Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Эндрю Гросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Глава 69

Как только они с Фроммом приблизились к тюремному бараку, Акерманн почувствовал неладное.

Вокруг суетились охранники, они бегали и озверело свистели в свистки. При виде Акерманна стоявший у входа в барак лейтенант Кесслер с посеревшим лицом отдал ему честь.

– Что произошло? – спросил лагеркоммандант.

Кесслер молча показал на распахнутую дверь барака.

Акерманн вошел. Осмотревшись, он стиснул челюсти.

Франке был мертв. Невозможно. Он лежал на полу. Во лбу зияла черная дыра. Глаза широко распахнуты.

И Шарф… Он сидел, прислонившись к стене, и выглядел чрезвычайно удивленным. На груди у него алели две раны, а по стене тянулся кровавый след.

Перед ним стояла Грета. На ней был плащ, накинутый поверх цветастого платья, в руке она держала пистолет.

– Что здесь случилось? – медленно произнес он, холодея от ужаса.

Хотя все было понятно без слов.

– Они бежали, Курт. Вот что случилось, – улыбнулась Грета, но тон ее был совершенно серьезен. – Твой драгоценный крот. Его сестра. Да, и мой маленький шахматист. Все ушли. Профессор… – Мендль сидел с откинутой головой, веки его время от времени вздрагивали, на боку растеклось огромное кровавое пятно, он что-то шептал. – Он остался со мной.

– Что он, черт возьми, бормочет? – воскликнул Акерманн, сам не понимая, почему это его вообще интересует.

– Он говорит по-немецки, Курт. Разве ты не слышишь? Что-то вроде: Ist das wirklich so?

– «Это действительно так?» — повторил потрясенный Акерманн.

– Может, он не меньше твоего удивлен происходящим, Курт.

– Грета, опусти пистолет. Пожалуйста.

Фромм шагнул было, чтобы забрать у нее пистолет, но Акерманн жестом остановил его.

– Я и тебя убью, Курт. Но какое это теперь имеет значение? – Она произнесла эти слова с явным удовольствием. – Твоя карьера все равно кончена. Все, ради чего ты так упорно трудился. Все твои сводки. Мне даже не придется нажимать на курок. Ты уже покойник. Так же умер для них, как и для меня. Мертв для всех.

Акерманн в шоке уставился на жену, потом обвел взглядом все помещение.

– Грета, что же ты натворила?

– Это я натворила? – засмеялась она. – Вопрос в том, что ты натворил, Курт? Что вы все натворили? Они же были людьми. Эти твои цифры… У них у всех были матери, мужья. Маленькие дети. Они жили своей жизнью. Мечтали, надеялись. Как мы с тобой когда-то. Они были людьми.

– Я выполнял свой долг, Грета. На моем месте мог оказаться любой, – он шагнул вперед. – Фромм, объявляйте тревогу. Тех троих надо вернуть.

– Слушаюсь, герр лагеркоммандант, – адъютант медленно отступал к двери, не спуская глаз с Греты, которая так и стояла, направив пистолет на мужа. Добравшись до двери, он в одно мгновение выскочил наружу.

– Мы поймаем их, Грета. Все напрасно. Ты же знаешь, что мы с ними сделаем, когда схватим. А теперь положи пистолет.

– Боюсь, не могу, Курт. Слишком поздно. Мы оба это понимаем. Не теперь. И еще одна небольшая деталь, мой дорогой муж. Ты должен знать кое-что.

– Что еще, Грета? – внутри у него вскипала ярость. Она была права: его карьере конец. Их жизни конец. Ну что еще?..

– Ты был прав. Я отдалась своему маленькому еврею.

Челюсти лагеркомманданта буквально свело от ярости.

– Я отдалась ему по своей воле, и ему не пришлось брать меня силой, как тебе.

– Грета, дай мне пистолет, – скрежетнув зубами, сказал он.

Мендль прекратил бормотать. Его голова свесилась набок, рот приоткрылся, но взгляд был ясным. Последний глубокий выдох вырвался из его груди.

Он скончался.

– Мне кажется, я знаю, что он имел в виду, Курт. Ist das wirklich so? Любой, побывавший в этом аду, это знает. Я думаю, он видит свою жену и дочь. И я тоже кое-что сейчас вижу…

– Что же ты видишь, Грета?

– Я вижу, что будет дальше. Все-таки надо во что-то верить. Даже в нашем аду, правда?

– Во что веришь ты, Грета?

– Во что верю я? – она безрадостно улыбнулась ему. – Я верю в небо, Курт. В огромное синее небо над нами.

– Грета!

Она поднесла пистолет к виску и нажала на курок.

После того как ее тело обмякло на полу, она поднялась, больше не ощущая связи с этим местом, где царили тлен и смерть. Миновала Курта, который в ужасе смотрел на ее тело, не в силах поверить в случившееся. Дверь была открыта. Она прошла мимо барака, потом другого, третьего, все они были монотонно одинаковыми, дошла до мрачного красного здания крематория. Вокруг сновали охранники. Тяжелый запах и смрадное облако, которое всегда висело так низко, что заслоняло синеву неба даже в ясные дни, остались позади.

Теперь она видела небо. Бесконечное и прекрасное. Она видела звезды, галактики. И весь путь до далекого-далекого места, о котором она когда-то читала. Там было прекрасно – трава, реки… Все это было совсем рядом, рукой подать. Это всегда было близко.

Надо было только выйти за колючую проволоку.

Глава 70

– Гони в Райско, – велел Блюм шоферу, как только они выехали за ворота лагеря. На дорожном указателе было написано, что это в двенадцати километрах на юго-востоке. – Помни, ты все еще у меня под прицелом.

– Пожалуйста, – взмолился шофер. – Я сделаю все, что вы хотите. Только не убивайте меня. Я женился четыре месяца назад.

– Просто веди машину. И держи обе руки на руле. Чтобы я видел.

Самолет сядет на поле в трех километрах южнее замка Вилковице, «Москито» будет ждать в полусотне метров на север от сельской дороги. Место Блюму показал Юзеф, когда встречал его.

– Сколько времени? – спросил Блюм водителя.

– Ноль часов пятнадцать минут, – ответил тот.

Нападение на железную дорогу должно начаться через четверть часа. Самолет был уже на подлете. Блюм опасался, что «Москито» не приземлится, если они не появятся у реки. Он молился, чтобы кто-нибудь оказался в зоне приземления. Кто-то же должен расчистить поле, зажечь сигнальные огни и быть на радиосвязи с самолетом.

Сейчас он должен определить место приземления.

– Ефрейтор, что показывает одометр? – спросил он у водителя.

– Семьдесят восемь тысяч четыреста двадцать девять километров, – шофер прочитал показания прибора.

– Так, спасибо, – сказал Блюм, откинувшись на спинку сиденья.

Дорога утопала во мгле. После полуночи по ней почти никто не ездил. Он прикинул, сколько у них могло быть времени, пока их не хватятся. Пока не обнаружат Грету Акерманн. Сначала немцы постараются понять, в каком направлении они уехали. Но наверняка в каждом городе были посты, и приметный «Даймлер» вычислят очень быстро.

– Выключи фары, – приказал Блюм шоферу.

– Но на дороге темно. Это опасно.

– Поверь мне, это менее опасно, чем не сделать то, что я говорю, – Блюм ткнул пистолетом в затылок водителю. – Выключай.

Тот погасил фары.

Блюм подумал о Мендле и жене Акерманна. Профессор, должно быть, уже умер, да и она вряд ли жива до сих пор… Блюму оставалось только надеяться, что Мендль сказал правду, и то, что он знал, было теперь надежно заключено в памяти Лео. От этого теперь зависело все.

Райско. Три километра.

– Помедленней. Чуть дальше будет поворот налево.

– Налево? Вы же сказали, что мы едем в Райско.

– По правой стороне будет мельница, налево уходит грунтовка. Поезжай по ней. Не спеши, иначе ты ее пропустишь. – Блюм имел в виду одну из тех объездных дорог, которыми вез его Юзеф в ту ночь, когда он высадился.

Вдруг он увидел впереди встречные огни.

– Быстро съезжай с дороги.

– Прямо здесь?

– Сейчас! В канаву направо, – Блюм опять приставил дуло к голове водителя. – И даже не думай мигать фарами, когда они будут проезжать, если не хочешь сделать вдовой свою женушку.

– Слушаюсь, – кивнул водитель. «Даймлер» с выключенными огнями съехал с дороги на боковую просеку. Встречные огни приближались. Блюм разглядел грузовик, направлявшийся к лагерю. Когда машина проезжала мимо, Блюм почти не дышал. Он наклонился к водителю, не опуская пистолет:

– Только шелохнешься…

Блюм рассмотрел в кузове солдат. Он знал, что в Райском стояло армейское подразделение. Судя по всему, их уже искали. Он проводил грузовик глазами, пока его габаритные огни не растаяли в темноте.

Только тогда Блюм выдохнул.

– Так. Поехали дальше. И следи за съездом.

Они нашли грунтовку и объехали стороной темный городок. Дорога тянулась мимо ферм и деревенских домов, где мирно спали люди. Блюм переживал за Лизу и Лео, которые тряслись по ухабам сельской дороги, приспособленной для грузовиков и тракторов, но не для городского ландо.

Вскоре грунтовка вывела их на большую дорогу.

– Куда теперь? – спросил ефрейтор.

– Налево. К Вилковице.

Водитель повернул налево. Пока они ехали, навстречу им попался только один грузовой фургон, направлявшийся, по всей вероятности, на химзавод «ИГ Фарбен». Блюм высматривал знакомые приметы. Наконец, к его облегчению, они достигли железнодорожного переезда, где их с Юзефом остановили для проверки. На переезде никого не было. Блюм убедился, что они не сбились с пути. Но в ту ночь, начиная с этого места, он был настолько поглощен беседой с Юзефом и Аней, что не обращал внимания на дорогу. Ему не приходило в голову, что он снова окажется в этих местах.

Блюм знал, что им нужна объездная грунтовка, шедшая вдали от главной магистрали. Но где она? Они миновали коническое здание зернохранилища, Блюму оно показалось знакомым. Показалось.

– Езжай дальше.

Чуть погодя они доехали до дорожки, перекрытой воротами.

– Стоп!

Шофер нажал на тормоз.

– Какой теперь километраж? – спросил Блюм.

– Семьдесят восемь тысяч четыреста пятьдесят один, – проверил одометр водитель.

Они проехали двадцать два километра.

Это была та самая дорога.

– Вылезай и открой ворота, – велел Блюм шоферу. – Одно лишнее движение, и я стреляю в спину. Ты мне больше не нужен.

– Я не сбегу. Не надо, прошу вас.

– Дай мне свой пистолет.

– Я не ношу оружие, – ответил водитель. – Я всего лишь механик. Смотрите, – и он распахнул китель. Никакого оружия при нем не было.

– Ладно. Давай, быстро, – Блюм вылез из машины вместе с водителем. – Ворота закрыты на щеколду.

Под прицелом Блюма ефрейтор подбежал к воротам, несколько секунд повозился с замком и наконец отворил их. Было совершенно темно, и Блюм начал сомневаться, та ли это дорога. Но ворота были похожи на те, что открывала Аня. Других таких не им не попалось. По километражу тоже все совпало.

– Теперь иди и открой багажник, – скомандовал Блюм.

– Хорошо, – водитель поднял вверх руки. – Только не стреляйте. – Он откинул крышку багажника, оттуда нерешительно выглянули Лиза и Лео.

– Куда это нас занесло? – спросил Лео.

– Мы недалеко от места встречи. Вылезайте.

Лиза огляделась вокруг:

– Все хорошо, Натан? Ты знаешь, где мы?

Блюм подмигнул ей, давая понять, что все под контролем.

– Что будем с ним делать? – задал вопрос Лео, имея в виду шофера, который глядел на них с нарастающим беспокойством.

– Решим. Садитесь в машину. Лео, ты спереди.

Они помчали по темной дороге. В свете включенных фар Блюм всматривался в каждый изгиб и поворот, пытаясь увидеть что-нибудь знакомое. Амбар. Или ворота. Или дорожный знак.

Ничего.

– Сколько времени? – снова спросил он у водителя.

– Без двадцати час.

До самолета оставалось пятьдесят минут. Если они пропустят «Москито», правильно они едут или нет, значения иметь уже не будет. И доедут ли они туда вообще. Другого пути домой у них не было. Можно будет воспользоваться тайным убежищем в Райском, но для этого придется продолжить путь на автомобиле, который искал теперь каждый немецкий солдат в Польше. К тому же было понятно, что план побега провален. Как знать, оставалось ли тайное убежище по-прежнему тайным?

Они подъехали к развилке.

– Куда дальше? – обернулся к Блюму водитель.

Три километра южнее Вилковицы, говорил Юзеф.

– Сюда, – Блюм указал налево.

Дорога шла вдоль густых зарослей деревьев.

– Но как же здесь сядет самолет? – недоумевала Лиза. – Кругом одни леса.

– Тихо! – предостерег ее Блюм, видя, как водитель повернул голову.

– Ты точно знаешь, где мы находимся? – спросил Лео с переднего сиденья.

– Ну, у меня не такая память, как у тебя, – усмехнулся Блюм. – Но мы где-то рядом.

Он молился, чтобы это так и было.

Они проехали еще километра два-три. Ночь была настолько темной, что видеть они могли только свет собственных фар и насекомых, бившихся о лобовое стекло. «Даймлер» подскакивал на ухабах. Перед ними проскочил заяц. Шофер притормозил, чтобы его пропустить. Потом Блюм увидел проволочное ограждение, показавшееся ему знакомым. Вдалеке у дома залаяла собака. От руки написанный знак гласил: NIE WCHODZIC NA POLA. Не заходить на поля.

Блюм точно помнил: именно здесь он приземлился.

– Притормози вон там.

«Даймлер» остановился.

– Приехали? – с сомнением в голосе спросил Лео. Вокруг были лишь огороженные поля и лес.

– Почти. Все на выход.

В пределах видимости не было никаких приметных огоньков или объектов, но Блюм прикинул, что они отъехали километра на три от главной дороги. Ближайшее жилище должно быть в нескольких сотнях метров.

Водитель смотрел на них с тревогой, подняв руки.

– Что теперь? – спросил Лео.

– Надо с ним разобраться, – Блюм глянул на шофера.

Глава 71

– Давай часы, – потребовал Блюм у водителя.

– Это часы моего отца, – запротестовал тот.

– Прошу у него прощенья. Моего отца расстреляли нацисты, – Блюм помахал перед немцем пистолетом. – Снимай.

Шофер повиновался. Было без десяти час. Оставалось сорок минут. Это если самолет все же сядет. Атака партизан у лагеря уже закончилась, и они поняли, что на встречу никто не пришел.

Сердце Блюма судорожно колотилось.

– Ну? Что с ним-то делать? – опять спросил Лео.

– Он всего лишь механик, – ответил Блюм.

– Да-да, – засуетился водитель, подслушав слово «механик», не нуждавшееся в переводе с польского. Он был еще совсем молод. Недавно женился. Если не соврал. Он озирался по сторонам, пытаясь определить путь к отступлению.

– Он кое-что слышал, – настаивал Лео. – Механик или нет, но со свастикой на груди. – Лео указал на абверовские нашивки на форме водителя.

– Это всего лишь форма, – уговаривал шофер Блюма. – Я попал под призыв.

– Вы идите вперед, – Блюм указал на группу деревьев, росших в двухстах метрах от них. – И ждите меня там. Я тут разберусь.

– Может, он и не виноват, – Лиза попыталась заступиться за немца.

Блюм кивнул.

– Вы оба шагайте. Я вас скоро догоню.

Шофер старался понять, о чем они говорили, и похоже, ему совсем не нравилось то, что он слышал.

Лео и Лиза пошли через густую траву к деревьям. Блюм подождал, когда они скроются из вида.

– Прошу вас, я никому ничего не скажу, – взмолился немец, чуя недоброе. – Я всего лишь механик. Мне приказали ехать. Заставили надеть форму. Я не сторонник нацистов.

– Иди, – Блюм махнул пистолетом. Под ближайшим деревом был участок высокой травы. – Вон туда.

– Пожалуйста, я же все делал, как вы велели. Вы обещали отпустить меня. Я ничего не расскажу, я клянусь вам, – испуганно просил шофер.

– Ты слышал про самолет.

– Я ничего не слышал. Какой самолет? Я не знаю ни слова по-польски. У меня жена родит через три месяца. Не убивайте меня. Прошу вас…

– Мне жаль. На войне так бывает. Тебе никто не говорил? Пройди сюда. – Водитель сделал шаг назад. Блюм знал, как ему поступить. Он помнил, о чем его спрашивали Стросс и Кендри перед отъездом из Англии: «Ты сможешь убить человека?»

Я солдат. Конечно, я смогу убить.

– Во время операции это может быть вопросом жизни и смерти. Тебе придется делать вещи пострашней, чем пристрелить кошку.

Так что давай. Стреляй.

Водитель смотрел на него глазами, полными страха.

– Нацисты расстреляли моих родителей только за то, что они жили рядом с тем местом, где убили немецкого офицера, – произнес Блюм и положил палец на курок.

– Я этого не делал… – Голос немца дрожал, он не спускал глаз с Блюма. – Прошу вас…

– Отступи назад.

Испуганно сглотнув, водитель подчинился.

Блюм должен был убить его. Ради отца и матери. За всю ту бесконечную боль и страдания, свидетелем которых он стал за прошедшие три дня. Ради всего этого стоило поднять оружие и смотреть, как чертов немец, за секунды от казни, умоляет пощадить его, как это делали другие люди, в том числе и евреи.

Блюм прицелился шоферу в грудь.

Стреляй.

Но вместо этого он опустил пистолет.

– Иди. Проваливай отсюда к чертям.

Водитель смотрел на него в замешательстве.

– Уходи. И запомни, что это еврей не забрал твою жизнь, когда мог бы это сделать. Сделай что-нибудь хорошее. Как написано в Талмуде.

– Да, – обрадовался ефрейтор и закивал, благодарный за нежданно свалившуюся на него удачу. – Я обещаю. Я постараюсь.

– Иди в лес и сиди там, пока мы не уйдем, – махнул пистолетом Блюм. – Быстрей, а не то я передумаю.

– Да, конечно. Не беспокойтесь.

Блюм прикинул, что до большой дороги, где можно остановить машину, не меньше трех километров. А если он побежит к ближайшей ферме, безоружный… Кто знает, можно ли положиться на лояльность фермеров.

– Беги.

– Да, спасибо вам, – кивал молодой ефрейтор. – Спасибо, – повторял он. Он отбежал, оглянулся и, набирая скорость, бросился в заросли.

Блюм выстрелил в землю. Потом еще раз.

И поспешил через высокую траву вслед за Лизой и Лео.

– Ты сделал это? – спросил его Лео.

Блюм угрюмо кивнул.

– Это был правильный поступок. Что теперь? – Лео с сомнением смотрел на Блюма.

Час ночи ровно. Он сомневался, что поступил правильно, отпустив водителя. Но самолет будет здесь через полчаса. Блюм был уверен, что за это время тот никак не успеет предупредить своих.

Пятьсот метров на юго-восток от зоны высадки.

Блюм показал, куда идти.

– Дальше двигаемся пешком.

Глава 72

Полночь по Гринвичу 01.00 по польскому времени

В Ньюкасле радист пытался выйти на связь с польским подпольем. Питер Стросс стоял рядом.

– Охотник за трюфелями-Один вызывает Катю, – повторял радист по-польски. – Подтвердите, что посылка получена. Грузовик скоро будет на месте.

«Москито» улетел три часа назад. Он сохранял радиомолчание, но по расписанию должен был сейчас лететь над территорией Польши и приближаться к точке приземления.

Если все пойдет нормально, через полчаса Блюм уже будет находиться на этом самолете.

Учеба на юридическом факультете и горькие уроки войны охладили религиозные чувства Стросса. Его отец, кантор синагоги, с трудом признавал сына-атеиста, чьи сыновья носили бейсболки с логотипом «Янки» и плохо понимали значение священных праздников. И тем не менее сегодня Стросс невольно читал молитву. Целый год они пытались вытащить этого человека из горящей Европы. Целый год гибли оперативники, один за другим проваливались планы, десяток раз надежда уступала место полному отчаянию.

Но теперь они были в нескольких минутах от успеха. «Не дальше, чем Исход от Книги Бытия», – сказал бы его отец. Казалось, каждая клеточка в его организме замерла в ожидании. За последний час Стросс уговорил полдюжины сигарет. Налет партизан на ночную смену около лагеря уже состоялся. И если Блюм и Мендль присоединились к подпольщикам, оставалось последнее – посадить их в самолет.

– Ну что там?.. – спросил связиста Стросс.

– Пока ничего, сэр.

– Продолжайте.

– Охотник за трюфелями вызывает Катю. Грузовик на подходе. Подтвердите готовность товаров.

Десять минут первого.

– Катя на линии, – послышался скрипучий голос, говоривший на польском.

– Есть контакт, сэр! – доложил оператор. – Катя, водитель грузовика просит подтвердить наличие посылки.

– Negacja, – пришел отрицательный ответ. – Трюфелей нет. Боюсь, сегодня есть только свекла.

Радисту не пришлось переводить. Свекла! Так было условлено отвечать в случае, если план побега провалится.

Стросс почувствовал дурноту. Все должно было произойти около часа назад. В пятый раз за последние десять минут он посмотрел на часы.

Чертова свекла!

Он присел на краешек стола, где стояла радиоаппаратура.

– Мне жаль, сэр. Отменять посадку? – спросил его связист. – Надо сообщить пилоту.

Отменять или не отменять посадку? Какой смысл рисковать экипажем и самолетом посреди оккупированной Польши, если их «груз» не появился? В сомнительной надежде на то, что они смогли выбраться каким-то другим путем? Надо быть реалистом, никакой надежды не было. Целый год планировать – каждую деталь, каждую возможность, и все напрасно. А Блюм… Стросс забормотал молитву. Он возлагал на парня такие надежды. Благослови его Господь. Благослови нас всех за то, что он совершил, сказал он. Он разочарованно вздохнул и потер лоб.

– Сэр, пилот запрашивает, сажать ли ему самолет? – Радист обернулся к нему.

Стросс испытал сильное желание крикнуть: «Да, мать твою, сажай! Все равно сажай». Искорка все еще тлела: Блюм был очень находчив.

– Заканчивайте, – сказал он, снимая наушники. Снова глянул на часы. – Пусть выждут до времени загрузки. Потом – домой.

Стросс признал, что вся эта затея была самоубийством с самого начала. Донован его предупреждал. Они все это знали. Полет в один конец. Он только молился, чтобы Блюм как-то выжил. Провести войну в концлагере. Ему так нравился этот малый, он так восхищался его храбростью. Но, говоря по правде, вряд ли они узнают, чем там все закончилось.

– Соедините меня со штабом УСС в Вашингтоне, – велел Стросс радисту, после того как тот передал его приказ пилоту. Теперь Донован.

Президент просил держать его в курсе.

Он должен услышать плохую новость.