Текст книги "Месть Орла (ЛП)"

Автор книги: Энтони Ричес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Оскорбленный солдат ощетинился, сжал кулак и выпятил подбородок.

– Ты  засратый, ублюдок! Трахальщик лошадей!

Сармат улыбнулся  ему в ответ, постукивая по кинжалу на поясе.

– Советую тебе  быть осторожнее. Я не начну бой, но закончу его  быстрее, чем тебе захочется.  И я трахал не лошадей, а твою сестру.  Честно говоря, она действительно похожа на лошадь…

Солдат отвернулся, очевидно, утратив какой-либо дальнейший интерес к словесной перепалке, но Шанга увидел, как он скользнул рукой в своему боку, который был защищен от чьих-либо взглядов,  и сжал рукоятку ножа и напрягая свое тело для  атаки. Глядя на разгневанного солдата пристальным взглядом, ветеран покачал головой,  и как он надеялся, это обескуражило того.

– На твоем месте я поостыл бы , старина Орта, я видел  как он дерется  и должен тебе сказать, что это было выше всех похвал. Кроме того, подумай о своей бедной сестре…

Он раздул губы, имитируя лошадиное фырканье, вызвав немедленную вспышку веселья у стоящих вокруг них солдат и мгновенно изменив  их настроение из возбужденного ожидания драки в неудержимый смех. Поняв, что выиграть спор ему не удастся, оскорбленный солдат с бормотанием проклятий отвернулся, преследуемый смехом окружающих его людей.

– Ты понимаешь, что теперь ты нажил себе врага, Саратос?

Сармат пожал плечами и ткнул большим указательным пальцем в бронированную грудь Шанги.

– Он слишком глуп, чтобы спорить, и слишком мягок, чтобы драться. И это ты мне посоветовал его переспорить,  ведь так?

Шанга кивнул, пожав плечами, признавая эту точку зрения.

– Совершенно верно. В любом случае, нам лучше подготовить свой комплект и запастись завтраком.  Я думаю, теперь, когда мы послали дымовой сигнал этим чернильным обезьянам, чтобы они нагрянули сюда,  мы,  вскоре  двинемся в путь.

Пока солдаты готовились к дневному маршу, Скавр и Юлий оценивали плоды вчерашней работы Тита и его людей.   Быстро работая  топорами в последних лучах заходящего солнца, они обрубили все  ветки с деревьев рядом с тунгрийским лагерем, стараясь оставить обрубки со стороны, обращенной в сторону от тропы, по которой неизбежно должна была пройти погоня вениконов. Связав одновременно несколько ветвей, они образовали веера из листвы шириной восемь футов, которые теперь удвоили с помощью еще одной веревки. Сил стоял в стороне, обсуждая это изобретения со своим заместителем, который недоверчиво качал головой.

– Что ты думаешь, а декурион?

Сил с недоумением почесал голову.

– Я не совсем уверен, если честно, трибун. Если лошади выдержат этот груз, то, я полагаю, эти веники достаточно  заметут в траве следы, чтобы обмануть варваров, если они не будут присматриваться слишком внимательно. Но как мы сможет обмануть их?  Начнем с того, что следов ботинок не будет…

Юлий понимающе кивнул.

– Меня интересует тот же вопрос. Судя по всему, ответ очень прост, если вдуматься.

– Ну, что ж давайте проверим! –  Скавр снова повернулся к своему примипилу, решительно ударив одной ладонью по другой. –  Хорошо, соберите когорту,  примипил, и мы посмотрим, насколько убедительно мы сможем продемонстрировать  наше исчезновение.

– Располагайтесь по-удобнее ребята, мы здесь проведем весь день. Говорите шепотом и двигайтесь как можно меньше. Если кому-то нужно будет опорожниться, то пусть пойдет в подлесок, выкопает там  ямку, а потом закопает ее. Я не хочу лежать здесь, чувствуя, как запах переваренной  вчерашней свинины будет щекотать  мои ноздри, и не дай бог, если кто-то еще сможет унюхать это.

Марк улыбнулся кратким инструкциям, которые Арминий прошептал Дресту и его людям.. Завернувшись в одеяло, он позволил себе погрузиться в беспокойный сон, успокоенный  присутствием Луго,  сидящего, скрестив ноги, и, по-видимому, дремавшего  рядом с ним. После нескольких часов беспокойной дремоты, преследуемый от одного короткого сна к другому его отцом, и укоризненно молчаливым и окровавленным Луцием Карием Сигилисом,  он начал просыпаться и обнаружил, что огромный британец все еще сидит в той же напряженной позе, его глаза были прищурены, но, тем не менее, открыты и встревожены. Приняв сидячее положение, Марк проотер затуманенные глаза и принял глоток воды из предложенного кожаного бурдюка.

– Ты спал?

Луго покачал головой, его голос прозвучал не более чем тихим рокотом.

– Смотрел …

Он кивнул  на Дреста и его людей. Сам Дрест спал, Тарион сам с собой играл в костяшки, а близнецы сарматы тихо разговаривали на своем родном языке. Легионер Верус закутался в свой плащ и смотрел на них рассеянными глазами.

– Где остальные?

Огромный британец указал на поляну.

– Следят за вениконами. Боевой отряд прошел  здесь раньше, пробежал на восток .

– Поспи еще.

Окончательно проснувшись, римлянин прокрался через небольшие деревья рощи в направлении, указанном британцем, пока не обнаружил, что двое мужчин сидят на корточках под покровом высокого дуба и смотрят на море травы. Присев рядом с ними, он посмотрел на волнистый зеленый ковер речной равнины, на котором ничто не шевелилось, кроме растительности. Справа от них склон холма, на котором стоял Клык, выступал из равнины под таким крутым углом, что Марк задумался, как они смогут подняться на него в темноте. Сама крепость была скрыта за листвой над их головами.

– Есть какие-нибудь признаки того, что там кто-то охотился  прошлой ночью?

Продвижение отряда после перехода через реку замедлялось из-за частых остановок, реагируя на далекие, но явные звуки чего-то или кого-то, движущегося по высокой траве болотистой равнины.   Арминий хмыкнул, глядя на заливную равнину.

– Ничего такого, о чем можно было бы беспокоиться. Но мы видели, как на дальнем берегу реки проходил военный отряд, около четырех тысяч человек. Они побежали к восточным холмам,  скорее всего охотясь на когорту .

– Ты уверен?

Германец пожал плечами.

– Здесь их больше нет. Между имперскими землями и вениконами легионы на стене слишком напуганы, чтобы сдвинуться хоть на дюйм. Кроме того, после восхода солнца мы видели дым с холмов на востоке .

Арабус заговорил с ноткой восхищения в голосе.

– Умно  сработано. Подбросили  много зеленых веток, чтобы виден был дым, но недостаточно, чтобы  он выглядел очевидной приманкой.  У твоего трибуна охотничья хитрость.

Арминий покачал головой.

– То, что на самом деле есть у моего трибуна,  так это яйца взрослого быка.  А иногда, но только иногда, он бывает так же умен, каким себя воображает.  Мы просто должны надеяться, что это один из таких случаев .

Кальг посмотрел вниз со своей лошади на след, оставленный тунгрийской когортой,  некогда узкий охотничий след, теперь испещренный следами ботинок и копыт. Один из разведчиков Брема опустил руку на землю, коснувшись края отпечатка, оставленного шипованным ботинком.

– Свежий след, мой король. Меньше полудня прошло. Сначала пехота, а за ними следуют около двадцати всадников. Большинство отпечатков ног уничтожено, но они явно римские. Взгляни на их подбитые гвоздями ботинки .

Король вениконов согласно кивнул.

– Мы будем следовать за ними и постараемся подкрасться к ним сзади м напасть.

Кальг нахмурился, недоверчиво глядя на след.

– Подумайте, зачем им маршировать на запад? Там же нет ничего, кроме тех же самых: деревьев и холмов, аж до моря?

Брем фыркнул.

– Для меня  это  и так все ясно. Они пытаются обойти нашу оборону и атаковать Клык с севера и с запада, двигаясь к пологому склону холма, откуда, по их мнению, мы меньше всего будем их ожидать.

Кальг недоверчиво наморщил нос.

– А зачем же они разводили костры, дым которых  любой мог увидеть за много миль? На что это похоже?

Король пренебрежительно махнул рукой.

– Это же  римляне, Кальг, люди неискушенные, привыкшие маршировать и сражаться, с тем  напором  своей силы, к которому они привыкли и здесь то их высокомерие, и выдало их. Мы будем выслеживать, и нападать на них, как на диких животных, не оставляя им ни времени, ни места, необходимых для их привычной защиты. Здесь, в лесу, они находятся на нашей земле, и мы их накажем за ошибку их вторжения, в проверенной временем нашей манере,  мечом и копьем.  Так, что, вперед!

Бывший вождь сельговов пожал плечами, молча наблюдая, как самый быстрый из следопытов умчался по тропе, следуя по широкому следу, оставленному тунграми. Он не нашел ничего, что могло бы его обеспокоить в окружающих деревьях, но не смог удержаться, чтобы не пробормотать себе под нос недовольным, но достаточно низким тоном:

– Идеальная площадка для засады…

Он пришпорил своего скакуна и поехал рядом с лошадью короля, не обращая внимания на то, как телохранители Брема при этом потянулись к рукояткам своих мечей.

– Могу ли я сделать одно маленькое предложение, мой король?

– Ваша идея, кажется, сработала, трибун. Признаюсь, когда два часа назад, когда  вся наша группа была занята возней с этим настилам из веток, я был более чем неуверен в этой идее.

Скавр смотрел сквозь густые кусты на склоне холма на военный отряд вениконов в долине внизу, прикрывая голову плащом, который Юлий накинул на них обоих, темно-зеленой подкладкой вверх.

– Да,  похоже на то. Боюсь, однако, что это первый и последний раз, когда нашего противника так легко удалось обмануть с помощью этой элементарной уловки.

Они молча наблюдали, как разведчики военного отряда продолжали идти по тропе, а  их следопыты-варвары, которые бежали впереди лошадей внимательно изучали оставленные Силом ложные следы, будто целая когорта прошла по этой дороге.

Скавр нахмурился, глядя на группу всадников, следовавших за разведчиками.

– Мне следовало оставить с нами Кадира и нескольких его лучников. Они могли бы отсюда снять этих всадников с закрытыми глазами, и если я не ошибаюсь, это наш старый противник Кальг на вороном коне, оглядывается вокруг так, как будто ожидает, что Шестой Легион в любой момент может вылететь из-за деревьев.  Никогда еще старая присказка о дерьме, всплывающим на поверхность, не звучала более правдоподобно. – Он сокрушенно покачал головой. – Хотя я не уверен, что хотел бы продать свою жизнь так дешево, чтобы заплатить ею за шкуру Кальга.  Независимо от этого, эти скоты будут бежать за Силом и его ребятами на запад до конца дня, либо до тех пор, пока они, не достигнут конца тропы, которую он для них прокладывает, или когда они увидят дым из нашего сегодняшнего ночного лагеря. В любом случае, они будут  далеко от Клыка, когда центурион Корв поведет своих людей вверх по склону.

Юлий кивнул.

– Согласен, похоже, ваша уловка удалась. В таком случае, трибун, я задаюсь вопросом, почему мы должны идти на риск и снова зажигать дымные костры  сегодня вечером? Вы сами сказали, что они сокрушат нас в мгновение ока, если настигнут, а если они поймут, что их уводят от Клыка, и повернут назад раньше, то тогда они вполне могут оказаться рядом с нами, ближе, чем нам бы хотелось,  когда мы начнем сжигать сырые ветки. Почему бы нам просто не уйти  и  позволить им вернуться домой, не обнаружив нас?

Трибун наблюдал, как задняя часть отряда вениконов скрылась за холмом, прежде чем ответить, не сводя глаз с того места, где последние варвары исчезли из поля зрения.

– Потому что, примипил, самое последнее, что мы можем себе позволить, это чтобы эти воины оказались где-то рядом с Клыком в тот момент, когда наши люди спустятся по склону и побегут  через равнину Грязной реки.  Одно дело – уклониться от преследования нескольких охотников-вениконов, но быть вынужденными уходить от нескольких тысяч воинов – совсем другое. И если это означает, что нам придется пойти на некоторый риск, то я бы сказал, что мы можем утешить себя тем, что он не такой и большой по сравнению с риском, выпавшем  центуриону Корву и его людям.

Он указал на север в направлении, куда осторожно по грубым настилам из веток, которые солдаты Тита нарезали из деревьев, срубленных в лесу накануне вечером, отошла когорта тем самым уничтожив какие-либо очевидные признаки своего ухода:  последние солдаты, покинувшие лагерь, забрали настилы  и зашвырнули их за деревья.

– Пока все идет по плану!

5

Марк вернулся на крошечную поляну и обнаружил, что Луго закутался в плащ и улегся в тени небольшого деревца.  Верус выглядел более бодрым и встретил возвращение центуриона кривой улыбкой.

– Если бы я только знал, что здесь находится эта роща, то когда спустился по склону, в ту первую ночь я бы отдохнул подольше.

Тарион резко покачал головой.

– Я сомневаюсь в этом. Ты был бы слишком близко к крепости, и тебя было бы слишком легко найти. Что ты сделал, когда затрубили рожки и ты спустился в долину?

Солдат на мгновение посмотрел на Тариона, прежде чем ответить.

– Я, не чувствуя ног,  бежал от звуков приближающихся ко мне охотников, придавшим мне крылья страха. А потом подо мной провалилась земля я упал в болото, и я увяз в вонючей грязи, скрытый во тьме травой,  Если бы на мне были доспехи, я бы сразу утонул, но обнаженным я все же был достаточно легким, чтобы держать хотя бы голову над поверхностью.

Воришка мрачно улыбнулся.

– Тогда тебе повезло. Грязь перекрыла твой запах, да?

– Да. Тот Монстр, которого охотники привели, чтобы выследить мой запах, не смог найти меня, спрятавшегося в густом камыше.

Один из близнецов прервал его с недоверчивым видом.

– Монстр? Ты испугался собаки?

Верус вздрогнул, его лицо потемнело от воспоминаний.

– Собака. Да, это была собака. Но она отличалась от любых собак, которых вы когда-либо видели. Размером больше волка, с челюстями, достаточно сильными, чтобы вырвать куски мяса из человеческого тела, и воем, словно возвратившиеся духи мертвецов, чтобы отомстить живым. – Он на мгновение приумолк, усмехнувшись сарматам. – Вы сидите и ухмыляетесь мне, счастливые в своем невежестве, поэтому позвольте мне рассказать вам, что произошло, когда меня взяли в плен. Я был не единственным, захваченным плен  живым, со мной были взяты несколько моих товарищей, а солдат, находившийся рядом со мной, был в плачевном состоянии. Меня ударили по голове, и я пришел в себя с ножом у горла, а он пытался убежать от варваров, и на бегу его сбила собака, по крайней мере, так он мне сказал, когда мы лежали, дрожа под копьями вениконов. У него был укус на руке, который выглядел так, будто он вынул ее из капкана, а это чудовище сидело рядом и наблюдало за нами взглядом, обещавшим сожрать нас , если мы пошевелимся.

Легионер покачал головой с явным отвращением к самому себе.

– Я был в ужасе от этого кровожадного монстра, но мне, по крайней мере, удалось держать рот на замке, в отличие от моего товарища. Я не знал его имени, он был из другой центурии, но довольно скоро я понял, что он трус. В какой-то момент он обмочился, и собака почувствовала это и запах страха, который волнами исходил от него.  Она продолжала приближаться, пристально глядя на него, и чем ближе она подходила, тем больше он паниковал, а люди, поставленные охранять нас, стояли вокруг и не смеялись над его состоянием, науськивая зверя еще раз атаковать его.  И как раз в тот момент, когда я подумал, что все уже настолько плохо, что хуже быть невозможно, вернулась хозяйка собаки с окровавленным ножом в руке, после того, что она  сделала с нашими мертвецами.  Если собака была ужасно страшным зверем, то  она оказалась намного хуже. –  Он сделал паузу и сглотнул слюну, явно расстроенный своими воспоминаниями. –  Эта сучка была худая, как кнут, вся в сухожилиях и татуировках, и обросшая черными волосами. – Он на мгновение умолк и вздрогнул, будто снова увидел  эту женщину мысленным взором. – На ее лице было столько татуировок, что оно походило на посмертную маску, и единственными живыми в  нем были  ее глаза, если их можно было назвать живыми, ужасные холодные зеленые штуковины, и когда она смотрела на тебя, ну, ты просто чувствовал, что она мысленно смотрит на труп.  У нее были скулы, похожие на лезвия топора, и она была обвешана оружием: длинный меч за спиной, пара охотничьих ножей на бедрах, более короткий топор с широким лезвием, притороченный к поясу, и одно ужасное маленькое лезвие для снятия шкур, в ножнах у нее на боку. Позже я узнал, что они зовут ее Морригой, но к тому времени я уже привык мысленно называть ее Сучкой. Она взглянула на этого бедного безымянного ублюдка, и я думаю, она должно быть поняла, что от него нельзя уже было добиться ни никакого развлечения, ни никакого сопротивления, которое можно было бы сломить. Она подняла его на ноги за горло, развернула так, чтобы он оказался лицом к лесу, а затем ударила его ногой под зад, толкнув вперед. Этому парню не нужно было повторять дважды, он бросил один недоверчивый взгляд на всех нас, а затем побежал, как сумасшедший, в то время как эта женщина просто стояла и смотрела на него пустым взором, как будто она чего-то ждала. Охранники смеялись и улюлюкали от волнения, потому что точно знали, что будет дальше. Всего лишь одно  мгновение я возненавидел его и позавидовал ему больше, чем кому-либо из тех, кого я когда-то встречал, когда он бежал на свою свободу, но затем она повернулась и посмотрела на всех нас мертвыми, окаменевшими, глазами, и я понял, какова цена этой его свободе.

– Как только он скрылся из виду, она щелкнула пальцами и послала зверя за ним, и клянусь, я никогда не видел, чтобы что-нибудь двигалось так быстро.  Это чудовище бежало, как скаковая лошадь, и всего мгновение спустя мы услышали крик человека, когда оно настигло его в темноте под деревьями и сбило с ног. Я подумал, что все кончено, но потом он издал ужасный, жалобный крик, а потом еще и еще, каждый более неистовей, чем предыдущий. Один из охранников с явным удовольствием объяснил нам это на своей ломаной латыни, что эта собака убивает свои жертвы неторопливо, сперва сбивая их с ног, а затем на мгновение отступает от них, каждый раз все время вонзая свои  зубы в бедра, пах или кишки своей добычи. Он назвал нам имя этого собачьего ублюдка,  что-то непроизносимое, но затем был достаточно любезен, чтобы перевести это на одно из немногих латинских слов, которые он знал, слово, которое, я почти уверен, он слышал от других заключенных.  Он назвал его «Монстром», и с тех пор я думал о нем только как о монстре.

Он сделал паузу.

– Мы присели, дрожа от ужаса и благодаря наших богов, что это не мы были там, в темноте, пока этот гребаный пес рвал  его на кусочки,  и каждый крик он издавал более душераздирающий, чем предыдущий. А когда он, наконец, замолчал, я пробормотал молитву Митре за его душу, но больше всего, я молился о том, чтобы мой собственный конец пришел бы от  рук варваров, а не от такой кошмарной смерти.  После этого мы ожидали возвращения Монстра, но его хозяйка отвернулась и ушла, даже не взглянув на нас, а охранники продолжали смеяться и строить нам жевательные рожи.

Марк нахмурился, осознавая смысл слов солдата.

– Она... его съела?

Верус пожал плечами, его лицо было столь же лишено эмоций, как и у женщины-воина, которую он описал ранее.

– Да, центурион. Как я уже понял по взгляду женщины, ожидающей своего зверя, смерть нашего товарища была простым и устрашающим способом полностью подчинить нашу волю. Когда собака покончила с его телом, останки оставили там, где они лежали, чтобы звери-падальщики завершили работу, начатую этим чудовищем.

Он пристально посмотрел на двух сарматов.

– И все же вы не верите моим словам, я вижу это по вашим глазам. Если у кого-то из вас осталась хотя бы половина того разума, с которым вы пришли в этот мир, вы сейчас же вознесли бы молитву о том, что если вы умрете сегодня вечером на том холме, то лучше пусть это произойдет от стрелы в грудь или  от лезвия меча в горло. а не от собаки размером с осла которая вырвет вам кишки, прежде, чем вы позовете на помощь, зная что никто никогда не придет.

Марк медленно кивнул.

– И они все время использовали эту собаку, для охоты на тебя, когда ты сбежал из Клыка?

– Они охотились за мной восемь дней, и все это время зверь был где-то рядом, желая отведать моей крови. Каждый раз, когда я слышал его вой, мне хотелось только одного: чтобы охота быстрее закончилась…

– Так ты, наверное, подумывал о том, чтобы сдаться, для того, чтобы положить конец пыткам постоянного преследования, да?

Солдат посмотрел на Тариона с расчетливым выражением лица.

– Не собака помешала мне сдаться. К тому времени, как я пробыл в их руках двадцать дней, я бы в мгновение ока согласился на смерть от ее зубов, помня, что вениконы собирались убивать меня, отрезая  по кусочку за раз, острыми лезвиями и раскаленным железом, с намерениями опустошить меня до тех пор, пока от меня не останется ничего, кроме неуклюжей оболочки человека.  – Он посмотрел на Марка, словно оценивая способность римлянина выжить в тех же мучениях. – Нас было семеро в плену, так что с человеком, на которого Сучка натравила свою собаку, осталось шестеро. Наши парни были здоровыми ребятами во всех отношениях, настоящими тяжеловесами, которых можно было свалить только огромной численностью, и при первой же возможности они боролись с нашими захватчиками, даже связанные веревками и плевать им в лицо, если у них была такая возможность.  –  Он рассмеялся без всякого намека на какую-либо шутку, глядя на ветки, свисавшие над ними. – Вениконы, ломали их волю жестоко унижая на глазах у всех нас, чтобы показать нам, что должно произойти, пока те не оказались сломлены и стали умолять об освобождении от пыток. и унижения. Это преподало мне самый важный урок в моем выживании: борьба с такой бесчеловечностью только подтолкнет наших похитителей к еще большей жестокости. Я научился не проявлять никаких признаков недовольства или ненависти, и крепко сдерживать свою ярость вот здесь…

Он постучал себя по груди.

– Через двадцать дней в живых осталось только трое из нас, и еще десять восходов солнца мы наблюдал за смертью  двух других точно так же, как до этого наблюдали, как умирали остальные. И как только их дух был сломлен настолько, что они пошли на смерть, как добровольная жертва их богам, вениконский  жрец привязал их к своему главному алтарю, а затем зарезал своим длинным ритуальным ножом, который он носил все время с собой. Он разрезал их груди и вытащил их бьющиеся сердца, в то время как оставшиеся в живых были вынуждены смотреть на все это, нам ни в коем случае не разрешалось даже прищурить глаза и пресекалась любая попытка отвести взгляд.

Римлянин нахмурился в недоумении.

– Ты молился о быстрой смерти, а тебе сохранили жизнь еще на месяц?

Верус кивнул.

– Я могу только предположить, что они знали, что им не удалось сломить мою волю, и что  мое полное подчинение было ценой того, что они считали милосердной смертью. Я думаю, они видели это в моих глазах, мою ярость и ужас перед зверскими пытками, которым они меня подвергали, и мои постоянные обещания самому себе, что никогда не наступит день, когда меня станут пытать эти ублюдки, а я буду молчать. Я сказал себе, что лучше умру, попытавшись сбежать, чем буду зарезан на этой плите окончательно сломленный духом.

Тарион, выслушавший рассказ солдата с задумчивым видом, медленно кивнул.

– И вот ты оказался в болоте, разрываясь между желанием наброситься на преследователей и просто ускользнуть во тьму и навсегда скрыться от них. – Он встретил вопросительный взгляд Веруса понимающей улыбкой. – Откуда я это знаю? Это достаточно просто. Я был в точно таком же положении, и не раз. Когда человек ворует, чтобы заработать себе на жизнь, ему иногда приходится идти на риск, который ни один здравомыслящий человек не счел бы разумным, даже если он голоден. Я прятался в крохотном пространстве, и мои внутренности урчали целыми днями, ожидая, пока охота утихнет, чтобы я мог ускользнуть в ночь.

Солдат поморщился.

– Я бы и не подумал испытывать что-либо, кроме презрения к выбранному тобой пути, по крайней мере, до того, как эти ублюдки там научили меня, что мужчина не всегда может  сам выбирать свой путь. Так как же ты оказался вором?

Тарион пожал плечами.

– Не все могут выбрать образу жизни, какой они хотят, будь у них какой-либо выбор?  Плохая случайность, не те люди… – Он на мгновение замолчал, криво улыбаясь собеседникам вокруг него. –  Верус прав, такого человека, как я, легко презирать, не так ли? Человека, который решил жить, обкрадывая других людей, считают самым низшим и презренным в цивилизованном обществе. Вот только, друзья мои, мы не живем в цивилизованном обществе, что бы мы ни говорили себе о благородстве Империи. Мой отец умер от чумы, занесенной в наш город солдатами, которые вернулись с востока, а моя мать осталась без средств к существованию, так как она отказалась обнажать свое тело. Так я оказался вором, неподготовленным и сперва неквалифицированным, но поверьте мне, я быстро учился. Первое яблоко, которое я поднял с рыночного прилавка, чуть не привело к тому, что меня поймали и, несомненно, продали бы в рабство, и меня спасло только то, что у меня быстрые ноги, но  у воров, как правило,  имеются свои сообщества, и вскоре я стал частью   банды, которая зарабатывала на жизнь тем, что грабила всех подряд,  когда представлялась возможность. Как выяснилось, моей специальностью было воровство личных вещей зевак на улице, особенно содержимого их кошельков .

Он поднял руки.

– Понимаете,  мои руки мягкие и ловкие. Объедините это с хорошим острым лезвием, и я смогу вырезать дно кошелька и  его содержимое окажется в моей ладони на одном дыхании. Было еще проще, когда одна из знакомых нам хорошеньких девушек с дерзкой улыбкой на лице проходила мимо цели в обмен на небольшую монету, чтобы его больше интересовало содержимое ее столы, чем мужчина, который натолкнется на него, а затем исчез в следующее мгновение. Но настал день, как всегда бывает с каждым вором, когда моя удача иссякла или мое умение покинуло меня, в зависимости от того, жалею я себя или нет. Меня поймали, положив руку на кошелек другого человека, избили до потери сознания, а затем поставили перед судьей, который вынес мне приговор  распятия на кресте, прежде чем Дрест предложил вместо этого выкупить меня в рабство .

– Что насчет твоей матери? – спросил центуриаон.

Тарион посмотрел на Марка.

– Моя мать? Она умерла во сне в ночь перед тем, как меня поймали, центурион, измученная тяжелым трудом, до которого она была доведена своим пониженным статусом, когда умер мой отец. Вы можете задаться вопросом, была ли моя поимка отчасти вызвана тем, что я отвлекся на ее смерть.  – Он скривился, глядя на римлянина, покачав головой. –  Или вы можете задаться вопросом, были ли ее смерть и освобождение от скотской жизни, которой она подчинялась во всем, предрешено богами, чтобы избавить ее от позора моей поимки и вероятной казни.

Марк рефлекторно прикоснулся к барельефной резьбе на рукоятке своей спаты.

– А вы сами, центурион? Как вам удается сидеть под покровом дерева и спокойно ждать наступления ночи, перед тем, как забраться в самое опасное место во всей Германии? Для меня ваш голос звучит как голос культурного человека,  чьи кошельки я облегчал, не беспокоясь о том, на что он обирался потратить их содержимое.

На вопрос вора римлянин неопределенно пожал плечами, давно привыкший сопоставлять факты и вымыслы в своих ответах на любой подобный вопрос.

– Деньги могут избавить человека от бремени повседневной жизни, но не каждому человеку, рожденному в богатстве, сопутствует удача.  Моей семье не повезло, и поэтому я оказался здесь, в Британии, поселившись среди тунгров. Возможно, тебе покажется ироничным, если я скажу, что с того дня мне начало везти, и самое главное в том, что мои братья по оружию пошли  на большой риск, предоставив мне убежище. И поэтому, когда появляется возможность сделать что-то столь же безумное, как то, что мы планируем сегодня вечером, я считаю своим долгом хоть чем-то, отплатить им за шанс, который они мне предоставили, приняв меня в свои ряды.

– Я бы сказал, что это нечто большее.

Марк повернул голову и посмотрел на Дреста, который перевернулся и сидел, протирая глаза, а затем пошевелив плечами.

– У вас вид человека, несущего огромное бремя, центурион, какое-то тяжкое бремя вины или стыда. Или, возможно, сильное желание мести? Что бы это ни было, вы должны осознавать, что все это я разъедает эмоциями и  они будут отщипывать ваш дух по щепотке, пока однажды вы не обнаружите, что стали пустым сосудом, опустошенным крошечными порциями, но тем не менее пустым.

Римлянин спокойно посмотрел на него.

– Я верю, что моя вера защитит меня, так как господин мой  Митра наблюдает за мной.

Фракиец покачал головой.

– Светоносный Митра? Еще один в пантеоне несуществующих божеств, единственная функция которого –  дать своим последователям опору  для их объяснений всего происходящего «волей богов».  – Он обратился к вору. –  И хватит болтать, Тарион, лучше ложись и поспи немного.  Сегодня вечером ты первым перелезешь через стену, и ради всех нас нам нужно, чтобы ты был свежим, когда придет  этот момент.

– Что ж, мы дожили до заката, не увидев даже признаков врага, так что, учитывая все обстоятельства, я бы назвал этот день успешным, не так ли?

Юлий какое-то время обдумывал, что ответить своему трибуну, прикрыв глаза и глядя из походного лагеря на запад, щурясь на закат.

– Будем надеяться, что вы не слишком поспешили с этим заявлением, трибун. Если мои усталые глаза не обманывают меня, приближаются всадники...

Внезапный хор голосов часовых, наблюдавших за западным горизонтом, прервал его слова, и лагерь погрузился в хаос противостояния, люди, хватаясь за копья и щиты, забегали вдоль земляных стен лагеря, что было обычным ответом на появление неизвестной конницы.

– Так поздно вечером?  Это могут быть только Сил и его разведчики.  –  Скавр прикрыл глаза и проследил за взглядом Юлия. –  Да, это Сил, я вижу их кавалерийский штандарт, сверкающий на закате. И у него, кажется, пара  лошадей с пустыми седлами.

Трибун и примипил быстро направились к западным воротам лагеря, приветствуя приближающихся всадников, когда солнце опустилось и коснулось горизонта. Сил спрыгнул со своего мокрого от пота скакуна и передал поводья другому всаднику, указывая на лошадей. На одном из скакунов не было всадника, а на спину другого было накинуто тело мертвеца.

– Убедитесь, что они как следует обтерты, мы не хотим, чтобы они вымокли с наступлением ночи, и дайте им всем дополнительную половину корма, они это заслужили. – Он отпустил своих людей взмахом руки и повернулся, чтобы поприветствовать начальство с унылым выражением, подобного которому Юлий никогда не желал бы  увидеть на своем лице. – Добрый вечер, господин… примипил. Простите, если я  немного не в себе, у нас все-таки был не легкий день.