Текст книги "Слуга праха"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

«Но я не желаю им становиться».

«Помни об этом. Помни всегда. Тебя создали дураки и неумехи, которые сделали все неправильно, а потому ты превратился в гораздо более могущественного духа, чем хотел бы любой маг, ведь ты обладаешь тем, что есть у людей…»

Я разрыдался так же внезапно и неудержимо, как в прошлый раз.

«Ты говоришь о душе? – с трудом выдавил я сквозь слезы. – У меня есть душа?»

«Этого я не знаю. – Зурван покачал головой. – Я имел в виду другое. Я говорил о том, что у тебя есть воля, свободная воля».

Зурван лег и закрыл глаза.

«Принеси мне что-нибудь, когда вернешься, – попросил он. – Что-нибудь неопасное».

«Цветы, – предложил я. – Прекрасный букет цветов, растущих у стены, возле ворот и в саду».

Он рассмеялся.

«Согласен. Да, и еще: прояви благосклонность к смертным. Не обижай их. Даже если они примут тебя за обыкновенного человека и станут оскорблять, не причиняй им вреда. Будь терпелив и добр».

«Хорошо. Обещаю». – С этими словами я отправился в путь.

11

– Пятнадцать лет Зурван учил меня, но все его уроки подтверждали и углубляли те знания, что я получил в первые три дня. И сейчас я несказанно рад, что помню их во всех подробностях и столетия спустя. Я хочу передать тебе все, до мельчайших деталей. Хвала Господу, теперь мне открыта в памяти и моя смертная жизнь, и бессмертное существование, и я могу соединить между собой отрывочные воспоминания, это… Это больше, чем просто отклик на мои молитвы.

Я заверил Азриэля, что понимаю его состояние, но больше ничего не добавил, поскольку жаждал продолжения повести.

– Итак, с разрешения Зурвана я сохранил плотский облик и отправился на прогулку. Вернулся я в полночь или даже позднее, когда маг призвал меня обратно. Как и обещал, я принес учителю прекрасные цветы – в огромном букете не было ни одной пары одинаковых, – опустил их в вазу с водой и поставил на столик для письма.

Зурван заставил меня во всех подробностях изложить, что я видел и делал. Я описал ему каждую улицу Милета, которую прошел; поведал о желании проходить сквозь стены и о том, как, помня запрет, сумел преодолеть соблазн; о том, как долго не мог оторвать взгляд от судов в бухте, как прислушивался к разноязыкой речи людей на берегу. Рассказал я и о мучившей меня временами жажде, которую утолял водой из фонтанов, не зная, что произойдет со мной, и о том, как вода наполняла мое тело, но попадала не во внутренние органы, которых у меня не было, а непосредственно в каждую клеточку тела.

Маг слушал меня очень внимательно.

«И каково твое впечатление? – наконец спросил он. – Какие выводы ты сделал?»

«Это было великолепно, – ответил я. – Необыкновенной красоты храмы. И мрамор, повсюду восхитительный мрамор. Здесь живут дети самых разных народов. Никогда прежде мне не доводилось встречать столько греков. Я долго прислушивался к философскому спору, разгоревшемуся в компании афинян, – он показался мне забавным и интересным. Конечно, я не мог пройти мимо персидского храма и даже был допущен внутрь, а потом и во дворец – наверное, мой облик произвел благоприятное впечатление. Я долго бродил, осматривая недавно возведенные постройки, напоминавшие мне о прежней жизни. Потом я направился к греческим храмам: меня восхитила их величина и воздушность, белоснежная отделка, а главное – жизнерадостность греков, которые, как выяснилось, еще менее походят на вавилонян, чем я предполагал.»

«Скажи, – перебил меня Зурван, – есть ли что-то, о чем тебя особенно тянет рассказать? Что-то, пробудившее в тебе гнев или печаль?»

«Не хочу тебя разочаровывать, но я такого не припомню. Повсюду я видел только красоту. Вот взгляни на эти цветы, посмотри, какие удивительные краски! Да, время от времени мне являлись духи, но я не обращал на них внимания, и они исчезали, а глазам моим снова представал яркий мир живых. Мне нравились многие вещи, и я жаждал обладать ими. Более того, я знал, что могу безнаказанно украсть любое украшение. Я даже обнаружил в себе способность усилием воли притягивать драгоценности – нужно только остановиться недалеко от них. Но я вернул все, что взял. А еще я нашел в карманах деньги и золото, хотя понятия не имею, как они там оказались».

«Я положил их туда, – пояснил маг. – Ну, что еще? Что еще ты видел или чувствовал? Что тебя удивило?»

«Греки, – ответил я. – Они столь же практичны, как и люди моего народа… Хотя теперь я не знаю точно, к какому племени принадлежал… Они следуют этике, причем не религиозной, не в смысле поклонения богам. Их нравственность не только в том, чтобы не угнетать бедных, помогать слабым и делать все во славу богов, нет, это нечто другое… нечто такое… такое…»

«Абстрактное, – закончил за меня маг. – Нечто неощутимое, не поддающееся объяснению и далекое от своекорыстия, заботы только о собственных интересах».

«Да, именно так, – согласился я. – Их законы касаются правил поведения, не обусловленного религией. Тем не менее они не отличаются особой душевностью и совестливостью и бывают жестоки. Но разве это не свойственно всем народам?»

«На сегодня хватит, – сказал Зурван. – Я узнал то, что хотел».

«А что ты хотел узнать?»

«Ты не испытываешь зависти к живым».

«А почему я должен ее испытывать? Я бродил весь день и совершенно не устал, только иногда хотелось пить. Никто не может причинить мне вред. Так с чего мне завидовать живым? Напротив, мне жаль их, ибо впереди их ожидает участь жалких, несчастных духов или демонов. Лучше бы им родиться заново и стать такими, как я. Но я понимаю, что все они… как ты сказал… обречены быть вечно привязанными к земле… К тому же…»

«К тому же – что?»

«Я не помню себя живым. Знаю, что был им, – ты… или я сам… говорил об этом. Точнее, мы оба знаем это, мы вспоминали о проклятой табличке и неумело проведенном обряде, но… я совершенно не помню себя живым. Не помню, как испытывал боль, обжигался или падал, как шла у меня кровь… Кстати, ты прав, я не нуждаюсь во внутренних органах, и если вдруг пораню себя, кровь может потечь, а может и нет – зависит от моего желания».

«Однако, как ты убедился, многие духи ненавидят живых. Это нельзя отрицать».

«Но почему?»

«Потому что они пребывают в тени и не могут получить то, что жаждут. Они невидимы и жалки, не умеют передвигать предметы и обречены вечно сновать в воздухе, словно насекомые».

«А если я стану невидимым и взлечу к веселым высшим духам?»

«Попробуй. А потом возвращайся целым и невредимым. Если, конечно, не попадешь в рай».

«Думаешь, получится?»

«Нет. Но я не вправе отказать тебе в возможности попасть на небеса. Никому нельзя в ней отказывать».

Я немедленно повиновался и сбросил с себя плоть, приказав ей, однако, оставаться под рукой.

Во внутреннем дворе я огляделся и увидел множество духов, окруживших меня плотной толпой. Демоны яростно бросились в атаку, и мне пришлось драться с ними. Другие духи то и дело хватали меня и задавали вопросы, желая узнать хоть что-то о тех, кто остался в мире живых.

Неприкаянных духов мертвых я встречал и в нижних, и в верхних слоях, но те, что поднимались выше, были светлее и явно сильнее – во всяком случае, выглядели они гораздо лучше, чем бесцельно и неуверенно, словно слепые, болтавшиеся возле самой земли духи-страдальцы.

Но когда я взлетел еще выше, веселые духи уставились на меня в изумлении и начали жестикулировать, указывая руками вниз и тем самым настойчиво веля мне спуститься, словно я был неразумным ребенком, по глупости переступившим порог святилища. Через мгновение они окружили меня, и я смог разглядеть их получше. Большинство из них обладало хоть и нечеткими, переливающимися, но телами, у одних – крылья за спиной, у других – длинные белые одежды. Они не проявляли ни враждебности, ни презрения, просто указывали вниз, требуя, чтобы я покинул их владения.

Я заявил, что не намерен подчиняться, но когда попытался продолжить движение вверх, то увидел, что мне перекрыли путь. Вдалеке, за толпой духов, на мгновение сверкнул, ослепив меня, яркий свет – и в ту же секунду я рухнул вниз.

Очнулся я в полной темноте, чувствуя, как демоны раздирают на части мое невидимое тело и дергают меня за невидимые волосы. Приказав себе раствориться в воздухе, я вырвался и взлетел, а потом вернул себе руки и принялся расшвыривать демонов в разные стороны, ругая и проклиная тварей на всех известных им языках, пока наконец они не убрались прочь.

Я осмотрелся, стараясь понять, где нахожусь. Неужели я упал ниже земли? Вокруг царил непроглядный мрак, и рассмотреть что-либо не представлялось возможным. Духи либо сбежали, либо спрятались во тьме – наверное, из-за них воздух казался таким плотным и непрозрачным.

Внезапно из тумана возник некто. На губах его застыла коварная улыбка. Несмотря на вполне человеческий облик, такой же, как у меня, я сразу почувствовал, что это могущественный дух и он опасен. Дух бросился на меня, целясь руками мне в горло, на помощь ему поспешили демоны, окружившие меня со всех сторон. Я отчаянно боролся, проклинал духа, кричал, что он бессилен против меня, сыпал всеми известными мне ругательствами, гнал его прочь и наконец сумел схватить его за шею. Я принялся трясти его, пока он не взмолился о пощаде. Полностью утратив человеческий облик, дух превратился в клок тумана и обратился в бегство. Демоны тоже пропали.

«Хочу вернуться к повелителю», – произнес я и закрыл глаза, теперь уже мысленно обращаясь к учителю, к собственной плоти и ожидавшей меня одежде…

Очнулся я в кабинете Зурвана и обнаружил, что сижу на одном из его греческих стульев, а сам учитель удобно устроился возле столика для письма, положив ноги на специальную скамеечку. Он постукивал пальцами по столешнице и внимательно смотрел на меня.

«Ты видел, где я был и что делал?» – спросил я.

«Не все, – ответил он. – Только как ты взлетел, а духи верхних слоев не позволили тебе подняться выше».

«Да, – кивнул я, – они не пустили меня, но обращались со мной хорошо. А ты видел свет вдалеке?»

«Нет, не видел», – покачал головой Зурван.

«Наверное, это свет с небес, – предположил я. – И оттуда должна спускаться лестница до самой земли. Но почему она предназначена не для всех мертвых, почему к ней не допускают тех, кто обижен и зол?»

«Этого не знает никто. И не жди ответа от меня. Попробуй сам найти объяснение. А почему ты уверен, будто там вообще есть лестница? Эту тайну открыли тебе зиккураты, пирамиды или, может, легенда о горе Меру?»

«Нет, – признал я после долгого раздумья. – Хотя они служат тому доказательством, точнее, не доказательством, а знаком. Но уверенность мою укрепило поведение верхних духов… Да, они велели мне спускаться, но ни возмущения, ни ненависти, ни злобы не было на их лицах. Они не кричали, как стражи у дворцовых ворот, а просто закрыли мне путь и неустанно показывали, куда мне следует направляться… На землю».

Зурван размышлял, не произнося ни слова, но я был слишком возбужден, чтобы молчать.

«А ты видел могущественного духа, напавшего на меня? Примерно одного со мной роста и веса. Сначала он коварно улыбался, а потом полез в драку».

«Нет, не видел. А что случилось?»

«Я придушил его, потом сильно тряс и в конце концов победил и отшвырнул прочь».

«Бедный глупый дух», – усмехнулся Зурван.

«Ты обо мне?» – поинтересовался я.

«Нет, я смеюсь над ним», – ответил учитель.

«Но почему он не заговорил со мной? – недоумевал я. – Почему не спросил, кто я? Почему не встретил меня как равного, а сразу полез в драку?»

«Видишь ли, Азриэль, большинство духов не сознают, что делают и почему, – пояснил маг. – И чем дольше они скитаются, тем меньше понимают. Их ведет ненависть. А этот дух лишь испытывал на тебе собственную силу. Вполне возможно, победив, он попытался бы сделать тебя одним из своих рабов. Однако он потерпел поражение. Скорее всего, он умеет только драться, побеждать и подчинять. Многим людям это свойственно и при жизни.

Там стоит кувшин с водой. Иди и напейся, утоли жажду. Ты можешь пить, когда захочешь. Вода сделает тебя сильнее, в какой бы форме ты ни пребывал. Она действует так на всех духов, поэтому они любят влагу. Впрочем, я уже говорил тебе об этом. А сейчас поторопись, ибо я хочу, чтобы ты сделал еще кое-что».

Вода показалась мне удивительно вкусной, и я выпил столько, сколько не смог бы выпить ни один человек. Поставив кувшин на место, я сказал, что готов исполнить любое приказание.

«Я хочу, чтобы ты, оставаясь во плоти, прошел сквозь стену в сад и вернулся обратно. Ты ощутишь сопротивление, но должен будешь его игнорировать. Ты состоишь из иного вещества, поэтому частички твоей плоти без труда проскользнут мимо частичек стены. Попробуй сейчас и тренируйся, пока не научишься без колебаний проникать сквозь любые твердые предметы».

Я с легкостью выполнил задание. Впоследствии я проходил сквозь двери, трехфутовой толщины стены, колонны и мебель. Каждый раз я ощущал противодействие твердых частичек, иногда они серьезно мешали, но стоило напрячь волю, и я безболезненно преодолевал любой барьер.

«Устал?» – спросил Зурван.

Я покачал головой.

«Нет».

«Хорошо. – Зурван удовлетворенно кивнул. – Тогда вот тебе первое серьезное поручение. Отправляйся в дом греческого купца Лисандра, живущего на улице писцов, укради все свитки из его библиотеки и доставь мне. Тебе придется сходить туда раза четыре. Оставайся во плоти и не обращай внимания на тех, кто тебя увидит. Но запомни: чтобы пронести свитки сквозь стену, ты должен спрятать их внутри своего тела, окутать собой. Если это покажется тебе слишком трудным, входи и выходи через двери. Кто бы ни попытался ударить тебя, помни: тебе ничего не грозит».

«А я могу нападать сам?»

«Нет, только если у кого-то хватит сил задержать тебя. Учти, твоему телу не будет вреда от мечей и кинжалов. Но если покусятся на свитки, отшвырни наглецов прочь. Но делай это… осторожно. Впрочем, как получится, зависит от того, насколько сильно тебя рассердят. Оставляю это на твое усмотрение».

Зурван взял перо и начал писать, однако, заметив, что я не двигаюсь с места, оторвался от своего занятия.

«Ну, в чем дело?» – спросил он.

«Я должен их украсть?»

«Ах, Азриэль, мой честный, непорочный дух, все, что есть в доме Лисандра, краденое. Он разбогател, когда персидская армия проходила через Милет. Львиная доля свитков в его библиотеке когда-то принадлежала мне. Он плохой человек, и ты вправе убить его, если захочешь. Его судьба меня не волнует. А теперь принеси мне свитки. Делай, что говорю, и никогда не задавай лишних вопросов».

«Тогда обещай, что не прикажешь грабить бедняков, обижать больных и страждущих или наводить страх на покорных и униженных».

Зурван поднял на меня взгляд.

«Мы уже обсуждали этот вопрос. А твои речи так же высокопарны, как надписи у подножия статуй ассирийских царей».

«Я не хотел отнимать у тебя время своим многословием», – сокрушенно произнес я.

«Больше всего на свете я ценю порядочность, – продолжал Зурван. – Постарайся не забывать мои уроки. Я отношусь с любовью даже к безмозглым духам, которые мне прислуживают, но Лисандр – воплощение порока, он ворует и перепродает краденое ради прибыли. Он даже не умеет читать».

Работа была не слишком приятной, но легкой. Пришлось лишь отпихнуть с дороги нескольких слуг. В три приема я перенес всю библиотеку моему повелителю. С первой охапкой свитков я вынужден был протискиваться в двери, поскольку не сумел укрыть их внутри себя, но потом все заладилось. Я обнаружил в себе одну способность, о которой не предупреждал Зурван, – в момент проникновения сквозь твердые предметы я как бы растягивал тело до нужных размеров. Сделав это открытие, я смог полностью обволакивать собой свитки, а миновав препятствие, принимать прежнюю человеческую форму и идти дальше с драгоценной ношей в руках.

Не желая скрывать что-либо от учителя, я продемонстрировал ему этот трюк, когда в последний раз возвращался из дома Лисандра. Я поник сквозь стену кабинета с огромным грузом, сделавшись сперва непомерно большим и тут же приняв нормальный вид, и положил награбленное перед учителем.

Он смотрел на меня совершенно спокойно. Тогда я сообразил, что с самого появления я не переставал удивлять его, но он старался, чтобы я не прочел это в его глазах. Однако страха он явно не испытывал.

«Да, ты прав, я тебя не боюсь, – прочитав мои мысли, подтвердил маг. – Однако как мужчина, к тому же маг и ученый, я не могу позволить себе проявлять чувства или повышать голос».

«Что мне делать теперь, учитель?» – спросил я.

«Возвращайся в прах и не появляйся, пока не почувствуешь мой зов. Слушай только мой голос, не реагируй ни на сны, ни на мысли о тебе».

«Постараюсь, повелитель».

«Ты разочаруешь меня, если ослушаешься приказа. Ты слишком молод и силен, чтобы плохо повиноваться. Твое появление в ответ на мои мысли ранит меня до глубины души».

«Я буду послушным, господин», – заверил я, чувствуя, как к глазам опять подступают слезы.

Я вернулся в прах. Прежде чем закрыть глаза, я на короткое мгновение увидел шкатулку и отметил, что ее убрали в укромное место – в глубокую нишу.

«Я люблю его и хочу ему служить», – успел подумать я и тут же погрузился в бархатную черноту сна.

Проснувшись на следующее утро, я не двинулся с места и долго лежал в темноте, ничего не испытывая и лишь ожидая приказа повелителя. Наконец я отчетливо услышал его голос и откликнулся на зов.

В следующее мгновение я очутился в саду, среди прекрасных цветов, и ощутил всю красоту мира живых. Зурван возлежал на кушетке рядом. Он выглядел помятым и беспрестанно зевал. Можно было подумать, что он провел всю ночь под открытым небом.

«Как видишь, я дождался зова».

«Вот как? Значит, ты пробудился раньше?»

«Да. Но я ждал, чтобы не разочаровать тебя».

На память мне пришло одно воспоминание, породившее вопрос, который я намеревался задать.

«Ну же, задавай, – поощрил меня маг. – Если я не смогу дать правдивый ответ, то просто промолчу».

Его слова заставили меня рассмеяться, ибо, несмотря на утрату памяти, я сохранил твердое убеждение, что все жрецы и маги – изощренные лжецы. Зурван удовлетворенно кивнул.

«Так о чем ты хотел спросить?»

«Скажи, у меня есть предназначение?»

«Что за странный вопрос! А с чего ты взял, будто вообще у кого-то есть предназначение? Мы просто делаем то, что делаем, а потом умираем, и все. Я уже говорил. В мире есть только Бог, Создатель, – имя его не имеет значения, – а предназначение всех нас в том, чтобы любить Его, ожидая Его одобрения и понимания. Так почему твое предназначение должно быть иным?»

«В том-то все и дело, что должно».

«Вера в свое особое предназначение – одно из самых безумных и опасных заблуждений. Невинного младенца отрывают от груди матери-царицы и сообщают, что его ждет необыкновенная судьба, что ему предстоит править – Афинами или Спартой, Милетом, Египтом или Вавилоном… Глупо и нелепо! Но я понимаю, что скрывается за твоим вопросом, а потому выслушай меня. Принеси ханаанскую табличку, да смотри, не повреди ее. Если разобьешь, мне придется починить ее, а ты будешь плакать».

«Вот как? Интересно, а ты легко можешь заставить меня плакать?»

«Несомненно, – кивнул Зурван. – Неси табличку. И побыстрее. Сегодня нам предстоит путешествие. Если ты сумел отнести меня в северные степи и горы, над которыми, как считают, возвышается великая гора богов, значит, ты доставишь меня куда угодно. Я хочу домой, в Афины. Мечтаю прогуляться по афинским улицам. Так что поторопись, могущественный дух, принеси табличку. Неведение еще никому не шло на пользу. Ничего не бойся».

12

– Я взял в руки табличку, хотя даже прикосновение к ней вызывало во мне отвращение и ненависть. Я буквально кипел от злости. Чувство оказалось столь сильным, что я не мог сдвинуться с места. В ушах звучал голос учителя, который звал меня, напоминая, что я должен принести ее в целости и сохранности. Табличка была исписана почерком настолько мелким, что даже крошечный скол лишил бы нас части текста, а мне, твердил маг, следовало знать его от начала до конца.

«Зачем?» – спросил я.

Указывая на подушки, разбросанные по комнате, я поинтересовался, могу ли взять одну из них, чтобы устроиться у его ног и не испачкать при этом одежду.

Зурван согласно кивнул.

Я сел, скрестив ноги, а маг удобно устроился на кушетке, согнув одну ногу в колене, – наверное, это была его любимая поза. Табличку он держал перед собой – так, чтобы хорошо видеть написанное в солнечном свете. Эта картина навсегда врезалась мне в память – возможно, потому что белоснежную стену за его спиной увивали красные цветы, рядом росло раскидистое оливковое дерево с кривым стволом, а между мраморными плитами пробивалась мягкая ярко-зеленая трава. Мне нравилось гладить ладонью ее нежные побеги или касаться пальцами нагретых солнцем мраморных плит, ощущая исходящее от них тепло.

Мои воспоминания проникнуты любовью к этому сухопарому, точнее, даже костлявому человеку неопределенного возраста в мешковатой греческой тунике, свободно ниспадавшей складками и изношенной до такой степени, что золотые нити торчали из каймы во все стороны. Человеку спокойному и на вид довольному жизнью, который в тот момент внимательно вчитывался в табличку, то поднося ее к самым глазам, то отодвигая как можно дальше. Наверное, ему удалось разобрать каждый клинописный знак. Однако я смотрел на табличку с отвращением.

«Ты был отправлен в мир духов полными неумехами, – наконец сказал он. – Эта древняя ханаанская табличка содержит заклинание вызова могущественного духа, служителя зла, обладающего силой, какую дарует только Бог своим посланникам. С помощью этого заклинания можно создать столь же смертоносного малаха, [31]31
  Еврейское слово «малах», встречающееся в Ветхом Завете, является синонимом слова «ангел» – «посланник». Ангел Смерти, отправленный на землю Яхве, проходил мимо дверей евреев, помазанных кровью, и убивал первенцев в домах египтян – как людей, так и животных.


[Закрыть]как тот, которого Яхве отправил на землю убивать первенцев египтян».

Потрясенный, я не мог вымолвить ни слова. Я читал множество переводов истории бегства из Египта и прекрасно знал, кто такой малах – сияющий ангел, олицетворение гнева Божьего.

«Хананеи сознавали, как опасно это заклинание, и потому запечатали табличку с ним тысячу лет назад – если верна указанная на ней дата. Это черная, пагубная магия, как та, которой занималась Аэндорская волшебница, вызвавшая дух Самуила для беседы с царем Саулом».

«Я знаю эту историю», – тихо заметил я.

«С помощью заклинания маг может создать собственного малаха, столь же сильного, как Сатана: падший ангел, злой дух, однажды бросивший вызов самому Яхве».

«Понимаю».

«Правила очень строги. Тот, кому предстоит стать малахом, должен быть глубоко порочен, противостоять Богу и любому проявлению добра. Он должен отречься от Бога, презирать Его за жестокость к людям и за то, что Он позволяет вершиться несправедливости. Тот, кому предстоит стать малахом, так непреклонен в гневе, что не задумываясь вступит в схватку с самим Господом, если представится случай или если ему прикажут. Он сразится с любым ангелом Господним и непременно победит».

«Ты имеешь в виду добрых ангелов?» – уточнил я.

«И добрых, и злых, – ответил Зурван. – Ты равен по силе и тем и другим. Ибо ты не обыкновенный дух, а малах. Но, как я уже сказал, тот, кого сделают малахом, должен быть порочен до мозга костей, нетерпим к Богу и готов стать мятежным духом – бунтарем, не признающим Божьих заповедей. Это дух, созданный не для службы Сатане или демонам, – он сам себе хозяин».

Я едва не задохнулся от потрясения.

«Мне кажется, – продолжал маг, – ты слишком молод, чтобы быть безнадежно порочным… Во всяком случае, если судить по облику, который ты принял по своему желанию сейчас и имел при жизни раньше. Неужели твоя порочность не знала границ? Неужели ты ненавидел Бога?»

«Нет, по крайней мере, я так не думаю. Если я и питал к Нему ненависть, то не сознавал этого».

«Ты стал Служителем праха по доброй воле?»

«Нет. Я уверен».

«Еще ошибка. Ты не был порочен, не желал становиться малахом и не давал клятвы служить тому, кто завладеет твоим прахом. Я прав?»

«Совершенно», – подтвердил я, мучительно пытаясь восстановить ход событий.

Воспоминания всплывали в памяти и тут же исчезали, растворяясь во тьме. Я помнил, как оказался в спальне Кира, и Кир послал меня сюда, к Зурвану. В голове мелькали обрывки более ранних событий… мертвый жрец на полу…

«Я убил того, кто готовился стать моим повелителем, – вновь заговорил я. – Да, я убил его. Когда меня превращали в духа, повсюду была смерть, и сам я тоже умирал. Во мне гасли последние искры жизни. Возможно, передо мной появилась бы лестница, ведущая на небеса, или мне предстояло войти в сияние света и слиться с ним. Не знаю, что произошло на самом деле, но в одном я уверен: я не желал становиться Служителем праха и пытался избегнуть этой участи… Помню, что бежал и взывал о помощи, кричал, что виной всему проклятое ханаанское заклинание, но не могу вспомнить, к кому я обращался. А потом я принес свой прах в спальню царя».

«Так он мне и сказал, – кивнул Зурван. – Но тогда ты должен был отличаться необычайной злобой и жестокостью, жаждать вечной жизни и равенства с Божьими ангелами, иначе не выбрали бы тебя. Ты должен был стойко перенести процедуру своего ужасного умерщвления, а когда боль стала бы невыносимой, твоя душа отделилась бы от тела и наблюдала, как кипит в котле и обращается в прах плоть. Но только когда боль перешла бы все разумные пределы. Только тогда. Ненависть к Богу, сделавшему людей чересчур чувствительными, помогла бы тебе терпеливо смотреть на кипящее в котле золото и ожидать завершения обряда. После этого ты стал бы абсолютно свободным. Тебе предстояло осознать свою мощь, триумфальную победу над смертью и ненавидимым тобою Богом, создавшим людей смертными, ощутить страстное желание превратиться в малаха, стол же могущественного, как Яхве, жестокосердый к тем, кого лишил жизни Давид, Саул или Иисус Навин.

Ты должен был жаждать мести за подло обманутых Богом Адама и Еву. Скажи, тебе понятно, о чем я говорю?»

«Ты прав, со мной все проделали неумело. Я не помню, как находился в котле, в памяти остался только непреодолимый ужас, вызванный одним его видом. По-моему, я покинул собственное тело раньше, чем почувствовал боль. Я не смог бы ее вынести. Все творилось в суете и спешке. Вокруг меня были бестолковые, нерешительные люди, заботившиеся только о собственной корысти, – и все величие ушло из обряда. Я делал, что мне велели, но чувствовал, будто все происходящее нечисто… даже позорно, и это меня смущало».

«А что, в этом позорном обряде сперва было что-то величественное?»

«Да. Помню, я ощущал происходящее как великое жертвоприношение, воплощение некоего возвышенного замысла. Помню розовые лепестки и медленное, похожее на погружение в сон умирание. Помню тяжелейшее осознание неотвратимости, мысль, что никто не в силах что-либо изменить. Не знаю, почему я назвал это величественным. А что Кир сказал тебе обо мне?»

«Не слишком много. Однако, если верить табличке, тебя нельзя уничтожить. Даже если развеять твой прах, ты будешь свободно летать по миру, мстя всем живущим, – станешь чем-то вроде морового поветрия».

Меня охватило отчаяние – внезапное и непреодолимое, какое не мог испытывать дух, которым я был лишь несколько часов назад. Я не ощущал ничего подобного, пока витал в вышине и вглядывался в радостные лица тех, кто там обитал, пока видел сияние света. Мое горе в те минуты было сравнимо с горем ребенка, у которого отобрали тарелку с конфетами. Но теперь я познал отчаяние в полной мере.

«Я хочу умереть, – прошептал я. – Умереть по-настоящему, как было предначертано мне, пока эти бестолковые идиоты все не испортили. Пока не совершили страшный магический обряд. О злодеи! О боже!»

«Умереть? – переспросил Зурван. – И уподобиться безмозглым мертвецам? Скитаться вместе с ними? Превратиться в рычащего демона, пугающего остальных духов, в омерзительное существо, враждебное любому добру, несущее смерть и мучения?»

«Нет, просто покинуть мир, умереть на руках матери и упокоиться в лоне земли, стать частью света, оказаться на небесах, если они существуют, а если нет, то просто уйти и остаться в памяти тех, кому я сделал хоть какое-то добро, запомниться людям благородными делами, совершенными из любви к ним, и…»

«И что?»

Я намеревался сказать, что когда-то мечтал запомниться добрыми делами, совершенными во имя Бога, но теперь меня это не волнует, я просто хочу умереть и надеюсь, что Бог оставит меня в покое. Я встал и повернулся к нему.

«Кир сообщил тебе, кем я был при жизни? Рассказал, как познакомился со мной?»

«Нет. Ты можешь сам прочесть его письма, если пожелаешь. Он написал только, что твоя сила столь велика, что никому из магов, кроме меня, не совладать с нею, что он перед тобой в великом долгу и виновен в твоей смерти».

Зурван замолчал и в задумчивости подергал себя за бороду.

«Конечно же, властитель мира не может признаться, что боится могущественного духа и стремится отослать его подальше, но в письме чувствовался именно такой подтекст. Что-то вроде: „Я не в силах справиться с духом и не осмеливаюсь командовать им, но я обязан ему своим царством“».

«Не помню, чтобы он был мне обязан… Помню, как сам просил его отослать меня… Помню…»

«Что еще?»

«Что все меня бросили…»

«Что ж, эти глупцы не сумели создать демона. Они создали кого-то больше похожего на ангела».

«Могущественного ангела, – добавил я. – Ты произнес именно эти слова. Кир тоже. И Мардук…»

Имя Мардука заставило меня замолчать. Я не находил слов, чтобы продолжить.

«Мардук – это вавилонский бог?» – спросил Зурван.

«Не насмехайся над ним, – к собственному удивлению, попросил я. – Он страдает».

«Ты хочешь отомстить тем, кто сотворил это с тобой?»

«Я смирился. Никого из них уже нет в живых. Во всем виноват жрец, и он… Старая колдунья тоже. Память оставила меня… Я знал только, что Кир может помочь, что я вправе войти в его спальню и заставить выслушать меня. Нет, я не жажду мести. Одних лишь смутных воспоминаний недостаточно, чтобы мечтать о мщении после ухода из жизни. Нет, не о мести я думаю, а о… О смерти, о том, чтобы отдохнуть, навсегда уснув в душистом лоне земли… Чтобы увидеть свет и стать его частью, крошечной искоркой Божьего огня. Больше всего я желаю собственной смерти – и покоя, который она дарует».

«Ты мечтаешь об этом сейчас, – возразил он. – Но не тогда, когда странствовал по царству духов или добывал для меня свитки. И не тогда, когда впервые попал в мой сад и коснулся руками травы».

«Это потому, что ты хороший человек», – объяснил я.

«Нет, это потому, что ты сам хороший человек. Или был таковым. И добродетель по-прежнему царствует в твоей душе. Души, лишенные воспоминаний, опасны. А ты помнишь… Но помнишь только хорошее».