Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Эндрю Гросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

Глава 41

Блюм вывозил ведра с полужидким дерьмом на тачке и сливал их в выгребную яму, находившуюся прямо за колючей проволокой. Он старался не вдыхать носом. На виду у охранников он двигался быстро, но аккуратно, глаза долу, понимая, что может стать объектом их издевательств. Опорожнив ведра, он обдавал их водой из шланга и нес обратно в бараки.

Большинство заключенных были на работах, но в каждом бараке оставались больные или отдыхающие после ночной смены. Блюм доставал снимок Мендля.

– Я ищу дядю, – повторял он. Вы его не видели?

Всякий раз Натан получал один и тот же отрицательный ответ:

– Нет. Извини.

– Его здесь нет.

Безучастное движение плечами: «Извини. Тут так много народу».

Он уже начал отчаиваться, и тут в 31 бараке лежавший на койке мужчина взял снимок и, посмотрев на него несколько секунд, кивнул:

– Я его знаю. Мендль. Он ведь профессор?

– Да, – сказал Блюм, не веря своим ушам.

– Вроде из Львова.

– Так точно, – подтвердил Блюм. Настроение у него поднялось.

Мужчина покачал головой.

– Я не видел его больше месяца. Слышал, он вроде заболел. – Незнакомец протянул снимок Блюму. – Прости, но я думаю, что он умер.

– Умер, – повторил Натан, пикируя с небес на землю. – Вы уверены?

– Я знаю, что его положили в лазарет. Оттуда мало кто возвращается. Спроси у парня-шахматиста. Он точно знает.

– Шахматиста?

– У чемпиона лагеря. Они играют раз в две недели. Ты их увидишь. За лазаретом. Извини, больше я ничем помочь не могу.

Парень-шахматист. Они играют раз в две недели… Надежда стремительно таяла. У него всего два дня, даже меньше. Я думаю, он умер. Он рисковал всем, прошел весь этот путь, горько размышлял Натан, вытаскивая очередное ведро из-под стульчака, и все это – ради трупа…

Блюм решил порасспрашивать в лазарете. Если профессор там лежал, кто-нибудь должен знать, где он теперь. Но это может вызвать подозрения. Парень-шахматист. Разыскать его не составит особого труда. Но он уже и так привлек к себе внимание, показывая всем и каждому фотографию профессора. Если он начнет ни с того ни с сего искать кого-то еще… Это точно вызовет подозрения.

Но какой у него был выбор?

Он выволакивал за забор очередную пару ведер. Кругом было полно охраны. Здесь он был особенно осторожен, избегая прямых взглядов и стараясь не пролить ни капли. Как назло эти ведра были на редкость тяжелые и полны до краев. Он почувствовал, что один из охранников приглядывается к нему. Только бы пройти мимо…

– Стоять! – голос прогремел прямо сзади.

Блюм встал как вкопанный.

– Куда это ты так спешишь с таким ценным товаром? – с насмешкой поинтересовался вертухай.

Блюм на секунду закрыл глаза, а когда открыл, содрогнулся. Он увидел того самого охранника, про которого ему рассказали во время проверки утром. Дормуттер. Он просто бешеный. Любой ценой не провоцируй его. Его надо избегать.

Фуражка сдвинута набок, глубоко посаженные глаза с обвислыми веками и глумливое превосходство во взгляде.

– На вид тяжелые, – процедил Дормуттер, размахивая толстой дубинкой. Он встал у Блюма за спиной.

– Да, они тяжелые, но это ничего, – ответил Блюм и сделал шаг вперед. – Можно мне продолжить…

– Я скажу тебе, когда будет можно, жиденок! – грозно рявкнул эсэсовец.

– Слушаюсь, – Блюм замер.

– Как зовут?

– Мирек, – ответил Блюм. Язык его почти присох к небу.

– Да, как же они перегрузили этого бедолагу! – Дормуттер говорил громко и с явной издевкой, обращаясь к своим товарищам охранникам. Блюм ощутил удар дубинкой по левой руке. Ведро дернулось. Блюм всеми силами постарался его удержать.

– Гм, – крякнул Дормуттер у него за спиной.

Потом Блюм почувствовал, как его ударили по правой руке. И снова переполненное ведро дернулось вперед. Помня предупреждение писаря, Блюм снова приложил все усилия, чтобы не потерять равновесие. Было понятно, чего добивался охранник.

– Мы не любим, когда проявляют невнимательность и позволяют этим ведрам заполниться до краев. Из-за этого может произойти…

Блюм получил новый удар по левой. На этот раз более сильный. Оба ведра закачались. В ужасе, Блюм напрягся и замер. Ручки впились в его ладони. Ведра становились все тяжелее.

Если прольешь дерьмо на территории лагеря, скорее всего, схлопочешь пулю в башку, – эхом прозвучало в его голове.

– Ты ведь понимаешь, какая будет угроза для здоровья, если это прольется. Ничего хорошего?

– Да, герр фельдфебель, – согласился Блюм. Его пальцы были готовы разжаться.

На этот раз удар пришелся по спине. Ведра колыхнулись. Блюм буквально заклинал ведра не переворачиваться. И снова каким-то образом все обошлось.

– Для ясности, говоря о риске для здоровья, – немец начал тыкать Блюма в поясницу, – я имел в виду твое здоровье, жид. – И он опять ткнул Блюма дубинкой.

Натан понимал, что не выдержит более сильных тычков. Пот струился у него по лбу. В любую секунду мог последовать удар по голове, тогда он упадет, ведра разольются, и все будет кончено.

Сзади последовал новый толчок, ведра закачались, и Натан шагнул вперед. Дерьмо перелилось через край и потекло по стенке. Блюма охватила паника.

Больше удерживать ведра он не мог. Если что, решил Блюм, он не погибнет без сопротивления, как его родные. Их убивал такой же человек, с такой же ненавистью во взгляде. Он развернется и нахлобучит эти ведра охраннику на голову. И пусть будет что будет. Он сжал руки, ожидая очередного тычка. Дерьмо, перелившись через край, повисло на верхней кромке ведра.

Это конец.

– Я всего-то хотел сказать тебе, – гоготнул эсэсовец, – что надо почистить сортир в здании охраны.

– В здании охраны, – повторил Блюм, еле ворочая одеревеневшим языком. – Да, герр фельдфебель.

– Считай, что тебе повезло, – заявил Дормуттер. – У нас сегодня важный гость, и я только что начистил сапоги. А то мне бы пришлось, – немец щелкнул языком, – искать другого жида, чтобы вылизывать дерьмо в здании охраны. Теперь можешь идти.

– Слушаюсь, – кивнул Блюм, делая шаг вперед.

– Запомни, здание охраны. Тебе нужен пропуск, – и он сунул в руку Блюма белую бумажку.

– Благодарю, – Блюм выдохнул с облегчением и поспешил со своими ведрами дальше.

– И вот что, Мирек, у тебя хорошее чувство равновесия, – крикнул эсэсовец ему вслед. – Ты мог бы ходить по проволоке в цирке. В следующей жизни!

Он засмеялся. Ему вторили другие охранники, услышавшие шутку. Дормуттер отвернулся, и Натан поспешил выйти за ворота.

Ноги у него подкашивались. Он поставил полные ведра у края выгребной ямы и выдохнул с облегчением. С трудом разогнув затекшие пальцы, Блюм освободил ведра от содержимого.

Ему хотелось выйти отсюда как можно скорее. Было понятно, что он не сможет выполнить задание. Мендль, судя по всему, был мертв. Теперь Блюму нужно было выбираться самому. Он хотел бы вернуться с человеком, который был им так нужен. Не подведите нас. Вы даже не можете представить, как много зависит от вашего успеха. Но что он мог сделать? Даже если Мендль и был где-то здесь, живой, было ясно, что Блюму не хватит времени все тут обыскать – лагерь был слишком велик. Три дня. Они дали ему всего три дня. Найти иголку в стоге сена. С самого начала… В сотне стогов сена! Эта миссия невыполнима.

Он быстро вернулся в тридцать первый барак и поставил опорожненные ведра на место. Ему предстояло вычистить еще два барака. Но он вовсе не хотел, чтобы Дормуттер увидел его еще раз до того, как он выполнит его приказ. Натан знал, где находится здание охраны. Он помнил его местоположение по схеме Врбы и Вецлера. Часть его твердила: «Пойди и надери эту нацистскую задницу». С божьей помощью, он продержится здесь еще сутки. Дормуттер не сможет проверить его по имени: здесь были тысячи и тысячи заключенных, эсэсовец никогда его не найдет. Так же, как он не смог обнаружить Мендля. Искать другого жида, чтобы вылизывать дерьмо.

Но он пошел.

Пошел, потому что кого-то другого заставят или, может быть, даже убьют из-за этой работы. И еще потому, что ему повезло, а не использовать Божью милость было как-то недостойно.

Здание охраны находилось сразу за воротами, около башни с часами.

– Вон туда, – махнул, не глядя на Блюма, охранник, посмотрев его пропуск.

Это было длинное кирпичное строение с высокой покатой крышей. С одной стороны стояла пара машин – пустой вездеход с военным крестом на двери и немецкая версия джипа. Мимо прошел охранник.

Блюм показал ему свой пропуск:

– Сортир?..

Эсэсовец указал рукой назад: туда.

С другой стороны здания, согнувшись перед стойкой для велосипедов, стоял заключенный и драил велосипедные колеса. Блюм уже собирался завернуть за угол, но тут взгляд его упал на этого заключенного.

Сердце Блюма остановилось.

Этот человек был, несомненно, старше многих. Волосы седые, больше не русые и поредевшие. Но все еще зачесаны набок.

Похудевший, с выступающими скулами. Тень самого себя.

Почти непохожий на человека со снимка, который Блюм носил с собой.

Но когда тот поднял голову, Натан увидел мясистый приплюснутый нос, провисшую линию подбородка – то, что он так четко запомнил. Может ли это быть?.. И затем – нахлынувшее чувство ликования: черная родинка на левом крыле носа. Она и будет для тебя особой приметой, – предупреждал его Стросс.

Особая примета! Блюм возликовал.

Он шагнул вперед:

– Профессор Мендль?

Глава 42

Старик поднял голову.

Для Блюма произошедшее было равносильно миражу в пустыне. Неужели ему показалось? Или он просто так хотел, чтобы это было реальностью? Старик был настолько исхудавшим и болезненным – странно, что его до сих пор не пустили в расход. И как Блюм вообще смог его узнать?

– Мы знакомы? – спросил заключенный.

– Вы профессор Альфред Мендль? Преподаватель из Львовского университета? Вы читали лекции по физике электромагнитных излучений?

Заключенный присмотрелся к Блюму, как будто тот был одним из его бывших студентов.

– Совершенно верно.

Блюм испытал эйфорию. Да, это был он! Исхудавший. С выпиравшими скулами. От него осталась одна только тень. Нечто среднее между человеком и призраком.

Но это был он!

– Не пугайтесь, – Блюм подошел поближе. – И, пожалуйста, не сочтите меня сумасшедшим, после того, что я сейчас скажу, – он оглянулся, нет ли поблизости охраны. – Слава богу, я вас нашел. Я искал вас повсюду.

– Искали меня? – старик непонимающе прищурился.

– Да, – кивнул Блюм, – вас. Вот смотрите, – и он достал из-за пазухи снимок.

Мендль выпрямился и уставился на свое изображение широко раскрытыми глазами. Ничего не поняв, он вернул фотографию Блюму:

– Но почему меня?

– Профессор, это может прозвучать безумно, – Блюм встретился взглядом с Альфредом. – Но это не так. И я могу это доказать, – он старался говорить как можно тише, чтобы никто не мог их подслушать. – Я тайно пробрался в лагерь. Я приехал из Вашингтона, из Америки.

– Из Вашингтона? – теперь профессор разглядывал его с недоверием. – И вы утверждаете, что пробрались сюда? Чего ради?..

– Ради вас, профессор. Чтобы вытащить вас отсюда.

Мендль хмыкнул: этот человек явно был сумасшедшим.

– Вы говорите ерунду, кем бы вы ни были. Выбраться отсюда удалось только двоим людям. Да и то, никто не знает, что с ними стало.

– Это были Вецлер и Врба, – отреагировал Блюм. Профессор удивленно поднял брови. – Смотрите, – Блюм закатал рукав и продемонстрировал предплечье. – Это номер Рудольфа Врбы. А22327. Они спаслись, профессор. Сейчас они живут в Англии. Это они помогли мне попасть сюда.

Мендль взял руку Натана и ошарашенно смотрел то на номер, то на него.

– Я понимаю, как все это звучит. Но я могу доказать каждое слово.

– Да кто же вы, черт возьми, такой, что смогли попасть сюда? Какой-то диверсант? Но вы на такого не похожи. И польский у вас безупречный. Говорите, вы из Вашингтона? Я стар, но не глуп, молодой человек.

– Моя фамилия Блюм. Я поляк. Три года назад я еще жил в Кракове. Всю мою семью расстреляли немцы, я бежал в Соединенные Штаты. Пошел на службу в армию. Месяц назад мне предложили вернуться сюда. Чтобы спасти вас. И привезти в Америку.

– В Америку… – глаза Мендля еще больше округлились. Но потом он лишь улыбнулся и покачал головой. – Оглянись вокруг, сынок. Ты что, не видишь двойных рядов колючей проволоки под током и всех этих охранников? Собираешься вызвать такси, и чтобы его подали к воротам? Ты предлагаешь выбираться отсюда? Каким образом?

– У нас есть план. На путях за пределами лагеря еще ведутся работы?

– Денно и нощно. Ты же чуешь запах печей Биркенау? Двадцать четыре часа в сутки. Чем больше поездов, тем больше топлива для печей.

– Завтра мы вызовемся туда в ночную смену, – едва слышно объяснил Блюм. – Будет налет польских партизан.

– Партизан? Здесь?

– Да, все уже оговорено. За нами прилетит самолет. Тот, который сбросил меня два дня назад. Вы отправитесь в Англию и потом в Америку. Кем бы вы ни были, я могу сказать только, что вы им очень нужны.

– Кем бы я ни был? – профессор не скрывал скепсиса. – Если это какая-то уловка, уверяю вас, я…

– Вас уже пытались вывезти с документами парагвайского посольства. С вами контактировал представитель в Берне. – Блюм пересказывал то, что ему было известно. – Вы добрались до швейцарской границы, потом в Роттердаме должны были сесть на грузовое судно. «Принц Эуген». Так? В конце концов вы оказались во Франции в центре для беженцев в Виттеле.

Недоверие на лице Мендля постепенно сменилось изумлением. Он кивнул. Затем улыбнулся. Он все понял.

– Я обещаю вам, что это никакая не уловка, – Блюм смотрел ему в глаза. – Мне не сказали, чем вы занимались и почему вы им так нужны. Только то, что вас необходимо привезти. Поэтому я здесь. И еще я вам должен передать вот это…

Блюм надорвал подкладку куртки, извлек оттуда сложенный листок бумаги и протянул его Мендлю. Старик глянул на бумагу, все еще недоверчиво, неуверенно развернул ее, не спуская с Блюма настороженных глаз. Он надел очки.

Это было письмо.

Наверху красовалось изображение Белого дома.

Глаза у профессора чуть не выкатились из орбит.

«Профессор Мендль, – тихо, себе под нос начал он читать по-английски. – Вы нужны для фронта. Я могу сообщить вам, что мы почти добились результата. По соображениям безопасности я не могу сказать вам, в чем именно. Но я знаю, что вы меня понимаете. Я пишу вам, чтобы гарантировать, что вы можете довериться этому человеку, Натану Блюму. Он наш посланник. Вы должны приехать сюда и поделиться своими разработками ради свободы и победы в войне. Благодарные американцы нуждаются в вас и ждут вас. Да поможет вам Бог! Ради блага человечества».

– Боже мой! – пробормотал Мендль в полнейшем изумлении.

Подписано Франклином Делано Рузвельтом, Президентом Соединенных Штатов Америки.

Мендль поднял голову и посмотрел на Блюма, лицо его побелело как полотно.

– Как вы это достали?

– Мне его передали. В Англии, перед моим отъездом.

– Эксперименты с тяжелой водой? – Мендль начал складывать два и два. – Американцы уже близки? Должно быть, близки, если послали вас.

– Я что-то слышал, но не знаю подробностей. Мне велели доставить вам это письмо и вывезти вас отсюда.

– Эти мерзавцы уничтожили все мои записи, – в отчаянии Мендль покачал головой. – Дважды! И к тому же, вы видите, что я не в лучшей форме. Я слишком стар, чтобы играть в шпионов.

– Вы должны бежать, – настаивал Блюм. – Я рискую жизнью ради вас. И вот что я сделаю. Я не представляю, что вы там знаете и почему они так хотят заполучить именно вас, но чтобы доставить меня сюда, куча людей поставили свои жизни на карту, профессор. Так что вы должны. Вы обязаны поехать.

Мендль вздохнул и закрыл лицо ладонями.

– Это пока надо убрать, – он сложил письмо, – не дай бог, кто-нибудь увидит… – Он огляделся вокруг опасливо и смущенно, все еще в шоке от происходящего, и засунул письмо за пояс.

– Я хочу спросить вас, профессор, – продолжал Блюм. – Ваша семья?..

Мендль покачал головой:

– Их не стало вскоре после нашего приезда сюда.

– Мне жаль. Моих тоже убили. Значит, вас тут ничего не держит. Я могу поручиться за партизан, они умелые и преданные бойцы. Свою задачу они выполнят.

– А мы-то что должны делать? – саркастически воскликнул профессор. – Бросать лопаты и бежать в лес? Пока нацисты на минуточку отвернутся в другую сторону?

– Нет. Мы не побежим в лес, мы побежим к реке, – ответил Блюм. – В противоположном направлении. Там нас встретят.

– Встретят… – Мендль не скрывал сомнений. – Я боюсь, что с тех пор, как я бегал стометровки, прошло некоторое время. К тому же я только что болел.

– Вокруг начнется суматоха, охранники будут отбивать атаку партизан. Я вас выведу.

– И когда все это произойдет?

– Завтра ночью. После полуночи, – уточнил Блюм. – Я побегу в любом случае, с вами или без вас. Хотя я бы предпочел, чтобы вы присоединились ко мне.

– Говорите, нас будет ждать самолет?

– Он приземлится в двадцати километрах отсюда. Нас туда доставят партизаны.

Мендль на секунду закрыл глаза и задумчиво кивнул:

– Здесь умерли мои Марта и Люси. Часть меня говорит, что и мой путь будет окончен здесь.

– Как по мне, так вы должны как-то отплатить за их гибель. Я вот пытаюсь отплатить за смерть своих. Завтра последний день. Я не знаю, в чем ценность ваших знаний, но они очень нужны союзникам.

– Это все до такой степени невероятно…

– Возможно, профессор. И тем не менее, вы должны пойти со мной.

Из здания охраны, болтая, вышли двое солдат. Они спустились по ступенькам и, продолжая разговаривать, смотрели на Блюма и Мендля.

– Was gibts hier? – спросил один из них. Что происходит?

– Сортир, герр офицер, – Блюм протянул пропуск, – я спрашивал дорогу…

– Ну так иди, – рявкнул солдат. – Не отвлекай старика от работы. Сортир там. Давай, давай. – И они двинулись дальше, возобновив свою беседу. Дойдя до конца здания, они забрались в вездеход. Затарахтел двигатель.

Блюм посмотрел на Мендля.

– Решайтесь, профессор. Мне надо идти. Мне лучше не привлекать внимания…

– Вот что я решил, – казалось, профессор не определился до конца.

– Пожалуйста, мне нужно поскорее вернуться к работе.

– Тогда да! Мой ответ – да, я пойду, – Мендль сжал костлявой ладонью плечо Блюма. – Вы правы, для Марты и Люси время ушло. Но оно не ушло для моих знаний. Я пойду с вами.

Блюм сжал плечо Мендля в ответ.

– Даю вам слово: я выведу вас отсюда. Или умру.

– Но есть одно условие…

– Какое?

– Я пойду не один. Кое-кто должен будет меня сопровождать.

– Боюсь, это невозможно, – закачал головой Блюм.

– Есть один мальчик. По правде говоря, он уже не мальчик. Ему семнадцать.

– Это не обсуждается, – стоял на своем Блюм. – Я с трудом смогу обеспечить защиту вам, а если еще будет парень… Это не конкурс симпатий. Идет война. Правительство США пошло на беспрецедентные меры, чтобы устроить все это.

– Боюсь, это не пожелание, пан Блюм. Это мое условие. Или я не иду. И это не просто какой-то парень, – Мендль запнулся на секунду. – Он мой племянник. Я его не брошу, – во взгляде профессора появилась твердость. – Без него я не пойду.

– Племянник… – Блюм не скрывал тревоги. Это прибавит хлопот. Больше ответственности. Затруднит побег. А если паренька ранят? Что тогда? Профессор останется с ним или пойдет дальше?

– Вы бы оставили свою собственную плоть и кровь, пан Блюм?

Блюм начал смягчаться. Какой у него был выбор? Вопрос Мендля попал в точку.

– Парень умеет хранить секреты?

– Я об этом позабочусь, – пообещал Мендль. – Он замечательный мальчик. Во многих отношениях.

– Мне неважно, какой он, главное, чтобы он не издал ни звука. От этого зависит все.

– Он нас не выдаст, – пообещал Мендль. – Я вам клянусь.

Блюм понимал, что рискует. Он не представлял, как повел бы себя в подобной ситуации капитан Стросс. Но ему не оставили выбора. Он видел решимость в глазах профессора. Без парня Мендль не пойдет. А он был здесь ради этого.

– Ну хорошо. Но никому ни слова. Ни единой душе.

– Вот увидите, он не станет для нас обузой. Даю вам слово.

– Я надеюсь. От этого зависят наши жизни. Но перед отходом я должен с ним познакомиться. В каком вы бараке?

– В тридцать шестом.

– Я – в двадцатом. Нам предстоит попасть в рабочую команду на железную дорогу.

– Я знаю, как это сделать, – кивнул Мендль. – Есть один охранник, Рихтер, он там обычно за главного. И есть знакомый капо. Они всегда ищут желающих. И взятки. Если бы у меня были деньги.

– Об этом могу позаботиться я. Завтра я вас разыщу. Скажитесь больным, – Блюм протянул профессору руку, – я приду к вашему бараку.

Они закрепили договор рукопожатием.

– Знаете, с того дня, как мы покинули Львов, – печально посмотрел на Натана профессор, – мы с Мартой мечтали отправить нашу дочь в Америку. Конечно, как только мы попали в тот поезд, стало понятно, что этой мечте не сбыться никогда. Так что, может, и к лучшему, что их больше нет. Наверное, так судьбе угодно. Если бы хоть одна из них была жива, я бы ни за что не уехал.

– Понимаю, – кивнул Натан.