Текст книги "Другой путь. Часть первая"

Автор книги: Эльмар Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

21

Юсси не мог приехать из-за перемен по службе. У него произошло столкновение с начальником лагеря, которому он заявил, что не подходит к должности тюремщика и желает отправки на фронт. Он и раньше просил поставить его лицом к лицу с противником, когда вел охранную службу у военных складов и мостов. Но начальство вместо фронта направило его в лагерь для русских военнопленных.

– Ты желаешь видеть противника лицом к лицу. Вот он, противник.

Он всмотрелся в полумертвые тени, населявшие лагерь, и на лице его отразилось недоверие. Но его заверили:

– Да, да. Таков он и есть, наш самый главный враг.

Начальство считало Юсси удобным для службы в лагере, имея в виду его знакомство с русским языком, его большие кулаки и священную ненависть к русским. Но уже в конце второй недели Юсси подал рапорт о переводе его на фронт. При этом он сказал:

– Нет, это не русские. До такого состояния можно довести каждого из нас, если так же точно упрятать за проволоку и медленно убивать морозом, голодом и непосильной работой в лесу.

Ему сказали:

– А разве это не естественный закон самозащиты? Только ослабляя любыми мерами своего злейшего врага, мы сможем уцелеть сами.

Он ответил:

– Может быть. Но я предпочитал бы ослаблять его на фронте, а в палачи пусть идут имеющие к тому призвание.

Но его все-таки не отправили на фронт. Его опять вернули на охрану важных тыловых объектов. И там, на охране этих объектов, случилась у него в середине последней военной зимы еще одна встреча с карелом из России Юхо Ахо.

Но сам я не берусь рассказывать вам об этой встрече. Бог с ней. И если ненароком зайдет когда-нибудь о ней речь, я молча отодвинусь в сторону и кивну вам на Туммалахти и Саммалвуори. Оттуда ловите ухом слухи об этой небылице и заодно все те раздутые добавления к ней, от которых у вас появится зуд в мозгах и полезут на лоб глаза. А меня увольте от подобной обязанности.

И в начале этой сомнительной истории вам обязательно скажут, что, мол, сама судьба пожелала, чтобы их жизни столкнулись еще раз. Ей, видите ли, захотелось, чтобы в памяти у каждого из них остался от этого столкновения более глубокий след. И всю эту историю вам выложат примерно так.

Юсси совершал на лыжах разведывательную прогулку вокруг своего объекта, когда услыхал знакомую песню, похожую на отчаянный призыв о помощи. Полный недоумения, он притаился за стволом ели. Он и прежде становился в тупик перед этим непонятным для него созданием природы, а теперь тем более был поражен, потому что оно, это огненно-рыжее создание, шло по финской земле и глоткой своей распоряжалось на этой земле с такой же свободой, как у себя в России.

Откуда он взялся так внезапно, и почему его песня загремела в лесу именно в тот момент, когда он сам оказался на виду у Юсси? Над этим стоило очень основательно призадуматься. Но Юсси не успел призадуматься. Он успел только сообразить, что обязан без промедления захватить этого крикуна в плен, для чего устремился ему наперерез, перехватив палки в одну руку и положив другую на кобуру пистолета. Но все, что за этим последовало, было так непривычно и затруднительно для его мозга, что он просто не успел призадуматься над некоторыми вещами… При виде Юсси рыжий Юхо Ахо изобразил на своем огненном лице радостное удивление и сам помчался на лыжах в его сторону, крича во все свое широкое горло:

– Юсси! Друг! Неужели это ты? Не во сне ли я тебя вижу? Вот встреча, о какой я даже мечтать не смел!

И он раздвинул руки в стороны, словно готовясь кинуться в объятия. Но Юсси не принял его объятий. Он так поставил свои лыжи, что тому пришлось остановиться. И все-таки он уже был сбит с толку, не зная даже, как быть с пистолетом. Этот начиненный огнем и веснушками непостижимый тип опять словно опутывал его по рукам и ногам потоками своих восторженных выкриков, которые при первом впечатлении не вязались ни с каким здравым смыслом. Вот и теперь, попав на враждебную ему финскую землю, он должен был по крайней мере притихнуть и, уж во всяком случае, не радоваться, а он радовался самым неподдельным образом и орал во все горло, не беря во внимание ни места, ни времени:

– Какое счастье, что я напоролся прямо на тебя! Теперь мне ничего не страшно! Теперь я нашел свое настоящее место! Веди меня к своему начальству! Скажи, что еще один житель прибавился в Суоми! Да еще какой житель! Ты объясни им, какой это житель! Ведь ты уже знаешь меня насквозь. Верно? Обыскивай меня, выворачивай карманы! Делай все, что полагается делать с пленником. Вот, пожалуйста!

Он воткнул палки в снег и расстегнул свой черный полушубок, под которым оказалась темно-серая куртка финского офицера. Показав несколько пустых карманов, он опять застегнулся, продолжая радостно говорить и говорить, не давая Юсси времени для подозрительных мыслей. Все же Юсси спросил его:

– А ты зачем по-фински оделся?

– А как же! Если бы я по-русски оделся, то ваши солдаты подстрелили бы меня еще неделю назад, когда я через линию фронта перебирался. Только тем и спасаюсь, что под вашего замаскировался. Но теперь мне все равно. Ты меня знаешь – и беспокоиться мне больше не о чем. Как прикажешь одеться, так и оденусь.

– Я тебя в штаб батальона прикажу отвести. Идем. Впереди иди.

– Впереди? Юсси! И не стыдно тебе? А еще друг называется. Неужели я убегу от тебя или что другое выкину? Целую неделю тащился по этим лесам, чтобы попасть наконец в настоящие руки, – и вдруг сбегу? Плохо ты знаешь Юхо Ахо. Рядом с тобой я пойду, чтобы твои солдаты не подумали чего-нибудь.

– Ладно. Иди рядом.

– Вот это правильно, Юсси! Теперь я вижу, что ты мне по-прежнему друг!

И, заскользив рядом с Юсси, Юхо Ахо извлек из своей медной глотки оглушительный кусок того, что он по непонятному заблуждению считал, кажется, песней. Юсси нахмурился, когда этот кусок надавил на его перепонки, грозя прорвать их обилием тяжелых, сверлящих звуков, похожих одновременно и на предсмертные вопли зарезанного и на ликующий рев того, кто погрузил в него нож. У Юсси были причины хмуриться и поглядывать по сторонам. Предупрежденный о появлении в этих местах группы русских партизан, он мог ожидать их нападения на вверенный ему для охраны висячий мост через Сювяйоки. Полтора года назад они уже пытались его взорвать, но, потревоженные в своем болотном гнезде карательным отрядом эсесовцев, удалились глубже в необъятные леса своей страны.

Конечно, Юхо Ахо не мог знать, в какое неподходящее время он явился к Юсси Мурто сдаваться в плен. Так по крайней мере думал сам Юсси. И оттого, что у Юхо не все, как видно, было в порядке под его рыжими лохмами, он орал и орал без всякой оглядки. Никогда еще, наверно, финские леса не оглашались такими удивительными звуками. День стоял морозный и тихий. Молчаливые огромные ели и сосны, придавленные снегом, толпились на их пути, не шевеля ни одной веткой. Можно было подумать, что притихли они от испуга. Нелепый раскатистый крик без всякого стеснения вторгся в их мудрое царство, и они замерли в негодовании, уставя кверху свои напитанные снегом, тяжелые вершины и опасливо выжидая, когда их минует это непривычное вторжение. Юсси сказал недовольно:

– Ты бы помолчал немного.

Но Юхо вскричал:

– Не могу, Юсси, друг! Такая радость у меня – и вдруг молчать! Что ты! Петь я должен в такое время.

И он опять затянул то, что называл песней. И опять по безмолвию леса покатились громогласные звуки, схожие разве только с тем, что могли бы родить, сойдясь вместе, медведь, лев и бык с верблюдом, вздумавшие испытывать одновременно всю крепость своих глоток. Обрывая его песню, Юсси спросил:

– А ты в своем поселке давно не был?

И тот с готовностью ответил:

– Давно. Ой, как давно! Туда-сюда меня перебрасывали. Но я не такой дурак, чтобы терпеть без конца эти штуки. Тогда не удалось, так теперь удалось. Ты тогда один удрал, разведя запань, а про меня забыл. Нехорошо так бросать в беде своих друзей. Но я на тебя не сержусь. Тебе иначе нельзя было. Пограничники по лесу рыскали. Зато теперь все уладилось! Ну и рад же я! Семь дней тащился по этим лесам и все не мог понять, где кончаются наши и начинаются ваши. И сам все думал: «А вдруг опять к большевикам в руки попаду?». И вот вырвался от них наконец!

– Но почему ты именно ко мне пришел?

– А, ей-богу, не знаю! Можно подумать, что нарочно тебя искал. Сидел где-нибудь в ельнике день или два и все выбирал такой подходящий случай, чтобы именно к тебе в руки попасть. Ей-богу, так получается!

– Это хорошо, что ты попал ко мне без свидетелей. Если бы кто-нибудь из наших увидал, что я с рюссей так болтаю, мог бы черт знает что подумать.

– Да, да, да.

– Сейчас ты посидишь у меня минутку, а потом я тебя, пожалуй, сам поведу, а то черт тебя знает…

– Правильно, Юсси! Вот это правильно! С тобой я хоть куда!

И он распахнул было свой широкий рот, чтобы одарить пограничные леса Суоми новой порцией ласковых звуков, но Юсси остановил его:

– Ты хоть сейчас помолчи, при солдатах. Ведь я с тобой при них как с равным буду себя держать. А заорешь – на что это будет похоже?

– Молчу, молчу! Но если бы ты знал, как я рад! Как я рад!

Они пришли в расположение взвода Юсси Мурто, и там он велел своему пленнику посидеть несколько минут в помещении, сколоченном из досок и обитом изнутри картоном, а сам вышел распорядиться. Выходя, он сказал:

– Скинь мешок и отдохни пока.

Юхо скинул мешок, но отдыхать не стал. Расстегнув полушубок и открыв напоказ офицерский китель, он тоже вышел из помещения вслед за Юсси. Заложив руки за спину, чтобы удержать полушубок в распахнутом положении, он окинул строгим взглядом солдат, занятых заготовкой дров для своего барака, тоже сколоченного из досок. С такой же строгой озабоченностью он взглянул на мост, висевший над узким, но глубоким ущельем реки Сювяйоки, и затем прислушался к тому, что говорил Юсси. А Юсси говорил своему старшему сержанту:

– Останешься за меня до завтра. Смотри, чтобы все было в порядке.

И Юхо подтвердил его требование:

– Да, да, смотри, чтобы все было в порядке.

Юсси продолжал:

– Сержант Рямянен пусть по-прежнему держит под наблюдением весь тот берег. Все машины останавливать за шлагбаумом. У немцев требовать пропуск установленного образца. У наших проверять документы. Если покажется группа людей в стороне от дороги – открывать огонь без предупреждения.

И Юхо Ахо подтвердил:

– Правильно. Если в стороне от дороги, то без всякого предупреждения, потому что время такое.

Юсси продолжал нахмурясь:

– Группа у них небольшая – всего семь человек. Если она вся выдвинется, то постараться охватить ее и уничтожить всю.

И Юхо Ахо с важным видом одобрил его план:

– Да, да. Уничтожить обязательно. Если ты не уничтожишь, то тебя уничтожат. Такова жизнь.

Юсси метнул на него недовольный взгляд. Но Юхо, нимало не смущаясь этим, сказал сержанту:

– Никому не верь, кто бы ни появился на этом участке со стороны. Посторонним один ответ – огонь! Лейтенант правильно говорит. Учти это и выполняй.

Юсси рассказывал после, что с первой же минуты встречи с Юхо он не переставал ощущать в себе настоятельную необходимость обдумать без помехи все, что касалось появления Юхо в лесах Суоми. Но с первой же минуты Юхо словно повис на его мозгах, давя и опутывая их своими нелепыми речами и выкриками, которые следовали друг за другом с такими малыми промежутками, что не оставляли ему для обдумывания ни одной секунды. Отрываясь от своих мыслей, Юсси сказал сержанту:

– По телефону держать непрерывную связь с командиром роты и со штабом батальона.

Но Юхо и тут ввернул:

– Да, да, связь не прерывать ни в коем случае. В нашем деле самое главное – связь.

В конце концов Юсси круто повернулся к нему, готовый сказать что-то очень резкое. И только тогда Юхо отошел с независимым видом. Но, отходя, он сказал:

– Так ты, лейтенант, распорядись тут пока. Только смотри ничего не упусти. Главное – насчет бдительности. А я схожу тут, посмотрю, как и что.

Он сказал это таким тоном, будто был по крайней мере в капитанском чине, и потом стал ходить взад и вперед, разглядывая подходы к мосту и самый мост, опорой которому служили две прямые железные фермы. Подойдя к солдату, коловшему дрова, он спросил повелительно:

– Дрова откуда привезли?

Тот вытянулся перед ним и показал на лес:

– Там два сухостоя разделали.

– Два сухостоя? – громкий голос Юхо слышали все солдаты, сколько их тут было возле моста. – А вы там осторожнее со своими сухостоями. По одному в лес не ходите. Даже по двое опасно. Группами надо ходить. Мало ли что может стрястись. От рюссей всего ожидать можно. Надеюсь, понятно?

– Понятно.

– То-то. Придется, я вижу, мне самому тут кое-какой порядок навести.

Подошел Юсси и сказал сурово:

– Ну, отправляемся, а то уже темнеет.

– Да, да.

Юхо извлек из будки свой дорожный мешок и встал на лыжи. Юсси, не взявший с собой ничего, кроме плоской офицерской сумки и пистолета, собрался еще быстрее. На прощание он приказал старшему сержанту приготовить ему к семи часам рапорт, который он примет от него по телефону на посту номер три, где будет утром. И после этого они отправились.

К тому времени уже заметно смерклось, и на небе начали зажигаться звезды. За пределами караула Юсси сказал сердито:

– Тебя кто просил соваться с твоей идиотской болтовней?

Юхо удивился:

– А как же! Ты ведь сам сказал, что будешь со мной как с равным. Надо же было тебя поддержать.

– В штабе можешь дать волю языку, а тут не место.

– Молчу, Юсси! Молчу!

И в подтверждение своего обещания Юхо ввернул в морозную тишину леса новое сплетение ревущих звуков, полных торжества и ликования. Юсси хватил его лыжной палкой по заплечному мешку и сказал с досадой:

– Неужели не можешь помолчать?

На это Юхо возразил:

– А чего мне стесняться? Разве я не свободный человек теперь? Кто мне теперь запретит петь, если песня из души сама наружу просится? У тебя в карауле я сдержался, как договорились. Неудобно при солдатах, это правильно. Я сказал, что сдержусь, и сдержался. Верно? А тут, в лесу, кому я мешаю, если само сердце у меня поет?

И он опять взревел, но Юсси крикнул:

– Заткнись, я говорю!

– А?

– Я тебе приказываю замолчать!

– Своим солдатам приказывай. А я уже сыт приказами. От своих большевиков наслушался их вдоволь. Хватит с меня! Я к тебе свободы пришел искать, а не приказов!

На это Юсси не сумел найти сразу возражения, чем допустил новое нарушение лесного покоя. Оцепенение, в котором оказались его мозги, продолжалось. Едва они получали минуту передышки и едва пытались ее использовать, чтобы собраться с мыслями по поводу этой нежданной крикливой напасти, как новая порция воплей сверлила их вдоль и поперек, разбивая все попытки. Горло Юхо действовало подобно клапану, через который ему необходимо было выбрасывать время от времени наружу то, что постоянно распирало его кипящее нутро. Выхлопнув это лишнее в виде куска песни, в которой сам черт не разобрал бы ни слова, он умолкал, с тем чтобы через минуту снова распахнуть свой клапан.

Так они двигались в темноте, держась то рядом, то один за другим. И когда они держались один за другим, то впереди шел Юсси Мурто, знавший дорогу. Густота леса замедляла их движение, но когда они выходили на открытые места поверх замерзших болот и озер, то наверстывали упущенное более быстрым бегом, пользуясь бледным светом звезд и белизной снега.

Особенно быстро они мчались на спусках. В этих случаях Юсси указывал направление и говорил своему пленнику: «Вот туда» – и тот, не задумываясь, устремлялся, куда ему указывали, испуская победные крики. Когда они опять убавили шаг, погрузившись в сумрак леса, Юхо спросил:

– Ты меня прямо в штаб ведешь?

– Да.

– Это ты правильно. Первым долгом в штаб меня надо тащить! Я там такое расскажу про жизнь у большевиков, что вы только ахнете все! О, тебя еще к награде представят за такого ценного языка! Еще благодарить меня будешь не раз! Мне бы только вот поспать немного. Целую неделю не спал по-человечески. Не свалиться бы до твоего штаба. – И, говоря это, Юхо действительно пошатнулся, однако тут же снова приободрился и продолжал: – Я тебя не виню, конечно. Хотя со стороны могло бы странным показаться: встретились после долгой разлуки старые друзья, и вот один из них другого в штаб на допрос ведет, вместо того чтобы предложить ему где-нибудь отдохнуть немного после таких мук. Но служба есть служба. И ты правильно поступаешь. Веди меня прямо в штаб. Я готов и это перенести.

После этого они шли некоторое время молча. Даже Юхо перестал издавать крики, устало налегая на палки. Но мозги Юсси упустили эту передышку, занявшись другой задачей. Покончив с ней, он сказал:

– Мы, пожалуй, заночуем до штаба.

Юхо снова оживился:

– Заночуем? Где заночуем?

– Тут есть одно место… Я думал только на минутку забежать, но мы успеем и поспать немного.

– Где поспать?

– У меня дома.

– Дома?

– Да. Я теперь не упускаю случая дать крюк через болота к своему старику. Он один теперь. Мать умерла осенью.

– А ты разве в этих краях живешь?

– Да.

– Да что ты, Юсси! Вот это здорово! Вот это ты ловко придумал, что поселился в этих краях! И что меня пригласил – тоже правильно! Как это тебя осенило? Теперь я вижу, что ты мне настоящий друг. Твои начальники не догадались бы предложить мне поспать перед допросом. Верно? А ты догадался. И за это я тебя ценю. Теперь я в Суоми как дома, потому что не одинок. У меня есть поддержка и защита в лице моего истинного друга – Юсси Мурто. Теперь мне ничего не страшно!

И опять последовали крики, рев и завывание, очень далекие от того, чтобы сойти за песню. Скоро они вышли на хорошо укатанную лыжню, а лыжня вывела их на ту самую небольшую холмистую поляну среди леса, окруженную плотным забором из косо выложенных жердей, где жил старый Илмари Мурто. Узкий выгон вел прямо к середине этой поляны. Там среди белых сугробов чернели сбившиеся в кучу небольшие постройки. Перед выгоном Юсси остановился и сказал:

– Я тебя еще не обыскивал.

– Да, да! – и Юхо с готовностью взялся за пуговицы полушубка.

– Оружие у тебя есть?

– А как же! Пистолет и нож. На, забирай!

– Подожди. – Юсси подумал немного. И, подумав или, вернее, еще больше заблудившись в своих мыслях, сказал: – Ладно. Держи пока у себя. Утром отдашь, перед приходом в штаб.

И они снова зашаркали лыжами, приближаясь вдоль выгона к мелким постройкам, утонувшим среди снегов. Но недалеко от ворот Юсси еще раз остановился, опираясь на палки, и сказал негромко, глядя мимо Юхо:

– Ты запомни, что ты мой пленник, и если будешь болтать лишнее, я тебя пристукну.

– Это ты к чему, Юсси?

Юсси помолчал немного и затем продолжал вполголоса:

– Дело вот в чем. Старик мой немного не в своем уме. Он может заговорить что-нибудь с похвалой о рюссях. Так ты его не слушай. А наших союзников он, наоборот, ненавидит. Сейчас для их войск опять, как и в прошлом году, идет сбор теплого белья, излишков свежего мяса и овощей, они нуждаются в витаминах, и это естественно. А он будет ворчать на это. Но ты не слушай. Он вообще тронулся немного после смерти моей матери и как-то опустился. Стал раздражителен и скуп, чего с ним раньше не было. Ты сейчас увидишь, что у нас в доме действительно не особенно жирно, но не удивляйся и не расспрашивай его ни о чем. Не расстраивай его. Я ведь эти погоны недавно получил и за все время успел послать ему только полторы тысячи марок. А что сейчас полторы тысячи? Ну, идем.

– А раньше вы чем жили?

– Выделывали кожи. Но я мало успел поработать. Года три. Все больше он сам. Но теперь… какие там кожи! Заходи.

На скрип ворот из сарая с лаем выбежала большая черная собака. Но она сразу же умолкла и, замахав хвостом, ткнулась мордой в руку Юсси. Он сказал, потрепав ее по шее:

– Помолчи, Мусти. Мы свои.

Сняв лыжи, он понес их к заснеженному крыльцу. Юхо сделал то же самое. В это время на крыльце показался сам старый Мурто с ружьем в руках. Он был в сером вязаном жилете, надетом поверх рубашки, и теплых штанах, заправленных в зимние пьексы.

Вглядываясь в темноту, он спросил сердито:

– Кого там черти принесли?

Юсси отозвался:

– Это я, старик, успокойся.

– Ах, это ты. Вот как! Это ты. Вспомнил все-таки, что есть у тебя еще где-то родной дом да еще с отцом. А что за голодранца с собой ведешь? Это он орал сейчас?

– Он…

– Уже ночь на дворе, а он еще никак не проспится. Идите оба туда, где вы напились. А здесь пьяным нет места.

– Он вовсе не пьян, старик. Он просто такой уж есть.

– Откуда он?

– Это наш парень.

– Наш парень… Все вы наши парни, когда вам нужно у нас пригреться и поесть. Но у меня ничего нет. Так и зарубите себе на носу. Вот здесь веник. Обметите ноги и входите.

В больших темных сенях еще держался застарелый запах прокисших кож. В комнате тоже стоял этот запах, но слабее. В комнате было темно. Старик повесил ружье на стену, чиркнул по столу спичкой и зажег свечу на полке, осветив свое худое бритое лицо с двумя глубокими бороздами, идущими от носа к углам тонких губ.

Старый Мурто был так же громаден, как сын, но слегка сутулился и поэтому казался не выше Юхо. Он, кряхтя, скинул обшитые кожей войлочные пьексы и залез под одеяло на скрипучую деревянную кровать, повернувшись лицом к стене, обитой картоном. Сын спросил:

– Почему у тебя так холодно?

Старик не ответил. Сын повторил свой вопрос. Тогда отец проворчал себе под нос:

– А ты мне дров запасал?

Подоткнув под себя со всех сторон ватное одеяло, он спокойно засопел носом. С минуту длилось молчание, а затем раздался треск расколовшейся доски. Это Юсси опустил с размаху на край стола свой тяжелый кулак. Сделав это, он вскричал сердито:

– Как тебе не стыдно, старик! Это просто свинство! Это не похоже на тебя! Пришел чужой человек. Он устал. Он целую неделю в снегу ночевал. По-человечески его принять надо!

Старик повернул голову к сыну и сказал спокойно:

– А ты не ори. Если ты будешь тут орать и столы мне портить, я вас обоих за двери выкину.

В их разговор вмешался Юхо, сказав примирительно:

– Ладно. Не стоит из-за меня беспокоиться. Мне очень мало надо. Только уголок, чтобы прилечь. А еда у меня самого найдется. И вас прошу присоединиться, если желаете.

И он стал выкладывать из мешка на стол хлеб, сало, консервы и сахар. Юсси спросил удивленно:

– Откуда это у тебя?

Юхо самодовольно тряхнул рыжей головой:

– А ты думал, я из беды выкручиваться не умею? О, будь спокоен. Не пропаду нигде.

– А все-таки?

– Склад обчистил. Я же знаю там все ходы и выходы.

– Где там?

Юхо собирался что-то ответить, но ему помешал старик, сказавший с удивлением:

– Это русский хлеб! – Он засунул ноги в пьексы и подошел к столу. Взяв со стола хлебец, он повертел его и руках и даже понюхал. – Да, это русский хлеб. Такие буханки только они выпекают. Вот это хлеб! Чистая рожь. Это из России. Да. Это оттуда. Оттуда.

Он задумался и осторожно положил хлебец на прежнее место. Но Юхо сказал ему:

– А ты возьми его себе, отец. Убери куда-нибудь. А я еще достану.

И он снова положил буханку старику в руки. Тот взял и опять задумался, вертя ее в руках. Прикинув на ладони ее вес, он сказал:

– Много у русских этого добра. Помнишь, Юсси, ты рассказывал, как вы русскую машину с хлебом перехватили?

Юсси нехотя кивнул головой и взял с этажерки газету. А Юхо спросил у старика:

– Когда это было?

– Прошлой зимой. Они сперва повалили ее из орудия, а потом налетели со всех сторон на лыжах. Но русский водитель был еще жив. Он обложился мерзлыми буханками, подпустил их поближе и открыл огонь из ручного пулемета. Но потом они его все-таки убили.

Юсси прервал его, недовольно шевельнув газетой:

– Охота тебе рассказывать об этом.

– А разве я вру?

И он опять протянул руку, чтобы положить хлеб на прежнее место, но Юхо сказал, отталкивая его руку:

– Нет, нет, нет! И думать об этом не смей! Я обижусь, если не возьмешь.

Старик положил хлеб на край стола, и взгляд его с хлеба перешел на пылающее румянцем лицо Юхо. Он спросил:

– Ты из каких мест? Судя по выговору, это места не близкие. Но что-то как будто мне знакомое. Тебя как звать?

– Юхо.

– Вот как! И у соседки нашей Майи муж назывался Юхо. Тоже неплохой парень был.

– А где он теперь?

– Убит. В редкой семье сейчас кто-нибудь не убит.

Старик вздохнул и принялся растапливать плиту.

Поставив на нее кофейник, он достал из шкафчика две тарелки и, неторопливо шаркая большими пьексами по стертым деревянным половицам, вышел в сени. Когда дверь за ним закрылась, Юсси сказал сердито:

– Тебя кто просил тут свой хлеб демонстрировать?

Юхо, доставший к тому времени из мешка вторую буханку, виновато развел руками:

– А как же, Юсси! Подкрепиться надо же! Твои штабисты ведь не догадаются накормить меня перед допросом. Верно?

Юсси ответил, подумав:

– Пожалуй, да. Но этот хлеб убери с глаз долой.

– Зачем, Юсси?

– Ты же видишь сам: он вызывает всякие ненужные разговоры о России. Убери!

– Тебе виднее, Юсси. Как прикажешь, так и сделаю.

Однако он не торопился убирать со стола подаренную буханку. И пока он резал на ломти вторую буханку, старик вернулся в комнату, неся в одной тарелке мерзлую рыбу, а в другой – соленые грибы. Перехватив недовольный взгляд сына, он проворчал, кивая на грибы:

– Не вороти нос. Это еще труды твоей матери.

Рыбу он положил на сковородку и, пока она жарилась, поставил на стол тарелки. Юсси спросил его:

– А мясо и картошку сдал?

– Не получат они у меня ни мяса, ни картошки.

– Ты не шути с этим, старик.

Но старик, переворачивая ножом на сковороде рыбу, повторил упрямо:

– Не получат они у меня ничего. Я не приглашал гитлеровскую солдатню на кормление в свою страну. Довольно того, что я в прошлом году отдал им сдуру шерстяное одеяло. Хватит с меня и этой глупости.

– Но есть закон военного времени.

– На грабеж не может быть законов.

– А сдать все же придется.

– Нет, не придется. Уже приходили сегодня утром. Требовали бычка. А я прицелился из ружья и говорю: «Берите». Они говорят: «Смотри! Будет хуже, если от самих союзников комиссия придет». – «Пусть придет. Ответ у меня для всех грабителей один». С тем и ушли. А бычка я застрелил днем и шкуру снял. Завтра буду разделывать. Соли только не хватает немного для засолки.

Юсси сказал нахмурившись:

– Это добром не кончится.

– Если тебе наплевать на отца, то, конечно, добром не кончится.

– Ладно. Завтра подам рапорт начальству. Обрисую положение. Попрошу их походатайствовать в Саммалвуори о снятии с тебя этой повинности.

– Тебе давно следовало вмешаться, а не корчить из себя святого хранителя законов, не народом установленных.

– Но ты не имел права так поступать.

– Я знаю свое право.

Пока старик хлопотал у стола, Юсси достал из сумки блокнот и написал вечным пером рапорт, о котором упомянул. Старик указал рыжему гостю, где повесить полушубок и шапку, после чего все уселись за стол. Усевшись, помедлили, ожидая знака хозяина. Но хозяин начал с того, что сказал, насупив седые брови:

– За черный кофе прошу извинить. Корова у меня уже не доится. А идти за молоком к Майе далеко и поздно. Только напугаю ее.

Но Юхо вскричал:

– Не беда, отец! Кофе хорош и черный! Ты и без того столько наготовил, что впору русскому такая щедрость.

– Русскому?

Глаза старика с новым вниманием остановились на рыжем госте. Но остановились на нем также холодные голубые глаза Юсси. И в них блистала ярость, когда он процедил сквозь зубы:

– Я тебя о чем предупредил?

– А?

Юхо с недоумением поморгал в его сторону рыжими ресницами и принялся вскрывать ножом банку с консервами. Старик на минуту погрузился в раздумье, затем подошел к шкафчику, откуда извлек бутылку с тремя рюмками. Наполняя рюмки, он сказал:

– Пришла пора для Суоми, когда в ней легче достать спирт, чем хлеб.

При последнем слове он взглянул на подаренный ему хлеб, а с хлеба перевел взгляд на Юхо и сказал, подняв рюмку:

– За тех, кто еще не разучился поминать в Суоми добрым словом русских.

Юхо ответил ему: «За твое здоровье, отец» – и они выпили из своих рюмок разбавленный водой спирт, не обращая внимания на Юсси. А тот сидел мрачный, настороженный, положив кулаки на край стола и не притрагиваясь ни к рюмке, ни к еде. Глаза его наблюдали за Юхо, и в них было подозрение. И, может быть, Юхо, занятый едой, почувствовал это подозрение, несмотря на свой простодушный вид. Как бы то ни было, он сказал, не переставая жевать:

– Почему бы и не помянуть их добрым словом напоследок, этих рюссей? Помянуть не жалко, поскольку им все равно скоро всем конец, слава богу. У Гитлера такое оружие приготовлено, которое начисто сметет их с земли вместе с их большевистскими властями. Нам останется только не прозевать момент и прибрать к рукам их северную часть.

Мохнатые брови старика почти закрыли его глаза, когда он услыхал это. Отвернувшись от Юхо, он подпер левой рукой подбородок и сказал угрюмо:

– Да, невелика радость услыхать о русских доброе слово от дурака.

Румяное лицо Юхо с обидой и недоумением обернулось к Юсси, как бы прося у него защиты. Но тот не собирался его защищать и даже не смотрел на него больше. Он уже уяснил то, что ему нужно было, относительно Юхо и теперь следил за правой рукой отца. А правая рука отца взяла со стола выпеченный в России хлебец и, скользя по столу ладонью вверх, остановилась перед его глазами. И тут старик уже готов был погрузиться в те неведомые для Юсси думы, от которых только Каарина умела мягко и незаметно возвращать его к действительной жизни. Однако Юсси не дал ему погрузиться. Он не знал точного происхождения этих дум, но подозревал в них нечто рожденное теми далекими событиями в жизни Суоми, что имели в своей основе дружелюбие к русским. А это было нестерпимо ему, ненавидящему их каждой каплей своей крови. Выхватив из ладони старика хлеб, он швырнул его к двери.

Старик некоторое время оставался неподвижным, глядя на свою опустевшую ладонь, а затем сжал ее в кулак и подтянул к себе. Левую ладонь он отнял от щеки и тоже сжал в кулак. Получилось два очень крупных и жестких кулака, не суливших добра тому, против кого они были сжаты. Они легли на край стола, и, словно беря их за свою опору, медленно разогнулась широкая спина старого Илмари Мурто. Но такой же вид, полный угрозы и силы, принял также его сын, сидевший к нему лицом по другую сторону стола. И минуты две-три они молча смотрели друг другу в глаза, такие несхожие по цвету. Спина старого Илмари уже не вернулась в согнутое положение. И в голосе его наметился стародавний громовой рокот, когда он сказал неведомо кому:

– Арви был прав. Не от него бы принимать мне такие упреки, но сказано было метко: «Спрятался от жизни». И она тоже правильно заметила: «К народу не выходит, на детей растратился». Но теперь их нет у меня – детей. Не к моему народу прилепились их сердца. И ничего у меня нет. И кто остановит меня теперь, на остатке моих лет, если я опять пойду стучаться в сердце народа? И теперь я буду говорить ему только одно: не будь растяпой! Умей удержать то, что суждено тебе взять в свои руки! Умей удержать, ибо в такой стране, как Суоми, даже твой собственный сын может вырвать это и растоптать.