Текст книги "Этот мир не для нежных (СИ)"

Автор книги: Евгения Райнеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– И теперь мы? Что мы теперь? – только и спросила.

– Делами Шинга занимается Джемин, и мы не будем лезть туда и ему мешать. Наша цель – твой Савва.

– Он не мой, – упрямо повторила Лив. – И я теперь вообще не понимаю, зачем он нам нужен. Если с ним всё в порядке, и он не хочет со мной разговаривать? Давай лучше найдем Джонга, и вы поможете нам добраться до Пихтовки. У меня там стоит автомобиль. Думаю, зелёный Шинга быстро разберется в управлении...

Лив поняла, что несколько замечталась, быстро, и, как ей показалось, логично, закончила:

– Потому что он очень умный, и ещё умеет управлять найтеу.

Мин уже пересекал площадь, и эти слова пришлось говорить ему в спину. Судя по всему, у него были свои соображения, чем конкретно они должны заниматься. А зачем? Такого вопроса хансанг Теки не имел привычки задавать. Ни себе, ни тому, кто давал ему поручения.

***

Добропорядочные здания и чистые мостовые как-то незаметно закончились, постепенно перешли сначала в промышленные районы, а затем – в окраины завалюшек-лачуг. Постепенно ухудшался окружающий урбанистический пейзаж, здания становились обшарпаннее, всё чаще встречались сначала небольшие кучки мусора прямо около дворов, линия крыш становилась всё ниже. Уже не радовали глаз разноцветные свежеокрашенные веранды, балкончики и мансарды, перестали попадаться горшки с цветами, выставленные около подъезда, дабы порадовать глаз случайного прохожего, ветер стал изредка доносить запахи несвежей еды. Лив не могла подумать, что на Ириде есть такие места, вернее, ей и в голову не приходила подобная мысль.

– Район беглых банхалов, – такую скупую информацию ей выдал Мин, когда они вышли к пустынному полю, заросшему неопределённого цвета травой. Вроде, была она серая, но ещё припорошена рыжей медью. Получался цвет бурый и неопрятный.

– И что они тут делают, в своём районе? – Лив очень не нравилась окружающая обстановка.

– В основном, занимаются контрабандой, – Мин был плохим рассказчиком. Очень немногословным. Кажется, это была семейная черта жёлтых рыцарей.

По краю поля сбились в отдельные редкие кучки лачуги. С пожухлой, невыразительной травой дальним горизонтом сливалось серое небо, безликое, словно затянутое мутной пленкой полупрозрачного рваного тумана. Лачуги казались заброшенными, с их стороны дуновением сквозняка приносило краткий, но выразительный запах мусорных куч, который перебивался только такими же кратковременными порывами ароматов отхожих мест. И ещё чем-то специфическим, химическим, искусственным. Какой контрабандой можно было промышлять в столь запущенном и далеком от цивилизации месте, Лив и ума приложить не могла. Мин словно понял, что добром она от него не отстанет, произнёс коротко и ясно:

– Краски.

И Лив вдруг внезапно поняла, что напоминает ей запах, пропитавший район изгоев. Однажды она решила перекрасить свои старые джинсы. Долго кипятила и вымачивала их в тазу с ядовитым, растворённым в горячей воде порошком. Она выкинула и многострадальные джинсы, и таз, и даже деревянную лопаточку, которой сдуру мешала краску в тазу, потом неделю держала окна открытыми. Но всё равно никак не могла отделаться от ощущения, что ядовитый смрад остался в обоях, впитался в шторы, волосы, кожу. Прошла не одна неделя, прежде чем Лив перестала принюхиваться к себе и своему дому.

Значит, здесь делали что-то запрещённое с красками, которые на Ириде считаются чуть ли не священными. Конечно, что ещё хорошего можно ожидать от подобного места?

Здесь и в помине не было оживленного предвкушения праздника, как на радужной площади, а благополучная сонная тишина респектабельных кварталов сменилась тишиной настороженной, в которой даже ветер гудел по-особенному. Прерывисто, словно давал возможность прислушаться к чему-то, кроме самого себя. Здесь явно жили, Лив видела издалека как мелькали тени на стенах хлипких жилищ, слышались обычные каждодневные звуки – всхлипы фанерных дверей, которые явно открывались и закрывались по мере надобности, где-то на задворках хлопало бельё на ветру, изредка тянуло чем-то съедобным. Словно невидимые призраки жили и даже вели хозяйство на этих приглушенных задворках.

Лив замешкалась. На окне одной из скученных лачуг красовались резные ставни. Они были бесцветные, обветренные временем и фигуры на них были грубыми, схематичными, но эта жалкая попытка хоть как-то украсить безрадостное существование, вызвало у Лив прилив нежности. Она подошла ближе, перегнулась через невысокий, дырявый плетень, дотянулась до наличников и провела рукой по изрезанному дереву. Узоры перестали путаться и мельтешить, Лив почувствовала, что ставни рассказывают историю. Проявившиеся человечки бежали от кого-то, падали, складывали руки в умоляющих жестах, заходились в немом крике широко открытые рты.

Она вздрогнула, когда Мин положил ей руку на плечо, мягко, но настойчиво поторапливая. Настолько она ушла в свои мысли. Старая деревяшка рассказывала о какой-то давней трагедии. Здесь? На Ириде? Лив подумала, что ни разу не слышала даже намёка на то, что этот мир имеет свою историю, предания или хоть какую-нибудь, самую завалящую легенду. Ей не встречались даже на площади никакие памятники или статуи. Если тут так боготворили слово «служение», значит, должна была быть и память о героях этого самого служения. Но ничего подобного. Словно существовала Ирида по какой-то технической схеме, жила только невозможно ярким цветом, забивающем все остальные чувства. Здесь и сейчас. И очень ярко.

Из размышлений Лив, поражённую этой внезапной мыслью, резко и сразу выбил удар где-то на уровне бедра. Она охнула и, инстинктивно вытянув руку, схватила то, что ударилось в неё . Снизу вверх испуганно таращились два раскосых глаза цвета жареного миндаля. Это был ребёнок, девочка, она, очевидно, врезалась в Лив на бегу, и испугалась сама. Лив присела на корточки перед первым увиденным здесь так близко ребёнком:

– Ты кто?

– Извините, – еле слышно пробормотала девочка и опустила глаза. Из-за угла соседней лачуги тревожно выглядывали ещё несколько маленьких головёнок. Живая стайка детишек переживала за попавшуюся подружку, но броситься на выручку никто не решался. Мин хмыкнул. Дети маленькие, лет шести-семи, определила Лив.

– Ой, как мне больно! – она схватилась за ушибленное бедро, запричитала, хитро косясь на виноватую мордашку. В выглядывающей кучке произошло оживление, секундная возня и тут же из укрытия на белый свет стремительно выпульнулась копия девочки, стоящей перед Лив. Хансанг замер неподвижно на некотором расстоянии, одновременно и боясь приблизиться, и очень этого желая.

– Простите, – ребёнок, почувствовав близость своей половины, немного приободрился. – Я не нарочно.

– Она не нарочно, – издалека неожиданно уверенным басом подтвердила вторая девочка. Голос был хрипловатый, как у медведей из детских мультиков. Она переминалась с ноги на ногу, но подойти не решалась.

– Как тебя звать? И почему хансанг сбежал, вместо того, чтобы попасться в мой плен вместе с тобой? – спросила Лив, всё ещё не отпуская девочку.

– Я не хансанг, – пробасил медвежонок с безопасного расстояния. – И меня зовут Сана. А её – Лея.

Мин кивнул:

– Они просто родились вместе и очень похожи. Здесь не рождаются хансанги. Лея-Сана, папа на месте?

– Ага, – обрадовано закивала уже не столь перепуганная Лея. – На месте, в Цафе.

– Только недавно юххи приходили, – мрачно пробасила Сана, всё ещё не приближаясь к попавшейся сестре. Видимо, она не считала, что опасность уже миновала. – Там кавардак сейчас. Он вам ничего не нальёт.

– Юххи зелёного банхала искали, – кто-то отчаянно выкрикнул из-за угла. По голосу чувствовалось, как сильно этому кому-то хотелось вмешаться в разговор, и как долго он сдерживался. Мальчишка в коричневом коротком комбинезоне – шортики на лямочках – выскочил из укрытия (его сдерживали, но отступили под напором), подскочил к Сане и, вытаращив любопытные глаза, возбужденно затараторил:

– Они пришли юххи, такие большие, все в чёрном, и сразу к Тому в Цафе отправились, но Том-то не дурак, дело знает, всё чисто у него, он даже причники успел снять, но он всегда успевает, только им не Том нужен был, а говорили они так «Где зелёный? Где?»...

Словоохотливый мальчишка завыл страшным, бесстрастным голосом, каким, по его мнению, вопрошали неизвестного Лив Тома юххи. За углом ойкнули и восхищенно засопели.

– Понятно, – кивнул малышу Мин и повернулся к Лив. – Отпусти ты уже ребёнка. Заглянем к Тому на пару минут.

Лив отпустила Лею, потрепала её по взъерошенным, дыбом торчащим косичкам, девочка сразу же метнулась к сестре и общительному мальчику, все трое сцепились за руки и уже с безопасного расстояния внимательно наблюдали за Мином и Лив. Судя по всему, развлечений у местной детворы было не так уж много, и незнакомцы, появляющиеся на единственной улице маленького посёлка, были вполне себе интересными объектами для наблюдений.

Лив вслед за Мином прошла ещё немного, дети следовали за ними на расстоянии и совершенно беззвучно. Опять стало оглушающее тихо. Лив казалось, что слышен каждый её шаг в этом уже конвойном безмолвии, и она старалась ступать на пыльную мостовую как можно тише.

Домик, перед которым они остановились, выглядел по сравнению с другими довольно прилично. Он выделялся на общем фоне основательностью и обжитостью. Стены из монолитных блоков ощущались как нечто вполне прочное, а черепичная крыша была свежеокрашена пусть бледноватой, но всё же понятно розовой краской. Невысокий, плотный человек прилаживал к окну наличники, очень похожие на те, что Лив видела несколько минут назад. Та же грубая резьба и непонятные узоры, которые при ближайшем рассмотрении оказываются попыткой рассказать какую-то историю.

– Том! – позвал любителя наличников Мин. Тот вздрогнул, обернулся и расцвел обаятельнейшей улыбкой. Он приветственно махнул в сторону входной двери, затем, увидев стайку малышей, преследующих гостей, негромко, но внушительно цыкнул:

– А ну, кыш, детвора! Лея-Сана, через час, чтобы были дома!

Посмотрел на Лив виновато и произнёс:

– Тут у нас мало развлечений, вот и пристают к посетителям.

Лив не очень поняла, что он имеет в виду под «посетителями», но Мин, опережая её вопрос, шепнул:

– Том держит Цафе для банхалов.

– Цафе? – удивилась Лив.

Дети незаметно испарились, исчезли из поля зрения, но Лив почему-то была уверена, что они где-то рядом. Том к этому времени уже приладил наличник, несколько раз с силой похлопал по раме, проверяя, надёжно ли держится, и направился к ним.

– Разве прекрасная банхал не для восстановления ко мне пришла? – спросил он Лив галантно.

– В смысле? – опять не поняла Лив.

– Она с другой стороны, – сказал Мин Тому.

– С Изнанки? Не похоже, – непонятно констатировал тот.

– Нет. С другой стороны сферы.

– Ну, надо же! – основательный Том как-то немного нелепо, по-бабьи, всплеснул руками. – А я думал, это невозможно. Мухи – отдельно, котлеты – отдельно... Значит, восстанавливаться не будем...

Опять непонятно добавил он и рассмеялся.

– Я тебе потом объясню, – сказал Мин, обращаясь уже к Лив. – Если будет время.

Он обратился к отцу близняшек, который так и стоял перед ними, потирая левую руку, Лив заметила, что из-под рукава рубахи на тыльную сторону ладони наползал большой, на глазах лиловеющий синяк.

– Так мы зайдём на минуточку? Просто поговорить.

Том дружелюбно пожал плечами:

– А почему бы нет? Клиенты, сам знаешь, обычно в это время не ходят. Сейчас у меня пусто. Так что – добро пожаловать!

Перед тем, как переступить порог загадочного Цафе, Лив зачем-то оглянулась. Улица была всё так же безлюдна и тиха. Ветер гнал обрывки, кажется, лёгкого картона. По плотной бумаге расползались разноцветные кляксы. Похоже на куски разодранного ящика из-под упаковки.

«Они занимаются контрабандой», – вспомнила Лив слова Мина, и перешагнула порог симпатичного дома, от которого за версту веяло неприятностями.

Глава 7. «Я – монах в жёлтых штанах…»

Зал загадочного Цафе выглядел как обычная забегаловка. Прилавок бара, на котором весёлой прозрачной суматохой теснились разнокалиберные кувшины с напитками, чистые легкие столики и прочные табуретки, стены покрыты приятными глазу, ничего не значащими декоративными узорами. Лив, опустившись на одну из табуреток, только сейчас почувствовала, что она смертельно устала. Ещё очень хотелось пить. В горле першила дорожная пыль и ещё что-то, отдающее химическим послевкусием.

– Сок, лимонад, кава? – спросил Том, привычным движением проскользнув за стойку.

– Воды, – тихо попросила Лив, – если можно.

Мин согласно кивнул, сел напротив. Том, чуть помешкав в недрах бара, принёс большой кувшин с прозрачной водой и две кружки. В кувшине преломлялись тусклые лучи света, наливались жизнью, танцевали бликами чистой надежды. Мин налил в кружку воды, причём, только себе, залпом выпил. Налил ещё. Ещё выпил. Лив как завороженная смотрела на его жадно дёргающийся кадык. Том, в этот раз опередив светлого жёлтого, схватил кувшин и налил воды Лив. Она посмотрела на него с благодарностью.

– Мы идём навестить Саввана, – сказал Мин, опять протягивая руку за кувшином с водой. Лив не понимала, как в него может столько вмещаться. – Появился два плюс половина.

Том кивнул:

– Я слышал. Мне искренне жаль. Они так много работали, и вот опять всё насмарку.

– Юххи навещали эксперимент?

Том замотал головой:

– Они давно уже оставили Саванна в покое. Удостоверились, что ничего у них не выйдет. Искали конкретно зелёного банхала. Думали, что он придёт восстанавливаться.

– А его не было? – Мин внимательно и напряжённо посмотрел на хозяина Цафе. Тот покачал головой.

– Нет. Похоже, он ещё в здравом уме, раз ему хватило рассудка понять, что первым делом они его будут искать здесь. Ты знаешь, что случилось?

– К сожалению, да. Это была трещина. Растущая. Монахине оставалось сделать только лёгкое движение ножницами.

– Бог ты мой! – Том неожиданно резко вскрикнул и закрыл лицо в ладони, Лив подумала, что он пережил нечто подобное и воспоминания эти для него мучительны. Хозяин Цафе молчал несколько секунд, затем замотал головой, словно пытался вытрясти неожиданно всплывший давний кошмар. Мин положил руку на его плечо, молча, с проникновенным пониманием.

– Всё, всё, – хозяин Цафе отнял ладони от лица, его щеки из смертельно-бледных постепенно становились просто бледными. Нормально бледными. – Я в порядке.

«Он тоже пережил потерю хансанга, – подумала Лив. – И остался жив. И у него есть дети, девочки, близнецы Лея и Сана. Значит, это возможно? Остаться без своей половины и жить дальше? Жить, в полном понимании этого слова».

– Кто? – спросил уже почти совсем пришедший в себя Том. Чувствовалось, что ему стыдно за свою минутную тихую истерику. – Кто из Шинга?

– Джонг, – сказал Мин.

Они помолчали ещё немного, словно на панихиде. Лив это пугало. Наконец Теки, разрушив трагизм момента, неожиданно встал и, смущаясь, произнёс:

– Я сейчас, скоро...

Он как-то очень торопливо направился к выходу, а Лив подумала злорадно, что ему не стоило бы столько много пить. Девушка перевела взгляд на Тома, который, заметив смех в её глазах, улыбнулся:

– Ничего не проходит даром. Ни плохое, ни хорошее...

– Извините, – начала Лив, пытаясь понять, насколько уместен сейчас будет её вопрос. – Я хотела спросить про наличники...

Том посмотрел на неё непонимающим взглядом:

– Про что?

– Вы сейчас на окна вешали наличники. Ставни. На них такие интересные изображения... Я до сих пор на Ириде не видела ничего подобного. Что это?

– А, – догадался Том. – Притчники. Вообще-то, их нельзя не только иметь, но и называть как-либо. На них нельзя смотреть, но на самом деле смотреть на них мало кому удаётся. Ходят слухи, что их осталось всего несколько штук на всю Ириду.

– Почему?

– Говорят, уничтожили, – пожал плечами Том. – А мне нравится. Здесь они никому глаза не мозолят запретными темами, и детишкам – развлечение.

– А что в них такого?

– Притча, – ответил Том. – Древняя притча, а что это такое и зачем оно нужно, уже никто не помнит.

– Если никто не помнит, почему тогда запретное?

– А ты попробуй долго на них смотреть, почувствуешь, что-то пробуждается в глубине души. Словно какие-то далёкие воспоминания пытаются пробиться в твою упорядоченную жизнь. Знаешь, это как забытый сон днём в памяти всплывает. И помнишь, что что-то такое было, а вот что именно и о чем – сколько не мучайся, непонятно.

– А-а-а, – сказала Лив, потому что больше она не могла ничего сказать на это. – Понятно.

И замолчала. Том внимательно посмотрел на неё и вдруг огорошил:

– Ты же что-то другое хотела спросить, верно? Только тебе неудобно.

Лив заёрзала.

– Ну, я... Это... Джонг всё-таки мой друг... Ему помочь... но не знаю...

– Ты хотела спросить меня, каково это – быть банхалом? – прямо сказал Том. – Так ведь?

Это был очень сильным духом человек, поняла девушка. За маской приземистого, хлопочущего по хозяйству цафена скрывались внутренняя сила и достоинство рыцаря. Он тоже был стражем границ, поняла Лив без единого намёка на прошлое Тома. Просто поняла и всё.

– Ну, это... Вообще-то, да, – выдохнула Лив.

Том вслушался в себя, затем встал с табуретки и прошёлся по залу, словно разминая ноги. Затем остановился перед Лив. Теперь она смотрела на него снизу вверх. Очевидно, ему так легче было произнёсти то, что намеревался. Немного возвышаясь не столько над Лив, сколько над ситуацией.

– Об этом можно говорить только с тем, кто сам разорвался надвое. Сколько бы слов я не произносил, ты всё равно не поймешь. Поэтому... Поэтому они и приходят ко мне по ночам.

– Кто? – прошептала Лив, не смея оскорбить голосом трагичность момента. – Кто приходит?

– Потерявшие себя. Те, кого называют банхалами.

– А жена? Дети? – робко спросила Лив.

– Это даёт некоторое ощущение наполненности, но всё равно постоянно чувствуешь открытую ноющую рану где-то глубоко внутри. Боль не оставляет тебя. Никогда. Родные прикрывают её, но они не в состоянии стать с тобой одной плотью, думать, как ты, чувствовать, как ты. Не стоит ждать от других людей полного понимания и растворения друг в друге. Это каждый на Ириде знает. Моя жена – банхал, и она понимает это. Мы понимаем друг друга. Дочки – уже нет. Им не придётся мучиться от одной только мысли, что они могут быть разделены. Но на Ириде среди цельных, устойчивых хансангов, они всегда будут изгоями. Поэтому мы здесь держим связь с Пихтовкой. Оказываем кое-какие... услуги. Каждый надеется, что заслужит право переправить детей на ту сторону сферы. В ужасный мир, неустойчивый и блеклый, но там они, по крайней мере, не будут выглядеть уродами и отщепенцами. А если повезёт, могут и преуспеть. С нашим врожденным ощущением цвета кое-кто стал очень известным... Я забыл, как это называется. Тот, кто зачем-то ляпает краски на бумагу. И получаются такие...

– Картины? – догадалась Лив.

– Ах, да.

Том опять сел, уже просто грустно улыбнулся девушке. Теперь это снова был просто хозяин Цафе. Немного уставший, немного озабоченный. Только Лив всё равно видела огонь высокого страдания, неизменно пылающий на дне его взгляда.

– Извините, может, я не совсем тактична...

Лив подумала, что она совсем бесцеремонна, но так как наконец-то встретила того, кто может внятно ответить на её вопросы, решила отбросить всякий политес.

– Говори, – усмехнулся цефан.

– Я слышала, – Лив поёжилась, но упрямо продолжила, – что вы здесь, в посёлке, делаете что-то незаконное...

– Ты, наверное, поняла уже, что Ирида живет производством и экспортом цвета. Все оттенки спектра выращивают или добывают, перерабатывают, дополняют, убирают. Это сложный процесс. Тона, что побогаче, покупают те, кто может хорошо заплатить. Не очень удачные краски идут в миры победнее. Среди них есть такие, которые вообще не могут себе позволить приобретать цвет. Мы здесь делаем выжимки из отходов производства и, минуя официальные каналы, поставляем туда. В твою Пихтовку, например...

– Я живу не в Пихтовке, – тут же открестилась Лив. – Она вообще не моя. Это только небольшое поселение в моём мире. И никакого значения не имеет. Я вообще терпеть не могу Пихтовку, и надеюсь, никогда больше туда не попаду.

Том посмотрел на неё со снисходительной усмешкой. Так взрослые смотрят на раскапризничавшегося ребёнка.

– А вот тут ты ошибаешься. Через Пихтовку и проходит основная часть контрабанды. Причём, я подозреваю, что монахиня в курсе существования этого канала, и даже непосредственно влияет на процесс. Поэтому и смотрит сквозь пальцы на то, чем мы занимаемся. Я точно не знаю, что там у вас происходит, да, честно говоря, мне и своих забот хватает, чтобы разбираться с чужими. Слышал только, что какое-то событие, случившееся около ста лет назад, вымыло яркость из твоёй реальности, и, чтобы восстановить хотя бы часть необходимую для успешного функционирования мира, нужны очень большие средства. Насколько я понимаю, вы такими не располагаете. Поэтому часть красок оплачивают легально, а часть идёт из нашего посёлка. Кстати, контрабандная составляющая неизмеримо больше. Эти краски не такие качественные, но стоят гораздо дешевле. Проблема в том, что они недолговечны. Нуждаются в частом восстановлении.

– Но у нас и так красивая природа, – выступила в защиту своего мира Лив, – может, все не так ярко, как у вас, но тоже очень даже ничего. Листья зелёные, снег белый, небо голубое.

Том весело рассмеялся.

– Так вы и покупаете краски, чтобы листья были зелёные, в небо – голубое. А ещё дело не только в том, что ты, Оливия, видишь своими глазами. Цвета – это электромагнитные волны, воспринимаемые человеческим или нечеловеческим глазом. В некоторых случаях другими органами чувств. Ваш мир распят на участке спектра с длиной волны приблизительно от трехсот восьмидесяти (фиолетовый) до семисот сорока нанометров (красный). Не подкачай какой-либо цвет вовремя, мир рухнет.

– А зелёный? – почему-то шепотом спросила Лив. Перед ней закачалось на качелях счастливое лицо Джонга. – Он ... какой длины? В этих... нано...

– От пятисот до пятисот шестидесяти пяти. Кстати, именно в этом диапазоне – пятьсот пятьдесят пять нанометров – содержится ваш максимум чувствительности. Это не просто эстетическое удовольствие, Оливия...

– Я – монах в жёлтых штанах, в красной рубашке, с соплей на фуражке, пришел за краской, – пробормотала Лив, вспомнив старинную детскую считалочку.

– Что?!

– Да так, ничего. Это, кажется, была такая детская игра. Давно. Мне мама рассказывала.

Стукнула входная дверь, Лив вздрогнула. Вернулся довольный Мин, и обстановка сразу снизила градус доверительной интимности. Он благодушно зевнул, и показал Лив на выход.

– Подожди секунду, – спохватился Том.

Он скрылся за барной стойкой, пошуршал там бумагой, и протянул Лив небольшой пакетик:

– Держи, там немного еды. Она пригодится тебе в дороге. Может, и моим девочкам кто-нибудь когда-нибудь так поможет.

Лив поблагодарила, и они с Миом вышли на улицу. Она была всё так же пустынна, хотя Лив и ощущала, что стайка детей внимательно наблюдает за ними из очередного укрытия. Ей стало жалко малышей, у которых было два пути в жизни, и оба были полны испытаний и преодолений. Остаться в еле дышащем посёлке, или, оторвавшись от родителей и всего, к чему они привыкли, отправиться в неведомый мир. Надо прямо сказать, Лив сейчас не была уверена, что он подойдет тем, кто родился на Ириде.

– Мин, – тихо позвала Лив шагающего вперёди хансанга. – А Том... Он каким был рыцарем?

Мин сказал что-то, но то ли ветер отнес в сторону его слова, то ли сказано было невнятно, но девушка не расслышала и переспросила ещё раз. Он остановился. Повернулся к ней и повторил. Лив опять не поняла. Видела, что он раскрывает рот, слышала звуки, но это было абсолютно никаким. Словно он молчал.

– Мин, – она испугалась – я не слышу тебя.

– Ах, да, – махнул рукой светлый жёлтый. – Изобретатель говорил однажды. Дело в том, что ты видишь только определённый красочный спектр. Остальные для тебя не существуют, поэтому и названия цвета не понимаешь. Не слышишь.

– А как же я тогда общалась Томом, если он неизвестного мне цвета?

– Том – вне цвета, вне закона. Поэтому ты его видишь. Проявленную тень. В нашем мире много границ, замков и стражей. Но ты видишь всего часть радуги, и общаться можешь только с нами. Остальные для тебя не существуют.

Лив побрела за ним, поражённая этим откровением. Она слышала, конечно, что человеческому глазу доступен только определенный отрезок цветового диапазона, но столкнувшись с этим явлением впервые так наглядно, была в некотором замешательстве. Новые вводные сыпались на её несчастный разум, как из рога изобилия, и она не успевала переварить то, что было за гранью прежних представлений о жизни. Нужно было понять так много всего, что не укладывалось в её голове. Это было слишком...

Мин остановился, и задумавшаяся Лив чуть не врезалась ему в спину.

– Это здесь, – сказал жёлтый Теки, чуть заметно показывая подбородком на одно, ничем не выделяющееся на фоне таких же невзрачных жилищ. Некое подобие двора, огороженное обшарпанными листами фанеры, было засажено блеклыми, непонятного оттенка цветами. Они словно из последних сил пытались набрать в себя сочность, и некоторые в этом даже преуспели, насколько было возможно, и изредка проблескивал в этом сером безличии, то слабый фиолетовый, то приблизительный розовый, то неясный голубой. Мин толкнул шаткую калитку, ветхую и обессиленную временем (она даже не скрипнула, а по-старчески тихонько заныла), и направился прямо по изможденным, не набравшим никакого оттенка цветам к входу в заваливающийся дом. Бледные растения съёживались под его шагами, он безжалостно и с брезгливостью на лице давил их, казалось, получая от этого мучительное удовольствие. Из сараюшки, привалившейся к стене, по всей видимости, основного здания, шёл все тот же едкий запах химикатов, он усиливался по мере того, как они подходили к дому. Лив спрятала половину лица в рукаве, стараясь, чтобы через нос и рот не проникала едкая вонь. Мин оглянулся, словно почувствовал быстрое движение её руки.

– Привыкнешь, – хмыкнул он. – Скоро перестанешь замечать. Расслабься.

Жёлтый толкнул дверь, Лив поторопилась за ним, очень уж не хотелось оставаться даже на минуту одной в этом странном, лишённом звуков и оттенков сером пространстве. В сенях было темно, и ещё перед ней маячила широкая спина Мина, закрывая обзор, поэтому она не сразу поняла, кому он сказал:

– Привет!

Голос его стал мягким и дружелюбным, не верилось, что только что он давил блеклые цветы с брезгливым и презрительным выражением на лице. Цветы, которые, очевидно, высаживал тот, к кому жёлтый хансанг обратился.

– Заходи, – голос, удивительно весёлый, показался Лив очень знакомым. Она осторожно вытянула шею, вглядываясь в пространственную дыру между локтем Мина и его внушительным торсом, и тут же поразилась ещё больше. В большом, заляпанном странными, непонятного цвета пятнами ремесленном фартуке, около окна стоял ... Савва. Собственной персоной. Она выскочила из-под локтя хансанга Теки, как-то сумела от неожиданности вывернуться в узком коридоре, выскочила на середину, как теперь ясно было видно, жилой избы, упёрлась руками в бока и закричала:

– Так вот ты где тут скрываешься! Совсем уже, да?! Я ищу тебя, и Шинга тебя искали, и Теки сейчас ищут, а ты сбегаешь ото всех, да? И что, увидел меня и скрылся? И опять сейчас в бега ударишься? Ну, ну...

Савва оторопело смотрел на неё, он казался озадаченным. Молча выслушал эту гневную речь, и в даже в некотором отчаянии перевел взгляд на Мина:

– Жёлтый, это кто ... Так кричит?

Он был настолько растерян, что у Лив промелькнуло ощущение, что так притворяться нельзя. «Наверное, – подумала она вдруг, – что-то с головой у него случилось, когда он в воробья превратился. Мозг у птицы маленький, вот и сузился, выкинув из себя всё лишнее. А вернувшись в обычное состояние, не сумел восстановить».

– Это одна такая птица, – Мин засмеялся, явно наслаждаясь разыгравшейся перед ним сценой. – Не очень умная птица, которой немного не хватает сообразительности.

Он начал загибать пальцы, перечисляя:

– И ещё немного – наблюдательности. И совсем чуть-чуть логического мышления.

Тут Лив взорвалась с новой силой:

– Идите вы все! У меня отменное логическое мышление! Я, между прочим, налоговый инспектор, и вся моя работа и даже личная жизнь построены на логике.

Она зло помахала перед носом у Мина растопыренной пятерней. И тоже стала загибать пальцы:

– Абсолютной. Безукоризненной. Фундаментальной. Логике. Это у вас тут происходит что-то совершенно невообразимое. И вы мне тут...

Казалось, с Лив случилась или вот-вот случится истерика. Но тут Мин неожиданно ласково заглянул ей в глаза и мягко произнёс:

– Это не Савва, Лив. Вернее, это Савва, но не тот, о котором ты думаешь. Этот тебя не знает.

Парень в огромном заляпанном фартуке кивнул.

– Меня зовут Ван. И я вижу вас впервые в жизни. Но вы мне нравитесь, несмотря на то, что ужасно громко на меня кричите и так угрожающе размахиваете руками.

Может, девушке и стало бы стыдно, если бы она не была твёрдо уверена, что её просто разыгрывают.

– Не притворяйся, – сказала она лжеСавве, хотя, впрочем, уже не так уверенно. – Да что, один возьми, у вас тут вообще происходит? Причем, обрати внимание, под словом «тут» я имею в виду всю территорию вашего обитания – начиная от Пихтовки и заканчивая этим фанерным вонючим строением.

Тот, что назвался Ваном, смотрел уже не на Лив, а на Мина, и в глазах у него появилась нешуточная тревога:

– Пихтовка? Эта леди, которая выражается, как низкопробный маляр, знает про Пихтовку?

Или я чего-то не понимаю?

Мин кивнул ему успокаивающе:

– Не знаю, как насчёт того, что ты только что назвал, но одно точно – она с той стороны.

– Неужели колодная? Или подколодная? – ЛжеСавва казался спокойным, но голос его чуть дёрнулся.

– Ни то, ни другое. Она в игре. Случайная фишка.

– А—а—а, – Ван успокоился. – Проходите.

Он кивнул Лив на небольшой стол, на который падал тусклый дневной цвет из небольшого, прорубленного в фанере окна. На выбитом проёме растянулось подобие полупрозрачной толстой плёнки, свет она пропускала, но частности, детали и даже блики расплывались по ней, делая мир по ту сторону дома нереальным и неприглядным. Вокруг стола сгрудилось несколько небольших, но довольно крепких табуреток, Лив отодвинула одну из общей кучи ближе к стене и села, чувствуя за плечами опору. Это было кстати – почувствовать хоть какую-то, пусть кратковременную и фанерную, но опору за плечами. Мин и Ван остались стоять – то ли воспитание не позволяло сидёть в присутствие дамы (в чём Лив, по правде говоря, очень уж сомневалась), то ли были очень напряжены, хотя и не подавали никакого вида.