Текст книги "Откровения секретного агента"

Автор книги: Евгений Ивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

Вечером мы отмечали мою «прописку» – как положено, выпивали по случаю моего новоселья. Николай Николаевич был явно рад, что появился такой прекрасный повод выпить. Из своих, видимо, постоянных запасов он извлек бутылку водки и бутылку молдавского коньяка КВ. Пил он здорово: мы с Августой по рюмке, а он сразу стакан, потом еще стакан, а когда попытался налить еще, Августа решительно отняла у него бутылку и тихо сказала:

– Николай Николаевич, на сегодня все! И пойдем в кроватку. – Это предложение ее было как нельзя кстати, хозяина стало развозить, он на глазах превращался в беспомощного пьяного забулдыгу. Августа подхватила его под мышки и коротко бросила: – Помоги!

Мы вдвоем перетащили хозяина в спальню, с трудом раздели. Он мычал, что-то бормотал, я только одну фразу смог разобрать из этого бессвязного пьяного бреда: «Ты скажешь все, сволочь!» Что означала эта фраза, кому она предназначалась, я не понял, да и не особенно хотел вникать. Меня больше волновало и возбуждало присутствие Августы, ее роскошная грудь. Она, по-видимому, догадывалась, что волнует меня, поэтому поглядывала откровенно ласково, и в ее глазах я читал больше, чем могли бы сказать простые слова. Мы сели снова за стол, я налил ей коньяку, мы выпили, я еще раз налил с тайной мыслью подпоить женщину, так как был уже не в силах сопротивляться вспыхнувшему во мне желанию.

Неожиданно она положила ладонь на мою руку и погладила, от ее прикосновения меня пронзил ток. Я обнял ее и стал исступленно целовать ее мягкие полноватые губы. Она вдруг оторвалась от меня и прошептала:

– Иди к себе, я приду…

И пришла, совершенно нагая, освещенная слабым светом луны, мягко, как кошка, ступая по ковру, приблизилась к кровати, которая была узкой для нас двоих. Как мы оказались на полу, я не помню, знаю лишь, что это были часы блаженного наслаждения.

Я не был невинным мальчиком, но все мои встречи с женщинами сводились к одному: мы стремились удовлетворить свои желания и легко расставались либо навсегда, либо до следующей вспышки желания.

С Августой было совсем по-другому: она умела поддержать вспыхнувшую страсть даже тогда, когда мы лежали умиротворенные, расслабленные, успокоенные. Я и прежде слышал, что есть опытные женщины в сексе. Для меня это был пустой звук, и только в эту ночь я понял, что такое «опытная женщина».

Конечно, я утрирую, Августа была молодой, обаятельной женщиной, но очень темпераментной. Ее можно было понять: она, видимо, изголодалась по мужчине, а может быть, и вообще голодала, потому что супруг, кроме выпивки, уже ничего не желал, да и разница в четверть века сказалась.

Утром за завтраком мы встретились как ни в чем не бывало. Августа выглядела веселой, загадочная улыбка не сходила с ее губ. Она поглядывала на меня, и я видел, как блестели ее глаза. Она была счастливой, красивой и ласковой. Завтракали мы вдвоем, Николай Николаевич не смог подняться. Но нас это и не тревожило, мы эгоистично предавались своим эмоциям. В коридоре она прижалась ко мне всем телом, и легкая дрожь выдавала крайнее возбуждение. Мы уже было направились в мою комнату, но стук в дверь остановил нас. Явился мой шеф, я быстро скрылся в комнате, не желая, чтобы он заметил мое состояние и догадался о его причине.

Сквозь дверь я слышал, как Иван Дмитриевич поприветствовал хозяйку, сказал ей комплимент по поводу ее внешности, поинтересовался здоровьем Николая Николаевича, и только после этого я вышел из комнаты, уже погасив свое возбуждение.

Он приехал на «Москвиче», сиденья были застелены коврами, вся машина сверкала, и ехать в ней было приятно.

– Как хозяева? – спросил шеф, не поворачивая ко мне головы. – Понравились? Это наша конспиративная квартира. Будешь жить пока здесь. Приедет жена, дадим вам другое жилье.

Он спрашивал, не дожидаясь ответа, говорил, очевидно, спешил показать, какой он благодетель и ему совсем не важно, что я думаю о хозяевах. Самодовольство просто выпирало у него через край.

– Едем на конспиративную базу, где размещается наружка. Там будет твое рабочее место. О своем будущем – ни гу-гу! Направили в наружку, и все. Никаких близких отношений с сотрудниками «семерки» – я имею в виду хождение по гостям.

Он остановил машину в переулке, и дальше мы пошли пешком. Пару раз он оглянулся, возле зеленых ворот в арке остановился, еще раз посмотрел по сторонам и нажал едва заметную в стене кнопку. Тут же калитка открылась, и мы вошли в обширный двор, где стояли три легковые автомашины. Еще одна виднелась в открытом гараже, а двери двух гаражей были закрыты. Ничем не примечательный мужчина лет пятидесяти, узнав Ивана Дмитриевича, кивнул ему головой и молча повел нас к высокому кирпичному крыльцу с перилами. Там нас встретил другой такой же бесцветный и неприметный мужик в телогрейке. Оглядев с ног до головы лишь одного меня, из чего я сделал вывод, что мой шеф здесь частый гость, он отступил в сторону, давая нам возможность пройти. Мы вошли в небольшой зал, где пять или шесть человек одевались в самую разнообразную одежду простолюдинов. В конце зала мы вошли в небольшую комнату, где за столом сидел грузный мужчина в костюме с галстуком, коротко стриженный, с острым взглядом глубоко посаженных глаз. При виде нас он улыбнулся, встал из-за стола, протягивая Ивану Дмитриевичу руку.

– Давно не виделись, Ваня! Даже не позвонишь! – упрекнул он шефа, обнажив редкие и желтые от курения зубы. Улыбка не смягчила черт его лица, оно оставалось жестким и неприветливым. Улыбку он тут же погасил и вонзил свой острый, тяжелый взгляд в моего шефа.

– Дела, брат, дела, Аркадий! Волка ноги кормят. Давай как-нибудь встретимся, потолкуем о том о сем. Повод есть, у тебя большая звезда. Майор – это что-то значит!

Они говорили и словно меня не замечали. Оба сели к столу, а я продолжал стоять как истукан, прислушивался к их разговору и пытался понять, кто они, их отношения, что их связывает. Наконец они закончили беседу и Иван Дмитриевич сказал:

– Аркадий, подучи этого парня всему, что знаешь сам. Это очень важно! Москва интересуется, ты понял? – многозначительно подчеркнул мой шеф.

– Иван, я все понял еще тогда, когда мне сказали, что надо взять парня на службу. Если не дурак, то научится, ребята у меня виртуозы. Приехал один американец – по отрыву от слежки высший класс: в Киеве ушел, в Одессе всю наружку раскидал, а наших привел на связь и к тайнику. Так что не волнуйся. Лишь бы была охота. А не будет – завалится!

Прикрепили меня стажером к одному парню: десять лет наружки за плечами на Сахалине, во Владивостоке, стажировался в Москве. Звали его Игорь Ильин. Что мне в нем понравилось сразу – он не корчил из себя аса, принял меня дружелюбно, показал, какая у «семерки» экипировка, как ею пользоваться.

Не прошло месяца, как я уже самостоятельно водил объект по Кишиневу, снимал его скрытой камерой через пуговицу пиджака, секретно переговаривался с коллегами по тайной рации, научился быстро и ловко переодеваться, как артист за кулисами: то на мне черный пиджак, выверну наизнанку – он уже серый, то кепка темно-синяя, а через две секунды – светлая, шапку-кушму (такая каракулевая высокая шапка, как папаха у полковника) мгновенно «перелицевал» из черного в серый цвет. На ходу мог приклеить себе усы, бороду, прикрыть глаза очками и темными, и светлыми.

Тут маскировка, слежка, а дома каждый день страстная любовь. Я даже начал забывать Татьяну. И немудрено: даже когда приходил со смены в три-четыре утра, Августа появлялась в моей комнате. Какой уж тут сон, она распаляла мою страсть и плоть.

Она была изобретательна и не повторялась, чтобы каждый раз я чувствовал себя с ней как в первый раз, по-новому…

Однажды нам спустили задание на антисоветчика и показали ориентировку-фото. К своему удивлению, я узнал в нем Борьку Данилина, мы когда-то учились вместе в институте, но в разных группах. Сейчас он преподавал английский язык в медицинском институте. Я не мог себе представить дылду антисоветчиком. Но враг, он на то и враг, чтобы умело маскироваться под честного советского человека. Сначала я хотел сказать майору, что знаю этот объект, но в последний момент передумал. Мне было просто интересно посмотреть Борьку в личине антисоветчика. Из ориентировки выяснилось, что он не просто антисоветчик, но и склонен к террору. Агент донес: Боря вынашивает идею, что всю верхушку надо шлепнуть, тогда наступит порядок. Правда, агент был опытным иудой – за двести рублей подкорректировал Борино высказывание, что надо уничтожить верхушку института, чтобы навести порядок в общежитии. Но антисоветчик есть антисоветчик, если даже он заявляет, что надо шлепнуть управдома за то, что нет воды в общежитии. Сегодня управдома, а завтра Бог знает кого, может быть, самого…

Борька был импульсивный тип, он мог спокойно идти по улице, потом вдруг рвануть вперед и целый квартал бежать во всю прыть, заставляя наружку изобретать фокусы, как не потерять объект. А еще Борька гонялся за троллейбусом, заскочит внутрь и смотрит в заднее стекло. По мнению асов наружки, этот сукин сын искал за собой слежку и пытался оторваться. Правда, было и так: пробежит Борька пару кварталов, мы за ним в машине, а он сядет на скамейку и читает газету. Борька Данилин много попил крови из «семерки». За ним смену назначали в шесть человек и две автомашины. Для меня осталось тайной, почему он так себя вел. Я помню, его выкрутасы начались еще во время учебы в институте. Никакого наружного наблюдения за ним не было, и никаким антисоветчиком он не был. В институте славился своей демагогией. Я помню, он и раньше заявлял, что надо кого-то шлепнуть, посадить, сослать, готов сам кого-нибудь удавить. Все относились к его болтовне как к простому трепу и не больше. А вот Иуда – агент за двести рублей придал болтовне Борьки определенную целенаправленность, высветил его политическое лицо и превратил в наш объект по кличке Шустрый. Однажды он основательно достал нашу «семерку», и Аркадий предложил на праздник Первое мая до обеда изолировать его, потому что он собирался на демонстрацию и должен был нести плакат «Да здравствует Первое мая!» Колонне предстояло пройти прямо возле трибуны, а там вожди партии, члены правительства, и вдруг – Борька с плакатом… В общем, утром перед демонстрацией его и еще пятерых ребят задержала милиция, ребят за дело, они скандал учинили специально, а Борька рядом стоял. Забрали всех, потом Борьку в милиции обыскали и нашли в кармане трубку. Он не курил, но носил ее. «Зачем ты ее носишь?» – допытывались в милиции, чтобы хоть к чему-то придраться и подержать «террориста» подольше. В принципе дело Борьки оказалось ерундой, пшиком: сделали у него дома секретный обыск, где кроме старого армейского румынского кинжала ничего не нашли, и решили снять с него наблюдение до какого-нибудь важного события, например, визита Генерального секретаря ЦК КПСС в Молдавию или другой ответственной шишки рангом пониже.

Много хлопот нам доставил первый секретарь посольства Израиля: привез большой кофр и прямо с вокзала двинул в синагогу – там шла служба. Агентура донесла, что дипломат передал раввину пачки брошюр – сионисты из-за кордона насочиняли, а наши евреи должны были их распространить среди молдавских евреев. Агентура выявила наиболее активных распространителей, и нам дали задание взять под наблюдение этих активистов. Меня удивляли эти люди: революцию в России готовили они: Зиновьев, Рыков, Томский, Свердлов, даже, если верить западной клевете, Ленин тоже происходил от евреев. А теперь антисоветчиками выступают опять они. Чего им не хватает: они врачи, музыканты, ученые, торговцы, только дворников нет среди евреев, и шпалы они не кладут. Так нет же, теперь листовки распространяют, брошюры – в общем, контра. Надо их только уличить. Задачу поставила перед нами служба центрального аппарата. Мы тогда всей организацией включились в работу: выявили шесть распространителей, двух еврейских дипломатов, которые, несомненно, являлись профессиональными разведчиками. Мне достался один плюгавый, лысый еврейский абориген, вечно ходил в душегрейке, глазами рыскал по сторонам, будто искал за собой слежку. Фамилия у него была веселая – Гробокопатель. Все-таки странный этот народ: творит незаконное дело, антисоветское, боится, трясется, а тащит в чемодане брошюры. Поймают – срок, и довольно большой, все равно идет и прет на шее динамит.

Плюгавый с выпуклыми глазами, кличку я ему дал Филин, перебежал железную дорогу прямо перед идущим поездом и сразу отсек нашу машину. Кроме меня, потому что я интуитивно двинулся за железнодорожное полотно раньше Филина и шел впереди него. А он все оглядывался на поезд, под вагоны, все хотел увидеть, не стоит ли кто по ту сторону проходящего состава. Но наши ребята не дураки, они профессионалы, ни один даже не приблизился к железнодорожному полотну.

– Толя, кроме тебя никого нет, держи объект, – услышал я по рации спокойный голос Игоря Ильина.

– Я уже принял его, – ответил я так же спокойно, хотя, откровенно, слегка заволновался. Первый раз один на один с преступником. Вести Филина, когда он все время оглядывается, – сложно. Правда, он успокоился, никого позади не было – значит, решил он, и слежки за ним нет. Рядом была автобусная станция, пока он сядет в автобус, подумал я, ребята подоспеют.

Однако Филин сходу, как вошел на территорию автобусной станции, прыгнул в такси, и машина тронулась в неизвестном направлении. Я лишь успел сообщить по рации, что Филин рванул, окончательно сбрасывая хвост. Такси я перехватил, едва из него высадились пассажиры. Машина с объектом только-только завернула за угол.

– Гони быстрей! – приказал я водителю, молодому веснушчатому парню.

– Куда гнать? – усмехнулся он и посмотрел на меня удивленно. При этом он не сделал даже малейшего движения, чтобы выполнить мою команду.

Тогда я сунул ему под нос удостоверение сотрудника уголовного розыска, именно такими документами были снабжены все ребята из «семерки», и прикрикнул:

– Тебе говорят – гони! Вот за тем такси, что едет впереди: мы должны его догнать.

Едва я закончил говорить, как машина рванулась вперед. Шофер был сообразительный, лихо обошел автобус, выскочив на встречную полосу движения.

– Никаких препятствий для тебя сейчас не существует: все светофоры зеленые, ответственность беру на себя.

Мы проскочили два квартала, но такси, где сидел Филин, в потоке машин не было видно. На следующем перекрестке мы едва не зацепили «козла». И тут я увидел плешивую голову. Она виднелась за задним стеклом такси. Филин не оглядывался, он был уверен, что полностью оторвался от слежки, если он ее видел.

– Тебя как зовут? – спросил я водителя, не спуская глаз с плешивой головы.

– Генка! – ответил шофер, проникаясь ответственностью за дело, которое ему неожиданно свалилось на голову.

– Генка, видишь синее такси? Держись за ним так, чтобы не потерять, и на хвост не наступай.

– Понял, начальник! – серьезно ответил Генка. – Там, в машине, уголовник?

– Не знаю! – ответил я, тем самым прекращая всякие вопросы.

Генка был хорошим водителем: где надо, он отпускал от себя такси, а где возникала опасность потерять его, прижимался поближе.

Плюгавый стремился за город, машина выскочила на Скулянку, но вдруг повернула и помчалась на оргеевскую трассу. А там вскоре будут город Бельцы и дорога на Черновцы. При выезде из Кишинева я попросил Генку остановить машину, вышел и передал по рации, где меня следует перехватить.

Минут через двадцать с боковой дороги выскочила серая «Волга», за стеклом я разглядел веселую рожу Игоря, он скрестил два пальца, и я приказал Генке остановиться. Машина с ребятами пошла вперед, на хвосте у Филина, а я повернул обратно.

Генка в недоумении несколько раз глянул на меня и, не удержавшись, спросил:

– Мы что – упустили машину? Я же за ней держался, как вы просили.

– Нет, Генка, все в порядке. Ты молоток! Задачу мы выполнили, – не удержался я, чтобы не порисоваться перед парнем. Я назвал ему адрес поближе к нашей конторе. Кстати, она действительно располагалась под крышей конторы 108 по изысканию сырьевых ресурсов при Совете Министров МССР. Ни одному здравомыслящему человеку и в голову не пришло бы зайти в нашу контору по вопросу трудоустройства, потому что никаких сырьевых ресурсов никто в Молдавии не изыскивает.

Я быстренько написал отчет, на всякий случай интуитивно опустив, что воспользовался удостоверением уголовного розыска. Сосредоточил внимание на той подозрительности, которую проявлял Филин. Выходило, что дипломаты предупредили его о возможной за ним слежке. Может быть, они разработали и его отрыв от слежки, уж очень он красиво перепрыгнул через железнодорожные пути перед поездом, а потом молниеносно укатил на такси. Тут явно без инструктажа не обошлось. Осталось подождать, как сработают ребята из наружки: ведь в этом деле главный не Филин, а связь, которой он воспользуется в Оргееве или Бельцах. Не исключено, что дипломаты привезли мини-типографию или множительный аппарат, сейчас техника на Западе такая, что можно и в чемодане типографию провезти через границу. Филин, когда тащил чемодан, все-таки здорово пригибался, – поклажа была явно тяжелая.

Майор прочитал мой отчет, внимательно поглядел на меня своим тяжелым взглядом и сказал:

– Делаешь успехи! Если так пойдет, долго у нас не задержишься. Ты уверен, что он искал за собой хвост?

– Да, особенно когда перебежал железную дорогу, уж очень откровенно заглядывал под вагоны, выдержка ему изменила. А такси схватил – тут он явно шел на отрыв от слежки. Но я уверен, что он нас не засек.

– Пойдешь домой? Могу дать машину. Или подождешь сообщений?

– Подожду! Все-таки хочется знать результат.

– В нашем деле результат зачастую нам неизвестен: мы водим день, два, а потом объект попадает в оперативную разработку, и мы ничего о нем не знаем. Кстати, финансовый отчет подготовил? Давай я тебе деньги верну. – Аркадий взял мой отчет, расписался на нем, открыл сейф и компенсировал мои затраты на такси. – В следующий раз на десять – пятнадцать процентов увеличивай расходы на оперативную разработку.

– Разницу вам отдавать? – спросил я невинно. Если честно, то я ждал от майора утвердительного ответа. Но он вперил в меня свой тяжелый взгляд, на лице отразилась ярость, он скрипнул зубами.

– Ты что – сволочь или провокатор? – процедил он сквозь зубы. – Я тебя завтра же выкину отсюда!

– Извините, я совсем запутался! – пролепетал я, помянув про себя гаденыша Ивана Дмитриевича.

– Когда работу заканчиваешь, ты как домой добираешься? – смягчился Аркадий. – Городским транспортом? Я же настаиваю, чтобы мои люди ездили после нашей вонючей работы домой только на машине. Иди в зал и жди!

Я вышел от майора, словно вывалялся в дерьме: выходит, не все в системе скурвились, тут есть и порядочные люди.

В кресле было мягко, кругом тишина, напряжение спало, и я заснул. Разбудили меня веселые возбужденные голоса – приехала группа, которая работала с дипломатами. Они радовались, что наконец-то израильские шпионы укатили. Теперь слежка пойдет по тем связям, которые мы сумели раскрыть. Изучим режим, отследим отсутствие хозяев дома, сделаем обыск так, что ни одна собака не учует. Если уж найдем что-нибудь из антисоветчины, тогда потребуется санкция прокурора на обыск. Плохо, если только деньги, которые оставили дипломаты своей еврейской агентуре в Молдавии. Деньги – не листовки, с них даже отпечатки пальцев не возьмешь, тут наша техника буксует. Все равно арестуем и завербуем.

Звонок из Бельцов внес определенную ясность в положение группы. Они довели Филина до адреса, где жил агент, завербованный местным комитетом госбезопасности. Пока плюгавый отдыхал, агент уже встретился со своим руководителем и сообщил ему, что Филин привез брошюры из Тель-Авива, деньги и поручил ему распространить литературу среди евреев города. Кроме того, поискать хорошее место для организации типографии. Агенту поручили записать беседу на магнитофон, дали маленький аппарат и микрофон, подсказали провокационные вопросы. Вечером компрматериал на Филина был готов. Можно брать и предлагать альтернативу: либо Колыма, либо работай.

Домой я приехал уже на рассвете, Августа меня ждала. Мне показалось, что она даже не ложилась.

– Поесть хочешь? – спросила она ласково.

– Что такое поесть? – попытался я пошутить. – Я уже забыл, что такое поесть.

Она подошла ко мне, прижалась всем телом, поцеловала в губы и пошла в столовую. Я разделся до пояса, умылся, сел к столу, и глаза сами закрылись.

– Толя, не спи! – услышал я нежный Августин шепот. – Выпей немного и поешь.

Я выпил, но есть не стал: сказались нервотрепка и переживания последних часов, я молча встал из-за стола и пошел в свою комнату. Там завалился на кровать и мгновенно уснул.

Утром в восемь, как заведенный автомат, я был уже на ногах. В коридоре, словно поджидая меня, стояла Августа. Она тревожно посмотрела на меня и приблизилась вплотную. «Наверно, хочется наверстать упущенное вчера», – подумал я, но никакого желания лечь с ней в постель не возникло. Кроме того, мы стали такими неосторожными, потеряли всякую бдительность, забыли, что существует муж, который в соседней комнате, а мы голые, возбужденные, стонем, ласкаемся, не думая, что он может открыть дверь и застать нас в полном блеске прелюбодеяния. Однажды я вышел из комнаты после очередного любовного наслаждения и столкнулся лицом к лицу с Николаем Николаевичем. Он, как ни в чем не бывало, поприветствовал меня поднятием руки, только немного, как мне показалось, дольше обычного глядел в мое предательское лицо. Догадывается ли он, чем я занимаюсь с его женой, или нет? Августа как-то сказала, что он был в Кохтла-Ярве следователем НКВД, оттого и пьет. Днем они отсыпались, а ночами вызывали людей на допросы. Она сознательно накачивает его водкой, когда я приезжаю домой, по-этому на мой вопрос о муже неизменно отвечает, что он пьян и спит.

Августа протянула мне лист бумаги – это была телеграмма от Татьяны. Она приезжает завтра. Я немного растерялся: как это завтра? А почему бы и не завтра! Мы и так уже столько в разлуке – вот теперь она и переезжает сюда. Как же я буду с Августой? Я уже привык к ее исступленным ласкам, которыми она так щедро меня одаривала. Что меня ждет с Татьяной? Она никогда не заменит в этом отношении Августу. Но жена есть жена – придется мне исполнять супружеский долг. Кроме того, ей идти со мной за рубеж, хотя ее согласия я еще не получил, даже не ставил этого вопроса. Правда, как-то у нас был разговор, я сказал, что хотел бы стать разведчиком. Она ответила, что это благородное дело и не каждый им может быть. Это люди смелые, бесстрашные, умные, однако она никогда бы не смогла быть разведчицей: она очень боится пыток.

На том разговор наш захлебнулся. Что-то надо ей такое предложить, чтобы она сразу согласилась ехать за кордон. Главная ставка на патриотизм. Хочет ли она, чтобы империалисты уничтожили наше первое в мире социалистическое государство, гордость и надежду всех угнетенных и порабощенных? Если не мы будем с ними бороться – а выбор пал на нас, – то кто же тогда? Не Августа же со своим алкоголиком, следователем НКВД, костоломом и развратником. Нет, все это дешевка, нужны такие убедительные слова, такие аргументы, чтобы Татьяна не раздумывая сказала, что всю сознательную жизнь мечтала служить своей Родине, быть на переднем крае классовой борьбы. Правда, я мог бы и здесь ловить предателей, но это каждый может, а за кордон – не каждому дано. Так ничего и не придумав, как вести разговор с Татьяной, я посмотрел с тоской на Августу, а та все поняла по-своему. Своим удивительным женским чутьем угадала, что мне сейчас нужнее всего. Она взяла меня за руку и повела в сарайчик, полный наколотых дров. Здесь, не обращая внимания на неудобства, как это могут лишь жаждущие половой близости чувственные люди, мы отдались друг другу, забыв, где находимся.

– Нам надо будет остерегаться, – сказал я ей. Она поняла, о чем я ее предупредил. Хотя ни она, ни я не знали, как это сделать, потому что привыкли уже к свободе и раскрепощенности.

Днем приехала Татьяна, и первое, что она отметила, как я изменился. В чем эти изменения, она не могла сказать, а я сослался на изнурительную работу. Августа встретила Татьяну как свою лучшую приятельницу. Такой актрисы я еще не видывал и понял лишь то, что в ней погиб незаурядный артистический дар.

Вечером я ушел в смену: мы отрабатывали одного агента, который встречался с израильскими дипломатами, причем подозревали, что он сам навязался на эту встречу, и прошла она без нашего контроля: ни подслушивающей системы, ни одного агента вокруг. На следующий день раздобыли агента, точнее, нам его подкинул уголовный розыск. Зацапали еврея: скупал и продавал краденое. В тюрьму не захотел и согласился доносить на своих соплеменников. С тем паршивцем по кличке Дуля – из-за его увесистого носа – наш агент встретился прямо у него дома. Он подцепил ему под рояль микрофон. Неожиданно для нас к Дуле явился таинственный гость. Мы послушали в машине, о чем говорил гость, и пришли в ужас: он предупредил Дулю, что за ним начали следить кагэбисты, чтобы он никаких контактов ни с кем не имел, самоизолировался до того времени, пока ему не сообщат, что все чисто. Такого еще не бывало, срочно по рации доложили Аркадию. Он, нарушая радиоэтику, длинно матюгнулся и сказал:

– Сейчас подкину вам людей, будете водить его, но не дай Бог, если он засечет за собой слежку. Судя по вашей информации, это сотрудник КГБ. Только не потеряйте и не засветитесь!

Мы «вывели» его из квартиры Дули так, что он даже не почувствовал нашего запаха. Я разглядел эту сволочь: высокий, импозантный, в дорогой дубленке и пыжиковой шапке. Он неторопливой вальяжной походкой двинул по тротуару и, казалось, совсем не интересовался окружающим. Но это только казалось. На самом деле он очень точно все рассчитал: не доходя до угла дома, Барин (такую мы дали нашему клиенту кличку) замедлил шаги и заставил нас оттянуться, рассредоточиться.

– Там, за углом, метрах в двадцати, арка и проходной двор, – тихо предупредил Игорь Ильин. – Срочно на ту сторону машину и ребят, они его «примут». – Он отключил рацию и быстро пошел следом за Барином. Я понял его: он хочет пройти вплотную, обогнать Барина и «успокоить», чтобы он принял Игоря за случайного прохожего, который спешит по своим делам. Я знаю, что Игорь сейчас обогнет квартал и выйдет на другую улицу в черной куртке, вывернув ее наизнанку. Он сменит и шапку, и если понадобится, то предстанет перед Барином в новом обличье, в котором не вызовет никаких подозрений. Потом, кто-то же должен его сфотографировать. Снимать скрытно непрофессионала не составляет никакого труда. Выбрав место, встать и подождать, пока объект сам приблизится, потом вытащить носовой платок, высморкаться и сунуть руку в карман. Туда выведен спуск затвора фотоаппарата. Нажать на кнопку и – дело сделано. Профессионала так не снимешь, он не только заметит спецпиджак, в который вмонтирован фотоаппарат, но даже ту пуговицу, через которую идет съемка. Это полный провал, профессионал сразу обнаружит, что идет полномасштабная слежка, не суточная профилактика, когда дается задание посмотреть новые связи у подозреваемого, потом снимается слежка. При работе с дилетантом не так соблюдаются правила конспирации, все равно не заметит, кто его снял и когда. Профессионал не даст сфотографировать себя с близкого расстояния, поэтому на соседней улице, где ждут Барина, подготовлена телефотоаппаратура и Степа, наш специалист по фотосъемкам, замер, уставившись в видоискатель..

Никто не пойдет хвостом через проходной двор, там может быть у Барина страховщик, который проследит всех, кто пойдет за ним следом, и, конечно, даст Барину сигнал, что он под колпаком. Все это я просчитал в доли секунды, потому что механика ведения объекта мне понятна.

Барин свернул за угол, и я сразу начал перемещаться по другой стороне улицы, чтобы держать его в поле зрения. Но я опоздал, и последствия не замедлили сказаться. За углом он быстро, может быть, бегом, скрылся под аркой. Я приостановился, сделал вид, что закуриваю, чиркнул зажигалкой – это был сигнал напарнику позади меня и означал, что объект из поля зрения исчез. Я украдкой взглянул под арку, там его уже не было. Основные события переместились на параллельную улицу.

Через полчаса майор снял половину людей с наблюдения: дом и подъезд наружка засекла, Степа сработал телеобъективом. Две машины собрали всю смену, и мы помчались в контору. Остались только те, кто обложил берлогу Барина. Они будут его пасти до утра, потом передадут другой смене.

Мы не уходили домой, нам хотелось взглянуть на фотографию того, кто предупредил Дулю об опасности. Такой информацией, безусловно, мог располагать только сотрудник республиканского аппарата КГБ, и не просто сотрудник, а тот, через кого шла информация об израильских дипломатах, кто непосредственно сам участвовал в разработке операции по выявлению связи израильской разведки с агентурой в Молдавии. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы не понимать огромного значения разрабатываемой операции по ликвидации израильской агентурной сети в этом, всегда надежном для Израиля, районе.

Если этот крупный пуриц (по-еврейски – начальник) сидит там, в аппарате КГБ, то он нам уже много напакостил, не одну важную операцию провалил, а контрразведка ничего не знала. Значит, его выход на прямую связь с Дулей и предупреждение об опасности – вынужденная мера. Ему деваться было некуда, он спешил, зная, что задание в «семерку» для наружного наблюдения должно вот-вот поступить. Но он просчитался, опоздал, Дуля оказался инициативнее, он сам вступил в контакт с израильским дипломатом и сразу попал в поле зрения службы наружного наблюдения. Конечно, микрофон под роялем поработал бы не более часа вечером и на следующий день. Записали бы на пленку его болтовню с кем-нибудь, озадачили агента и перестали бы вести круглосуточную слежку. Но Барин испугался и сам прибежал к Дуле домой. Видать, гордыня не давала Дуле покоя, уж очень хотелось лично, без посредников, вступить в контакт с израильским соплеменником, да еще дипломатом.

Фотографии получились отличные, Степа, конечно, великий мастер: все морщинки на одутловатом лице, мешки под глазами вырисовывались довольно четко. Трудно лишь было сказать, какого цвета у Барина глаза – но не черные и не карие, это точно. На фото они были водянистые, выпуклые, глядящие исподлобья.