Текст книги "Пройти по Краю Мира"

Автор книги: Эми Тан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Ты заболела? Какая-то горячая.

– Я не больна, – сказала я. – Мне жарко.

Она принялась распутывать мои сбившиеся волосы. Я глянула на ее огрубевшие скрученные шрамы, на искаженный рот и отодвинулась.

– Я могу сама вымыться, – буркнула я.

Она стала издавать свистящие звуки:

– Отсутствовала всего неделю, а вернулась уже такой взрослой.

Я огрызнулась в ответ:

– Конечно. Ведь я скоро стану замужней женщиной.

– Я слышала. И не наложницей, а женой. Это хорошо. Я неплохо тебя воспитала, и все это видят.

Я знала, что мать не сказала ей, в какую именно семью меня отдают. Но рано или поздно она должна была об этом узнать.

– Это семья Чан, – сказала я, глядя, как эти слова разрубают ее на части. – Да, правильно, гробовщика Чана.

Она издавала такие звуки, будто тонула. Ее голова качалась, как колокол. А потом в воздух взвились ее руки.

– Ты не можешь… Я запрещаю тебе!

– Это не тебе решать! – крикнула я ей в ответ.

Она шлепнула меня, потом прижала к стене. А потом стала бить по плечам, по шее, снова и снова. Сначала я взвизгнула и попыталась заслониться, но затем разозлилась. Я оттолкнула ее и выпрямилась. Я согнала с лица все эмоции, и это ее удивило. Тяжело дыша, мы буравили друг друга взглядами. В конце концов она упала на колени и стала бить себя в грудь, раз за разом повторяя жест «бесполезно».

– Я должна помочь матери и Гао Лин, – сказала я, развернулась и ушла.

Призрак

Как и ожидалось, Чан спросили нашу семью, не хочу ли я присоединиться к ним в качестве жены их сына. Если я отправлюсь к ним сразу же, без промедления, моя семья получит денежное вознаграждение и я буду незамедлительно представлена как их невестка во время поселковых празднеств, включая те, что планируются на Фестивале Луны, на котором будут чествовать мистера Чана за его вклад в научные достижения.

– Ей надо ехать к ним сейчас, – советовали матери Старшая и Младшая тетушки. – А вдруг они потом передумают? Что, если они узнают о ней что-нибудь такое, что заставит их расторгнуть брачный договор?

Я думала, что они говорили о моих скудных навыках в шитье или о каких-то проделках, о которых я забыла, но кто-то помнил. Но, как оказалось, они говорили о моем рождении. Они знали, чьей дочерью на самом деле я была. А Чан и я нет. Мать решила, что я присоединюсь к семье Чан через пару недель, незадолго до церемонии чествования на Фестивале Луны. Она заверила меня, что так у нее и тетушек будет достаточно времени, чтобы сшить одеяла и одежду, необходимые мне в новой жизни. Поделившись этими хорошими новостями, она заплакала от радости.

– Я хорошо устроила твою жизнь, – с гордостью заявила она. – Никто не сможет пожаловаться.

Тут Гао Лин заплакала. И я пролила несколько слезинок, но не все они были слезами радости. Скоро я оставлю свою семью, свой дом, где мне все знакомо. Я превращусь из девочки в жену, из дочери в невестку. Как бы я ни была уверена в том, что стану счастливой, мне все равно было жаль прощаться с прежней жизнью, прежней собой.

Мы с Драгоценной Тетушкой по-прежнему делили комнату и постель. Но она больше не набирала мне ванну и не носила сладкой воды из колодца. Не помогала мне причесываться, не беспокоилась о моем здоровье и чистоте ногтей, ни о чем не предупреждала и ничего не советовала. Она больше не разговаривала со мной жестами.

Мы спали на противоположных краях кана, подальше друг от друга. И если я просыпалась, прижавшись к ее знакомому телу, то тихо отодвигалась от нее до того, как просыпалась она. Каждое утро у нее были красные глаза, и я понимала, что она плакала. Иногда и мои глаза бывали красными.

Когда Драгоценная Тетушка не работала в студии с тушью, она писала, покрывая иероглифами лист за листом. Она сидела за своим столом, растирала палочку туши в чернильнице и о чем-то думала. Я не знала, что у нее на уме. Потом она окунала кисть в чернильницу и писала снова и снова, и слова появлялись из-под ее руки без клякс и исправлений.

За несколько дней до моего отъезда в новую семью я проснулась, обнаружив, что она сидит и смотрит на меня. Подняв руки, она сказала:

– Сейчас я покажу тебе правду. Истину.

Она подошла к маленькому деревянному шкафу и достала оттуда нечто завернутое в голубую тряпицу.

Сверток она положила мне на колени. В нем оказалась толстая пачка листов, собранных и прошитых нитью Она странно посмотрела на меня и вышла из комнаты.

Я взглянула на первую страницу. «Я родилась дочерью Знаменитого Костоправа из местечка Рот Горы», – так начинался ее рассказ. На следующих нескольких страницах говорилось о ее семейных традициях, о смерти матери, о горе отца и обо всем остальном, о чем она уже мне рассказывала. А потом я наткнулась на строку: «Теперь я расскажу тебе, что за человек этот Чан на самом деле». В то же мгновение я отбросила эти страницы в сторону. Я больше не хотела, чтобы Драгоценная Тетушка травила мой разум. Так что тогда я не дочитала до конца, где она признавалась, что была моей матерью.

За ужином тетушка снова стала себя вести так, словно я была беспомощной. Она брала кусочки еды палочками и подкладывала их мне в тарелку.

– Ешь больше, – велела она. – Почему ты не ешь? Ты заболела? Ты кажешься горячей. У тебя лоб горячий. Почему ты такая бледная?

После ужина мы, как обычно, переместились в сад. Мать и тетушки вышивали мой наряд невесты. Драгоценная Тетушка штопала мои старые брюки. Потом она отложила иглу и подергала меня за рукав:

– Ты уже прочитала, что я тебе написала?

Я кивнула, не желая спорить с ней при всех. Мои кузины, Гао Лин и я играли в игру с нитью, натянутой между нашими пальцами. Я делала очень много ошибок, отчего Гао Лин чуть не подвывала от восторга.

Как же, семейство Чан получает неуклюжую невестку! Слыша это, Драгоценная Тетушка метала в мою сторону строгие взгляды.

Вечер подошел к концу. Солнце село, пришла темнота с ее звуками: трелями, скрежетом и шелестом невидимых существ. Слишком быстро настало время расходиться по кроватям. Я подождала, чтобы Драгоценная Тетушка ушла первой, и лишь потом, задержавшись как можно дольше, в надежде, что она уснет, вошла в темную комнату.

Тетушка сразу же села и заговорила со мной жестами.

– Я не вижу, что ты говоришь, – сказала я.

Она пошла к керосиновой лампе, чтобы ее зажечь. Я запротестовала:

– Не надо. Я хочу спать. Не хочу сейчас разговаривать.

Но она все равно ее зажгла. Тогда я пошла к кану и легла. Она последовала за мной, поставила рядом лампу, склонилась и стала смотреть на меня.

– Теперь, когда ты прочла мою историю, что ты чувствуешь ко мне? Будь честной.

Я забурчала, и одного этого звука было достаточно, чтобы она захлопала в ладоши и начала благодарить небеса за то, что они спасли меня от семьи Чан. Но пока она не переусердствовала с благодарностями, я добавила:

– Я все равно туда еду.

Долгое время она не шевелилась. Потом начала плакать и бить себя в грудь. Потом быстро замелькали руки:

– Неужели ты совсем ничего ко мне не чувствуешь?

Я до сих пор помню каждое слово из того, что я сказала ей в ответ:

– Если даже все в этой семье Чан сплошь воры и убийцы, я все равно поеду к ним, чтобы убраться от тебя подальше.

Она повернулась к стене и хлопнула по ней ладонями. Потом задула огонь в лампе и вышла из комнаты.

Утром ее не было, но я не беспокоилась. В прошлом она уже несколько раз злилась на меня и уходила, но всегда возвращалась обратно. На завтраке ее тоже не было, поэтому я поняла, что сейчас она разозлилась на меня сильнее, чем раньше. Ну и пусть злится, думала я. Ей нет дела до моего будущего счастья. Только мать заботится обо мне. Вот этим и отличаются няньки и матери.

Так я думала, когда тетушки, Гао Лин и я шли за матерью в студию заниматься тушью. Войдя в тускло освещенную комнату, мы увидели жуткий беспорядок. Стены были в пятнах. Скамьи тоже. На полу длинные подтеки. Сюда вломилось какое-то дикое животное? И что это за утробный запах? А потом завыла мать:

– Она мертва! Она мертва!

Кто мертв? В следующий момент я увидела Драгоценную Тетушку. Верхняя часть ее лица была белой как мел, а черные глаза смотрели прямо на меня. Она сидела, скорчившись у стены.

– Кто мертв? – спросила я у тетушки. – Что случилось? – Я пошла к ней.

Ее волосы были распущены и спутаны. И тут я увидела, что у нее на шее сидят мухи. Она не сводила с меня глаз, но ее руки были неподвижны. В одной из них лежал нож для гравировки. Но я не успела приблизиться к ней: меня оттолкнула одна из женщин, снимавших у нас жилье, чтобы я не закрывала ей вид.

Больше о том дне я ничего не помнила. Не знаю, как я оказалась в своей комнате и как легла на кан. Когда я проснулась, было темно, и мне вдруг показалось, что все еще продолжается утро прошлого дня. Я села и встряхнулась, прогоняя страшный сон.

Драгоценной Тетушки рядом не оказалось, и я вспомнила, что она рассердилась на меня и куда-то ушла. Тогда я встала и пошла на улицу. На небе часто мерцали звезды, в окнах дома было темно, и даже старый петух не захлопал крыльями, услышав мои шаги. Я поняла, что это было не утро, а ночь, и подумала, что, может быть, я хожу во сне. Мне представилось, что тетушка сейчас спит на скамье в студии, и я отправилась туда. А потом я вспомнила весь страшный сон до конца: черные мухи, копошащиеся на ее шее, шевелящиеся на плечах, словно живые волосы. Я очень боялась того, что могла увидеть сейчас в студии, но мои руки уже зажигали лампу.

Стены студии оказались чистыми, пол тоже. Драгоценной Тетушки там не было. Я почувствовала огромное облегчение и вернулась в кровать.

Когда я проснулась утром, на краю кана сидела Гао Лин с заплаканным лицом.

– Что бы ни случилось, – сказала она, – я обещаю обращаться с тобой, как с сестрой.

А потом она рассказала мне о том, что случилось, и ее рассказ стал продолжением моего ночного кошмара.

Накануне в наш дом пришла миссис Чан с зажатым в руке письмом от Драгоценной Тетушки, которое пришло им в середине ночи.

– Что это значит? – спросила она.

В письме говорилось, что если я выйду замуж за кого-либо из их семейства, Драгоценная Тетушка придет в их дом и будет вечно преследовать каждого из них, пока они будут живы.

– Где женщина, которая это написала? – потребовала миссис Чан ответа, хлопая рукой по письму. И, когда мать сказала ей, что написавшая его нянька только что покончила с собой, женщина в ужасе покинула наш дом, чтобы никогда не возвращаться.

После этого мать бросилась к телу. Тетушка все еще сидела, прислонившись к стене в студии.

– Так вот как ты мне отплатила? – закричала ей мать. – Я обращалась с тобой как с сестрой. Я обращалась с твоей дочерью как с собственной! – И она принялась пинать ее безмолвное тело, снова и снова, потому что оно не могло ни благодарить, ни просить прощения и пощады. – Если ты станешь преследовать нас, я продам Лу Лин в шлюхи.

После этого она велела слугам бросить тело в тележку и скинуть с утеса.

– Она сейчас там, – сказала Гао Лин. – Твоя Драгоценная Тетушка лежит на дне Края Мира.

Когда Гао Лин ушла, я все еще не понимала того, что она только что рассказала, но истина уже начала открываться мне. Я нашла листы, оставленные мне тетушкой, и прочитала их все. На самой последней я увидела ее слова: «Твоя мать. Твоя мать. Я твоя мать».

В тот день я спустилась в Край Мира, чтобы найти ее. Пока я катилась вниз, ветки и шипы рвали мою кожу, но я горела желанием отыскать ее. Я слышала пение цикад, хлопанье крыльев стервятников. Увидев накренившийся, как под весом чего-то упавшего сверху куст, я отправилась к нему. Там виднелся мох, или это были ее волосы? На ветвях было птичье гнездо, или это ее тело застряло там? Под ногами белели ветки, или это падальщики уже растащили ее кости?

Следуя за изгибами утеса, я повернула и пошла в другую сторону. Вот лоскуты одежды, не ее ли? Вот вороны, несущие что-то в клювах, не ее ли плоть? Я вышла на пустырь, усеянный камнями, не ее ли это кости, разбитые на сотни частей? Куда бы я ни смотрела – везде видела ее, растерзанную и разбитую. Это сделала я. А потом я вспомнила о проклятии ее семьи, моей семьи, о драконьих костях, которые так и не были возвращены на место и не были похоронены. Чан, этот ужасный человек, хотел, чтобы я вышла замуж за его сына, только ради того, чтобы узнать от меня, где он может найти еще такие кости. Как же я могла быть настолько глупой и не понять этого раньше?

Я искала ее до самого заката. К тому времени у меня опухли глаза от пыли и слез. Я так и не нашла ее. Выбираясь наверх, я уже не была прежней. Теперь я была той, кто оставил часть себя на Краю Мира.

Пять дней я не могла сдвинуться с места. Я не ела, даже плакать не могла. Просто лежала на кане и чувствовала, как воздух уходит у меня из груди. Когда мне казалось, что во мне больше не осталось ни глотка воздуха, грудь сдавливало еще сильнее. Иногда мой разум просто отказывался поверить в то, что случилось, не мог этого принять. Я лежала и вслушивалась, в надежде различить тетушкины шаги, увидеть ее лицо. Но видела я его только во сне и только сердитым. Она говорила, что проклятие теперь пало на меня и что я больше никогда не обрету покоя. Я была обречена на страдания. На шестой день я начала плакать и не останавливалась, проплакав с утра до поздней ночи. Потом, наутро, у меня больше не осталось чувств. Я встала и вернулась к прежней жизни.

Больше никто не упоминал о моем присоединении к семье Чан. Брачный контракт был расторгнут, и мать больше не делала вида, что я – ее дочь. Я теперь не понимала, каково мое положение в этой семье, а мать, когда сердилась, грозилась продать меня в рабство туберкулезнику или пастуху. Никто не говорил о Драгоценной Тетушке, ни о живой, ни о мертвой. И хоть тетушки все это время знали, что я была ее незаконнорожденной дочерью, они ни разу не проявили ко мне сочувствия как к оплакивающему мать ребенку. Когда я не могла остановить свои слезы, они просто отворачивались и занимались своими делами.

Только Гао Лин робко заговаривала со мной:

– Ты еще не проголодалась? Если ты не хочешь этот пельмень, я могу его доесть.

И еще я хорошо помню, как она часто приходила ко мне, пока я лежала на кане, гладила меня по руке и называла Старшей Сестрой.

Через две недели после того, как Драгоценная Тетушка убила себя, в наши ворота вбежал человек, выглядевший нищим, за которым гнались все демоны преисподней. Этим человеком оказался Младший Дядюшка из Пекина. Его глаза, как и дыры на одежде, были все в саже. Когда он открывал рот, раздавались только сдавленные крики.

– Что случилось?! Что случилось?! – слышала я восклицания матери.

Все остальные высыпали из студии. Некоторые постояльцы нашего дома бежали бегом, за ними ползли плачущие дети и лающие собаки.

– Все пропало! – прокричал Младший Дядюшка.

Его зубы стучали так, словно ему было холодно. – Все сгорело! Нам конец!

– Сгорело?! – воскликнула мать. – Что ты такое говоришь?!

Младший Дядюшка упал на скамью, по его скулам ходили желваки.

– Лавка, выходящая на улицу, и жилые комнаты позади нее – все превратилось в прах.

Гао Лин схватила меня за руку.

Мало-помалу мать и тетушки вытянули из него всю историю. Он рассказал, что прошлой ночью к отцу приходила Драгоценная Тетушка. У нее были распущены волосы, а лицо заливали слезы и кровь, и отец сразу понял, что видит призрака, а не обыкновенный сон.

– Лю Цзинь Сэнь, – обратилась к нему тетушка, – ты ценил древесину камфорного дерева больше моей жизни? Так пусть дерево горит сейчас так, как горю я.

Отец махнул рукой, чтобы прогнать призрака, и сбил масляную лампу, которая не во сне, а наяву стояла возле его койки. Когда Старший Брат услышал грохот, он встал и зажег спичку, чтобы посмотреть, что пролилось на пол. И в этот момент, по словам Младшего Дядюшки, тетушка выбила спичку из его пальцев – и все в один момент оказалось объято ревущим пламенем. Старший Дядюшка крикнул Младшему Дядюшке, чтобы тот помог ему погасить огонь, но из-за коварного обмана тетушки он вместо кувшина с холодным чаем схватил кувшин с крепленым вином и плеснул им в огонь, который разгорелся еще сильнее. Мужчины вытащили сыновей из соседней комнаты и, стоя во дворе, смотрели, как пламя пожирает мебель, стены и плакаты с пожеланиями удачи. Чем дольше горел огонь, тем яростнее становился. Он пробрался в лавку и пожрал свитки известных ученых, написанные их тушью, а также обтянутые шелком коробочки с самой дорогой продукцией. И когда тушь расплавилась и из нее стала выделяться смола, огонь взревел с еще большей силой. В течение одного часа все достояние семьи вознеслось в небеса в виде приношения из пепла и ядовитого дыма.

Мать, Старшая и Младшая Тетушки прижали руки к ушам, словно стараясь защититься от того, что слышали.

– Судьба обратилась против нас! – вскричала мать. – Что может быть хуже этого!

Но Младший Дядюшка рассмеялся, а потом заплакал и наконец рассказал о том, что было еще хуже его первой вести.

Постепенно загорелись дома, прилегавшие к нашей лавке. В тех, что восточнее, продавали ученые книги, а лавка, что стояла западнее, по самые балки была заполнена работами известнейших художников. И вот посреди ставшей ярко-оранжевой ночи владельцы этих лавок выбрасывали свой товар прямо на покрытую пеплом улицу. Прибыли пожарные, к ним присоединились жители района, и на огонь было вылито столько ведер воды, что показалось, будто прошел дождь. А потом дождь действительно пошел, он обрушился мощной пеленой, уничтожая то немногое, что удалось вынести из огня, но спасая всех остальных от угрозы пожара.

К тому времени как Младший Дядюшка закончил рассказ, мать, тетушки и Гао Лин уже перестали рыдать. Они выглядели так, словно их тела внезапно лишились костей. Наверное, они чувствовали то же самое, что и я, когда поняла, что Драгоценной Тетушки больше нет в живых.

Первой пришла в себя мать.

– Заберите из погреба все серебряные слитки, – распорядилась она. – И все украшения, которые у вас есть.

– Зачем? – тут же спросила Гао Лин.

– Не глупи. Владельцы соседних лавок будут требовать, чтобы наша семья оплатила их потери. – Мать толкнула ее. – Вставай. Поторапливайся. – Она стянула браслет с запястья Гао Лин. – Зашей украшения в рукава своей самой старой и рваной куртки. Вырежьте сердцевину у самых твердых диких яблок и положите туда слитки, потом сложите их на телеги и насыпьте сверху гнилых, порченых яблок. Стряпуха, поищи у жильцов, нет ли у них телег, которые они согласились бы продать, и не торгуйся. Каждая из вас должна собрать узелок с пожитками, да не берите мелочей!

Я была поражена тем, как быстро работает мысль матери, как будто ей не впервой было спасаться от беды бегством.

На следующий день домой вернулись отец, Старший Дядя и их сыновья. Они уже выглядели как нищие, с немытыми лицами и в одежде, вымазанной в саже. Старшая и Младшая Тетушки подбежали к ним с вопросами:

– Мы лишимся дома?

– Мы будем голодать?

– Неужели нам действительно придется бежать?

Маленькие дети стали плакать, а отец был словно глухонемой. Он сидел в своем любимом кресле и поглаживал подлокотник, будто это была лучшая вещь, которой он обладал и которую боялся потерять. В тот вечер ужина не было и никто не выходил во двор, чтобы подышать вечерним воздухом. Мы с Гао Лин провели ночь вместе, в слезах и разговорах, клянясь друг другу умереть вместе, как сестры. Чтобы скрепить клятвы, мы обменялись заколками для волос. Может, она и думала, что виной всем нашим бедам была Драгоценная Тетушка, но ни словом об этом не обмолвилась, в отличие от остальных. Напротив, она утешала меня, говоря, что мне надо радоваться, что тетушка уже мертва и что ей не придется принимать медленную мучительную смерть от голода и позора, которая ожидала всех нас. Я соглашалась, но в то же время жалела, что ее нет со мной. Она была на Краю Мира. Или действительно скиталась по земле мстительным духом, сводя со всеми счеты?

На следующий день к нашим воротам пришел человек, вручивший отцу письмо с печатями. Хозяева пострадавших от огня лавок подали жалобу на нашу семью, требуя возмещения ущерба. Отцу было сказано, что, как только эти люди подсчитают все убытки и подадут в суд общую сумму, нам объявят, как именно мы должны все возместить. А пока мы обязаны передать документы на наш дом и землю. Этот человек предупредил, что повесил объявление о том, что происходит, чтобы люди немедленно уведомили власти, если мы попытаемся сбежать.

После того как он ушел, мы замерли в ожидании решения отца, что нам делать дальше. Но он просто опустился в свое любимое кресло. Тогда заговорила мать:

– Все, нам пришел конец. Судьбу не изменить. Сегодня мы пойдем на рынок, а завтра будем пировать.

Она дала каждому из нас столько карманных денег, сколько мы никогда не получали, и сказала, что мы должны купить фруктов и сладостей, деликатесов и жирного мяса – всего, в чем мы так долго себе отказывали и чего нам давно хотелось. Был канун Фестиваля Луны, поэтому мы не станем выделяться из толпы остальных людей, закупающих продукты для праздничного ужина.

Перед праздником рынок выглядел оживленнее, чем обычно: здесь были торговцы светильниками и игрушками, ярмарка от храма, жонглеры и акробаты. Жуликов и воров тоже было больше обычного. Проталкиваясь сквозь толпу, мы с Гао Лин держались за руки. Мы видели плачущих потерявшихся детей и страшноватых мужчин, которые открыто нас разглядывали. Драгоценная Тетушка все время предупреждала меня о бандитах из больших городов, которые воровали глупых деревенских девочек и продавали их в рабство. Мы остановились у прилавка, где торговали лунными пряниками, которые оказались засохшими. Мы повернули к свинине, но она была серой. Мы заглянули в чаши с тофу, но его ломтики выглядели бесформенными и смердели. У нас были деньги и разрешение купить все, что мы хотим, но нам ничего не нравилось и все казалось каким-то испорченным. Мы бродили в плотной толпе, крепко прижавшись друг к другу плечами, и неожиданно оказались на улице Нищих – месте, где никогда до этого не бывали. Перед нашими глазами предстали печальные картины, одна хуже другой: мальчик с бритой головой и лишенным конечностей телом качался на спине, как черепаха на панцире, мальчик без костей, ноги которого были завернуты вокруг его шеи, карлик с длинными иглами, воткнутыми в щеки, живот и бедра… Все они повторяли:

– Пожалуйста, маленькая мисс, молю тебя, старший брат, сжалься над нами! Дай нам денег, и в следующей жизни не будешь мучиться так, как мы!

Кто-то из проходивших мимо мальчишек смеялся, кто-то отворачивался или прятал глаза, а пара престарелых женщин, кому пора было подумать об ином мире, тянулась за своими монетами.

Гао Лин вцепилась мне в руку и прошептала:

– Вот такая судьба нас теперь ожидает?

Уже повернувшись, чтобы уйти, мы натолкнулись на нищенку. Это была девочка не старше нас, одетая в лохмотья, перевязанные рваными лентами так, словно на ней был какой-то древний костюм воина. На месте глаз у нее виднелись две глубокие складки. Она тут же начала причитать:

– Мои глаза видели слишком много, поэтому я их вырвала. Теперь, ослепнув, я стала зреть невидимое. – Она потрясла перед собой пустой миской: – С вами желает поговорить призрак.

– Какой призрак? – тут же спросила я.

– Тот, кто был тебе вместо матери, – так же быстро ответила девочка.

Гао Лин тихо вскрикнула:

– Откуда она узнала, что Драгоценная Тетушка была твоей матерью?

Слепая девочка снова вытянула вперед миску и встряхнула ею. Гао Лин бросила туда монетку Девочка взвесила на руке миску и сказала:

– Ваша щедрость почти неощутима.

– Покажи сначала, на что способна, – ответила Гао Лин.

Девочка присела на землю и достала из ветхого рукава мешочек, развязала его и высыпала содержимое перед собой. Там оказалась известковая пыль. Из второго рукава она вынула длинную тонкую палочку, с помощью которой начала разравнивать высыпанную пыль до тех пор, пока ее поверхность не стала гладкой, как стекло. Направив палочку острым концом к земле и воздев безглазое лицо к небу, она начала писать. Мы присели рядом. Как могла нищая девочка научиться письму? Это не было обыкновенным трюком. Рука ее двигалась ровно, и палочка легко выписывала иероглифы, словно она была искусным каллиграфом. Я прочитала первую строчку;

«Воет собака, поднимается луна».

– Моська! Она так меня звала, – сказала я девочке.

Она снова разровняла пыль и написала следующую строку:

«Звезды навечно пронзают тьму».

Падающие звезды, о них говорилось в стихотворении, которое написал для нее Самый Младший Дядюшка.

Снова палочка разровняла пыль, на которой возникла строка:

«Поет петух, встает солнце».

Драгоценная Тетушка была Петухом!

И вот девочка написала последнюю строчку:

«Днем кажется, что звезд никогда не существовало».

Мне стало грустно, но я не понимала почему.

Девочка опять разровняла пыль и произнесла:

– Призраку больше нечего вам сказать.

– И все? – возмутилась Гао Лин. – Это какая-то бессмыслица.

Но я поблагодарила девочку и положила ей в миску все монеты, которые были в моем кармане. По дороге домой сестра спросила меня, почему я отдала все деньги за чепуху про петуха и собаку. Сначала я не могла ей ответить, потому что была занята повторением написанных девочкой строк, чтобы их запомнить. С каждым повтором я все больше понимала их значение, и от этого мне становилось только хуже.

– Драгоценная Тетушка сказала, что ее предала собака, – наконец ответила я Гао Лин. – Луна – это ночь, именно тогда я сказала, что брошу ее ради семьи Чан. А навеки пронзающая звезда – это ее рана, которая, как она сказала, не затянется никогда, и никогда она меня не простит. К тому времени как пропел петух, ее уже не было в живых. И пока она не умерла, я не знала, что она была моей матерью, словно бы она никогда не существовала.

– Ну, это одно из толкований, – заключила Гао Лин. – Но ведь есть и другие.

– Какие? – спросила я, но у нее не нашлось ответа.

Когда мы вернулись, мать с отцом и другими родственниками собрались во дворе и возбужденно переговаривались. Отец рассказывал, как он встретил на рынке старого даосского монаха, удивительного и странного человека. Когда отец шел мимо него, тот обратился со словами:

– Сэр, вы выглядите так, словно на ваш дома напал призрак.

– Почему вы так решили? – спросил отец.

– Так значит, это правда? – настаивал монах. – Я чувствую, что вас преследуют несчастья и у них нет иной причины. Я прав?

– Да, в нашем доме произошло самоубийство, – признал отец. – Умерла нянька, дочь которой собиралась выйти замуж.

– И после этого начались несчастья.

– Да, несколько происшествий.

Юноша, стоявший рядом с монахом, спросил отца, слышал ли он о Знаменитом Ловце Привидений.

– Нет? Так вот он, странствующий священник, стоит прямо перед вами. Он только что прибыл в ваш поселок, поэтому здесь его еще не так хорошо знают, как на севере и юге. У вас есть родственники в Харбине? Нет? Ну что же! Если бы были, то вы бы знали, кто перед вами стоит.

Юноша, назвавшийся помощником священника, добавил:

– Только в одном этом городе его чествуют за то, что он отловил сто призраков в разных домах. А когда он закончил, боги велели ему продолжить свои стран-ствия.

Закончив рассказывать о том, как он повстречал этих двух людей, отец объявил:

– Сегодня Великий Ловец Привидений прибудет в наш дом.

Пару часов спустя Ловец Привидений и его помощник стояли в нашем дворе. У священника была белая борода, а его длинные волосы спутались так, словно у него на голове образовалось гнездо какой-то неопрятной птицы. В одной руке он держал посох с резным наконечником, на котором была изображена освежеванная собака, растянутая над воротами. Во второй – короткая палка для битья. На его плечи была наброшена веревочная шаль, с которой свисал деревянный колокольчик. Его рубаха была не из обычного для странствующих монахов простого хлопка цвета песка, а из богатого синего шелка. Правда, ее рукава выглядели запачканными чем-то жирным, как будто он, сидя за столом, все время тянулся за добавкой.

Голодными глазами я следила за тем, как мать угощала его особыми холодными закусками. Была уже середина дня, и мы все сидели во дворе на низких стульях. Монах не отказался ни от чего: ни от рисовой лапши со шпинатом, ни от ростков бамбука с острой горчицей, ни от тофу с кунжутным маслом и кориандром. Мать все время извинялась за качество и скудность угощений, повторяя, какая это честь для нее, принять его в своем бедном доме. Отец пил чай.

– Расскажите нам, как это происходит, – обратился он к монаху. – Отлов призраков. Вы хватаете их руками? Вам тяжело? Это опасно?

Монах пообещал продемонстрировать нам это в самом скором времени.

– Но сначала я должен получить доказательство вашей искренности.

Отец поклялся, что он искренен в своих намерениях.

– Слова тут не доказательство, –  ответил монах.

– Как же можно доказать свою искренность? – спросил отец.

– В некоторых случаях вся семья должна пройти от своего дома до горы Таи и обратно, босиком и неся с собой камни.

Все, особенно тетушки, с сомнением переглянулись.

В остальных бывает достаточно небольшого приношения чистым серебром, чтобы подтвердить искренность всех членов семьи.

– И сколько серебра будет достаточно в нашем случае? – спросил отец.

Монах нахмурился:

– Только вы знаете, как основательно нужно доказывать вашу искренность, какая она у вас, настоящая или показная.

Монах продолжил угощаться, а отец с матерью вышли в другую комнату, чтобы обсудить размер приношения. Вернувшись, отец достал кошель, вынул из него и положил на стол перед Знаменитым Ловцом Привидений серебряный слиток.

– Хорошо, – кивнул монах. – Немного искренности всегда лучше, чем ее полное отсутствие.

Тогда мать достала из своего рукава другой слиток и подтолкнула его к тому, что уже лежал на столе. Ударившись друг о друга, они громко звякнули. Монах кивнул и отставил в сторону свою миску. Он хлопнул в ладоши, и его помощник достал из своего узелка пустую уксусную бутыль и моток ниток.

– Где девочка, которую призрак любил больше всего? – спросил монах.

– Вон она, – сказала мать и указала на меня. – Призрак была ее нянькой.

– Ее матерью, – поправил ее отец. – Этот ребенок был ее ублюдком.

Ни разу еще я не слышала, чтобы это слово произносили вслух, и мне показалось, что у меня из ушей вот-вот хлынет кровь.

Монах тихо хрюкнул:

– Не беспокойтесь. У меня были случаи не легче вашего.

Потом он повернулся ко мне:

– Принеси расческу, которой она расчесывала тебе волосы.

Я не могла сдвинуться с места, пока мать не постучала мне по голове, чтобы я поторапливалась. Войдя в комнату, которую до совсем недавнего времени мы делили с тетушкой, я взяла в руки расческу. Это был гребешок из слоновой кости с украшенными резьбой в виде петухов длинными зубцами. Сама она никогда его не носила. Я вспомнила, как тетушка ругала меня за свалявшиеся волосы, не обходя заботой ни один волосок на моей голове.