Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Эндрю Гросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Глава 64

К половине восьмого вечера под часами у главных ворот собралось десятка четыре заключенных. Почти все они без энтузиазма относились к предстоящей ночной смене. Блюм привел Лизу, и они пристроились к очереди. Как и велел ей Натан, она смотрела в землю, шапочку надвинула пониже на глаза. Смуглое лицо, вымазанное грязью, делало ее похожей на паренька-подростка. Темнело. Пятеро охранников следили за порядком, остальные выстроились за воротами с автоматами наперевес. Лаяли и рвались с поводков овчарки, словно запах, исходивший от заключенных, напоминал им о предстоящем ужине.

Альфред и Лео подошли и смешались с остальными заключенными.

– Все готово? – тихо спросил Блюм.

Мендль кивнул.

– А это кто? – Он явно не ожидал увидеть рядом с Блюмом нового человека. Бежать втроем – это одно дело, но четверо… Кем бы ни был этот человек. Вчетвером затеряться во время партизанского налета было намного сложнее.

– Вы же сказали, что не бросили бы здесь свою плоть и кровь, – заметил Блюм, указывая на Лео.

– Да, но…

– Вот и я не брошу. Лиза, за этим человеком я сюда прибыл.

– Лиза? – Мендль растерянно уставился на девушку.

– Моя сестра, – чуть слышно проговорил Блюм. – Неожиданный поворот событий. Но она пойдет с нами. Есть возражения?

– Ваша сестра? – по лицу Блюма Мендль понял, что это не шутка. – Никаких возражений, – ответил он. Да и не было времени дискутировать.

– Меня зовут Лео, – сказал племянник Мендля. – Будем друг за другом присматривать.

Лиза нервно кивнула.

Блюм передал Альфреду несколько купюр.

– Держите. Здесь на четверых.

Подошли несколько опоздавших.

– Встать в очередь! – Охранники и капо сгоняли всех в строй. Колонна начала потихоньку двигаться. Псы облаивали проходивших мимо заключенных, солдаты с трудом удерживали поводки. Блюм увидел, как Мендль посмотрел на капо, курсировавшего вдоль толпы.

– Ну что, готов к трудовой ночи, профессор? – капо выхватил Мендля из толпы цепким холодным взглядом.

– Надеюсь, будет не хуже, чем все остальное. Эта очередь на железную дорогу?

– Ну да, – кивнул капо.

Альфред сунул в руку капо купюры, которые дал ему Блюм. Зинченко явно остался доволен.

– Вы помните, что нас четверо, – сказал Альфред.

– Держись в строю, а не то я сам позабочусь, чтобы твой колокол пробил в последний раз, – он замахнулся дубинкой на заключенного, который шел позади Альфреда.

Снаружи к воротам подъехали грузовики. Из лагеря рабочую силу поставляли на разные стройки. Часть отправляли укладывать пути к Биркенау или рыть канавы для канализации и общих могил, куда закапывали тех, кого не сожгли в стоявших неподалеку печах. Другие ехали на фабрику «ИГ Фарбен» и завод боеприпасов, что были в паре километров на запад, возле лагеря Аушвиц-3.

Главное – попасть в нужную очередь. Иначе все усилия будут напрасными – когда начнется атака, они окажутся в другом месте, и тогда им отсюда не выбраться.

– Помните, что бежать нужно к реке, – прошептал Блюм в ухо профессору. – Как только начнется стрельба. Не в лес. Нас прикроют.

– Я его туда приведу, – пообещал Лео.

– Ты поступишь так, как мы договаривались, – осадил его Альфред. Блюм впервые понял, что старик совсем не уверен, что сможет бежать, когда вокруг будут палить. И все же его надо было доставить к самолету. Живым.

– От меня не отходите, – Блюм встал между Лизой и Альфредом. Теперь он должен был защищать их обоих.

– А вдруг не будет никакой атаки? – спросил Альфред. – Что, если нам придется, съев миску баланды, возвращаться обратно в лагерь?

– Ну, тогда в вашей жизни ничего не изменится, – философски заметил Блюм. – Чего не смогу сказать про себя.

– Очередь пошла, – сказал Лео.

Впереди офицер отсчитывал проходивших заключенных.

– Я должен вас предупредить, – произнес профессор над ухом Блюма. – Если вдруг я не выживу.

– Вы выживете.

– Это касается Лео.

– Вашего племянника? Не беспокойтесь, я сделаю для него все, что смогу. Даю вам свое…

– Нет. Я не об этом. Я…

Неожиданно офицер, отсчитывавший по голове каждого проходившего заключенного, выкрикнул:

– Vierzig! Vierzig nur. Nicht mehr.

Сорок. Только сорок.

Блюм замер. Он посмотрел вперед: человек пятнадцать или двадцать уже прошли. Столько же оставалось перед ними. Внутри у него все сжалось.

– Мы не попадаем, – с нарастающим беспокойством сообщил он Мендлю. Они были на три или четыре человека дальше, чем надо.

– Зинченко, – Мендль позвал капо, которого он подкупил. – Сказали, что возьмут только сорок человек…

– Жратва везде одинаковая, профессор, – безучастно ответил капо. – Есть и другие объекты.

– Те другие – это верная смерть, – не сдавался Альфред. – Мы же заплатили. Договор есть договор, Зинченко. Надо выполнять.

– Хочешь поспорить, профессор? – капо достал дубинку. – Вот твой апелляционный суд. – Подонку явно не нравилось, когда ему перечили.

В панике Блюм высматривал, как офицер громко отсчитывает последнюю десятку:

– Тридцать один, тридцать два… – Каждого заключенного он стукал по голове.

Перед ними оставалось еще десятка полтора.

– Мы точно не попадаем, – тревога Блюма нарастала. Неужели все было напрасно? Самолет уже взлетел. Атака партизан… Сегодня или никогда. Они должны продвинуться вперед.

– Есть еще, что добавить, Зинченко, – зашептал Мендль, видя, какой оборот принимают события. – Я могу достать.

– Тридцать три, тридцать четыре, – продолжал офицер.

Перед ними было десять человек. И только шесть мест.

– Зинченко, – зашипел профессор.

– Вот! Еще вода на вашу мельницу, – выкрикнул капо, подталкивая профессора и Лео и схватив Блюма за шиворот.

Он поставил всех четверых в начало очереди, пробормотав офицеру:

– Эти четверо от меня. Самые лучшие работники.

– А они лопату-то в руках смогут удержать? – засомневался офицер, глядя на профессора и его товарищей. И тут же как ни в чем ни бывало продолжил отсчет:

– Тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь… – Каждого из них он подталкивал в плечо. – Еще двое, – обратился он к очереди. – Внимание, все! Держитесь своей очереди! Будут еще бригады.

Они прорвались!

Чувствуя облегчение, Блюм сжал руку Лизы. Они медленно двигались через ворота, окруженные охранниками, которые смотрели сквозь них, словно это были не люди, а скот. Вокруг многие сетовали на несчастную судьбу, недовольные тем, что их подняли с нар, лишив последней радости – сна. В довершение всего сегодня командовал гауптшарфюрер Шарф, который бесновался бы даже после отменного отдыха. На грузовиках подняли брезент, и первые заключенные начали карабкаться в кузов под присмотром охранников, проверявших номера, и неистовых сторожевых псов – чтобы никому не пришло в голову побежать за проволоку.

Сердце Блюма билось учащенно. Они были почти у цели. Оставалось пройти последнюю проверку – охранника, который записывал номера работников. Сможет ли Лиза пройти ее? По виду она мало чем отличалась от Лео.

– Просто назови свое имя и покажи номер, – шепнул Блюм ей в ухо. – И не смотри ему в глаза. Опусти голову. Все будет хорошо.

Она храбро кивнула. Но Блюм чувствовал, как ей страшно.

Первым шел Мендль. Он назвал свое имя и номер. Охранник пропустил его. Затем Лео. Следующим шел Блюм, но он пропустил Лизу вперед.

– Блюм, – пробормотала Лиза низким голосом, протягивая руку.

– А390207, – считал охранник. Лиза смотрела в пол.

Блюм не спускал глаз с люгера на поясе охранника. Если тот остановит Лизу, все будет кончено. Натан набросится на него, их убьют в ту же секунду, нет сомнений. Но он не позволит захватить их и пытать. Он не уйдет без боя.

– Следующий.

Лиза прошла вперед.

– Мирек. А22327, – произнес Блюм.

– Мирек. А22327… – повторил охранник и перевел взгляд на следующего.

У них получилось. Их бригада уже забиралась в грузовик. Блюм тронул Лизу за плечо. Все шло по плану. Им предстояло только отработать пару часов и дождаться атаки. Начнется стрельба из автоматов, и будут взрываться гранаты, вокруг воцарится хаос – дым, крик, беготня. Им надо будет совершить последний рывок: воспользовавшись суматохой, покинуть стройку и добежать до реки. Вчетвером сделать это будет сложнее, но, если понадобится, Блюм обезвредит охранника. Это, конечно, очень рискованно. Но самое трудное они уже преодолели. Блюм пробрался в лагерь, отыскал Мендля, и даже Лизу. Он был уверен в успехе. Сердцем чувствовал. Через несколько часов приземлится самолет, и они будут на пути в Лондон. А потом в Америку. Ему вспомнилась история об Орфее, который возвращает Эвридику в мир живых. Только на этот раз это сделает он. Блюм вспомнил и напутствие Аида: «Что бы ни случилось, не оглядывайся».

Еще несколько мгновений.

В кузов первого грузовика уместилась половина их бригады. Остальных направили к соседнему грузовику. Заключенные уже начали по одному забираться внутрь, охранники покрикивали: «Schnell! Schnell!»

Они подошли совсем близко к машине. Блюм волновался. Охранник подталкивал каждого, подходившего к кузову. Настала их очередь. Лео поставил ногу на ступеньку и запрыгнул внутрь. Потом помог Альфреду. Он повернулся и подал руку профессору, который неловко поднял ногу, и, взяв Лео за руку, подтянулся в кузов. Он на мгновение встретился взглядом с Блюмом, как бы говоря: пока все идет нормально. Блюм прошептал Лизе на ухо:

– Я тебе помогу. Мы почти у цели. Надо только…

Охранник выставил перед ними руку: «Alt!»

В следующий момент зажглись прожектора, залив все вокруг ослепительным светом. Блюм заслонил глаза. Из темноты, щеря оскаленные морды, лаяли собаки. Оглушительно завыла сирена.

Что, черт побери, происходит?

К ужасу Блюма, из-за кузова грузовика показался заместитель начальника лагеря, проводивший с утра проверку. Следом шел абверовский полковник, сжимавший в руке люгер.

Как они тут оказались? Что, черт возьми, пошло не так?

Кто-то схватил его за плечи и крикнул: «Эти четверо!»

Стоявший перед ним полковник с горящими глазами произнес по-английски:

– А вот и наш охотник за трюфелями. А кто же у нас главный приз?

– Герр профессор, – поприветствовал Альфреда замначальника лагеря.

В этот момент Блюм понял: всему конец. Его заданию. Мендлю. Лизе. Все потеряно. В порыве отчаяния он рванулся к пистолету полковника. Он понимал, что попытка тщетна. В следующую секунду автоматная очередь разорвет его в клочья. Он знал, что это будет стоить Лизе жизни. И это его вина, хотя он изо всех сил пытался ее спасти. Блюм дотянулся до пистолета, думая только о том, что не уйдет без борьбы. Но тут его ударили по голове чем-то тяжелым. Колени подогнулись, и Блюм рухнул на землю.

К нему подбежала Лиза. Она звала его по имени и попыталась прикрыть своим телом.

– Лиза, не надо, не надо… – умолял Блюм. Он смотрел на сестру, и ему было так горько от того, что он ее подвел. Подвел всех.

– А! Наша пропавшая кларнетистка! – произнес лагеркоммандант. Шапочка слетела с головы Лизы, когда она бросилась к Натану. – Можете не сомневаться, ваши коллеги достойно проводят вас на виселицу. – Он кивнул, и охранник ударил ее прикладом по голове. Охнув, Лиза осела на землю.

– Лиза! Нет! Пожалуйста! – потянулся к ней Натан.

– Посмотрим, кто тут у нас, – сказал начальник. Охранник вытолкнул из грузовика Лео.

– Прости, мой мальчик, – пробормотал Мендль, пока другой охранник тащил его самого.

– Альфред! – Лео вырвался и побежал к профессору, но тоже получил прикладом по голове и рухнул, как подкошенный.

Блюма подняли на ноги и вытащили на яркий свет.

– Отпустите ее, – просил Блюм, не различая перед собой лиц. – Вы взяли меня. Пожалуйста, отпустите ее.

Что-то твердое и тяжелое опустилось ему на затылок, и темнота поглотила все вокруг.

Глава 65

– В далеком краю, – читала Грета лежавшему на койке больному. Он глядел в потолок и вряд ли слышал ее. – Сквозь туманную дымку можно увидеть образ красоты…

Она приходила в лазарет и большую часть дня читала пациентам. Сегодня, после того, что сделал с ней Курт, она не могла заставить себя вернуться домой. Как бы ни было тяжело видеть угасавших, обезображенных, истощенных до дистрофии людей, умиравших у нее на глазах, это было одно из немногих мест, где она чувствовала себя полезной. И вновь начинала верить в жизнь. Ради того, чтобы увидеть тень улыбки или движение ресниц человека, находившегося на пороге смерти. Его душа уже была свободна. Ей не разрешалось ухаживать за больными, так как у нее не было сестринского образования. Да и Курт настаивал, что дотрагиваться до евреев и, что еще хуже, помогать им выздороветь для жены заместителя начальника лагеря было совершенно неприемлемым. Вот она и делала, что могла.

Грета утешала умирающих, чтобы они не чувствовали себя одинокими. Покидая этот мир, каждый человек хочет, чтобы кто-то держал его за руку и сидел у его постели. Однажды она совершила поступок, который карался смертной казнью: пронесла сульфаниламид для пациента с гангреной. В другой раз, когда юная заключенная, ухаживавшая за больными в лазарете, родила ребенка, умудрившись сохранить свою беременность в тайне, Грета забрала младенца и с помощью своей горничной Гедды вынесла его из лагеря. Курт, разумеется, считал, что и мать, и ее ребенок должны быть казнены, так как лагерь – не детский сад, а еврейские дети не стоят того, чтобы тратить молоко на их вскармливание. Грета благодарила Бога, что хоть и не принесла в этот мир новую жизнь, но смогла сохранить ее кому-то другому.

Одну против всех загубленных.

Но в основном она читала книги. Рильке. Гейне. Гельдерлина. Те, кому она читала, больше были похожи на трупы, чем на живых людей. Трое суток – и их отвозили в крематорий, где их ждал ужасный конец. Но она знала, что звуки ее голоса переносили их в царство тишины и покоя. Помогали им преодолеть колючую проволоку и нависшую над ними темную тучу и воссоединиться со своими семьями в родном доме. Занимаясь всем этим, она, пусть ненадолго, но ощущала себя не такой одинокой и загнанной.

Почти свободной.

– Пани… – пациент, которому она читала, дотронулся до ее руки. Губы его задрожали. Он жестом показал, что хочет пить.

– Лежите. Я сейчас вернусь, – отметив в книжке место, где остановилась, Грета встала, чтобы принести воды.

И тут завыли сирены.

Этот отчетливо повторяющийся, проникающий во все уголки лагеря вой оповещал охрану о возможном побеге или экстренной ситуации. Он же был сигналом для всех заключенных: беглецы пойманы. Никому еще не удавалось пересечь вторую линию колючей проволоки, находившейся под током.

В душе она всегда болела за тех, кто отважился на побег.

Но теперь она вся сжалась. Наверняка они взяли крота, о котором говорил Курт. Мысль о том, что они опять, как и предсказал Курт, получили свое, приводила ее в отчаяние.

Но на одну секунду она поверила, что в этот раз они не победили. Может быть, в этот раз кто-то вырвался на свободу.

Грета поднесла чашку к губам больного, напоила его, после чего, извинившись, вышла из лазарета во двор.

К главным воротам бежали вооруженные охранники.

– Роттенфюрер Ланге, – позвала она, увидев приближавшегося ефрейтора. – Что происходит?

– Попытка побега. – Ефрейтор остановился.

– Побег? – Может быть, крот еще не пойман. Надежда оставалась.

– Да вы не переживайте, фрау Акерманн, – продолжал Ланге, не скрывая злорадства. – Вам приятно будет услышать, что побег не удался.

Приятно? Да она будет счастлива, если кому-нибудь удастся хоть на мгновение оказаться за колючей проволокой – пусть даже только для того, чтобы сразу умереть, избавившись от мучений. Но кем бы ни были эти беглецы, быстрая смерть их теперь не ждет. Курт всегда придумывал нечто особенное – в назидание остальным.

– Отлично, ефрейтор, – ответила она таким тоном, что даже тупица Ланге понял, что она расстроена.

– Думаю, фрау Акерманн, вам будет интересно узнать, кто именно пытался бежать. – На губах роттенфюрера играла недобрая ухмылка. – Боюсь, одним из них был молодой человек, – хмыкнул он.

– Кто-кто? – ее сердце тревожно затрепетало.

– Ваш партнер по шахматам Волчек, фрау Акерманн.

Лео? Внутри у нее все похолодело.

– Я всегда знал, что у этого стервеца паршивое нутро, – фыркнул роттенфюрер. – Это за всю вашу доброту. И пока мы с ним не разобрались, советую вам проверить, не стащил ли он чего-нибудь.

Лео.

У Греты возникло ощущение, что к ней привязали тяжелый груз и бросили в море. На минуту ей показалось, что все это подстроил Курт. Он ведь сказал: Я больше не могу его защищать. Ее муж пойдет на что угодно, лишь бы досадить ей. Это было в его духе.

Лео.

Грета была потрясена. Она понимала, что он уже покойник. Даже хуже. Курт всегда устраивал показательно-изощренную казнь беглецам-неудачникам в назидание тем, кто вынашивал подобные планы. На этот раз он расстарается. Как же он будет потом упиваться! «Насколько я помню, Грета, тебе было велено не открывать наш дом еврею и не терять бдительность».

– Да, вы правы, – ответила Грета ефрейтору Ланге. – Я непременно все проверю. – Сердце ее разрывалось от боли. – И куда же их повели, роттенфюрер? – поинтересовалась она, заранее зная ответ.

– Ну куда их всех ведут, фрау Акерманн, – усмехнулся Ланге. – Туда, где им окажут теплый прием. Все равно к завтраку он уже будет болтаться на виселице на виду у всех. Наказание должно быть примерным, не так ли? – спросил он. Человек, который приводил Лео к ней домой и которого заставляли ждать за дверью, теперь явно упивался тем, что причиняет ей мучения.

– Да, ефрейтор, – согласилась Грета, – примерным.

Ухмыльнувшись напоследок, Ланге удалился. Без сомнения, не пройдет и часа, как весь гарнизон будет глумиться над ней.

Грета пошла домой. Лео был для нее здесь единственным лучом света.

Но в одном роттенфюрер был прав.

Наказание должно быть примерным.

Глава 66

В лицо ему плеснули водой. Блюм очнулся. Его привязали за руки к крючьям в потолке, ноги свисали до пола. Было темно. Руки нестерпимо болели. В камере стояла вонь от испражнений. Голова все еще кружилась после удара прикладом. Ему хотелось крикнуть: «Где они? Где Лиза? Мендль? Что вы сделали с ними?» Но рот был заткнут. Напротив стояли двое. Один из них – гауптшарфюрер Шарф. Старайся его избегать, он прирожденный убийца, предупреждали его. Вторым был капо Зинченко. Блюм не представлял, сколько времени он так провисел. Несколько часов? Самолет, скорее всего, уже улетел. Его единственный шанс вернуться обратно.

Какое это теперь имело значение?

Он все равно скоро умрет.

– Герр Врба, – захохотал немец, хватая его за руку. – А22327. Рады вас снова видеть. Мы и не подозревали, как вы соскучились по нам.

Блюма сняли с крюков.

– Ах, простите, мы должны привести вас в порядок для интервью. Вы выглядите слегка потрепанным. – Эсэсовский фельдфебель двинул Блюму кулачищем в живот с такой силой, что вышиб весь воздух из легких и заставил согнуться пополам. Зинченко поднял его, и Шарф ударил снова. Блюма тошнило.

– Это для начала. Привыкай, жид, – эсэсовец перевел дух. – У нас вся ночь впереди. Для меня это даже не работа. Сплошное развлечение.

Следующий удар пришелся по почкам. Тело Блюма пронзила парализующая боль.

Он упал на грязный цементный пол.

Где же Лиза? Скорее всего, мертва. Она им не нужна, зачем с ней возиться? Для них она – лишь еще одна неудавшаяся беглянка. Тут ежедневно умирали тысячи людей. Кто-то их выдал. Может, Юзеф? Кто знает? Да и какое это имеет значение? Задание провалено. С ним все кончено. Теперь они постараются выведать у него все, что можно. Будут пытать. По-настоящему. Бить по пяткам. Совать в него провода. Он не представлял, сколько сможет выдержать. В конце концов, что ему вообще было известно? Немногое. Поэтому ему и не рассказали всего. На случай, если… Так сказал Стросс. На случай, если все кончится так, как оно кончилось.

Все они знали, что миссия была невыполнима. С самого начала.

– Вставай, жид, к тебе пришли. Поднимай свою задницу, – Шарф вытащил кляп у него изо рта.

Блюм вспомнил о капсулах с цианидом, зашитых в его воротник. Откуси, сказал Стросс. Это сработает. За секунды. Он надеялся, что капсулы все еще там. Стросс говорил, это может быть наилучшим выходом, если его поймают.

Ему нужно только прокусить воротник, и больше не придется терпеть.

Блюма потащили по коридору вдоль камер, ноги больше не держали его.

Здесь было больше света – ярко горела лампочка. В конце коридора, склонившись над столом, стоял немец – абверовский полковник, узнал Блюм. За столом сидел лагеркоммандант Акерманн, в парадной форме, как на аудиенции у фюрера. С другой стороны к столу были приставлены три стула. На двух сидели обмякшие тела со связанными за спиной руками. Это были Мендль и Лео. Разбитые и распухшие лица. Выглядели они не лучше, чем он. Особенно плох был Мендль: голова опущена, дышит еле-еле. Лео храбрился из последних сил, но Блюм понимал, что в душе он был напуган до смерти.

Он и сам был напуган.

– Мы приберегли для вас местечко, – объявил полковник, и лицо его засияло. – Так рады, что вы к нам присоединились, герр Блюм. Вас ведь так зовут, не правда ли? Я уже познакомился с вашей сестрой. Жаль, что я так и не услышал, как она играет.

– Где она? – Блюм взглянул на него с ненавистью.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, мы к этому еще вернемся, – сказал полковник. – Но сначала сосредоточимся на тех, кто здесь.

Блюма швырнули на свободный стул, и, до боли заведя ему руки за спину, Шарф связал их веревкой, с видимым удовольствием затянув узел до предела. Блюм посмотрел на профессора и Лео – им, без сомнения, пришлось туго.

– Мне жаль, – пробормотал он, стараясь втянуть побольше воздуха в легкие.

– Неважно, – Мендль сам с трудом дышал, но попытался улыбнуться. – Я все равно не был уверен, что мой желудок примет то, что едят по ту сторону забора. Мне только жаль Лео… Я ошибся, потащив его за собой. Ну и, конечно, ваша…

Сестра, не решился произнести он. Кто знает, где она сейчас и что ей пришлось претерпеть?

– Не слушайте его, – сказал Лео. – Он старик. У него иногда проблемы с головой.

– Дерзкий до самого конца, – растрогано улыбнулся профессор. – Студент, который всегда готов бросить вызов.

– Приступим к делу? – Лысеющий полковник радостно потирал руки, как будто объявлял о начале вечеринки.

– Я хочу знать, где моя сестра, – по-немецки обратился Блюм к смуглому начальнику лагеря, сидевшему за столом. Тот держал в руках небольшой хлыст.

– Я бы за нее сейчас не беспокоился, – покачал головой Акерманн. – Ее судьба, боюсь, уже решена. Вы лишь можете сделать ее, – он постучал хлыстиком по ладони, – более приемлемой, если вы меня понимаете.

– Скажите, что вы с ней сделали, – повторил Блюм. – Я хочу ее видеть.

– Прямо сейчас? – эсэсовец ухмыльнулся. Было похоже, что вопрос Блюма его развеселил.

– Я полковник Франке, – произнес абверовец, присаживаясь на край стола напротив беглецов. Его глаза остановились на Блюме. Это был холодный взгляд расчетливого человека, удовлетворенного тем, что он настиг свою жертву. – Я знаю, что вы пробыли в лагере всего ничего, но думаю, вы успели убедиться, да и ваши друзья здесь могут подтвердить, что майор Акерманн способен на многие вещи. Он может превратить остаток вашей жизни в сущий кошмар. Он и его помощник гауптшарфюрер Шарф. И если беседа не приведет нас к желаемому результату, смею вас заверить, произойдет именно это.

Здоровенный фельдфебель самодовольно щерился, глядя на Блюма.

– Позвольте мне начать с того, что нам уже известно. Вам будет небезынтересно услышать, что я давно слежу за вами. Мы знаем, что вас сбросили утром двадцать третьего мая, три дня назад. Вы хорошо говорите по-польски, герр Блюм. Вы родом из Польши? Или из Чехии?

– Я хочу видеть сестру, – повторил Блюм.

– Вы все равно нам скажете, – Франке проигнорировал его требование. – Или кто-нибудь из ваших пособников, уверяю вас. Мне известно, что вас подобрали подпольщики и вы приехали в лагерь со строительной бригадой. Ваш бригадир, боюсь, получил травму несовместимую с его дальнейшей строительной деятельностью. У него разбилась голова. Мне известно, что вы прибыли сюда с целью разыскать кого-то в лагере, что вам и удалось сделать. – Полковник постучал пальцем по столу. – Присутствующего здесь профессора, которого вы должны были вывезти. Но, герр Блюм, куда вы направлялись? Отвечайте, если вы действительно хотите когда-нибудь увидеть свою сестру. Обратно в Англию? Какова ваша специализация, профессор Мендль? Математика? Физика? – Он подождал. – Не хотите отвечать? Неважно. Мы и так скоро узнаем. А остальные… – Он повернулся к Лео. – Какова ваша роль, молодой человек? Я слышал, что вы шахматный гений. Я и сам когда-то играл. Жаль, не смогу принять ваш вызов. Ну что, нет желающих? – Он невозмутимо улыбнулся и посмотрел на часы. – Десять тридцать… Еще не поздно. У нас вся ночь впереди. О, сколько всего можно предпринять, чтобы заставить человека заговорить, если у тебя есть целая ночь!

– Давайте поскорей, полковник, – лагеркоммандант постучал по часам. – Хватит беседовать. Гауптшарфюрер Шарф теряет терпение. Да и я тоже. Это мои заключенные, а не ваши. Мы будем допрашивать их сами. Но к несчастью, вот-вот прибудет поезд. Диверсии диверсиями, но у нас есть дела поважней.

– Идите встречать поезд, герр майор. Вы лично ответите перед Герингом, если ваш фельдфебель выбьет из них дух прежде, чем они скажут то, что им известно. Так кто же вы? – полковник вновь повернулся к Блюму. – Почему Мендль? Почему этот старик так важен, что за ним посылают в самое пекло? А вы, мой юный друг, – он посмотрел на Лео. – Мне кажется, вы привязаны к старику. Начинайте говорить, или сейчас фельдфебель примется за вас, если у ваших друзей не хватит ума сотрудничать.

– Мы так и так покойники, – пожал плечами Лео, глядя в глаза полковнику. – Умерли в тот день, когда нас провели через ворота лагеря. Это лишь вопрос времени.

– Отпустите их, – предложил Блюм. – Лизу и мальчишку. Дайте мне слово офицера, что они не пострадают, и я скажу все, что знаю.

– Тогда начинайте говорить, герр Блюм, – полковник встал и приблизился к Натану. – Во дворе стоит моя машина, я за несколько часов доставлю их к румынской границе.

– Никто никуда не поедет, – перебил его Мендль, которому с трудом удавалось дышать. – Никто из нас не доживет даже до завтра. Даже если полковник даст слово, как только он выйдет за дверь, мы получим по пуле в затылок. А может быть, и кое-что менее «приемлемое». Не так ли, герр лагеркоммандант? Мы уже мертвы, остался один последний удар.

– Как я уже сказал, выбор за вами, – сказал Акерманн, всем своим видом показывая, что пустая трата времени продолжается. – Я предлагаю ставить их к стенке по очереди, и пусть Шарф с ними работает. Через минуту запоют как соловьи.

– Вы видите, что я не могу спасать вас бесконечно, – заметил Франке. – Я не отвечаю за то, что здесь произойдет.

У дверей барака послышался шум – это пришел охранник.

– Поезд, герр лагеркоммандант. Вы просили держать вас в курсе.

Акерманн кивнул. Он вздохнул и поднялся.

– Через полчаса, максимум через час я вернусь. Из блока никому не выходить. Никто никуда не идет. Это мой приказ. Вы поняли, Шарф?

– Так точно, герр майор, – фельдфебель вытянулся в струнку. – Я все понял.

– Капо Зинченко, вы идете со мной. – Он выразительно глянул на Франке. – И если к моему приходу вы не узнаете то, что вам надо… Мы поступим по-моему. А ты, мой маленький шахматистик, – он одарил Лео ледяной улыбкой, – когда я вернусь, мы с тобой поговорим о том, каким именно путем ты завладел вот этим, – и он положил на стол снимок Греты, а сверху поставил белую ладью, которую она подарила Лео на прощанье. – Акерманн улыбнулся. – Жду не дождусь нашего разговора.

Он швырнул свой хлыст на стол и вышел вон.

– Вы слышали, что будет дальше, – Франке развел руками, как бы говоря, что он ни за что не отвечает. – У него очень трудная работа. Но в каком-то смысле он прав. Мне всегда говорили, что я чересчур терпелив. Так что же вам известно? – он обошел вокруг стола и приблизился к Альфреду. Глаза старика были опущены, рот полуоткрыт. – Почему они прислали этого человека за вами? Что вы знаете такого ценного, профессор?

– Только то, что плотность газа прямо пропорциональна его массе, – на лице Мендля промелькнула тень улыбки. – Не так ли, Лео?

– Да, профессор, совершенно верно, – ответил юноша. – Насколько я знаю.

– Смело, смело. Как ты думаешь, Шарф? Такая демонстрация храбрости. Значит, вы – трюфель… – обращаясь к Мендлю, Франке достал из кобуры люгер и взвесил его в ладони. – А вы, стало быть, свинья, – он посмотрел на Блюма. – Вы ведь знаете, что происходит с маленькими свинками, когда они попадают сюда? – Он наставил пистолет на Альфреда. – Почему он приехал за вами?

– Если после шести месяцев, проведенных здесь, вы хотите напугать меня пулей, то вы сильно недооцениваете этот гадюшник, – заметил Мендль.

– Да неужели? – и Франке нажал на курок.

Раздался глухой щелчок, едко запахло паленой плотью и тканью. Альфред со стоном откинулся назад, лицо его исказила гримаса боли.

– Нет! – закричал Лео.

По куртке Альфреда разлилось красное пятно.

– Следующий будет по коленкам, а потом и по яйцам. Ты ведь в курсе про яйца, сынок? Может, ему уже все равно, но тебе-то еще нет. Так что здесь делает профессор? Я знаю, что тебе это известно. И куда вы направлялись? Говори сейчас же! – Он приставил люгер к колену Альфреда. – Только ты можешь это остановить.

– Не говори, – Мендль повернулся к Лео и покачал головой. Он посмотрел на пятно крови, расползавшееся на боку. – Ты слышишь, Лео, не говори ничего.

– Да, Лео, слушайся профессора, – Франке плотно прижал палец к курку. – Сколько ты сможешь смотреть на его мучения? Времени совсем не остается. Нет ответа…

Полковник вновь спустил курок.

Мендль распластался на стуле, удерживаемый веревками. Голова его откинулась назад, его всего скорчило от боли. Над коленом появилась кровь.

– Не надо! – взмолился Лео.

– Я повторяю еще раз, – полковник направил свой пистолет в пах Альфреду. – Считаю до пяти…

– Нет, парень, – Мендль покачал головой. Он был белее полотна. – Ни единого слова.

– Два, один, – Франке напряг палец на курке. – Стреляю!

– Он физик! – выкрикнул Лео. – Остановитесь! Пожалуйста! В области электромагнитных излучений. Он специализируется на процессах газовой диффузии. Это когда газы перемещаются в замкнутом пространстве.

– И почему это так важно? – допытывался Франке. Он вновь прижал пистолет к паху Альфреда. – Я разделаю его тушу на мелкие части, обещаю. Зачем он сюда приехал? – Он показал на Блюма. – Кто за всем этим стоит? Британцы? Американцы? Куда его должны были доставить? Не испытывай мое терпение, парень. Оно на исходе.