Текст книги "Пройти по Краю Мира"

Автор книги: Эми Тан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

И тут Рут вспомнила: листы, закопанные в нижнем ящике ее рабочего стола.

«Истина», – было выведено на верхнем листе. «Вот что я знаю наверняка и считаю истиной». Что там говорилось в следующем предложении? Имена умерших и что-то об их секретах. Что за секреты? Она почувствовала, что от этих вопросов зависела жизнь ее матери, а ответы на них она держала в своих руках. Все это время они были у нее.

Рут посмотрела на первую страницу очередной пачки листов и на большой каллиграфически выполненный иероглиф. Она представила, как мать ругает ее: «Надо было больше заниматься!» Да, надо было. Большой иероглиф был ей знаком: изогнутая нижняя линия и три отметины над ним. «Сердце»! И первое предложение было похоже на то, чем начиналась первая страница у нее дома: «Вот что я…» – но дальше все выглядело иначе. Следующее слово было «ин-гай», что означало «должна». Этим словом мать пользовалась часто. Дальше шло слово «бу», еще одно часто звучавшее в их доме. А то, что было после этого, оказалось для Рут незнакомым. «Вот что я не должна…» Рут пыталась понять, что могло означать это незнакомое слово. «Вот что я не должна говорить». Или: «Вот что я не должна писать». Или: «Вот что я не должна упоминать». Она отправилась в свою спальню, где Лу Лин хранила китайско-английский словарь. Она посмотрела, как выглядят иероглифы «говорить», «писать» и «упоминать», но они не были похожи на то, что вывела Лу Лин. Она стала лихорадочно искать другие слова и вскоре нашла: «Вот что я не должна забывать».

Когда мать отдала ей те листы? Лет пять или шесть назад. Она что, написала это в то же время? Неужели она уже тогда понимала, что теряет память? И когда она собиралась отдать ей эти листы, если вообще собиралась? Тогда же, когда и кольцо? Когда станет ясно, что Рут готова отнестись к этому со всем вниманием? Рут просмотрела следующие иероглифы, но, кроме того, который обозначал местоимение «я», ни один не показался знакомым. И что теперь?

Рут легла на кровать, положив страницы рядом с собой. Она смотрела на фотографию Драгоценной Тетушки, потом положила ее на грудь. Завтра она позвонит Арту и попросит его порекомендовать ей человека, к которому можно обратиться за переводом. Это будет номером один. Потом она заберет другие страницы из дома – это два. Она позвонит тетушке Гал, чтобы узнать, что та помнит, – это три. А потом она попросит мать рассказать о ее жизни. И будет слушать. Она сядет рядом и не станет торопиться и отвлекаться на другие дела. Она даже поселится с матерью, чтобы провести с ней время и лучше ее узнать. Арт не обрадуется этому решению и может воспринять ее переезд как признак возникших между ними проблем. Но кто-то должен заботиться о ее матери. И она хочет это сделать. Она хочет, чтобы мать провела ее по закоулкам своей памяти, рассказывая о многообразии значений китайских слов, и показала ей, как перевести ее «Сердце». Она хотела, чтобы заботливые руки не оскудевали добрыми делами и чтобы они с матерью наконец перестали их пересчитывать.

Часть вторая

Сердце

Вот что я не должна забывать.

Я выросла в клане Лю на каменистых Западных Холмах, к югу от Пекина. Впервые наш поселок появился на картах под названием Бессмертное Сердце. Драгоценная Тетушка научила меня писать это название мелом на доске.

– Смотри внимательно, Моська, – велела она и вывела иероглиф «сердце». – Видишь эту изгибающуюся линию? Это дно сердца, где собирается и течет кровь. А точки – это две вены и артерия, которые проводят кровь внутрь и наружу.

Когда я обвела нарисованный ею знак, она спросила:

– Чье мертвое сердце дало начало этому знаку? Как он появился, Моська? Было ли это сердце женщины? Было ли первое сердце нарисовано с грустью?

Однажды я видела сердце свежезабитой свиньи. Оно было красным и блестящим. А до этого я ввдела много куриных сердец в миске, пока их не приготовили. Они больше напоминали маленькие губы и были такого же цвета, как шрамы Драгоценной Тетушки. Но как могло выглядеть сердце женщины?

– А зачем нам знать, чье это было сердце? – спросила я, пока рисовала этот иероглиф.

И Драгоценная Тетушка быстро всплеснула руками.

– Человек должен размышлять о том, с чего все начинается, – сказала она. – Потому что от того, какое было начало, зависит и какой будет конец.

Я помню, как часто она говорила о том, с чего начинались разные вещи. И с тех времен я сама стала задумываться о том, с чего все начиналось и чем заканчивалось. Например, о селении Бессмертное Сердце и о людях, которые там жили, включая саму меня. Ко времени моего рождения Бессмертное Сердце перестало быть счастливым. Сама деревня располагалась между холмами в долине, которая переходила в глубокую известняковую балку. Балка формой напоминала искривленное предсердие, а артериями и венами были три ручья, которые некогда наполняли балку и отводили от нее воды. Но все ручьи засохли вместе с божественными родниками. От них ничего не осталось, кроме потрескавшихся русел и утробного смрада.

Но зародилось селение как священное место. Если верить легенде, император, проезжавший мимо, собственноручно посадил в долине сосну. Он сделал это, чтобы почтить память своей покойной матери, и его уважение к ней было так велико, что он поклялся, что дерево будет жить вечно. Когда Драгоценная Тетушка впервые увидела эту сосну, дереву уже было больше тысячи лет.

В Бессмертное Сердце приходили паломники, бедные и богатые, они шли в надежде, что знаменитое дерево поделится с ними своей жизненной энергией. Они гладили его ствол, касались веток и молились о рождении сыновей, о даровании богатства, об исцелении умирающих и о разрушении проклятий. А перед тем как уйти, они откалывали по кусочку от коры, отламывали по веточке, чтобы забрать домой на память.

Драгоценная Тетушка говорила, что именно это и убило бессмертное дерево: избыток человеческой любви. Как только дерево погибло, все сувениры потеряли свою силу. Мертвое дерево утратило славу, а вместе с ней потеряло свою привлекательность и наше селение. И вообще, дерево не было древним – всего-то двести или триста лет. А что касается легенды об императоре, чтившем память своей матери, так это все феодальные сказки для простачков, чтобы заставить их поверить в то, что богатые могут думать о чем-то, кроме денег. Все эти обвинения появились в том же году, когда пала династия Цин и появилась новая Республика.

Второе название нашего поселка я легко запомнила: Сорок Шестой Километр от Моста Через Камышовый Ров. Мост Через Камышовый Ров – это то же самое, что Мост Марко Поло, то, что сейчас люди называют ориентиром на дороге к Пекину и от него. Гао Лин, наверное, уже и забыла его старое название, а вот я еще помню. Когда я была маленькой, добраться до Бессмертного Сердца можно было только так: «Сначала найди Мост Через Камышовый Ров, а потом иди назад сорок шесть километров».

Из-за этой шутки может показаться, что мы жили в жалкой маленькой деревушке на двадцать или тридцать человек. Но это было не так. Когда я росла, там жило почти две тысячи человек. Людей было очень много и везде: от одного края селения до другого. У нас был свой изготовитель кирпича, ткач, который делал мешки, и дубильщик. Двадцать четыре дня торговля шла на рынке, и шесть ярмарок устраивали храмы. И еще была начальная школа, которую мы с Гао Лин посещали, когда не помогали дома по хозяйству. Подворам ходили разные торговцы, предлагавшие свежий тофу и булочки на пару, витую выпечку и разноцветные конфеты. И многие покупали эти угощения. Требовалось всего несколько монет, чтобы любой желудок был так же счастлив, как живот богача.

Клан Лю жил в Бессмертном Сердце шесть веков. И все это время его сыновья были мастерами по изготовлению туши, которую они продавали путешественникам. Они жили одним большим домом, в котором сначала достраивались комнаты, потом добавлялись флигели. Четыреста лет назад одна мать родила восемь сыновей, по одному в год, и семейная обитель выросла из простого дома с тремя столбами до огромного особняка с флигелями, на пять столбов каждый. Потом, конечно, сыновей рождалось меньше, комнаты становились лишними и ветшали, а затем их сдавали сварливым арендаторам. И не важно, что делали эти люди: смеялись ли над грубыми шутками или плакали от боли, – слушать их было невыносимо, такими неприятными они были.

В общем, наша семья была успешной, но не настолько, чтобы у всех вызывать зависть. Мы ели мясо или тофу почти всякий раз, когда садились за стол. Каждую зиму у нас были теплые куртки без дыр. У нас имелись деньги на пожертвования храму, артистам оперы и для покупок на ярмарках. Однако мужчины нашей семьи отличались честолюбием. Им всегда не хватало того, что у них было. Они говорили, что в Пекине чаще пишут важные документы, а для них нужна хорошая тушь. Именно в Пекине ходили большие деньги. Где-то в тысяча девятьсот двадцатом отец, его братья и их сыновья отправились туда торговать тушью, да так и осели там, в задней комнате мастерской Гончарного района. Лишь изредка они наведывались домой.

Тушь в семье готовили женщины. Мы жили дома, и все работали: я, Гао Лин, наши тетушки и кузины – все. Даже у маленьких детей были свои обязанности: перебирать молотое пшено, которое у нас варили на завтрак. Каждый день мы собирались в студии, где готовили тушь. Бабушка говорила, что студия сначала была сараем для зерна, который стоял вдоль передней стены главного дома. С годами поколения сыновей достроили к нему кирпичные стены и черепичную крышу, потом усилили балки и расширили его на две колонны. Следующее поколение выложило плиткой полы и выкопало погреба для хранения ингредиентов. Те, что пришли позже, оборудовали их как хранилища для готовой туши, чтобы уберечь ее от жары и холода.

– А теперь посмотрите, – часто хвасталась бабушка. – Наша студия – настоящий дворец туши.

Наша тушь была лучшего качества, поэтому нам было важно держать столы и полы чистыми круглый год. А с пыльными желтыми ветрами, прилетавшими со стороны Гоби, это было непросто. Оконные проемы нужно было закрывать стеклом и толстой бумагой. Летом мы завешивали двери тонкой сетью, чтобы не пускать внутрь насекомых, а зимой ее место занимали овечьи шкуры, уберегающие от снега.

Тяжелее всего было делать тушь летом, потому что было очень жарко. Пары от нее обжигали глаза, нос и легкие. Наблюдая за тем, как Драгоценная Тетушка закрывает шарфом изуродованную шрамами нижнюю часть лица, мы тоже начали прикрывать рты и носы влажной тряпицей. Я до сих пор помню запахи веществ, из которых мы готовили тушь. Там была ароматная сажа сосны, коричного дерева, камфоры и древесины разрубленного Бессмертного Дерева. Отец принес несколько больших кусков от него, после того как в его мертвый ствол ударила молния и разворотила его до самой сердцевины, которая оказалась пустой. Вечную сосну сточили жуки. В состав туши еще входил клей из густой пасты, смешанный с разными маслами: к примеру камфорным, скипидарным и тунгового дерева. Потом мы добавляли к смеси сок сладко пахнущего ядовитого цветка, чтобы защитить готовую тушь от насекомых и крыс. Вот какая удивительная тушь, наполненная всевозможными ароматами, смешивалась в нашей студии.

Готовили мы ее понемногу. Случись пожар, как это было пару сотен лет назад, и мы могли потерять сразу все наши запасы. А если смесь получалась слишком липкой, влажной и мягкой или недостаточно черной, было проще найти того, кто повинен в этом. У каждого из нас имелась своя роль в этом длинном процессе приготовления туши. Сначала надо было жечь и перемалывать, потом отмерять и наливать. Следом шло смешивание и формирование, сушка и разрезание. И наконец упаковка, подсчет и укладывание на хранение. Бывало, нам доставалось по несколько ролей сразу, а однажды мне доверили только заворачивать. Мыслями я могла отвлекаться сколько угодно, но мои пальцы продолжали двигаться точно и аккуратно, как у автомата. В другой раз мне досталось выбирать маленьким пинцетом насекомых, прилипших к готовым палочкам туши. Всякий раз, когда эту работу доверяли Гао Лин, она оставляла слишком много вмятин на палочках. Драгоценная Тетушка сидела за длинным столом и вдавливала маслянисто-черную массу в каменные формы. Из-за этого кончики ее пальцев всегда были черными. Когда тушь высыхала, она с помощью длинного острого инструмента вырезала на ней пожелания удачи и рисовала картинки. Каллиграфическим мастерством она превосходила даже отца.

Работа была скучной, но мы гордились нашим секретным семейным рецептом: он позволял добиваться идеального цвета и плотности туши. Наша сухая тушь в палочках могла храниться до десяти лет и больше. Она не ссыхалась, не сыпалась и не разбухала от влаги. А если ее держать в прохладе подземного погреба, как это делали мы, она могла пережить не один великий период в истории. Люди, пользовавшиеся нашей тушью, подтверждали эти слова. Какой бы ни была поверхность листа горячей ли, влажной или грязной от множества пальцев, – наша тушь всегда держала контур и цвет.

Мать говорила, что благодаря туши наши волосы оставались черными, как ночь. Она была полезнее для волос, чем суп из черного кунжута. «Работай усердно днями напролет, смешивая тушь, – и будешь выглядеть молодой по ночам, когда спишь», – так мы шутили. А прабабушка часто говаривала: «Мои волосы черны, как сажа от кожуры каштана, а лицо такое же морщинистое и белое, как его мякоть». Прабабушка была остра на язык. Однажды она заявила: «Это лучше, чем белые волосы и обожженное лицо», – и все засмеялись, хоть Драгоценная Тетушка была в комнате вместе со всеми.

С годами, правда, язык прабабушки утратил свою резвость и остроту. Она стала часто спрашивать со встревоженным лицом: «Вы не видели Ху Сэня?»

Ей можно было ответить и «да» и «нет» – это не имело значения, потому что мгновение спустя она уже снова чирикала, как птичка: «Ху Сэнь? Ху Сэнь?» Она все время спрашивала о своем умершем внуке, такая печаль…

Ближе к концу жизни мысли прабабушки стали похожи на осыпающиеся стены, камни которых ничто уже не удерживало вместе. Доктор сказал, что ее внутренние ветра остыли, пульс стал медленным и обмелевший поток жизненной силы вот-вот замерзнет совсем. Он посоветовал кормить ее едой, в которой много тепла, но прабабушке становилось все хуже. Драгоценная Тетушка подозревала, что ей в ухо забралась блоха и теперь пожирает ее мозг. Она сказала, что ее недуг называется «зуд смятения» и что именно из-за него люди чешут головы, когда не могут чего-нибудь вспомнить. Ее отец был доктором, и она видела и других пациентов с такой же болезнью. Вчера, когда я не смогла вспомнить имя Драгоценной Тетушки, я подумала, что теперь и мне в ухо попала блоха! Но теперь, записывая то, что я помню, и видя, сколько всего держится в моей голове, я знаю, что у меня нет той же болезни, что была у прабабушки. Я помню все до мельчайших подробностей, даже события, которые случились очень давно и далеко отсюда.

Я вспоминаю дом, в котором жила и работала, так ясно, словно сейчас стою перед его дверями. Он находился на улице Свиной Головы. Дорога начиналась на востоке, возле рыночной площади, где торговали свиными головами. От площади она поворачивала на север и проходила мимо того места, где раньше росло некогда знаменитое Бессмертное Дерево. За ним улочка сужалась и превращалась в извилистую аллею, на которую выходили тесно прижимающиеся друг к другу большие семейные дома. Заканчивалась она узкой возвышенностью прямо над самой глубокой частью балки. Драгоценная Тетушка рассказывала, что балку тысячу лет назад расчистил один военный правитель. Ему приснилось, что гора внутри была из чистого нефрита, и он повелел всем своим подданным копать не останавливаясь. И тогда все – мужчины, женщины и дети – копали, чтобы его сон сбылся. Ко времени его смерти его дети состарились, их спины сгорбились, а половина горы была разрыта.

За домом площадка выходала на утес, и если человек туда падал, то ничто уже не могло его удержать – он оказывался на самом дне глубокой балки. Когда-то клану Лю принадлежало двадцать му[16]16
  Китайская единица измерения площади, которая начала использоваться после 1930 г.; 1 му = 666,7 м². – Примеч. пер.


[Закрыть] земли вокруг их дома. Но время и дожди размывали края балки, и она становилась все глубже и шире, а земельный надел нашей семьи – все уже. И утес с каждым годом подходил все ближе к нашему дому.

Это сближение приучило нас к любопытной мысли: для понимания того, что ожидает нас впереди, мы не должны забывать оглядываться назад. Мы называли пространство за утесом Краем Мира. Иногда мужчины нашей семьи принимались спорить: принадлежит ли нам земля, которая обрушилась в балку? Один дядюшка сказал:

– Нам принадлежит лишь плевок, который летит от наших губ до дна этой пустоши.

– Не надо больше об этом говорить, – отозвалась его жена. – Накличешь беду.

Потому что там, за краем утеса, на самом дне, лежало то, о чем нельзя было говорить вслух: нежеланные дети, покончившие с собой женщины и нищие. Это было воплощением несчастья. И все об этом знали.

Когда мы были молодыми, я часто ходила к утесу с братьями и Гао Лин. Нам нравилось сталкивать с него забродившие дыни и испортившуюся капусту. Мы смотрели, как они летят вниз, ударяясь о склоны, разбиваясь и падая на черепа и кости. Во всяком случае, мы думали, что именно на них они и падали. Однажды мы спустились с утеса, скатившись на попах и цепляясь за выступавшие корни. Нам казалось, что мы отправились в путешествие в потусторонний мир. Вдруг до нас донесся шорох из кустов, и мы закричали так громко, что у нас заболели уши. Но это оказался не призрак, а пес мусорщика. А то, что нам сверху казалось черепами и костями, на самом деле было валунами и сломанными ветками. Но хоть тел мы и не нашли, вокруг валялись клочья одежды: рукава, воротники и много непарной обуви. Мы были уверены, что все это принадлежало мертвецам. Вдруг мы учуяли запах призраков. Достаточно один раз его почувствовать, чтобы навсегда запомнить, что это такое. Он шел прямо от земли, несся к нам на крыльях тысяч мух. Эти мухи гнались за нами подобно грозовой туче, и, пока мы торопливо взбирались обратно вверх по склону, Первый Брат выбил ногой камень, который упал и разбил голову Второму Брату. Мы не смогли скрыть эту рану от матери, и когда она ее увидела, то выпорола нас всех. А потом она сказала, что если мы еще раз спустимся в Край Мира, то можем обратно не возвращаться.

Стены дома Лю были сложены из камней. Эти камни были покрыты влажной испариной летом и влажным мхом зимой. Крыша в доме протекала в нескольких местах, и были дырки в полу, из которых тянуло холодом. Но все равно, когда бы я ни вспомнила о нем, мое сердце наполняется странной тоской. Я очень по нему скучаю. Только там существуют известные лишь мне потаенные места, где тепло или прохладно. Только там я могла спрятаться и представить, что могу оказаться где угодно.

В этих стенах в одно и то же время жили разные семьи самого разного достатка и разных поколений: от домовладельцев до съемщиков, от прабабушек до новорожденных. При мне там жило около тридцати человек или больше, и лишь половина из них относились к клану Лю. Лю Цзинь Сэнь был старшим из четырех сыновей. Я его называла отцом. Дядюшки и их жены звали его Старшим Братом, а мои кузены – Старшим Дядей. По положению дядюшек звали Старший Дядюшка и Младший Дядюшка, а их жен – Большая Тетушка и Младшая Тетушка. Когда я была совсем маленькой, мне казалось, что моих отца и мать называли Старшими, потому что они были намного выше всех остальных дядюшек и тетушек. Первый и Второй Братья тоже были крупными мужчинами, как Гао Лин, и довольно долгое время я не понимала, почему я оказалась такой невысокой.

Еще был четвертый сын, самый младший и самый любимый – Самый Младший Дядюшка. Его звали Лю Ху Сэнь. Вот он и был моим настоящим отцом, и он женился бы на Драгоценной Тетушке, если бы не умер в день свадьбы.

Моя настоящая мать родилась в большом городе у подножия холмов, в местечке, называемом Рот Горы Чжоу. Это имя оно получило в честь императора Чжоу из династии Шан, которого все знали как тирана.

Наша семья иногда ездила в Рот Горы на ярмарки, проводимые храмами. Если идти по дороге, то от нашего дома до этого места было всего десять километров.

Но если спуститься в Край Мира, то вдвое ближе, хотя гораздо опаснее, особенно летом, потому что в это время года шли великие дожди. Пересохшее русло заполнялось в мгновение ока, и человек не успевал добежать до его отвесных краев, чтобы забраться наверх и воззвать к Богине Милосердия. Воды, как тати, настигали и хватали несчастного вместе со всем, что не было закреплено в почве глубокими корнями. Когда дожди заканчивались, селевые воды быстро высыхали, а жадные рты гор поглощали весь намытый мусор: поваленные деревья, мертвые тела и истлевшие кости. Они провалились в горло горы, потом в желудок, в кишки и наконец в толстый кишечник, где застревали.

– Как при запоре, – как-то объяснила мне Драгоценная Тетушка. – Вот потому и существует так много холмов и вершин, названных в честь костей: холм Куриной Кости, холм Старая Корова, холм Драконьей Кости. Конечно же, в холме Драконьей Кости лежат не только кости дракона. Некоторые из них раньше принадлежали обычным животным: медведям, слонам, бегемотам.

Драгоценная Тетушка рисовала каждого животного на моей меловой доске, потому что мы с ней никогда не говорили о них раньше.

– У меня тоже есть кость, наверное от черепахи, – сказала она и достала ее из складок своего рукава. Кость была похожа на сухую репу с оспинами. – Отец чуть было не размолол ее на лекарство, но потом заметил, что на ней что-то написано.

Она перевернула кость, и я увидела странные символы, покрывавшие почти всю ее поверхность.

– До недавнего времени такие кости особо не ценились из-за царапин, и копатели костей обычно полировали их и потом продавали в лавки, где готовят лекарства. Теперь ученые называют их гадательными костями, и стоят они едва раза дороже обычных. А слова, что здесь написаны, считаются вопросами, адресованными богам.

– А что тут сказано? – спросила я.

– Кто знает? Раньше слова выглядели не так, как сейчас. Но я должна была бы помнить этот язык. Иначе зачем все это? Зачем было богам произносить эти слова, а человеку их записывать?

– Где же здесь ответы?

– Тут, в трещинах. Предсказатель прикасается к кости горячим гвоздем, и она трескается, как дерево, в которое попадает молния. А потом просто надо истолковать, что значат эти трещины.

Она забрала у меня гадательную кость.

– Когда-нибудь, когда ты научишься помнить и беречь, я отдам тебе эту кость навсегда. Но сейчас ты просто забудешь, куда ее положила. Потом мы можем сходить поискать еще костей дракона, и если ты найдешь такую с письменами, то можешь оставить ее себе.

В этом местечке каждый бедняк собирал драконьи кости при всякой возможности. Женщины тоже искали, но если находили, им приходилось говорить, что нашел их кто-то другой, обязательно мужчина, иначе за их находку почти не давали денег. Потом по деревне ходили посредники и скупали все драконьи кости, чтобы отвезти их в Пекин и там продать в лавках, где готовят снадобья, уже за более высокую цену, а те продавали их больным еще дороже. Эти кости были известны тем, что могли излечить любую болезнь: от истощения до глупости. Ими пользовались многие доктора, и отец Драгоценной Тетушки тоже. С их помощью он лечил кости.

На протяжении девятисот лет в роду Драгоценной Тетушки были костоправы. Это стало традицией. Клиентами ее отца были в основном мужчины и мальчики, пострадавшие в угольных шахтах и известковых карьерах. Он лечил и другие недуги, если было необходимо, но основным его занятием было исправление костей. Ему не пришлось учиться в специальном учреждении, чтобы стать костоправом. Свое мастерство он освоил, наблюдая за отцом, а тот перенял его от своего отца. Таково было наследие этой семьи. А еще у них была семейная тайна: они передавали из поколения в поколение место, где были самые сильные драконьи кости, оно называлось Обезьянья Челюсть. Далекий предок из династии Сунь нашел пещеру в одной из самых глубоких промоин высохшего русла реки. Каждое поколение копало все глубже и глубже, от одной рыхлой трещины в пещере к другой. Тайна местонахождения этой пещеры была тоже семейным достоянием, которое передавали из поколения в поколение, от отца к сыну, а при Драгоценной Тетушке – от отца к дочери и от нее ко мне.

Я до сих пор помню, как добираться до нашей пещеры. Она расположена между Ртом Горы и Бессмертным Сердцем, вдалеке от остальных пещер, где искали удачи другие копатели костей. Драгоценная Тетушка водила меня туда несколько раз, и всегда весной или осенью, но никогда летом или зимой. Чтобы добраться туда, мы спускались в Край Мира и шли по центру балки, держась подальше от ее краев, где, как говорили взрослые, находились вещи, на которые нельзя было смотреть. Мы проходили мимо зарослей сорной травы, осколков разбитой посуды и куч сухого лапника. В моем детском воображении это все превращалось в иссушенную солнцем плоть, осколки детского черепа и девичьи кости. Может быть, это все тоже там было, потому что иногда Драгоценная Тетушка прикрывала мои глаза рукой.

Из трех пересохших русел мы выбирали то, которое было артерией Сердца, и оказывались перед входом в пещеру – трещину в теле горы высотой не больше метелки. Драгоценная Тетушка оттаскивала в сторону сушняк, прикрывавший вход, мы делали несколько глубоких вдохов и входили. Сложно описать словами, как именно мы туда входили, это было больше похоже на вкручивание в ухо. Мне приходилось изгибаться самым неестественным образом влево, потом ставить ногу на небольшой выступ, до которого я могла достать, только прижав колено к груди. К этому моменту я всегда начинала плакать, и Драгоценная Тетушка рычала на меня, потому что я не ввдела ее потемневших пальцев и не понимала, что она мне говорила. Я должна была следовать за ее пыхтением и хлопками в ладоши, ползти, как собака, чтобы не удариться головой и не свалиться. Когда мы добирались до большого проема пещеры, тетушка зажигала свечу в лампе и вешала ее на длинный шест с опорами, оставленный там одним из представителей ее клана много лет назад.

На полу пещеры лежали инструменты для копания: железные клинья самых разных размеров, молотки и щипцы, а также мешки, чтобы вытаскивать землю наружу. Стены пещеры казались многослойными, как рисовый пудинг Восьмое Сокровище, разрезанный пополам, где сверху были более легкие и хрустящие слои, а снизу – густые и тягучие, как тофу. Верхние слои легче всего поддавались раскопкам, а нижние были плотны, как камень, но именно там мы находили лучшие кости. Веками добытчики предпочитали нижние слои, и теперь в пещере образовался свес, грозящий обрушиться в любую минуту. Изнутри пещера напоминала коренные зубы обезьяны, готовой перекусить тебя надвое. Поэтому она и называлась Челюсть Обезьяны.

Пока мы отдыхали, Драгоценная Тетушка говорила с помощью потемневших от туши рук:

– Держись подальше от этой стороны обезьяньих зубов. Когда-то они раскусили нашего предка на части, разжевали, и он так и остался лежать здесь, в камнях. Отец нашел его череп вон там, и мы сразу же его приложили к телу. Разделять человеческую голову и тело – к большой беде.

Несколько часов спустя мы выбирались из Челюстей Обезьяны, неся мешок с землей и, если везло, с двумя драконьими костями. Тетушка поднимала их к небу, восхваляя богов. Она верила, что именно благодаря костям из этой пещеры ее семья стала известным кланом костоправов.

По дороге домой она рассказывала:

– Когда я была маленькой, к отцу приходило множество отчаявшихся людей. Для них он был последней надеждой. Если мужчина не мог ходить, то он не мог и работать. А если он не мог работать, его семье было нечего есть. Это значило, что его ждала неминуемая смерть, а вместе с ним та же судьба настигала и его род, потомков и предков.

Для таких вот отчаявшихся клиентов у отца тетушки было три разных средства: современное лечение, универсальное и традиционное. Современным лечением были лекарства, полученные от миссионеров. Универсальное состояло в заклинаниях и молитвах бродячих монахов, а традиционное он готовил сам из драконьих костей, морских коньков и водорослей, панцирей насекомых и редких семян, коры деревьев и помета летучих мышей лучшего качества. Отец Драгоценной Тетушки был настолько талантлив, что люди из пяти ближайших деревень приходили к нему, к Знаменитому Костоправу из предгорья (чье имя я обязательно запишу, как только его вспомню).

Но каким бы талантливым он ни был, он не мог отвести беду от своей семьи. Когда тетушке было четыре года, ее мать и старшие братья погибли от иссушающей кишечник болезни. Вместе с ними умерло большинство родни с обеих сторон семьи, всего через три дня после того, как они побывали на церемонии Красных Яиц[17]17
  В Китае существует обычай: если в семье родился внук, бабушка новорожденного одаривает всех родных, соседей и друзей покрашенными в красный цвет куриными яйцами. – Примеч. пер.


[Закрыть]и напились из колодца, отравленного ядами, попавшими туда из тела девушки-самоубийцы. Костоправу было так стыдно, что он не смог спасти собственную семью, что он спустил все свое имущество и влез в долги, но организовал достойные похороны.

– Из-за пережитого горя он баловал меня как мог и позволял делать все то, что позволено делать сыну. Я научилась читать и писать, задавать вопросы, отгадывать загадки, писать «восьмичленное сочинение»[18]18
  Распространенный в Китае с XIV в. литературный жанр, используемый в качестве основной формы аттестации на экзаменах. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Я могла гулять в одиночестве и восхищаться природой. Старики все время говорили ему, что это опасно, что я выгляжу слишком счастливой, вместо того чтобы проявлять стеснительность в кругу незнакомцев. А еще они спрашивали, почему он не бинтовал мне ноги… Отец привык видеть чужую боль, но был не готов причинять боль мне. Он просто не выносил вида моих слез.

Вот тетушка и следовала за отцом везде, где хотела, и во время работы и в мастерской. Она вымачивала древесину и собирала мох, полировала чаши весов и подсчитывала выручку. Покупатель мог указать на любой сосуд в их лавке, и она была способна прочесть состав его содержимого, даже научное название внутренних органов животных. Став постарше, она научилась выпускать кровь из раны квадратным гвоздем и пользоваться собственной слюной для промывания ссадин, накладывать личинок мух, чтобы они вычистили загнившие ткани, и прибинтовывать лоскуты кожи полосками, сплетенными из бумаги. К тому времени, как из девочки она превратилась в девушку, ей довелось услышать все существующие крики и проклятия, коснуться многих тел, живых, умирающих и мертвых, поэтому почти никто из семей не рассматривал ее как невесту для своего сына. Так и вышло, что, еще не познав прелестей любви, она познакомилась с агонией смерти.