Текст книги "Слуга праха"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 28 страниц)

Исполненный сомнений, я не мог решить, как встретиться с Рашелью.

Я продолжал преследовать самолет, служивший мне путеводной звездой. Он был похож на крохотного светлячка во мраке ночи.

Наконец он закружил над южными морями и начал снижаться. Как только мы опустились ниже облаков, передо мной раскинулись огни Майами. Этот потрясающий приморский город с теплым и влажным воздухом напомнил мне один из древних городов, где я когда-то учился всему, чем щедро делился со мной мудрый маг, и был счастлив…

Однако следовало собраться с мыслями. Внизу показалась длинная вереница огней набережной Оушен-драйв в Майами-Бич. Я узнал ее сразу, как если бы Рашель нарисовала мне подробную карту, а потом увидел и розовый маяк над домом, расположенным на дальней оконечности полуострова.

Я медленно опустился на землю, но не у самого здания, а в нескольких кварталах от него, и оказался в толпе людей, прогуливавшихся между берегом и многочисленными кафе. Живительный теплый воздух, вид моря и раскинувшегося над головой фантастически прекрасного неба с плывущими волнистыми облаками доставил мне такое наслаждение, что я едва не закричал от восторга.

«Если мне суждено однажды умереть, пусть это случится здесь», – подумал я.

Люди вокруг совсем не походили на жителей Нью-Йорка. Все эти искатели удовольствий показались мне весьма милыми. Они с интересом разглядывали друг друга и при этом проявляли удивительную терпимость к разнообразию вкусов и стилей. В толпе можно было встретить и вызывающе одетых молодых людей, и приверженцев классики, и стариков в нарядах по моде их юности.

Но моя одежда никак не подходила к случаю. На большинстве мужчин были просторные футболки, шорты и сандалии. Некоторые предпочитали белоснежные костюмы и полурасстегнутые рубашки.

Я тоже выбрал такой стиль. Когда мои ступни коснулись тротуара, я уже выглядел соответствующе и, держа в руке шарф, направился по Оушен-драйв на юг, к дому с розовым маяком.

Люди глядели на меня с улыбкой. Чувствовалось, что им нравится смотреть друг на друга, наблюдать вокруг красоту. Здесь вообще царила праздничная атмосфера. Неожиданно кто-то схватил меня за руку. Вздрогнув от неожиданности, я повернулся и увидел перед собой юную девушку.

«В чем дело? – с легким поклоном спросил я. – Что-то случилось?»

Она была почти ребенком, но под легкой розовой туникой из хлопка явственно обозначалась пышная грудь. Убранные назад светлые курчавые волосы держал большой розовый бант.

«Какие у вас прекрасные волосы», – сказала она, мечтательно глядя на меня.

«При таком ветре от них одни неприятности», – со смехом ответил я.

«Мне тоже так показалось, – улыбнулась она. – Когда я вас увидела, вы выглядели таким счастливым, только волосы били вас по лицу. Разрешите подарить вам вот это…»

Она искренне рассмеялась и сняла с шеи длинную золотую цепочку.

«Но мне нечем тебя отблагодарить», – посетовал я.

«Достаточно вашей улыбки, – ответила она и, стремительным жестом собрав на затылке мои волосы, обернула их цепочкой. – Ну вот, теперь вам будет не так жарко и вы почувствуете себя лучше».

Она стояла передо мной, подпрыгивая от удовольствия. Коротенькая туника едва прикрывала трусики, на голых ногах были только сандалии с пряжкой.

«Спасибо, – с глубоким поклоном произнес я. – Огромное спасибо. Если бы я мог дать тебе что-нибудь… Не знаю, где…» – Я запнулся, чувствуя неловкость и не представляя, что и где взять для нее, разве только украсть.

И тут взгляд мой упал на зажатый в руке шарф.

«О, я могу дать тебе вот это…»

«Мне ничего не нужно, – остановила она меня и маленькой ручкой коснулась моей ладони. – Просто улыбнитесь еще раз».

Я повиновался, и она ахнула от удовольствия.

«Пусть все в твоей жизни будет хорошо, – с чувством сказал я. – Можно поцеловать тебя?»

Она поднялась на цыпочки, обхватила меня руками за шею и подарила сладкий поцелуй, заставивший напрячься и задрожать каждую клеточку тела. Я был не в силах оторваться от нее, чувствуя, что готов стать ее верным рабом. И все это происходило на ярко освещенной, обдуваемой легким бризом улице, на глазах у прохожих.

И тут что-то отвлекло меня. Зов Рашели. Она была совсем рядом. Она плакала.

«Мне пора, малышка, – сказал я. – Ты восхитительно мила».

Я поцеловал ее на прощание и поспешил дальше, стараясь идти человеческой походкой и не выпуская из виду стоявший на вершине холма дом Рашели.

Меньше чем через пять минут я добрался до дома. Поцелуй девочки подействовал на меня опьяняюще, как бокал вина на обычного человека. Душа моя ликовала. Я был так счастлив вновь ощутить себя живым, что простил бы любого, когда-либо причинившего мне зло. Но это состояние длилось недолго, вновь уступив место прочно и навсегда поселившейся во мне ненависти.

«Ах, если доброта этих людей поможет мне избавиться от нее», – подумал я.

По мере приближения к террасам сада я все отчетливее сознавал грандиозность открывшегося передо мной здания. Быстро перескочив через забор, я помчался по аллее к парадному входу, даже не задумываясь, что проник на территорию в обход охраны у ворот.

У дверей дома стоял огромный белый лимузин, из которого как раз выходила Рашель под руку с преданным Риччи. Шофер явно волновался, однако не произносил ни слова. Репортеров поблизости не было – Рашель встречали только слуги в белой униформе. Ветерок колыхал лиловые кувшинки.

Я обернулся и еще раз взглянул на море, в водах которого испокон веков отражались белоснежные облака. Мне казалось, я попал в рай. Позади дома сверкала гладь ярко освещенного фонарями бассейна.

Мне нравился этот мир.

Подходя к ней, я едва не пел от счастья.

«Посмотри, Рашель, – сказал я, – нас окружает вода, а небо высокое и ясное, по нему плывут удивительные облака, то и дело меняющие очертания. Они такие светлые, будто там, наверху, до сих пор продолжается день».

Она молчала, напряженно глядя на меня.

Я вложил ей в руки шарф, обернув вокруг запястий.

«Вот, я принес тебе шарф. Он лежал на ее кровати».

Рашель покачала головой и хотела что-то сказать, но не смогла. Потрясенные до глубины души, они с Риччи молча смотрели на меня.

«Я ни разу в жизни не падала в обморок, – наконец заговорила Рашель, – но сейчас, кажется, готова впервые это сделать».

«Нет-нет, не надо, это всего лишь я, – поспешил я успокоить обоих. – Я вернулся. Я видел Грегори и знаю, чем он занят. Я принес шарф. Но если ты все же хочешь упасть в обморок, что ж, давай, я подхвачу тебя и внесу в дом на руках».

Широкие стеклянные двери распахнулись. Слуги забрали ее кожаную сумку и еще какой-то чемодан, который я раньше не видел. Риччи посмотрел на меня и покачал головой. Его морщинистое лицо было сердитым.

Рашель подошла ко мне.

«Теперь ты убедилась, что я говорил правду?» – спросил я.

«Правду?» – смертельно побледнев, переспросила она.

«Давайте войдем в дом», – вмешался Риччи.

Подхватив Рашель на руки, он направился к лифту. Несмотря на преклонный возраст, он нес Рашель легко, без усилия.

«Пусти меня», – потребовал я, когда двери лифта начали закрываться перед моим носом.

Но Риччи, сердито сдвинув брови, мрачно посмотрел на меня и резко нажал на кнопку.

Я хмыкнул.

«Ладно, поступай как знаешь».

Взлетев по лестнице, я встретил их наверху. Бежать по ступенькам было даже приятно: это напомнило мне о состязаниях, в которых я участвовал в юности.

Риччи по-прежнему держал Рашель на руках. Ошеломленный моим появлением, он еще больше помрачнел, бросился к двери ее квартиры и вставил ключ в замок. Слуги внесли багаж.

«Поставь меня на пол, Риччи, – попросила она. – Я уже пришла в себя. Подожди внизу. И пусть остальные тоже уйдут»

«Рашель…» – укоризненно начал Риччи.

Преданный всей душой, шофер явно переживал. Заскорузлые пальцы старика сжались в кулаки – он готовился драться.

«Почему ты боишься меня? – спросил я. – Неужели ты думаешь, я ее обижу?»

«Я вообще ничего не думаю, – резко ответил старик. – Я не знаю, что думать».

Рашель втащила меня в квартиру и обернулась.

«Оставьте нас, – велела она. – Уходите. Все».

Я увидел терявшуюся в сумерках анфиладу прекрасных комнат. Одни были обращены окнами к морю, другие смотрели в сад, вид которого воскресил в моей памяти внутренний дворик родительского дома и атриум в прибрежном греческом городе, где я чувствовал себя сначала грустным и подавленным, а потом обрел счастье. У меня закружилась голова.

Нет слов, чтобы описать прелесть этой теплой квартиры, за окнами которой мерцали небеса. Отчего-то мне пришел на память Зурван – не его речи, а чувства, переполнявшие меня рядом с ним. Охватившая меня любовь очистила душу, и мне стало вдруг легко и спокойно. Я понял, что существует мир, в котором царствует только любовь. На меня словно снизошла благодать, и я прогнал от себя воспоминания.

Ветер колыхал тонкие белые занавески на окнах. В саду я увидел красные герберы и лиловые соцветия лиан. Их чудесный аромат наполнял квартиру. Дуновение бриза заставляло шелестеть кружевные кроны деревьев.

Рашель захлопнула дверь, оставив по ту сторону слуг и преданного шофера, повернула ключ в замке, накинула цепочку и только после этого повернулась ко мне.

«Теперь ты мне веришь? – спросил я. – Можно я тебя обниму?»

Рашель прильнула ко мне.

«Отнеси меня в кровать, – прошептала она. – Моя спальня там, слева».

Она обвила руками мою шею, и я поднял ее на руки: легкую, благоуханную, нежную.

Спальня произвела на меня впечатление, одарила незабываемым теплом. Три ее стены, прорезанные множеством окон, были обращены к морю. Нигде больше не видел я таких облаков и разбросанных между ними на фоне яркого неба звезд, дружелюбно подмигивающих мне.

Я опустил Рашель на огромную кровать, на шелковые подушки и одеяло. Все в комнате, включая шторы и обивку мебели, было богато украшено золотом – с роскошью, достойной дворца турецкого султана.

Вглядываясь в безупречно чистое лицо женщины, я вдыхал ее аромат, смешанный с соленым запахом моря, а потом наклонился и нежно поцеловал в лоб.

«Не бойся, дорогая, – прошептал я. – Все, что я тебе говорил, – правда. Ты должна мне верить. И рассказать все, что знаешь об Эстер и Натане».

Рашель всхлипнула, а потом отвернулась и, дрожа всем телом, уткнулась лицом в подушки. Я присел рядом и накрыл ее шелковым, пахнущим цветами одеялом. Впрочем, она в этом не нуждалась.

«Не надо, – сквозь слезы сказала она. – Мне нужен воздух. Поцелуй меня еще раз. Обними крепче. Просто побудь рядом».

«Я держу тебя в объятиях, – ласково утешал я. – Мои губы касаются твоего лба, щек, подбородка, плеча, руки…»

Должен признаться, мне с трудом удавалось сдерживаться. С каким удовольствием я сорвал бы одежду с этой женщины и насладился властью над ней.

Я нежно обхватил пальцами ее хрупкое запястье. Она и правда умирала.

«Не бойся, дорогая, – повторил я. – Разве что это облегчит твою боль. Иногда один страх помогает избавиться от другого».

В ответ она повернулась и поцеловала меня, а потом крепко прижала мою голову к себе и проникла языком мне в рот. Это был страстный поцелуй, исполненный желания и в то же время необыкновенно нежный. Мой ответный поцелуй длился бесконечно. Я почувствовал, как приподнялись ее бедра и напряглось мое тело.

Я должен был решиться. Должен был сделать ее счастливой и познать собственные возможности в любви, как прежде познал их во всем остальном. И если мне суждено лишиться сил в ее объятиях, значит, такова судьба.

Все вокруг, даже небо с плывущими по нему облаками и сияющими звездами, было наполнено человеческим теплом и располагало к любви.

21

Рашель медленно потянулась к пуговицам на блузке, но передумала.

«Раздень меня, – попросила она, – пожалуйста».

Я быстро снял с нее одежду и залюбовался по-девичьи упругим телом, но ее лицо на фоне золотистого шелка подушек казалось очень бледным.

Под шорохи и вздохи ночного сада я принялся целовать ее бедра, икры, ступни. Впервые в жизни я слышал негромкое журчание водопада, шелест листьев под его струями. Но я смотрел на небольшую обнаженную грудь Рашели с розовыми, как у молодой девушки, сосками и сгорал от желания. А исходящий от нее сладкий запах близкой смерти, похожий на аромат увядающей лилии, только усиливал мою страсть. Дело было, конечно, не в том, что меня привлекала смерть сама по себе, а в осознании невероятной ценности момента, ведь скоро я потеряю эту женщину навсегда.

Глубоко вздохнув, она легла на спину. Царивший в комнате полумрак делал черты ее лица особенно рельефными и в то же время утонченными.

«Я хочу увидеть тебя без одежды», – сказала она и потянулась к пуговицам на моей рубашке.

Я жестом показал, что в этом нет нужды, встал и отошел на шаг от кровати.

В квартире не горела ни одна лампочка, и в полумраке все вокруг казалось волшебным.

Я простер руки и обратил лицо к небу. Несмотря на пришедшую после тяжелой ночи усталость, я пожелал стать обнаженным и приказал одежде покинуть мое тело и аккуратно лечь неподалеку.

Все произошло гораздо быстрее, чем прежде, и я впервые увидел собственную грудь, волосы на лобке и вздымающийся твердый член. Я был слишком счастлив, чтобы проявлять сдержанность и скромность. Напрягшиеся мышцы свидетельствовали, что я вернулся в число живых и меня ждет впереди много интересного.

Рашель села на кровати. Ее груди были упругими, а розовые соски смотрели вверх. Черные с серебром волосы струились по спине, оставляя открытой длинную стройную шею.

«Великолепно…» – прошептала она.

А меня вдруг обуяли сомнения.

Но я должен был сделать это. И бессмысленно предупреждать ее, что я могу раствориться прямо в процессе. Я решился.

Я присел на кровать и обнял ее, восторгаясь влажной шелковистой кожей, не очень здоровой при такой худобе, но удивительно приятной на ощупь. Ее изящные запястья тоже не могли не вызывать восхищения.

Она погладила меня по волосам, слегка потягивая их, а потом закрыла глаза и осыпала поцелуями мое лицо. Только тут я вдруг осознал, что на мне борода и усы.

Рашель отстранилась и посмотрела на меня.

Я приказал бороде и усам исчезнуть.

«Нет, верни обратно, – попросила она. – Так твой рот кажется более влажным и сладким».

Я снова почувствовал на лице бороду и усы – они как будто возвратились по собственной воле. Я не понимал, как это случилось, но ведь и тело мое приняло форму само по себе. Достаточно было мне, возгордившись, чуть ослабить волю, как на лице появились волосы.

Ей это понравилось. Очарованный магическими превращениями, я глубоко вздохнул. Тело мое напряглось и сделалось твердым, как статуя, в предвкушении обладания женщиной. Я готов был наброситься на нее, но вместо этого позволил ей зарыться лицом в волосы на моей груди и поцеловать соски. Ее ласки доставляли мне невероятное наслаждение.

Я обхватил пальцами ее груди, маленькие и упругие, с розовыми, как у юной девушки, сосками.

«Это все лекарства, милый, гормоны, – будто почувствовав мой восторг, шепнула она, целуя мне бороду. – Достижения современной науки. Я напичкана специальными препаратами для женщин, вот и все. Они помогают мне оставаться молодой, но не могут сохранить жизнь».

Я обнимал и целовал ее, гладил бедра, постепенно приближаясь к сокровенной расщелине, внутри которой ощутил приятную упругость. Неужели все дело в лекарствах? В достижениях науки?

«Лекарства сохраняют тебе молодость, но твоя красота от них не зависит», – сказал я.

«Боже милостивый!» – выдохнула она, продолжая целовать мое лицо.

Я просунул ладони под ее ягодицы и приподнял их.

«Да, – откликнулся я. – Капризный и непредсказуемый Бог щедро осыпал милостями и тебя, и твою дочь».

«И ты был последним, – шепнула она мне на ухо, нежно впиваясь ногтями в спину. – Ты был последним, кого она видела в жизни. Это стало для нее благословением».

Осознание того, что эта прекрасная женщина полностью находится в моей власти и никто не может разорвать нашу связь и разлучить нас, наполнило меня поистине невероятной силой. Только ее приказам я хотел в тот момент подчиняться.

Ее влажное лоно было сравнимо с нежным фруктом: персиком или сливой. Я поднес пальцы к лицу и понюхал их.

«Я больше не в силах сдерживаться, любовь моя», – сказал я.

Она раздвинула и приподняла бедра… И я оказался в раю. О, с каким наслаждением я проник в нее, ощутил жар и пульсацию нежного фрукта и горячую влажность ее рта!

«Живой! Живой! Живой!» – ритмично двигаясь, не переставал повторять я.

Страсть и наслаждение ослепили меня, лишили всех других чувств.

«Да… сделай это… сейчас…» – прерывисто шептала она, все выше поднимая навстречу мне бедра.

Боясь, что я слишком тяжел и могу причинить ей боль, я оперся на локти и заглянул ей в лицо. И в тот же миг почувствовал, как извергается из меня семя. Рашель раскраснелась, у нее перехватило дыхание, и я понял, что она так же счастлива, как и я. Как только последние капли моего семени проникли в ее лоно, я лег рядом с ней навзничь и уставился в потолок, точнее, в скрывавшую его темноту. Живой и невредимый!

Ни в своей смертной жизни, ни после я не испытывал подобного наслаждения. Оно подавляло меня, лишало способности сопротивляться, делало меня рабом, но одновременно и господином. Я не задавался вопросом, что чувствуют в такие моменты смертные мужчины.

«Иди ко мне… пожалуйста… сделай это снова…» – с пунцовым от страсти лицом шептала Рашель.

Вне себя от радости, я снова лег на нее и проник в ее лоно. Я не нуждался в отдыхе. А ее чудесный фрукт стал еще более упругим и пульсировал все сильнее. Она впивалась ногтями мне в спину, стучала по ней кулаками, а когда я приподнялся, чтобы войти в нее как можно глубже, она приподнялась вместе со мной и опустилась обратно, достигая полного экстаза.

«Сильнее! – вскрикивала она. – Сильнее! Пусть постель станет полем нашей битвы!»

Я не мог устоять. Я входил в нее все глубже и глубже, чувствуя, как внутри меня копится новая порция семени. Вид ее раскрасневшегося от страсти лица наполнял меня осознанием силы и власти над ней. Она снова и снова достигала высшей точки наслаждения.

Я вел себя как изголодавшийся по женщине солдат и полностью заполнил ее собой, а ее влажное лоно туго смыкалось вокруг меня. Сквозь полуприкрытые веки я видел ее улыбку.

«Ты должна подчиняться мне беспрекословно», – сквозь зубы пробормотал я.

Она все еще находилась во власти наслаждения. Пробегавшие по ее телу волны были такими мощными, что мне казалось, сердце ее вот-вот разорвется. Но я не отпускал ее, снова и снова впиваясь в сладкие губы, пока она наконец не прикрыла лицо руками, будто желая спрятаться от меня.

Этот невинный жест скромной девушки произвел на меня потрясающее впечатление и разрушил последние барьеры, сдерживавшие мои эмоции. Сгорая от наслаждения, какого прежде никогда не испытывал, я громко застонал и в очередной раз изверг в нее семя.

Усталые, совершенно обессиленные, мы легли рядом на сбитые подушки. В отраженном от облаков лунном свете тело Рашели казалось неестественно белым. Мой орган ронял последние капли спермы.

Рашель повернулась и нежно, почти застенчиво поцеловала меня в плечо, а потом зарылась пальцами в волосы на моей груди.

«Дорогая…» – прошептал я и на знакомых с детства древних языках принялся говорить ей ласковые слова.

То на арамейском, то на халдейском я клялся ей в вечной любви и преданности. Звуки моего голоса приводили ее в восторг, и она прижималась ко мне всем телом.

Ветерок, доносивший в комнату с низким белым потолком ароматы сада, неожиданно сменил направление, и мы ощутили влажные запахи моря, услышали непрекращающееся пение воды, плеск набегающих на берег волн.

Меня словно не существовало.

«Если бы я могла умереть прямо сейчас, то с радостью приняла бы смерть, – сказала Рашель. – Но есть вещи, о которых ты должен узнать».

Я дремал в полном изнеможении, голова кружилась, я отчаянно хотел спать, но боялся уснуть и поэтому заставил себя взбодриться, чтобы проверить, все ли в порядке с моим телом. Почувствовав жажду, я сел.

«Не надо говорить о смерти, – попросил я. – Она неизбежна».

Я обернулся и взглянул на Рашель. Она уже оправилась. От былой страсти не осталось и следа.

«Я не обладаю даром целительства и не способен вылечить тебя, особенно когда болезнь зашла так далеко», – с горечью добавил я.

«А разве я просила тебя об этом?» – откликнулась она.

«Нет. Но могла надеяться», – вздохнул я.

«Хочешь знать, почему я даже не заговаривала на эту тему? – спросила она, нежно поигрывая волосами на моей груди. – Потому что знала: если бы это было в твоих силах, ты бы уже это сделал».

Я кивнул.

«Ты права. Абсолютно права».

Она крепко зажмурилась от боли.

«Как мне помочь тебе?» – спросил я.

«Никак. – Рашель покачала головой. – Я хочу избавиться от всех лекарств и умереть собственной смертью».

«Я с радостью дам тебе все, что смогу», – пообещал я, до глубины души потрясенный ее страданиями.

Но она справилась с болью, и лицо ее вновь стало спокойным и безупречно гладким.

«Ты говорил об Эстер и хотел знать…» – начала она.

«Да, – кивнул я. – Почему ты обвиняешь мужа в ее смерти?»

«В том-то и дело, что я не знаю. – Голос Рашели дрогнул. – Они поссорились, но мне неизвестно, в чем заключалась истинная причина. Не могу поверить, что поводом послужили семейные дела. Эстер и Грегори постоянно воевали. Это был их обычный стиль общения».

«Расскажи мне все, что помнишь об Эстер, Грегори и бриллиантовом ожерелье, – попросил я. – Она действительно узнала о существовании Натана, когда покупала ожерелье?»

«Она встретилась с Натаном в ювелирном магазине и сразу обратила внимание на его сходство с Грегори. А когда она упомянула об этом в разговоре, Натан признался, что они с Грегори близнецы».

«Вот как? – удивился я. – Близнецы?»

«Но какое это имеет значение? – недоуменно нахмурилась Рашель. – Он сказал Эстер, что они с Грегори близнецы, и попросил передать брату, что любит его. Да, Эстер была удивлена. Ей понравился Натан, понравились и другие хасиды, которых она встретила в магазине. На самом деле Натан произвел на нее большое впечатление. Глядя на него, она понимала, каким мог бы стать Грегори: мягким, интеллигентным, доброжелательным.

Я уверена, что в день смерти она отнесла ожерелье Натану. Помнится, она говорила, что сломала его, но несильно, и Натан быстро его починит. А потом со смехом попросила не сообщать „мессии“, что идет на встречу с его братом. Скорее всего, она успела оставить ожерелье Натану, прежде чем ее настигли убийцы. Грегори знал, что в тот день она собирается за покупками к Генри Бенделю, но об ожерелье – вряд ли. О нем вообще никто не вспоминал до вчерашнего дня. А я даже не подозревала о пропаже, да и другие тоже. Это Грегори пустил слух, что убившие ее террористы похитили ожерелье. Его действительно нет в доме, но я так и не сумела связаться с Натаном и выяснить, не у него ли оно. Да и сам Натан мог бы позвонить. Он уже однажды звонил».

«Давай вернемся чуть назад, – попросил я. – Значит, Эстер поссорилась с Грегори из-за его брата-близнеца…»

«Она хотела заставить Грегори встретиться с братом. Но он упорно настаивал, чтобы она никому и словом не обмолвилась о хасидах и держала язык за зубами. Он старался запугать ее, говорил, что это вопрос жизни и смерти. О, я хорошо знаю Грегори и отлично вижу, когда он слаб, плохо соображает, чувствует себя неуверенно, впадает в ярость или отчаяние».

«Я тоже наблюдал его в разных состояниях, хотя и недолго», – заметил я.

«Так вот, Грегори категорически отрицал, что у него есть брат, и заявлял, что такая встреча просто невозможна. А потом он ворвался ко мне в комнату и на идише потребовал, чтобы я объяснила дочери, почему его имя ни в коем случае не может быть связано с хасидами. Эстер не говорила на идише. Когда она вошла следом, он в ярости прошипел, что если она посмеет только заикнуться о Натане, прощения ей не будет.

Эстер не знала, что и думать. Я отвела ее в сторону и постаралась объяснить, что ортодоксальные евреи не любят таких евреев, как мы: не читающих ежедневно молитв и не соблюдающих законы Талмуда. Она слушала, но не понимала.

„Но Натан сказал, что любит Грегори, – возражала она. – Что будет рад встретиться с ним и много раз пытался дозвониться, но безуспешно“.

Мне казалось, Грегори сойдет с ума от гнева.

„Я не желаю больше слышать об этом! – кричал он. – Ты что, дала ему мой номер телефона? Признайся, если так! Эти люди причинили мне много зла, и я ушел еще мальчишкой, порвав с ними все отношения. Я не жду от них ничего хорошего. Я создал собственную религию, собрал последователей и иду своим путем. Я сам себе мессия!“

Я пыталась его утихомирить, напоминала, что он дома, а не на телешоу и не на амвоне, уговаривала его сесть и отдохнуть.

Но Эстер потребовала объяснить, почему Грегори так заботливо отнесся к Натану, когда тот попал в больницу. Она заявила, что Натан рассказал ей все. О том, как Грегори поместил его в больницу под своим именем, потребовал отдельную палату, оплатил все счета и не пожелал тревожить ни его жену, ни ребе. Она добавила, что Натан благодарен брату за великодушие.

Клянусь, Грегори был близок к безумию.

Я поняла, что все не так просто и дело не только в том, что Грегори публичный и очень популярный человек. Очевидно, что тесная связь с хасидами пошла бы на пользу его церкви, придала бы ей своего рода… оккультный статус… Ты понимаешь, что я имею в виду?»

«Да, – кивнул я. – Понимаю. У столь блестящего лидера должно быть экзотичное и при этом безупречное происхождение…»

«Вот именно, – подтвердила Рашель. – Поэтому я решила задать несколько вопросов. Почему, например, Натан попал в больницу? Эстер ответила, что это была инициатива Грегори, который сообщил Натану, будто оба они находятся в зоне риска из-за какой-то наследственной болезни, а поскольку, по его словам, ребе никогда не даст согласие на обследование, все анализы лучше сделать под его, Грегори, именем. Пребывание в больнице показалось Натану сладким сном: отдельная палата, кошерная пища, все его потребности полностью учтены. К тому же все принимали его за Грегори. Ситуация забавляла его. Естественно, никакого наследственного заболевания у него не обнаружили. Господи, чего ради…»

«А, понимаю…» – пробормотал я.

«Но зачем все это?» – спросила Рашель.

«Рассказывай дальше. Все, что тебе известно о Натане и Эстер. Что еще ты знаешь?»

«Ну, в тот первый вечер мы еще долго спорили. В конце концов Эстер согласилась никому ничего не говорить и не пытаться воссоединить семью. Но заявила, что будет изредка видеться с Натаном и передавать приветы от Грегори. А Грегори даже заплакал от облегчения. Он способен заплакать по команде или перед телекамерами. Ведь он уже представил, как его последователи отвернутся от своего мессии. А Храм был для него смыслом жизни.

Когда он читал проповеди, мы с Эстер только вздыхали, поскольку знали, что тексты написаны специальной программой. Он заложил в компьютер сведения обо всех религиях и культах, существующих в мире, и проанализировал, каким заповедям люди следуют наиболее охотно, а потом выбрал для себя те, которые будут иметь гарантированный успех. Все его учение создано так – скомпилировано из множества других учений при помощи компьютерных программ и соцопросов. Поначалу мы с Эстер не принимали это всерьез, но в тот вечер долго плакали. Мы поняли, что для него нет ничего важнее Храма и вся его жизнь подчинена Богу и… компьютеру.

Потом я ушла спать. Грегори и Эстер не разговаривали два дня, но такое случалось нередко. Они могли спорить и кричать друг на друга даже по самому незначительному политическому вопросу. Таков был их обычный стиль общения».

«Что еще ты помнишь?» – настаивал я.

«На третью ночь Грегори разбудил меня в четыре утра. Он был вне себя от ярости.

„Возьми трубку и поговори с ним сама“, – рявкнул он.

Я не понимала, в чем дело.

Голос в трубке ничем не отличался от голоса Грегори. Точно такой же. Я не верила своим ушам, но это действительно был другой человек. Он сказал, что его имя Натан и он брат Грегори. А потом он очень вежливо попросил объяснить Эстер, что воссоединение семьи невозможно.

„Мне невыносимо тяжело говорить это жене своего брата, – добавил он, – но дедушке, которому все мы беспрекословно подчиняемся и от которого полностью зависим, осталось недолго жить. Он наш ребе. Передайте Эстер, что я люблю ее и надеюсь, что она вскоре навестит меня“.

Я сказала, что понимаю, также его люблю, желаю ему всего доброго и что мои родители тоже погибли в концлагере.

Он перешел на идиш и заверил, что всегда помнит о нас и молится, и если нам когда-нибудь понадобится его помощь, если Грегори вдруг заболеет или ему будет угрожать опасность, мы должны немедленно ему позвонить.

Я ответила, что мне очень приятно с ним разговаривать и тем более слышать родной язык. Он рассмеялся и сказал, что Грегори, мол, считает, будто имеет все, и, слава богу, у него прекрасная жена, но может настать день, когда ему понадобится помощь брата.

„Грегори никогда ничем не болел и не был в больнице, за исключением тех дней, когда навещал меня. Но я примчусь по первому его зову“.

Помнится, я долго размышляла, почему Натана потребовалось отправить в больницу и что за анализы там делали. А Грегори? Его тоже обследовали? И что это за наследственная болезнь? Я знала, что Грегори действительно никогда не лежал в больнице. У него был свой врач, который едва ли имел официальную лицензию, но, насколько я знаю, о больнице речь никогда не шла.

Я поблагодарила Натана за звонок и спросила, как можно с ним связаться в случае необходимости, но тут Грегори выхватил у меня трубку и выскочил из комнаты.

Однако я уловила, что он продолжает говорить на идише, причем совершенно свободно и таким интимным тоном, какого я никогда не слышала. Впервые на моей памяти он беседовал с братом. До того дня он упорно повторял, что все его родственники умерли. Все до единого».

«Когда это случилось?» – спросил я.

«Около месяца назад. Но до сегодняшнего дня я не вспоминала об этом. В глубине души я знала, что Грегори виновен в смерти Эстер. Поняла, когда слушала его лживую речь с обвинениями в адрес террористов. Слишком уж хорошо он был подготовлен к смерти Эстер. Но скажи откровенно, неужели ты думаешь, что он мог убить собственную дочь?»

«Да, думаю, мог, – кивнул я. – Но у него был грандиозный замысел. И нельзя забывать о ребе. Ты когда-нибудь встречалась с ребе? Разговаривала с ним?»

«Нет. – Она покачала головой. – Я не отваживалась пойти: боялась, что меня прогонят. Я отношусь к этим людям с огромным уважением, ведь мои родители были польскими хасидами. Но пойти к ним… Нет. Я слишком хорошо знаю, каковы эти старики».