Текст книги "Слуга праха"
Автор книги: Энн Райс
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
«Я понял. А теперь оставьте меня».
«Ты не хочешь вознести молитву своему богу?» – спросила Асенат.
«Я не посмею», – прошептал я, поворачиваясь спиной, и закрыл глаза…
Самое удивительное, что я на самом деле провалился в сон.
Они укрыли меня мягчайшим одеялом. Уснул я, наверное, потому, что чувствовал себя совершенно вымотанным, как если бы испытание уже осталось позади, а не ожидало меня наутро. Не помню, что мне снилось. Да и какое это имеет значение? Помню лишь, что, к своему изумлению, я не хотел видеть Мардука.
«Почему? – размышлял я. – Почему я не рыдаю сейчас у него на плече?»
Но факт остается фактом: я вообще не испытывал желания рыдать. Мне нанесли поистине смертельный удар. Что ожидало меня впереди? Дым? Туман? Пламя? Или же сила и власть, какими обладал он? Мне не дано было знать. Как, впрочем, и ему.
Кажется, в какой-то момент я запел свой любимый псалом, но тут же умолк: «К чему? Иерусалим будет принадлежать им, а не мне».
Потом меня посетило видение. По-моему, что-то из вечно боровшегося и спорившего Иезекииля, чьи пророчества мы неоднократно переписывали… Мне явилось поле, усеянное костями мертвых: мужчин, женщин, детей… Нет, я не возмечтал, чтобы они восстали из праха, не захотел вернуть их к жизни, я просто подумал: «Ради этого поля… Я делаю то, что делаю, ради этого поля… И ради всех нас, простых смертных».
Обуяла ли меня гордыня? Не знаю. Я был молод. Я ничего не желал. Я просто спал. Но скоро, слишком скоро меня разбудили первые, еще слабые лучи солнца, озарившие мраморные плиты пола.
6
Голова у меня кружилась. Наверное, виной тому послужили испарения от котла, в котором всю ночь варилась золотая глазурь – огромное количество золота, свинца и невесть чего еще. Аромат был столь густым, что мне стало нехорошо.
Меня поставили на ноги.
Я встряхнулся, чтобы сбросить остатки сна в надежде, что свет наконец-то перестанет резать глаза. В комнате появилась Асенат. Велев мне стоять ровно и спокойно, жрецы начали покрывать меня золотом, в первую очередь – ноги. Они работали очень старательно, и их руки едва ли не ласкали меня. Чуть теплый состав не причинял боли. Я, во всяком случае, ничего не чувствовал. Жрецы неторопливо занялись моим лицом, тщательно позолотили ноздри, веки, каждый завиток бороды и волос на голове.
К тому времени я окончательно проснулся.
«Держи глаза широко открытыми», – велела Асенат.
Жрецы внесли великолепные одежды Мардука – настоящие, те самые, в которые облачали статую. И тогда я догадался, что они намерены не просто украсить наряд золотом, а покрыть его толстым слоем – так, чтобы я действительно выглядел как живая статуя.
Именно так они и поступили: обрядив меня в одежды Мардука, они принялись наносить золото на длинные полы и рукава, на каждую складку ткани. Усердно трудясь, они просили меня то поднять руки, то сделать насколько шагов.
Наконец я увидел свое отражение в зеркале. Да, я действительно выглядел как бог. Я стал богом.
«Ты воистину бог! – воскликнул молодой жрец. – Ты наш бог, и мы будем служить тебе до скончания веков! Улыбнись! Молю, улыбнись мне, бог Мардук!»
«Исполни его просьбу, – приказала Асенат. – Золото не должно высыхать слишком быстро, иначе оно станет ломким, а этого нельзя допустить. Как только оно где-то затвердеет, жрецы добавят немного свежего состава, чтобы ты не утратил способности шевелиться. Улыбайся, открывай и закрывай глаза… Вот так, правильно, мой красавец. Продолжай, мой мальчик. Ты слышишь шум?»
«Похоже на рев огромной толпы, как будто одновременно кричат все жители города, – ответил я, не упомянув, однако, что слышу и грохот барабанов, и добавил: – У меня голова кругом».
«Мы поддержим тебя, – успокоил меня молодой жрец. – Опорой тебе станет сам Кир и все, кто будет тебя сопровождать. Помни, что ты должен держать царя за руку, непременно за руку. Как можно чаще поворачивайся к нему с поцелуем. Тонкий слой золота на твоих губах не повредит ему. Не забывай делать это».
Мне показалось, что прошло всего несколько секунд – и вот мы уже на повозке, а вокруг все усыпано прекрасными цветами, самыми лучшими, выращенными не только в Вавилонии, но и вдали от нее, в Египте или на южных островах.
Мы поднялись на боевую колесницу, установленную на повозке. Колеса ее были надежно закреплены. Наши сопровождающие расположились чуть ниже и сзади, крепко держа меня за талию. Один встал сбоку и тоже обхватил меня за пояс. На колесницу взошел Кир.
Отовсюду доносились крики. Поскольку ворота оставались открытыми, народ занял все свободное пространство. Процессия отправилась в путь. Я то и дело моргал и старался разглядеть все, что происходит вокруг. Ветер взметал лепестки цветов, они парили в воздухе, наполняя его восхитительным ароматом. Шея моя уже не сгибалась, но я ухитрился посмотреть вниз и увидел, что все жрецы и женщины, прислуживавшие в храме, распростерлись на каменных плитах двора. Белые мулы медленно зашагали вперед.
Изумленный, я взглянул на царя. О, каким величественным и прекрасным он был!
Когда повозка выехала за ворота, крики стали особенно громкими и пронзительными. Евреи стояли на крышах домов. Легкая дымка и большое расстояние не позволяли мне отчетливо рассмотреть их лица, но я слышал, как мои соотечественники поют священные псалмы Сиона.
Равномерно раскачиваясь на ходу, повозка поехала быстрее – настолько, насколько это вообще могло столь огромное сооружение. Скорость, конечно, была небольшой, но мне пришлось ухватиться рукой за борт колесницы. Никто не давал мне указаний, поэтому я по собственной инициативе протянул другую руку Киру и поцеловал его.
Толпа неистовствовала. Из окон и с крыш домов вдоль Дороги процессий неслись приветственные крики. Все боковые улочки были забиты народом. Люди пели и размахивали пальмовыми листьями, отовсюду слышалась еврейская музыка.
Не помню, как мы пересекли большой канал. В памяти сохранилось лишь смутное воспоминание о сверкающей глади воды. Сопровождающие по-прежнему крепко держали меня и настойчиво напоминали, что я должен оставаться мужественным и сильным.
«Ты мой бог Мардук, – сказал Кир. – Будь терпелив и не обращай внимания на этих глупцов. Держи меня за руку, мой бог. Да, сейчас мы с тобой царь и бог, и никто не посмеет усомниться в этом».
Я с улыбкой склонился к Киру и подарил царю еще поцелуй. Толпа вновь разразилась радостными криками. Тем временем мы добрались до реки, где нас ожидала лодка, чтобы доставить к месту сражения Мардука с Тиамат – великой битвы бога с хаосом. Что же там будет?
Впрочем, я был словно пьяный, и это не имело для меня значения. Я чувствовал, как затвердевает на теле золотое покрытие. Как и говорили, это оказалось почти приятно. Я наконец нашел приемлемое положение и теперь довольно твердо стоял на ногах, поддерживаемый своими спутниками. Рука Кира, теплая и сильная, лежала в моей. Царь махал радостно встречавшим его жителям Вавилона, кланялся и выкрикивал приветствия.
Пока лодка продвигалась вверх по течению, мне в голову пришла забавная мысль: «Он воображает, что все это ради него, Кира. А ведь на самом деле такое веселье привычно для Вавилона – вавилоняне часто устраивают празднества. Но Киру не доводилось видеть, как они пьют вино, поют и пляшут, и, конечно, зрелище кажется ему весьма впечатляющим».
И еще одна мысль промелькнула в моей голове: «А где же моя семья?»
Я был уверен, что мои близкие где-то рядом, но не видел их.
Здание, возведенное на месте битвы Мардука с Тиамат, сверкало серебром, изумрудами и рубинами. Верх золотых колонн был выполнен в форме цветка лотоса, посередине крыши зияло большое отверстие. Вокруг толпились тысячи знатных вавилонян, важных чиновников, приехавших из разных городов, жрецов, служивших другим богам, но в поисках защиты оказавшихся вместе с ними в Вавилоне. Собралась там и многотысячная армия придворных самого Кира, столь похожих на нас и все же других: высоких, стройных, коротко стриженных, с суровым взглядом.
Неожиданно я обнаружил, что стою один в центре двора. Со мной остались только Ремат и сочувствовавший мне молодой жрец. Остальные отошли.
«Подними руки, – сказал жрец. – Вытащи меч из ножен».
«Меч? – удивился я. – А я и не подозревал, что у меня есть меч».
«Да, есть, – живо подтвердил молодой жрец. – Подними его повыше».
Я подчинился – почти бессознательно. Перед глазами все плыло.
Знатные гости, свидетели церемонии, продолжали произносить приличествовавшие случаю речи, рога трубили… А потом до меня донесся другой, хорошо знакомый звук – я слышал его на празднествах, на которых присутствовал в прошлом, и когда охотился вместе с отцом и братьями. Это был львиный рык – так рычат запертые в клетках львы.
«Не бойся, – успокоил меня Ремат. – Звери сыты и опоены, отчего сделались сонными и вялыми. Их будут выпускать по очереди, и каждый подойдет к тебе, встанет на задние лапы – их специально учили – и слижет мед с твоих губ, после чего ты пронзишь его мечом. А сейчас я смажу тебе губы медом и кровью».
Я невольно рассмеялся.
«А вы? Где будете вы в это время?»
«Здесь, рядом с тобой, – ответил молодой жрец. – Ничего страшного, бог Мардук, львы хотят умереть во славу тебя».
Он поднес священный сосуд к моим губам.
«Выпей мед с кровью».
Я повиновался, почти не ощущая, как проглатываю напиток, и вдруг осознал, что кожа моя утратила чувствительность, как у человека, оказавшегося ночью в пустыне под порывами ледяного ветра. Однако я сделал несколько глотков, и жрец поил меня до тех пор, пока язык и губы не покрылись слоем липкой жидкости.
Толпа пришла в неистовое волнение. Я видел страх на лицах людей. Тем временем ко мне приблизился первый лев. Все, кто был во дворе, в ужасе попятились и прижались к стенам.
«Как забавно, – со смехом произнес я. – Я уже наполовину мертв, а лев все равно идет ко мне неуверенными шагами».
Неожиданно лев прыгнул, и жрецам пришлось крепко схватить меня, чтобы я не опрокинулся под его тяжестью. Я поднял меч и, молясь, чтобы золотое одеяние придало мне сил, вонзил лезвие прямо в львиное сердце. Горячее зловонное дыхание зверя ударило мне в ноздри, его язык коснулся моих губ, и ужасная туша рухнула на землю. А люди все продолжали петь, словно стараясь придать себе смелости.
Ко мне подошел царь. Он тоже крепко сжимал меч: следующих львов нам предстояло убить вместе. Лицо царя было таким же застывшим, как у меня, а прищуренные глаза неотрывно смотрели на зверей.
«Они полны жизни», – сказал он.
«Да, но ты царь, а я бог, – откликнулся я. – Разве мы не убьем их?»
Жрец, стоявший за спинами животных, громко щелкнул кнутом, и один из львов прыгнул на Кира. Тот отшатнулся, чтобы замахнуться мечом, и клинком отшвырнул зверя прочь. Умирающий лев с рычанием опрокинулся на спину.
А второй уже оказался у моего лица.
«Коли же его скорее!» – велел жрец, хватая меня за запястье.
Я нанес льву удар, потом еще один, и еще, и еще, думая только о том, чтобы поскорее избавиться от ужасной твари.
И снова все запели и разразились приветственными выкриками. Насколько я мог слышать, то же самое происходило и за пределами храмового двора. Львов унесли. Жрец начал нараспев исполнять сказание о том, как Мардук одержал победу над злом в лице Тиамат.
«И из частей ее тела он создал небо, землю и моря…» – звучали слова, сначала на древнешумерском, потом на аккадском, наконец, на древнееврейском. Казалось, звуки его голоса, словно морские волны, захлестывали все вокруг, и я купался в этих волнах.
Я стоял посреди двора, а жрецы разукрашивали меня кровью и медом.
«Они не сделают тебе больно», – заверил Ремат.
И тут до моего слуха так же явственно, как незадолго до этого львиный рык, донесся новый звук.
«Что это?» – спросил я, хотя и без того знал: жужжали пчелы.
Тем временем ко мне приближался сотканный из шелка и прошитый тончайшими золотыми нитями дракон. Ткань обтягивала каркас из прутьев и палок, который несли несколько человек. Он был заполнен пчелами. Еще немного, и я оказался внутри шелкового шатра, а хвост дракона покоился на моей голове. Я услышал треск разрываемой ткани, и выпущенные на волю пчелы облепили меня с ног до головы. Я почувствовал непреодолимое отвращение, но словно примерз к месту. Однако пчелиные жала не проникали сквозь золото, покрывавшее тело. Только когда они добрались до глаз, мне пришлось зажмуриться. Вскоре я понял, что пчел постепенно становится все меньше, они погибают после своих укусов и, возможно, от яда, содержавшегося в золотом составе. Я вздохнул с облегчением.
«Держи глаза открытыми!» – крикнул Ремат.
Когда все пчелы замертво упали на землю, шелковый дракон оказался у моих ног, и я рассек его мечом. Все вновь разразились восторженными криками.
Меня подняли по ступенькам на крышу, откуда глазам открывалась широкая панорама полей, заполненных ликующими толпами. Я поднял руку с мечом и повторил это движение снова и снова, с улыбкой поворачиваясь к востоку, западу, северу и югу. Ответом мне были песнопения и крики. Казалось, меня приветствует весь мир.
«О, как красиво! – воскликнул я. – Как невероятно красиво!»
Но никто не слышал моих слов. Свежий ветерок, коснувшись лица, чуть остудил мучительный жар. Жрицы храма окружили меня и осыпали цветами, и я был препровожден к царскому ложу.
«Ты можешь провести здесь столько времени, сколько захочешь. Я советую тебе поспать», – сказал Ремат.
«Да, хорошо бы, – согласился я. – А как ты собираешься поддерживать во мне жизнь?»
«Я слышу, как бьется твое сердце. Ты не умрешь. У тебя хватит сил выдержать обратный путь. Ты необыкновенно вынослив».
«Тогда приведи ко мне шлюху», – велел я.
Такая просьба обескуражила всех, кто был рядом.
«Ну так что?» – спросил я.
Шлюхи завопили от восторга, когда я поманил их к себе. Но я, конечно, не мог сделать что полагается и просто обнял каждую, взглянул в обращенное ко мне благодарное личико, запечатлел на маленьких губах отравленный поцелуй, а потом в полуобморочном состоянии оттолкнул от себя, дабы они поскорее стерли с губ яд. Меня разбирал смех, но я сдерживался и не раскрывал рта.
Празднество продолжалось всю ночь, но я спал и не был свидетелем песнопений, танцев у костров и множества других вещей.
Я спал. Спал стоя, прислонившись спиной к стене, чтобы не упасть, с открытыми глазами, которые заново подкрасили золотом – так, чтобы я не смог их закрыть. И все же я спал.
Казалось, мир сошел с ума. Время от времени я просыпался и видел отблески пламени и танцующие тени. Иногда до меня доносился шепот или другие звуки, а порой я слышал топот чьих-то ног и ощущал прикосновение человеческих рук.
Однажды мне почудилось, что я вижу царя, танцующего внизу. В окружении женщин он исполнял странный медленный танец, то и дело церемонно поворачиваясь, вскидывая руки и отвешивая поклон в мою сторону. Но от меня в тот момент ничего не требовалось. Затвердевавшее золото прочно закрепило улыбку на моем лице, и только смеясь, я ощущал слабую дрожь собственной плоти.
Когда назавтра в полдень мы отправились обратно во двор Эсагилы, я уже точно знал, что умираю. Я с трудом двигался. Не снимая с меня длинных шелковых одежд, дабы скрыть это от окружающих, мои спутники старательно втирали золотой состав мне в колени, пытаясь сохранить их гибкость. Сам я не чувствовал усталости, но был потрясен тем, что видел перед собой.
Мы подошли к воротам и вступили во двор, где, как предполагалось, будет прочитана великая поэма о начале начал, после чего разыграют свое представление актеры. Внезапно меня охватила печаль, великая печаль и смущение. Что-то было не так.
И, словно услышав мои мысли, все вдруг изменилось и встало на свои места. Я узнал голос отца. Вместе с братьями он пел:
Я прислушивался изо всех сил, пытаясь отчетливее различить дорогие сердцу голоса.
«Повернись и посмотри на них, бог Мардук, – сказал Кир. – Твой отец поет от всего сердца».
Я обернулся, но не увидел ничего, кроме моря машущих рук, мелькания гирлянд и дождя из цветов. Но я явственно слышал пение отца:
Пение, сопровождавшее нас до самых дверей храма, сменилось громкими криками: «Мессия! Мессия! Мессия!» В ответ Кир улыбался и приветственно махал рукой. Наконец настало время коронации.
Нам помогли сойти с колесницы, а затем и с повозки и повели по ковру из цветов, устилавшему ступени бесконечной лестницы грандиозного зиккурата Этеменанки. Ворота оставили распахнутыми, и там, на самом верху, мы будем открыты взорам даже тех, кто наблюдал за церемонией издалека. Я думал, что умру раньше, чем преодолею столь долгий подъем. Не видя, что ожидало нас впереди, я не сводил глаз с золотых ступеней, и мне вспомнилась лестница в небеса со снующими вверх-вниз ангелами, которая предстала во сне Иакову.
И вот наконец, когда мы достигли вершины, созданной богом и для бога, мне вручили корону. К тому моменту я потерял контроль над собственными конечностями. Все мои чувства притупились. Я улыбался, потому что это не составляло труда, но когда я поднял тяжелую персидскую корону, чтобы возложить на голову царя, мои уставшие руки пронзила острая боль.
«А теперь позвольте мне умереть», – попросил я в полном изнеможении, чувствуя боль во всем теле и такую ломоту в коленях, что я не мог стоять без посторонней помощи.
В обращенных ко мне глазах Кира читалась любовь, лицо было торжественно-серьезным. Во всем его облике чувствовалась безграничная жажда власти. Вот я и увидел в нем безумие, хоть немного присущее всем царям.
Жрецы, видимо, поняли мое состояние. Незаметно приблизившись ко мне, они принялись старательно, слой за слоем, наносить свежий состав, и вскоре я вновь смог шевелить руками и ногами и ощутил небольшой прилив сил.
«Держи глаза открытыми, – шепнул Ремат и повторил: – Держи глаза открытыми».
Я повиновался. Нас проводили вниз, во двор. Празднество продолжалось много часов. Помню, поэты читали стихи, а царь ужинал вместе со знатью. Я тем временем словно окаменел и сидел, глядя на все это широко открытыми глазами, ибо теперь они вообще не закрывались.
«И зачем они наложили новый слой золота? – подумал я. – Он смягчил мне только веки».
Я перевел взгляд на свои руки, покоившиеся на столе, и в голову пришла новая мысль: «Мардук, я ни разу не обратился к тебе».
«Я не был нужен тебе, Азриэль, – услышал я его голос. – Но все это время я рядом с тобой».
Наконец все закончилось. Тьма окутала землю. Свершилось. Царя короновали, Вавилония стала частью Персии. Горожане, праздновавшие за пределами дворцовых и храмовых стен, вдоволь нагулялись, да и те, кто веселился внутри, неустанно пили и пели.
«А теперь, – обратился ко мне молодой жрец, – мы отнесем тебя в святилище. Тебе больше не придется никуда идти, только занять место за праздничным столом. А если ты не умрешь через несколько часов, мы вольем тебе в рот золото».
«Нет, не сейчас. Еще не время, – возразил Ремат. – Следуйте за мной, и побыстрее. Нам остался последний ритуал, и провести его следует безукоризненно, по всем правилам».
Молодой жрец явно смутился. Я тоже. Впрочем, меня это не волновало. Точнее, мне было плевать. Совершенно. Я барахтался в полусне. Вид роящихся рядом неясных теней, смотревших на меня со страхом, доставлял мне удовольствие. Наверное, я подумал, что они хотят наброситься на меня, сорвать золотое одеяние и сказать: «Пройди вместе с нами сквозь вечность». Но они не сделали этого.
Неожиданно я почувствовал невыносимый жар и увидел бушующее пламя. Мне показалось, до меня донесся голос отца, но я не был уверен. Однако я услышал голос Асенат.
«Это же мощная, очень мощная магия! – воскликнула она. – Ты хочешь, чтобы он умер? Дай ее мне!»
На долю секунды я увидел отца. Совершенно растерянный, он вручил Асенат глиняный футляр с древней табличкой, а потом протянул ко мне руки.
«Азриэль!»
Я хотел откликнуться, но, увы, это было уже не в моих силах. Я не мог ничего сделать.
Двери шумно захлопнулись, отгородив меня от отца и от всего мира.
В комнате горел жаркий огонь, в котле бурлило кипящее золото, воздух был раскален. Асенат сломала глиняный футляр, скрывавший древнюю табличку. Она безжалостно раскрошила его как нечто совершенно ненужное и поднесла табличку к свету факела.
Я стоял в полном оцепенении, не позволявшем ни шевельнуться, ни упасть, и мог только наблюдать. Я даже не испытывал страха при виде огня. Меня больше интересовало, что собираются делать Ремат и старуха. А еще я недоумевал, куда подевался верховный жрец, ведь он, насколько я помнил, несколько раз попадался мне на глаза.
А потом Асенат начала читать, но не по-шумерски. Это был древнееврейский язык – язык жителей Ханаана, земли обетованной.
«…И он должен увидеть собственную смерть, увидеть свою душу, свой целем, [26]26
Целем – тень человека, его отпечаток, изображение.
[Закрыть]свой дух и свою плоть обращенными в прах и вечно пребывать во прахе. И только его господин, которому будет известно его имя, сможет обратиться к нему и призвать его…»
«Нет! – вскричал я. – Это не магическая формула! Это проклятие, и написано оно по-еврейски! Ты лживая ведьма!»
Несмотря на дурман, я с такой силой рванулся к ней, что золотой покров на теле треснул во многих местах. Но Асенат грациозно отпрыгнула назад, а Ремат схватил меня за горло. Я ослаб и оцепенел, как те львы, которых выпускали мне навстречу.
«Это проклятие, – повторил я. – А ты ведьма».
«Он должен видеть себя целиком, все, что доступно и недоступно глазу, все соки своего тела, обращающиеся в прах, и он будет навеки связан с этим прахом и с тем, кто станет господином праха, и во веки вечные не будет допущен ни во мрак преисподней, ни в Царство Божие».
«Мардук!» – взмолился я.
И тут же почувствовал, как меня схватили, оттащили назад и швырнули в кипящее золото. Я кричал и не мог остановиться. Я никогда не думал, что мне придется испытать такую невообразимую боль. Я даже мысли не допускал, что со мной случится нечто подобное, что кипящее золото заполнит мой рот и зальет глаза.
Но в тот момент, когда я готов был сойти с ума от ужаса и боли, когда разум почти покинул меня и в голове не осталось ни единой мысли, я вдруг воспарил над котлом, где по-прежнему лежало тело и над пузырящейся поверхностью золота виднелся только открытый глаз. Это было мое тело – тело, которое я только что покинул.
Широко раскинув руки, я плавал в воздухе над котлом и в упор глядел на запрокинутое лицо Асенат.
«Да, Азриэль, смотри! – крикнула она. – Смотри, как кипит золото, как плоть отделяется от костей и кости становятся золотыми. Смотри не отрываясь, ибо в противном случае ты вновь изведаешь муки и умрешь».
«Мардук!» – позвал я.
«Выбор за тобой, – откликнулся он. – Если вернешься в котел, то познаешь невиданную боль и умрешь».
Его печальный голос звучал откуда-то снизу. Я увидел, что он стоит и смотрит на меня.
Впервые он показался мне отнюдь не величественным, а маленьким и жалким, а Асенат – просто выжившей из ума старухой. Ремат тем временем с воплями и проклятиями потрясал кулаками и прыгал вокруг котла, наблюдая, как постепенно тонет в кипящем металле мое тело.
Времени на размышления не было. Меня обманули и предали. Я не мог по собственной воле подвергнуться таким мучениям. Не мог сжечь себя заживо. Даже мысль обречь человеческое существо на подобное испытание казалась невыносимой. Я продолжал наблюдать за собственной плотью, плававшей в жутком золотом месиве, за то и дело появляющимся на поверхности черепом. Золото продолжало кипеть, и воздух в комнате становился все плотнее от испарений.
Асенат закашлялась, начала задыхаться и ничком рухнула на пол. Ремат не сводил глаз с котла. А Мардук просто смотрел на меня с удивлением и интересом.
Наконец котел опустел, лишь на дне виднелись остатки моей плоти. Ремат принялся старательно гасить огонь. Потом он осторожно приблизился к раскаленному котлу и посмотрел внутрь, на мои покрытые золотом кости. Моя одежда будто испарилась, от плоти и крови не осталось и следа. Уцелели лишь кости, а все, что было когда-то моим телом, превратилось в дым, все еще плававший в запертой комнате. И кости мои стали золотыми.
«Призови ее к себе, дух, – заговорил Ремат. – Призови собственную плоть, скорее призови ее отовсюду – из глубины костей, где она прячется, из воздуха, в котором витает, стремясь улететь. Призови ее!»
Я спустился, встал на ноги и в густом тумане увидел собственное тело – пока еще полупрозрачное. Но это было мое тело, и оно становилось все более плотным.
Мардук затряс головой и отступил назад.
«В чем дело?» – спросил я.
«О боги! – воскликнул Мардук. – Что же вы натворили вместе со старой ведьмой, Ремат!»
«Теперь ты мой, Служитель праха! – вскричал Ремат. – Ты мой! Ибо я – Повелитель праха! И ты должен повиноваться мне! Ты будешь повиноваться!»
Мардук пятился, пока не уперся спиной в стену, и смотрел на меня с непреодолимым страхом.
Ремат сдернул с кушетки тяжелую плотную ткань, чтобы защитить от жара руки, и опрокинул котел.
Кости выкатились на пол, а те, что оставались в котле, Ремат вытащил руками, не обращая внимания на ожоги.
«Проснись, старуха! – взвизгнул он. – Проснись немедленно! Что мне теперь делать?»
Я встал рядом. Тело мое стало плотным и розовым, как живое. Но я не ощущал его, ведь в нем не было ни сердца, ни легких, ни крови, ни души – оно обрело лишь очертания, точную до мельчайших деталей форму, которую придал ему мой дух.
«Послушай ты, идиот, – сказал я. – Если хочешь узнать, что делать дальше, принеси мне табличку. Ибо я единственный, кто способен ее понять, единственный, кто умеет читать на языке обитателей древнего Ханаана».
