Текст книги "Статьи, выступления, письма "

Автор книги: Эрнесто Че Гевара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)

Мы никогда не узнаем, вспомнил ли Гевара эти пронзительные слова за мгновение до смерти, когда сержант Марио Теран ворвался в школьный класс, где содержался под охраной пленник. Раненый Че

1

с огромным усилием попытался встать. При виде поднимающегося партизанского командира убийца замешкался. Тогда, согласно одному из апокрифов, Че скомандовал ему: «Стреляй, сукин сын!» По-испански «сукин сын» звучит как оскорбление, которое не может простить ни один уважающий себя мужчина. И сукин сын выпустил в Ге-вару девять пуль...1

Ровно через 10 лет французский философ Режи Дебре, участвовавший вместе с Геварой в партизанской борьбе в Боливии, со свойственной ему склонностью к эффектной фразе заявил: «Че был убит два раза: сначала—автоматной очередью сержанта Терана, потом– миллионами своих портретов»2. Что же касается его врагов, например сотрудника франкистских спецслужб агента ЦРУ Л. Гонсалеса-Маты, они считают, что в первый раз Че «умер» в 1959 г., когда после победы кубинской революции был «оттеснён на второй план». А затем «умирал» почти каждый год, минимум девять раз, причем после Боливии «продолжает умирать каждый день на Кубе...»3. Сотни раз буржуа, обыватели и оппортунисты всякого рода объявляли Че «трупом, прогнившим от славы», сотни раз они пытались его похоронить, как, например, модный репортер парижского «Пари-матч» Жан Ко в романе «Страсть к Че Геваре», и тем самым избавить себя и мещан из великосветских салонов от кошмарного наваждения, которое внушает им его грозная тень. Они по-прежнему ненавидят его бешеной ненавистью, замешанной на животном страхе: ведь образ Че прочно овладел массами, стал поистине материальной силой. А поэтому, будучи не в силах похоронить Че, они не жалеют усилий для того, чтобы изолгать, извратить жизнь и дело великого революционера XX в.

История показывает: чем значительнее человек, тем больше предрассудков и заблуждений нагромождено вокруг него. По числу фильмов, романов, спектаклей, исследований, посвященных ему, Че, наверное, превзошел любого политика второй половины XX в. В этом

Nouvel Observateur. Paris, 1977, №674, p. 56.

Заметим, что все, кто принимал какое-либо участие в пленении и убийстве Че, погибли от пули либо в авиационных или автомобильных катастрофах: от президента Боливии Баррьентоса, утвердившего приказ о казни Че, и армейских генералов до «простых исполнителей». Приговор был приведён в исполнение или революционерами, или самой судьбой.

L.M.Gonzalez-Mata. Las muertas del «Che» Guevara. Barcelona, 1980, p. 11, 12.

приняла участие и гигантская пропагандистская машина Запада, задействованная, чтобы навязать массам такой образ Че, который был бы наименее опасен для буржуазии. В духе какого-нибудь жития святых пишут «страсти по Че», сочиняют рок-оперы, не жалеют сил, чтобы превратить его в «поп-звезду», сделать из его имени товар. В Лондоне даже открыли дорогой магазин женской моды под названием «Че Гевара». И, словно спохватившись, тут же пытаются доказать, что Че был человеком прошлого, пережитком иных эпох, анахронизмом в компьютерный век.1 В то же время «многие молодые люди, которые называют себя революционерами, обожествляют его, превращают в миф или фетиш»...2 Усилиями буржуазного идеологического аппарата серийно штампуются самые разнообразные мифы: «Че—романтический авантюрист, красный Робин Гуд, Дон Кихот коммунизма, новый Гарибальди, марксистский Сен-Жюст, секуляризованный Христос, Святой Эрнесто из Игеры, почитаемый боливийскими крестьянами, большевик с ножом в зубах, кошмарный сон богачей, красный пироманьяк...».3 Справа и «слева» на Западе возникают лжеипостаси Че: «романтический искатель приключений», «революционный наркоман», «князь Мышкин с автоматом», «фрустрированный психопат, ищущий в революции выхода своим фантазмам», «волюнтарист и субъективист», «одиночка-авангардист, оторванный от масс», «маргинал-изгой, человек без родины», «поджигатель войны», «политик-самоубийца, камикадзе от революции»... В итоге легенда о Че начала приобретать не только героические, но и демонические очертания: Че стал превращаться в символ тотального насилия и террора.

Прошло почти 40 лет после его гибели, а накал полемики вокруг его личности и наследия не ослабевает. В чём же тайна этого грандиозного человеческого феномена, имя которому «Эрнесто Че Гевара»?

Секрет этого феномена, по-видимому, в том, что в его личности для людей нашей эпохи сфокусировались извечные «проклятые» вопросы человеческой экзистенции: «Кто мы и зачем на этой земле?», «В чём смысл нашей жизни и смерти?», «В чём тайна отношений между мужчиной и женщиной?», «Как соотносятся индивид и

1 См.: D. James. Che Guevara. New York, 1969, p/347.

2 M.A. Aguirre. El Che Guevara. Aspectos pohticos у economicos de su pensamiento. Bogota, 1979, p. 10.

3 M. Lowy. The Marxisme of Che Guevara. New York, 1973, p. 7.

I В.Миронов

коллектив?», «Что такое самопожертвование и чем отличается оно от самоубийства?», «В чём смысл человеческой солидарности?», «Способны ли мы овладеть собой и своей судьбой?». К тому же он своей патетически прожитой жизнью и жертвенной смертью ставил, словно эксперименты, кардинальные вопросы революционного движения: значимости человеческой инициативы, нравственной сущности революции, возникновения нового человека...

Но главное, он поставил самую важную проблему современности—проблему будущего.

«Антитеоретик» или теоретик иного типа?

О Че бытует представление как о принципиальном «антитеоретике», абсолютном практике, который презирал теорию и анализ и чьи действия намного опережали мысль. «Он не был ни оригинальным, ни глубоким мыслителем, он плохо понимал—причём с огромной наивностью—мир, в котором жил, и те великие силы, которые направляли его судьбу. Он ничего не знал в области экономики, а его понимание истории граничило с гротеском»1.

Как возможно такое мнение о мыслителе, который в считанные годы, продолжая огромную практическую работу, создаёт целый ряд оригинальных теоретических и публицистических работ, в которых анализирует почти весь спектр современных ему проблем: от теории партизанской войны до сложнейших вопросов политэкономии социализма, от концепции нового человека до проблем философии и эстетики?

В любом случае, как получилось, что интеллигент, которому имманентно были присущи постоянная духовная напряжённость, связанные с ней интеллектуальная инициатива и независимость суждений, взвинченная сила воображения, «заслужил» репутацию человека, признающего только вооружённую силу? Может быть, причина этого парадокса (причём далеко не единственного, связанного с его именем) в том, что Че-практик затмевает Че-теоретика? Или в том, что Че при всей страсти к теоретическому осмыслению реальности ненавидел абстрактные, оторванные от «живой жизни» теоретизирования, никогда не подменял изучением текстов изучение действительности?

J.Mallin. «Che» Guevara on Revolution. Miamy. 1969, p. 44. 5891 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф

Однако для такого философского ума, как Ж.-П. Сартр, ранг Че как теоретика несомненен. Это ему принадлежит лучший афоризм о Че, который проясняет смысл этого парадокса: «Я думаю, что он был не только интеллектуалом, но и самым совершенным человеком нашей эпохи».

В чём суть этого совершенства? По-видимому, в неразрывном, скреплённом собственной кровью единстве мысли и дела. Вернее, в способности «мыслить действием», быть «практическим философом», для которого корректный теоретический анализ проблемы был немыслим вне практического её решения и неотделим от этого решения. Он на деле реализовал великий афоризм Мао: «То, что мыслимо, то осуществимо». В самом деле, Че никогда не прекращал попыток овладеть действительностью теоретически и в то же время всегда был готов к тому, чтобы овладеть ею действием, практически. При этом он взыскательно и вместе с тем уважительно относился к теории: «Теория должна освещать реальность, а не подменять её». Главное требование, которое Че предъявлял к теории, заключалось в том, чтобы установить, насколько действительность поддаётся изменению человеческим действием и что надо делать, чтобы изменить эту действительность. Другими словами, Че был не кабинетным теоретиком, а теоретиком «поля боя». Это—политический мыслитель, всем существом вовлечённый в стихию борьбы, соединявший в своей судьбе революционную теорию с революционной практикой.

Именно Сартр подметил примечательную черту Че—не прерывающийся ни на мгновение анализ собственных действий и письменное осмысление всего, что он делал и что происходило вокруг него. Только полтора последних дня его жизни—от пленения до гибели—не были описаны. Уже один только подобный уровень рефлексии характеризует его как выдающегося интеллектуала. Этот постоянный самоанализ стал эффективным способом обретения собственного «Я», даже самосотворения. Так Гевара реально преодолевал извечную дихотомию мысли и действия, разума и воли.

Че хорошо владел французским языком, неоднократно посещал Париж, общался с ведущими интеллектуалами того времени (например, Ж.-П. Сартром, С. Бовуар) и, несомненно, был знаком с главными тенденциями современной ему мысли. Его практическая борьба, им самим непрерывно подвергавшаяся рефлексии, оказалась глубоко созвучна и внутренне связана с напряжёнными философскими усилиями левых мыслителей Европы, европейскими «шестидесятни-

5901В.Миронов ,.ai;» – и-у ками», ровесниками Че (М. Фуко, Ж. Делёз, Ж. Деррида, Ф. Гваттари, А. Негри), которые, как и он, постоянно поднимали проблему человеческой свободы и тем самым идейно взрывали всякую блокировку революционного действия.

Теория появляется тогда, когда человек на практике сталкивается с трудноразрешимыми проблемами. Для Гевары теория всегда ориентирована на действие. Че любил повторять ставшие крылатыми слова: «Лучшая форма что-нибудь сказать—это сделать». Теоретические дискуссии Че переводил в плоскость практической политики и именно так склонен был, следуя примеру Ленина, ликвидировать разрыв между теоретиком, который говорит, что надо делать, и практиком, который делает. В работе и жизни Че блестяще воплотилась фундаментальная мысль Маркса о том, что «разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путём, только посредством практической энергии людей», и что поэтому их разрешение отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительно жизненную задачу, которую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу.1 С опорой на эту мысль связано то подлинно новаторское, что есть в геваровской постановке проблемы соотношения теория-практика в современный период. Поскольку теоретические трудности проистекают из практических трудностей, то и решать их надо не абстрактным теоретизированием, а практически. Тем самым Че попытался решить проблему важности и возможности конкретно-исторического эксперимента в революционной науке. Это обстоятельство ставит Че в один ряд с теми учеными-сподвижниками, кто, открыв противоядие против страшной болезни, сначала на себе испытывают новый препарат. Сама жизнь Че, таким образом, имеет огромное теоретическое значение: для Че задача преодоления очевидного для него «кризиса теории» имела только одно решение—практическое действие.

Поэтому понятно, почему Че рассматривал революцию даже в самой маленькой стране как лучший двигатель теории. Революции одним махом подводят итог годам самых напряжённых теоретических дискуссий и широко распахивают горизонты для новых идейных поисков. Дело здесь в том, что в революции теорию «двигают» вперёд сами массы своим революционным действием. Эта замкнутость на ре-

г к7МарксГф"Энгельс.Соч.,т.42)с. 123. ~

5911 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф Г,°г!

волюцию, способность «мыслить конкретным практическим действием», живой плотью классовой борьбы делает Че философом нового, ленинского типа, который на деле—и неординарно,—по-своему осуществил то «соединение революционной теории с революционной политикой... без которого марксизм становится брентанизмом, струвизмом, зомбартизмом»1. Именно в этом соединении теории и практики причина того, что марксизм Че одновременно ортодоксален и антидогматичен: ортодоксален—поскольку последовательно революционен, антидогматичен—поскольку неотделим от практики.

Существо этой «антидогматической ортодоксальности»—в понимании того, что развивать марксизм в условиях современного мира—означает, прежде всего, внедрение на практике его теоретических положений. Перефразируя А. Грамши, Че можно назвать «практиком философии»: он постоянно указывает на «необходимость глубокого анализа исторического процесса... в свете марксизма, используя всю его творческую силу с тем, чтобы применить его к меняющимся обстоятельствам стран, отличающихся друг от друга...»2. Анализируя победу вьетнамского народа над французскими колонизаторами, Че в предисловии к книге Во Нгуена Зиапа указывал, что главнейшая причина этой победы в том, что «марксизм был применён к конкретной действительности Вьетнама.. .»3.

Гегелю принадлежит изречение: философия—это эпоха, схваченная в мысли. Для Че марксизм—это наша эпоха, схваченная не только в мысли, но и в действии; способ мыслить революционным действием, реальное превращение философии в политику, перевод на язык практики марксистских положений. Следуя за Марксом и Лениным, Че глубоко проник в сущность марксистского материализма, который радикально отличается от всего предшествующего материализма своим деятельностным, а не созерцательным характером. Знаменитый XI тезис Маркса о Фейербахе не только постулирует, что всё дело не в объяснении, но в изменении мира. В тезисе содержится также чрезвычайно важная для марксизма мысль, что объяснить мир можно, только изменяя его.4 Че говорил по этому поводу, что «заслуга Маркса в том, что он произвёл в истории общественной мысли под-

В. И.Ленин. Поли. собр. соч., т. 14, с.375.

G.Mallin. Op.cit. p. 109.

Ibidem.

К. Маркс, Ф.Энгельс. Соч. т.42, с.264, 266.«. -т i v . v 5921В.Миронов ; , » уQ~.

линный качественный скачок... надо не только объяснять мир, но необходимо его изменить. Человек перестал быть рабом и инструментом природы и превратился в архитектора собственной судьбы».1 В самом Че воплотился тот высший тип мыслителя, который, по Марксу, оставляет старым философам «объяснять мир», а сам стремится изменить (и тем самым объяснить) его. Именно поэтому практически-революционная деятельность Че—важный вклад в философию марксизма.

Собранные в этом томе небольшие статьи и выступления по своему жанру и страсти напоминают молниеносные работы Ленина периода Октябрьской революции и первых лет Советской власти. Так же как и ленинская революционная публицистика, они представляют собой практическое развитие марксистской теории, иногда более ценное, чем толстые тома спекулятивных штудий. Но это не просто самосознание бурно разворачивающейся революции. Это и пособие по организации революционной борьбы.

Че был первоклассным художником слова. Его стиль, проникновенно личный и в то же время предельно естественный, выдавал в нём рафинированного интеллигента. Этот энергичный стиль письма, как и в целом стиль всей его жизни,—свидетельство феноменальной внутренней свободы, никогда не покидавшей его,—ни когда он исколесил всю Латинскую Америку, ни когда был министром и дипломатом, или партизаном, встретившим свою последнюю пулю. Только очень свободный человек может рассказать о себе так: «Достичь вершины было для меня тяжким испытанием. Я дошел, но с приступом астмы, который делал невозможным малейшее движение... Когда я уже больше не мог и попросил крестьянина Креспо оставить меня, тот мне ответил на жаргоне, принятом в нашей армии: "Ну ты, аргентинский говнюк, давай двигайся, или я надаю тебе пинков под зад"»2.

Это стиль беспредельной честности перед собой: когда читаешь тяжкий анализ партизанской войны в Конго, то после фразы «углубляя самокритику до предела собственных возможностей...» вдруг начинаешь понимать, что далее пойдёт совершенно беспощадный к себе текст, достойный лишь древних аскетов.

От текстов Гевары веет какой-то сакральной энергией, пронзительным ощущением максимально переживаемой жизни. «После

1 Цит. по: A. Mellis. Che cosa ha veramente detto Che Guevara. Roma, 1970, p. 111-112.

2 Che Guevara. Mots, propos, aphorismes, Paris, 2003, p. 17.

5931 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф . <

марш-броска в 16 километров и 2-часового боя на 45-градусной жаре, после 10 дней тяжелейших условий мы оказались у самого моря под палящим солнцем». Так может писать только человек, для которого жизнь неотъемлемо включает в себя опасность, испытания и даже бедствия. И жизнь воздаёт ему предельной радостью; такой человек обретает дар переживать жизнь по самой полной мере.

Вместе с тем это человек, лишённый всякого пафоса значимости своей персоны, склонный нередко к грубоватой шутке и сарказму в свой адрес. Вся Латинская Америка смеялась над его остротами. Например, над такой: «Я не был бы мужчиной, если бы не любил женщин. Но я не был бы революционером, если бы из-за любви к женщинам перестал выполнять любую из моих обязанностей, в том числе и мои супружеские обязанности».1 Или, например, «хорошего в этой ситуации было лишь то, что она ухудшалась».2 Даже журнал «Тайм», поместивший 8 августа 1960 г. на обложке портрет Че между Хрущевым и Мао, отмечал: «Фидель—душа и сердце сегодняшней Кубы. Рауль Кастро—сжатый кулак революции. Гевара—её мозг. Именно благодаря ему Куба пошла влево. Он—самый интересный и самый опасный из триумвирата. Всегда с меланхолической улыбкой, неотразимой для многих женщин, Че руководит Кубой уверенно и компетентно, с большим умом и огромным чувством юмора»3.

Проблема постэкономической формации

После победы революции Гевара, став министром промышленности в правительстве Фиделя Кастро, столкнулся с грандиозными проблемами. Он очень быстро понял, что взять власть—это даже ещё и не полдела. Он почувствовал, что революция упирается в некую непробиваемую толщу истории. В нём пробуждается острый интерес к политэкономии социализма. Он организовывает знаменитый теоретический семинар под эгидой министерства, в рамках которого разворачивается глубокая дискуссия о становлении новой формации.

Гевара вновь и вновь возвращается к проблеме «раннего» захвата власти социалистической партией,– проблеме, которую ещё ставил Ф. Энгельс и обосновывал Ленин, утверждавший в статье «О

1 Che Guevara. Mots, propos, aphorismes, p. 41.

2 Ibid., p. 65. -л I .; :-

3 Ibid.,p.31. . ...... , .met– :: -rO

5941В.Миронов ".;. irtcftiu" ..– -hi A нашей революции», что в определённой исторической ситуации возможно сначала завоевать власть, а потом двинуться догонять другие народы.1 И вместе с тем, по мнению Че, именно «Ленин... положил начало длительному процессу гибридизации, кульминацией которого и стали нынешние сдвиги в структуре экономического управления»2. Я думаю, он прекрасно чувствовал страшную драму, пережитую Лениным в последние годы своей жизни. Он подчёркивал, что Ленин вынужден был пойти на НЭП не от хорошей жизни. Октябрьская революция оказалась в одиночестве и была вынуждена во враждебном окружении доделывать работу, недоделанную капитализмом. При этом, согласно Геваре, рождалась «ошибочная концепция—желание построить социализм из элементов капитализма, не меняя последние по существу»3.

Любое использование капиталистических механизмов—товарных отношений, закона стоимости, вертикального разделения труда—чревато вырождением революции, одним из направлений которого явилось становление бюрократической системы, ничего– кроме революционных фраз—не имеющей общего с социализмом. Особые, чуть ли не «личные счеты» у Че были с законом стоимости, который в его понимании прямо враждебен социализму.4 Для него само выражение «рыночный социализм» имело столько же смысла, сколь и «деревянное железо». Че на разные лады доказывает, что «реальный социализм» отнюдь не единственный возможный вариант социализма. Уже в 1965 г. Гевара пишет: «В погоне за химерой строительства социализма с помощью ущербного механизма, завещанного нам капитализмом (товар как экономическая ячейка общества, рентабельность, личная материальная заинтересованность в качестве рычага развития и так далее), можно попасть в тупик»5.

Гевара прекрасно знал знаменитое уравнение Энгельса: чем менее развита экономика, тем больше роль насилия в становлении новой формации. Если в начале 50-х гт. он шутливо подписывал некоторые письма (например, тетке Беатрисе) «Сталин II», то после победы

1 См.: ВТЙ.Ленин. Поли. собр. соч., т.38, с. 304.

2 Наст, изд., с. 509.

3 Наст, изд., с. 510.

4 ¥г См. подробнее: Ernesto Che Guevara. EI Gran Debate. Sobre la economia

en Cuba. Melbourne – New York – La Habana. 2003.

5 Наст, изд., с. 382. ь_.

5951 феномен Эресго Че Гевары: трагедия и триумф .5 v Н

революции вынужден был доказывать, что на Кубе нет условий для становления сталинской системы. Он постоянно предупреждает об «ужасных вещах, в которые впали многие страны, защищая справедливые принципы»1. Чрезмерное использование капиталистических механизмов приводит к чудовищным искажениям социализма, котов

рый для их сдерживания прибегает к насилию. Важнейший вопро(

над которым бьётся Гевара: почему революции вырождаются в бюро! кратические режимы. Уже после его смерти «Гранма» опубликовала в качестве передовой его статью без подписи: «Борьба против бюрократизма: решающая задача», где он пишет об угрозе «формирования в политической организации и даже в самой партии особого слоя граждан, отличающихся от остального населения», что ведёт к появлению бюрократической административной системы. Бюрократия, отмечает Че, не только «тормоз революционного действия», но и «кислота, разъедающая экономику, образование, культуру, общественные службы. ..» И далее Гевара отмечает, что «бюрократия начинает вести себя как новый класс. Между бюрократами устанавливаются связи и отношения, похожие на отношения других социальных классов»2.

Мало кто в 60-е годы мог предположить вероятность гибели СССР. Че не только предвидел, но и теоретически предсказал гряду щий крах «реального социализма». Если первая, осуществлённая Ле ниным, попытка использовать рынок (НЭП) была свернута установ лением сталинской системы, то вторая, осуществлённая Горбачевьго через 20 лет после гибели Гевары, попытка «второго издания НЭПа закончится крахом Советской власти и реставрацией капитализма.

Наверняка каждый читатель почувствовал, как мысль Гевары бьётся в попытках избежать своего рода тупиковых ловушек, в которые история улавливает движение к новой формации. И здесь он делает поистине всемирно-историческое открытие: в новых условиях вслед за Марксом (которого он любовно называл Сан-Карлос), он одним из первых в мировой историографии XX в. ставит вопрос о постэкономической формации, которая в западной литературе получит наименование постиндустриального, или информационного, общества. По сути, он первым в марксизме формулирует задачу выхода за пределы экономической парадигмы.

1 Ernesto «Che» Guevara. 1967-1987. La storia, la memoria. Roma, 1989, p. 88, 94.

2 Ibid, p. 94,95. -: ».-}.

5961 в. миронов t -.. . .„.;: "v.i««.b г– I

Специфика экономической парадигмы в том, что лишь развитием производства материальных благ в принципе невозможно вырваться за её пределы. Чем больше человечество будет производить материальные блага, тем всё большие перспективы для их производства будут перед ним открываться, поскольку неудержимо возникают всё новые и новые потребности. Природа же техники такова, что она существенно воспроизводит состояние нехватки, которое бесконечно стимулирует наши желания. Человечество, словно белка в колесе, неистово вращает это колесо ненасытных потребностей, которые всё больше порабощают нас. В итоге мир всё больше превращается в планету печальных потребителей, задыхающихся от собственных отходов. При этом даже самый бурный экономический рост не только не снимает проблему неравенства, но в силу своей подчинённости принципу прибыли ещё более усугубляет её. Более того, возникают новые типы неравенства, например в сфере культуры.

Конечно, у Гевары в условиях, когда миллиарды людей живут в нищете, не могло быть и тени сомнения в том, что новый строй даст несравненно более высокую производительность производства. При этом, отмечает он: «По производительности труда западный блок обгоняет социалистические страны. Почему? Вместо того чтобы проанализировать причины этого по существу, понять корни этого положения... предлагаются поверхностные ответы, обращаются к теории рынка, снова прибегают к закону стоимости, усиливают роль материальных стимулов, на которых основывается вся организация труда... Это проистекает из слабости теории, принципов и анализа»1. Выход из этого положения Гевара искал на путях повышения роли сознания во всей жизни общества. Именно в этом он видел возможность прорыва за пределы экономической формации.

Концепция «нового человека»

Как революция, так и социализм для Че—не только явления социально-политического порядка. Он рассматривал революцию (в полном соответствии с философской традицией, идущей от Канта) как явление этически-нравственного ряда, как средство достижения нравственной цели и как движение к ней. Для Че в революции как высшей

Цит. по: Ernesto Che Guevara. 1967-1987. La storia, la memoria. Roma, 1989, p. 101.

5971 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф ?л с

форме исторического ггроцесса форсированно формируются этически новые люди. В этом её величайшая нравственная и гуманистическая ценность. «...Революционная борьба делает людей чище, лучше...»– писал он. Че исходил из того, что борьба преобразует не только внешний мир, но и самого борца. «Борьба является великим учителем»2,– писал он. В этом, по его мнению, её выдающееся нравственное значение. Центральная тема всех выступлений и работ Че—«человек в революции». Его самой страстной мечтой было создание нового человека. Он хотел изменить не только мир, но прежде всего самого человека, его сознание, ценности, привычки, отношения с другими людьми...

Знакомство с ранними трудами К. Маркса, в частности с «Фило-софско-экономическими рукописями» 1844 г., в которых разрабатывается проблематика отчуждения, позволило ему, с одной стороны, чётче осознать гуманистический смысл собственных воззрений, а с другой—глубоко проникнуть в замысел К. Маркса. Суть этого замысла грандиозна: речь идёт не только об освобождении всего человечества, но и каждого отдельного человека. В самом деле, Маркс вступал на научное поприще прежде всего как философ проблемы человека, которая была им сформулирована как проблема его эмансипации от отчуждения. Занятия философской антропологией убедили молодого Маркса, что сущность отчуждения человека есть отчуждение его труда. Но освободить труд возможно лишь путём упразднения частной собственности, выражающей отношение между большими группами людей. Такое упразднение есть не что иное, как социальная революция. Следовательно, для эмансипации человека Heo6xoflHMaJ прежде всего, эмансипация пролетариата посредством революции.3 Революция выступает таким образом как первый, исторически необходимый шаг на пути решения проблемы человека, где конечная и важнейшая цель—человек, «освобождённый от своего отчуждения»4.

Че опирается на мысли К. Маркса о том, что достижение свободы человека как уничтожение отчуждения есть не единовременный акт, а процесс. В ходе этого процесса создания свободы, формулирует он, у человека «появится полное осознание своей социальной сущности, что тождественно его реализации как всестороннего челове-

1 Эрнесто Че Гевара. Эпизоды революционной войны, с. 234.

2 Cuba socialists. La Habana. 1963, №25, p. 35.

3 К. Маркс, Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956, с. 588.

4 Наст, изд., с. 483. л :

5981В.Миронов г – i.<чо!..-.:. ТОг ка, порвавшего цепи отчуждения. Конкретно это выразится в возвращении к его человеческой природе через освобождённый труд и творческую деятельность в сфере культуры и искусства»1.

По сути, сама личность Че стала воплощением становления нового человека в горниле революционной борьбы. На Кубе произошёл подлинный расцвет личности Че, с взрывной силой проявился её универсализм. «Идеальный интеллигент» (по выражению Гегеля), он был врачом и незаурядным писателем, партизанским вождём и финансистом, организатором промышленности и теоретиком... Обдумывая пути формирования нового человека, он обращался к собственному опыту «становления себя как личности». В итоге этих размышлений он пришёл к двум кардинальным выводам. Во-первых, «я начал понимать, что оказывать... людям помощь так же важно, как и стать великим исследователем». Во-вторых, «я думал, что смогу помочь... людям собственными силами, хотел добиться чего-то в одиночку». Но изолированные усилия не приведут ни к чему, даже если человек готов пожертвовать жизнью. Личное усилие необходимо, но оно должно сочетаться с усилиями многих других людей. Он меньше всего хотел быть «гладиатором, одиноким борцом»2. Революционный коллективизм, широкая «открытость, развернутость» на людей представляется, пожалуй, стержнем всей структуры его личности. В революции он как раз и видел высшую ценность, поскольку, фундаментально перестраивая мир, она утверждает братство людей. Незадолго до своего последнего похода Че писал: «Путь наш долог и частично неизведан. Мы знаем, что нас ограничивает. Но мы сформируем человека XXI века—нас самих»3.

Для него всё больше становится очевидно, что без нового человека, человека с принципиально иной структурой личности, с иными ценностями невозможно новое общество. «В нашей концепции материальное стимулирование и социалистическое сознание—противоречащие друг другу понятия... повышение сознательности сделает больше для развития производства, чем материальное стимулирование. .. труд перестанет быть тягостной необходимостью, а превратится в радостный императив».1 По Геваре, новый строй вызревает

Там же.

Е. Guevara. Obras. Vol. II. La Habana, p. 174. Наст, изд., c. 492. (.-"

Наст, изд., с. 387. 1 f

5991 феномен Эресто Че Гевары: трагедия триумф i OOd

не только в материальном базисе старого уклада, но прежде всего в появлении новых людей, через которых в мир приходит новый тип этоса. И далее он пишет: «И если нам говорят, что мы романтики, неисправимые идеалисты, что мы мечтаем о невозможных вещах и что нельзя требовать от массы народа быть чем-то вроде человеческого архетипа, мы отвечаем с уверенностью, что это возможно, что мы правы, что весь народ может возвыситься, избавляясь от человеческой низости, как мы это сделали на Кубе за четыре года революции»1.