Текст книги "Одиночка"

Автор книги: Эндрю Гросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Глава 37

Когда фрау Акерманн вернулась, Лео вновь пригласили играть в шахматы. В тот день, как обычно, роттенфюрер Ланге довел Лео до ворот лагеря и тот направился к бараку № 36.

Профессор лежал на своей койке.

– Как вы себя чувствуете? – Лео сел напротив Альфреда.

– Получше, – Альфред сел и выдавил из себя подобие улыбки. – С каждым днем все лучше.

– Вот, смотрите, что я вам принес. Я думаю, вы будете счастливы, – он убрал салфетку и протянул профессору дымящуюся кружку.

– Чай! – лицо Альфреда засветилось. – Это, должно быть, сон. Откуда?

– Ну, как вы думаете, откуда? Конечно, Ланге всю дорогу так и косился в надежде, что я уроню кружку. Но не посмел ничего сделать. Боюсь, он остыл, пока я его нес.

– Не имеет значения, – Альфред сделал глоток и вдохнул благоуханный аромат. – О, это же гвоздика! Я в раю.

– Я говорил, что она позаботится, – с гордостью объявил Лео. – И обо мне, и о вас. – Во взгляде юноши Альфред заметил тень печали и даже покорности. Но не смог понять, откуда они взялись.

– Да, в этом ты оказался прав, мой мальчик.

Она действительно помогла ему.

Он не умер. И это было чудом!

На самом деле это оказался тиф, правда, в легкой форме. Целую неделю Альфред пролежал в лазарете, борясь с болезнью. Двое суток он провалялся в потном оцепенении, пока не спал жар. В бреду ему слышалось, как его зовет Марта, перед его взором проплывали его работы и формулы.

И еще был этот сон, столь странный, что он не мог ничего понять, пока сознание его не прояснилось.

Молодая женщина. Красивая, блондинка около его постели. Она ухаживала за ним. Следила за врачами, требуя, чтобы они его вылечили. «Любой ценой», – настаивала она.

Любой ценой.

Почему?

Потом он узнал, что ему кололи вакцину, предназначенную исключительно для немцев. Ему давали антибиотики, ставили капельницы.

– Вот видите, она стала вашим ангелом-хранителем, – улыбнулся Лео.

– Да, это так, – согласился Альфред. – Я тебе за это очень благодарен. Если можно благодарить за то, что я снова здесь.

Он уже неделю как вернулся в барак. Ему позволили набираться сил, не послав в газовую камеру или на тяжелые работы, как остальных. Ну конечно, он все еще был слаб. Однажды приходила медсестра его проведать. Беспрецедентно. Когда он вернулся в барак, больше всех удивились его товарищи. «Мы чуть не заняли вашу койку». Теперь его называли Лазарем. Выжить после краткого пребывания на том свете – этого еще никому не удавалось.

Лео проведывал его ежедневно.

И всякий раз они находили возможность немного поработать. Альфред видел, как много им еще предстояло пройти и как мало оставалось времени. Каждый день он доставал мелок и чертил формулы на стальной доске.

Альфред поставил чай.

– Это было замечательно. А теперь займемся делом.

– Альфред, в этом нет никакого смысла. Мы все это уже проходили.

– Нет. Мы еще не обсудили схему рассеивания. Тебе известно, что при диффузии все атомы предположительно движутся со скоростью (v), и фундаментальная проблема заключается в том…

– Фундаментальная проблема заключается в том, чтобы вычислить количество атомов, которые проходят через отверстие, или миллион отверстий, за истекшее время, – подхватил Лео мысль профессора, – выраженное дельтой (t). Я правильно излагаю?

– Правильно, – признал Альфред.

– Затем, учитывая, что количество имеющихся атомов равно произведению объема диффузионного цилиндра, умноженного на плотность атомов р строчное (п) плюс прописное N в числителе, прописное V в знаменателе, где N количество атомов в цилиндре, а V — это… ну конечно, объем цилиндра.

– Хорошо, продолжай…

– С удовольствием. Количество атомов равно плотности атомов, помноженной на площадь поверхности цилиндра… затем умноженной на скорость, с которой атомы проходят… – Лео перевел дыхание. Он взял мелок и начертил уравнение на доске. – Ну как? – его глаза лучились от гордости.

– Впечатляет, сынок. Признаю, это было блестяще. Но говорил ли я, – Альфред начал писать на доске, – что не все атомы будут следовать оптимальной траектории, чтобы пройти через цилиндр? Это создает дисперсию. Чтобы это учесть…

– Чтобы это учесть, мы должны умножить указанную выше формулу на вероятность, с которой атом разовьет нужную скорость. Да, мы с вами это проходили, профессор. Я обещаю, – Лео постучал пальцем по лбу, – это все уже здесь.

– Ах да, – кивнул Альфред, признавая, что память подвела его. – Я вспомнил. Но говорил ли я…

– Говорили ли вы, что, следуя этой логике, мы можем взять наши два газа, уран-235 и уран-238, несмотря на разницу в их атомном весе, и определить уровень обогащения, который рассчитывается как… погодите… %(235) = 100 (х/х + 1), где х — это количество атомов урана-235 по отношению к количеству атомов 238? Да, это вы тоже мне объясняли, – Лео положил руку на плечо Альфреду. – Я клянусь, что все усвоил и все помню.

– В таком случае браво! – ответил Альфред с довольной улыбкой. – Значит, мы закончили.

Лео кивнул:

– Да, закончили. Правда, я до сих пор не понимаю, ради чего все это.

– Ты теперь первый в мире эксперт по газовой диффузии. Прими мои поздравления.

– Второй на самом деле.

– Ну, боюсь, скоро ты останешься единственным обладателем этого титула. Я говорил тебе, что есть люди, которые, узнав об этом…

– Да, профессор, вы говорили. Есть люди, которым нужно это узнать. Я все для них сохраню. – Но улыбка Лео погасла, и Альфред вновь увидел на его лице то выражение, которое он заметил прежде, но не смог распознать.

– Что-то тебя тревожит, мой мальчик?

– Ничего. Для меня главное, чтобы у вас все было хорошо. Допивайте…

– Добро, – Альфред отпил из кружки и мечтательно прикрыл глаза. – Не думал я, что придется еще испытать это удовольствие. Спасибо тебе, сынок. Да, не забудь про теорию смещений.

– Как же я могу ее забыть? Она отпечаталась в моей голове, как пешка на исходной позиции.

– Ну в таком случае, я свою миссию выполнил. Наверное, ты теперь захочешь избавиться от меня. Мне больше нечему тебя учить.

– Вы хотите сказать, что в вашем мощном мозгу не осталось ничего, чем вы могли бы со мной поделиться, профессор?

– Ты прав, кое-что еще есть, – ответил Альфред. – Термодиффузия… Это более сложный и не такой продуктивный процесс, – он лукаво глянул на Лео, качая головой. – И тем не менее…

Лео отложил доску и мелок.

– Ну, тогда возьмемся за дело?

– Да, но с тобой что-то происходит. Я вижу. Не притворяйся, мой мальчик. Мы ведь с тобой друзья.

После некоторого замешательства Лео признался:

– Она подарила мне еще кое-что. Помимо чая, – он запустил руку в карман и извлек оттуда нечто, зажав его в кулаке.

Когда он раскрыл ладонь, Альфред увидел шахматную фигуру – довольно изысканную ладью, очень детально выточенную из алебастра.

Лео отдал ладью профессору.

– Думаю, это означает, что наши игры закончились.

– Да, – согласился Альфред и положил ладонь на колено Лео. – Похоже на то.

– А это значит, что… – Лео улыбнулся, на этот раз покорно и печально.

– Это значит, тебе ужасно повезло, что ты научился от меня всему этому, – подмигнув, взбодрил его Альфред. – По крайней мере, ты выйдешь отсюда не с пустой головой.

– Не думаю я, что Любинский, или Марков, или с кем я еще соперничал за шахматной доской, согласятся с тем, что моя голова такая уж пустая.

– А что Любинский или Марков сделали для того, чтобы расширить знания человечества?

– Я еще вот что взял, – признался Лео, доставая помятый снимок. На нем была фрау Акерманн в лодке. Приподнятый козырек морской фуражки подчеркивал ее жизнерадостную улыбку и счастливые глаза. – Я увидел его среди фотографий и, когда она вышла, сунул в карман. Она выглядит такой счастливой.

Альфред понял, что это та самая женщина, которая ухаживала за ним в лазарете.

– Да, согласен.

– Она просто так от меня не откажется, – Лео посмотрел на профессора. – И от вас. Вот увидите.

– Давай не будем опережать события, Лео. Возможно, к этому приложил руку ее муж. Ты ведь знал, что он не был большим поклонником ваших игр. Пока остается надежда, жизнь продолжается. А если жизнь продолжается, всегда есть чему поучиться, не так ли? – Альфред улыбнулся.

– Ну тогда надежда остается, – ответил Лео и, взяв кружку, протянул ее Альфреду.

– За новые знания, – Альфред поднял кружку и допил чай. – В них наша последняя надежда. Ты согласен?

– Давайте пока остановимся на надежде, – притормозил его Лео.

Глава 38

Среда

Легковой «Даймлер» со свастикой и орлом на борту несся по польским дорогам. Его фары пронзали утренний туман.

На заднем сиденье сидел полковник Мартин Франке.

Совсем еще молодой водитель хоть и носил нашивки Абвера на воротничке, всего месяц как выпустился из учебки, или как она там теперь называлась, и с трудом справлялся с машиной. От Варшавы до Освенцима было чуть больше трехсот километров – часа четыре при хорошей погоде по изрезанному колеями шоссе S8, но по этой каше, конечно, дольше.

– Пожалуйста, быстрее, ефрейтор, – нетерпеливо произнес Франке. – Обгоните этот грузовик. – Ехавший впереди автомобиль явно тормозил их.

– Слушаюсь, полковник, – ответил ефрейтор, выжимая педаль газа.

Франке убедил своего начальника, генерала Гребнера, командировать его в лагерь. Был сделан звонок в Берлин, где, как ему сказали, командующий лагерем штандартенфюрер СС Хосс участвовал в совещании с рейсфюрером Гиммлером. За главного в Аушвице оставался штурмбанфюрер Акерманн. Франке счел, что ему лучше заняться этим делом безотлагательно, о соперничестве между руководителями Абвера и СС за благосклонность фюрера было известно всем. Если Франке поставит одного из них в неловкое положение, он почти наверняка будет сослан на восточный фронт.

Но чем больше Франке анализировал ситуацию, тем больше он убеждался, что инстинкты его не подвели. Целью запланированной операции являлся концлагерь. Сообщение «Охотник за трюфелями уже в пути». Донесение о виденном в этом районе самолете и парашютисте. Березовые леса. Район был малонаселенный, никаких военных действий или стратегических объектов.

Кровь в жилах полковника побежала быстрее. Он словно очнулся после долгого сна. Последний год его недооценивали и отодвинули в сторону. Что-то там определенно затевалось. Но откуда? Из Англии, наверное. И что именно? Нападение? Побег? Диверсия?

Ему оставалось лишь узнать, кто и что.

Франке почти физически ощущал, что в случае успеха его позор канет наконец в Лету. За его действиями будет следить сам Гиммлер. А жена примет его обратно, и он получит назад свой статус и уютный schloss в Роттах-Эгерне.

Все зависело от того, сможет ли он поймать этого человека.

Еще три часа.

– Хорошо бы доехать до места сегодня, – прикрикнул он на водителя, притормозившего перед стадом коз, пересекавшим дорогу. Все польские дороги представляют собой коровьи тропы. Водитель принялся громко сигналить.

Франке изнывал. Кто-то точно там был. Он должен его обнаружить, этого человека. Откуда бы он ни появился.

Чертов охотник за трюфелями.

Это было состязание интеллектов, говорил себе Франке. Партия в шахматы.

Ты думаешь, ты один. Ты веришь, что ты спрятался. Но ты ошибаешься.

Ты у меня под колпаком. Мой нос учует тебя, когда мы встретимся.

Так что остались только ты и я.

Глава 39

Блюм открыл глаза еще затемно. Их капо Зинченко уже шел по баракам, громко стуча дубинкой по стенам и нарам.

– Rauss! Rauss! Поднимайтесь и блистайте, пташки мои! Вас ждут чудеса и приключения! Шевелите задницами!

Люди на нарах начинали шевелиться.

– Уже рассвело?

– Можно еще пару минут, ну пожалуйста, Зинченко!

– Вставайте! Вставайте, скоты! – безжалостно орал капо. – Я стараюсь с вами по-хорошему, позволяю вам поспать лишние пять минут, и вот как вы мне отвечаете!

За ночь Блюм просыпался раз десять. Ему удалось поспать не больше часа: пришлось лежать в неудобной позе, урвав себе клочок тонкого засаленного одеяльца, которое они делили на троих и которое не согрело бы и вшей, кишевших в кроватях. Вокруг стоял храп. Его не отпускала тревога за то, что предстояло сделать.

– Рабочие команды начинают через тридцать минут, проверка через пять, – инструктировал капо. Он был мускулистый, с обильной растительностью на лице и в фуражке, это отличало его от обычных заключенных. На груди у него был нашит красный треугольник, это означало, что он был просто уголовником. – Пять минут! Все на выход!

Постепенно барак приходил в движение. Умывание предусмотрено не было. Несколько человек выстроились в очередь к параше.

Блюм слез с нар и отыскал мужчину в твидовой кепке, с которым общался накануне. Тот сворачивал одеяло.

– Мне нужна работа, – сказал Блюм. – Вы можете мне помочь? Что-нибудь в лагере, если возможно. Хотя бы на первые день-два. Я хочу найти дядю.

– Поговори с ним, – Кепка указал на коротышку с набухшими веками. – Он служил адвокатом в Праге, здесь его назначили барачным писарем.

В каждом бараке был писарь, определявший людей на работу, об этом рассказывали Врба и Вецлер.

– Спасибо.

Пробившись через толпу торопившихся заключенных, Блюм подошел к писарю.

– Я новенький. – Он намеревался попросить, чтобы ему дали сутки на поиски дяди.

– Как звать?

– Мирек.

– Номер…?

Блюм показал свою руку. Тот переписал номер в черную записную книжку.

– Есть место у Ростина, как раз для тебя, – угрюмо ухмыльнулся писарь. – Мои поздравления. Эй, тебя только что повысили! – крикнул он кому-то в толпу.

– Алилуйя! – ответили ему.

– Санитарная команда, – пояснил писарь.

– Что надо делать?

– Ростин тебе покажет.

Как объяснили Блюму, его работа состояла в том, чтобы таскать ведра с испражнениями в выгребную яму, находившуюся за воротами лагеря. Ведра не только из их барака, но из бараков 12 и 24. Таким образом Блюм мог заходить в другие здания, когда там были люди.

– Только будь осторожен, – предостерег его писарь. – Если прольешь дерьмо на территории лагеря, скорее всего, схлопочешь пулю в башку. Ростин очень расстроится: ему придется все это убирать.

– В таком случае я буду особо осторожен, – пообещал Блюм.

– И глаза не поднимай. Время от времени кто-нибудь из охраны будет толкать тебя ради развлечения. Если прольешь ведро – молись. Похоже, они считают, что мы даем эту работу тем, кто не стоит того, чтобы его кормить.

– Спасибо. А как же Ростин во всем этом выживает?

– Ростин? – пожал плечами писарь. – Думаю, он почти не ест.

Перед бараками под свистки охраны люди строились в шеренги на проверку. Утро было стылым и сырым, совсем не майским. Все кругом ежились и кутались в тонкие холщовые куртки. Блюм нервничал. Во время переклички его легко могли разоблачить. Держа в руках планшет с истрепанными списками, вперед выступил лейтенант Фишер, блокфюрер СС.

– Порядок вам известен, – рявкнул он. – Построиться по алфавиту. Когда называют ваше имя, делайте шаг вперед.

Все построились в четыре длинных ряда. Фишер приступил:

– Абрамович…

– Здесь, – выкрикнули из заднего ряда.

Охранник лизнул карандаш и сделал пометку в списке.

– Адамчук?

– Да. Здесь.

– Алинески?

Блюм затаился в последнем ряду. Вызывали по фамилиям. Он мог затеряться в толпе, и ему не придется откликаться на свое имя. Вот если бы они пошли по рядам и проверяли всех персонально, и каждому надо было бы называть свое имя, а его имя, Мирек, у них не числилось, вот тут-то пришлось бы выкручиваться.

– Бах?

– Здесь!

– Балчич…

На весь барак ушло почти двадцать минут. Все пространство было заполнено заключенными, стоявшими напротив своих корпусов. Колонны из соседних бараков переходили одна в другую, превращаясь в огромную толпу. Блокфюреры надрывались, выкрикивая имена. Человек, оказавшийся рядом в Блюмом, наклонился к нему и спросил:

– Ты здесь новенький?

– Да, – кивнул Блюм.

– Кто-нибудь рассказал тебе про местные порядки?

– Порядки? Нет еще, – затряс головой Блюм.

– Тогда слушай. Это поможет тебе выжить. Фишер, – человек указал на блокфюрера, который вел проверку, – действует только по инструкции. Не придирается, но и не поможет, если что. Вон тот, – сосед посмотрел на ефрейтора с рыжими волосами и приплюснутым носом, – Фюрст. У него дома больная сестра. Он делает свою работу, но с ним можно договориться, если ты меня понимаешь.

– Имеешь в виду взятки?

Сосед пожал плечами.

– Если тебе есть что предложить. Но ни при каких условиях не попадайся вон тому гаду, – и он махнул в сторону охранника с лицом как у ищейки, толстыми губами и обвислыми веками. – Это Дормуттер. Он бешеный. Здесь он прямо как в раю. Может убивать, кого захочет. Держись от него подальше. Даже не могу пересказать тебе, что он делал с людьми.

– Я понял. Спасибо, – сказал Блюм.

Сосед рассказал ему про других охранников и капо. Настоящих чудовищ, которые могли убить человека просто ради развлечения. И про тех, кто лишь выполнял свою работу. Про тех, кого Блюм должен был избегать, и тех, на кого мог рассчитывать.

– Каждому из нас когда-то объяснили, какие тут порядки, – заключил сосед. – Но теперь ты сам по себе.

После проверки заключенные некоторое время могли, смешавшись в толпу, пообщаться друг другом: переброситься парой слов с соседями, обсудить, что нового, кто умер, а также выменять сигареты и съестное.

Блюм извлек снимок.

– Я ищу дядю, – обратился он к заключенному из соседнего блока. – Его зовут Мендль. Вы его не знаете? Он из Львова.

– Извини, – ответил тот, – но его здесь нет.

Блюм пересек двор и задал этот вопрос другому:

– Я ищу этого человека. Это мой дядя. Его зовут Мендль.

– Я его не знаю. Прости. – В ответ опять отрицательно покачали головой.

Он переходил от группы к группе, вглядываясь в лица окружающих и не спуская глаз с охранников, готовых придраться к любому, кто на них посмотрит.

– Вы не знаете этого человека? Не видели его? Мендль.

– Нет, – раздавалось в ответ снова и снова. – Извини.

– Вот его фотография. Посмотрите, пожалуйста.

– Что-то знакомое, – сказал один, – но ничем не могу тебе помочь. У тебя нет сигарет? А то я подыхаю.

– Он, скорее всего, умер, – пожал плечами другой. – Чего ты так переживаешь-то? У всех здесь есть родные.

– Извините.

Глядя на тысячи людей, скорее мертвых, чем живых, просто пытающихся дожить до конца дня, Блюм начинал опасаться, что безнадежно опоздал. Врба и Вецлер подтвердили, что профессор находился в лагере, но это было в январе. Прошло четыре месяца. Он мог не выдержать холода. Заболеть тифом. Получить дубинкой по голове. Попасть в газовую камеру. Блюм осознавал всю тщетность своих поисков. Не подведите нас, – попросил его президент Рузвельт. Но даже Рузвельту было не под силу контролировать хрупкую грань между жизнью и смертью в этом аду.

У Блюма возникло ощущение, что он проделал весь этот немыслимый путь ради покойника.

Настало время завтрака. Блюм вернулся к своему бараку и встал в очередь, держа наготове жестяную миску. Со вчерашнего дня, когда он съел отвратительный суп, у него не было во рту и маковой росинки. Но эта еда была намного хуже. Он даже не мог понять, из чего ее сварганили: из капусты, картошки? Половник безвкусного пойла с очистками и прогорклым жиром да кусок черствого хлеба. Он посмотрел на товарищей, сгрудившихся у барака и жадно поглощавших пайку.

А что, если я не смогу его найти? – спрашивал себя Блюм. Что тогда?

Что, если он никогда не сможет отсюда выбраться? Ему придется остаться. Сколько он тут протянет?

Сморщившись, он отхлебнул баланды из миски. Потом еще раз втянул в себя пойло, как это делали все вокруг. Ему предстояло еще отработать дневную смену.

Раздались свистки.

– Стройся! Стройся! Жратва окончена.

Все разошлись по рабочим бригадам.

Он услышал, как где-то заиграл оркестр.

Глава 40

– Guten morgen, герр лагеркоммандант! – служащие лагерной администрации вскакивали при его появлении.

– Доброе утро. Продолжайте, – он махал им, направляясь к своему рабочему месту.

На столе его уже ждал кофе. Он сел и начал просматривать утренние сводки. За вчерашний день «обработали» более двадцати одной тысячи. Очень хорошо. На целых 12 процентов сверх нормы. Большинство прибыло в тот же день – и сразу же оприходовано. Ожидаемые сегодня показатели тоже его порадовали. Два состава: один из чешского Терезиенштадта, другой из Венгрии. День и ночь предстояли хлопотные.

У него были четкие суточные квоты, но в отсутствии коменданта Хосса он хотел их превысить. Чтобы показать всем, что может управлять лагерем эффективно и с должной дисциплиной. Как знать, прикидывал лагеркоммандант, может, его начальник как раз сейчас получает повышение? Поездка его в Берлин затянулась неспроста. Может, из-за этого он и задерживается. Важно, чтобы все видели, что, пока его нет, лагерь в надежных руках. Работа продолжается, нормы соблюдаются. То, что здесь происходило, находилось под непосредственным надзором рейхсфюрера Гиммлера и его ближайшего окружения. Если начнутся повышения, он желал, чтобы его имя фигурировало в начале списка.

Сегодня утром ему предстояло решить еще одну проблему, размышлял Акерманн.

Грета.

Его начинало беспокоить, что его супруга так привязалась к шахматисту-еврею, который приходил к ним в дом. Он бы еще мог понять, если бы это произошло раз или два. В этом случае она не выказала бы к нему особого внимания. Но она засыпала парня подарками и просила Акерманна составить ему протекцию. Утром по дороге на службу он решил, что разберется с этим раз и навсегда. Очевидно, это уже стало предметом шуточек персонала. А это подрывало моральный дух. Даже Хосс перед отъездом упомянул об этом, хотя и не напрямую, а так, полушутя за рюмкой шнапса: «Грета, должно быть, теперь играет как гроссмейстер…» И засмеялся. Однако Акерманн понял, что он хотел сказать. Он решит вопрос до возвращения начальника. В конце концов программа «окончательного решения» оставалась в силе, и рейх следовало очищать в организованном порядке, не поддаваясь идиотскому и ложному фаворитизму. Грета должна это понимать. Он мог бы сделать это быстро. Избавиться от всего барака. Никто бы не осудил его за это. Но с женщинами бывает трудно. Вот почему проблема оказалась довольно щекотливой. Он видел, как она здесь несчастна. Уже больше месяца жена не допускала его к себе.

Да, проворчал он себе под нос, это все-таки подрывает моральный дух.

Вошел его адъютант, лейтенант Фромм:

– Извините за беспокойство, господин майор, но у меня для вас сообщение. Из Варшавы.

– Из Варшавы?.. – удивился Акерманн.

– Да, от генерала Гребнера. Из Абвера.

– Из Абвера?.. – глаза Акерманна округлились еще больше. Разведка. Лагерь получал приказы напрямую из Берлина, лично от рейсфюрера Гиммлера. – Какого хрена здесь надо Абверу?

– Сегодня прибывает полковник Франке, – адъютант передал Акерманну телеграмму. – Похоже, у него есть вопросы касательно безопасности.

– Безопасности? Здесь? – лагеркоммандант коротко хмыкнул. – Он, наверное, шутит. Проще прорваться между ног у монашки.

– Тем не менее генерал просит, чтобы в отсутствие комманданта Хосса мы оказали ему всяческое содействие.

– Ну да, содействие, – набычился Акерманн. – Пусть приезжает. – Вот только этого сейчас не хватало – чтобы абверовцы совали свои высокомерные носы в их дела. Когда им нужно выполнять нормы. – Но я с ним возиться не собираюсь. Пусть Кимнер с ним ходит. – Кимнер был счетоводом, он отвечал за различные службы: кухню, лазарет, снабжение. – Мне есть чем заняться сегодня.

Прибывали два состава. Еще двадцать тысяч на обработку. К тому же еще эту проблему с женой решить.

Акерманн знал, что тут нужен особый подход. Его уже раздражало чувство неудовлетворенности. Он должен показать ей, что если это плохо для него и для морального духа, то плохо и для нее тоже.

Да, подумал Акерманн, все это зашло слишком далеко.

Он вернул телеграмму Фромму.

– Доложите мне, когда он приедет.