Текст книги "Статьи, выступления, письма "

Автор книги: Эрнесто Че Гевара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 43 страниц)

Телефон и электричество—это два примера. Монополия фигурировала во всех областях жизни кубинского народа. Не только в экономической сфере, о которой мы сейчас говорим, но и в политике и культуре.

Теперь надо было сделать ещё один важный шаг в нашей борьбе за освобождение: нанести удар по монополии на наш рынок.

Уже заключены несколько торговых договоров с разными странами, и на кубинский рынок на условиях полного равенства постоянно приходят новые страны. Из всех подписанных договоров, несомненно, самым важным является договор, заключённый с Советским Союзом. Необходимо помнить это, потому что на данный момент с нашими продажами происходит нечто необычайное: мы продали весь сахар в рамках нашей квоты на мировом рынке, при этом у нас всё ещё есть заявки на сахар в размере от восьмисот тысяч до миллиона тонн, заключаются новые контракты, новые договоры с

1) Гарротерос—здесь палачи, душители (исп.). 911 март 1960 года -.-7 мм

другими странами. Кроме того, мы обеспечили на пять лет вперёд продажу миллиона тонн. Конечно, мы получим за этот сахар только двадцать процентов оплаты в долларах, но доллар—это не более чем инструмент для покупки, у доллара нет никакой другой ценности, чем его покупательная способность, и мы, получая промышленную продукцию или сырьё, просто используем сахар в качестве доллара. Некоторые мне говорили, что разорительно подписывать подобный контракт, поскольку расстояние, отделяющее Советский Союз от Кубы, значительно удорожает все импортируемые продукты. Подписанный контракт на нефть не оставил от этих предсказаний камня на камне. Советский Союз обязался поставлять на Кубу нефть различных сортов по цене на тридцать три процента дешевле, чем у североамериканских монополистических компаний, которые находятся от нас на расстоянии шага. Это и называется экономическим освобождением.

Естественно, есть те, кто утверждает, что Советский Союз продаёт нам нефть по такой цене из политических соображений, что это делается только для того, чтобы нанести ущерб Соединённым Штатам. Мы можем согласиться, что это действительно так. Да, если Советскому Союзу при осуществлении им своего суверенитета хочется проучить Соединённые Штаты, он продаёт нам нефть и покупает у нас сахар. Но нас это не касается, нас не касаются их намерения, торгуя, мы просто продаём товар и не продаем национальный суверенитет, как это делали раньше. Мы просто будем говорить на языке равенства. Каждый раз, когда здесь появляется представитель новой страны мира, сегодня он будет говорить на языке равенства. Не имеет значения размер страны, которую он представляет, или мощность её пушек. Как независимая нация Куба имеет голос в ООН наравне с Соединёнными Штатами и Советским Союзом.

В этом духе были заключены все договоры, и в этом духе будут заключаться все новые торговые договоры. Потому что следует настаивать на том, что понимал и ясно сказал Марти много лет назад, когда он заявлял, что нация, которая покупает,– это нация, которая командует, а нация, которая продаёт,—это нация, которая подчиняется. Когда Фидель объяснял, что торговый договор с Советским Союзом очень выгоден Кубе, он просто объяснял... даже не объяснял, можно сказать, он выразил чувства кубинского народа. Действительно, весь мир почувствовал себя немного более свободным, когда узнал, что можно подписывать торговые договоры, с кем хочешь, и весь

921 политический суверенитет и экономическая независимость

мир почувствует себя ещё свободнее, когда узнает, что в этом случае был подписан не просто торговый договор в рамках осуществления суверенитета страны, но что это один из самых выгодных для Кубы торговых договоров. И когда будут изучены кабальные ссуды североамериканских компаний и сравнены со ссудой или кредитом, предоставленным Советским Союзом на двенадцать лет под два с половиной процента, под самый низкий процент в истории международных торговых отношений, станет видна его важность. Это правда, что кредит этот дан для покупки советских товаров, но правда также и то, что ссуды Export Banka, например, который вроде бы является международной структурой, предназначены для покупки товаров в Соединённых Штатах. И кроме того, эти ссуды предоставляются для того, чтобы покупать определённые товары иностранных монополий. Например, Export Bank даёт ссуду (конечно, это не значит, что это происходит на самом деле) бирманской Электрической Компании– представим себе, что бирманская Электрическая Компания равняется кубинской Электрической Компании—и ссужает этой компании восемь, десять или пятнадцать миллионов песо. Затем он же ставит свою аппаратуру, начинает поставлять очень дорогой электрический ток, причём с перебоями, получает огромный процент, а потом эта страна выплачивает основную сумму. Таковы системы международных займов. Это коренным образом отличается от кредита, предоставленного стране для того, чтобы эта страна его использовала на благо всех детей этого народа. Было бы совсем другое дело, если бы Советский Союз ссудил 100 миллионов песо своей дочерней компании, чтобы наладить здесь свой бизнес и вывозить дивиденды обратно в Советский Союз. Но на самом деле сейчас планируется построить с помощью СССР большое металлургическое предприятие и нефтеперерабатывающий завод, полностью национальные и на службе народа.

Иначе говоря, всё, что мы заплатим, означает только оплату того, что мы получили, причём правильную и честную оплату, как мы уже видели в случае с нефтью. Но я не могу пока сказать, что по мере того, как будут подписываться другие договоры, мы сможем так же открыто сообщить всем и о чрезвычайно низких ценах на все товары, которые производит наша страна, и что все они будут высокого качества.

Нам оппонирует газета Diario de la Marina, и стоит её процитировать ещё раз. К сожалению, я не принес самой интересной ста

931 март 1960 года

тьи, в которой приводятся пять, шесть или семь причин, по которым этот договор им кажется плохим. Все они лживы, естественно. Но они лживы не только в интерпретации, что уже плохо. Они лгут даже в фактах. Они лгут, например, когда говорят, что договор означает обязательство Кубы поддерживать советские действия в ООН. Это совершенно не так. В декларации, которая является приложением к этому договору и которая была отредактирована при обоюдном согласии, Куба обязуется бороться за мир в рамках ООН. То есть, как уже разъяснил Фидель, Кубу обвиняют как раз в том, для чего была создана ООН—согласно её учредительным документам. А освещение всех прочих экономических вопросов страдает крупными ошибками и грубой ложью, которые уже были опровергнуты нашим Министерством торговли. Самая большая ложь относится к вопросу о ценах. Вы знаете, что цена сахара естественным образом устанавливается на мировом рынке через спрос и предложение. Diario de la Marina утверждает, что если этот продаваемый Кубой миллион тонн Советский Союз, в свою очередь, выбросит на мировой рынок, Куба ничего не выиграет. Это ложь просто потому, что в договоре твёрдо закреплено, что Советский Союз может вывозить сахар только в те страны, которые обычно покупали у него сахар и раньше. Советский Союз—импортер сахара, но он также экспортирует рафинированный сахар в некоторые пограничные страны, которые не обладают сахароперерабатывающей промышленностью, как, например, Иран, Ирак, Афганистан. И естественно, Советский Союз будет продолжать экспортировать сахар в те страны, в которые он обычно его экспортировал, но наш сахар будет потребляться полностью в рамках планов увеличения народного потребления в самом СССР.

Если североамериканцы так сильно озабочены, заявляя даже в Конгрессе, что Советский Союз их догоняет, и если они верят Советскому Союзу, почему мы не должны ему верить? Когда Советский Союз говорит нам, и, кроме того, подписывает договор, а не просто говорит на словах, что этот сахар—для внутреннего потребления, ни одна газета здесь не должна сеять сомнения, которые подхватываются на международном уровне и которые действительно могут повредить ценам на сахар. Это не что иное, как контрреволюционное действие. Это действия тех, кто не может примириться с потерей своих привилегий.

Другой вопрос—о ценах на кубинский сахар: вопрос, заслуживший незаслуженное упоминание со стороны одного из глашата

941 политический суверенитет и экономическая независимость

ев контрреволюции (речь шла о т.н. цене Линкольна): в связи со сделанным нами несколько дней назад заявлением они настаивают на том, что эти сто или сто пятьдесят миллионов лишних песо, которые США платят за наш сахар, представляют собой их подарок Кубе. Это не так. В связи с данной ценой Куба подписала тарифное обязательство, согласно которому за каждый песо, который североамериканцы тратят на Кубе, Куба должна была тратить примерно песо и пятнадцать сентаво. Это значит, что за десять лет из рук кубинского народа в руки североамериканских монополий перешёл миллиард долларов. У нас нет причин дарить что-либо кому-либо, но если бы эти деньги перешли из рук кубинского народа в руки североамериканского народа, мы бы ещё могли быть довольны. Однако они перешли в сундуки монополий, которые являются не чем иным, как инструментом подавления, и видят свою цель в том, чтобы помешать угнетённым народам мира пойти по пути освобождения. Кредиты, которые Соединённые Штаты давали Кубе, стоили Кубе шестьдесят один сентаво процентов за каждый песо. И это краткосрочные займы. Не будем говорить, во что бы это обошлось нам в рамках долгосрочного займа, такого, какой предоставляет нам Советский Союз. Поэтому мы продолжаем постоянно следовать заповеди Марти, а во внешней торговле настаиваем на как можно большей её диверсификации, на том, чтобы не ставить себя в зависимость от одного покупателя и диверсифицировать не только нашу внешнюю торговлю, но и наше внутреннее производство, чтобы иметь возможность продавать на большем числе рынков.

Итак, Куба идёт вперёд. Мы переживаем действительно звездный момент нашей истории, когда взгляды всех стран Америки устремлены на этот маленький остров, а реакционные правительства обвиняют Кубу во вспышках народного негодования, которые происходят во всех уголках Америки. Уже не раз было ясно подчеркнуто, что Куба не экспортирует революцию; революцию нельзя экспортировать. Революции происходят тогда, когда внутри страны возникает ряд неразрешимых противоречий. Куба экспортирует только свой пример, тот самый «плохой пример», о котором я уже говорил. Это пример маленького народа, который опровергает законы лженауки, именуемой «геополитика», и перед самой пастью монстра, о котором говорил Марти, бросает клич свободы. Вот то преступление, вот тот пример, которого боятся североамериканские империалисты и колониалисты. Они хотят раздавить нас, потому что мы

951 март 1960 года

поднимаем знамя Латинской Америки, они хотят применить к нам доктрину Монро, и уже существует новая редакция этой доктрины, представленная в Сенат Соединённых Штатов; думаю, что, к счастью для них самих, её не приняли или она не прошла одной из комиссий.

Мне представилась возможность прочитать констатирующую часть этой версии, и она отражает такой пещерный, такой крайне колониалистский менталитет, что, думаю, её принятие стало бы позором североамериканского народа. Этот проект возрождал доктрину Монро, но в ещё более откровенном виде, один из параграфов гласил, я точно это помню: «Поскольку доктрина Монро ясно устанавливает, что ни одна страна, находящаяся за пределами Америки, не может порабощать американские страны». То есть страна, находящаяся в пределах Америки, может это делать. И дальше следовало: «... эта редакция (доктрины Монро), более чем прежняя, даёт основания для вмешательства без обращения в ОАГ» с тем, чтобы потом поставить ОАГ перед свершившимся фактом. Ну что ж, это политические опасности, производные от нашей экономической кампании за освобождение. У нас сейчас... прежде всего у нас мало времени, но... мы должны рассмотреть последнюю проблему—как инвестировать нашу валюту, как инвестировать усилия нации, чтобы ускорить реализацию наших экономических планов. 24 февраля, выступая перед трудящимися при получении символического четырёхпроцентного взноса1, Фидель Кастро сказал: «... но когда Революция пришла к власти, уже нельзя было больше снижать наши резервы, а народ привык к более высокому уровню потребления импорта по сравнению с экспортом».

Вот в такой ситуации страна должна инвестировать, должна экономить или же должна получать капитал из-за границы... Каким был наш тезис об экономии, прежде всего экономии валюты для развития нашей собственной промышленности? Было выдвинуто положение о ввозе частного капитала. Когда речь идёт о национальном частном капитале, капитал находится внутри страны. Но когда речь идёт об импорте капитала—а нам требуются капиталы и предлагаемая нам формула решения заключается во вложении частного капи

1) На многочисленных собраниях, прошедших «зимой» 1960-1961 гт. на предприятиях Кубы, трудящиеся принимали решения об отчислении 4 % заработка на нужды индустриализации страны.

961 политический суверенитет и экономическая независимость

тала,—мы находимся в следующей ситуации. Иностранный частный капитал не перемещается из благородства, он не движим актом благородного милосердия, не мобилизуется желанием прийти к народам. Иностранный капитал движется из желания помочь себе самому. Частный иностранный капитал—это капитал, который становится излишним в одной стране и переводится в другую, где зарплаты ниже, условия жизни, сырьё дешевле, что даёт большие прибыли. То, что движет иностранным частным капиталом,—это не щедрость, а прибыль, а нам здесь всегда предлагалось дать гарантии частным инвесторам, чтобы решить проблемы индустриализации.

В сельское хозяйство и промышленность будут вложены триста миллионов песо. Речь идёт о битве за экономическое развитие нашей страны и решение наболевших проблем. Конечно же, это не простой путь. Вы знаете, что нам угрожают, вы знаете, что говорят об экономических санкциях, о военных маневрах, о том, чтобы лишить нас квот, и т.д. и т.п., в то время как мы просто пытаемся продать наши товары. Значит ли это, что мы должны отступить? Что мы должны оставить всякую надежду на лучшее, если нам угрожают? Каков правильный путь народа? Кому вредит наше желание развиваться? Разве мы хотим жить за счёт труда других народов? Разве мы хотим жить за счёт богатств других народов? Так чего же хотим мы, кубинцы? Мы хотим жить не за счёт чужого пота, мы хотим жить за счёт своего пота. Не жить за счёт чужих богатств, а жить своими богатствами, чтобы удовлетворять все материальные нужды нашего народа и на этой основе решить все остальные проблемы страны. Поэтому мы говорим не об экономике как об экономике «для себя», а об экономике как основе для удовлетворения всех остальных нужд страны: образования, гигиены и здравоохранения, нужды в жизни, которая состояла бы не только из работы, но и из развлечений; нужды в решении крупных проблем, которые достались нам в наследство со времён колонии... Как мы потратим все эти миллионы, это вам объяснит какой-нибудь другой товарищ во время одной из следующих бесед, рассказывая не только как, но и почему мы их потратим так, а не иначе, на избранном нами пути.

Теперь для слабых, для тех, кто боится, для тех, кто думает, что мы единственные в истории, кто попал в подобную ситуацию, и что спасения нам нет и что если мы не остановимся или не отступим, то мы пропадём—я хочу привести ещё одну последнюю цитату, историю, которую рассказывал Хесус Сильва Эрсог, мексиканский

971 март 1960 года

экономист, автор закона об экспроприации нефти. Эта история относится к той пережитой Мексикой эпохе, когда международный капитал тоже перешёл в наступление против духовных и культурных ценностей народов—под теми же лозунгами, которые повторяли в сжатом виде всё то, что сегодня говорится о Кубе, и история эта такова. «Само собой, говорили, что Мексика—коммунистическая страна. Поминался призрак коммунизма. В книге, которую я уже цитировал на предыдущих конференциях, посол Дэниэлз рассказывает, как он в те трудные дни отправился в Вашингтон и один английский джентльмен заговорил с ним о мексиканском коммунизме. Сеньор Дэниэлз говорит ему: «Ну, я не знаю в Мексике ни одного коммуниста, кроме Диего Риверы, но всё-таки, что такое коммунист?»—спрашивает затем Дэниэлз у английского джентльмена. Тот садится в удобное кресло, размышляет некоторое время, потом поднимается и пытается дать определение. Оно его не удовлетворяет. Он снова садится, вновь принимается размышлять, начинает потеть, снова встаёт и даёт другое определение. И оно тоже оказывается неудовлетворительным. И так продолжается до тех пор, пока он в отчаянии не говорит Дэниэлзу: «Сеньор, коммунист—это любой тип, который нам досаждает».

Вы можете оценить, как повторяются исторические ситуации; я уверен, что все мы довольно сильно досаждаем другим людям. Похоже, мы с Раулем разделяем честь быть самыми досаждающими... Но параллели исторических ситуаций имеют своё продолжение. Подобно тому, как Мексика национализировала свою нефть и смогла пойти вперёд, а Карденас был признан самым великим из всех президентов, которых имела эта республика, так и мы пойдём вперёд.

Все те, кто находится на другой стороне, будут как угодно называть нас, будут говорить нам всё что угодно; единственной правдой является то, что мы работаем на благо народа, что мы не отступим, а эти люди, те, у кого экспроприировали, конфисковали собственность, «сикитрильядос»1, они не вернутся...

1) Наиболее труднопереводимое из тех прозвищ, которыми наградили кубинцы в 1959-1961 гг. контрреволюционеров, злопыхателей, эмигрантов и т.д. («1а siquitrilla»—грудная кость курицы).

с. 99

Речь на открытии первого Съезда латиноамериканской молодёжи

28 июля 1960 года

Товарищи из Америки и всего мира! Пришлось бы слишком долго передавать привет нашей Родины индивидуально каждому из вас и каждой из стран, которые вы представляете. Особо, однако, мы хотим приветствовать представителей стран, ставших жертвами природных катаклизмов – и катастроф, явившихся результатом действий империализма. Это относится к Клотарио Блесту—представителю братского народа Чили, ставшего жертвой одного из самых страшных землетрясений в истории человечества1.

Мы хотим также особо приветствовать Хакобо Арбенса (аплодисменты), президента первой латиноамериканской нации, бесстрашно поднявшей свой голос против колониализма и выразившей чаяния крестьянских масс в глубокой и смелой аграрной реформе. Мы благодарны ему и погибшей гватемальской демократии за пример и опыт, которые они нам дали. Мы поняли и верно оценили ошибки, с которыми не смогло справиться его правительство, чтобы, не повторяя их, дойти до сути проблемы и одним махом снести головы2 и власть предержащим, и своре их наёмных палачей.

И ещё мы хотим приветствовать две самые многострадальные, наверное, делегации Америки: Пуэрто-Рико (аплодисменты)—страны, которая сто пятьдесят лет назад первой в Америке объявила себя свободной, но и сегодня продолжает бороться за то, чтобы сделать хотя бы первый шаг к этой цели: создать свободное—хотя бы формально—правительство. Мне бы хотелось, чтобы делегаты из Пуэрто-Рико передали приветствие от меня и от всей Кубы Педро Альбису Кампосу3 (аплодисменты). Нам бы хотелось, чтобы вы передали ему

1) Че говорит о землетрясении марта 1960 г.

2) «Abajo у de un solo tajo»—формула «macheteros», рубщиков сахарного тростника на Кубе.

3) Лидер движения за независимость Пуэрто-Рико, приговоренный в 1955 г. к пожизненному заключению американским трибуналом.

всю нашу взволнованность, сердечность, признательность—за пример мужества, который он нам подаёт; всю силу братского чувства, которое испытывают свободные люди к человеку, свободному, несмотря на то что он находится в застенках США, провозглашающих себя демократической страной. (Крики: «Долой!»). Но мне хотелось бы—как бы парадоксально это ни звучало—приветствовать сегодня и делегацию, представляющую лучшую часть североамериканского народа. (Аплодисменты). Приветствовать её, потому что народ Северной Америки не только не отвечает за акты варварства и несправедливости своих правителей, но и выступает как жертва гнева народов всего мира, которые зачастую не видят разницы между общественной системой—и народом.

Итак, ещё раз передаю мой привет выдающимся личностям, здесь присутствующим, и делегациям братских народов. Мои объятия и объятия всей Кубы открыты для всех вас, мы хотим показать вам всё, что у нас есть хорошего, и то, что у нас плохо, чего мы достигли, а что ещё предстоит достичь, какой путь мы уже прошли—и что нас ждёт впереди. Потому что, хотя вы приехали сюда прежде всего для того, чтобы принять участие в обсуждении наших общих проблем, представляя позицию своих стран,– всех вас, я уверен, привело сюда и стремление с наибольшей полнотой узнать и понять, что же собой представляет этот феномен, родившийся на острове в Карибском море, феномен, зовущийся сегодня: Кубинская революция.

Многие из вас, принадлежащие к различным политическим течениям, спрашивают и сегодня—так же как делали это вчера и, быть может, будут делать это завтра,—что же это такое Кубинская революция? Какова её идеология? И сразу же и у сторонников, и у противников возникает следующий в этих случаях вопрос: Кубинская революция коммунистическая или нет? Кто-то с надеждой скажет «да»—или «к тому всё идёт». Кто-то скажет это «да» разочарованно. Кто-то так же разочарованно скажет «нет». А кто-то скажет «нет» с надеждой.

Если бы меня лично спросили, является ли эта революция, которую вы видели в деле, коммунистической, я бы после популярного объяснения по теме «что такое коммунизм» и, игнорируя избитые доводы и обвинения империалистов, колониальных держав и т.п., которые вообще всё валят в одну кучу, ответил бы так: если эта революция марксистская (заметьте, я сказал «марксистская»), то про

1001 речь на открытии первого съезда латиноамериканской молодёж

изошло это потому, что она сама, своими методами открыла те пути, на которые в своё время указал Маркс. (Аплодисменты).

Недавно один из высокопоставленных деятелей Советского Союза, заместитель премьер-министра Микоян (аплодисменты), поднимая тост за Кубинскую революцию, признал (будучи марксистом всю свою жизнь), что это—явление, которое Маркс не предвидел (аплодисменты), и заметил, что жизнь учит нас большему, чем самые мудрые книги и чем самый глубокий из мыслителей. (Аплодисменты).

И эта кубинская революция, не слишком заботясь о своих лозунгах и о том, что о ней говорят, постоянно прислушивалась лишь к одному: чего хочет от нее кубинский народ. Она шла вперёд именно в этом направлении и достаточно быстро столкнулась с тем, что и сделанное нами для счастья нашего народа, и то, что мы намеревались для этого сделать, привлекает к себе внимание друзей и врагов, взгляды и надежды всего континента,– и взгляды ярости царства монополий.

Но всё это не возникло в одночасье, и позвольте мне поделиться собственным опытом, который может пригодиться многим, оказавшимся в схожих условиях, для того, чтобы понять динамику становления революционной мысли в современном мире. Сегодняшняя Кубинская революция—это не Кубинская революция вчера, даже сразу после её победы. И ещё менее похожа она на восстание, начавшееся высадкой восьмидесяти двух молодых людей, которые на дырявой посудине пересекли бурный Мексиканский залив и высадились у подножия Сьерра-Маэстры. Между ними и представителями нынешней Кубы дистанция, не измеряемая годами, по крайней мере в том смысле, как мы измеряем время, когда в сутках—24 часа, а в часе—60 минут.

Все члены кубинского правительства, молодые по возрасту, по характеру, с иллюзиями, присущими молодости, возмужали в этом горниле опыта и живого контакта с народом, его нуждами и чаяниями. Это стало нашим университетом.

Когда-то все мы мечтали о дне, когда, добравшись до какой-то точки Кубы, после нескольких громких призывов и героических действий, потеряв какое-то число своих товарищей и выступив на конечной стадии борьбы с обращением к народу по радио,—мы, завоевав власть, изгоним диктатора Батисту. История показала нам, что всё гораздо сложнее. Оказалось необходимым уничтожить всю систе

1011 июль 1960 года

му власти, опиравшейся на армию убийц. Причём не просто убийц, а партнеров этой власти, за спиной которых стояла в конечном счёте самая мощная колониальная сила земного шара...

И соответственно постепенно менялась вся наша концепция борьбы. Мы, дети городов, научились уважать крестьян, уважать их чувство независимости, их верность, их опыт передвижения по горным тропам, признать законность их векового стремления к земле, которая была у них отнята. От нас крестьяне узнали, что может человек с ружьём, готовым выстрелить в другого человека, сколько бы ружей того ни сопровождали. Крестьяне передали нам свои знания и свою мудрость, а мы им—свой дух мятежа. С тех пор и по нынешний день, и навсегда кубинские крестьяне и повстанческие силы Кубы, а сегодня и Революционное правительство Кубы идут вместе как один, в едином строю.

Революция нарастала; мы изгнали с крутых склонов Сьерра-Маэстры войска диктатуры. И тогда мы столкнулись с иной, новой для нас реальностью Кубы: с кубинским рабочим, трудящимся, всё равно где—в сельском хозяйстве или в промышленности. От него мы тоже многому научились, но и ему дали понять, что в определённый момент гораздо более мощным и действенным средством, чем самая мощная мирная демонстрация, становится меткий выстрел в нужную цель /un tiro bien dado a quien se lo debe dar/ (аплодисменты). Мы усвоили всё значение организации, а до рабочих донесли всё значение восстания. И результатом этого синтеза стало организованное восстание на всей территории Кубы.

Время шло, и многими смертями—бойцов и невинных жертв —был уже отмечен путь, приведший впоследствии к нашей победе. Империалисты начали осознавать, что Сьерра-Маэстра не оплот банды разбойников или честолюбцев, рвавшихся к власти. Они щедро снабдили диктатуру бомбами, патронами, самолётами и танками, чтобы еще раз, последний раз штурмовать Сьерра-Маэстру. К тому времени, несмотря на то что наши повстанческие силы начали уже захватывать другие области Кубы, уже был сформирован Второй Восточный Фронт «Frank Pais», возглавляемый команданте Раулем Кастро (аплодисменты), несмотря на рост нашего влияния в общественном мнении (для газет всего мира мы представляли собой materia de cintillos) и т.д.—так вот, несмотря на всё это, у Кубинской революции было всего двести винтовок. Я не сказал двести человек. Я сказал двести винтовок—для того, чтобы противостоять последне

1021 речь на открытии первого съезда латиноамериканской молодёж

му натиску режима, бросившего против нас десять тысяч солдат и полный набор смертоносной боевой техники. История каждой из этих двухсот винтовок написана кровью и самопожертвованием наших бойцов—ведь первоначально речь шла о винтовках империи, которые, будучи очищенными кровью и решимостью мучеников революции, стали достойным оружием народа... Так развернулся заключительный этап «решающего» наступления армии, который они окрестили этапом «окружения и уничтожения».

Поэтому я говорю вам, пытливые юноши и девушки Америки, что если мы сегодня и осуществляем то, что называется марксизмом, мы делаем это потому, что открыли его здесь и сами. Уже после разгрома войск диктатуры, которые потеряли тысячу человек убитыми (впятеро больше, чем насчитывали все наши боевые силы), и после захвата более, чем шестисот единиц вооружения в наши руки попала небольшая брошюра Мао Цзэдуна (Аплодисменты). В этой брошюре речь шла о стратегии революционной борьбе в Китае. Там описывались кампании Чан Кай Ши против народных сил, которые диктатор также назвал «кампаниями окружения и уничтожения». Одинаковыми оказались не только слова, которыми два диктатора по разные стороны планеты окрестили свои кампании, но и сам тип кампаний, призванных покончить с народными силами. И одинаковыми оказались методы этих сил, хотя им были незнакомы ни учебники по стратегии и тактике партизанской войны, ни наставления, написанные на другом конце света, чтобы с партизанами бороться. Ибо каждый, делясь своим опытом, не может быть на 100 % уверен в том, что этот опыт не будет кем-то повёрнут против него самого. Но в то же время опыт этот может быть воспроизведён, повторен и теми, кто ничего о нём не знал.

Мы не знали, с чем столкнулись китайские войска в течение двадцати лет борьбы на своей территории. Но мы знали нашу территорию, знали нашего врага и использовали нечто, что каждый имеет на плечах и что, будучи использовано по назначению, многого стоит—свою голову. Мы пустили её в ход и потому враг был разгромлен.

Потом настало время «вторжений»—прорывов на запад, перерезанных путей сообщения противника—и катастрофическое падение диктатуры в момент, когда никто этого не ожидал. Так наступило первое января. И революция, снова не вспоминая о том, что было прочитано раньше, но прислушиваясь к голосу народа, поня

1031 июль 1960 года

ла, с чего ей надо начать. Было принято решение: прежде всего—покарать виновных. И возмездие их настигло1.

За это сразу же ухватились колониальные державы. «Убийства»—вот как они это назвали. И, как и всегда, они сразу же попытались посеять среди нас раскол. Разъяснив, что «убивали—палачи-коммунисты, с которыми наивный патриот по имени Фидель Кастро не имеет ничего общего, и что он может быть спасен». Они пытались расколоть тех, кто вчера сражался за одно общее дело, используя любые уловки, предлоги и доводы, какими бы пустыми и смехотворными те ни были. И в течение некоторого времени они оставались в плену своих иллюзий. Но настал день, и им пришлось убедиться, что одобренный закон об аграрной реформе оказался гораздо более жёстким и глубоким, чем всё то, что предлагали доморощенные умники из правительства. Все они, замечу в скобках, сейчас пребывают в Майами или каком-либо другом городе США:– Пепин Риверо из «Diario de la Маппа» или Медрано из «Prensa Libre». (Крики и свист). Были и другие. Был даже премьер-министр нашего правительства, который проповедовал предельную умеренность, поскольку «ко всем этим вещам надо подходить с позиций умеренности...»

Это словечко—«умеренность»—тоже очень нравится агентом колониалистов, народ-то ни в коей мере норм умеренности не придерживается. «Умеренными» были все те, кто испытывал страх или уже думал о предательстве—в той или иной форме. Они рекомендовали разделить между крестьянами земли, заросшие марабу, кустарником-сорняком, который растёт на наших полях. Они хотели, чтобы крестьяне своими мачете вырубали этот кустарник или поселились на каких-нибудь болотах или выцарапывали у государства клочки земли, пока ещё не проглоченные латифундистами. Упаси Боже посягать на земли латифундистов. Это было бы грехом, находившимся за пределами того, что они считали возможным. Но именно это было сделано.