Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Эндрю Гросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

И все-таки они прорвались.

– Неужели пронесло. Ты как? – встревоженно спросил Блюм, как только они отошли на приличное расстояние от охранников. Несколько заключенных и эсэсовцев остановились понаблюдать за происходящим.

Ройзман закашлял и кивнул. А потом победно подмигнул Блюму.

– Пара тычков под ребра – лучше, чем пуля в башке, если бы он открыл дверцу. И повезло, конечно… – ухмыльнулся он. – А все потому, что я столько раз подмазывал этого козла, что ему очень не хочется потерять навсегда такой источник дохода.

Блюм заглянул в глаза хитрецу-слесарю и не смог сдержать улыбки.

– Да и кому тут нужны зубы? – Ройзман сплюнул кровью. – Все равно кормят только супом.

И он опять засмеялся.

Они дотащили тележку до ремонтного сарая. Убедившись, что поблизости никого нет, Блюм открыл дверцу и прошептал:

– Лиза, можно вылезать. Опасность миновала.

Они слегка отпустили шланг, чтобы она выбралась из кожуха. Лиза повисла на Блюме и не хотела его отпускать. Потом она обняла Ройзмана.

– Держи, – Натан протянул сестре полосатый костюм, который ему достал Шетман. – Быстро переодевайся, вон там.

Она зашла за машину и, сняв с себя платье, надела мужскую робу.

Роба была великовата и висела на ней, как на вешалке, отчего Лиза казалась совсем тощей. Блюм отдал ей свою шапочку. С обритой головой и гладкими щеками Лиза походила на паренька лет четырнадцати-пятнадцати. Но этого было достаточно.

– Постой, – Ройзман взял пригоршню пыли, растер ее в ладонях и вымазал Лизе лицо. От этого она стала выглядеть на пару лет старше. – По крайней мере, теперь тебя возьмут на работы. Добро пожаловать в мужской лагерь.

– Спасибо тебе, – Блюм крепко пожал ему руку.

Он ни не представлял, что будет так рад снова оказаться в этом аду.

Ждать оставалось всего четыре часа.

Глава 56

– Курт? – Грета Акерманн удивленно обернулась, когда супруг вошел в спальню.

Было всего три часа, она собиралась идти в лазарет. Муж редко появлялся дома в это время дня. Она только что причесалась и выбрала скромное платье.

– Не слышала, как ты пришел. Ты обедал?

– Я не хочу есть, – он обошел ее и со спины наблюдал, как жена надевает платье поверх белья. – Давай я тебе помогу.

– Я попрошу Гедду собрать на стол. Думаю, у нас в холодильнике еще осталась курятина.

– Я уже пообедал, – произнес Акерманн, не спуская с жены глаз. Он приблизился и обнял ее сзади. – О, ты хорошо пахнешь. Давно мы не были вместе.

– Не сейчас, Курт, пожалуйста… – Она попыталась отодвинуться от него. – Я ухожу в лазарет на пару часов. Обещала помочь медсестрам…

– Жалко тратить твой чудесный аромат на этих хворых жидов, – ответил Акерманн, не разжимая объятий. Он уткнулся носом ей в шею. – Они так и так скоро умрут. Или у тебя свидание с твоим евреем? Ты для него так вырядилась? Расстегнешь пуговку-другую и бросишь взгляд украдкой? Не думай, что мне ничего не известно…

– Что тебе известно, Курт? Не городи ерунды, – она попыталась опустить платье. – Да он совсем ребенок. К тому же сегодня четверг. А мы с ним играем по вторникам. И вообще, ты же просил меня больше с ним не встречаться.

– Это правильно, – обрадовался он. Одну задачу решили. Теперь дальше. Он снял фуражку и бросил ее на постель. Потом расстегнул верхние пуговицы кителя. – Мы давно не были вместе. Ты не спала со мной с той ночи, когда мы ходили в гости к фон Холленсам. Прошло уже несколько месяцев.

– Да, и насколько я помню, в ту ночь ты был пьян. В любом случае, Курт, пожалуйста, мне пора идти. Меня ждут, – она попыталась выскользнуть из его объятий.

Он прижался к ней сзади, держа одной рукой под грудью, а другой – за плечо.

– Пожалуйста, Курт… Возвращайся на службу, если ты ради этого пришел. Сейчас не время.

– Сейчас не время, а когда время? – Он лизнул мочку ее уха, обняв еще сильней, и зашептал ровным голосом: – Но ты была бы готова сделать это с ним? Со своим шахматистом-жиденком? Разоделась и поимела бы его, да? Но не меня. Своего мужа.

– О чем ты говоришь, Курт? Я… Ты делаешь мне больно. Прошу, отпусти меня, – она стала вырываться, но он только сильней сжимал ее. Он не отпустит. Она ненавидела его, когда он был таким. Обычно это бывало, когда он напивался. Она чувствовала, что он возбужден и готов к бою.

Грета действительно не подпускала его к себе уже несколько месяцев. Она едва могла стерпеть, когда он случайно касался ее в постели. За ужином ей приходилось выслушивать его вымораживающие отчеты: сколько поступило, сколько обработали, план выполнили. Она ходила в гости к его коллегам и, заставляя себя улыбаться, смотрела, как он и его сослуживцы-офицеры напивались и орали свои идиотские песни. Терпела бесконечный бубнеж о его жертвах ради карьеры, об амбициях и о том, чего он на самом деле стоил, о его мечте занять место Хосса, которого скоро повысят, а еще о том, что он использовал эту адскую дыру, чтобы обеспечить их благополучное будущее. Она ненавидела его голос, его прикосновения и стыдилась своего незрелого решения поддаться мимолетному порыву и выйти за него замуж. А теперь она в ловушке. И когда он после всего отворачивался от нее в постели, она испытывала ужас от того, что может забеременеть. А вдруг она носит его ребенка? Что тогда?

– Курт, нет, – она скорее позволит жабе целовать ее в шею. Грета оттолкнула его. – Пожалуйста…

– Не нет, а да, – ответил он. В его тоне прозвучала угроза. – Сегодня ты меня не оттолкнешь. Не будет никаких «нет», Грета. Только «да».

– Я не одна из твоих заключенных, Курт, – она бросила гневный взгляд в зеркало. – Ты не можешь приказывать мне, что делать, а что нет.

– На самом-то деле, Грета, ты – моя узница. Ты – моя жена. И да, я тебе приказываю, – он провел пальцами по ее руке. – И с этим ничего не поделать.

Она развернулась к нему, в ее глазах пылал огонь:

– Тогда мой ответ «да», Курт.

– Да? – он улыбнулся, довольный тем, что ему наконец удалось ее убедить.

– Да, я скорее лягу в постель с евреем, чем с тобой.

– Ах ты шлюха! – кровь хлынула ему в голову, размахнувшись, он ударил ее тыльной стороной ладони.

Грета охнула и отступила к кровати. Потрогала губу. Кровь стекала на подбородок.

– Ты мерзавец, Курт!

– Не сегодня, я правильно тебя понял? – Он залепил ей еще одну пощечину, и она упала на кровать. – О, да, именно сегодня.

Он встал над ней на колени и, втиснув ноги между ее бедер, начал расстегивать брюки. Она лупила и отталкивала его, но он прижал ее к кровати, придушив одной рукой. Он содрал с нее пояс и белье. Грета глядела на него с ненавистью, в глазах у нее стояли слезы, а он победоносно повторял:

– Сегодня, Грета, именно сегодня!

Потом – после того, как он зажал ей ладонью рот, силой раздвинул ноги и грубо взял ее, после того, как он сорвал с нее бюстгалтер и разлил свою ненавистную сперму по ее ногам и простыням, оставив всхлипывать и вытирать слезы, – он откатился от нее, тяжело дыша, и захохотал зловещим, бездушным смехом.

– Вот видишь, я все еще могу быть для тебя мужчиной, как никто другой.

– Ты подонок, ты исчадие ада!

– О, пожалуйста, не преувеличивай моих заслуг, Грета. Я всего лишь лагеркоммандант. И кстати, у меня впереди долгий трудовой день. Сегодня будет два поезда. Один с запада – из Чехии, кажется. А второй – из Венгрии. – Он встал и застегнул брюки. – А тут еще этот варшавский хорек из разведки… Вынюхивает, – он сморщил нос, изображая животное, идущее по следу. – Он считает, что кто-то проник в лагерь. Кто знает, может, он и прав. В любом случае мы его скоро поймаем. Хотя из-за этого мы можем не выполнить план. – Он поднял китель и встряхнул его. – А этот план – наше будущее, Грета… Ты ведь это понимаешь?

Она не ответила. Она сидела, молча уставившись в окно, которое выходило не на колючую проволоку и низко стелющийся дым, а на зеленый лес в отдалении. Приятный глазу вид.

Далеко-далеко.

– Ничего, мы его вот-вот поймаем. Этого охотника за трюфелями. – Он надел китель и расправил лацканы. – А по поводу того, другого вопроса, я бы на твоем месте не привязывался к нему, – он застегнул пуговицы.

– Какого другого вопроса, Курт? – рассеянно спросила Грета. – Ты о ком?

– О твоем мальчике-шахматисте. Зря только время тратишь. Принято специальное решение ускорить…

– Специальное решение?

– Не будь наивной, дорогая. Ты прекрасно понимаешь, чем мы тут занимаемся. Как там называются эти маленькие часики, которые отмеряют ваши ходы?

– Шахматные часы, – ответила она.

– Да, шахматные часы. Пора тебе их включить, моя дорогая. Тик-так, тик-так… Потому что времени у тебя осталось совсем немного.

Она выпрямилась, ощущая нараставшую тревогу. Грета достаточно хорошо знала мужа, чтобы распознать зловещий смысл его слов. Что-то в его насмешливом тоне означало, что некое решение действительно было принято.

– Я же перестала с ним играть, Курт. Как ты просил. Ты сказал, что его не тронут. – Она опустила задравшееся выше груди платье.

– Насколько мне помнится, я обещал его не трогать, пока смогу, – глядя в зеркало, он поправлял форму. – Но, боюсь, это больше не в моей власти.

– Ты обещал, Курт, – Грета поднялась. – Ты все еще можешь спасти хотя бы одного еврея в этом аду. Ты делаешь это, чтобы уязвить меня.

– Боюсь, у меня связаны руки, – он пожал плечами и отвернулся. – Это приказ из Берлина. С самого верха. Тик-так. Часики спешат. Да, дорогая?

Она смотрела на него с отвращением.

– Ну и сволочь же ты, Курт!

– Я? – переспросил он с полуулыбкой.

– Кем ты стал? Я больше не узнаю тебя. Мы мечтали о будущем, ты собирался стать адвокатом. В какое животное ты превратился?

– В такое же, как и все вокруг. Ты смотришь на нас каждый день и не видишь. Ты ослепла? Да, сегодня будет много работы… – Положив руку ей на шею, он улыбнулся. – Ты же знаешь, как я люблю наших новых гостей.

Курт посмотрелся в зеркало и остался собой доволен. Он надел фуражку, слегка сдвинув ее набок, совсем чуть-чуть, до нужного угла.

– Пойду займусь нашим маленьким шпионом и его охотником за трюфелями… Оказывается, у нашего кротика в лагере есть сестричка. Кто бы мог подумать, в нашем оркестре. Но не волнуйся, милая, мы с этим вот-вот разберемся, – он нагнулся и поцеловал ее щеку губами, жесткими, как наждачная бумага. – Приятного тебе дня, любовь моя, – он подошел к двери. – О, чуть не забыл…

Она подняла глаза, чувствуя, как в животе пульсирует тупая боль.

– Когда будешь в лазарете, передавай привет милейшему доктору, будь любезна. Не пора ли нам пригласить их на ужин, как считаешь?

Глава 57

Блюм отвел Лизу в свой блок и спрятал ее в санитарном отсеке в глубине барака.

– Ложись здесь, – прошептал он, укладывая ее на койку. Он принес ей одеяло. – Накройся. – Приближался вечер, скоро начнут собирать ночную смену. – Тут ты в безопасности, никто тебя не увидит.

В отсеке был всего один больной, но он вытянулся на койке с открытым ртом и больше походил на мертвого нежели на живого.

– Натан, я никак не могу поверить, что ты рядом, – Лиза взяла его лицо в ладони, ее глаза сияли. – Что я могу дотронуться до тебя.

– А я не могу поверить, что после всего случившегося ты осталась жива! Столько времени я был уверен, что…

– Не говори об этом, – она прижала палец к его губам.

– Я не могу. Мне кажется, что ты восстала из мертвых. Надо же, я получил свою сестренку обратно! Ты помнишь, как я называл тебя в детстве?

– Конечно, Ямочки, – ответила она. – Только, боюсь, их больше нет. А ты был Мышонок. Ты был верткий, как мышонок, и мог найти выход из любой неприятности.

Блюм засмеялся.

– Помню, как мама прогоняла меня с кухни: «Уходи, Мышонок, пошел, пошел, или я позову кота!» – При воспоминании о прошедших днях глаза его засветились, но очень скоро он отвернулся. – Знаешь, я так себя и не простил. Ни на секунду. За то, что уехал. И бросил их. И тебя.

– Ты не бросил нас, Натан. Это папа настоял, чтобы ты уехал.

– Если бы я был там, я бы ни за что не позволил им выйти на площадь. Я знал ход. Из квартиры пана Лорачика можно было выбраться на крышу соседнего дома. Это было бы совсем нетрудно. Мы бы прокрались оттуда на соседнюю улицу.

– И что потом? Бегали бы из подвала в подвал, как преступники, пока кто-нибудь не выдал бы нас? Они бы никогда с тобой не пошли, Натан. Ты это знаешь. Их судьба не изменилась бы. – Она попыталась сменить печальную тему. – Они так гордились тобой, мой старший брат. Они всегда любили тебя и мечтали о твоем будущем. В конце это была наша единственная надежда. Что бы ни случилось с нами, мы знали, что ты, по крайней мере, выжил. И вот полюбуйтесь… – Слезы полились из ее глаз. – Ты тут… в этом лагере. Вместе со всеми. В чем тогда смысл?

– Смысл в том, что мы оба спасемся, Лиза, – он взял ее за руку. – Ты и я. Вот увидишь.

– Хаим тоже должен был спасти меня, – она приподнялась на локте. – Я пошла к нему, Натан. Как ты меня просил. Знаешь, где он был? В морге, в гестапо. А потом его бросили в общую могилу. Не все в твоей власти, Натан. Пора перестать корить себя за маму и папу. Довольно об этом. Я хочу тебе кое-что показать, – сказала Лиза и ее лицо при этом просветлело. – Думаю, тебе это понравится. – Сняв туфлю, она вытащила из щели в каблуке маленький кусочек бумаги и бережно развернула его. – Я носила его с собой с того самого дня, как ты от нас уехал. Ты помнишь, мы пообещали друг другу…

Он уставился на бумажку.

Это была ее половинка странички с концертом Моцарта, которую она разорвала пополам там, на пожарной лестнице, перед его отъездом.

– Конечно, помню, – произнес он, принимая от нее листок.

– Концерт до-мажор Моцарта. Мы поклялись носить его с собой, пока…

– Пока мы опять не встретимся. – Он посмотрел на нее лукаво: – Лиза, я проделал долгий путь, добрался аж до Америки, и потом, я думал, ты погибла. Боюсь, что…

– Натан, не переживай, – она погладила его по щеке. – Я все понимаю. Это ничего…

– Боюсь, что поэтому мне пришлось особенно тщательно его прятать. – Говоря это он широко улыбался и одновременно доставал из-под подкладки своей куртки такой же кусочек бумаги. Он развернул его: это была его половинка нотной страницы.

– Ну, ты, Натан, и чертенок! – воскликнула Лиза.

– Я ни на день с ним не расставался. Это был мой талисман. Но я никогда не думал, что мы сможем выполнить нашу клятву.

Они положили обе половинки на койку, и те идеально совпали друг с другом.

Лизины глаза сияли.

– Я прямо слышу эту музыку. Ла-ла, ла-ла, ла-ла, ла-ла… – Дирижируя, Блюм напевал мелодию. – Я вижу, как сам маэстро Бернхаймер размахивает палочкой.

– Да. Пан Широкие Штаны, – хихикнула Лиза. – Он был похож на какого-нибудь помятого персонажа из романа Толстого. Он у меня тоже стоит перед глазами.

– Наверняка его уже нет в живых, – Блюм покачал головой.

– Да. Я слышала, что его забрали в самом начале, – Лиза поникла. – Почти все наши знакомые уже мертвы.

Он сжал ее ладонь.

– Но, сестренка, завтра ты проснешься, и все это превратится в сон. Этот лагерь. Все плохое. Все останется позади. А мы будем в Англии.

– В Англии? – она заморгала, не в силах поверить в его слова. – Как?

– Я тебе говорил. Неподалеку от лагеря приземлится самолет. Сегодня ночью. Я устрою нас в ночную смену. Ты притворишься мальчиком. Я понимаю, кажется, что это невозможно, но будет темно, и там соберется толпа народу. Это сработает. В ноль тридцать начнется атака партизан, которая обеспечит нам прикрытие для побега. И если все пойдет по плану, они проводят нас к самолету.

Лиза смотрела на брата с благоговейным ужасом.

– Натан, каким образом ты вообще попал сюда? Ты стал военным?

– Да. Год проучился в университете, потом поступил на службу в американскую армию. Меня прислали сюда с заданием. Я должен вывезти из лагеря важного ученого.

– Ученого?..

– По правде, я даже не знаю, чем именно он занимается. Только то, что все это имеет чрезвычайное влияние на исход войны. Ты не поверишь, но эту операцию одобрил сам президент Соединенных Штатов.

– Рузвельт?

– Да, – кивнул Блюм.

– Ты с ним встречался?

– Нет. Но я разговаривал с ним по телефону. Из Лондона. Он пожелал мне удачи.

– Тебе звонил президент? И что ты ему сказал?

– Сказал, что это честь для меня. Но мне не нужна удача, – Блюм взял свою половинку нотного листка, – так как у меня уже есть счастливый талисман от моей сестрички.

– Перестань! Не сомневаюсь, что ты именно так и сказал, – Лиза закатила глаза. Бритая голова и заострившиеся черты лица напомнили ему о гой маленькой девочке из его юности. – Ты очень храбрый, Натан. Мама и папа так гордились бы тобой! Только подумать, сам президент…

– Да, мама скорее всего испекла бы ему миндальный пирог и послала его в Белый дом.

– А папа спросил бы, какой у него размер, и послал ему шляпу. Наверное, котелок.

– Думаю, он предпочитает федору. Или панаму на лето. Я видел в кинохронике.

– Что бы это ни было, шляпа должна быть плотной и упругой, сказал бы папа, – подхватила Лиза, изображая низкий голос отца.

– Но ни в коем случае не жесткой, – добавил Блюм.

– Нет-нет, ни при каких обстоятельствах!

Лежавший рядом заключенный зашевелился, повернулся на другой бок и остекленевшим взглядом уставился в пространство.

– Натан, а что если все это… не сработает? – Лиза смотрела на него с тревогой.

– Ты о чем?

– Ну, сегодня ночью. Вдруг самолет не прилетит. Или немцы нас поймают. Охранники заметят, что я не мальчик. Ты должен меня тут оставить. Ты так сильно рискуешь и собой, и тем человеком – ради того, чтобы вытащить еще и меня.

– Когда я услышал твой кларнет и понял, что вижу тебя, я был счастлив, как никогда в жизни! – Он забрал свою половинку листка и сложил ее. – Ты и я – мы опять одно целое. Я бы ни за что тебя не бросил здесь. Плевать на риск. И на последствия. Неважно, какая нас ждет судьба. Но я не хочу испытывать ее во второй раз.

Она подалась вперед и обняла его.

– Но это все чушь, – заявил Блюм, нежно похлопав ее по плечу. – Потому что у нас все получится. Скоро мы будем складывать наши половинки в Америке. И ты будешь играть на кларнете в Карнеги-Холле.

– А ты будешь со мной рядом? – она отстранилась, чтобы разглядеть его. Он увидел, что она плачет.

– Конечно. Буду сидеть прямо на сцене. Около тебя, – он стер слезы с ее щек. – Вот только подучу ноты.

Она засмеялась в ответ.

– Теперь притворись, что спишь. Мне еще надо кое-что сделать. Не беспокойся, тут тебя никто не найдет. Возьми-ка пока вот это, – он протянул ей обе половинки нотного листка. – Мы снова вместе. Это самое главное. Нам осталось пробыть тут всего несколько часов.

– Хорошо, – Лиза запихнула листки в свой башмак.

– Да, и чтобы ты не удивлялась, с нами пойдет еще кое-кто. Парень, племянник профессора. Очень смышленый юноша, всего на год или два моложе тебя.

– Значит, нас будет четверо?

– Да. – Возможно, она почувствовала его тревогу. – Но не переживай. У нас все получится, Лиза, – он крепко сжал ее руку. – Бог нам поможет. Иначе как бы я так долго продержался?

– Я не уверена в том, что Бог наблюдает за нами, – произнесла Лиза. – Если бы наблюдал, Он не допустил бы, чтобы это место существовало.

– Ну, так или иначе, но я тебя отсюда вытащу. Это пойдет? – и Блюм подмигнул сестре.

– Да, мой храбрый брат. Мне теперь есть во что верить, – Лиза улыбнулась и обняла брата еще раз.

Глава 58

Юзеф Важинский оглядел комнату и понял, что его час пробил. Из тесных камер позади него доносились слабые стоны. На стенах висели инструменты, предназначенные исключительно для того, чтобы причинять боль. Руки у него были связаны за спиной. Перед арестованным стояли два немецких офицера: замначальника лагеря – его красивое лицо изображало фальшивое сочувствие – и второй, лысеющий полковник с нетерпеливым и решительным взглядом. Судя по нашивкам, он был из разведки.

Грузный фельдфебель с толстыми губами и короткими мясистыми пальцами отступил в сторону. Форма на нем была расстегнута, рукава закатаны – он ждал сигнала.

Если его сюда притащили, сказал себе Юзеф, значит, они все знают.

Прикинул, стоит ли потянуть время. Можно было все отрицать и до хрипоты кричать о своей невиновности. Можно было даже встать на колени и, распевая DieLustigen Holzhackerbaum, песенку о веселых дровосеках, пить с ними чертово пиво. Но все это не поможет. Он выбрал свой путь и должен им следовать. Юзеф понимал, что своими ногами ему отсюда не уйти.

Он больше никогда не увидит семью.

– Герр Важинский, добро пожаловать в одиннадцатый блок, – начальник говорил с предупредительной, обманчиво-располагающей улыбочкой. – Не стесняйтесь, осмотритесь, глотните воздуха. Я думаю, вы в курсе, что это за место и что здесь происходит.

Юзеф промолчал.

– Давайте не будем ходить вокруг да около и попусту тратить время. Его остается не так много. Я скажу вам, почему вы здесь. Во-первых, не будем притворяться, что вы – всего лишь обычный пекарь. Это все равно как если бы я, замначальника лагеря, сказал, что управляю курортом для богачей с причудами. Два дня назад некто пробрался в лагерь. Мы считаем, что он прилетел на самолете, его встречала группа партизан, и вы в их числе. На следующий день вы пристроили его сюда на строительные работы. Полковник Франке, представитель разведывательной службы, прибывший из Варшавы, полагает, что этот человек прибыл сюда с заданием вывезти кого-то из лагеря. Мы думаем, что побег произойдет сегодня, так что, как видите, у нас совсем мало времени на игру в кошки-мышки. Вы меня понимаете? Если вы хотите когда-нибудь выйти отсюда, герр Важинский, ответьте на вопрос: кто этот человек? И каким образом он собирается бежать из лагеря?

– Я не знаю. Не имею понятия, о чем вы говорите, – ответил Юзеф. Лейтенант Армии Крайовой, он был готов к любым испытаниям. Юзеф давал клятву, как и все его товарищи. С самого начала он понимал, на какой риск идет, и теперь должен был принять бой.

– Таков ваш ответ? – поинтересовался лагеркоммандант.

– Да. Я ничего не знаю о том, что вы ищете, – подтвердил партизан.

– Ну что ж, очень жаль, – полковник со вздохом встал, расстегивая рукава. – Это лишь означает, что или вы, или герр Мачек, который гостит тут у нас, говорите неправду. Так как он рассказал нам, что это именно вы пришли к нему третьего дня и попросили взять в бригаду того человека. Ох уж эти братья… – Он пожал плечами, медленно закатывая рукава. – Кто может точно определить, где заканчивается их преданность друг другу? Но в виду того, что времени у нас нет, мы будем исходить из того, что вы оба лжете. Дальше у нас есть несколько способов узнать, кто говорит правду, и разобраться со вторым. Сейчас я попрошу фельдфебеля Дормуттера применить его искусство, мне сказали, что в поисках ответов он может быть весьма упорным и убедительным.

Юзеф взглянул на фельдфебеля, который самодовольно ухмылялся, прислонившись к стене.

– Я могу еще раз вас спросить, – Франке сел на стол напротив Юзефа и открыл папку. – Замечу, дома вас ждут жена и двое чудесных сыновей, Кароль и Миколай, не так ли? Старшему нет еще и десяти, и я так огорчаюсь, думая о том, как майор Акерманн доставит их сюда, сегодня же вечером. К несчастью, как мне рассказывали, многие люди, особенно женщины и дети, не могут протянуть здесь и одного дня.

Юзеф еще раз глянул на ухмылявшегося фельдфебеля с мясистыми ручищами, потом на полковника с глазами-ледышками. Полковник поднялся, подошел поближе к Юзефу и бросил на соседний стул папку. Из папки выскользнул снимок его Миры и мальчиков.

– Жаль, – сокрушался полковник, почесывая бровь, – если им придется заплатить за ваше молчание. – Он сел на край стола, глядя на Юзефа не без сочувствия, но и не скрывая своих намерений. – Ваше время истекло, – объявил немец. – Вопрос один: как быть с вашей женой и детьми?