355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Витковский » Век перевода (2006) » Текст книги (страница 16)
Век перевода (2006)
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 04:14

Текст книги "Век перевода (2006)"


Автор книги: Евгений Витковский


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Король рыб
 
Что мне в старых именах —
Клочья, порванные криком.
Лишь один бежит в волнах
В моем смятенье диком.
С ним качается беда,
И подобно стону
Уплывай король – туда,
Брось свою корону!
 
 
Но ржавым якорем прожгла
Вязкий грунт корона.
Шевелит лещами мгла,
Как листами крона.
Щука хищно залегла
У промоин донных.
Бродит колюшки игла
В складках потаенных.
 
 
Ну, король, а ну вперед,
В салочки, как дети!
Я неводом покрою грот,
Неводом без сети.
Я хочу тебя поймать,
Как лоха форели;
Будешь с жабами дремать
На песчаной мели.
 
 
Королевством станет плес
В златоносном иле.
Намывает рябь волос
Ракушек к могиле.
В глубине, где никого,
Где только треск породы,
Я оставлю тебя, лишь тебя одного,
Над тобою сомкнув мои воды.
 
ЭЛИЗАБЕТ ЛАНГГЕССЕР {187} (1899–1950)Правитель: Сатурн
 
Сатурн – мужлан, его крутые бедра
из злата, грязи, волосатой плоти,
двенадцать месяцев – ненастье, вёдро —
пекли, секли при полевой работе —
крестьянский бог
кладет итог глумленью и тревоге
на годовом пороге.
 
 
Сидит, молчит, под нёбом сберегает
вкус лука и молочного початка,
и пятерня ему напоминает,
как был горох стручками замкнут сладко,
а что теперь —
следы потерь, озимые Цереры
с надеждой, но без веры.
 
 
Где ягоды шиповника имели
бородки, опаленные жарою,
мучнисто поспевали шишки хмеля,
под мякотью плодов и кожурою —
крепчала кость,
белела ость – и, погружаясь в дрему,
шло семя к чернозему…
 
 
Ему казалось это справедливо,
он серп вострил, а небеса смотрели,
как он сдувает хохолки у жнива
и пробует на вкус жерлянок трели,
поспел ли злак,
и пастернак, как налился по грядам,
и плющик горьким ядом.
 
 
Так почивал, от всех плодов вкушая,
лущил скорлупы, стручья, веял жито,
коробочки паслена разрушая,
вдыхал умерших запах – ядовито
кровь зацвела,
вот пятна зла, озноб багровых далий,
в кануны сатурналий.
 
 
Он болен, на коварство негодует
своих детей, которые отца,
как сныть и первоцвет, перезимуют,
когда себя изгложет до конца
бог времени,
о бремя, дни – глумленья и тревоги
на годовом пороге.
 
ИНГЕБОРГ БАХМАН {188} (1926–1973)Игра сделана
 
Любимый брат, давай построим плот
и поплывем в небесную страну!
Любимый брат, нас груз перевернет,
вот-вот пойдем ко дну.
 
 
Любимый брат, мы чертим на листе
страну, которой нет в помине.
Будь осторожен, вон на той черте
взлетишь на мине.
 
 
Любимый брат, я желаю у черных осин
быть привязанной и кричать,
чтобы ты прискакал из смертельных долин
меня выручать.
 
 
Проснешься в кибитке, проснешься в шатре, как эмир,
повсюду песок под ногами,
как молоды мы, и как стар этот мир,
не измерить годами.
 
 
Не дай себя хитрым воронам павлиньим пером обмануть,
нужда в простаках и простушках
лишь там, где в обертках отсутствует суть
и пенится видимость в кружках.
 
 
Только тот победит, кто для сказочно-ветреных фей
помнит слово, которое снегом порхает.
Я признаюсь тебе: на одной из садовых аллей
влажный след от него просыхает.
 
 
Гудят наши ноги от многих и многих дорог,
но, прыгая, легче терпеть,
пока королевич с ключами в устах нас на высокий порог
подхватит, и мы станем петь:
 
 
Такое прекрасное время – проклюнувшихся семян!
Если падали, станем крылаты.
На саване бедных по дальнему краю цветы вышивает тимьян,
печатью сургучной к письму мои губы прижаты.
 
 
Мы спать идем, возлюбленный, окончена игра.
На цыпочках. Рубахи ночные раздувает.
А папа с мамой говорят, что призраков пора
с последним нашим вздохом наступает.
 
ВЛАДИСЛАВ РЕЗВЫЙ {189}
ПЬЕТРУ КАКСАРУ {190} (ум. 1485)Песнь
 
О злой судьбе, друзья, внемлите ныне песнопенью.
Не знамо ни в былом, ни в вашем поколеньи,
Чтоб не прияло сердце власти над собой.
Я ввержен им во кладезь с лестницей худой:
Взыскуя глубины, схожу по лестнице худой
И подымаюсь, дабы вновь соприкоснуться с глубиной.
 
 
Обрушилась стена, что строил я так долго.
Безвинны мастера; беды истоки – в мягкой глине.
Где камни я искал, там залежь мягкой глины.
Обрушилась стена.
 
 
Обрушилась стена; просело основанье;
Безвинны мастера мои, но всё ж не выстояли камни.
Где камни я искал, там залежь мягкой глины.
Обрушилась стена, что строил я так долго.
Обрушилась стена; ее мне строить снова,
Сменить ту землю, где худа основа.
Но землю кто сменил, тот сменит и планиду.
Пласты земли не однородны с виду
Бела, черна, красна, желта землица.
И оттого растет желанье отстраниться.
 
ДУН КАРМ {191} (1871–1961)Бессмертный Рим
 
Где храм Юпитера? И где дома
Наместников, чья власть необорима?
Всеобщего забвенья скрыла тьма
Былую мощь – первооснову Рима.
 
 
Поэтами, владыками ума,
Хвала той мощи и поднесь творима.
Бесплодны песнопенья: мощь нема
И под руинами времен незрима.
 
 
Но был над прахом Камень утвержден,
Тот Камень – Петр, на нем – стопы Христа,
Ему покорна череда времен;
 
 
И Новый Рим, как никогда прекрасный,
Незыблем под защитою Креста —
Его устои тлену не подвластны.
 
РОБЕРТ САУТИ {192} (1774–1843)Правдивое повествование о епископе Антидии, Папе Римском и Дьяволе
 
Однажды епископ Антидий,
Собравшись закатной порой
На вечерней прохладце молитве предаться,
Вышел на берег речной.
 
 
А Дьявол задумал в тот вечер
Привести в порядок дела,
Но в разгаре августа, как назло,
Духота в преисподней была.
 
 
И, недолго думая, Дьявол
К поверхности двинул земной,
Чтоб делами заняться на вечерней прохладце,
Выйдя на берег речной.
 
 
С востока, с запада, с севера, с юга
Сошлись бесенят мириады:
Дабы слух владычественный ублажить,
Спешно слетались о том доложить,
Сколько зла учинили,
Сколько душ полонили,
Как служить они рады
Повелителю Ада.
 
 
И некий чертик, что по делам
На семь годов ускакал,
Предстал пред очи князя тьмы,
Являя победный оскал.
 
 
«Семь лет я провел в неустанных трудах,
Завлекая Папу в полон, —
И сегодня первосвященник
В смертном грехе уличен».
Клеврет умолк – и за Папой долг
Записал в Книге Дьявола он.
 
 
Возликовав, царь Вельзевул
Такую рожу сложил,
Что весь набор сорока четырех
Железных зубов обнажил.
 
 
Он ушами захлопал, хвостом завилял,
Обрадован быв зело,
От копыт и рогов до спинных чирьяков
Нечистого проняло.
 
 
Епископ же, всё уяснив сполна,
Сомненьями не тяготился:
Изловчившись, Дьявола он оседлал
И за рога ухватился.
 
 
И прочел епископ «Отче наш»
Так быстро, как только сумел,
И, косматое темя крестом осенив,
«В Вечный Рим доставь!» – повелел.
 
 
Помчался Дьявол что было сил
В сиянии лунных лучей;
Ручались прохожие, что в ту ночь
Он не сомкнул очей.
 
 
Без узды и седла, без кнута и шпор,
Ураганом в сонмище звезд,
Низка четок епископских – впереди,
Позади – сатанинский хвост.
 
 
Ведьмак, на метле поспешавший встречь,
Протявкал: «Попутного ветерка!»
«Пресвятая Дева!» – Антидий вскричал,
Взбрыкнула метла – и долой ведьмака!
 
 
И мчался Дьявол на собственный страх
Быстрее падучей звезды,
И в спешке о хвост кометы спалил
Часть Антидиевой бороды.
 
 
Меж рогов полумесяца они
Проследовали вдвоем,
И затмение лунное было в ту ночь,
Не учтенное календарем.
 
 
Епископ, едва отделясь от земли,
Стал молитвы по четкам шептать;
И у папского ложа явился он,
Не успев всю нить перебрать.
 
 
Пал на колени Папа пред ним
В ужасе и смущеньи,
Немедля покаялся в смертном грехе
И получил отпущенье.
 
 
И хор в Раю пребывающих Пап
Осанну запел в тот миг;
И хор в Аду пребывающих Пап
От досады завыл в тот миг:
Умолк нечестивцев победный гул —
К ним, нераскаянным, не примкнул
Покаявшийся старик.
 
 
Но чем свою душу Папа обрек
На муки в адском огне?
О, в том и загадка сей повести краткой,
Увы, не открытая мне.
 
 
Коли есть нужда, отправляйся туда, —
Дорогу легко найти:
Разношерстный народ день и ночь идет
По этому пути.
 
 
В Книге Дьявола ты просмотри все листы —
И должок, обозначенный как неоплаченный,
Сыщется, может быть.
Тогда и загадка сей повести краткой
Тебя перестанет томить.
 
АДРИАН РОЛАНД ХОЛСТ {193} (1888–1976)Старая песня
 
Старая песня в сияньи
солнца, и ветер в руках…
он скитался там, где в веках
мечта – одно достоянье.
 
 
Под осень тоска навалилась…
и шел он, далью влеком,
отдав себя целиком
пастырю-ветру на милость.
 
 
Но в сумерках голос моря
донесся из дали немой,
и голос смерти самой
в сердце послышался вскоре.
 
 
И, шатаясь, шагал он дале,
к пределу, на берег веков…
взбудоражив ночной покров,
две чайки взвились и пропали
 
 
во тьме, над морским простором,
как две отлетевших души…
Любовь воскресла в тиши,
и положен конец раздорам.
 
 
О, сердце на чуждом море —
не разбиться этой волне…
О, мечты, что снуют в вышине,
как чайки на море, на море…
 
НИКОЛАС ПЕТРУС ВАН ВЕЙК ЛОУ {194} (1906–1970)В моем последнем слове
 
Ты прозвучишь в моем последнем слове,
в последнем просветлении ума,
когда угрюмо встанет в изголовье
смертельный страх, когда накроет тьма
всё, что ничтожно: ненависти бремя,
любовь, так мало ждавшую в залог,
спокойствия и действенности время,
что не могло приять твоих тревог;
ты, словно пламя, всё испепеляла,
не зная ни мучений, ни скорбей,
ты требовала, но не утоляла
всех прихотей! И юности моей
неполный круг замкнешь ты своевластно:
прекрасна жизнь – и смерть равно прекрасна.
 
БРЕЙТЕН БРЕЙТЕНБАХ {195} (р. 1959)Угроза больного

(Б. Брейтенбаху)


 
Дамы и господа, позвольте представить – Брейтен Брейтенбах,
вот он, худощавый, в зеленом свитере; он благочестив,
он подпирает, напрягает свою продолговатую голову, дабы для вас
написать стихи, к примеру:
 
 
я боюсь закрывать глаза
я не желаю жить в темноте ивидеть происходящее
в парижских больницах не счесть бледных людей
что стоят перед окнами угрожающе жестикулируя
словно ангелы в пекле
дождь опустевшие скользкие улицы
 
 
мои глаза неподвижны
они/вы меня похороните в такой же дождливый день
когда почва – сырая черная плоть
и листва и цветы перезрелые спрыснуты сломлены влагой
до того как изгложет их свет, небеса потеют белою кровью
но я откажусь держать глаза мои взаперти
 
 
оборвите мои худосочные крылья
рот слишком скрытен чтобы не чувствовать боли
в день похорон сапоги надевайте, дабы услышать мне
грязь целующую ваши ноги
скворцы наклоняют плоские гладкие головы, чернеющие соцветья
шелест первой листвы – бормотанье монахов
 
 
заройте меня на холме у пруда под цветами львиного зева
и пусть могилу дошлые злобные утки изгадят
во время дождя
души безумных к тому же коварных женщин вселяются в кошек
страхи страхи страхи водянисты бесцветны их головы
и я откажусь свой черный язык успокоить (утихомирить)
 
 
Взгляните, он безобиден, будьте к нему милосердны.
 
Что от избытка сердца говорят уста
 
былой возлюбленной:
 
 
тебе
я никак не смогу
написать стихи полные горечи
 
 
однако такая уж мода
с материнским соском во рту
кричать задыхаясь
 
 
песчаные замки детства
развеять в отчаяньи,
на могилы плевать
 
 
аккурат на покойных;
ибо люблю я тебя
и белки моих глаз посинели
 
 
осенними листьями сморщились
для тебя
всё мое для тебя
 
 
и потаенное черное дно
и грубые берега
в пожелтевшем альбоме моих сновидений;
 
 
мальчика своего ты уже не признаешь —
я покажусь тебе диким гусем
ведь годы питаются мной
 
 
словно вши
клохчет живот мой полный вина
правое крыло иссушено ревматизмом
 
 
и под шляпой
кивает моя голова как лохматая шляпа
черной смерти:
 
 
кровяные нити замкнуло;
ты стоишь на коленях и плачешь
об этой плоти
 
 
что во впадине
между бедер твоих билась
как смерть
 
 
как в бутылке ворона
как восковая гардения
под колпаком;
 
 
здесь ветер сквозит
у меня в глазах:
летучие мыши в руинах
 
 
но впадинам глаз моих твоя клетка
словно ресницы
словно свет
 
 
словно смерть
слышатся трубы органные
ложечки в чашках
 
 
красный филин в листве
машины будильники
бледные пальцы в копне волос
 
 
о я люблю тебя
осмеянная смоковница
древо гнилого плода
 
АНТЬИ КРОГ {196} (р. 1952)Дочь Иеффая
 
Господин Авель-Керамима
Господин Массифы Галаадской
Господь Бог Иеффая
вот тело мое!
Вот плева моя – защищенная словно сетчатка
невредимая словно незрелый гранат.
Вот лоно мое – хладный очаг
готовый покорно терпеть излияние что ни месяц.
Вот груди мои – две цветущие капли
коим вовек не познать любовной закваски.
Вот руки мои Господь всемогущий
сильные вожделеющие как и сердце мое.
Отныне я невеста
осененная Духом Святым,
отныне я повивальная бабка народа,
отныне жду я
Тебя.
 
Маной – Самсону
 
ты босоногим возросший
в каменном доме на Мидденспрёйте [23]23
  Ферма в Оранжевой республике, место рождения Антьи Крог.


[Закрыть]

где дни проходят
следами теней
и зеленых туманов в траве
где дымчатые цесарки глазеют
как мы что ни день выходим на бойню
как мы имена нарекаем пространные тяжкие:
Ваалкранс Калкфонтейн Саннаспос [24]24
  Места крупных сражений в Англо-бурской войне.


[Закрыть]

 
 
ты пребывающий ныне чужим
в стране чужой
у женщины чужой в Фимнафе
никогда огненосных шакалов своих к дому не отсылай
да стоят они на биваке в полях чужих
да испепелят они тебя в дым и золу
дабы ты удержался от битвы на смерть по случайному слову
нашему
ибо ты не имеешь ни мощи
ни горя для их истребленья
и забавником ты пребудешь во всякое празднество
одинок с выколотыми глазами в зале полном гостей —
Назорей подведенный во храме чужом к несущим столбам.
 
МИХАИЛ САВЧЕНКО {197}
ПЬЕР ДЕ РОНСАР {198} (1524–1585)Сонет CCXXIX

(из книги «Любовь к Кассандре»)

 
Я горестно вздыхал и слезы лил,
Не знал, бедой, надеждой ли томиться,
В то время как вдали родной границы
За честь державных предков Генрих мстил.
 
 
Он рвение пресек испанских сил,
На берег Рейна с ними выйдя биться,
И грозным мановением десницы
Он в рай себе дорогу начертил.
 
 
О вы, чей веселит полет беспечный,
Святые сестры, что среди невзгод
Родник мне указали быстротечный,
 
 
Откуда пил великий Гесиод, —
Пусть этот вздох пристанище найдет
В скрижалях храма Памяти навечно!
 
ВЕНСАН ВУАТЮР {199} (1597–1648)Его высокопреосвященству Кардиналу Мазарини по поводу «КОМЕДИИ МАХИН» [25]25
  Имеется в виду одна из первых итальянских опер, представленных в Париже (1645 либо 1647 год). Мазарини выписал для постановки итальянских артистов, а декорации и машинерию изготовил известный мастер Торелли.


[Закрыть]
 
Армида ль наших дней иль мудрая Цирцея
Весь этот странный мир волшебный создала?
И с пор каких легко по воздуху тела
Взмывают ввысь, отнюдь к земле не тяготея?
 
 
Где неба купол был – о дивная затея! —
Деревья и цветы мы видим без числа,
И мириадом звезд горит ночная мгла,
Чтоб стать зерцалом вод по воле чародея.
 
 
Мы можем наблюдать в единый миг пруды,
Мосты, дворцы вельмож, роскошные сады:
Одна быстрей другой сменяются картины.
 
 
О, как благодарить тебя, святой прелат,
За то, что с этих пор фальшивые личины
Уже не при дворе, а в опере царят?
 
Сонет
 
О дивные цветы, что манят красотой,
И круг невинных нимф, питомицы Авроры,
Созданья, что давно ласкают Солнца взоры
И небеса с землей прельщают красотой,
 
 
Филлидин зрите лик и каждою чертой
Любуйтесь сообща, свои оставя споры,
Признайте, что она куда прекрасней Флоры,
Когда лилей и роз всех более у той.
 
 
Покиньте же свои сады без сожаленья,
Ведь даже боги ждут ее благоволенья,
Бессмертью предпочтя огонь любовных бед.
 
 
И не кляните смерть, коль за нее вы пали:
Жестокая едва ли
Натешится сполна, не погубив весь свет.
 
Рондо («Раз пять иль шесть…»)
 
Раз пять иль шесть за эту ночь подряд
Во сне на вас я зрел один наряд —
Вселенная прекрасней не видала,
Настолько платье, что светлей опала,
Чудесно очаровывало взгляд.
 
 
Наш бренный мир сравнится с ним навряд,
Светила неба ярче не горят,
Их ваше облаченье затмевало
Раз в пять иль шесть.
 
 
О сон-шутник! Он обмануть нас рад.
Ведь были вы, пока другие спят,
С другим, и не заботясь сном нимало.
Так много ли вам за ночь перепало?
Иль вам не удалось вкусить услад
Раз пять иль шесть?
 
Рондо («Кто воду пьет…»)
 
Кто воду пьет (оставьте спор со мной!),
У тех в крови ни капли ледяной.
Они всегда смелы и дерзновенны,
Они сильны и горячи, их вены
Наполнены отвагой до одной.
 
 
Их пыл воде не проиграет бой
И разгорится с силою двойной.
Не знать такому молодцу измены,
Кто воду пьет.
 
 
Кто подкрепился силой водяной,
Те заняты любовью и войной,
Поскольку мощны и крепки их члены.
Признай, мои сужденья несомненны,
Не то тебя побьют (потом не ной!),
Кто воду пьет.
 
ШАРЛЬ БОДЛЕР {200} (1821–1867)Привидение
 
На грозных ангелов похожий,
Я возвращусь к тебе на ложе,
Не потревожив твой покой,
С приходом тишины ночной.
 
 
Тебе, как прежде, подарю я
Дрожь ледяного поцелуя,
И будут ласки холодней
В могиле ползающих змей.
 
 
Едва рассвет забрезжит бледный,
Как тень, исчезну я бесследно,
И тщетно будешь ты искать.
 
 
Так, не любя и не жалея,
Хочу я юностью твоею
Посредством страха управлять!
 
ПОЛЬ ВЕРЛЕН {201} (1844–1896)«Небесный свод там, наверху…»
 
Небесный свод там, наверху,
Так тих и ясен!
Свой тонкий ствол там, наверху,
Сгибает ясень.
 
 
Церковный колокол вдали
Зовет молиться.
Навзрыд на ясене вдали
Тоскует птица.
 
 
Ах, Бог мой, жизнь проходит там
Без ссор и споров.
Спокойно и приветно там
Бормочет город.
 
 
А ты, что горько плачешь здесь,
Томясь всечасно,
Скажи, зачем ты юность здесь
Сгубил напрасно?
 
ЖОРЖ ФУРЕ {202} (1864–1945)Человек

Justum et tenacem propositi virum.

Гораций


Поверь: стенать, рыдать, молить – равно позорно.

А. де Виньи. Перевод Ю. Корнеева.

 
Когда промолвил врач: «Диагноз – гонорея,
Увы!» Когда ему сказали, что жена —
Сомнений нет – давно ему уж не верна,
Сей Человек смолчал; он поступил мудрее.
 
 
Когда заметил он, что от осенней стужи,
Распавшись в лоскуты, не прикрывают зад
Последние штаны, когда он обнаружил
Что несколько грошей – вот всё, чем он богат,
 
 
Он волосы не рвал в тоске (он был лишен их),
Он Бога не молил и слез не лил соленых,
Цикуты не вкусил и на клинок не пал,
 
 
И бровью не повел, ни стона не издал он;
Спокойно и притом с достоинством немалым
Он слово произнес, что означает кал.
 
Псевдосонет, исполненный озорства и аллегорий
 
«Мой пуп – хризоберилл! – истошно он кричал. —
Устали рамена под слоем аргентита
И шпата, а уста фиалками повиты,
И выковал Зевес из золота мой фалл!
 
 
Мне Черный Ибис, царь Ливана, дал рожденье,
Мне матерью была звезда Альдебаран.
Вот почему мне так противен Калибан!
Четырнадцати лет попал я в услуженье
 
 
К торговцу. Подлецом был этот антиквар!
Какой Сарданапал! Нет, даже Валтасар!
А я единорог! Вам не видать такого!
 
 
Зеленая газель, июльский дождь оплачь!»
Едва закончил он, как утомленный врач
Охраннику велел: «Ведите в душ больного!»
 
Шутливо-завещательная эпистола каталонским баронам, содержащая указания относительно порядка моих похорон
 
Когда дьяволу я понесу свою душу,
О бароны любезные, дайте зарок,
Что не станут меня хоронить как чинушу,
Что служил в управленье железных дорог.
 
 
Не хочу, чтоб толпа лоботрясов глазела
На сурово-торжественный сей ритуал
И губастый Карно [26]26
  Карно, Сади (1837–1894) – политик, президент Республики (1887).


[Закрыть]
проворчал обалдело:
«Черт возьми! Я таких похорон не видал».
 
 
Будет прост и величествен саван мой: в желчи,
Что пролил под ножом палача содомит,
Триста шкурок колибри, из тех, что помельче,
Хорошенько кожевник пускай продубит.
 
 
Чтобы труп мой не выглядел слишком ужасно,
Вы мне брови покрасьте в лазоревый и в
Фиолетовый, волосы выкрасьте в красный,
Позолотой сусальною ногти покрыв.
 
 
В саркофаг из металла царей, орихалка,
Коим род мой великий издревле владел
(Чингизханов подарок!), пожалуй, не жалко
Погрузиться, почив от наскучивших дел.
 
 
Затолкав меня в гроб, как на дно несессера,
Положите мне книг декадентских на грудь:
Мальдорора, Лафорга, Рембо и Корбьера,
Но не Гиля [27]27
  Гиль, Рене (1862–1925) – поэт, журналист.


[Закрыть]
, прошу обойдусь как-нибудь.
 
 
II
Катафалком послужит моя колесница,
И пускай вместо кучера будет при ней
Пастушок Антуана Ватто; потрудиться
За квадригу придется десятку свиней.
 
 
Негритянка, которой слагал я напевы [28]28
  Персонаж ряда стихотворений Фуре, давший название сборнику «Белокурая негритянка» (1909).


[Закрыть]
,
Что живьем поглощает крольчат и цыплят,
Пусть за гробом идет в облачении Евы,
Прикрывая свой стыд волосами до пят.
 
 
Пусть могильщиков рой в канареечных тогах
Щеголяет на кладбище – вот мой каприз! —
И рабыни мои, восседая на дрогах,
Оффенбаховы польки исполнят на бис.
 
 
Вы ж, бароны, седлайте жирафов, верблюдов,
Бегемотов и зебр – я надеюсь на вас!
Не забудьте из оникса пару сосудов —
Для мочи, что ручьями польется из глаз.
 
 
В шкуру камелопарда [29]29
  Камелопард – в средневековой геральдике чудесный зверь, помесь леопарда (или пантеры) с верблюдом. У него жирафья голова с двумя загнутыми назад рогами и туловище леопарда. Камелопард славился необыкновенной силой и свирепостью. В геральдике камелопард символизировал отвагу и рвение. примечание сканериста.


[Закрыть]
пустынь облаченный
(Он презрел твою фауну, о Ласепед [30]30
  Ласепед, Бернар Жермен Этьенн (1756 – 1825) – зоолог.


[Закрыть]
!),
Зычным голосом марш прогорланит военный
Мой приятель Деблер [31]31
  Деблер – имеется в виду один из представителей рода Деблер, занимавшегося профессией палача при Третьей республике.


[Закрыть]
, сев на велосипед.
 
 
III
И торжественно в мрачном фаллическом храме
Месье Докр [32]32
  Каноник Докр – персонаж романа Й.-К. Гюисманса (1848–1907) «Там, внизу» (1891).


[Закрыть]
, облачившись в пристойный наряд,
Бельфегора, как было заказано нами,
Призовет, совершив сатанинский обряд.
 
 
IV
Нет, савойский пирог, что зовут Пантеоном [33]33
  Савойский пирог обычно выпекается в форме известного архитектурного сооружения. По французской традиции, по праздникам в пирог часто запекают боб: тот, кому он достанется, становится королем праздника, получает какой-либо фант и т. п.


[Закрыть]
,
Где искусно запрятан Гюго, точно боб, —
Место не для меня, и, клянусь Аваддоном,
Мне сгодился бы грифа иль ворона зоб!
 
 
Мне жеманное общество вовсе не мило,
На великих и гордых собой наблевать,
Так что на пустыре мне копайте могилу,
Где червей ублажают убивец и тать!
 
 
Ни креста, ни надгробья: подобно вампиру,
Я восстану не раз побродить под луной,
И несладко придется крещеному миру,
Если кто-то столкнется случайно со мной.
 
 
Эпитафия? Я не чулочник – куда мне
Забавляться надгробной риторикой – ха!
Впрочем, если вы очень хотите, на камне
Напишите вот эти четыре стиха:
 
 
«Здесь лежит Жорж Фуре. Он носил эспаньолку,
Точно новый Арман Дюплесси-Ришельё.
Он усатым был. В вере не видел он толку,
Не страшась гонореи и болей ее».
 
 
Расскажите еще, к возмущению сброда,
Коль не страшно меня рисовать без прикрас:
Я, открыто и дерзко презрев власть народа,
Остроносые туфли носил напоказ!
 
 
И всё будет прекрасно! Попавши в объятья
Сатаны, не боясь раскаленных углей,
Я немедля исторгну такие проклятья,
Что к чертям распугаю самих же чертей!
 
 
Я поставлю автограф в моем тестаменте,
И печать Аквитании это скрепит,
И чтоб Тэн [34]34
  Тэн, Ипполит (1828–1893) – критик, историк литературы.


[Закрыть]
разобраться сумел в документе,
Я пишу на вольгаре, отринув санскрит!
 
ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР {203} (1880–1918)Из «ПИСЕМ К ЛУ»«Дня четыре уже от тебя нет письма…»
 
Дня четыре уже от тебя нет письма
Да и дня больше нет гаснет солнца огонь
Помрачнела казарма как будто тюрьма
Я понурый хожу как оседланный конь
 
 
Может плачешь ты Лу Ты больна или нет
Обещала писать Что случилось скажи
Пусть со скоростью пуль прилетит твой ответ
И вернет мне покой и желание жить
 
 
Вот уже восемь раз почтальон отвечал
«Нету писем для вас» Мне обидно до слез
Я в квартале бродячего пса отыскал
Помнишь милая с нами гулял этот пес
 
 
Вспоминая тебя я ласкать его рад
Может быть помнит он как играли мы с ним
Мне об этом сказал его преданный взгляд
Знаешь если б не пес то я проклял бы Ним
 
 
Нет вестей от тебя Я в отчаяньи Лу
Напиши мне прошу расскажи как ты там
Всё померкло вокруг Разгони эту мглу
Жду и руку твою прижимаю к губам
 

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю