Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Эндрю Гросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Глава 5

Январь, на следующий день

Сидя у себя в кабинете в штаб-квартире УСС в Вашингтоне, Питер Стросс читал телеграмму от представителя Всемирного конгресса беженцев из швейцарского Берна. И чувствовал, как его накрывает чувство безысходности.

В телеграмме говорилось о судьбе гражданских лиц, находившихся в центре для интернированных на северо-востоке Франции, в Виттеле. Будучи обладателями латиноамериканских паспортов, они ожидали выезда из Европы.

Тех самых паспортов, которыми он так интересовался и которые помог достать. Телеграмма гласила:

С сожалением сообщаю, что в дипломатической защите для этих заявителей окончательно отказано. Документы объявлены полученными незаконно. Все держатели оных задержаны и помещены в опломбированные вагоны. Пункт назначения: трудовой лагерь на юге Польши. Мы полагаем, их повезут в городок под названием Освенцим.

Стросс перечитал телеграмму и сердце его упало. Потрачен целый год. Год он тщательно все планировал, устраивал передачу документов человеку, который был им так нужен, затем всю семью вывозили из Польши через оккупированные территории. Тайно организовали транспорт. Целый год убеждали правительство Парагвая не поддаваться на давление со стороны Германии и не сдавать их.

Все усилия оказались напрасными.

Все держатели оных задержаны и помещены в опломбированные вагоны. Пункт назначения: трудовой лагерь на юге Польши.

Стросс отложил телеграмму. Операция «Сом» окончена.

Сын кантора, он легко мог цитировать Тору наизусть, но сейчас пустота в его душе показалась совершенно бездонной. Брат его отца до сих пор оставался в Вене, и они не имели ни малейшего представления о том, какая участь постигла дядю и его семью. В каком-то смысле Стросс поставил в зависимость от успеха этой операции всю свою веру в положительный исход этой войны.

И вот все рухнуло.

– Ответ будет, сэр? – молодой лейтенант, доставивший депешу, все еще стоял в ожидании.

– Нет, – подавленно покачал головой Стросс. – Ответа не будет.

Он снял очки в металлической оправе и принялся протирать стекла.

– Так значит, все кончено? Двести сорок человек… – констатировал помощник, знавший об операции только это. – Мне жаль, сэр.

– Двести сорок жизней, – подтвердил Стросс. – Без сомнения, каждая из них достойна спасения. Но одна была исключительна важна.

Глава 6

Четыре дня спустя

Спустя трое мучительных суток, проведенных в битком набитом зловонном вагоне, они наконец услышали шипение выпускаемого пара и лязг тормозов. Поезд остановился.

– Где мы? – спрашивали люди друг друга. Была ночь. – Что-нибудь видно?

Какое-то время они не двигались, прислушиваясь к крикам немцев и лаю собак.

– Я слышал, что они спускают собак прямо на вновь прибывших, и те кидаются на всех подряд, – произнес кто-то.

Замолчите, – одернула его женщина. – Вы пугаете детей.

Внезапно послышался лязг отодвигаемых запоров, двери вагона распахнулись. Внутрь хлынули холодный воздух и слепящий свет.

– Rauss, rauss! Все на выход, вылезайте! Schneller, быстрей! – солдаты в серых шинелях начали дубинками выгонять людей наружу. – Быстро! Не задерживаться! Строиться на платформе с вещами!

Когда Альфред, Марта и Люси вылезали из вагона, кутаясь в пальто на резком ветру и жмурясь от слепящих огней, они ощущали, как страх пульсирует в висках.

За время пути в их вагоне умерло, по крайней мере, четверо. Больная старушка, беременная женщина и еще двое младенцев. Раза два Альфред боялся, что Марта не выдержит: в этой давке клокотание у нее в груди было слышно особенно отчетливо. Ели они только то, чем готовы были поделиться те, у кого оказались с собой запасы пищи. Их мучила жажда – в горле пересохло и горело. Воду давали всего один раз в день.

– Ты помнишь наш медовый месяц в Италии? – Альфред пытался подбодрить Марту. – Помнишь, как ты сердилась на меня?

– Ты тогда купил билеты в третий класс, – отвечала она едва слышно.

– У меня не было денег. Я еще не получил преподавательскую должность, – объяснял он Люси под стук колес. – Если подумать, это было не так уж плохо, учитывая наше нынешнее положение, – заметил он со смехом.

– Твой отец всегда умел извлечь урок из любой неудачи. – Марта слабо улыбнулась дочери.

Она опускала голову на плечо мужа и кашляла. Так они коротали время в дороге.

На платформе со всех сторон раздавались крики и собачий лай, ярко горели огни. Поодаль стояли автоматчики. Охранники в черной форме пронзительно свистели в свистки и сгоняли всех в строй.

– Сюда! Сюда! Вещи с собой не брать! О них позаботятся.

Французские охранники в Виттеле, которых за проведенные там месяцы Альфред успел возненавидеть, по сравнению с этими казались милыми и безобидными.

– Не теряйтесь, – он поддерживал Марту, оберегая ее от толкотни. – Ну, хотя бы мы больше не в этом жутком поезде. – Смотри, – он указал на вывеску, изогнувшуюся над воротами.

– Папа, что там написано? – спросила Люси. Надпись была по-немецки.

– «Труд освобождает». Ну вот, Марта, тебе надо быть сильной. Мы будем работать, а значит, будем в безопасности. Вот увидишь.

Марта закашлялась, кивнула, от чьего-то толчка сзади чемодан выпал из ее рук.

– Подожди, я тебе помогу, – Альфред взял ее чемодан.

Те, кто уже выбрался из вагонов, в нерешительности жались друг к другу, держали детей, успокаивали стариков. Все уже знали о подобных ужасных местах, откуда никто никогда не возвращался. Вдруг неожиданно для всех заиграл оркестр. Как такое возможно? Это был Шуберт. Альфред точно помнил, он слышал это произведение в Праге, в концертном зале «Рудольфинум».

– Это Шуберт, концерт для скрипки до мажор, – подтвердил кто-то из стоявших рядом.

– Смотри, у них тут даже оркестр есть, – Альфред обнял жену. – Что скажешь, Люси? Не так уж все и плохо. – Он старался говорить бодрым тоном.

– Сюда! Сюда! – подталкивали их солдаты в черной эсэсовской форме. – Женщины и дети, стройтесь здесь. Все мужчины, даже отцы, – солдат указал в другом направлении, – вы туда. Не волнуйтесь, это для прохождения формальностей. После вы все опять воссоединитесь.

– Нам все равно надо держаться друг друга, – сказал Альфред Марте, взяв оба их чемодана и зажав подмышкой свой портфель.

– Эй, ты! – толкнул его эсэсовец в черной фуражке. – Женщины и дети – налево. Ты – сюда.

– Meine frau ist nicht gut, – взмолился Альфред. – Ей плохо. Ей нужен уход.

– Не волнуйся, о ней хорошо позаботятся. Вы скоро увидитесь. Все будут счастливы. Только оставьте свои вещи.

На платформе росла гора чемоданов и тюков с вещами. Все выглядело так, как будто туристическая группа готовилась к отправке в путешествие.

– Но как же мы их потом найдем? – спросила женщина в меховой накидке. – Как же потом отличить, что кому принадлежит?

– Не волнуйтесь, все будет устроено, – вежливо улыбнулся ей немецкий офицер. – А сейчас идите, быстро, скорей-скорей… Вы двое тоже поторапливайтесь.

Посреди мечущихся людей, лающих собак и подгонявших толпу солдат Альфред заметил горстку одетых в сине-серые полосатые робы и шапочки мужчин, сновавших туда-сюда: они подбирали оставленный багаж и рюкзаки и бросали их в растущую кучу. Пришибленные и тощие, они избегали смотреть в глаза вновь прибывшим. Один доходяга все-таки встретился взглядом с Альфредом. Его изможденное потемневшее лицо, обритая голова, провалившиеся безжизненные глаза красноречивее любых слов говорили о том, что все здесь было далеко не таким радужным, как представлялось.

– Женщины и дети идут сюда! Быстро! Schneller! – рявкнул немец, хватая Марту и Люси за руки и отталкивая их прочь. Через мгновение Альфред уже не мог различить их в толпе.

– Марта! Люси! – Альфред звал изо всех сил.

– Альфред! – отозвалась Марта, но ее голос утонул в общем гуле.

– Папа! – кричала Люси. – Я здесь!

Альфред бросил чемоданы и попытался пробраться к ним. Страх нарастал в его сердце, по мере того как их отталкивали друг от друга все дальше. – Прошу вас, я должен быть с женой и дочерью. Я…

– Не беспокойтесь, с ними все будет в порядке. Вы скоро их увидите, – заверил его эсэсовский офицер и указал в противоположном направлении. – Вы идите туда.

– Мы скоро будем вместе! – закричал Альфред им вслед. – Держитесь! Я вас найду!

– Люблю тебя, Альфред! – крикнула Марта. Через темное море людей он успел перехватить ее последний, полный мольбы взгляд. В ее глазах была обреченность, какой он не видел никогда прежде.

Он улыбнулся и помахал жене, в то время как его сердце наполнилось печалью и ужасным предчувствием того, что больше он их не увидит.

– Я тоже люблю вас!

Они скрылись из виду.

Многие из стоявших на платформе со слезами на глазах прощались с близкими и давали последние наставления и обещания: «Береги себя!», «Мы скоро увидимся», «Позаботься о нашем сыне», – просили они друг друга. «Не волнуйся, я позабочусь о нем».

Альфред прижимал к груди портфель. Один из заключенных в полосатой форме ухватился за него и потянул на себя.

– Нет! – Альфред крепче прижал портфель к себе. – Тут мои книги. Мои формулы.

– Не сопротивляйтесь, – пробормотал заключенный. – Они вас пристрелят.

– Нет, я не отдам, – упрямо повторял Альфред.

– Не беспокойся, старик, твои формулы здесь не понадобятся, – подошедшего к ним немецкого офицера эта сцена забавляла. – Здесь нужна только одна формула, и, уверяю тебя, ты ее быстро выучишь.

– Я ученый-физик. Это мои работы. Труд всей жизни, герр оберштурмфюрер, – обратился к нему Альфред.

– Вот какой у тебя теперь труд, – ответил офицер, указывая на заключенных, которые продолжали стаскивать в кучи тюки и чемоданы. Офицер попытался отнять портфель у Альфреда. – Будешь хорошо трудиться, может, протянешь подольше. Ты неплохо говоришь по-немецки, иди-ка ты вон туда, – и он махнул в сторону колонны молодых людей.

– Пожалуйста, не надо, – продолжал упорствовать Альфред.

В мгновение ока вежливость офицера превратилась в нечто совершенно противоположное.

– Ты что, не слышал меня, жид! – он потянулся к кобуре и извлек оттуда люгер. – Или ты хочешь еще укоротить свою жизнь?

– Дайте сюда, – попросил заключенный, и в глазах его мелькнуло предостережение.

Альфред увидел, как яростно сверкнули глаза офицера и набухли жилы у него на шее. Он понял, что еще пара секунд сопротивления и он упадет прямо на эти рельсы, разделив судьбу старого раввина и его жены, расстрелянных в Виттеле. Он должен выжить ради Марты и Люси. Он должен увидеться с ними.

Он неохотно выпустил из рук портфель.

– А теперь пошел. Нам еще пригодится твой немецкий.

Дунув в свисток, офицер направился дальше.

Альфред наблюдал за тем, как заключенный забросил его портфель на самую верхушку вещевой горы. К его ужасу, защелка открылась, и страницы с уравнениями, формулами, его научными статьями – плоды тяжелого двадцатилетнего труда – медленно выползали из портфеля и рассыпались по сумкам, рюкзакам, детским игрушкам и куклам, а потом стали исчезать под новыми чемоданами и пожитками – словно тела, сброшенные в братскую могилу, поверх которых кидали следующих, следующих…

Знали бы они, что они делают…

Ему выдали тюремную робу и велели идти переодеваться в приемник. Ему показалось, что во всеобщем хоре рыданий и прощаний, доносившемся с платформы, он слышит свое имя. Он обернулся, в его сердце затеплилась надежда. Марта!

Но это звали кого-то другого. Он в последний раз всмотрелся в толпу, ища своих девочек. Но их не было видно. И его затянуло в поток. Двадцать восемь лет, подумал он. Почти каждый день они провели вместе. Она перепечатывала на машинке все его труды, перед выступлениями он читал ей свои доклады, и она поправляла синтаксис, последовательность фраз. Пекла ему пироги, а он каждый четверг, по дороге из университета домой, заходил на рынок на площади Короля Станислава и покупал ей цветы.

При мысли о том, что он больше ее не увидит, его охватила паника. Никого не увидит. Они все здесь умрут. Он молился за них. Впереди колонна, в которой он шел, разделялась надвое. Он понимал, что в одной колонне его ждет смерть, а в другой – жизнь. Время страхов и молитв прошло.

Глава 7

Конец апреля, три месяца спустя

Лиссабон

К зданию лиссабонского аэропорта подъехал черный «опель». Спасаясь от дождя, Питер Стросс поспешил сесть на заднее сиденье.

Под плащом на нем был спортивный пиджак и фланелевые брюки, порядком измятые после двухчасового перелета из Лондона. За годы войны Лиссабон превратился в процветающий центр торговли, так что Стросса легко было принять за предпринимателя, прибывшего с целью заработать на продаже стали или продуктов, а может, на покупке португальского вольфрама.

– Капитан Стросс, – водитель-швейцарец, работавший на Комитет беженцев, поприветствовал его и принял чемодан и кожаный портфель. – Я знаю, что ваш путь был долгим. Может быть, хотите заехать в гостиницу и освежиться?

– Благодарю, – ответил Стросс. Прилетев в Лондон вечерним дипломатическим рейсом, он двое суток вел переговоры по телефону и телеграфу, устраивая совещание, ради которого прибыл. – Если не возражаете, я бы предпочел начать как можно скорее.

– Очень хорошо, – водитель поставил портфель Стросса на переднее сиденье и сел за руль. – Все уже ждут. Вы раньше бывали в Эшториле?

Сорок минут спустя они достигли побережья и прибыли в роскошный город-курорт, где в ожидании выездных виз члены отрешенных от власти европейских королевских домов, одетые в вечерние костюмы, в компании английских и немецких шпионов делали ставки в шикарном казино.

Машина остановилась перед высокими чугунными воротами. Двухэтажная оштукатуренная вилла с черепичной крышей и окнами, выходившими на море, 114, руа ду Маре. Она могла бы принадлежать какому-нибудь богатому португальскому семейству, предпочитавшему уединение и приятный вид на море, но это была летняя резиденция католического архиепископа Лиссабона. Высокие стены и удобное местоположение, подальше от шпионских страстей и шумных толп отдыхающих, делало этот дом идеальным местом для совещания, задуманного Строссом.

Ворота распахнулись, и «опель» въехал во двор, в центре которого располагался фонтан во флорентийском стиле. Им навстречу вышел невысокий мужчина с эспаньолкой в хорошо сшитом костюме. Он представился Рикардо Оливой из Международного комитета по беженцам и через крытую галерею со сводчатыми потолками сопроводил Стросса внутрь. В просторной гостиной с огромным камином и свечами в канделябре Стросса ожидала группа мужчин. Первым его приветствовал помощник архиепископа, лысеющий мужчина лет пятидесяти в черной сутане и с распятием на цепи, монсиньор Корреа.

– Спасибо, что организовали эту встречу, – Стросс пожал священнослужителю руку. – И, пожалуйста, передайте его преосвященству благодарность от моего правительства за возможность приватно собраться в его доме.

– Приватность – последнее наше оружие в эти дни, – кивнул прелат. – Но мы возлагаем надежды на то, что злодеяния вскоре предадут гласности, и они станут достоянием мировой общественности. Есть вещи более насущные, чем политический или религиозный нейтралитет. Даже в разгар войны.

– Мы разделяем ваши надежды, – ответил Стросс.

Он обошел гостиную и познакомился с представителями различных организаций по делам беженцев, прибывших из Берна и Стокгольма. Двух бородатых ортодоксальных раввинов, которые не понимали по-английски, Стросс приветствовал на иврите традиционным «шалом, ребе». Наконец его представили Александру Кацнеру из Всемирного еврейского конгресса, о его усилиях по спасению еврейского населения на оккупированных территориях было хорошо известно в Штатах. Все они встретили Стросса с большим воодушевлением.

– Мы очень рады, что вы приехали, – тепло приветствовал его Кацнер. – Пора открыть всему миру то, что мы наблюдаем уже давно.

– Ваш президент должен узнать, с чем мы столкнулись. И остановить это, – высказался один из представителей комитета по делам беженцев.

– Пожалуйста, господа, позвольте нашему гостю сперва перевести дух и сориентироваться. Не хотите ли чего-нибудь съесть, капитан? – монсиньор Корреа взял Стросса за локоть. – Вы проделали неблизкий путь.

Стросс поблагодарил священнослужителя, но вежливо отказался:

– Я бы приступил к делу незамедлительно, если не возражаете.

– Разумеется. Я вас понимаю. Прошу пройти сюда, – Корреа открыл двойные двери и провел Стросса в прилегающую парадную столовую. – Они ожидают вас здесь.

За деревянным столом, центр которого украшали два огромных золоченых канделябра, сидели Рудольф Врба и Альфред Вецлер.

Оба бывших заключенных выглядели утомленными и исхудавшими, костюмы висели на них мешками. Прошло всего несколько недель с момента их побега, и волосы на бритых головах только-только начали отрастать. Стросс видел их фотографии и узнал Вецлера по усам. Его товарищ, Врба, курил и явно нервничал. Он остался сидеть, когда участники совещания стали заходить в столовую.

В качестве переводчика с чешского выступил представитель Чешского комитета по делам беженцев. Стросс начал с того, что пожал руки и поздравил бывших заключенных, совершивших дерзкий побег.

– Вы продемонстрировали невероятное мужество. Весь мир у вас в большом долгу.

Перед Строссом поставили чашку черного кофе и кусковой сахар.

Выслушав переводчика, беглецы оживились и закивали.

– Это полный отчет, – Кацнер из еврейского агентства пододвинул к Строссу внушительную стопку документов. – Но я полагаю, вам известно основное его содержание. Происходящее уже давно не является тайной. Все присутствующие здесь хотят знать, почему вы до сих пор не отреагировали на все это. Ведь речь идет не о войне, которую нацисты развязали против нас. Это истребление.

– Я военный, а не дипломат, – начал Стросс. – Но хочу заверить вас, что президент осведомлен о сложившейся ситуации.

– Вы ведь тоже еврей? – поинтересовался представитель шведского комитета беженцев.

– Да, – подтвердил Стросс.

– Тогда вы понимаете это лучше, чем кто бы то ни было. Тысячи людей погибают ежедневно. Так почему же ваше правительство ничего не предпринимает?

– Правительство США волнует судьба всех, кому угрожает нацистский режим, – произнес Стросс, хотя каждое слово комом застревало у него в горле и звучало неубедительно. Было ясно, что собравшиеся воспринимают визит Стросса как знак того, что скоро будут предприняты военные действия. В Соединенных Штатах проживала самая большая еврейская диаспора за пределами Европы, и именно США должны нанести ракетные или бомбовые удары по железнодорожным коммуникациям. С этим визитом ожила надежда на долгожданную помощь союзников.

Но Стросс прибыл в Европу по другой причине.

Кивнув с почти очевидным сожалением, он повернулся к двум бывшим заключенным.

– Я хотел бы показать вам одну фотографию, – обратился он к ним через переводчика. Стросс достал из портфеля папку, извлек оттуда снимок восемь на десять и пододвинул его к Рудольфу Врбе. Тот лишь покосился на карточку. – Вы узнаете этого человека?

Пока говорил переводчик, лицо Рудольфа оставалось непроницаемым.

– Он вам знаком? Вы могли встретить его в лагере, – продолжал Стросс.

Бывший заключенный медленно взял со стола снимок профессора Мендля.

У Врбы были темные волосы, приплюснутый нос и резко очерченные низкие брови. Приподнятый уголок рта придавал его лицу выражение почти ехидное. Он внимательно вглядывался в снимок. В конце концов Рудольф поднял взгляд на Стросса.

– Извините, – произнес он по-английски и отрицательно покачал головой.

Стросс испытал горечь разочарования. Это была его последняя надежда. И не только его. На кону был целый год работы. Он передал снимок Вецлеру. У того были кустистые брови и высокий лоб, что придавало его лицу более интеллигентное выражение. Вецлер долго изучал фотографию, но затем отложил ее, неопределенно пожав плечами.

– Прошу вас, – убеждал его Стросс. – Посмотрите еще раз. Это важно.

Вецлер едва взглянул на снимок и потянулся за сигаретами, лежавшими на столе. Стросс не мог не заметить синеватые цифры у него на предплечье. Вецлер закурил и, не отрывая взгляда от капитана, произнес довольно длинную фразу по-чешски.

– Мистер Вецлер желает знать, почему этот человек заслуживает большего внимания, чем все остальные, – спросил переводчик. – Ежедневно умирают сотни ни в чем не повинных людей. Женщины, дети. Как только они прибывают, у них отнимают все вещи и посылают в газовые камеры. Они все хорошие люди, – Вецлер говорил быстро, переводчик едва за ним поспевал. – Они все жили достойно. И кто такой этот человек, что вы ради него приехали сюда и пытаетесь его разыскать?

Бывший заключенный придвинул фотографию назад Строссу, ожидая разъяснений.

– Я не могу сказать, – ответил Стросс, глядя собеседнику в глаза, – но это очень важно. Я понимаю вашу позицию. И я донесу ее до высших эшелонов моего правительства. Я вам обещаю.

Бывший лагерник хмыкнул, сдунув пепел из пепельницы. Быстро посмотрел на своего товарища, как будто между ними был молчаливый договор. Стросс, подождав с минуту, убрал фотографию профессора в портфель.

Внезапно Рудольф Врба неохотно кивнул и произнес на плохом английском:

– Он там. Ваш человек. Вернее, был там два месяца назад. Но каждый день умирают сотни людей. Так что точно сказать нельзя…

Стросс почувствовал, как к нему возвращается вера в успех. Он там! Ради этих слов он пересек океан!

– Вы в этом уверены? – спросил он чеха. – Там же тысячи лиц. И он наверняка изменился. Все меняются.

Строссу было мало одних воспоминаний. Ему нужно подтверждение. Что-то более определенное.

– Он ведь какой-то профессор, да? По крайней мере, так его называли, – вспомнил Врба.

Стросс почувствовал, как кровь стучит в висках.

– Да, именно.

– Помимо этого, конечно, НП седьмой.

– НП седьмой? – не понял Стросс. Он записал номер в блокнот. – Что это значит?

– Нижний правый зуб, семерка. Я изучал стоматологию на родине. Однажды он ко мне приходил. У него был абсцесс, – Врба неожиданно улыбнулся. – В лагере я никогда не присматривался к лицам. Но зубы-то я всегда запоминаю.