Текст книги "Вызов небесам (СИ)"

Автор книги: Евгений Беляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Глава 2. Румынский «аристократ» в московской школе

В отличие от Бори, променявшего возможность комфортно обучаться в какой-либо из центральных московских школ на каждодневную борьбу за существование в безвестном учебном заведении на окраине Москвы, Влад поступил в элитную гимназию в районе Остоженки, расположенную неподалеку от нового жилища Тверинцева. Сына видного философа должны были принять без всяких проблем, благо при всем своем неугомонном характере Влад обладал вполне приличными умственными способностями и хорошо подвешенным языком. Перед походом на собеседование Николай Игнатьевич обрядил своего любимца в лучший костюм, в котором мальчик стал похож на юного аристократа, и выдал ему несколько ценных инструкций:

– Никто тебя там особо мурыжить не будет, могут проверить знание языков и выдадут задачки на сообразительность. Веди себя прилично, почаще улыбайся – у тебя это очень интеллигентно получается, только, на всякий случай, постарайся не разевать широко рта. Да, и не вздумай упоминать, что в кесаревской школе от тебя все учителя на ушах стояли!

Хотя их появление в гимназии вызвало нездоровый интерес среди местных учителей – посмотреть на дивного мальчика с голубоватой кожей сбежалась чуть не половина педагогического коллектива, – Влад достойно выполнил все отцовские указания: мило улыбался всем встречным-поперечным, говорил, почти не разжимая губ, при этом старательно ввертывая в речь разные ученые словечки, почерпнутые у Тверинцева, со всеми раскланивался, только что ножкой не шаркал. Николай, прекрасно помнивший, какие фортели мог отмочить его пасынок при всяком удобном и неудобном случае, сам поражался, откуда во Владе вдруг взялось столько аристократизма. Подготовку мальчика признали вполне соответствующей уровню гимназии, только осторожно поинтересовались у Тверинцева: не возникнет ли у Влада каких проблем со здоровьем, все же у мальчика нездоровый цвет кожи. Николай Игнатьевич с каким-то непонятным ему самому удовольствием оповестил их о голубой крови своего пасынка, которую объяснил случайной мутацией, но при этом поклялся, что Влад абсолютно здоров, доказательством чему всестороннее обследование, которое мальчик совсем недавно прошел в Бежецкой районной больнице. В медицинской карте Влада и в самом деле никаких заболеваний зафиксировано не было. В результате директор гимназии поздравил нового ученика с зачислением в их славное учебное заведение и выразил надежду, что тот станет достойным членом гимназического коллектива.

Хотя большинство учеников этой школы подвозили к ней на родительских автомобилях, Влад первого сентября скромно притопал пешком, и даже без букета в руках. Тем не менее, именно на него были обращены взоры всех девиц, причем не только из его нынешнего седьмого «А», но и из старших классов. Мальчик воспринимал эти взгляды не без удовольствия: в Кесареве он охотно соперничал в борьбе за девчачье внимание с Василидисом, но, как правило, не слишком удачно. Здесь у него конкурентов не было. Впрочем, сейчас его заботило другое. Девочки, это, конечно, хорошо, но вот появится ли у него здесь настоящий друг, такой как Корней? В этом Влад сильно сомневался.

– Ребята, знакомьтесь, это наш новый ученик Влад Тверинцев! – произнесла молоденькая учительница математики, занимавшая должность классного руководителя седьмого «А». – Влад – это, по-видимому, уменьшительное имя? А полностью тебя как зовут, наверное, Владислав, да?

– Не-а, Влад и есть мое полное имя, у меня мать родом из Румынии, – пояснил мальчик.

– А что он синий-то такой, торчок, что ли?! – хихикнул какой-то мелкий нахал, на голову ниже Влада.

Влад и ухом не повел в ответ на эту провокацию, только, надменно улыбнувшись, продолжил:

– Она, вообще-то, из древнего княжеского рода, состоящего в родстве с господарями Трансильвании.

– Так ты, значит, и сам тогда аристократ… – чуть насмешливо протянул кто-то.

– Ага, – тут же отозвался Влад. – Оттого и кровь у меня голубая!

– Врешь!! Это все сказки! Кровь у всех людей красная! – посыпались со всех сторон реплики уязвленных одноклассников.

– А вот у меня – голубая! – горделиво вскинул голову Влад. – Хотите доказательств? Дайте кто-нибудь булавку!

Булавка, конечно, немедленно нашлась, и Влад, глубоко вонзив ее себе в палец, выдавил и продемонстрировал всем капельку голубой жидкости. Посрамленные скептики из сильной половины класса молчаливо разошлись в стороны, зато взоры девчонок засветились теперь еще большим обожанием.

Вот так и получилось, что с самого первого дня в новой школе Влад сделался неформальным лидером класса. Прежние местные «авторитеты» сперва недовольно бухтели, что не мешало бы разобраться с этим румынским выскочкой, но на открытое столкновение никто из них так и не решился: все же в этой престижной школе обучалась не шпана какая, а дети из хороших семей, к уличным дракам непривычные, юный провинциал имел здесь над ними неоспоримое преимущество. Любые же словесные подколки Влад парировал с блеском, тут ему на пользу шли и воспоминания, как вел себя в подобных случаях Марио, и вечерние философские беседы с Николаем Игнатьевичем. К счастью для Влада, философия в число гимназических предметов пока еще не входила, но эрудиция здесь очень ценилась, и достаточно было уметь в нужный момент привести цитату из какого-нибудь знаменитого философа или хотя бы удачный афоризм, чтобы считаться «первым парнем на деревне». Со временем проигравшие смирились, за Владом закрепилось прозвище Аристократ, а один из ребят, Аркаша Сливкин, даже стал искать его покровительства. За неимением лучшей кандидатуры, Влад великодушно позволил Аркаше считаться его другом. С Корнеем нового приятеля нечего было конечно и сравнивать, но в качестве эрзаца Алеши Ивлева он Владу подходил. Все-таки приятно, когда кто-то смотрит тебе в рот, со всех ног бросается выполнять твои мелкие поручения, а взамен ждет всего лишь протекции в непростых взаимоотношениях с собственными, как правило, неопасными недругами.

Хотя требования, что предъявлялись к ученикам в гимназии, были не чета тем, с которыми сталкивался Влад в своей прежней кесаревской школе, мальчик вполне успешно успевал по математике и естественным наукам, еще лучше знал историю и считался непревзойденным оратором на уроках литературы. Что ему не слишком давалось, так это иностранные языки, которые в гимназии приходилось изучать в обязательном порядке. Причем современный английский был для Влада даже сложнее латыни, к которой мальчик ощущал что-то родное. Временами Влад жутко завидовал Марио, который, помнится, осваивал чужие языки – что семечки лузгал! (Как он там, кстати? Бродит небось теперь по своему Риму без друзей и подруг и хорошо еще, если не стал объектом гонения тамошней уличной пацанвы! А может, пользуясь знанием языков и умением втираться в доверие взрослым, он подался в гиды и водит теперь по городу иностранных туристов, пока его отчим Триллини мечется в поисках работы? Узнать бы, да пока не пишет, а адрес Триллини папаша ни в какую не дает…)

Но настоящим корифеем Влад оказался в гимнастике. На первом же уроке физкультуры их учитель, недавний выпускник Инфизкульта и, кажется, кандидат в мастера спорта как раз по этой спортивной дисциплине, решил пофорсить перед учениками и продемонстрировал им сложное упражнение на брусьях, предложив желающим попробовать его повторить. Влад, никогда специально гимнастикой не занимавшийся, вызвался добровольцем и издевательски точно повторил все движения своего наставника. Тот только стоял, раскрыв рот, и хлопал глазами. Несмотря на подорванный авторитет, незадачливый физкультурник, видимо, решил, что ему повезло ухватить за хвост жар-птицу, то есть выявить талант, о каком начинающий тренер может только мечтать. Он, естественно, ринулся к родителям Влада с просьбой отдать их мальчика серьезно заниматься спортом. Сам Влад, в принципе, был непротив, но Николай Игнатьевич категорически уперся и даже отчитал сына:

– Ты что думаешь, мы без всяких причин всех вас из Кесарева вывезли и по разным местам разбросали?! Пойми, дуралей, чем меньше вы, ребята, привлекаете к себе внимания, тем вам же самим лучше! В этой твоей школе еще могут поверить байке о случайной мутации, а что будет, если тебя вся страна увидит? Ведь есть очень серьезные люди, которые знают, что мы чем-то там занимались в Кесареве, вот только не догадываются пока, чем именно. Но ежели они теперь увидят тебя, такого красивого, да еще узнают, что ты родом из того самого Кесарева, думаешь, им недостанет смекалки сложить один и один? Тогда ты и меня под монастырь подведешь, и все нашу церковь, а тебя самого компетентные товарищи будут так интенсивно обследовать, что тебе все твои мытарства в Бежецкой больнице легкой прогулкой покажутся! Так что и не проси! Не с твоей физиономией на телеэкранах светиться!

Влад повздыхал, но покорился. Физкультурник походил-походил, но в конце концов, видя тщетность своих усилий, тоже отстал.

Влад быстро прижился в новой школе, хотя и скучал по своим прежним приятелям. Среди них мальчик чувствовал себя как рыба в воде, если и выделялся, то скорее не своими физическими особенностями, а лидерским характером. Здесь, среди нормальных детей, он обречен был оставаться особым, ни на кого не похожим. Это порой проявлялось даже в мелочах. Когда весь его класс шумною толпой спешил в школьную столовую, он в одиночестве поедал свой сухой паек, выданный отчимом, а на удивленные вопросы, почему он не ест вместе со всеми, неизменно отвечал, что отравился школьной едой еще в первом классе и с тех пор употребляет только домашнюю пищу. Не посвещать же было, в самом деле, их всех в особенности его вынужденной диеты, содержащей больше соединений меди и меньше железа? Он сможет нормально существовать здесь, только если его будут считать самым сильным, а значит, ему нельзя признаваться ни в одной, даже в такой незначительной слабости.

Что решительно вывело его из себя, так эта ежегодная диспансеризация, обязательная для всех школьников. Мало, что ли, его обследовали в Бежецке, да еще и у Триллини в его лаборатории?! Вот же его медицинская карта со свежими данными, ну загляните туда и перепишите все, что вам нужно! Нет же, приходится ни свет ни заря переть вместе со всеми одноклассниками в какую-то паршивую детскую поликлинику, где у него в очередной раз берут анализ крови (ну и что нового вы там надеетесь отыскать, тоже мне, исследователи фиговы!), проверяют остроту зрения (сказать им что ли, что он эту несчастную нижнюю строчку таблицы видит даже в кромешной темноте?), слуха (да он у него не хуже, чем у летучей мыши!), ищут то ли сколиоз, то ли плоскостопие (ха-ха-ха, это у него-то?!), проверяют молоточком какие-то дурацкие реакции (а вот интересно, что бы было, если бы вместо меня тут оказался Петр, – уж он бы им так прореагировал!…), задают совершенно неприличные вопросы типа того, не писается ли он ночью в постель (Влад в ответ издал совершенно неподражаемый звук, словно одновременно блевал и хохотал, причем не разжимая губ, – дальше его спрашивать не стали). Но больше всего мальчика разозлил стоматолог, возжелавший непременно залезть к Владу в рот, что вызвало оживленную дискуссию.

– Не тяни время и открой рот, – нетерпеливо произнес молодой врач.

– У меня там все нормально, меня всего три месяца назад обследовали, – отвечал мальчик, стараясь не выставить напоказ свои клыки.

– Мало ли, что тебя обследовали! Теперь ты приписан к нашей поликлинике, мне надо убедиться, что у тебя нормальный прикус, что нет кариеса или парадонтоза, – не отступал стоматолог. – Может, тебе уже зубы лечить пора!

– Во-первых, не пора, а во-вторых, я к своим частным зубам всяких государственных халтурщиков все равно не подпускаю! – издевался Влад. – Мой папаша вон тоже сперва в государственной поликлинике зубы лечил, а потом, когда ему надо было коронки ставить, оказалось, что эти шаромыжники ему в зубе обломок бура запломбировали, да еще и сообщить о том не удосужились! С тех пор он в бесплатные поликлиники ни ногой, только у частников лечится и мне иного не позволяет!

Побуревший от ярости стоматолог все-таки вынудил Влада распахнуть рот, попросту зажав ему ноздри своей ручищей. Представшая его взору картина поразила его до глубины души:

– Вот это клыки-и-и! Что у твоей гориллы… И ты еще утверждаешь, что с зубами у тебя все нормально?! Да они ж наверняка мешают тебе пищу перетирать.

– А нафига мне ее перетирать? Я что – корова?! – возмущался Влад, мотая головой в надежде вырвать свой нос из чужого захвата.

– Сиди смирно! Кстати, у многих млекопитающих большие клыки часто портятся. Гораздо чаще, чем более мелкие зубы. Посмотрим, может и у тебя они уже подгнивать начали… – с этими словами врач ввел Владу в полость рта маленькое зеркальце на тонкой металлической ручке, выпустив при этом нос мальчика.

– Плохие, говорите? Ну так глядите, какие они плохие! – выпалил Влад и с силой сомкнул клыки.

Металлическая ручка при этом хрустнула, а оставшееся во рту зеркальце мальчик тут же выплюнул прямо в лицо стоматологу, в шоке взирающему на оставшийся в его руке обломок инструмента. После всего этого Влад, естественно, был немедленно выгнан из кабинета.

Как ни удивительно, превыше всех забав Влад ценил вечера, проводимые им в обществе отчима в его рабочем кабинете. Оказавшись в последнее время без спонсоров, Тверинцев несколько отошел от церковных дел и стал преподавать философию в одном из частных университетов. Тексты своих будущих лекций он сперва обкатывал на Владе.

Николаю Игнатьевичу такое совместное пребывание тоже доставляло немалое удовольствие. «Господи, ну что за болваны решили, что начинать преподавать философию надо только учащимся высшей школы!» – думал он, умиленно взирая на внимательно слушающего Влада. – «Ведь еще в древних Афинах философы, и даже сам Сократ, специально приходили в палестры, чтобы беседовать там с мальчиками вот такого же восприимчивого возраста! На первый взгляд шалопай, на месте не удержишь, а как слушает, и ведь заметно, что почти все понимает, а если в чем сходу и не разберется, так обязательно потом попросит, чтобы разъяснили. Ну где вы еще таких благодарных учеников найдете! Вот кого надо мудрости учить, а не прыщавых юнцов, у которых уже одни девки да пиво на уме!»

Трудно сказать, насколько хорошо потом Влад разбирался в научных концепциях отчима, но некоторые философские категории он все же усвоил и потом успешно жонглировал соответствующими терминами в дискуссиях с одноклассниками. Правда, не всегда их с отчимом вечера протекали столь благостно. Так, после событий в поликлинике старшему Тверинцеву прислали письмо из гимназии.

– Ну что же ты натворил, Владушка, – произнес Николай по прочтении письма, горестно взирая на сына. – Ну к чему нам лишние конфликты на пустом месте? Зачем тебе казенный инструмент-то было портить?

– А чего он мне им в рот полез? – возмущенно ответил Влад. – Что, у меня зубы болят, что ли! Да еще он эту фиговину перед тем, похоже, в спирте держал, мне несколько капель в рот попало… Знаешь же, что я спиртного не выношу! Да ты же сам говорил, что не доверяешь государственной медицине!

– Послушай, Влад, никто же не заставляет тебя у него лечиться! Единственное его право – это проверить состояние твоих зубов. А это уже, извини, государственная политика – каким образом отслеживать здоровье несовершеннолетних граждан страны. Я тут не властен. Мог бы, в конце концов, и потерпеть немного, от тебя бы не убыло! А уж причинять материальный ущерб поликлинике ты точно никакого права не имел! Придется, видимо, мне тебя сейчас как следует наказать.

– Ну и ладно, ну и наказывай, – бесстрашно вымолвил Влад. К наказаниям от Николая он уже успел притерпеться. Обидно было, только когда, по мнению мальчика, ему доставалось не за дело. Но и у этих неприятных процедур все же имелся свой плюс. Когда они заканчивались, Николаю, по обыкновению, становилось жалко наказанного пасынка, и он принимался всячески утешать и даже ласкать его, к немалому удовольствию последнего.

Глава 3. Мальчик не от мира сего

Еще четверть века назад московский район Северный был глухой окраиной столицы, фактически все тем же поселком городского типа, каким он когда-то вошел в ее состав. Сюда вела только одна асфальтированная дорога, по которой очень редко ходили рейсовые автобусы, о метро здесь даже не мечтали. Но поселку внезапно выпала счастливая карта: сравнительно чистый воздух, отсутствие серьезной промышленности и лес прямо за окраиной привели к тому, что Северный стали застраивать не серийными многоэтажками, а престижными коттеджами, и за прошедшие годы он превратился в один из самых престижных и зажиточных районов Москвы. Именно здесь видный московский коммерсант Сергей Разломов отгрохал свой особняк, и именно сюда он привез из столь странно закончившейся для него деловой поездки троих мальчиков вместе с их матерями. Одной из них, Светлане Ивлевой, предстояло стать его женой, а ее сыну Алеше, соответственно, его официальным сыном. Двух других женщин Сергей Павлович оформил домработницами, прежнюю же прислугу поспешил рассчитать, хотя прежде не высказывал к ней никаких особых претензий. Уволенные списали это на прихоти новой пассии их хозяина, вытащенной им откуда-то из тверской глубинки и бог весть каким способом там его околдовавшей. Правда, что скрывать, Светлана Ивлева обладала какой-то утонченной красотой, какую нечасто встретишь и в московских богемных кругах, где временами вращался Разломов. Новые домработницы явно были ее подругами, неудивительно, что новоиспеченная госпожа Разломова и в Москве захотела видеть рядом с собой знакомые лица.

Впрочем, дети всей этой провинциальной компании у всех видевших их вызывали куда больший интерес, поскольку просто не вписывались ни в какие рамки. Сын Светланы словно сошел с какой православной иконы: тощий до прозрачности отрок с невероятно миловидным личиком, на котором очень редко можно было увидеть улыбку. На тоненькой шейке Алеши всегда висел православный крестик, тогда как остальные пришельцы из Кесарева не утруждали себя ношением каких бы то ни было религиозных символов. Второй мальчишка, Василидис Теодовракис, являл собой великолепный образец развязности. Он не утруждал себя ношением лишней одежды, ходил по особняку в одной набедренной повязке, взгляд его нахальных изумрудных глаз мгновенно вгонял в краску не только взрослых, многое что в жизни повидавших женщин, но даже и мужчин! Еще не успевшая покинуть особняк прежняя прислуга с удивлением замечала, что именно к этому пареньку их хозяин проявляет особую симпатию. Уж слишком часто Сергея Павловича можно было увидеть беседующим с Василидисом, при этом рука мужчины либо лежала на колене юного собеседника, либо обнимала его за плечи. Когда Сергей разговаривал с Алешей, ничего подобного не отмечалось, более того, мальчик обычно говорил с отчимом, опустив очи долу. Третий парень, Петр Каменцев, остался для бывших разломовских работников настоящей загадкой, поскольку никто из них так ни разу и не увидел его лица. Оно постоянно было закрыто длинными черными волосами. Но они ощущали какую-то жуткую силу, исходящую от этого мальчика, и старались никогда не задерживаться с ним в одном помещении. Когда последний из прежних работников Разломова покинул территорию особняка, дом окончательно накрыло покровом тайны.

Из всех средних школ, расположенных в районе Северный, самой престижной считалась 1213-я. У нее не было пока ни старинных традиций, ни длинного списка выпускников, многого впоследствии добившихся в жизни и прославивших тем самым родное учебное заведение. Но зато 1213-я была построена по новейшему проекту и напичкана самым современным учебным оборудованием. Статус государственной школы не мешал ей принимать щедрые спонсорские взносы от родителей учащихся, а обитавшим в Северном нуворишам, соответственно, отдавать сюда на обучение своих отпрысков. Короче, здесь уже успели повидать всякое, но появление юного Алеши Разломова не вписалось ни в какие школьные каноны.

Когда классная наставница ввела в класс и представила седьмому «А» их нового соученика, приемного сына крупного предпринимателя Разломова, все девочки класса дружно ахнули. Такого красивого мальчика им не доводилось видеть и на страницах глянцевых журналов. Конечно, перед зачислением в школу Сергей Павлович постарался принарядить пасынка, и Алеша был одет с иголочки, но этим здесь никого было не удивить. Но вот лицо! Тонко очерченное, белое без единого пятнышка, словно его обладатель все лето провел в затененном помещении и ни разу не выходил на солнце, при этом невероятно одухотворенное. Большие голубые глаза мальчика были прикрыты длиннющими пушистыми ресницами, загнутыми на концах. Мальчик явно робел, не знал, куда деть руки и не поднимал глаз, в общем, вел себя совсем не так, как положено сыну торгового магната.

Новичок с ангельской внешностью, естественно, вскоре удостоился и персональных знаков внимания со стороны нескольких классных красавиц. Увы, все они остались без ответа. Получая записочки, Алеша всякий раз мучительно краснел и старался побыстрее от них избавиться, попытки втянуть его в разговор оказались не более удачными. Он доброжелательно отвечал на вопросы, но стоило беседе хоть сколько-нибудь приблизиться к какой-либо интимной теме, мальчик немедленно замыкался в себе и лишь тихонько бормотал в ответ, что это грех, он не может об этом говорить. Когда же на второй день Алеша принялся выяснять у девчонок, где здесь ближайший православный храм и хороший ли там батюшка, потому что он, Алеша, по независящим от него причинам уже два месяца как не исповедовался, те окончательно махнули рукой на этого шизанутого и меж собой прозвали его Исусиком, не забывая, впрочем, выпрашивать у него всякие мелкие услуги. Добрый Алеша никому не отказывал.

Со сверстниками мальчишками дела у Алеши пошли еще хуже. Зная о том, кто его отчим, они сперва несколько настороженно к нему приглядывались, но вскоре убедились, что он совершенно безответен. Быстро выяснилось, что он, по их понятиям, «не пацан» – не болеет ни за какую спортивную команду, не разбирается ни в современной музыке, ни в технике, и что уж совсем противно – ни в какую не желает участвовать в «мужских» разговоров. Стоило кому-то в присутствии Алеши сказать какую-нибудь скабрезность или попросту выругаться матом, как бедный парень тут же пунцовел и затыкал уши. Сперва над ним только смеялись, потом стали целенаправленно издеваться. Словесные нападения быстро дополнились физическими. Тут выяснилась еще одна особенность Алеши – он никому не давал сдачи. Даже кулаков в ответ не сжимал. Когда его больно пихали и провоцировали на драку, мальчик демонстративно закладывал руки за спину и с вызовом смотрел на обидчиков: «Нате, бейте!» Били, конечно, почему бы и не побить, если твердо знаешь, что жертва не ответит. Алеша стоически терпел боль, не унижаясь перед агрессорами, разве что иногда в его глазах выступали слезинки. Как ни удивительно, мальчик ни разу не пожаловался на обидчиков ни отчиму, ни даже кому из учителей.

Некоторые особо наглые одноклассники Алеши скоро поняли, что его можно использовать не только в качестве объекта для безнаказанных издевательств, но и как постоянный источник материальных благ. Разломов-старший не слишком любил навязанного ему пасынка, но в карманных деньгах не ограничивал и в школу экипировал его по первому разряду. Сперва Алеша по первой просьбе раздаривал одноклассникам свои ручки и карандаши, при нужде восполняя их нехватку за счет собственных средств, но потом это приняло характер целенаправленного вымогательства. От алешиных одноклассников о новом источнике наживы стало известно и старшим школьникам, и главари местной шпаны поспешили взять дело выкачивания денег из разломовского сынка в свои руки. Особенно старался некий Пашка Арсентьев, ученик десятого класса и по совместительству неформальный лидер мелкой группки футбольных фанатов, гроза школы, хотя и происходил из хорошей семьи.

Несчастному Алеше прежняя его жизнь в Кесареве казалась теперь настоящим раем. Там ему не дарили дорогих подарков, которые, впрочем, у него здесь все равно потом отнимали, но там к нему никто и не цеплялся. Чуть что, и за спиной Алеши вырастали Влад и Корней, которые могли заставить ходить по струнке любого кесаревского хулигана. Они и сами бывало подшучивали над непрактичностью и чрезмерной уступчивостью Алеши, но это так, по-доброму, даже глупо на них за это обижаться, зато после первого класса никто из кесаревских пацанов даже пальцем не осмеливался тронуть Алешу, находящегося под такой защитой. Здесь же он вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. Конечно, дома есть еще Василидис, которого Алеша страшно стеснялся (и были на то причины!), и Петр, коего Алеша откровенно побаивался, но ведь им все равно запрещено покидать дом, и они ничем не смогут помочь Алеше в его школьных делах…

При этом мальчик до болезненности ответственно относился к своим обязанностям. Василидис с Петром не имеют возможности посещать школу? Значит, он должен учиться за всех троих! То есть он должен усваивать весь школьный материал, все объяснения учителей, причем, по возможности, на отлично, а потом уже дома пересказывать все это товарищам. Это при том, что Петр откровенно туповат, а интересы Василидиса лежат в совершенно другой плоскости. Жаль, конечно, что он не Стив и не Марио, ему не так легко все дается, но это его крест, и он его не бросит! Небольшим утешением для Алеши служило то, что он-таки отыскал в окрестностях Северного сельскую церковь и теперь регулярно ходил туда на службы.

Но и бедствиям когда-то наступает предел. В один далеко не прекрасный день у Алеши отняли (то бишь заставили «подарить») последнюю шариковую ручку, а незадолго до этого вытрясли из него все деньги. Идти за вспомоществованием к отчиму было неловко, ведь очередную, весьма приличную для мальчишки сумму тот выдал Алеше совсем недавно, и дома перед очередными совместными занятиями мальчик, заранее покраснев, спросил Василидиса, нет ли у того случайно лишней ручки.

– А свои ты куда все задевал? – удивился тот. – Ведь Сергей их столько тебе понакупал! Раздарил все, что ли?

– Да, раздарил, – чуть слышно ответил Алеша, опустив голову.

– И денег купить новую тоже что ли нет?

Алеша в ответ лишь печально вздохнул и отрицательно помотал головой.

– Та-ак… – протянул Василидис. – Даже если ты милостыню раздавал, то все равно хоть что-то себе оставил бы, в азартные игры ты принципиально не играешь, значит, что? Значит, кто-то их у тебя отнял. Кстати, постой-ка, а чего это ты вчера в мамашину косметичку лез? Только не говори, что за маникюрными ножницами! Небось пудра потребовалась, чтобы синяк скрыть!

Василидис решительно провел ладонью по лицу Алеши и, действительно, обнаружил скрытый под толстым слоем пудры синяк.

– Говори, кто тебя?

– Не стоит о них говорить, – пробормотал Алеша. – Они же все равно только себе хуже делают, грех на душу берут. Их, может, даже пожалеть надо, что они пребывают в неведении и не в состоянии понять, что торят себе дорогу в ад. Я им пытался это объяснить, но…

–…Но они не поняли, и съездили тебе по физиономии! – прервал его Василидис. – Пока ты пытаешься спасти их бессмертные души, они грабят тебя каждый день. А ведь деньги, что они с тебя стрясают, не тобой заработаны! Их тебе Сергей дает, и вовсе не для того, чтобы на них шиковала всякая сволочь. Говори, сколько их!

– Ну, трое…

– Имена знаешь?

– Знаю, что главный у них Паша Арсентьев, его вся школа знает, а остальные… Он их только по кличкам зовет, даже повторять противно…

– Значит, Паша Арсентьев… Петя, по-моему, тебе пора с ним разобраться!

– Ты забыл, что нам запрещено покидать территорию особняка? – ответил Петр. – Думаешь, Николай Игнатьевич зря нам это условие ставил?

– Так ты предпочитаешь ждать, когда нам сюда доставят алешин труп?! Тебе ведь специально было указано охранять Алешу! Хорош охранник, нечего сказать!

– Ладно, убедил! – Петр стремительно поднялся со стула. – Алешка, когда эта кодла в очередной раз захочет что-то с тебя поиметь, назначишь им встречу поздно вечером на улице. Остальное – не твоя забота.

– Ребята, ну не трогайте вы их, а? – взмолился Алеша. – Я лучше им сперва объясню, что если они продолжат лезть ко мне, то им теперь будет плохо.

– Хватит, ты им уже объяснял! – отрезал Василидис. – Такие все равно слов не понимают. Кстати, увещевая их, ты нарушаешь заповедь своей любимой книги: «Не сыпьте бисер перед свиньями!» В общем, с этими свиньями теперь пусть разбирается Петр, а твоя главная задача – случайно не попасть кому под кулак! А пока, так и быть, дам тебе свою ручку. Но учти – в первый и последний раз, хватит быть добреньким за чужой счет.

Алеша печально кивнул в ответ.

Неделю спустя Пашка Арсентьев с двумя дружками потребовал у Алеши очередной дани. Тот в ответ краснел, мялся, но, наконец, выдавил из себя, что сможет принести деньги только в десять вечера, когда отец уйдет на вечеринку: «А то он сейчас за мной следит, из дома не выпустит».

Пашка выразительно помотал перед носом Алеши тяжелым кулаком, но, поняв, что прямо сейчас добыть у данника деньги все равно не удастся, согласился на вечернюю встречу.

Жертву свою Арсентьев с приятелями поджидали в согласованном месте. Без пяти минут десять худенькая алешина фигурка действительно замаячила в конце улицы. Вместе с ним шел еще какой-то пацан, повыше Алеши и куда шире в плечах, но все равно уступающий в габаритах самому Пашке. Лицо незнакомого пацана было скрыто за длинными черными волосами.

– Здорово, Леха! – произнес Пашка, когда те двое приблизились. – А что это за чучело ты с собой притащил?

«Чучело», тем временем, оттерло Алешу плечом и подошло к Пашке на расстояние шага.

– Слушай, ты! – произнесло оно. – Начиная с завтрашнего дня, ты и твои шестерки не приближаетесь к Алеше и на пушечный выстрел, а все, что у него отняли, вернете, понятно?! А если нарушите это условие – из-под земли достану, узлом завяжу и рычать по-собачьи заставлю!

Обомлевший от такой наглости Пашка поднял руку, чтобы выдать охамевшему пацану оплеуху, но тот перехватил его руку и с такой силой ее вывернул, что Пашка заскрипел от боли зубами и действительно чуть не завязался узлом.

– Теперь понял, или надо продолжить? – осведомился волосатый пацан. Его голова вплотную приблизилась к пашкиному лицу, от нее словно исходила какая-то жуткая энергия, глаза незнакомца буквально прожигали Пашку насквозь, хотя по-прежнему были скрыты за густыми черными волосами. Пашка почувствовал сильнейшую головную боль, но все еще пытался трепыхаться.