Текст книги "Сегодня и вчера"
Автор книги: Евгений Пермяк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 53 (всего у книги 54 страниц)
Пастух и Скрипка
Она родилась в мастерской деревенского Столяра, большого любителя музыки. Ее красота удивляла даже больших мастеров скрипичных инструментов. Говорят, что Столяр вдунул в нее свою душу и она от этого стала звучать как живая.
Всякий проходивший мимо дома Столяра останавливался, когда она пела о солнце в небе, о лесе и говорливых ручейках, золотистых полях и цветении садов родной чешской деревни.
Слушая ее, умолкали певчие птицы. Только один из лучших соловьев округи отваживался иногда вторить ей своей песней. А досталась она Ослу, который вообразил себя музыкантом.
Осел, выбившись в подмастерья, завладел после смерти одинокого Столяра всем его имуществом и его прекрасной Скрипкой.
Это было ужасно. Играя на Скрипке собачьи вальсы, конские гавоты и ослиные рапсодии, он довел Скрипку до неузнаваемости. Ее тонкие и певучие струны стали походить на разлохмаченные шнурки. Дека оказалась в царапинах и пятнах. Гриф из черного превратился в серый. Ослабли расшатанные колки. Осел играл на ней, как на балалайке, доламывая последнее.
Однажды в бродячем балагане Осел увидел клоуна, игравшего смычком на пиле. То сгибая, то разгибая пилу, клоун добивался подобия мелодии, производившей на некоторых, в том числе на Осла, неотразимое впечатление.
Вскоре Осел приобрел у клоуна пилу, а Скрипку забросил на чердак. Теперь ей оставалось только пылиться, слушать в долгие зимние ночи плачущий вой ветра в трубе, а в осенние дни сыреть, расклеиваться и приходить в окончательную негодность.
Нельзя без слез и горькой обида рассказывать о несчастной Скрипке. Оскорбленная и униженная, она переживала каждый звук, доносившийся на чердак через слуховое окно. В ней находили отзвук песня жаворонка, тонкий свист синицы и далекая причудливая игра Пастуха на самодельной дудке.
С каждым днем игра Пастуха становилась лучше и выразительнее, хотя в его дудке было всего лишь два или три лада и ей недоставало высоких и чистых звуков. Их особенно недоставало в утренней песне пробуждения, когда Пастух, проходя по селу, приглашал людей проснуться и выгонять своих коров.
Однажды Скрипка помимо своей ноли дополнила мелодию песни пробуждения высокими и чистыми звуками. Они вырвались сами собой из ее души, так исстрадавшейся по музыке.
Все произошло до восхода солнца. И никто, кроме Пастуха, не слышал, как пастуший рожок разбудил в Скрипке угасшее желание звучать.
Теперь он каждое утро переговаривался песней с незнакомой Скрипкой, очаровавшей его слух до такой степени, что однажды ночью он прокрался на чердак.
Это была встреча в темноте. Встреча у дымоходной трубы дома.
– Как ты прекрасна! – сказал он Скрипке.
– Если бы ты увидел меня днем, – ответила Скрипка, – ты бы ужаснулся.
– Нет, нет! – твердил он, касаясь ее грифа своими тонкими и нежными пальцами. – На свете нет ран, которые не залечиваются.
Скрипка, веря Пастуху, однажды сказала:
– Как я хочу, чтобы ты взял меня отсюда! Но это невозможно. Тебя накажут за похищение… Нужно действовать умнее.
Женская хитрость была присуща и Скрипке. Она посоветовала Пастуху сыграть на дудке перед окнами Осла душераздирающий вой волка, попавшего в злополучную охотничью яму.
Он так и сделал.
Осел был в неописуемом восторге и тут же предложил Пастуху променять его дудку на визгливую пилу и пообещал прибавить к ней Скрипку.
Состоялся обмен. Пастух, забыв о пиле, бережно снял с чердака несчастную. Прижимая ее к своей груди, он внес больную Скрипку в дом своей матери.
Мать бережно освободила Скрипку от пыли и паутины, а затем, укутав ее в мягкое, велела сыну отправиться в город, к лучшему скрипичному доктору.
Скрипичный доктор произвел все необходимые операции и процедуры. Он укрепил колки, подклеил деку, заменил струны и отполировал скрипку до зеркального блеска. И когда Пастух увидел ее сверкающей и нарядной, когда он, нежно коснувшись ее струн, услышал звуки, от которых сладко кружится голова и замирает сердце, – сквозь слезы сказал:
– Я недостоин владеть тобой! Ты так прекрасна! Ты должна звучать в больших городах, а не в нашей маленькой деревне.
– Нет, – возразила Скрипка, – если я буду снова способна звучать, то только в твоих руках!
Так и случилось. Кто бы ни пробовал прикоснуться к ней, она отвечала молчанием. Скрипка перестала быть доверчивой и наивной.
Зато Пастух, едва прикоснувшись к ее струнам, заставлял умолкать окружающих.
Это были песни первой радости Скрипача и Скрипки, нашедших друг друга в большом мире.
Пастуха и Скрипку вскоре узнали по всей стране. Их слушали затаив дыхание. И никому не приходило в голову, что Скрипка была некогда брошена Ослом на чердак, где она долго находилась в оскорбительном забвении. Да если бы кто и узнал об этом, то едва ли обратил бы внимание.
Мало ли печальных, несправедливых и грубых историй бывает на свете! Нельзя же позволять им зачеркивать всю жизнь. Прошедшее всегда заслоняется Настоящим, если оно большое, яркое и настоящее Настоящее. А оно было именно таким у Скрипки, сохранившей в труднейших испытаниях жизни чистоту человеческой души, вдунутой в нее благородным деревенским Столяром, знатоком и ценителем Высокой Музыки.
Королева Буль-Буль
Как вам известно, Бутылки приходят в мир хрупкими, голыми и пустыми.
У всякой Бутылки есть горлышко, шейка и чаще всего покатые плечи, но нет головы.
Голову Бутылке обычно заменяет пробка. А так как пробка, по общему признанию, глупа, то думать ею затруднительно. Поэтому Бутылки очень редко защищают диссертации на ученые степени и еще реже занимают придворные посты, хотя и способствуют иногда другим в занятии таковых.
Бутылки безвольны и легкомысленны. Они могут быть заполнены чем угодно. Вот почему применяют их для самых различных целей в столовых, молочных, королевских дворцах, керосиновых лавках, аптеках, аналитических лабораториях и в морских приключенческих повестях – для почтовых операций.
Вот и все, что нам необходимо знать о месте и роли Бутылки в обществе. Сейчас мы вполне можем перейти к описанию частной жизни одной Бутылки.
Она была выдута в год коронования Сильванера XII, получившего впоследствии прозвище Пьяный. Великое Виноградное Королевство, на трон которого возводился Сильванер XII, было настолько миниатюрно, что меридиан, проходивший через его владения, полностью закрывал их. И только на некоторых географических картах, где меридианы наносятся тонкими линиями, можно под одним из них различить восточные и западные очертания границ Великого Виноградного Королевства. Картографы никогда не обозначают названия на картах Великого Виноградного Королевства, даже сокращенно. Так как всего лишь одна, самая маленькая буква не только бы покрыла всю территорию королевства, но и вторглась бы во владения соседних стран. И это повлекло бы за собой дипломатические осложнения, а может быть, и войну.
Однако не все, что выглядит микроскопическим или никак не выглядит на географической карте, мало на самом деле. Если взять самую большую географическую карту и положить ее на землю этого королевства, то она едва ли бы покрыла и половину его виноградников. Именно этот пример был приведен первым министром как доказательство провозглашения королевства Великим.
Но не будем отвлекаться…
После того как выдутая Бутылка остыла, королевский браковщик сразу предначертал ей блестящую карьеру. Он написал мелом на ее донышке всего лишь три буквы: «К. И. В.». Так сокращенно обозначалось Королевство Игристое Вино.
Многие остывшие и еще не остывшие Бутылки посмотрели на счастливицу с завистью.
И это естественно. Какой из Бутылок не хочется опьянить короля, чтобы потом всю жизнь хвалиться своими успехами!
Бутылка-избранница вскоре была заполнена искристым, игристым вином. Затем ее заткнули большой и очень красивой пробкой, напоминающей голову первой статс-дамы двора его величества не только по форме, но и по существу.
Далее на Бутылку было наклеено самое главное – ярлык, по которому надлежало ценить оклеенное.
Когда все это было сделано, в пробку ввинтили шуруп, шляпкой которому служила маленькая копия королевской короны, вычеканенная из латуни.
Вот тут и началось то, что называется страшнейшей из душевных болезней… Но не будем отвлекаться и забегать вперед.
Теперь оставалось обернуть Бутылку розовой мантией из гофрированной бумаги, перевязать ее малой королевской лентой и подать на королевском подносе к коронационному столу.
Коронованная Бутылка заняла центральное место стола, напротив короля и королевы. Королева не понравилась Бутылке с первого взгляда. Она была слишком плоска, а ее плечи недостаточно покаты. И Бутылке, ослепленной общим вниманием, показалось, что она тоже могла бы стать королевой, тем более что король Сильванер XII бросал на нее взгляды, полные восхищения.
– Какая прелесть! Я не видел ничего подобного! Очаровательнейшее создание! Как много заключено в тебе солнечной радости и веселья!
Сказав так, подвыпивший король поцеловал Бутылку. В ответ на это раздались громкие рукоплескания виноторговцев и владельцев виноградников.
– Ну, милая моя, – обратился затем Сильванер XII к Бутылке, – сейчас я окажу тебе мое королевское внимание.
Не мешкая долго, король сорвал с нее серебряную шаль, затем открутил проволочку и принялся привычным движением выкручивать пробку.
Хлоп! И пробка полетела в потолок. И вот королевское вино разлито по бокалам. Пустую, обезглавленную Бутылку унесли на королевскую кухню до того, как произнесли тост в честь короля.
Пустая и безголовая Бутылка провалялась до рассвета. А на рассвете, когда закончился коронационный пир, королевский повар подобрал Бутылку.
– Как-никак это королевская Бутылка. Нельзя такую Бутылку выбрасывать в мусорную яму. В ней можно держать оливковое масло.
И вот Бутылка снова оказалась заполненной и заткнутой пробкой с ввинченной в нее короной. Правда, теперь она находилась всего лишь в шкафу повара, но это не охладило ее дерзких намерений. Опьяненная недавним успехом во дворце, она высказывала недовольство двором Сильванера XII. Веря в свое высокое призвание, она стала вербовать заговорщиков. Бутылка обещала королевские милости доверчивым пивным кружкам, круглым дурам тарелкам, овальным простакам рыбным блюдам и прочей опальной посуде, населявшей шкаф повара.
А посуда была опальной и обиженной. Ее удалили из королевского дворца за некомплектность.
Бутылка бросала слова в дружественную ей почву. Она говорила о возвращении во дворец некомплектной посуды. Она говорила так убежденно, что все ощущали трепет королевских комплектных сервизов, угодливый звон вельможных бокалов, статс-рюмок и флигель-лафитников. Ее болезненное самовнушение доходило до такого накала, что все, даже молчаливый глиняный графин, присягнули сумасшедшей мятежнице.
Беспочвенные мечты и действительные возможности всегда напоминают собою беспечно ноющего комара, которого проглатывает жаба. Примерно так и случилось…
Однажды жена повара позабыла заткнуть Бутылку с остатками оливкового масла. В открытую Бутылку наползли тараканы и налетели мухи. Бутылка стала их кладбищам.
– Какая гадость! – воскликнула жена повара. – Куда теперь годна эта опоганенная Бутылка!
Сказав так, она хотела выбросить ее в мусорную яму. Но подумав, решила приспособить Бутылку для керосина.
Вскоре Бутылка с керосином оказалась в обществе Половой Щетки, Кухонного Совка и Помойного Ведра.
Униженное положение и легкомыслие всегда бывают отличной средой, порождающей несбыточные надежды. Ими-то и продолжала жить Бутылка.
– Вы еще услышите обо мне, – твердила Бутылка. – И, как знать, может быть, тебе, Половая Щетка, предстоит честь расчистить мне путь к трону. А тебе, Совок, собрать окружающий меня мусор в это Помойное Ведро, которое я могу назначить министром виноделия или королевским прокурором.
Половой Щетке и Помойному Ведру очень хотелось участвовать в дерзком путче. И они верили в такую возможность, тем более что на их веку подобные субъекты производили дворцовые перевороты и становились лидерами партий, вершителями судеб различных стран, куда более обширных, нежели Виноградное Королевство.
По их мнению, Бутылка, наполненная керосином, могла пролить свое содержимое, а Коробка Спичек, примкнувшая к заговору, – поджечь пролитое. Разве это же правдоподобно? Разве история не знает примеров, когда захват власти начинался с пожара?
Но Бутылке не повезло. В продаже появились удобные и вместительные бидоны для керосина. Бутылку выбросили в мусорную яму. Оказавшись там, Бутылка могла бы послужить художникам-графикам отличной натурой для иллюстрации некоторых страниц всеобщей истории, но появился мусорщик.
– Ого! Да она еще целая. Ее можно продать обознику.
Облитая дегтем и дочерна измазанная Бутылка раскачивалась под телегой обозника до тех пор, пока не перетерлась веревочка, на которой она была подвешена.
Бутылка оказалась на дороге, а затем в канаве. Ее отшвырнул туда метельщик.
Никто не знает, сколько времени она провалялась в канаве.
Пробка ее сгнила, деготь вытек, ярлыки отмокли. Пустая и голая, она располагала теперь достаточным временем для размышлений, воспоминаний и вздохов. Она, разумеется, не мечтала более о блеске дворца и королевском троне.
Но разве жизнь бутылок зависит от них? И ничего удивительного нет в том, что однажды… Впрочем, об этом нужно рассказать подробнее.
Лежа в канаве или движимая потоком, Бутылка часто рассказывала своим новым знакомым о злоключениях ее жизни. Ее охотно слушали населявшие канаву Жабы, Крапива, Старые Консервные Банки и Коробки от Сигарет, сметенные туда метельщиком.
Однажды историю жизни Бутылки услышала любознательнейшая из Сорок Виноградного Королевства. И когда Бутылка окончила свой рассказ восклицанием: «Как трудно быть пустой и легкомысленной Бутылкой!», Сорока заметила:
– Разве можно считать пустой и легкомысленной ту, которая так полна сознанием своей пустоты и легкомыслия? И коли в тебе появились такие качества, ты можешь стать королевой.
Бутылка горько усмехнулась. Она не знала, что Сорока была вовсе не Сорокой, а женой первого министра короля. Она не знала, что некогда молодая королева давно умерла, а король беспробудно пил. Она не знала, что придворные короля разбились на множество враждующих партий и каждая провозглашала своего короля.
Первый министр был самым хитрым человеком при дворе. Вот он-то, по совету жены, и предложил провозгласить королевой Бутылку.
Это всем очень понравилось. Потому что все отчетливо представляли особенности, свойственные только Бутылке. Она безголова и пуста. Ее можно было наполнить чем угодно и менять пробки в зависимости от внутренней и внешней политики.
– Но у нее же нет рук и ног, – усомнился кто-то из придворных.
– А кто же об этом будет знать? – возразил первый министр. – Да и зачем королеве руки, когда горностаевая королевская мантия шьется без рукавов? А что касается ног, то кому придет в голову проверять, есть ли под мантией у королевы ноги?
– Да, да, – согласились придворные и решили женить Сильванера Пьяного на бутылке, назвав ее звучным именем Буль-Буль.
Бутылка довольно устойчиво была поставлена на королевский трон. И после смерти короля стала настоящей королевой.
И никому из слуг, послов и тем более простолюдинов не приходило в голову, что на королевском троне сидит Бутылка, которую в зависимости от политической обстановки Заполняли то скипидаром, то благовонным елеем, то кофейной гущей.
Королева Буль-Буль, прозванная мудрой, очень долго была удобнейшей из королев Великого Виноградного Королевства. Она занимала бы королевский трон и по сие время, если бы не ее природная хрупкость.
Когда в стране начались волнения виноградарей, королеву Бутылку заполнили для устрашения слишком крутым кипятком. Она не выдержала высокой температуры, треснула и потекла.
Это послужило признаком дрогнувшей королевской власти. Волнения перешли в восстания. Виноградное Королевство было объявлено Виноградной Республикой.
Но тут начинается другая сказка, о том, как в президенты республики был подсунут господин Громкоговоритель, послушно и громко говоривший все то, что передавали радиостанции, принадлежавшие тем, кто провозгласил в свое время королевой Бутылку.
Президент Громкоговоритель оказался удобнее королевы Буль-Буль. Та молчала, а этот произносил грозные речи, держа виноградарей Виноградной Республики в постоянном напряжении.
Но если вы думаете, что так кончилась жизнь треснувшей Бутылки, то вы заблуждаетесь.
Бутылку переправили вместе с глиняным графином в нейтральную державу, где она, получив убежище, была заполнена порохом, так как в треснувшую бутылку нельзя уже было наливать жидкие тела, а можно только насыпать тела сыпучий.
Экс-королева Буль-Буль и по сей день не теряет надежды вернуть трон при помощи грубой силы.
…На этом пока прерывается жизнеописание одной Бутылки, которое, как и все подобные истории, закончит история, о чем вы узнаете в свое время из газет.
Новое платье королевы
Если вы не станете упрекать меня в сюжетной контрабанде из Дании, то я, пожалуй, расскажу вам сказку, противоположную той, которую вы все хорошо знаете.
Некогда на свете жили два ткача, два портных. Они пряли из ничего чудесные нити, ткали из них потрясающе выдуманные ткани, а затем шили поразительно сказочные платья.
Двум ткачам, двум портным жилось худо. Их нередко называли обманщиками, наказывали плетьми, лишали гражданских прав, и они, голодные, бездомные, странствовали по белому свету в поисках волшебной работы, которая приносила бы людям радость и восхищение. Но всюду их встречали смехом и провожали палками.
Все это было в те стародавние времена, когда певцов приравнивали к шутам, поэтов, сочинителей – к лжецам и обманщикам, а гении сгорали на кострах.
Долго скитались ткачи, все же однажды судьба улыбнулась несчастным.
Они забрели в удивительное королевство.
Королевство, где очутились два ткача, не имело границ, каменных стен или каких-то других ограждений. Оно не располагало войсками и даже пограничными отрядами. Между тем оно было могущественным, независимым и непобедимым. Оно ж не могло стать иным, потому что это было Великое Королевство Мечты и Воображения. А, как известно, еще никому в мире не удавалось поставить на колени Мечту и поработить Воображение.
Такое королевство, такая свободная страна вполне устраивала двух ткачей, и они представились королеве.
Королева Мечты и Воображения была одета в нежно звучащее симфоническое платье. С ее плеч ниспадала эпическая мантия из пятистопных ямбов, а на голове красовался классический венок сонетов.
– Что вы хотите, незнакомцы? – прозвенела невидимая арфа королевы.
– Мы хотим стать полноправными гражданами этого королевства, – ответили ткачи.
– А что дает вам право стать гражданами Великого Королевства Мечты и Воображения? – проиграла королева новый вопрос на скрипке, сделанной из чистого эфира.
Тут два ткача рассказали о своем искусстве ткать из ничего прекрасное и шить из него вечное.
Рассказывая, они плавными жестами нарисовали в пространстве ткацкие станки, затем натянули нити-основы из солнечных лучей и принялись ткать образным языком из утонченных словосочетаний поэтическое отображение звездного неба для вечернего платья королевы Мечты и Воображения.
И когда тончайшее из всех самых тонких платьев было готово, они нарядили в него королеву.
Раздался вопль восхищения!
Великие и малые граждане королевства Мечты и Воображения на все лады прославляли новое платье королевы. Одни увековечивали его волшебной музыкой, другие – нежными красками, третьи выражали свой восторг чарующими танцами… В чистых и окрыленных душах каждого из граждан этой свободной страны мастерство двух ткачей, двух портных нашло свой живой, трепетный станок.
Всех и даже не лишенных воображения мальчиков, сидящих на деревьях, потрясло это новое платье королевы, когда она шествовала по улицам столицы страны бессмертия, страны Мечты и Воображения. И никому, абсолютно никому не приходило в голову, что королева гола, что на ней нет никакого платья, как, впрочем, нет и ее самой, а есть сказка. Эта сказка, в которой и по сей день живут изумительные мастера, ткущие из ничего вечное и прекрасное…
Некрасивая елка
В датском говорящем лесу росли датские говорящие деревья. Они разговаривали только по-датски.
В жаркие, солнечные дни, изнемогая от зноя, деревья перешептывались друг с другом так тихо, что даже чуткие птицы не могли разобрать, о чем они шепчутся. Зато как только поднимался ветер, в лесу начинался такой шумный разговор, что его без труда мог услышать всякий.
Самой болтливой в лесу была Осина. Ее голос, звенящий одиннадцатью тысячами листочков, не умолкал и в полдень. Осина любила позлословить, как, впрочем, и Береза. А Елка – наоборот.
Елка была на редкость молчалива и задумчива. Она, в отличие от своих стройных и красивых сестер, росла не очень красивой. Даже, скажем прямо, совсем некрасивой – однобокой и кривой.
Елку не любили ее лесные собратья, хотя ни одному из них она не сделала ничего дурного. Она не затеняла им солнце, не лишала их влаги, не шелестела, как Дуб и Ясень. Вообще она вела себя очень скромно. Но деревья усвоили отвратительную манеру отношения друг к другу – по внешности. По одежке. По красоте ветвей и строению кроны. А Елка была дурнушкой. Это и послужило поводом для насмешек самовлюбленного Ясеня, молодого красавца Клена и Березы с изысканно тонкими ветвями.
Не любили они Елку и потому, что ей оказывал особое внимание Сказочник, пользовавшийся большим уважением в лесу. Он часто садился под Елью со своими тетрадями и писал сказки или задумчиво мечтал.
Почему он предпочитал именно ее тень, никто не знал, но болтали в лесу разное.
Ясень говорил, что Сказочник так же, как и Елка, одинок, некрасив и долговяз. Клен находил, будто Елка специально для Сказочника осыпает мягкие иглы, чтобы ему было удобнее сидеть под нею. Береза городила такое, что лучше не повторять этого. И вообще мы не должны брать на себя роль Ветра, который разносит нелепые лесные слухи. К тому же нам давно пора приступить к главному и начать с того, как в лес однажды пришли лесорубы и срубили старый Дуб и как в лесу раздался громкий плач. Плакали дети, внуки, племянники и друзья старого Дуба.
Им казалось, что уже все кончено. И особенно после того, как старый Дуб был распилен на кряжи и увезен из леса.
Когда дубовая родня оплакивала свежий пень, появился Сказочник. Ему тоже было жаль, что в лесу не стало зеленого богатыря, трехсотлетнего Дуба. И его слеза капнула на срез пня.
Но слезы никогда не помогают горю. Зная об этом, он решил рассказать сказку о том, во что иногда превращаются деревья, когда их увозят из леса.
– Господа, – сказал он по-датски, обращаюсь к деревьям, – не угодно ли вам прослушать сказку о вашем завтрашнем дне?
В говорящем лесу стало тихо. Деревья насторожили своя листья и стали слушать.
– Никому из вас, как, впрочем, и мне, – начал Сказочник, – не хочется покидать этот прекрасный лес. Но не все, уходя из него, перестают жить. Не все, оказавшись срубленными, умирают…
Лес зашумел и насупился. Начало сказки деревьям показалось не более чем утешительным враньем.
Сказочник подал знак. В лесу стало снова тихо.
– А известно ли вам, господа, что Дуб проживет еще сотни и сотни лет, когда он станет дубовым резным потолком библиотеки? А он станет именно им… Так ли уж плохо это, господа деревья?
Деревья одобрительно зашелестели. Теперь Сказочник, овладев вниманием слушающих, спокойно уселся на золотой ковер мягкой еловой осыпи и стал говорить о том, как снова придут в лес лесорубы и спилят созревшие деревья, не давая им сгнить на корню и превратиться в ничто. Спиленные деревья станут домом, мостом, музыкальными инструментами, мебелью или паркетным полом, чтобы жить и служить поколениям.
– Так ли уж это плохо, господа? – сказал он и продолжил сказку о том, как одна мечтательница Сосна превратилась в корабельную мачту и побывала в Индии, Китае, на Курильских островах. Стал рассказывать, как одна Осина стала тридцатью тремя корытами. – Превращение в корыта хотя и не так заманчиво, – сказал он, – но все же стать корытом лучше, чем никем, ничем и ни для кого.
– Это верно, – заметила слегка обиженная Осина, – превратиться в корыта куда приятнее, нежели стать дровами. Да, дровами! – повторила она, покосившись на некрасивую Елку и окидывая ее неприязненным взглядом от корня до вершины.
Заметив этот взгляд, самовлюбленный Ясень спросил Сказочника:
– А почему бы вам не рассказать об еловых дровах?
– Вот именно! – поддержал надменный Клен. Это бы вселило радужные надежды одной нашей общей знакомой.
Сказочник смутился. Ему не хотелось огорчать некрасивую Елку. Он любил ее. Он жалел ее. Но правда выше любви и жалости.
– Господа, – тихо сказал Сказочник, – разве уж так плохо сгореть для других? Ведь должен же кто-то своим огнем радовать детей и согревать их в зимнюю стужу! Должен же кто-то выпекать пахучие и румяные хлебы и плавить металл!
– Да, конечно, конечно, господин Сказочник, кто-то должен это делать, – подтвердил Ясень. – Но согласитесь, что все-таки лучше стать полированным столом или буфетом, нежели золой и пеплом.
– Хотя, – усмехнулась Береза, – зола тоже на что-то нужна. Ею, кажется, чистят кастрюли и посыпают тротуары. Так ли уж это плохо, господа? – прошелестела она, издевательски повторяя фразу Сказочника.
Деревья дружно захохотали.
Сказочник снова умолк, а затем, коснувшись рукой Елки, сказал в раздумье:
– Впрочем, никто не знает, как может повернуться судьба. Одни, собираясь жить в веках, забываются ранее, чем увядают цветы на их могилах. Другие, живя скромно и тихо, ни на что особенно не рассчитывая, не думают о бессмертии, а оно, несмотря на это, приходит само. Не отчаивайтесь, некрасивая Елка! Как знать… может быть, все будет по-другому…
С тех пор прошло много лет. Деревья выросли и возмужали. Под некрасивой Елкой жили муравьи. Сказочник давно уже не появлялся в лесу, и, как сообщил Ветер, Ель больше никогда не укроет его прохладной и ласковой тенью своих ветвей. Два лесоруба – Время и Возраст – сделали свое дело.
– М-да! – сказал Ясень. – Хотя он и ярко горел… хотя нам от него было тепло и радостно, все же он сгорел, как сгорают дрова.
– Вот именно, – подтвердил Клен, ставший еще выше и надменнее. – Если выражаться образно, то он был среди людей не более, чем некрасивая Ель. То ли дело мы! Мы – ценные деревья. Мы можем превратиться во что угодно – и в спальню королевы и в трон короля.
Елка молча слушала хвастливые, самодовольные рассуждения, и тонкие струйки смолы катились по ее шершавой коре. Елка не переставала верить, что она встретится со Сказочником и услышит знакомые слова любимых сказок.
Но напрасно. С ним можно было теперь встречаться только во сне. Поэтому Елка часто дремала, надеясь увидеть золотой сон. А он не приходил и во сне… Зато пришли лесорубы.
Лесорубы спилили созревшие деревья, и каждое из них получило свое назначение. У поваленной Сосны обрубили ветки и верхушку, затем доставили ее на корабельную верфь. Она будет мачтой.
Ясень, Клен и Береза были распилены на большие кряжи и затем отправлены на мебельную фабрику. Осину предназначили для корыт.
Дошла очередь и до некрасивой Елки. Ее распилили на мелкие чурбаки.
«Так и есть, – подумала Елка, – я стала дровами. Теперь мне только остается сгореть так же ярко, как сгорели вы, дорогой друг, озаряя нас волшебным светом своих сказок».
Готовясь отправиться в топку котла или камина, Елка забыла слова Сказочника о том, что никто не знает, как может повернуться судьба.
Судьба Елки повернулась самым неожиданным образом. Елка попала на бумажную фабрику и превратилась в ослепительно белые, тонкие, плотные листы бумаги.
Теперь перед нею открылись тысячи возможностей. Она могла стать конвертами и совершать на всех видах транспорта почтовые путешествия. Она могла оказаться газетой или географической картой. Она могла стать нарядной театральной афишей и зазывать людей на представление.
Мало ли куда идет бумага… Но не будем, однако, строить предположения. Все оказалось куда лучше, чем может нарисовать самое пылкое воображение.
Елку отправили в типографию, и там она стала превращаться в книгу. В какую? Книга книге рознь. Не всякой книгой лестно стать даже плохой бумаге. Она стала превращаться в прекрасную книгу сказок. Это она почувствовала тотчас, как на ней появились четко отпечатанные блестящей черной краской дорогие ее сердцу слова…
Это были сказки, слышанные ею в дни юности в говорящем лесу.
– Неужели мы с вами встретились снова? – сказала Елка, ставшая бумагой, и увидела Сказочника. Он появился на первой странице отпечатанным великолепными красками. – Теперь я вижу, – сказала она, – что не все, оказавшись срубленными, умирают. Мы стали жить с вами книгой сказок.
Искусные руки переплетчика принялись одевать книгу в нарядную одежду с золотой отделкой и затейливым тиснением.
Как она красива была теперь! На нее можно было любоваться часами, читать и слушать сутками напролет. Ее бережно брали и очень осторожно листали. Сказки смешили и радовали. Сказки учили мудрости, возвышали души, согревали сердца, будили ненависть ко злу и утверждали светлое.
Вскоре Елка, став книгой, очутилась на серебристой березовой полке в самом лучшем ясеневом, шкафу библиотеки.
Она сразу узнала этот шкаф. Он оказался таким же самовлюбленным, каким рос в сказочном говорящем лесу. Ясеневый шкаф очень громко хвалился своей новой жилицей на центральной полке:
– Видишь ли ты, Кленовый стол, какое сокровище живет во мне?
– Да, – ответил Кленовый стол. – Какие мы благородные деревья!
– Как бы позавидовала нам та некрасивая Елка, – обрадовалась Березовая полка, – как бы позавидовала она, если б могла увидеть, во что мы превратились! С какой отличной книгой живем мы теперь в соседстве! Что ты скажешь на это, старый Дуб? – обратилась Березовая полка к резному потолку.
Мудрый резной потолок хитро усмехнулся с высоты своими замысловатыми узорами и, не проронив ни единого слова, застыл в своей изумительной орнаментальной улыбке.
Он, видимо, понял все.
Теперь у Елки были все основания произнести сокрушительную отповедь по адресу Клена, Ясеня и некоторых других, глумившихся над нею. Но она ничего не сказала, потому что это была добрая, великодушная, настоящая Елка.
А она могла бы сейчас отчитать их не только по-датски, но и по-китайски, и по-немецки, и по-русски, и по-французски. Потому что всемирно известная книга датского сказочника разговаривала на всех языках мира. Даже на тех, которые пока еще не имеют букв и грамматики. Она сумела бы их отчитать и на этих языках…»
