Ведь Ром его... любит?», – подумала Лив.

– Какое ты бестолковое существо, – ласково забормотал Ром, когда Кузя наконец-то приоткрыл глаза. – Зачем же, зачем... Я же говорил, предупреждал. Не надо тебе, неправильно. Опасно. Очень.

Кузя, как только пришел в себя, слабо, но решительно отстранил друга, попытался встать сам. Сначала не получилось, он как-то неловко обвис на Роме, еле слышно шелестя:

– Не надо, все в порядке, я сам. Смогу, правда.

Он потихоньку выправился, отстранил поддерживающие руки и виновато посмотрел на Лив:

– Извините. Пожалуйста, извините.

– Ты как? – с испуганной тревогой спросила его Лив, легко касаясь тонкого запястья. Кузя посмотрел на неё со смущённой благодарностью:

– Нормально. Это случайно, правда, случайно.

Тут Ром закричал:

– Это не случайно! Не случайно, а закономерно. Ты ошиблось, и ещё не поздно передумать. Это метаморф, и он идёт неправильно. Я с самого начала говорил, что неправильно.

– Не кричи, – Кузя поморщился. – Голова кружится, но не от метаморфа, а от твоёго крика.

Он опять поник, Ром еле успел подхватить тело, норовящее соскользнуть на перекрестие труб. Роми, которая наблюдала за сценой все это время, не вмешиваясь, что-то процедила сквозь зубы. Лив показалось, что она выругалась на обоих мальчишек.

– Нам нужно отдохнуть, – громко сказала Роми. Она посмотрела на Кузю, который встрепенулся, чтобы возразить, и добавила:

– Я знаю, что ты полон сил и можешь идти дальше. А вот Оливия ещё не совсем здорова.

Роми, приглушив сарказм в своём голосе, кивнула на гостью. И Лив поняла, что она, действительно, устала. Даже, несмотря на то, что весь день провалялась на продавленном топчане Роми. Кстати, на месте, очевидно, почётном. Несмотря на ленивые сутки, всё равно в голове периодически возникал какой-то шум, начинало ломить затылок, от этого мелко тряслись руки и в ноги било паническое бессилие. Резко захотелось лечь и лежать, лежать. Только здесь даже сесть было негде. Поэтому она с наслаждением опустилась прямо на бетонную крошку, навалилась спиной на бесконечную линию труб, ни на что не обращая внимая.

– Вот видишь, – с нажимом сказала Роми Кузе, который посмотрел на Лив с благодарностью. По крайней мере, ей так показалось. Мальчик немного резко высвободился из рук Рома, который всё ещё пытался поддерживать его, и опустился рядом с Лив. Доверительно и застенчиво опустил голову чуть ниже плеча, упёрся лбом в её ключицу. Не глядя на огорчённого Рома, пролепетал:

– Ты такая ... тёплая.

Лив взяла его за руку, пальцы казались просто ледяными.

– Что с тобой происходит? – спросила она его. – Ты явно нездоров.

Роми хмыкнула, словно Лив сказала что-то очень неприличное, Кузя стыдливо отвернулся. Ром молчал, и это молчание было сосредоточенным и выпуклым. Оно словно сгущала воздух вокруг Лив и троих подростков. Она зябко поёжилась, и раз ей никто так и не ответил, попыталась разрядить нависшую паузу другим вопросом:

– А что такое вообще эти танцы на стекле? Роми, ты сказала, что это...опасно.

– Посвящение, – ответила девочка.

Кажется, она что-то собиралась сказать ещё, но вдруг осеклась, махнула рукой, призывая к тишине, и вслушалась в тут же воцарившееся безмолвие.

Теперь и Лив услышала. Далекий звук мотора и скрип шин по крошащейся бетоном земле. В монотонном, уже привычном гудении ветра по трубам любой шум был слышен ясно даже издалека. Дети все одновременно вскочили на ноги, напряглись и сосредоточились.

Роми схватила Лив за руку, потянула за собой. Девочки и Кузя спрятались за одно из перекрестий труб. Когда на дороге показался громыхающим драконом автобус, Ром резко сорвался и бросился прямо наперерез надвигающейся машине. Лив вскрикнула и рванулась вслед за ним, но Роми схватила её за руку и прошептала: «Он знает, что делает».

Лив видела как Ром и автобус на предельных скоростях несутся навстречу друг другу. Мальчик вскинул вверх руки, словно сдавался, и действительно над его головой замелькала белая тряпка. Лив услышала, как он что-то выкрикнул, то ли дерзкое, то ли отчаянное, и автобус, взвизгнув тормозами, встал перед ним.

– Приготовься, – не объясняя больше ничего, быстро сказала Роми Лив. – Сейчас нужно будет бежать.

– Куда? – не поняла Лив.

– Туда, – махнула рукой Роми в сторону, где Ром только что остановил громыхающего дракона.

Дверь открылась, и из автобуса выскочили люди. Ром быстро что-то пробормотал и одним прыжком отскочил от галдящих пассажиров. Два человека уверенно отделились от разношерстной толпы, высыпающейся из автобуса, и кинулись за ним. Он уводил их всё дальше, словно птица от гнезда, подпуская к себе и тут же увеличивая расстояние. Лив не слышала, о чём именно он говорил с ними, но диалог явно шел. Причем, собеседники и одновременно преследователи Рома зверели прямо на глазах.

– Беги, – вдруг Роми сильно толкнула Лив в бок. – Беги и смешайся с туристами.

– С кем? – от непонятного страха Лив перестала понимать происходящее. Всё происходило слишком быстро.

– С ними!

Девочка показала на толпу, галдящую около всё ещё урчащего авто. Лив, так и не понимая, что она делает и зачем, побежала в ту сторону.

– Это маршрут на танцы, – запоздало донеслось ей в спину. Роми спохватилась, что ничего не успела ей объяснить.

Лив добежала с другой стороны труб до галдящей довольной толпы, и, поднырнув под очередное перекрестие, оказалась совсем рядом с автобусом. Она сделала пару глубоких вдохов-выдохов, успокаивая сбившееся от бега дыхание, и насколько могла неспешной походкой продефилировала к взволнованной кучке людей. С видом, что она отошла буквально на секундочку. Ноги размять. Или по другой какой надобности. Никому её появление, по всей видимости, не показалось странным. Скорее всего, эти люди были не очень знакомы между собой.

Преследователи Рома вернулись раздосадованные, и один из них, видимо водитель, он был поплотнее и погрузнее, закричал:

– Перерыв закончен. Все по местам.

Пассажиры, не обращая на него внимания, окружили второго – высокого, с длинными волосами, забранными в хвост. Все эти люди вдруг оказались Лив очень привычными. Её земляки были не такими полными жизни, как жители Ириды, и не такие обескровленные, как встреченные ей здесь обитатели царства коррозии. Она с удивлением обнаружила, что определяет «своих» по неуловимым признакам. Кто-то мог бы сказать, что это люди с земной аурой, но Лив такими определениями никогда не оперировала, и поэтому просто определила эту поначалу чужую ей толпу, как «своих».

– Не волнуйтесь, всё под контролем, – сказал громко хорошо поставленным голосом тот, что с хвостом. Очевидно, это был гид. – Вам выпала уникальная возможность увидеть одного из диких, выбравших самоопределение. Они, как правило, не показываются людям на глаза, но совершенно не опасны. Физически слабые, они никогда не нападают, очевидно, это был жест отчаяния. Пройдите в автобус, и я вам всё расскажу на следующей запланированной остановке. Так, как положено, по плану нашей экскурсии.

Лив влилась вместе с толпой в автобус, размышляя, почему ей покоробил тон, которым гид высказался о Роме.

«Это человек говорил о нём, словно о животном», – с каким-то инстинктивным, выворачивающим тошнотой ужасом подумала она. А потом ещё подумала, что гид вообще обо всех жителях этой местности говорит, как о животных. И о том, что давно уже не видела ни одной зверушки. Если не считать найтеу, которые казались ей вовсе и не настоящими животными.

Глава 4. Сквозь бутылочное стекло

Жёлтые стражи были единственным хансангом, посещавшим Тома в Цафе. Если раньше они заходили в посёлок банхалов только время от времени, то, чем дальше, тем чаще Теки появлялись здесь, обычно среди белого дня, когда Цафе, как правило, пустовало. Устраивались в углу за столом, от которого в окно просматривается улица, пили сладкую каву и вели долгие, неспешные беседы с Томом.

В один из таких дней, когда к отцу пришли гости, Сана с Леей играли в небольшом чуланчике у подножья лестницы, ведущей на второй, жилой этаж, и нечаянно уснули прямо среди хозяйственной утвари.

– Это странно и опасно, – Сана проснулась и от голоса Тома, и от того, что древко старой высокой метлы больно упёрлось в её бок. Девочка не видела людей, беседующие не заметили их с Леей, но всё сказанное она слышала отчётливо.

– Я не понимаю, но вижу, что-то тебя беспокоит, – это точно один из жёлтых, кажется, Джемин. Сана не очень различала их по голосам. Честно говоря, тогда она их и внешне ещё не очень различала.

Том помолчал немного, затем произнёс, словно через силу:

– Мне кажется, Сана умеет читать притчники.

Раздался грохот кружки, свалившейся на пол, следом шумно упала табуретка. Кто-то вскочил, не замечая, что опрокидывает всё вокруг.

– Если это так, то мы сможем…

Очевидно, Том одёрнул вскочившего за рукав, призывая сесть на место. Следом он, аккуратно подбирая слова, сказал:

– Не думаю. Даже если это и так – а мне только кажется – сейчас она всё равно ещё маленький ребёнок. Даже если (я подчеркиваю, ЕСЛИ) она что-то и умеет, кто может дать гарантию, что мы поймём ребёнка правильно? Это большая ответственность. Если исказить оставленное нам, это ещё хуже, чем, если вообще ничего не увидеть.

– Ты прав, – ответил второй Теки, не тот, который уронил кружку и табуретку. – В таком случае, если её умение подтвердится, нам остаётся только ждать, когда Сана вырастет. И сможет правильно передать сказанное притчниками.

Они замолчали ненадолго. Сана поняла, что говорили о ней, и в этом было нечто пугающее. Девочке очень хотелось разрыдаться в голос, чтобы отец тут же нашёл её и Лею, подхватил, обнял, укрыл большими руками от всего страшного и неведомого, но в то же время она понимала, что лучше всего сейчас сидеть тихо. Дышать было трудно, и сначала незамеченное древко метлы, свалившееся из-за вёдер, уже больно упиралось в бок малышки своим тупым концом. Но Сана, чувствуя, что решается что-то важное, не шевелилась.

– Сану нужно учить, – прозвучал голос нетерпеливого. – Ты сможешь сам?

– Я был когда-то рыцарем, – гордо сказал Том, но тут же поник, – но не уверен, что смогу правильно сделать это.

– Нам нужен мастер, – сказал второй. – Если то, о чём ты говоришь, Том, окажется правдой, другого выхода нет. Мы должны будем рассказать изобретателю. Никто из нас не сможет учить девочку правильно.

– Рыцари небрежно относятся к занятиям, – вздохнул другой жёлтый. – Их больше интересует спорт. Иногда рыцари жалеют об этом, только слишком поздно.

Сана услышала, как отец встал и прошёлся по залу. Звуки его шагов она могла отличить от всех прочих с закрытыми глазами.

– Нет, – сказал он. – Мы никому не скажем об этом. Дайте мне слово Теки, что никто никогда не узнает о том, что моя дочь видит. Тогда я не пожалею, что рассказал вам.

– Но Том! – они сказали это хором.

– Нет! – повторил отец. – Никто и никогда. Клянётесь?

Они, конечно, поклялись.

Этот разговор с высоты прожитых Саной восьми лет происходил очень давно – половину хансанга назад. Можно сказать, что это случилось в незапамятные уже времена, и помнила она этот случай словно во сне – смутно и обрывками, но всё же помнила. И с тех пор каждый раз ловила испуганный взгляд Тома, когда он замечал её интерес к притчникам . Поэтому и старалась смотреть «белые истории», когда её никто не видит.

Картинок было очень много. Настолько, что можно было разглядывать хоть сто раз по пять хансангов, а всё равно каждую не досмотришь до конца. Одну историю можно считывать хоть сутками подряд и каждый день, события в ней менялись, словно там, на притчниках все эти люди жили по-настоящему, только почему-то закованные в раму окна. Сана просто не могла запомнить, в какой точке находился прошлый сюжет, и она начинала смотреть каждый раз что-то другое. Люди, которые оживали на раме под её взглядом, были очень разными. Но среди них не было хансангов, и они, судя по всему совсем не страдали от этого. Крайне удивительно.

Как-то раз она видела огромный зал. В жизни Сана не встречала такой масштабной красоты. С потолка гроздьями свешивались подвески гигантских люстр, очень похожих на радужную башню, которую им с Леей однажды показали рыцари Теки. Подвески так же бликовали и светились, разбивая на множество искрящихся капель всё пространство зала. Под люстрами на бархатных креслах сидели люди и смотрели в одну точку. Это был светлый круг, в середине которого один человек бил кончиками пальцев по большому гладкому ящику. Над ящиком колом стояла открытая крышка, которая отражала своей глянцевой поверхностью и того, на кого все смотрели, и стекающие хрусталём в зал люстры и даже людей, которые сидели ближе всего к светлому кругу. Сана долго ждала, что же произойдёт в этом зале, потому что люди явно чего-то ждали (и некоторые со счастливыми улыбками на лицах), но так ничего и не дождалась. Человек в круге света всё бил и бил пальцами по ящику, а потом вдруг встал, наклонился, выпрямился и ушёл. Это была загадочная картинка.

А однажды это была история о том, как по улицам белокаменного, утопающего в серебристых цветах города, словно по морю, вдруг пошли волны. Земля смялась брошенной тряпкой, в складках этих то тут, то там появлялись зияющие трещины, как беззубые улыбки противного старика Джоба. Но эти трещины тут же исчезали, втягивая в себя оказавшихся поблизости людей. От кухонных очагов среди обломков занимались языки пламени – невыносимо ярким красным в этом кипенном царстве, – и с жадностью набрасывались на всё, что попадалось по пути. Под порывом ветра они тут же превращались в столбы огня. Уцелевшие люди бежали от разверзнутой пасти земли по перекошенным улицам, и неба не было видно от вздымающейся пыли и обломков разваливающихся зданий. Бежали к морю, к новому причалу, который казался мощным. Но с очередным подземным ударом постамент причала резко осел и вместе с обезумевшими от ужаса людьми бесследно исчез в громадной водной воронке, которую втянуло в себя море. Обломки снесённых мостов, снасти разбитых кораблей, разрушенные здания – всё это переплелось в один огромный клубок. Тут же целая часть города, постепенно оседая, с грохотом погрузилась в море. Целиком и величественно здания опускались на дно.

Затаив дыхание и сжав до боли кулаки, Сана переживала эту историю. И смотреть, казалось, нет сил, и взгляд оторвать – никакой возможности. Когда немного развеялась пыль, она увидела, как в мёртвом, разрушенном городе прямо посередине бывшей центральной улицы ползёт в разные стороны земля. Белоснежное пространство заливалось бурым, грязным – два пласта силой, идущей откуда-то из самого нутра земли, разрывали монолитную твердь. А между ними, разъезжающимися в разные стороны, выталкивалась наружу тонкая плёнка, пузырясь прозрачным куполом. Она затягивала растущий проём серебристым мерцанием. Как новая розовая кожица в том месте, где обдерёшь коленку. Плёнка пульсировала сначала нежно и трепетно, выбрасывая в оседающую пыль разноцветные искры, затем всё грубее и грубее, словно обветривалась, закалялась на ветру. Пласты разъехались уже столь далеко за пределы картинки, что Сана перестала видеть их края. А затвердевшая плёнка уже мало чем отличалась от исконной тверди земли. Серой, бурой. Такой, как Сана привыкла видеть в посёлке банхалов.

Тогда она была готова смотреть хоть до самой ночи, но Том привёл её за ухо домой. Он не понял, чем именно занималась девочка, просто Сана задержалась на улице так долго, что спустились сумерки. И неожиданно стало очень поздно. Потом эта картинка с взбунтовавшейся землёй ей не попадалась. Как больше не видела Сана и ту девочку, что пряталась за шкафом.

Бутылочный осколок нацелился на раму. По загнутым краям стёклышка расплывались не попавшие в центр события картинки. В середине этого самодельного калейдоскопа проявлялось главное. Медленно обозначались контуры белокаменных, строгой шпилистой архитектуры зданий, прорисовывались прямые линии улиц, чья-то невидимая рука щедро набрасывала в картину охапки огромных цветов, заполняющих белыми сочными шарами-гроздьями дворы и переулки. Сану словно втянуло в этот красивый чистый город, который на её глазах когда-то пропал в громадной трещине посреди земли. Она ощутила на плечах лямки просторного сарафана, а в ладони – тепло чьей-то руки. Девочка подняла глаза и увидела уже знакомую красивую женщину с высокой причёской. Дама улыбнулась, а потом заговорщицки подмигнула. У них имеется общая и очень приятная тайна, почувствовала Сана, и во рту стало сладко и прохладно. Девочка поняла, что они идут есть что-то вкусное, оно холодное и сладкое. Лёд. Замороженный лёд, вот что это такое! Вместе с этой простой радостью пришло понимание, что Сана снова видит эту девочку, которая пряталась за шкафом. Всё складывалось невероятно чудесно. И этот уютный город, наполненный цветами и солнцем, и нежность, которой обволакивала её красивая женщина, и непостижимое, превосходное что-то (ах, да, это называется лёд!), которое обещалось в ближайшем будущем.

– Бранка, – вдруг услышала Сана, и даже не удивилась, хотя ни разу ожившие картинки не разговаривали с ней.

– О чём ты задумалась, Бранка? – повторила красивая женщина, чуть наклоняясь к девочке. Сана замешкалась, потому что не знала, что ответить. Она уставилась на свои ноги сначала от смущения, а затем залюбовалась: обнаружила, что обута в красивые белые туфли с большими блестящими пряжками. Такими же белоснежными были носочки. А Сана никогда не видела столько ослепительно белого цвета сразу.

– Ты устала? – тревожно спросила ласковая дама, заметив, как Сана-Бранка-из-шкафа разглядывает туфли.

Девочка быстро покачала головой. Вот ещё! С чего бы она устала, спрашивается?

– Может, не пойдем в Сейдо? Мне не нравится, как ты выглядишь, – продолжала дама. – Можем сходить к источникам завтра. Сейдо не обидится, если в его рощу придём завтра.

Сана-Бранка-из-шкафа посмотрела на неё вопросительно, но опять промолчала. Дама поняла её взгляд по-своему:

– Наверное, дети говорят между собой, что источники пересыхают? Я не знаю, кто запустил такой страшный слух, но, поверь, девочка моя, Сейдо не позволит этому случиться. Это просто ничего не значащая болтовня глупых сплетников. Хорошо…

Дама потянула Сану за руку. Нежно, но настойчиво:

– Пойдём. Мы сами посмотрим, теперь уже обязательно.

Она грациозно, но решительно направилась дальше по дорожке, вымощенной мелкими, ослепительно белыми камушками. Сана-Бранка-из-шкафа с трудом поспевала за ней по аллее, густо осаженной с двух сторон крупными деревьями с мощными стволами, мерцающими плотной светлой корой. Широкая дорожка сохранялась в приятной тени, благодаря тому, что где-то высоко-высоко вверху гибкие ветви деревьев, серебристо-опушённые на концах, переплетались между собой замысловатым живым потолком. Шелковисто-беловатые большие листья спасали от жарких лучей солнца.

Внезапно показалась высокая белая стена. Выложенная такими же белыми камешками, переливающимися на солнце. Сначала Сана, резко ослеплённая сиянием отражающегося от стены солнца, не заметила большую арку, искусно оформленную в стене, где особенно густо и шумно толпились люди. Все были элегантны, стройны и в восхитительных белых одеждах. Они не были хансангами, но нисколько не стеснялись этого обстоятельства, не прятались, и их неполноценность, судя по всему, совершенно не мешала радоваться жизни.

– Лима!

Дама, державшая Сану за руку, оглянулась. Она приятно улыбнулась такой же, как сама, высокой стройной сеньоре в шляпе с широкими кружевными полями.

– Ола! Мы с Бранкой идём поздороваться с Сейдо.

Женщина чуть заметно нахмурилась. Словно на сияющее лицо набежало небольшое облако.

– Не ходите к источникам, Лима…

– И ты туда же? – расстроилась Санина попутчица. – Тоже веришь этим слухам?

Ола заговорила тихо. Наверное, она не хотела, чтобы Сана услышала её речь, но была настолько взволнована, что не могла сдержать тревогу.

– Источники закрыли от людей, Лима. Это правда, что они становились всё тише с того момента, как что-то случилось с Сейдо. Он стал не таким… Словно обезумел.

Она посмотрела на девочку, придвинулась совсем близко к Лиме и зашептала:

– Люди слышали, как вчера ночью он… Я сама в это не очень верю, но жрецы говорят, что… Он бил в храме гогоны, а они плакали и молили его остановиться. Но Сейдо не слушал никого. Жрецы в ужасе покидали храм. А наутро источники совсем иссякли.

– Все? – Лима старалась держать лицо, но её ладонь, которой она сжимала руку Саны, мелко-мелко задрожала.

– Люди говорят, что трое успели сбежать. Но совсем…

Ола покачала головой и добавила уже нормальным голосом:

– Кажется, покалеченные…

Лима побледнела, но взяла себя в руки, и ласково погладила по затылку Сану-Бранку-из-за-шкафа:

– Милая, ты хотела освежиться? Сходи к купальням, возьми себе сладкого молока, ладно? Я сейчас подойду.

Сана посмотрела в ту сторону, куда указывала Лима. В окружении пышных кустарников, похожих на огромные пушистые белёсые метёлки, которые в большом количестве хранились в кладовке под лестницей в Цафе, уютно и заманчиво толпились павильончики, крытые лёгкой полупрозрачной материей. Как те, что Сана видела на радужной площади в день ярмарки, только гораздо изящнее. Она обрадовалась. Честно говоря, очень хотелось одной и поближе рассмотреть всякие белоснежные штучки, которые манили со всех сторон. В павильончиках что-то предлагали прохожим, которые останавливались перед прилавками, приглядывались к товарам. Почти все прогуливающиеся брали высокие, прозрачные, чуть изогнутые бокалы с белым матовым напитком, тут же подносили к губам. Невысокие мраморные скульптуры неизвестных Сане существ – это были то ли странные люди, то ли очеловеченные животные – аккуратно рассредоточились и в гуще парковых деревьев, и около торговых павильончиков, чем ближе к арке, тем теснее друг к другу. Белое солнце заливало всё мягким светом. Не резало глаза, спокойно грело этот светлый мир, и если бы девочка была чуть постарше, может, обратила внимание, что никто и ничто под этим огромным светилом не отбрасывало тени.

Но Сана была любопытной маленькой девочкой, которая не очень-то умеет задумываться. Девочкой, совершенно случайно и чудесно попавшей в незнакомую ей сказку, где всё было так непривычно и интересно. Она осторожно освободила пальцы из ладони Лимы, немного отошла, оглянулась. Её спутница выглядела очень бледной теперь, когда не нужно притворяться, что всё хорошо, чтобы не испугать девочку. Ола наклонилась к ней совсем близко, дамы взволнованно переговаривались. Сана даже на расстоянии чувствовала их страх, который становился всё гуще и безнадёжнее.

Она секунду подумала, не вернуться ли к ним, но любопытство победило намерение, и девочка отправилась вприпрыжку туда, где толпились люди, зазывали палатки с неведомыми лакомствами и всякими разностями, танцевали мраморно-белые человеко-звери на невысоких постаментах.

Сначала Сана сдерживала себя, но всё больше ускоряла шаг, и уже бежала, а потом просто летела по белой сияющей дорожке. Туфельки на ногах, видимо, не привыкшие к такому ритму передвижения, жалобно поскрипывали, проскальзывая по мелким камешкам. Несколько раз Сана чуть не упала из-за тормозившей бег обуви. И в очередной раз, зацепившись туфелькой о щиколотку другой ноги, она споткнулась, не удержала равновесия и обидно растянулась на белоснежном сияющем полотне. Туфелька, несколько раз подпрыгнув, победно улетела куда-то за живую изгородь из деревьев. Саня, всхлипнув от неожиданности, встала, потёрла поцарапанную коленку (крови не было, только выступили на коже несколько тут же покрасневших полос) и, убедившись, что платье даже не запачкалось, нырнула вслед за беглянкой в белые, плотно расположенные листья деревьев. За живым частоколом из стволов оказались не менее плотно разросшиеся кусты, всё с такими же белыми пушистыми метёлками. Туфельки в обозримом пространстве не обнаружилось.

– Ты где? – спросила, озираясь Сана. Вопрос был чисто риторический, потому что она, конечно же, знала, о том, что обувь не разговаривает. Даже, несмотря на всю свою тайную любовь к волшебным историям. Сана пролезла сквозь второй живой забор и оказалась на краю то ли невысокой скалы, то ли высокого холма. За её спиной сомкнули ряды деревья. Здесь, на плоскости возвышения остались только сбившиеся в небольшие группы кусты. Впереди, сколько хватало взгляда, расстилалось море. Белёсое, словно разведённое водой молоко. Масса воды по масштабности и вызывающему восторгу было похоже на то, которое она вызывала бутылочным стёклышком – изумрудное, бирюзовое, синее, ультрамариновое, но только не белое. А это… Да, она видела его уже на картинке, там, где многотонный причал уходил под воду с кричащими на нём людьми, но цвет не заметила. Сейчас это море было спокойным и таким… странным. Завораживающим и почему-то совершенно молчащим.

Ряды деревьев, скрывшие с глаз Саны многолюдную аллею, суету перед торговыми павильончиками и танцующие статуи, так же поглотили все звуки, идущие с другой стороны. И в этой тишине вдруг слабо-слабо, раздалось имя. Кто-то словно через силу, скрипящим, задыхающимся шёпотом произнес: «Сана…». Девочка повернулась, чуть припадая на ногу в одном носочке, потянулась на звук. Кажется, он доносился из ближайших кустов, сбившихся друг к другу, словно компания ёжиков-альбиносов.

– Сана, – опять задохнулся шёпот.

Она осторожно подошла к кустам, обрадовалась, когда увидела около них свою белую балетку. Пряжка чуть поблескивала на солнце в пепельно-светлом мерцании низкой травы. Сана обулась и, почувствовав себя уверенней, заглянула за куст, откуда, как ей показалось, слышался стон, похожий на её имя.

На мерцающей светлым пеплом траве лежала белая женщина. Когда-то она была прекрасна, и даже через трещины, сетью накрывшими её мраморное совершенное тело, доносился отзвук этой невероятной красоты. От безупречного черепа был отколот кусок, одна нога вывернута под неестественным для живого существа углом. Сане показалось сначала, что кто-то бросил здесь одну из статуй, что танцевали перед входом в арку, но осыпающаяся мелкой крошкой грудь тяжело вздымалась, судорожно, со всхлипом вдыхая и тяжело выдыхая воздух, а глаза были открыты. В них светились страдание, страх и безнадежность.

– Сана! – осыпающаяся фигура протянула к ней руку, по которой угловатыми змейками бежали трещины. От этого лёгкого движения с фигуры полетела меловая пыль, мелкими камешками посыпались осколки оцепеневшей плоти.

– Ты же поможешь мне, Сана?

Голос прозвучал, словно с двух сторон сразу. Сана вздрогнула, потому что кто-то схватил её за плечо. Бутылочное стёклышко вылетело из рук, беззвучно упало на малокровную, серую землю посёлка банхалов. Привычный мир, где жила Сана с мамой, папой и Леей, словно замер. В густом напряжённом воздухе не прорывалось ни звука, ни дуновения ветра, ни единого движения не ощущалось из купола, которым словно накрыло девочку и всё, что её окружало. В невидимом куполе так же заваливался на бок дом старого противного Джобса, на окнах которого съежились притчники, топтали серую пыль старенькие сандалики Саны, около них валялась потерявшая всё своё волшебство стекляшка. А ещё в этом невидимом куполе девочку сразу с двух сторон держали невесомо, но ощутимо тёмные высокие тени в чёрных плащах. И на неё в упор смотрела та самая фигура, только что распадавшаяся на каменные куски в «белых историях». Девочка её узнала сразу, хотя выглядела статуя гораздо, просто несказанно гораздо лучше, чем секунду назад.

– Сана, – повторила ровным, механическим голосом ожившая статуя. – Ты же мне поможешь?

Теперь, когда фигура стояла, она оказалась довольно высокого роста, но, несмотря на то, что не осыпалась и выглядела довольно ухоженной, была какая-то вся высохшая. Словно мёртвое дерево на границе между посёлком банхалов и дальним лесом. Лицо у неё изнутри светилось ненормальной белизной, словно на этом пугающем создании навсегда застыла равнодушная маска. Ни ресница не дрогнула, ни бровь не изогнулась, она просто смотрела на Сану в упор. А затем произнесла тоном, не терпящим возражения:

– Подойди ко мне, Сана.

Девочка попыталась сделать шаг назад, но одна из теней, что держали её, только ближе подтолкнула к статуе.

– Тебе нужно заплести косы, – покачала та укоризненно головой. – Девочки не должны ходить лохматыми. Ни дома, ни на людях.

Она мягко, но настойчиво притянула девочку к себе. Мрачная тень в чёрном плаще протянула даме красивый сверкающий гребень, и дама вонзила его в спутанные локоны Саны. Гребень остро задевал кожу на голове, драл запутавшиеся друг в друге мягкие детские кудряшки. Сане было больно, но она терпела. Только прикусила губу.

– Передай императору, что я нашла шестёрку щита, – дама, не выпуская из рук ни гребень, ни прядь спутавшихся волос, повернулась к одному из чёрных. – Это Око. Пусть Джокер нарисует схему и присоединит к остальным. И уже уберите отсюда эти … их… как там…