Текст книги "Евгений Шварц. Хроника жизни"

Автор книги: Евгений Биневич

Желаю Вам здоровья, вдохновенья. Все шлют Вам привет и ждут от Вас ещё уйму произведений…».

А после пятидесятого представления, 17 мая, Шварц поздравлял театр и создателей спектакля:

«Дорогие Хеся и Эраст!

Ужасно жалко, что не могу я приехать двадцатого и объяснить на словах, как я благодарен Вам за хорошее отношение.

Эраст поставил спектакль из пьесы, в которую я сам не верил. То есть не верил, что её можно ставить. Он её, пьесу, добыл. Он начал её репетировать, вопреки мнению начальства театра. После первого просмотра, когда показали в театре художественному совету полтора действия, Вы мне звонили. И постановка была доведена до конца! И потом опять звонили от Вас. Такие вещи не забываются. И вот дожили мы до пятидесятого спектакля. Спасибо Вам, друзья, за все.

Нет человека, который, говоря о спектакле или присылая рецензии и письма (а таких получил я больше, чем когда-нибудь за всю свою жизнь, в том числе и от незнакомых) – не хвалили бы изо всех сил Эраста. Ай да мы – рязанцы! (Моя мать родом оттуда).

Я сделаю все, что можно, чтобы приехать в июне, я бы и двадцатого приехал. Но Катерина Ивановна натерпелась такого страха, когда я болел, что у меня не хватает жестокости с ней спорить. А я, переехав в Комарово, неожиданно почувствовал себя не то, чтобы плохо, а угрожающе. Теперь все это проходит.

В Комедии спектакль идет благополучно. Но я, подумавши, решил написать ещё один третий акт, который привезу…

Привет всей труппе и поздравления, если письмо дойдет до пятидесятого спектакля. Впрочем, двадцатого буду ещё телеграфировать. Целую Вас крепко».

В 1956 Николаю Павловичу Акимову вернули театр Комедии. Театр погибал. Сборов не было, и значит не было денег на зарплату артистам. Чтобы поскорее поправить дела, Акимов решил для начала возобновить «Опасный поворот» Дж. Пристли, спектакль, поставленный Г. М. Козинцевым в 1939 году и пользовавшемся громадным успехом у зрителей. Григория Михайловича не было в Ленинграде. В это время он находился в Крыму, где снимал «Дон Кихота». О возобновлении своего спектакля он узнал от А. Бениаминова, который приехал на съемки. «Акимов не только не счел нужным дождаться моего приезда, чтобы я сам мог этим как-то заняться, – писал Козинцев 15 июля в отчаянии Евгению Львовичу, – но даже не сообщил мне об этом, считая, очевидно, мою постановку бесхозным имуществом. Представляю себе постыдную халтуру, которую выпустят. Посоветуйте, что делать в таких случаях?..» Но у Акимова не было на это времени, нужно было срочно, очень срочно что-то предпринимать. Николай Павлович решил, что это будет возобновление.А для возобновления он выбрал «Опасный поворот», ибо в театре были многие артисты, игравшие в нем, и Г. Флоринский, который ассистировал Козинцеву при постановке. Они вполне могли «вспомнить» спектакль.

26 июля Шварц отвечал ему: «…Наш друг Николай Павлович и мне не сказал ни слова об этом возобновлении. Узнал о нем из афиш. Но! 1. Уварова, женщина крайне строгая и любящая бранить, утверждает, что возобновление сделано почтительно и добротно. 2. Всеспектакли прошли с аншлагом. В городе много разговоров, и все поминают Вас добром».

Не посчитала лучшим выбором для возобновления «Опасный поворот» и критик Вера Смирнова. «Уж возобновлять что Ленинградскому театру комедии и самому Акимову, так это «Тень» Шварца, – настаивала она, – одну из лучших (я даже думаю – лучшую) пьесу этого удивительно талантливого и своеобразного драматурга. Перечитывая сейчас эту «сказку для взрослых», я наслаждалась больше всего смелостью и непримиримостью автора в вопросах искусства, в отношении к действительности, к правде и лжи в жизни и в искусстве. (…) Сказка Шварца правдивей многих реалистических пьес, в ней, как в жизни, есть и простые люди и именитые, есть и самоотверженная любовь и выгодные связи, есть борьба на жизнь и смерть и просто запутанная интрига, есть лирика и подлинная человечность, есть и тонкая, острая, как игла, ирония, есть злая пародия… Передать в театре это сочетание лирики и сатиры, самой невероятной фантастики и самых обыденных современных слов и вещей, самых тончайших намеков и самой грубой «материализации» метафор – самых злободневных вопросов, заключенных в наивную и самую старую литературную форму сказки, – задача, по-моему, очень интересная…» (Театр. 1957. № 1).

Задача, конечно, весьма интересная, но и чрезвычайно сложная. К тому же, возможно, Акимову казалось, что ещё не пришло время «Тени». Да и существовала новая пьеса, с успехом уже шедшая в Москве, и которая вроде бы была попроще и не столь остра. А второй вариант «Тени» в театре Комедии Акимов поставит только в 1960 году.

В театре Комедии премьера «Обыкновенного чуда» состоялась 30 апреля. Режиссура и сценография Н. Акимова, режиссер П. Суханов, композитор А. Животов. В спектакле были заняты артисты Л. Колесов (Пролог), А. Савостьянов (Хозяин), И. Зарубина (Хозяйка), В. Романов (позже – Л. Леонидов) (Медведь), П. Суханов (король), Л. Люлько (принцесса), В. Усков (министр-администратор), К. Злобин (первый министр), Е. Уварова (Эмилия), Н. Харитонов (Эмиль), Н. Трофимов (охотник), Т. Сезеневская (придворная дама).

Когда позволяло здоровье, Евгений Львович бывал на комнатных репетициях, а потом и на репетициях на сцене.

– Вчера была у меня премьера «Обыкновенного чуда» в Комедии. Видел я пьесу и позавчера – первый прогон, последняя открытая генеральная репетиция. Великое дело, когда актеры верят в пьесу. Акимов деликатнее и осторожнее, чем когда бы то ни было. И зал верит мне, театру, Акимову. Для всех этот спектакль – признак радости. Признак возвращения прежней Комедии… А спектакль прошел хорошо, но не отлично. Акимов в каком-то бешенстве деятельности… Меня радовали все актеры на комнатных прогонах. А как вышли на сцену, испытываю я страх и напряжение. Впрочем, вечерняя публика слушала с напряжением, много смеялись, непривычная форма никого не смутила. Но есть нечто до такой степени несовпадающее в Акимове со мной, а во мне с его умом из небьющегося стекла, крайне ясным, режущим и вполне несгибающимся, и светом без теней, что так и должно было выйти. А я человек туманный… Но иногда шевелится смутное ожидание радости. Привычное с детства до сегодня…

Я подарил ему экземпляр пьесы три года назад. Он вполне мог поставить её в Театре Ленсовета, но и не заикнулся об этом. Таинственно молчал, а я понимал, что она не нравится ему. Но вот в Москве поставил Гарин, вопреки мнению руководства, показав половину пьесы, и убедил противников. Акимов вернулся в Театр комедии, и тут – все же с легким сомнением – решился. Все как будто хорошо. Но не отлично. На пьесу словно надели чужой костюм. Или на постановке пьеса сидит, как чужое платье. Но жаловаться грех. Все пока благополучно… На душе скорее спокойно – чувствую, что живу…

В 1965 году на Центральной студии детских и юношеских фильмов им. М. Горького «Обыкновенное чудо» было экранизировано. Не видя спектакля Э. Гарина, трудно сравнить его с картиной, но, судя по тому, что её поставил опять-таки Э. Гарин (на этот раз – с Х. Локшиной), и снимались в ней некоторые исполнители спектакля, из чего можно предположить, что обе эти постановки по замыслу были близки друг другу. Оператором фильма стал В. Гришин, художником И. Захарова, композиторы те же – В. Чайковский и Л. Раппопорт. В ролях были заняты: А. Консовский (Хозяин), Н. Зоркая (Хозяйка), Э. Гарин (король), Г. Георгиу (министр-администратор), А. Добронравов (1 министр), В. Караваева (Эмилия), В. Авдюшко (трактирщик Эмиль), В. Вестник (охотник), Г. Милляр (палач). В ролях юных Медведя и Принцессы снялись студенты ВГИКа О. Видов и Н. Максимова.

Доклад Хрущова

17 марта 1956 года Евгению Львовичу позвонили из Союза писателей. Сказали, что завтра состоится открытое партийное собрание с участием и беспартийных по очень важному вопросу.

О чем пойдет речь, догадаться было не трудно. Слухи о докладе Н. Хрущова на XX съезде партии уже ходили по всему Ленинграду. Но интересно было послушать подробности, и Шварц отправился в Дом писателей.

– Все те же знакомые лица товарищей по работе. Все приветливы. Одни и в самом деле, другие – словно подкрадываются, надев масочки… Мы собрались в зале. Лица у собравшихся озабоченные. Озадаченные. Все уже слышали, зачем собрали нас. За председательским столиком появляется Луговцев, наш партийный секретарь, и вот по очереди, сменяя друг друга, читают Левоневский, Фогельсон и кто-то четвертый – да, Айзеншток – речь Хрущова о культе личности. Материалы подобраны известные каждому из нас. Факты эти мешали жить, камнем лежали на душе, перегораживали дорогу, по которой вела и волокла нас жизнь. Кетлинская не хочет верить тому, что знает в глубине души. Но это так глубоко запрятано, столько сил ушло, чтобы не глядеть на то, что есть, а на то, что требуется, – куда уж тут переучиваться. Жизнь не начнешь сначала. Поэтому она бледна смертельно. Кетлинская. Убрана вдруг почва, которой столько лет питались корни. Как жить дальше? Зато одна из самых бездарных и въедливых писательниц, Мерчуткина от литературы, недавно верившая в одно, готова уже кормиться другим, всплескивает руками, вскрикивает в негодовании: «Подумать только! Ужас какой!»

В перерыве, по привычке, установившейся не случайно, все говорят о чем угодно, только не о том, что мы слышали. У буфета народа мало. Не пьют. По звонку собираются в зал быстрее, чем обычно, и снова мы слышим историю, такую знакомую историю пережитых нами десятилетий. И у вешалок молчание. Не знаю, что думают состарившиеся со мной друзья. Нет – спутники… Вечером, как в дни больших событий, я чувствую себя так, будто в душе что-то переделано и сильно пахнет краской. Среди множества мыслей есть подобие порядка, а не душевного смятения, как привык за последние годы в подобных случаях…

Из арестованных в тридцатые годы близких Шварцу людей, вернулась только Груня – Генриэтта Давыдовна Левитина. В 1947 году, отсидев свой срок от звонка до звонка, она освободилась. Разрешено ей было жить в Луге. Но 1949 году она пошла по второй ходке. В 1951 году пошли по лагерям и её дети. Их освободили в конце 1953 года; в 1954 они вернулись в Ленинград. Генриэтта Давыдовна освободилась в пятьдесят пятом, а в следующем её реабилитировали. Д. Д. Шостакович ещё раньше писал письма во все инстанции о её невиновности. Вступился за неё и Евгений Львович. «Генриетту Давыдовну Левитину я хорошо знаю с 1928 года, – писал он 14 апреля 1955 года в Прокуратуру СССР и Президиум Верховного Совета СССР. – В течение ряда лет работал я вместе с нею в редакциях детских журналов «Ёж» и «Чиж». На работе тов. Левитина показала себя редактором чутким, добросовестным, внимательным. Она понимала высокие требования, которые необходимо предъявлять писателям, работающим для детей. Вместе с тем, умела она добиваться нужных результатов тактично и мягко, понимая всю трудность задач, стоящих перед писателями, особенно перед писателями, пришедшими недавно в литературу.

Для редактора детских журналов необходимы педагогические знания. Педагогический дар. И тов. Левитина и в этой области, в области коммунистического воспитания детей, оказалась работником ценным.

Прекратив редакторскую работу, я продолжал встречаться с тов. Левитиной. И я имел множество случаев убедиться в том, что и в жизни, как на работе, оставалась Генриетта Давыдовна настоящим советским человеком, хорошим общественником, хорошим товарищем.

Все эти свойства сохранила тов. Левитина до сегодняшнего дня.

Член Союза Писателей СССР Е. Шварц».

Генриэтта Давыдовна была реабилитирована в 1955 году.

Юбилей

Пятьдесят шестой год – был юбилейным, шестидесятым годом его жизни.

Еще в середине 1955 года издательство «Советский писатель» предложило Евгению Львовичу на пятьдесят шестой подготовить сборник своих избранных пьес. И Вс. Воеводин, редактор издательства, на редакционном совете 16 февраля докладывал: «У нас идет в плане этого года избранные повести и сценарии <Шварца>. Такая книга выходит впервые. Надо сказать, что это принесло нам радость. Это очаровательно и талантливо. Начинается с рассказа «Два клена», здесь очень много русской литературной сказки от Пушкина идущей, от Ершова, прелестно. «Тень» – рассказ памфлетический, с острым политическим содержанием, «Обыкновенное чудо» («Медведь»), включил свою пьесу «Одна ночь» – блокада в Ленинграде. Шварц хочет показать себя, как советский драматург. Сценарий «Первоклассница», «Снежная королева» и «Золушка»». Прелестная книга!» В тот же день с автором заключается договор на книгу в 16 авторских листов. Всё это присутствовало в вышедшей книге, кроме «Первоклассницы». И без неё получилось 16,9 листа.

Но Шварц, по-видимому, поначалу не поверил, как всегда, в такое, и потому не торопился сдать готовую рукопись или хотя бы составить план сборника. И Воеводин, не дождавшись ни того, ни другого, 3 августа посылает Шварцу официальное письмо: «Уважаемый Евгений Львович! Мы договорились с Вами, что в середине августа Вы представите в из-во проспект сборника Ваших избранных пьес, либо (что было бы лучше) рукопись. Сейчас мы приступаем к составлению плана на 1956 г. с тем, чтобы 24.VIII обсудить план на Редакционном совете. К этому времени нам нужно знать и состав, и объем Вашей книги».

Наконец, рукописи получены. В этот сборник он поместил две пьесы для детей – «Два клена» и «Снежную королеву»; «Тень», «Одну ночь», «Обыкновенное чудо» и «Золушку». Все, кроме «Одной ночи», уже были опубликованы. Включил бы и «Дон Кихота», но ещё не был уверен в окончательном его варианте. Сценарий будет напечатан лишь в июльском номере «Литературного альманаха» за 1958 год, когда Евгения Львовича уже не станет.

В конце августа 1956 года сборник ««Тень» и другие пьесы» выйдет тиражом в 15 тысяч экземпляров. И, конечно же, первую столь солидную в его жизни книгу (а было в ней 368 страниц) он разослал ближайшим друзьям.

Друзья радостно откликнулись.

Марина Чуковская (5.9.): «Милый Женичка! Спасибо тебе за книжку и милую надпись. Как хорошо, что она вышла, и будет возможность почитать давно любимые пьесы. Мы в Коктебеле жили рядом с Черкасовыми, не раз бывали на съемках, и с большим удовольствием прочитали сценарий. Очень нам с Колей понравилось, – все ясно, логично, ничего главного не утрачено, да ещё с живым мягким юмором, который тут кстати. Деревня, которую возвел Альтман, прелестна – на высоком сером, сожженном солнцем холме, истинно «испанское». Сидела даже в карете рядом с Д. Кихотом и придворной дамой, спасаясь от солнца. И дважды снялась вместе, да не знаю, получим ли фотографии. Пишу тебе я, а не Коля потому, что он ещё не вернулся, – уехал в Еревань. Целую тебя крепко, будь здоров и счастлив, Катю тоже. Привет Наташе с семейством».

Через неделю вернулся Николай Чуковский и тотчас же отвечает на подарок (14.9.): «Милый Женечка, дорогой друг! Как обрадовал ты меня своей книгой! Собраны, наконец, вместе эти пьесы, такие умные, нежные, своеобразные, а мне особенно дорогие тем, что в каждой фразе их слышу твой голос, который сопутствовал мне чуть не на протяжении всей моей жизни. Жаль, нет в книге «Дракона». Но, быть может, теперь, когда обстоятельства несколько изменились, будет напечатан где-нибудь и «Дракон»? Как твое здоровье? Не собираешься ли в Москву? Хорошо бы повидаться! Сердечный привет Катерине Ивановне».

Леонид Малюгин (9.9.): «Дорогой Женя! Спасибо тебе за книжку – она меня порадовала и внешним видом – толстенькая. Наши пьесы обычно выходят какими-то жалкими брошюрками, никак не соответствующими ни нашему возрасту, ни внешнему виду, и дарить-то их совестно. Я прочитал её сразу, что редко бывает с книгами, которые нам дарят. Читал и наслаждался – все это тонко и умно, что нынче несколько и смешно и странно. И когда подряд читаешь твои вещи – очень важен – при богатстве и разнообразии характеров – общий тон автора, то, что у нас в драматургии почти совершенно исчезло. Как-то давно, по-моему, ещё в Кирове ты говорил, что городничий начинает разговаривать, как Гоголь. Вот это удивительное умение – не выйти из характера и сохранить свой голос – я почувствовал в этой книге. И поэтому это не собрание пьес, а книга!

С особенным удовольствием я перечитал «Одну ночь». Неужели наши театральные деятели и сейчас не заинтересуются этой пьесой. Хотя бы ленинградцы?! Акимову не влетит в лоб?! Искания наших московских театральных деятелей, которых правильнее было бы назвать дельцами, не идут дальше «Мадам Сан-Жен». Издана книжка вполне прилично (ведь «Советский писатель» издает книги хуже всех издательств), только обидно, что нет портрета и хотя бы краткой статьи – вступительной. У нас, правда, личной жизнью писателя интересуются только тогда, когда он совершит какой-нибудь одиозный поступок…

Лето у нас было осеннее, и сейчас погода не радует, но я продолжаю жить в Переделкине и хочу прожить здесь сентябрь. Очень мне здесь нравится – приятнее смотреть на сосенку, чем на помойку. Данины тоже живут сейчас в Переделкине – в доме творчества. Они тоже получили твою книжечку и кланяются тебе. Сердечный привет Екатерине Ивановне. Желаю тебе здоровья, обнимаю».

Позже всех получили книгу Гарины, потому что Евгений Львович все время хотел приехать в Москву, но так и не собрался. Хотелось повидаться, посмотреть «Обыкновенное чудо», поговорить… И тянуть с пересылкой было уже неловко. Посылая её по почте, он писал им: «Дорогие Хеся и Эраст! Посылаю Вам свою книжку, которую хотел привезти лично. Дорогая Хеся! Вы обозвали меня ленинградцем и обманщиком, но даю Вам честное слово, что я отказался от ленинградского чествования и твердо решил ехать в Москву. Об этом известил я не только Вас, но и Каверина, и Чуковских и ряд др. друзей. А наш Союз перерешил дело без моего ведома и известил, что вечер состоится здесь, и непременно 20-го, что всё заверено, и отступления нет. Не сердитесь на меня старого. Давайте жить дружно. Целую Вас. Ваш Е. Шварц».

«Под юбилей» Евгений Львович решил подготовить ещё два сборника. Детский – для Детгиза, в который включил три сказки – «Два брата», «Сказку о потерянном времени» и «Новые похождения Кота в сапогах»; три повести – «Первоклассницу», «Чужую девочку» и «Приключения Шуры и Маруси»; и три пьесы – «Два клена», «Красную Шапочку» и «Снежную королеву». А кукольные пьесы для издательства «Искусство», которые он несколько переработал, – «Кукольный город», «Волшебники» («Сто друзей») и «Сказка о потерянном времени».

К сожалению, оба эти сборника Шварц уже не увидит. «Кукольный город» тиражом в 10 тысяч выйдет в 1959 году, а «Сказки, повести, пьесы» тиражом в 100 тысяч – в 1960-м.

А ленинградское отделение Союза писателей в связи с юбилеем ходатайствовало перед Центральным секретариатом Союза писателей СССР о награждении Шварца правительственной наградой.

«В связи с исполняющимся 21/ X – 1956 г. шестидесятилетием со дня рождения известного детского писателя и драматурга Евгения Львовича Шварца, – писал заместитель Ответственного секретаря Лен. отд. СП Г. Холопов, – Секретариат Ленинградского отделения Союза просит войти с ходатайством о награждении писателя правительственной наградой.

Е. Л. Шварц является автором широко известных и признанных пьес – «Снежная королева», «Два клена», «Тень», «Красная Шапочка», которые на долгие годы вошли в репертуар советского театра для детей. Тонкий и глубоко-своеобразный художник, Е. Л. Шварц занял своими пьесами и сценариями кинофильмов «Золушка», «Первоклассница», «Дон Кихот» свое особое место в советской драматургии и кинодраматургии. Пьесы Е. Л. Шварца не только хорошо известны за рубежом, но и входят в репертуар театра большинства европейских стран. Больше чем тридцатипятилетняя плодотворная литературная деятельность Е. Л. Шварца заслуживает быть особо отмеченной».

Итак, отмечать юбилей назначили на 20 октября в Доме писателей.

А ещё 8 октября Корней Иванович Чуковский писал «Юбилейной комиссии по чествованию Е. Л. Шварца»:

«Дорогие товарищи. Я не специалист по юбилеям и не знаю, в какие формы должно выливаться чествование Евг. Шварца. Шварц не только ленинградский писатель, он писатель всесоюзного значения, и мне кажется, что юбилей нужно сделать широким, народным. Нельзя забывать, что Шварц в своей области классик. Его лучшие вещи безупречны по форме, по своему высокому мастерству. При этом он один из самых оригинальных советских писателей, создатель своего – особого – стиля и жанра, которые доступны лишь ему одному. Его долго не признавали, унижали, не замечали, замалчивали – тем громче и звонче должен быть его юбилей. Это нужно не Шварцу, а нам, нужно литературе, которая имеет все основания гордиться творчеством Шварца. Я болен, и вряд ли мне удастся приехать в Ленинград, чтобы приветствовать лично этого талантливого, благородного, феноменально скромного мастера. Я могу только издали радоваться, что современники наконец-то начинают понимать, кого они так долго отвергали».

Корней Иванович не смог приехать. Но он «приветствовал» своего бывшего секретаря письмом: «Дорогой Евгений Львович, конечно, сегодня Вам не раз сообщат, как приятную и веселую новость, что Вы обладаете редкостным даром прелестной, причудливой, светлой фантазии, что своим обаятельно-милым, уютным, своеобразным, поэтическим юмором Вы уже многие годы согреваете бесчисленные сердца соотечественников, и все это, конечно, превосходно, но было бы, пожалуй, ещё превосходней, если бы это же самое (так же громко и явственно) Вам сказали лет двадцать или хотя бы десять назад, вместо того, чтобы <нрзб.> и язвить Ваш (право же, нисколько не вредный) талант.

Ваш старинный почитатель и друг Корней Чуковский».

Телеграммы начали поступать уже девятнадцатого:

«Дорогого друга, умного и доброго писателя Евгений Шварца обнимаю от всего сердца. Желаю долгих лет и многих побед = Маршак».

«Горячо поздравляем, но имейте в виду, если в течение следующих шестидесяти лет Вы не будете писать только для нас, больше поздравлять не будем = Образцов, Сперанский, Шпет».

Е. В. Сперанский – артист театра Образцова: Л. Г. Шпет – специалист по кукольному театру, тогда завлит ЦДТ.

«Дорогой волшебник, пусть неизменно обитает радость в вашем доме. Пусть творятся в этом доме новые и новые чудеса, и пусть им сопутствует самая большая удача = Вера Панова».

Утром двадцатого принесли телеграмму из Караганды от Эстер Соломоновны Паперной, до сих пор ещё отбывающей там ссылку: «Поздравляю дорогого Шварцьера с шестидесятилетием. Это только половина положенных ста двадцати. Будь здоров, остальное приложится. Целую = Эся». По еврейскому обычаю, поздравляя кого-либо или поднимая за него тост, желают сто двадцать лет жизни.

Всего же в юбилейные дни Шварц получил около 200 телеграмм.

Из Москвы приехали В. А. Каверин, Л. А. Малюгин, Ник. К. Чуковский, И. В. Шток, Эм. Г. Казакевич.

Малюгин навестил его дома. «Он был болен тяжело, – вспоминал он потом, – и понимал, конечно, серьезность своей болезни. Но когда я спросил его о самочувствии, он сразу же перевел разговор на другую тему:

– Неужели ты такая же зануда, как все! Расскажи лучше о поездке в Лондон.

– Нет, сначала я расскажу о Майкопе.

Он заволновался от рассказа о городе своего детства.

– Как быстро все прошло, – сказал он с удивлением и обратился к жене: – Катя! Переедем на юг?! Я всю жизнь мечтал жить на юге. И всю жизнь прожил на севере. Поедем!

Он задумался и сказал с горечью:

– Поздно!

– Женя! – сказал я, разряжая тяжелую паузу. – Тебе нельзя уезжать отсюда, как-никак ты уже достопримечательность Ленинграда.

– Юбилей ещё не начался! – иронически улыбнулся он. – Уцененная достопримечательность».

Но празднование юбилея началось ещё 17-го. Заранее, первыми решили отметить его тюзяне. А накануне официального юбилея Николай Павлович Акимов выступил с приветствием по телевидению.

– На свете есть вещи, – говорил он, – которые производят только для детей: всякие пищалки, скакалки, лошадки на колесиках и т. д. Другие вещи фабрикуются только для взрослых: арифмометры, бухгалтерские отчеты, машины, танки, бомбы, спиртные напитки и папиросы. Однако трудно определить, для кого существует солнце, море, песок на пляже, цветущая сирень, ягоды, фрукты и взбитые сливки? Вероятно – для всех! И дети, и взрослые одинаково это любят. Так и с драматургией. Бывают пьесы исключительно детские. Их ставят только для детей, и взрослые не посещают такие спектакли. Много пьес пишется специально для взрослых, и, даже если взрослые не заполняют зрительного зала, дети не очень рвутся на свободные места.

А вот у пьес Евгения Шварца, в каком бы театре они не ставились, такая же судьба, как у цветов, морского прибоя и других даров природы: их любят все, независимо от возраста. Когда Шварц написал свою сказку для детей «Два клена», оказалось, что взрослые тоже хотят её смотреть. Когда он написал для взрослых «Обыкновенное чудо» – выяснилось, что эту пьесу, имеющую большой успех на вечерних спектаклях, надо ставить и утром, потому что дети непременно хотят на неё попасть… Я думаю, что секрет успеха сказок Шварца заключен в том, что, рассказывая о волшебниках, принцессах, говорящих котах, о медведе, превращенном в юношу, он выражает мысли о справедливости, наше представление о счастье, наши взгляды на добро и зло. В том, что его сказки – настоящие современные актуальные советские пьесы.

В том, добавлю, что они говорили о вечном.

Утром двадцатого Евгений Львович записал в дневнике: «Я с детства считал день своего рождения особенным, и все в доме поддерживали меня в этом убеждении. Так я и привык думать. И сегодня мне трудно взглянуть на дело трезво. Труднее, чем я предполагал. Только ночью, перед сном, показалось мне, что промелькнула дурная примета! Рязанское, Шелковское, веками вбитое недоверие в возможность счастья. Ну, посмотрим, что будет…».

Не успел Евгений Львович выпить кофе, как пришел, перейдя лестничную площадку, Борис Михайлович Эйхенбаум. Он принес две красочно расписанные открытки от проживающих у Шварцев двух бессловесных существ:

 
«Жени Шварца юбилей
с точки зрения зверей.
 

Этот породистый, благородный и красивый (особенно – нос!) человек с кличкой «Шварц» (хотя в нем ничего черного, кроме костюма, нет) прожил три собачьи жизни и научился неплохо лаять… Пусть же он проживает ещё хотя бы одну человеческую жизнь!

Собака Джулька.

За всю мою долгую (10 лет!) и трудную (мя-я-у!) жизнь между мной и этим ласковым мужчиной Шварцем не пробежала ни одна черная кошка, хотя профессор-филолог Катемурр (куда моему хозяину до него!) говорил мне, что слово «Шварц» значит по-немецки – черный. Кричащее противоречие!

Кот Левка».

«Как ни старался Женя увильнуть, а юбилей был грандиозный, – рассказывала Ольга Борисовна Эйхенбаум. – Отец в свое время сделал правильно, что уехал от юбилея. Он говорил, что юбилеи отнимают последние силы. Правда, в Союзе было очень весело, адреса в основном были шуточными, кроме некоторых официальных. Насколько в Союзе было весело, настолько грустно было на банкете в Метрополи. Выступил Зощенко с невероятно грустной и очень трогательной речью. Он говорил чудесно о честности, о подвиге его жизни».

Да, юбилейные события поделились на две части: в Доме писателей – для всех и в ресторане – для наиболее близких Евгению Львовичу людей. И те, кто потом вспоминал о «второй части», рассказывали только о тосте Зощенко. Слонимский запомнил только первую фразу Михаила Михайловича: «Шестьдесят лет – уже не до юмора…». Исидор Шток вспомнил чуть больше: «Ночью был устроен для ближайших друзей ужин в «Метрополе». Шумно, весело говорили Акимов, Чирсков, Натан Альтман. Слово для тоста взял Зощенко. «С годами, – сказал он, – я стал ценить в человеке не молодость его, и не знаменитость, и не талант. Я ценю в человеке приличие. Вы очень приличный человек, Женя…»».

А «в Доме писателей говорили ему всякие приятности, – как на всех юбилеях, – замечал Николай Чуковский. – Шварц был весел, оживлен, подвижен, очень приветлив со всеми, скромен и, кажется, доволен…».

Читали адреса, выступали с «похвальным словом», зачитывали телеграммы. Маргарита Алигер прислала стихи:

 
Наша жизнь стократ чудесна,
если в ней живет поэт,
доброй шуткой, милой песней
украшая белый свет.
Мы обязаны беречь его,
уважать и обожать.
И годами, право, нечего
жизнь поэта измерять.
Есть другие измерения
для его большой судьбы,
для высокого горения,
для пожизненной борьбы.
Чуда необыкновеннее
не придумали ещё.
Шварца,
Львовича,
Евгения
поздравляю горячо!
И желаю обязательно
в день, когда он родился,
чтобы жил он замечательно,
чтоб творил он чудеса,
чтоб сражался он с драконами,
подавая всем пример.
Ваша, с низкими поклонами,
Маргарита Алигер.
 

Самуил Яковлевич Маршак прислал звуковое письмо. Его включали в последующие вечера памяти Шварца. Но в пожаре Дома писателей несколько лет назад оно погибло.

Читали телеграммы:

«Горячо поздравляю, желаю здоровья, больших успехов = Шостакович».

«Дорогой Женя, на твоем опыте можно сказать, что драматургов не надо как следует баловать для того, чтобы из них вышли настоящие драматурги. Что касается меня, то я не волшебник, а только ещё учусь, однако по всем гороскопам предсказываю тебе долгую, красивую и так нужную всем нам жизнь большого художника, человека и друга. Александр Штейн».

«Вспомни Тусузова Егора, прими сердечное поздравление с соответствующими пожеланиями и не забывай его». Георгий Баронович Тусузов, если помните, бывший артист Ростовской Театральной Мастерской, в ту пору – артист московского театра Сатиры.

«Дорогой Женя Шварц, сегодня в кругу любящих твой талант находится и обнимает тебя твой давний друг = Федин». (Послано из Гудаута).

«Поздравляю вступлением в средний возраст. Очень любим, желаем железного здоровья, новых сказок, рассказов, пьес. Сто тысяч радостей = Ваш Бианки».

А. А. Крон: «Дорогой друг, шлём самые сердечные поздравления. Желаем Вам, наш чудесный талант, чудесный человек, много обыкновенных радостей. Нежно обнимаем. Елизавета и Александр Крон». И так далее…

Артисты исполняли отрывки из последних спектаклей, поставленных по его пьесам – «Два клена» и «Обыкновенное чудо». К тому же, с большим успехом у сидящих в зале артисты театра Комедии «сыграли» капустнические стихи:

 
Приветствий много здесь уже звучало.
Построились и мы Вас поздравлять.
Вы не смотрите, что нас слишком мало,
Весь коллектив просил Вам передать:
Что мы вас любим, очень, очень, очень!
Без Вас скучаем и всегда Вас ждем!
Что наш союз так нерушимо прочен
И с Вашим словом гордо мы идем.
Хотя минуло лет уже немало,
Мы хорошо запомнили тот день,
Когда на наш театр вдруг упала
Наполненная светом Ваша «ТЕНЬ».
С тех пор мы Вас с полслова понимаем
И вашу мысль, и хлесткую строку.
Теперь с улыбкой время вспоминаем,
Когда и Вас, и нас хотели У…
Давайте-ка припомним год-другой.
Под сенью знойного Таджикистана
Вы подарили нам, забыв покой,
В зеленой шкуре злобного «ДРАКОНА».
«Дракона» мы с любовью раздраконили…
Но Эльзу Ланцелот не доласкал…
Спектакль нам тогда не узаконили…
Зловещий Храп… влюбленных разогнал.
Но персонажам сказки смерти нет,
«Дракон» ещё ворвется в наши планы,
Ведь он сейчас залечивает раны,
Но верим, вновь увидит рампы свет.
В годину бед и тяжких испытаний,
Которые семь лет терзали нас,
Пределом наших творческих желаний
Была мечта увидеть снова Вас.
Мечта сбылась! Свершилось сокровенное!
Мы снова вместе! Сколько будет пьес!..
Уж «ЧУДО» есть одно – обыкновенное,
Теперь от Вас дальнейших ждем чудес!
Охотники, министры и принцесса,
Медведь, король со свитою своей
Всегда мечтали, чтобы Ваша пьеса
Была бы пьесой – чудом наших дней!
Пусть сказок в нашей жизни не бывает,
Мы все трудом, реальностью живем,
Но чудо творческое мысль рождает,
Когда ТЕАТР и ВЫ всегда «ВДВОЕМ»!
От всей души Вам коллектив желает
Счастливых, вечно юных, долгих дней!
Сто тысяч поцелуев посылает
В шестидесятилетний юбилей!!!
 

Сейчас уже вряд ли кто догадается, кто такой «Храп…», поэтому – расшифрую: М. Б. Храпченко, академик, литературовед, в 1939-48 гг. – председатель Комитета по делам искусств, закрывший театру Комедии постановку «Дракона»; а «семь лет», которые «терзали» театр, – это годы, когда Н. П. Акимова отстранили от театра Комедии. «Вдвоем» – это пьеса, которая начиналась как сценарий для Янины Жеймо, потом переделывалась в пьесу, но как раз настали те «семь лет», и вот теперь театр снова решил её поставить. На пути к сцене она получит название «Повесть о молодых супругах».