Текст книги "Откровения секретного агента"

Автор книги: Евгений Ивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

В это утро я решил свозить их в порт Ильичевск познакомить с работой порта и дать им возможность продумать вопрос, как бы они могли вывести из строя такой огромный порт. Фантастика, да и только!

В казарме на первом этаже меня остановил дежурный лейтенант и сказал:

– Там капитан Федоров наверху зверствует!

Я бросился вверх по лестнице и уже в начале коридора услышал рыкающие команды Марата:

– Стоять надо, как бамбук! А ты согнулся, как кочережка, мать твою так! Голову задирай! Унитаз сраный!

В большом зале, используемом для спортивных занятий, я появился в ту минуту, когда Марат объяснял африканцам важность строевой подготовки. Делал он это без переводчика и поэтому нажимал на матерные слова:

– Без строевой выправки вы ни хрена ничего не стоите! Вы дерьмо, не солдаты! Вот ты как стоишь? Скрючилась. Как хер после бабы. А надо, чтобы твою грудь видел четвертый человек. Ну, какая это грудь! – скривился Марат, потрогав грудь негритянки. Вот у тети Раи из столовой, видела, наверно, вот это сиськи, их даже самый последний в строю увидел бы. Это маяк, а не грудь!

Он был пьян и молол все, что приходило в его затуманенный спиртным мозг. «С утра уже набрался», – подумал я, еще не решаясь вступить в его учебный процесс строевой подготовки.

– И жопу не выпячивай! – Он погладил ее худой зад и, не отрывая руки, добавил: – Конечно, какая это жопа! Вот у тети Раи из столовой, знаешь ее? Жопа так жопа! Двумя руками не обхватишь.

Со своими воспитательными сентенциями он как раз попал на Юдифь, которая мечтала первый раз отдаться красивому белому мужчине. Поэтому она с удовольствием терпела поглаживания зада белым капитаном. Правда, он был далеко не красавец: лысый и в возрасте, да еще с белыми пятнами ветлиго на теле. Но она терпела и слегка загадочно улыбалась, показывая свои ослепительные зубы. А Марат уже забыл о строевой подготовке, гладил ее зад и вздыхал:

– Какая жалость! Какая жалость! – о чем-то сожалел капитан, наверно, об отсутствии места, куда бы он мог повести негритянку. Настал момент прервать всю эту строевую капитанскую блажь. Я прошел в середину зала и скомандовал:

– Занятия окончены, отдыхайте. Через час мы поедем в крупнейший в стране морской порт Ильичевск.

Я повернулся к Марату и увидел вспыхнувшую в его глазах пьяную ярость.

– Да я тебе знаешь, что сделаю! – прорычал он злобно.

Но я решил прервать его выступления по поводу кары и отрезал:

– Иди, скотина, проспись! Нажрался, как свинья, и лезешь лапать наших товарищей по борьбе! – с насмешкой добавил я. Но, видно, не укротил этого самодура. В принципе, он основательно завалился: завтра я положу на стол генералу рапорт, и с Маратом будет покончено. Он перестанет сидеть в засаде, подлавливая меня.

– Дежурный, – обратился я к лейтенанту, который тоже поднялся сюда, – возьмите наряд и отведите капитана в дежурную комнату. Вызовите машину и отправьте его домой.

К моему удивлению, капитан не стал сопротивляться и покорно пошел за лейтенантом.

Утром в понедельник я подал генералу рапорт, что капитан Федоров, будучи пьяным, на глазах у всего отряда лапал африканского товарища женского пола за заднюю часть ниже спины и за груди.

Вечером мне позвонил Владик и просил приехать. Дома у него я застал Федорова. У него был вид побитой собаки. Он глядел на меня, а в глазах стояли слезы. И мне сделалось не по себе.

– Толя, – сказал Владик, – Марат просит у тебя прощения.

Капитан согласно закивал головой, не отводя глаз от моего лица.

– Пойди погуляй, – махнул ему рукой Владик.

И капитан мгновенно выскочил из комнаты.

– Он сволочь и подонок, – констатировал Владик. – Но ты забери у генерала рапорт. Не его жалко, а его жену и детишек. Жена часто в психушке сидит, а двое детишек на его шее. Он им обеды носит из курсантской столовой. Единственный кормилец, боится потерять место и старается показать свое рвение доносами. Я прошу тебя, возьми　рапорт. Он будет тебе верным псом до гроба. Я ему сказал, чтобы никаких телег и подсиживания.

– А как я заберу рапорт?

– Очень просто: идешь к генералу и говоришь: «Возвратите мне рапорт, я передумал», – вполне серьезно и уверенно сказал Влад.

– Владька, ну ты даешь! А генерал скажет: «Дело сделано!»

– Ничего он не скажет, он умный генерал. Зачем ему скандал?

На следующее утро я был у генерала. Он посмотрел на меня и ухмыльнулся: еще не дождавшись моей просьбы, видно, знал, о чем пойдет речь.

– Я бы хотел забрать рапорт.

– Что, он пообещал больше не лапать африканского товарища женского пола? – показал генерал, что не лишен чувства юмора.

– Пообещал, – ответил я и добавил: – Там и лапать-то нечего, он все с тетей Раей из столовой делал сравнения.

Генерал засмеялся, вытащил из стола рапорт и протянул его мне. Инцидент был исчерпан. Федоров стал верным псом и ни разу не тявкнул в мою сторону, пока я служил в Одессе.

Жизнь моя была монотонной, однообразной, вечерами я бывал в компании чекистов, у которых всегда имелись поводы для встреч. Я там стал уже окончательно своим человеком. Меня не стеснялись, обсуждали всякие операции, которые проворачивали. Анализируя информацию, я пришел к выводу, что по алмазам задействован очень малый круг. Но перевозками всяких драгоценностей занимались многие. Как правило, это были частные случаи. Когда еврейская семья уезжала в Израиль, сначала ценности переправлялись через моряков, а главным образом через чекистов, а потом уезжали члены семьи. Этот бизнес являлся довольно прибыльным и не считался зазорным, а тем более преступным.

Информации я накопил огромное количество, она распирала меня, но что с ней делать – я не знал. Она тяготила меня, требовала действий, но холодный рассудок твердил: «Не лезь под топор». И я молчал.

Как-то раз я зашел пообедать в речной ресторан. Огромные лопасти вентилятора приятно обдавали воздухом, делая существование в жаре сносным. Я оглядел полупустой ресторан и вдруг увидел, как в зал вошел стройный, подтянутый, в дорогом костюме, знакомый мне человек – это был генерал Шеин, мой бывший шеф по Каиру. Он оглядел зал, я поднял руку, Шеин сразу меня увидел и, улыбнувшись, пошел к моему столику. Я был очень рад этой встрече.

– Какая неожиданность! Ты ли это, Толя? – искренне воскликнул генерал, и мы крепко пожали друг другу руки.

Он сел напротив меня, его лицо излучало искреннюю радость. Загорелый, с седыми волосами, он производил впечатление респектабельного мужчины. Наверно, и в форме генерала он бы производил такое же впечатление.

– Ну, рассказывай! – предложил он мне право на исповедь. – Что-то лицо у тебя грустноватое. Раньше ты таким не был.

– Раньше я работал, а теперь служу. А в службе эмоции только мешают, – сказал я без особого энтузиазма.

– Неудачно женился?

– Не женат.

– Говорят, у тебя была пассия в Каире. Родственница каких-то высокопоставленных. Или это сплетня?

– Нет, не сплетня. Только жить всю жизнь не с высокопоставленными.

– Тут ты прав. Так что же случилось с тобой, Толя? Обижают по службе? Так я могу и повлиять. Кое-что мы еще можем.

– И тут у меня все о’кей! – Я не решался даже заикнуться о том, что узнал. Я просто боялся, хотя и доверял генералу всегда.

– Товарищ генерал, вам можно выпить со мной шампанского?

– Отчего же нет? Я думаю, мы могли бы и чего-нибудь покрепче.

– Тогда у меня есть предложение. Поедемте ко мне, там мы будем одни, и я вам расскажу такое, что волосы у вас встанут дыбом, – вдруг решился я и теперь уже знал, что ничем меня не остановить. Именно Шеин мог быть　тем человеком, с которым я мог поделиться всем, что знал, и своими сомнениями.

– Хорошо! – бросил он коротко и поднялся. Мы пошли к выходу, ничем не осчастливив официанта, который слишком долго копался и не спешил нас обслужить.

Перед выходом генерал сделал кому-то едва заметный знак, но я был слишком хорошо натренирован, чтобы этого не заметить. «Очевидно, шофер, – подумал я, – поедет за нами».

Мы сели в мою «Волгу» и сразу помчались по набережной. Следом пошла черная «Волга», но я быстро от нее оторвался.

Шеин, конечно, видел, какие зигзаги я проделал, но ничего мне не сказал. Мы остановились перед подъездом моего дома и поднялись на шестой этаж. Я пропустил вперед генерала и закрыл дверь. В холодильнике кое-что было, не так, как у Владика, но все же – и выпить, и закусить нашлось.

О деле мы пока не говорили, и лишь после второй рюмки коньяка Шеин сказал:

– Ну?

– Не знаю, с чего начать.

– Начинай с главного, что тебя больше всего потрясло.

– Я оказался в среде преступников, защищенных броней КГБ. – И я подробно изложил Шеину факты. Он меня не перебивал. Я принес из туалета дневник погибшего майора, генерал и его прочитал, не произнося ни единого слова. Потом он налил в рюмки коньяка и предложил выпить. Мы выпили, закусили, и только после этого Шеин сказал:

– Ты, наверно, посчитал нашу встречу случайной? Для тебя она случайна, но спланировал ее я. Мы выжидали, пока ты куда-нибудь поедешь – надо было проверить, не пасут ли тебя. И только после этого я пришел на эту встречу. Твое участие в операции было запланировано, но ставить тебя в известность мы не спешили. О том, что в одесской чека творится неладное, известно Генеральному, и он дал добро. Нам надо знать всю глубину этого преступления, его охват, воздействие иностранной разведки. Ты абсолютно прав: каждый, кто хоть раз возил червонцы, уже попал в поле зрения ЦРУ и мог быть объектом для вербовки. Мы ничем не застрахованы от того, что американцы могут иметь свою агентуру в одесском КГБ. Эту операцию по выявлению положения в КГБ поручили нам, Главному разведывательному управлению, потому что связи из Одессы тянутся в центральный аппарат КГБ. Я решил, что было бы неплохо внедрить тебя в их структуры. Наш человек должен был тебя познакомить с некоторыми сотрудниками КГБ, а дальше – ты бы сам развернулся. Но получилось по-другому: пока наш человек раскачивался, ты сам установил контакты с сотрудниками КГБ, и довольно надежные, судя по твоему сообщению. Скажу тебе откровенно: алмазы – это что-то новенькое в нашем деле. Только этим заниматься будут другие. Свет клином не сошелся на тебе. Думаю, надо отозвать тебя из Одессы, хотя очень заманчиво поработать на алмазах. Как ты думаешь, какую роль хотел тебе отвести Владик? Ты об этом думал?

– Думал. Судя по тому, что он интересовался моими стрелковыми способностями и пообещал дать мне возможность попробовать на людях, моя роль – ломовая: кого прикажут – убрать!

– Именно поэтому я и думаю, что тебя следует отозвать из Одессы. Повяжут кровью, а не выполнишь, самого уберут, как майора. А ты мне нужен живой в Москве.

– Почему вы меня сразу не ориентировали еще в столице?

– Операция очень серьезная и крупная, надежность людей должна быть стопроцентная. Ты не обижайся, я тебе верил с самого начала, а руководитель операции сказал, чтобы мы хорошо присмотрелись к тебе. Одно дело за границей, другое – здесь. Вкусишь сладкой жизни, сдружишься и предашь. Не дергайся, я называю вещи своими именами. Провалить такую операцию – ущерб неописуемый. Тебя в Москве держали три месяца, потому что изучали. Поверили, но подстраховались. Главное – я в тебе не ошибся: ты пришел ко мне. Напиши подробнейший отчет с именами, монологами, диалогами – всю, всю информацию, даже малозначительную. Ты знаешь, что такое информация, даже малозначительная. По алмазам и перевозкам драгоценностей особо.

– Я теперь понимаю, почему Владик стал вдруг проявлять заботу о Федорове. Это человек из ГРУ в училище. Такого могут приспособить к пистолету, у него отчаянное положение, забитый, затравленный и материально нуждающийся.

– Я подумаю, что для него можно сделать. – Генерал умолк и задумался. Мне показалось, что в эти минуты его здесь не было, он куда-то мысленно ушел. Через пару минут Шеин посмотрел на меня внимательно и спросил: – Надеюсь, ты не держишь зуб на Визгуна? Он порядочный человек и преданный Родине, партии и нашему делу.

Генерал взял бутылку и налил наши рюмки до краев. Он кивнул мне, побуждая взять коньяк. Затем встал и, наклонив голову, простоял несколько секунд. Я тоже встал, хотя и не знал, для чего.

– Давай помянем Бориса Ивановича. Пусть его светлая душа не мучается на земле! – произнес он печально-торжественно.

Я опешил. Поминать Бориса Ивановича? Но почему? Я уставился на генерала очумелыми глазами.

– Как помянем? – воскликнул я, ошарашенный тем, что генерал не шутил по поводу поминания.

– Погиб он в Иордании. Убил его снайпер. Очевидно, арафатовский бандит… боевик, – поправился он, хотя в душе точно считал неуправляемых боевиков Ясира Арафата бандитами, которые стреляли в каждого, кто был с белой кожей. – Вскоре после твоего отъезда у нас возникла критическая ситуация в Хашимитском Королевстве Иордании. Надо было туда вмешаться и наладить связи между группами и лидерами. Борис Иванович попросил послать его. Я решил, что он подходящая кандидатура, и дал ему переводчика. Вот и все! Обратно он не доехал. Переводчик вел машину, а Борис Иванович сидел на заднем сиденье. Приняли за большого начальника. Ты же знаешь неписаное правило, что начальник никогда не сядет рядом с шофером. Вот и все! – повторил Шеин. – Давай помянем. – Он одним духом проглотил коньяк. Я последовал за ним, все еще с трудом осмысливая случившееся.

– А жена, эта красавица, похожая на Наталью Фатееву?

– Я сам ее с дочкой провожал в Александрию. Будешь в Москве – навести, она будет рада товарищу своего мужа. Тем более, она тебя ценила.

Эта печальная новость испортила мне настроение, хотя я сознанием понимал, что в нашей работе иногда светит и смерть. Мог и я оказаться на месте Бориса Ивановича, потому что меня бы Шеин послал в Иорданию одного. Но, как говорится, «судьба играет человеком», кому суждено　быть повешенным, он и в океане не утонет. Какая у меня судьба – лишь один Господь Бог знает! Пока я был под его защитой.

Шеин, видя мое настроение, переключил мои мысли на наши дела:

– Скажи, что бы ты на моем месте проделал для успеха операции по раскрытию этой группы одесских чекистов? Давай от фонаря хотя бы!

– Зачем от фонаря? Я размышлял об этом, делать-то было нечего. Прежде всего взять под контроль меняльные лавки в Бейруте. Таких, которые обеспечивают наших моряков долларами, там немного. Завербовал бы одного-двух. Через них проверил бы весь плавающий за рубеж контингент чекистов, по фотографиям. Обличительные объяснительные записки на каждого по червонцам.

– А если они завербованы вражеской разведкой?

– Я думал над этим. Даже если менялы завербованы, мы должны хорошо им заплатить, и они сработают на нас. Хорошо заплатим – узнаем, кто их завербовал и какие выполняются задачи.

– Мыслишь верно! Мне нравится. Начинать надо оттуда.

Из такого заключения я понял, что ГРУ уже провело всю эту работу. Как там проделано и кем – мне никогда не узнать, но разработка велась, конечно, не на уровне майора.

Мы расстались глубоко за полночь. Шеин нетвердо держался на ногах, сказывался слабый в этом отношении опыт. Я поддерживал его, и мы медленно спускались пролет за пролетом вниз – лифт, как всегда, ночью не работал. У подъезда стояла черная. «Волга» – это ее я сбросил с хвоста, когда мы ехали из ресторана.

Как я ни был пьян, но мысли прорезались и трезвые. Я беспардонно возомнил, что проник в преступную группу кагэбэшников и взорву ее даже один, ценой своей жизни. У меня и грана мысли не было, что я уже являюсь винтиком в грандиозной операции. И в то же время я был рад, что переложил со своих плеч огромную ответственность, хотя тщеславие вонзило свои острые шипы в мое самолюбие: как же! Я сам, один проник, собрал ценную информацию. Правда, цена ей была грош, потому что использовать ее я бы не смог. И сделать без Шеина ничего не смог бы.

Приказ на меня пришел быстрее, чем я думал: уже на третий или четвертый день по ВЧ в адрес командующего　Одесским военным округом поступил циркуляр о моем немедленном откомандировании в распоряжение Генерального штаба Вооруженных Сил с целью направления меня в служебную командировку за рубеж.

Последняя фраза о командировке за рубеж явно сочинялась Шеиным и предназначалась для Владика, чтобы он окончательно поставил на мне крест. Лишь бы Владик или кто над ним не подумал, что я слишком много знаю и как бы ненароком не проявил где-нибудь эти знания. А собственно, что я знаю? Про алмазы? Немного, и в то же время много, как посмотреть. С одной стороны, это легковесная, можно сказать, полупустая информация: кто-то Нюме предложил отвезти в Бейрут необработанные бриллианты и заработать на этом тысячу долларов, а поторговавшись с Нюмой – и побольше. Владик знал об этом предложении. Ну и что? А он меня проверял на предмет преданности Родине. И для этой цели использовал Нюмку. Вот и дохлая информация. Ничем Головин не опасен. Пусть живет!

Взгляд с другой стороны: шла проверка использования меня в качестве кого-то в преступной группе контрабанды алмазами, в которой задействованы некоторые сотрудники Одесского КГБ. А так как Головин из ГРУ, работал за рубежом, а значит – не дурак, может многое домыслить, и выпускать его из Одессы живым нельзя. Значит, следует повести себя так, чтобы не только успокоить Владика, но и дать ему надежду на дальнейшее мое использование в его преступном бизнесе. Если же он завербован иностранной разведкой, он сдаст меня своим хозяевам как перспективного агента, надо только получить компру и завербовать.

– Владик, я очень расстроен! Меня отзывают в Москву и направляют куда-то за рубеж, – сказал я прямо в лоб ему, как только мы встретились.

– Какая жалость! – воскликнул он искренне. – Я уже кое-что для тебя придумал и согласовал. Придется переигрывать. Жаль!

«Согласовал»? – вот это здорово! Есть кто-то здесь в Одессе, с кем он согласовывал мою судьбу. Уж не с Наумом ли Моисеевичем? Нет! Все они мелкие сошки, исполнители разного ранга, но исполнители. А шеф? Кто он? В солидном кабинете за солидным столом или прозрачный, как туман, незаметный в толпе, по виду пришибленный жизнью, а на деле ворочающий миллионами и　распоряжающийся жизнями людей Корейко? Нет! Это мощная фигура, бездушная как машина, может быть, в самом Комитете. Есть же Жора там, Шеин сказал, что его фамилия Варейкис. Он имеет связи с Москвой. Но Жора повязан червонцами, и к Председателю в кабинет входит, открывая дверь ногой. Может быть, Жора возглавляет и алмазы, а руководит всем Председатель. Договорился до абсурда! Алмазы из Якутии – кто-то где-то двигает главные рычаги. Да черт с ними, с алмазами! Шеин даст этому нужный импульс.

* * *　

…С Региной я познакомился в кафе «Волна». Она сидела за столиком с пожилой матроной, словно мама и прехорошенькая дочка. Я сел к ним за столик, сделал заказ, и почти сразу же мы познакомились. Поболтали о погоде, о море, яхтах – Регина любит яхтспорт, – о музыкальных группах, тут она не уступала мне в знаниях. Оказалось, что у нас общие вкусы на еду. Она сравнительно неплохо говорила по-английски – в Одесском университете дают хорошие знания. Я поломался с языком, прикидываясь большим слабаком: надо же было дать ей какое-то преимущество. Они с «мамой» бегло обсудили мою личность, а я притворился, что плохо их понимаю. Потом «мама» сказала Регине:

– Этот парень тебе подходит, не упускай его. Он приехал на машине, я видела.

Такая прямолинейность меня слегка покоробила, но я отнес это за счет элементарной беспардонности старой одесситки. Регина на ее рекомендации загадочно улыбнулась, подчеркнув, что я ей нравлюсь. Я мог бы ответить по-английски, что поражен ее внешностью. Она была действительно необыкновенной: красиво посаженная головка на длинной, как у восточных женщин, шее, полноватые капризные губы и убийственные, как у Иммы Сумак, глаза – вытянутые, полуприкрытые веками, темно-карие, блестящие, словно купающиеся в слезах. Волосы, каштановые, высоко подняты и прихвачены какой-то замысловатой заколкой. Грудь у нее была не африканки и не тети Раи – красивая и высокая, что было удивительным при ее　идеальной фигуре. «Мама» вдруг поднялась и сказала, что она опаздывает по своим делам, оставила нас вдвоем к моей вящей радости и заметному удовольствию Регины.

– Я от нее устаю! – сказала облегченно Регина. – Мы вместе работаем в лаборатории, и она считает своим долгом устроить мою судьбу.

– Что же это за лаборатория, где сотрудники говорят по-английски? – удивился я для того, чтобы узнать, где она работает.

– Это портовая санитарная служба. Нам приходится иметь дело не только с документами и грызунами.

Я пригласил ее в гости, она, не жеманясь, согласилась. Вечером мы встретились у Дюка, гостиница «Одесса» была рядом. Я не хотел вести Регину в квартиру, опасаясь, что вечером придет Нина Сергеевна, и мы будем чувствовать себя неловко. А еще хуже – могла заявиться Кия, что она уже не раз проделывала: приезжала среди ночи, но, к своему разочарованию, заставала меня одного. В такие вечера и ночи она уезжала от меня раздосадованной, потому что в отместку ей я прикидывался очень усталым и сонным и выпроваживал ее домой. Насчет Регины я договорился с Владиком, и он проявил королевскую щедрость, дав мне спецномер в «Одессе».

Я привел Регину в этот номер. Она с восхищением рассматривала картины на стенах, наверно, прикидывалась невеждой, зная заранее, что это все подделки. Цветы, шампанское, конфеты доставили ей не меньшее удовольствие. А потом была любовь! Трудно все это описать или рассказать, но было прекрасно. Я давно ничего подобного не испытывал, может быть, потому, что встречался и спал с женщинами не по любви, а по служебной необходимости и физиологической потребности. И лишь впервые я почувствовал, что главное в наших отношениях не факаться, а ощущать близость, гармонию, наслаждение и уж потом удовлетворение. Через несколько минут она снова хотела нашей близости, и мы снова испытывали такое же наслаждение и удовольствие, как и в первый раз. Тело у нее было упругим, гладким, в нужный момент эластичным. Она была гибкой и охотно принимала любую позу, очевидно получая и от этого истинное наслаждение.

Где-то около полуночи Регина вдруг стала серьезной и сказала:

– Мне надо домой! Я обещала матери.

Мы договорились встретиться завтра вечером, я вывел ее из гостиницы.

– Ты не провожай меня, – сказала она решительно, – дай мне десятку на такси. На транспорте долго добираться.

Я дал ей червонец и расслабленный, умиротворенный пошел в гостиницу. Мне не хотелось ехать домой, и я решил остаться ночевать в номере. Допил полбокала шампанского и едва коснулся головой подушки, как полностью выключился.

Проснулся оттого, что почувствовал чье-то присутствие: у моей кровати стоял улыбающийся Владик.

– Как ночная фея? – спросил он.

– Ничего подобного в жизни не испытывал!

– Давно бы сказал, мы бы тебе выделили из нашего запаса такую кадру, что одуреешь. Чего только не умеет, словно обучалась в спецуниверситете!

Я засмеялся и ответил, что Регина тоже кончала университет.

– А может быть, она из моих кадров. Я таких держу для иностранцев, которые мне очень нужны.

– Нет, это не из твоих кадров. Сделаю ей сегодня вечером предложение – женюсь. Для твоих кадров она слишком скромна.

– Не скажи! Мои кадры – настоящие артистки: надо прикинуться скромницей – прикинутся, что будешь думать – целку встретил. А хочешь, такой хуной предстанут, каких ты не видел и на Ближнем Востоке.

– Собственно, почему мне на ней и не жениться? Узнавать друг друга – это архаизм. Можешь год встречаться, а такую стерву получишь после свадьбы, что не поверишь, что именно с ней встречался целый год.

– Тут ты прав! Вон моя Милка – блядует с кем хочет. Она к тебе не приставала? Ты ей нравишься.

– Я с женами друзей имею лишь дружеские отношения.

– Ну и напрасно. У меня французская натура и отношения такие же: хочет с кем переспать – пусть спит. У меня на нее достаточно фотокомпры, чтобы выгнать. Но у нас дочка, и где найдешь такую, что не будет тебе рога наставлять, особенно в Одессе? Так, по крайней мере, я знаю все ее похождения, и рогов у меня нет.

– А если знаешь, что жена тебе изменяет, то рогов нет?

– Конечно! Это просто демократическая семья: спим, с кем хотим. – Владик засмеялся. – Ну так как насчет твоей пассии? Когда будешь жениться? Я все же ее проверю по своим каналам. Во всяком случае, Регины у меня в картотеке нет. Где она работает?

– В портовой санитарной службе, в лаборатории.

Владик, что называется, сделал стойку: он внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Рост метр семьдесят два, года двадцать два – двадцать четыре, свободно говорит по-английски, разрез глаз восточный, концы век приподняты кверху? Верно?

– Глаза, как у Иммы Сумак, певица есть такая в Перу.

– В словесном портрете нет таких терминов «глаза, как у Иммы Сумак», но у нее действительно такие глаза, полуприкрытые веками. Ее зовут Сара, а псевдоним Злата. Деньги платил?

– Да нет! Дал червонец на такси, она далеко живет, – чувствуя, как на меня накатывается душевное опустошение, отвечал я Владику.

Он весело рассмеялся:

– Узнаю одесских проституток. Они никогда не попросят с тебя деньги за то, что переспали с тобой. Они попросят на такси, и у тебя не появится ощущения, что ты спал с хуной. А живет Сара на соседней улице, возле касс Аэрофлота. Будешь жениться? Или передумал? – весело издевался надо мной Владик.

Он снял телефонную трубку, набрал номер и сказал:

– Там у тебя далеко фотография Сары Лидерман? Будь другом, быстренько подошли их мне в наш номер в «Одессу».

Да, это было большое разочарование, лучше бы Владька не приходил. Он испортил всю идиллию, он помял, потоптал, вытер ноги о мои высокие чувства. Я и без фото уже верил, что Регина – это и есть Сара.

На фотографиях она была в таких позах, в каких факались мы. Только там был другой мужик, пожилой, лысый и с пузом. Когда она делала ему минет, он полулежал с отвалившейся от сексуального экстаза челюстью. А она закрывала свои «иммасумачьи» глаза и держала в полноватых губах его член, будто это было мороженое «лакомка» за шестьдесят копеек.

– Ну что? Жениться будем? Я ей, курве, рот раздеру, чтобы прекратила заниматься проституцией, – разозлился вдруг Владик. – Мы ее под иностранцев подкладываем. Видел, какие кадры получились? А она еще себе подрабатывает. Ей мало, что и мы платим, и иностранцы валюту. А потом подхватит что-нибудь и нашему «другу» подарит! Башку ей оторву! Последний раз прощу, потому что с тобой факалась, а то посажу ее в колонию. Спать можно только со мной! – заключил он весело.

Вопрос был исчерпан, встречаться с ней я больше не собирался, оскорбленный в самых лучших своих чувствах. Конечно, я мог бы на ней завтра жениться, уехать в Москву. И никогда ничего не узнал бы про Злату. Там бы куда-нибудь нас определили, она тоже язык знает. Черт возьми! Вонючая служба! Даже приличную девку скрутили, лишили элементарного удовольствия.

Накануне моего отъезда мы прощались. Собралась компания человек двенадцать в ресторане гостиницы «Одесса». Пили только дорогие иностранные напитки. Из бара принесли четыре бутылки французского коньяка Наполеон, потом откуда-то появились две бутылки мартеля. Я хоть был и пьян, но почувствовал, что назавтра поеду без гроша в кармане. Когда же закончилось прощание, и мы, как выражался Федя, выпили «для усадка» шампанского, оказалось, что счет уже давно оплачен. Как сказала Кия: оплатили еще вчера, неделю назад.

– Нельзя поощрять жуликов. Они не должны забывать, кто тут власть. Им должно быть радостно и приятно, что мы их посетили. Такова се ля ви!

Я не стал артачиться и требовать, что хочу сам заплатить за свою отходную. Меня бы не поняли и подумали, что у меня от счастья поехала крыша, что, покидая Одессу, я стал идиотом. А еще Владька рассказал всем, как я хотел жениться на одесской хуне, его агенте, что полностью убедило всех – я заразный, то есть идиот.

* * *　

В Москве уже была осень: листья пожелтели, кое-где осыпались, и, признаться, такой пейзаж лишал меня хорошего настроения. А все-таки следовало бы радоваться: я　без ущерба для себя выскочил из передряги, границы которой даже не предполагал.

Рано утром я выкатился на машине из ворот училища и при свете фар увидел Марата. Он явно поджидал меня и замахал рукой, чтобы я остановился.

– Хочу тебя проводить до окраины, – сказал он как-то глухо и добавил: – Мы поедем не в сторону аэропорта, а другой дорогой, я покажу, как ехать.

Я не стал с ним спорить и лишь подумал, что знаю единственную дорогу – это трассу. Но Марат был старожил, ему здесь все дороги известны. Мне было ясно: капитан это делал неспроста.

Через полчаса блужданий и поворотов мы наконец-то выбрались за город, но Марат меня не остановил и продолжал молча сидеть рядом. Дорога была в этот час еще не загружена, и я шел со скоростью более ста километров. Лучи фар равномерно бороздили шершавое покрытие дороги. Где-то на двадцатом километре Марат повернулся ко мне и сказал:

– Толя, дальше ты поедешь один. Будь очень внимателен на дороге, никого не подсаживай, даже если это будет красивая девушка. За четыре часа ты дойдешь до Киева, там у поста ГАИ тебя будет ждать мой брат. В Киев не ходи. Он тебя проводит до Московской трассы. Останови, пожалуйста, возле будки дорожников.

– Марат, ты можешь мне что-нибудь объяснить?

– Я уже все объяснил, прощай!

Мы крепко пожали друг другу руки. Не знаю, каким импульсом я руководствовался, но задержал его руку:

– Я хочу подарить тебе свои часы.

– Спасибо! Но мне нельзя их носить. – Он вышел из машины, худой, длинный, военная форма еще больше подчеркивала его худобу, и сразу же исчез из моего поля – зрения, растворившись позади в полумраке. Я не стал размышлять над его поведением, ясно было одно: с момента моего отъезда мою судьбу определял кто-то мне неизвестный, но решивший, что выпускать меня живым далеко от Одессы не следует. Если я все же проскочу эти четыреста пятьдесят километров, то меня должны остановить в Киеве. Значит, принцип простой: тот, кто много знает или, возможно, знает, долго не живет. Почему же не поручили шлепнуть меня Марату? Удобно, выехал со мной, за городом пустынно. Значит, он еще не готов для таких поручений, но оказался свидетелем задания, которое кому-то давали на меня. Не случайно он вывел меня на трассу кружным путем, где-то должна быть засада. Черт возьми! Сюда ехал – на бандитов напоролся, но это первоклашки по сравнению с Владиком и его командой. Обратно еду на мушке снайперской винтовки или под прицелом молодца с кистенем. А Марат? Ай да Марат! Способен не только телеги писать, но и порядочность проявить. За добро – добром. Ну что же, спасибо тебе, капитан. Буду рад, если Шеин выполнит обещание и пристроит тебя куда-нибудь подальше от наших «друзей». Почему же этот таинственный шеф, с которым посоветовался Владик, не клюнул на мою зарубежную перспективу? Ведь заманчиво иметь своего человека за границей, через него налаживать канал переправы алмазов. С чего это ты взял, что ты им нужен где-то за границей? Если речь идет о вербовке, то я ценнее здесь – сотрудник ГРУ, чем там, неизвестно с какой перспективой. Значит, в основе моего «жить или не жить» лежит не контрабанда алмазами или червонцами, а агентурная ценность для ЦРУ. Решили не рисковать и попросту испарить меня. Был Головин – нету Головина. И никто не знает, где он, куда подевался.