Текст книги "Век перевода (2006)"

Автор книги: Евгений Витковский

Евгений Витковский. ВЕК ПЕРЕВОДА (2006). Антология русского поэтического перевода XXI века

…ТО, ЧТО ВОВСЕ НЕ ТЕРЯЕТСЯ

Вот уже полтора десятилетия, как происходит одно и то же: сажусь писать очередное предисловие. Или послесловие – разница небольшая. И первая мысль, которая неизбежно лезет в голову, – цитата из Высоцкого: «Мне вчера дали свободу, / Что я с ней делать буду». Нет надо мной ни редактора (я в «Водолей Publishers» сам редактор), ни цензора (вот уж пускай покоится в первом разряде «Красной книги вымирающих видов» – там, где проставлены виды, вымершие окончательно). Отвечать приходится перед искусством, перед Поэзией – той самой, которая, по Жуковскому, «есть Бог в святых мечтах земли».

Умники, правда, убеждены, что глупость, которую сморозил Роберт Фрост, – «поэзия – это то самое, что теряется в переводе», – истина в последней инстанции. Истины здесь не больше, чем в старом анекдоте биологов про то, чем США отличаются от рокфора: на рокфоре за триста лет уж какая-нибудь культура да вырастет. Короче говоря, вранье – и первое, и второе. И культура в США прекрасно существует, в том числе первоклассная поэзия, и в переводе поэзия не теряется. Если, конечно, относиться и к тому и к другому без хамства. Случаи же хамства пусть останутся за переплетом книги, которую сейчас открыл читатель.

XXI век для России явно начинается с расцвета поэтического перевода. С открытия новых, ранее неизвестных поэтических имен, встающих из мрака минувших веков. С нового открытия тех поэтов, которых в прежние времена по разным причинам приходилось безобразно перелицовывать – лишь бы их удалось пробить в печать. С поднятия занавеса над теми литературами, о самом существовании которых в прежние времена мы знать не могли. Можно бы перечислить с полсотни таких примеров, да бумаги жаль: в этой антологии читатель многое найдет и сам.

Откуда расцвет, мне уже много раз приходилось говорить. Оттуда, что перевод перестал быть высокооплачиваемой халтурой. Это столь же добровольное занятие, как и оригинальная поэзия. А то, что в русском поэтическом переводе поэзия не теряется, доказано одним тем, что среди любимых поэтов наш читатель, не задумываясь, называет Катулла, Хайяма, Петрарку, Вийона, Бернса, Эдгара По, Киплинга, Рембо, Рильке, Лорку, Пессоа, – очень мало задумываясь о том, что ни один из этих поэтов по-русски не писал (Рильке пытался, но без успеха).

А ведь первый русский перевод из Вийона опубликован лишь в 1900 году. Как писал М.Л. Гаспаров по другому поводу, получилась «работа на вырост». Не появись интерес к поэту у переводчиков – не появился бы интерес и у читателей, просто повода не было бы. Впервые передавший русскими стихами Вийона Н. Нович (Н.Н. Бахтин), пришедшие вскоре С. Пинус, В. Брюсов, Н. Гумилев, В. Жаботинский, И. Эренбург провели ту предварительную работу, итогом которой стал наш «русский Вийон», несколько переводов всего его наследия. Читатель волен выбирать – какой из вариантов ему больше по душе. Такие же истории можно рассказать о Гёльдерлине, Китсе, Киплинге и десятках других поэтов, нынче буквально ставших частью русской культуры.

Кто знает – с кем из авторов, переведенных для антологии «Век перевода», произойдет такая же метаморфоза в миг наступления XXII столетия новой эры? На наших глазах в России вырвались из намеренно культивируемой безвестности имена Готфрида Бенна, Чеслава Милоша, Константиноса Кавафиса – и десятки других. Судя по количеству обращений к творчеству конкретного поэта, нечто подобное должно произойти в недальнем времени, скажем, с Робертом Сервисом, Гертрудой Кольмар, – да мало ли с кем. На переводчиках – ответственность: тех, кто будет ими избран, будут читать. А самим переводчикам, помимо традиционной (пусть и относительной) безвестности, достанется чувство удовлетворения, ибо без них эти «иностранцы» так и пребывали бы у нас в «небытии».

На этот раз в антологии пятьдесят поэтов переводчиков (не считая публикации в разделе «Литературное наследство» неизданных переводов С.В. Петрова) из более чем десятка стран, переводы выполнены с двадцати семи языков; в конце помещен указатель переведенных поэтов (он включает и тех, кто был напечатан в нашей антологии годом раньше). Если вы зайдете к нам на сайт – www.vekperevoda.com, – вы убедитесь, что он вырос на пятьдесят авторских страниц и число переводчиков на нем почти достигло семисот. Сайт живет полноценной жизнью, чему свидетельство – эта антология: старшим ее участникам немного за шестьдесят, младшему – едва исполнилось семнадцать. И молодежи становится всё больше: впервые поэты-переводчики стали приходить почти зрелыми мастерами, едва покинув школьную скамью.

Наверное, наша жизнь в Интернете человеку «в реале» кажется призрачной. Пусть он возьмет эту книгу в руки. Пусть возьмет выпуск «Века перевода» за 2005 год. Пусть обождет: мы намерены выпускать новые книги.

А тот, кто заинтересуется нашим искусством, пусть приходит на наш Форум. Там почти круглосуточно идет творческая работа.

Это – наша радость.

Разделите ее с нами.

Евгений Витковский

СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВСКИЙ ^{1}

 
Пришел я в Лондон как-то раз —
Там суд, я слышал, прав и скор, —
И в Вестминстер двинулся тот же час,
Дабы судейский крючкотвор
Между мной и соседом уладил спор.
Я рек: «Ради Бога, дайте совет!»
Но в мошне моей не нашлось монет.
 
 
Округ толклась лихая шваль,
И кто-то мой похитил шлык.
Хоть колпака и было жаль,
Но я решил придержать язык,
И в Королевский Суд проник,
И рек: «На соседа управы нет!»
Но в мошне моей не нашлось монет.
 
 
Секретари что было сил
Строчили, что судил закон;
И встал один и возгласил:
«Ричард! Роберт! И кентский Джон!»
И быстро столь гуторил он,
Что слух не поспевал вослед…
А я гадаю: где взять монет?
 
 
И в суд подался я мировой,
Где мировой восседал судья;
Вхожу, с непокрытой стою головой,
Реку: «Сосед не дает житья:
Дойдем до кулачного скоро битья!»
Судья же ответил, что жалоба – бред,
Не услышав звона моих монет.
 
 
Оттуда я в Канцлерский Суд спешу,
Где важные восседают писцы:
Всё меж собою шу-шу да шу-шу —
Дескать, пускай подождут истцы…
Выслушали меня, подлецы,
И молвили, что виноват мой сосед,
Но суда не будет, коль нет монет.
 
 
А в Вестминстер-Холле сыскался муж,
До пят облаченный в шелк;
Я ползал пред ним, что угодливый уж,
И выл, как тоскующий волк.
«Никак не возьму, – он ответил, – в толк:
Ужель тебе чинили вред?»
Видать, ожидал от меня монет.
 
 
Никто беде не желал помочь.
И я в кулаках восчувствовал зуд,
И плюнул, и устремился прочь —
Туда, где фламандский торговый люд
Орал: «Отведайте вкусных блюд!
Очки примерьте, купите берет!
Не много потребуем с вас монет!»
 
 
До Вестминстерских я доплелся врат,
А уж самый был солнопек;
И торговцы, как стая грачей, кричат:
«Ай да пиво! Глотни, браток, хоть чуток!
Ай да ребрышки! Брызжет сок!»
Сулили полный подать обед —
Но где же мне было достать монет?
 
 
Бреду по Лондону. Град знаменит
На весь обширный английский край…
А рынок знай себе галдит:
«Свежая рыба! Плати, забирай!
Спелая вишня!..» Что галочий грай,
Крики сии мне летели вслед.
Но в мошне моей не нашлось монет.
 
 
Предлагали хлеб, и вино, и эль,
Совали пряности – перец, шафран;
Всучали мне лыко, деготь, кудель,
А также бархат, шелка, сафьян;
Да где там! Слоняюсь ни сыт, ни пьян,
Лондонским солнышком обогрет.
Мечтаю найти кошелек монет.
 
 
Вдоль мостовых, куда ни глянь —
Торговые сплошь ряды.
Заморскую мне хвалили ткань,
И местных садов плоды,
И всякие овощи, прямо с гряды,
И шляпу, и плащ, и шотландский плед…
Отвечаю: «Милые, нет монет!»
 
 
Ни пирога не купил, ни метлы.
Бреду по Ист-Чипу. Обида берет:
Костры пылают, клокочут котлы,
Под звуки волынок пляшет народ!
Голодный и грустный шагаю вперед,
А сзади задорный несется куплет.
Но что же поделаешь? Нет монет.
 
 
До Корнхилла дохожу налегке.
Ворованным там торгуют добром.
И вижу: шлык мой лежит на лотке!
Канальи! Разрази вас гром!
Выкупать свое же – стыд и сором,
Баловство и блажь, суета сует.
Да и чем уплатишь, коль нет монет?
 
 
Кабатчик взял меня за рукав:
«Сударь, – сказал он, – хотите вина?»
И вот, карманы свои обыскав,
Я выудил грош, уплатил сполна
И разом кружку выпил до дна.
У вина премерзостный был букет.
А где на лучшее взять монет?
 
 
Я к Биллингсгейту правлю путь,
Реку желаю пересечь
И завожу, смутясь чуть-чуть,
О даровой переправе речь.
Паромщик ответил пожатьем плеч
И руками развел: «На сие – запрет.
Перевоза нет, если нет монет».
 
 
И в Кент я двинулся, домой —
Авось, надеялся, добреду…
Иду, измученный кутерьмой,
Проклятья корыстному шлю суду.
О Боже! В Лондоне – что в аду!
Таких лихоимцев не видел свет!
Правосудья не ждите, не давши монет.
 

 
Не сострадай, король, но помоги!
О, пособи не мне – моей нужде;
Не о богатстве мыслю – о еде;
Не люди – годы суть мои враги.
 
 
Сие – не скряги стоны, а слуги!
Служил, о долге мысля, не о мзде, —
И не в убытке нынче, но в беде,
И не по горло – глубже влез в долги!
 
 
Я не был зол – корил, но не карал;
Я не был жаден – и под старость наг…
Я был могуч – а нынче слаб и мал.
 
 
Ужель не вдоволь послужных бумаг?
У разоренья стоя на краю,
Молю: верни мне пенсию мою!
 

 
Столь беззаконий стало на земли,
Что лжива, почитай, любая плоть.
Владычит алчность, позабыт Господь,
А чистота и честь лежат в пыли.
 
 
Но Правосудный Бог потерпит ли,
Чтоб чистый сердцем черствый грыз ломоть?
Ужли не время плевелы полоть?
О, если б мор и меч на мир сошли!
 
 
О Боже, вызволи Своих овец —
Да не прельстят их, да не соблазнят!
От сатаны избави нас, Отец, —
 
 
Да не заманит праведника в ад!
Увы! Тобою избранных спасут
Лишь, Божий гнев да скорый Божий суд.
 

 
Высокий, необъятный небосвод,
И рать светил в коловращеньи сфер —
Там чисел несть, пределов несть и мер,
Но есть аккорды горних звонких нот;
 
 
И Зодиак, вперед ведущий год, —
Глашатай новых лет и новых эр;
И Солнце, ворог мрака и химер,
Что пламенный вершит круговорот;
 
 
И наш земной преизобильный шар…
О! всё, что воля Божья создала,
Для блага возникало, не для зла!
 
 
Так оцени же всякий Божий дар,
Безумный люд! Восславь Царя царей!
Кто Господа щедрей? И кто добрей?
 

 
О, сколь нам, государь, чинят обид
Колдун, убийца, тать и живодер!
Не медли – поступи как царь Давид:
В узилище отправь их, под затвор.
 
 
Да вознесется праведник, не вор!
Судить пора не лица, но дела:
Преступному – суровый приговор,
Достойному – всемерная хвала!
 
 
И коль судьба престол тебе дала,
Скликай мужей мудрейших на совет,
Без коего корона тяжела;
 
 
Низзри: чинят бесправным вящий вред,
Их до тюрьмы доводят иль сумы…
Злодейский произвол – страшней чумы.
 

 
Дидона вопрошала: как Эней
Явился к ней, из Трои – в Карфаген?
И, встав с колен, изрек Эней: «Ей-ей,
Мы всех бедней: наш город нынче – тлен!
 
 
Тот убиен, того угнали в плен…
У чуждых стен горюет мой отряд;
О, сколь утрат – и ничего взамен;
И для рамен излишне бремя лат.
 
 
Он канул в ад, наш несравненный град!
И я не рад, о Карфагена дщерь,
Скулить, как зверь: открой нам створы врат!
 
 
Я – горя брат и скорби друг теперь…»
Мой Драммонд – как Дидона: я ответ
Обязан дать, прочтя его сонет!
 

 
Небесный огнь, питавший встарь мой дух
И лаврами венчавший мне чело,
Под бурями невзгод, увы, потух, —
А лавровый венец пожух зело.
 
 
Увы, удачу время унесло,
А прожитые годы – тяжкий груз;
Досталось мне по первое число —
Как говорится, «стал валетом туз».
 
 
О жизнь! Обид собранье – и обуз…
О век! Над Фебом воцарился Пан,
И виршеписец поучает Муз;
 
 
Палладе – брат и ровня всяк болван.
И жизни ваш Монтгомери не рад:
Судьей – Мидас ему, не Меценат.
 

 
Вещай Господней судною трубой,
О Галлоуэй! – да внемлют речь сию.
Грози толпе прискорбною судьбой,
Напомни: злому – не бывать в раю.
 
 
Напомни, что мудрец упрям в бою
С нечистым, а дурак – на поводу
Идет бесовском… Впрочем, сознаю:
Вещай иль нет – а дурню быть в аду.
 
 
Всё ж перечисли за бедой беду,
Грозящую скупцу иль подлецу.
Не дремлет Бог – но мыслит: «Подожду».
 
 
Карать поспешно – Богу не к лицу…
Но столь разнуздан королевский двор,
Что чую: будет гнев Господень скор.
 

 
В ночи, когда смывает краски мрак
И мнится мир собранием пропаж,
Духовный бдит над помыслами зрак;
И этот чуткий, но пугливый страж
 
 
Подъемлет ложных множество тревог,
Коль разумом повелевает страх,
Коль от сомнений разум изнемог,
В оковах невозможности зачах;
 
 
Когда спускается густая тьма
И раненой душой владычит грех,
Стремления смятенного ума
Воображенье холит без помех
 
 
И бесов порождает без числа,
Что суть исчадья внутреннего зла.
 

 
О, домыслов предательская ложь!
Мудрец досужий! Самомненьем пьян,
Ты мутным оком бегло поведешь —
И в Истине тотчас найдешь изъян.
 
 
Прядешь не путеводную ты нить,
Покорность променяв на гордый нрав;
Дерзаешь Божество умом судить
И служишь только плоти, дух поправ.
 
 
Не мудрствуй! Тайна Божья велика.
Падут завесы, и воскреснет плоть
И причастится чуду; а пока
Гордыней полон – мглы не обороть.
 
 
Но даже изрыгавшие хулу
Приидут к Богу, одолевши мглу.
 

 
Спаси, о Боже! Верный Твой спешит
Покинуть землю, где процвел злодей;
Никто за правду не подъемлет щит,
Всяк в страхе тщится ублажать людей.
И даже в жарком споре множит лесть,
Дабы вражду надежно скрыла речь,
Дабы приязнь противника обресть,
Из восхвалений выгоду извлечь.
 
 
О Боже, губы лживых отсеки,
Что мирным душам ставят западню;
Пронзи велеречивым языки,
Что громко лгут толико раз на дню.
Царить и лгать не миг хотят, не час,
Но вечно, ибо мнят: не могут пасть;
И молвят: наши языки при нас,
А высшая над нами есть ли власть?
 
 
Но ради горьких вздохов бедняка,
Господь изрек, гряду повергнуть в прах
Державу злых – карать ее, пока
Не сокрушу сковавший честных страх.
Ей! Слово Божье – высшее добро,
Глагол Господень светел, чист, и прав,
И полновесен, словно серебро,
Семижды превращенное в расплав.
 
 
Не отзывай, о Боже, Свой глагол,
Не отнимай у праведных приют,
Избави от меча, что произвол
И хитрость на погибель нам куют.
Гряди, гряди, о Господи, – зане
Вседневно злые множатся вокруг;
Карай и ложь, и злобу – наравне,
И вырви власть из недостойных рук.
 

 
Подчас воспрянет сникший стебель снова,
И ветвь сухая даст опять плоды;
И боль покинет скорбного больного,
И солончак отведает воды;
Пременчивы годины: жизнь идет
От худа к благу – и наоборот.
 
 
Сменит Удача в должную годину
Прилив отливом, словно океан;
И паволоку может, и ряднину
Соткать Удача, сев за ткацкий стан.
Приходят беды счастию вослед,
И счастие приходит после бед.
 
 
Ужель весна иль осень вечны? Или
Непреходящи разве ночь и день?
Страшнейшим бурям вслед нисходят штили,
Грустнейшим птицам утром петь не лень;
Так всё на свете пременяет Бог,
Чтоб грешник падший подыматься мог.
 
 
Воротит случай всё, что взял, и паче;
Хоть невод худ, а мелких ловит рыб;
Не чужды мы случайной неудаче,
А лишь удачи знать и не могли б;
Любой страдалец счастлив хоть чуток;
Любым счастливцам что-то да не впрок.
 

…И, как сообщают, «Мэри Поллок», покинутая экипажем, всё еще остается на плаву в открытом море.

«Судовладельческие известия»

 
Не знали крепче корабля…
И вот – не слушаюсь руля:
Внезапна и безмерна ярость моря.
Волна меня вздымает, бьет,
Слепит, уродует – и вот
Иду вслепую и хлебаю горя.
 
 
Меня бы в док, на верфь…
Не человек, а червь
Послал меня бороться с океаном! —
Чтоб некий пароход
Средь окаянных вод
Со мной покончил гибельным тараном.
 
 
Я – как избитый пес!
Что ветер не унес —
Волна смела с несчастных этих палуб.
Разбито всё подряд.
И топки не горят, —
Но океан моих не внемлет жалоб.
 
 
Не шторм, а сущий ад!
И хлещет водопад
В отверстие зияющего люка.
Не шторм, а лютый черт!
И стоном стонет борт,
А вот гудок – не издает ни звука.
 
 
Идет за валом вал;
Беспомощен штурвал,
Но я держусь, как честный старый воин…
Вовсю ревет норд-ост,
Во мгле не видно звезд,
А в трюме течь – и нужно ждать пробоин.
 
 
На миг борьбу ослабь —
И подминает хлябь.
Не зря витали чайки, точно грифы…
Решили моряки:
Здесь воды глубоки,
И судно здесь не выбросит на рифы.
 
 
Мечталось повидать
И стынущую гладь,
По коей айсбергов дрейфуют массы,
И сказочную ту
На юге широту,
Где плыть нельзя сквозь тяжкие саргассы…
 
 
На лютую беду —
В последний рейс иду…
«Простоем пароходы не балуем!» —
Иду, судьбу кляня,
И мой же брат меня
Предательским погубит поцелуем.
 
 
О где вы, док и верфь?..
Меня двуногий червь
Застраховал – и взыщет чистоганом…
А старый пароход
И сам ко дну пойдет,
Меня прикончив гибельным тараном.
 

 
Лютует ветер штормовой,
Глядит на компас рулевой,
А пред форштевнем всё ревет
Смятение полночных вод,
И грузный вал – что горный кряж!
И выдержит ли такелаж?
…Трепало, било так и сяк;
Но рассвело – и шторм иссяк!
В своем нактоузе цела,
Поет магнитная стрела:
 
 
О, рьяный ветр! О, буйный вал!
Хранит нас Бог, ведет Любовь!
Покорен компасу штурвал:
Уходим прочь – вернемся вновь!
 
 
Когда прибрежная волна
Медузами насквозь полна,
И кот морской, колебля хвост,
Морских задорно дразнит звезд,
А осьминог, как добрый братец,
Оберегает каракатиц,
Которых повергает в дрожь
Колючий шар, плавучий еж,
А змий подводный в глубине
Своей чешуйчатой жене
Лениво кажет корабли,
Что встарь погибель тут нашли, —
То снова – честь ей и хвала! —
Поет магнитная игла:
 
 
О ты, лагуна, ты, коралл!
Хранит нас Бог, ведет Любовь!
Покорен компасу штурвал:
Уходим прочь – вернемся вновь!
 
 
Сквозь тропик знойный, сквозь пассат,
Покой презрев, забыв уют,
Спешим. Созвездия назад
Плывут – и новые встают!
А если разъярится вал —
Хранит нас Бог, ведет Любовь!
Покорен компасу штурвал:
Уходим прочь – вернемся вновь!
О да – вернемся вновь и вновь!
 

 
Блаженны люди, что с высот
На дольний мир глядят,
Не зная низменных забот,
Убийственных затрат!
Их разум светел искони,
Всегда возвышен дух —
Так сами говорят они,
Чтоб мы вострили слух.
 
 
А мы – мы, пасынки судьбы,
В грязи влачим деньки:
Мы – сплошь нахалы, сплошь рабы
И сплошь еретики.
Вседневных нужд никто не чужд —
Положена всегда
Работнику за честный труд
Условленная мзда.
 
 
Нам нужны мельник и матрос,
Кузнец и рудокоп,
Столяр, солдат, каменотес —
Мудрец и остолоп!
Весь род людской вопит с тоской:
«И где же я найду
Способного на честный труд
За праведную мзду?»
 
 
Уменье рук иль блеск ума —
Источник всяких благ.
А расстараться задарма
Согласен лишь дурак.
Никто бы нас вовек не спас —
И бросил в час беды! —
Когда б ему за добрый труд
Не посулили мзды!
 
 
Среди забот, лишений, мук —
Рождается Итог:
Он – чадо разума и рук,
Усилий и тревог!
Сколь разных сил Итог смесил —
И каковы плоды!
Но всем работникам за труд
Не пожалели мзды!
 
 
Вовек работнику не пасть,
В любые времена!
Превыше королевской власть
Работнику дана.
Себе престол он приобрел
С богами наряду! —
И всё вершит извечный труд
За праведную мзду.
 
 
Ему средь городских сует
Слоняться недосуг:
Замены труженику нет —
И равных нет вокруг!
Он бережет и час, и год,
Живя с собой в ладу…
Хвала свершающему труд
За праведную мзду! —
Нелегкий, честный Божий труд
За праведную мзду:
Непрекращающийся труд
За праведную мзду!
 

 
Уходят земли и венцы —
И власть! – из наших рук.
А наши дряхлые отцы
Живут, не ведая мук:
 
 
Терзаний нет, дерзаний нет —
Мир опостылел земной…
Им скоротать бы остаток лет
Меж очагом и стеной!
 
 
Смолочен сноп, и выжат грозд,
И нет огня в крови.
Они внимают зову звезд,
И чужд им зов любви.
 
 
Да, зов любви, что встарь летел
С давно истлевших уст,
Забыт – и близится предел,
И мир постылый пуст.
 
 
Забытый зов забытых струн,
Забытых слов и строк
Любой внимал, пока был юн, —
Да нынче вышел срок…
 
 
Перед глазами пелена?
Моргнем – и не беда!
Не велено вкушать вина —
Сгодится и вода.
 
 
Пускай теряет наш народ
И земли, и моря;
Пускай над миром восстает
Кровавая заря —
 
 
Терзаний нет, дерзаний нет:
Мир опостылел земной…
Им скоротать бы остаток лет
Меж очагом и стеной!
 

 
Куда ни глянь – метелки трав полдневный зыблет зной;
А вон извив, а там рукав реки в стране степной.
Пустынный край, покой земли, и синие встают
Холмы в сияющей дали… Чего страшиться тут?
 
 
«– Но сердце учащает стук, предчувствуя отъезд:
Оно в силках речных излук, в тенетах здешних мест.
Остерегись! Не убежишь, не ускользнешь никак
От ветра, что нарушил тишь, волнуя жухлый злак».
 
 
Я слышу начат обмолот созревшего зерна.
Я слышу: где-то оземь бьет копыто скакуна.
Я слышу кличет птичий клин в осенней вышине…
И внемлю тишине равнин. Чего бояться мне?
 
 
«– Всесильны чары трав и троп, степной волшебен ков.
Ты связан: ты – пшеничный сноп меж множества снопов.
Закрой окно, захлопни дверь, – чтоб зов ночных светил
Мечтать о городе теперь тебе не воспретил».
 
 
Гадать не смею наперед – и все глядеть хочу,
Как Осень облачает год в узорную парчу.
Всему живому царь и друг, я, властелин земной,
С восторгом вижу степь вокруг, владеющую мной.