Текст книги "Откровения секретного агента"

Автор книги: Евгений Ивин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

– Что надо! Жалко отдавать дяде! – сострил шеф и сам хихикнул.

Я лежал на кровати и размышлял над тем, каким образом мне подвести англичанина к мысли о продаже двигателя. Однако ничего не мог придумать хитрого и невиданного. Поэтому решил, что самым невинным будет прямое предложение. Как только тема разговора подойдет к «роллс-ройсу», для отвода подозрений сделаю ему предложение и выторгую для себя комиссионные, которые должны поступить в австрийский национальный банк на мой счет. К этому времени счет уже будет открыт. Потом мои мысли сползли, как по скользкой плоскости, к Галке. Желание мое было так велико, что позвонил ей на работу и попросил приехать на конспиративную квартиру, намереваясь выдать ее за квартиру одного приятеля из ООН. Действительно, у меня был такой приятель – Дима Бирюков, который работал в администрации по продовольствию, но я его услугами не пользовался. У меня было подозрение, что он сотрудник КГБ. Я однажды встретил его в ночном клубе, мы видели друг друга, но никто из нас не написал донос, и поэтому отношения наши сложились как у добрых приятелей.

Галка сказала, что не может, потому что из Москвы приехали трое бонз и все трое безъязыкие.

– Они даже пойти в ресторан без меня не могут. Зачем знать географию, если есть кучер? Видимо, как раз и приехали такие Митрофанушки. Я буду у тебя вечером, – пообещала она. Но я ее остановил, сказав, что буду дома очень поздно.

– Хоть в два ночи! – воскликнула она радостно.

В три часа я был в отеле «Хилтон». Дорогой отель, пятизвездочный. Поселяются в нем люди с деньгами или за счет фирм. Гордон жил на девятнадцатом этаже с видом на Нил. Оттуда тянуло прохладой, хотя воздух еще был теплым.

Он предложил чего-нибудь выпить, но я предпочел только содовую. Выпивка нам еще предстояла, поэтому я воздержался.

Мы приехали к отелю «У подножия пирамид», расплатились с такси и пошли к пирамидам. Гордон был типичный англичанин: уравновешенный, умеющий скрывать свои эмоции, но скрыть вспыхнувший в глазах интерес оказалось ему не под силу. Он потрогал гладкую поверхность куба, из каких была сложена пирамида, и его понесло:

– Загадки начинаются на каждом шагу. Откуда и как доставляли камни? Как их поднимали и укладывали? Я много читал об этом, мне было интересно, потому что я проучился два года на археологическом, а потом ударился в технику.

Туристы потоком двигались вверх на пирамиду по примитивному деревянному трапу, туда, где было видно зияющее отверстие, на высоте примерно одной трети от земли. Мы тоже пошли и, надо сказать, сравнительно легко достигли входа в гробницу. Она представляла собой квадратную комнату примерно двадцать метров на двадцать, посреди стоял саркофаг, вырубленный из целого куска гранита. Крышка, такая же массивная, из гранита, была сдвинута в сторону, чтобы туристы могли заглянуть в пустой саркофаг. Все было примерно как в мавзолее Ленина: с одной стороны посетители входили, с другой, обойдя саркофаг, выходили и спускались по параллельному импровизированному деревянному трапу.

Я завязал на шею платок, чтобы от пота не пачкался воротник рубашки. Англичанин сначала держал форс, ходил в пиджаке, но потом понял, что тут форсить не перед кем, снял пиджак и так же, как я, завязал платок на шее. Спустившись вниз, мы взяли двух верблюдов с седлами – это удовольствие навязывают добрых два десятка погонщиков – и поехали в пустыню к знаменитой пирамиде Хеопса. Как ни странно, но эту пирамиду десяток веков никто не смог вскрыть, и верхняя ее часть оставалась облицованной то ли мрамором, то ли каким-то светлым гладким камнем. Мы объехали пирамиду с чувством какого-то благоговейного трепета перед древнейшей историей человечества. Ведь этим сооружениям было не менее четырех тысяч лет. Мы молча созерцали эти величественные картины, говорить было не о чем, да и не к чему. Даже рыжий, трещавший без умолку, являя свои археологические познания, примолк.

Возле сфинкса мы слезли с верблюдов и вместе с группой туристов, которым гид рассказывал древнюю историю Египта, послушали мини-лекцию про это чудо света и выяснили, что Наполеон ядром из пушки отбил сфинксу нос. Потом нырнули в прохладные лабиринты древних захоронений фараонов. Они были вырублены таким образом, что отраженный от стен свет передавался по лабиринту. Заглянули в «волчьи ямы», где нашли смерть десятки воров, пытавшихся ограбить мертвых фараонов и их жен. Здесь, в полу лабиринта, можно запросто провалиться в «волчью яму», наступив на один из подвижных камней. А там стояли копья острием вверх. С десяток скелетов сохранилось на дне ямы, словно предупреждение современным ворам.

В конце лабиринта в просторной комнате, украшенной рисунками из жизни египетских царей, освещенной откуда-то проникающим светом, стоял саркофаг, накрытый крышкой с изображением маски лица фараона, как сказал Гордон, то ли Рамзеса II, то ли Тутанхамона, выполненной из золота и очень похожей на оригинал.

На этом мы свою экскурсию закончили и, покинув эти древние камни, пошли в ресторан, чтобы приобщиться к современной египетской кухне.

Пока мы ели, лениво перебрасываясь словами, обсуждая увиденное нами, мы помянули известного немецкого археолога Шлимана, которому принадлежит заслуга в открытии лабиринта и захоронения какого-то из фараонов. Потом я небрежно спросил:

– Как миссия по вопросу строительства завода?

– Я бы сказал, что больше присутствует неопределенность. Никто вопрос не решает. Амеру, думаю, не нужно, он меня не принял. Хотя в руках у него вся армия. А Насер – Герой Советского Союза и слишком доверяет русским. Нас, капиталистов, не жалует. Для президента Египта он не слишком гибок в дипломатии. – Англичанин закрыл глаза, подумал немного и добавил: – Пока здесь русские, нам сюда не пробиться, даже с моим выгоднейшим предложением. Урхо, ответь честно, ты не считаешь меня за недоумка? – задал он неожиданный вопрос, и было трудно сразу сообразить, куда он клонит. Следует ли мне понимать, что Гордон не такой дурак, чтобы не разобраться в политической ситуации? Очевидно, именно это он и имел в виду.

– Нет, не считаю. Наоборот, отдаю дань твоему уму.

– Тогда ответь мне прямо. Какой у тебя ко мне интерес? То, что он есть – нет сомнений: ты провел почти весь день со мной, не позволил мне нигде заплатить, даже половину, как принято в нашем обществе. Так в чем же дело?

– А если я истосковался по приличному, умному, интересному собеседнику – такое можно допустить?

– Можно. Но моя интуиция говорит мне о другом.

«Очень хорошо, рыжий, что ты наконец-то разглядел мой интерес, а то я действительно нелестно о тебе подумал. Теперь пора и раскрываться».

– Сначала проясним один вопрос: что бы тебе лично дала эта миссия в Египте, будь она успешной? – Я спросил, хотя ответ уже приблизительно знал. Москва сообщила, что Лондон дал информацию: Гордон Голденбридж довольно опытный в коммерческих делах специалист, но благосостояние его сомнительно. Испытывает финансовые трудности: перезаложил землю. Перспективы на улучшение пока не просматриваются. Отсюда следует, что мы на правильном пути.

– Я бы смог поправить свое положение, мой молодой друг! – неожиданно откровенно признался он, что несвойственно англичанам. Как правило, они молчат о своих трудностях. Я вспомнил уроки Киры в Москве по быту и особенностям в Штатах. Тогда же она мне сказала, что американцы, как и англичане, не любят в разговоре упоминать слово «проблема». Для русских это сплошь и рядом: «У меня проблемы!», «Я решаю проблему!», «Полная голова проблем!» и так далее – проблемы так и прут из нашего народа. Англичане считают, что если у человека проблемы, то он неудачник. Проблемы, как инфекция. Лучше не общаться с человеком, у которого полно проблем. Американец и англичанин скажут: «У меня есть возможности, которые мне предстоит реализовать», «Это мои нереализованные возможности» – и в таком духе различные варианты. А тут вдруг Голденбридж раскрылся передо мной. Или действительно бывает тяжело носить свои мысли о трудном положении, и даже англичанам иногда хочется с кем-нибудь поделиться. Я видел, как после сказанного Гордоном у него задвигались желваки на скулах. Наверное, ему стоило каких-то моральных сил, чтобы признаться. Для меня же откровенность англичанина облегчила задачу.

– Ты продаешь двигатели?

– Да, был бы покупатель! Охотно! Я и моя фирма будем благодарны тому, кто обеспечит нам сбыт.

– Если я получу комиссионные, то помогу тебе сбыть для начала пару двигателей. Для начала. Бизнес есть бизнес – в этом и кроется мой интерес.

Я старательно занялся хамамой – голубем, приготовленным наподобие нашего цыпленка-табака, с приправами и овощами, и с аппетитом захрустел голубиными косточками. Англичанин посмотрел на меня, но я не оторвался от еды.

– Сэр! Вы пошутили? – сказал он мне «вы».

– Отчего же? Там, где пахнет деньгами, – я не шучу. Я блюду свой финансовой интерес. Ты свой! Мы оба заинтересованы в этом деле.

– Куда пойдут двигатели? Если за «железный занавес» – это исключено.

– В Южную Африку. Правда, там действует торгово-экономическое эмбарго.

– Южная Африка подходит. Эмбарго меня не волнует, я смогу доставить двигатели. Сначала переброшу их в Сингапур.

– Тебя не удивило, как оперативно я подготовил этот вопрос?

– Нисколько. О двигателях мы говорили еще в Александрии, при нашей случайной, но счастливой встрече. У тебя было достаточно времени, – продемонстрировал он мне свою проницательность.

– Я нашел человека здесь. До моей поездки в Александрию мы обменялись мнениями по ряду деловых вопросов. Вот тогда он и высказал идею приобрести пару авиационных двигателей. А после беседы с тобой я подумал, что можно прилично заработать, если по-умному взяться за дело.

– Хорошо! Давай твоего человека.

Готов рыжий: сначала двигатели пойдут в Сингапур, а потом наш человек предложит ему поставить то, что он захочет, в Советский Союз. Это будет видно – дело не мое. Сейчас появится Бушейган с очаровательной, как считает Визгун, полячкой, а я улетучусь.

Он, конечно, удивится, увидев меня, потому что мы уже попрощались. Но дело есть дело. Хорошо, что я остался.

Они вошли в ночной бар – полячка впереди, Алекс немного приотстав. Дама в светлом сарафане, предельно открывавшем ее смуглое от загара тело, с длинными подкрашенными волосами, перевязанными голубой лентой, производила неотразимое впечатление. Смотреть на Бушейгана не было никакой охоты, хотя он и был как джентльмен одет в прекрасный темно-синий в полоску костюм, с прилизанными, напомаженными волосами.

– О-ля-ля! – воскликнул он, изобразив на лице удивление. – Урхо! Я думал, что ты уже в Австрии.

Он подвел голубоглазую, очаровательную спутницу к нашему столику и слегка склонил голову в знак приветствия.

– Кристина, это один из порядочных, что сейчас в нашем мире редкость, людей, которого я тебе с удовольствием представляю.

У англичанина глаза полезли на лоб, он глядел на девушку как зачарованный. Видно, я его точно раскусил, когда предложил, чтобы Бушейган пришел в клуб с девушкой, которая облегчала бы нам контакт с англичанином.

– Алекс, перед тобой известный бизнесмен с туманного Альбиона – мистер Голденбридж Гордон, – представил я англичанина.

Дальше все пошло как по накатанной дорожке. Уже через полчаса я решил испариться. Но уходить по-английски мне не хотелось, я должен пожать руку Гордону, а он с Кристиной не расстается и танцует все танцы подряд. Я сказал Бушейгану, что мне пора, и он сделал знак полячке. Они подошли к столику, и я тепло попрощался с ними, сославшись на завтрашний отъезд, и покинул их компанию. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

При выходе из ночного бара я увидел у стойки на высоком стуле Визгуна. Он едва заметно кивнул мне на прощание и отвернулся, что именно и означало: мавр может уходить.

Месяц был какой-то везучий на англичан. Этот, высокий и худой, с бакенбардами и большими залысинами, сам на меня нацелился, когда я как-то зашел вечером в бар ресторана «Виктория», где мне нравилась уютная обстановка и музыка. Никакой свободной охоты на европейцев я не намечал. Просто хотел немного отдохнуть от постоянной игры, притворства, обмана и перманентной взнузданной готовности. Хотелось побыть самим собой, подумать о своей жизни, которую я еще не знал, как наладить. Пока я здесь, на шпионском фронте, будущее выглядело туманным. Надо бы жениться, завести ребенка и пожить для жены и дочери. Почему-то мне хотелось иметь дочь. За долгие двадцать месяцев однообразия я разучился о чем-либо реальном мечтать, планировать себе тихий отдых на рыбалке, обязательно на Дону. Предметом моих постоянных размышлений стала всякая агентурная шушера. Я проигрывал с ними диалоги, рассказывал небылицы о себе и вытягивал из них информацию. Писал на русском языке пространные рапорты и не задумывался, куда девались мои кандидаты в шпионы. Знать это мне было не положено. Вот за немца меня премировали, за рыжего Гордона я получил и премию, и благодарность. Шеин ночью вызвал меня в посольство и в присутствии Визгуна сказал:

– За образцовую службу Родине и по поручению командования объявляю тебе благодарность!

– Служу Советскому Союзу! – ответил я и удивился, что благодарность породила во мне столь горделивое чувство.

– Прими в знак поощрения твоих заслуг в нашем благородном деле во славу Родины вот эти часы, – сказал не менее торжественно Шеин, передал мне коробочку и крепко пожал руку.

– Служу Советскому Союзу! – ответил я взволнованно, испытывая огромное чувство благодарности к Шеину, который здесь олицетворял для меня не Главное разведывательное управление, а Родину. Именно ей служил я и верой, и правдой.

От Шеина Визгун вышел вместе со мной и сказал:

– Часы тебе выбирал сам советник-посланник, больше ста фунтов стоят, швейцарские, фирмы «Докса». – Он говорил, а в голосе чувствовалась зависть, которую он, очевидно, не мог скрыть. Да, зависть вещь поганая, говорят, что она материальна и отражается на людях, которым завидуют. В общем, это чепуха: от зависти моего шефа я бы давно либо ногу сломал, либо костью подавился. И потом, кто ему не велит хорошо работать? «Потрошил» же он американского журналиста, да еще как! Я бы так не смог, а он смог. Но Визгун инквизитор, и в его обойме лежит меченая пуля, ждет моего часа. Если он получит распоряжение – тут же меня уберет. Хотя в принципе, я не знаю неписаных законов военной разведки: кого и за что надо убрать. Хотя логика подсказывает, что предателей Родины надо уничтожать. Эта мысль не раз уже приходила мне в голову. Уничтожать не только потому, что они предали Родину, а еще и потому, что они опасны, от них зависит судьба других разведчиков, агентов. Конечно, убирать надо! Что касается лично меня, то я слишком маленькая сошка в системе разведки, такая маленькая, что оттуда, с разведывательного Олимпа, и не разглядеть. Прибедняешься, товарищ! Был бы незаметной сошкой, не получал бы премии и благодарности с Олимпа. Может, не стоит притворяться, не такая я уже и сошка. Если оценивать с позиции информированности, то меня уже пора прокатать асфальтовым катком. Допустим, гипотетически, что я сбежал на Запад: я ведь стольких могу заложить по именам, по адресам – всех, с кем работал и на кого дал ориентировку в ГРУ. Не все сгодились для вербовки, но западная контрразведка, особенно натовская, быстро всех профильтрует. Так что лучший вариант – меня надо выкрасть. Размечтались! – засмеялся я над своей фантазией. Безусловно, для Визгуна я есть и буду реальной мишенью. Он – наша инквизиция. Однако выманить меня визгуновским приемом из-за границы – сообщением, что мать или отец умирает – не выйдет. Возможно, у моего шефа есть еще не один хитрый прием возвращения в Союз проштрафившегося человека. Например, поручит мне кого-нибудь встретить у трапа аэрофлотского самолета. Я подъеду, выйдут два амбала, меня под белы рученьки и в самолет, а там уже советская территория. А что я могу сделать, если он придумает на меня липовые подозрения? Однако, как бы ни обернулась ситуация, даже буду видеть, что меня подозревают, я на Запад не побегу! Сам пойду к Шеину и скажу, что меня надо отправить домой. В этом я был твердо уверен.

С веселой радостной нотки в сознании, возникшей от подарка Шеина, я вдруг сполз на печальную мысль, поэтому, пересилив себя, отбросил всю грусть и, улыбнувшись, сказал Визгуну: «Чао!» – и пошел своей дорогой.

Надо бы сказать Визгуну, что познакомился с англичанином. Правда, сообщить по этой кандидатуре совершенно нечего. Если не считать, что мельком видел его в торговом центре. И что? Ладно, повидаюсь с ним, пощупаю, а потом скажу; я решил не возвращаться к Визгуну. Мне было лень его догонять, да и вопрос на сегодня не такой важный. Конечно, инструкция предписывает, чтобы любая встреча с иностранцем подстраховывалась, но встреча нами не обговаривалась. Шеин и Визгун всегда требовали элементарной подстраховки. Представляю себе, что я рассказал бы им про испанку Изольду Лакрус. История банальная: она вышла из парикмахерской метрах в четырех-пяти впереди меня, и я обратил внимание на ее превосходные волосы: черные, волнистые, с медным отливом. Даже не подумал, что она испанка. Мне показалось, что женщина арабка, а приставать к арабкам не входило в мои планы. Вдруг она, перекладывая сумку с плеча на плечо, уронила конверт. Я не бросился вперед, чтобы поднять его, а дошел до него таким же неторопливым шагом, поднял, автоматически взглянул на адрес. Письмо направлялось в Испанию, Кордову – Луису Лакрус, отправляла Изольда Лакрус – адрес испанского посольства. Значит, сотрудница – других испанцев в Каире нет.

– Мадам! – окликнул я ее. Она оглянулась. Молодая женщина была изумительно красива, ее нельзя было даже описать, но голубые глаза – это было что-то необыкновенное.

Она увидела протянутый конверт, настороженный взгляд первой секунды растаял и потеплел, приветливая улыбка осветила ее лицо.

– Вы уронили, – пояснил я, хотя и так было понятно, что я не украл у нее конверт. Она взяла его и еще раз одарила меня своей обворожительной улыбкой.

После слов благодарности я спросил:

– Вы итальянка? – хотя знал заранее, что она испанка. Но это я сделал преднамеренно. Если бы я спросил, испанка ли она, то стало бы понятным, что я прочитал адрес на конверте и мог получить короткий ответ – «да» и слова благодарности, и – все пути к знакомству были бы почти отрезаны. Но старая школа ГРУ с наставлениями Мыловара сработала безотказно. «Никогда не говорите правильно национальность, хотя точно знаете, кто перед вами. Чтобы завязать разговор, сознательно ошибитесь, а дальше пойдет экспромт», – учил нас Мыловар.

Она, не стирая улыбки с лица, ответила:

– Нет! Я испанка!

Тут меня, конечно, понесло, мог бы и сам догадаться, что она испанка, потому что сужу о красоте испанок по «Кармен», но меня сбили с толку ее изумительные голубые глаза. Она купилась на мою лесть, так я подумал, и пояснила, что в ее жилах течет кровь ассирийцев. Английский у нее был не блестящим, но ошибки в языке были так милы, что приводили меня в восторг, и я покривил душой, похвалив ее английский язык, чем явно доставил ей удовольствие.

Если она работает на чью-нибудь разведку, прием знакомства с письмом не был для меня новостью. Я дал ей возможность легко со мной познакомиться. Уж очень хотелось, чтобы она меня вербовала, но чтобы это событие произошло в кровати. Как я этого хотел! Даже подавил в себе осторожность и забыл наставления Визгуна не вступать в контакт с сотрудниками западных посольств – моя шаткая легенда финна лопнет как мыльный пузырь.

Был выходной день, мы провели его вместе: обедали, купались в бассейне, ужинали. Или испанка так ловко притворялась, или я действительно ей нравился, и она получала удовольствие от общения со мной. Пару раз Изольда покидала меня, чтобы привести себя в порядок или позвонить своему шефу и доложить, как идут дела. Меня просто подмывало открыть ее сумочку и заглянуть внутрь. Но профессиональная осторожность останавливала на полпути, когда я уже тянулся к ней рукой – сумочку могла специально оставить с какой-нибудь контролькой для моей проверки или с радиомаяком.

После ужина мы взяли такси, и едва уселись, как она повернулась ко мне и стала меня целовать, да так, что я бессознательно – исключительно на инстинкте облапал ее с головы до ног. Груди у нее, не в пример Галкиным, были упругие, возможно напарафиненные. «Куда мы поедем?!» – вертелась в голове мысль.

Если к себе повезти, то я дешифрую конспиративную квартиру. И шеф может каждую минуту ко мне нагрянуть, ключи у него имеются. Тогда и доказывай, что оперативная необходимость заставила привести сюда иностранку. Она интересна нам тем, что работает в испанском посольстве, может быть, сможем ее приспособить к нашему делу. Визгун, конечно, скажет с насмешкой, увидев у меня в постели голую испанку: «Пока, я вижу, ты неплохо приспособил ее для других целей». И сразу телегу на меня Шеину: разврат, отсутствие коммунистической морали, весь остальной набор критериев нравственного падения. Я хорошо помнил его реакцию на австралийку Кэри Линден. Она работала на авиационном предприятии, принадлежавшем английской электронной компании. Мы познакомились с ней в баре, выпили аперитив, покурили, потом погуляли немного, еще выпили, и она пригласила меня в свой номер гостиницы. Тут уж надо было быть полным чурбаном, чтобы отказаться от молодой интересной блондинки, которая притом еще и работала на авиационном предприятии. Без лишних церемоний и проволочек Кэри разделась и распорядилась, чтобы я пошел и почистил зубы. Кстати, это была ее слабость. Каждый раз при нашей встрече она заставляла меня чистить зубы, будто то, чем мы занимались в постели, я делал зубами, и они должны быть абсолютно чистыми. Я подумал, что ей хочется полазить по моим карманам, но это оказалось не так. Однажды в самый острый момент нашей любовной игры Кэри, постанывая от удовольствия, вдруг прошептала мне, не мог бы я дать ей сто фунтов, она оказалась в критическом положении.

Я чуть не упал с кровати – она оказалась самой банальной проституткой, которая себя очень высоко ценила. За сто фунтов шеф купил мне швейцарские часы, но я за них пахал всеми своими нервами и мозгами.

Дал я ей тогда десятку и решил, что на этом моя связь закончилась. Правда, я сказал, что выполню ее просьбу завтра. Так бы все и кончилось: тихо, без лишних эмоций. Я пожалел свою десятку, потому что с этой шлюхой поиграл за свой счет. Не мог же я написать отчет Визгуну, что переспал с австралийкой, верните мне истраченные деньги. Конечно, можно было и сочинить «липу», Визгун бы ее принял, получил бы двадцать – тридцать фунтов – свою долю, и все. Но мне уж очень не хотелось сообщать ему, что имел встречу с австралийкой, хотя и без полового контакта.

Но сатана распорядился по-своему: утром меня вызвал Шеин. Был он серьезен и даже хмур, глядел на меня так, будто разгадал, что я подло опозорил Родину.

– Почитай! – протянул он мне листок бумаги. А там с прикрасами было написано, что я, советский переводчик, спутался с иностранкой, скорее всего с англичанкой, ходил с ней в обнимку, целовал прямо на улице, а потом повел ее в гостиницу, где слежка преданного Родине патриота закончилась, так как он не может себе позволить заходить в гостиницу, где проживают в основном буржуи с гнилого Запада. Подпись стояла «Фалькон». Этого доноса было достаточно, чтобы разоблачить гнилое нутро коммуниста, то есть мое.

Вошел Визгун и с подозрением поглядел на меня, потом на Шеина и протянул:

– Да-а-а! – помолчал и добавил: – Потерял бдительность, распустился! Нужны оргвыводы!

Я промолчал, что такое «оргвыводы», догадался и поглядел внимательно на Шеина, что он еще мне скажет, кроме своего лаконичного «Почитай!».

– Кто она?

– Я представлю рапорт. Еще не решил, как быть, – неожиданно легко вывернулся я из двусмысленного положения и добавил: – Хотел с вами посоветоваться. Тут ситуация необычная.

Шеин едва заметно ухмыльнулся. Визгун был каменно непроницаем и уже наверняка прикидывал, как меня скрутить и запихнуть в самолет «Аэрофлота». Потом какую-нибудь рогатую сопроводиловку настрочить, из которой будет ясно, какой он бдительный – разглядел-таки развратника и аморального типа. Тут уж бойся оргвыводов.

– Вас разыскивал председатель профсоюза, – сказал Шеин, мельком взглянув на Визгуна. – Мы тут закончим сами. Не возражаете?

– Нет! Нет! Слушаюсь! – заторопился суетливо Визгун и быстро испарился.

Шеин прошелся по кабинету и остановился передо мной.

– Работает на авиационном заводе, принадлежащем английской электронной компании, – коротко доложил я. – Бумагу я напишу.

– Красивая?

Я кивнул головой.

– Переспал?

– Так уж получилось, – промямлил я, не пытаясь оправдываться перед ним. Шеин был не из числа дураков-полковников, и нечего крутить. – Готов понести наказание, – прозвучало из моих уст неискренне.

– Ладно! Обойдемся без наказаний. Наша инструкция предполагает: в подобной ситуации следует информировать ЦК КПСС и там спросить разрешения переспать с врагом. Но оперативная обстановка не позволила нам сделать запрос в ЦК. Поэтому я лично разрешил тебе вступить в половые сношения с австралийкой, – снова ухмыльнулся Шеин. – В интересах нашего дела будем разрабатывать эту даму. Австралия нам не помешает. Продолжай с ней отношения.

– Она попала в затруднительное положение и просит одолжить ей сто фунтов.

– Оформи расписку, потом посмотрим…

Все это я вспомнил, когда мы ехали с Изольдой в такси. Второй раз такой номер Визгун не пропустит, чего доброго через голову советника-посланника отошлет в Москву телегу. Но Изольду я не хотел отдавать в ГРУ. Даже если она работает на какую-нибудь разведку, что наиболее вероятно. Потом я не выполнил указаний шефа: с сотрудниками западных посольств в контакты не вступать. Меня может случайно провалить кто-нибудь из наших же специалистов или выследит «Фалькон», как в прошлый раз с австралийкой.

– Поедем ко мне, – прошептала Изольда, переполненная страстью.

«Следовало ожидать, – подумал я без всякой настороженности. – Очевидно, в ее квартире уже все оборудовано для тайной фотосъемки, чтобы меня застукать в самый ответственный момент. Тогда испанка будет такое вытворять в постели, словно пятидесятилетняя европейка, думая, что это у нее в последний раз в жизни. А Изольде надо меня преподнести, чтобы фотографии были настоящей порнухой. Потом случайно встретится какой-нибудь господин либо в шикарном костюме, либо оборванец и покажет фотографии нас с Изольдой. После чего я перепугаюсь за свою карьеру за границей и за партийный билет дома, и мне наденут на рога налыгач и поведут хоть на бойню. Мы ведь тоже так делаем: обхезаем честного человека, хорошенько вымажем, дадим ему посмотреть на себя, понюхать это дерьмо – и в мешок до лучших времен, то есть до востребования».

Может быть, я напрасно покатил на нее бочку, она просто влюбилась в меня. Южные женщины способны на быстрое воспламенение чувств. Вся дрожит в предвкушении скорой нашей близости. Я прижал ее к себе. Изольда тихо застонала, ее тело вздрагивало в моих объятиях. «Черт возьми! Неужели талантливая актриса!» – восхитился я, вглядываясь в ее лицо, освещаемое мелькающими огнями уличных фонарей.

Я вышел из машины, помог ей ступить на тротуар и, обхватив за талию, повел к подъезду. Бааб расплылся в подобострастной улыбке и на еле понятном английском сказал:

– Мадам, к вам приходили мужчина и женщина. Они спрашивали, когда вы будете. Но я ответил, что не знаю.

На том информация кончилась, Изольда дала баабу пятьдесят пиастров за хорошую службу, и мы пошли в лифт.

Едва переступили порог комнаты, пол которой был устлан ярким цветным ковром, я прижал Изольду к себе и стал страстно целовать, завалив ее на пол прямо тут же у порога. Она была не в силах сопротивляться. Желание у нее было так велико, она даже не обратила внимания, что мы валяемся на ковре возле порога, а комната освещалась лишь огнями уличных фонарей.

«Поснимайте, поснимайте!» – позлорадствовал я, что сумел обхитрить тех, кто, очевидно, приготовил мне свою ловушку. Потом, когда мы уже немного успокоились, она погладила меня по щеке и прошептала:

– Пойдем на кровать!

– Пойдем в ванну, – позвал я и потащил ее за собой. Тут, в ванной комнате, я был уверен, что меня никто не сфотографирует, и решил воспользоваться этим местом, чтобы продолжить нашу любовь. Я включил полный свет и наслаждался зрелищем ее прекрасного молодого тела. Она была очень темпераментна и во время нашей игры вряд ли что соображала. Во всяком случае, не шептала мне на ухо, чтобы я одолжил ей сотню-другую фунтов.

Когда мы, усталые и умиротворенные, пили кофе, я развалился в мягком кресле и являл собой образец примерного и скромного гостя, которого и фотографировать-то не имело смысла.

Может быть, ничего и не было, может быть, испанка увлеклась обаятельным финном. Но такая уж у меня была работа – везде видеть ловушки и засады. Единственное, в чем я был уверен, что встречи иностранцев со мной носили эпизодический характер. Они меня не выслеживали, не разрабатывали, просто я случайно попадался им на глаза. А может быть, и получали какую-то информацию, что я никакой не финн, а русский. Если контрразведчик Бардизи служит империалистическим врагам, то лучшего источника подобной информации им не найти. Правда, на этом информация и заканчивалась, дальше разработка была делом самих разработчиков. Собственно, поэтому я и не опасался каких-либо подвохов со стороны вражеских разведок, но, как говорится, на Бога надейся… Не лезь под объектив сам, не помогай формировать на себя компру.

Я вспомнил, как Шеин последний раз напутствовал меня: если возникнет необходимость лечь в кровать с нужным нам человеком, не раздумывай – партия тебя простит, она не будет смотреть на это через очки коммунистической морали. Твердо знай, тебе нечего бояться подобной компры, нейтрализуем любую попытку вербовки. Шеф благословил, и я уж с испанки раньше времени не слезу.

Меня несколько удивила Изольда, что она ни на чем не настаивала: любовь у порога – пожалуйста! В ванной комнате – с удовольствием! Потащу ее на кухню – она безропотно пойдет. Неужели за мной не было хвоста, неужели Изольда искренна со мной? Чертова профессия – никому нет веры! Даже женщина, от которой можно сойти с ума, и та под моим подозрением.

Я уходил от нее, когда начался рассвет. А до этого, чтобы обезопасить себя, так и не лег в спальне в кровать, даже не появился там. Изольда полулежала у меня на коленях, положив голову на грудь, а я развалился в кресле и успел слегка подремать.