Текст книги "Другой путь. Часть первая"

Автор книги: Эльмар Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Откланявшись, он вышел на двор, и мы вышли за ним. Там его дожидалась легковая машина Линдблума, из которой выглядывали Гуннар и Улла. Когда он уселся внутрь и Гуннар, сидевший за рулем, тронул машину, белокурая круглолицая Улла помахала приветливо моей Айли. И хотя они совсем не были знакомы, моя Айли тоже с готовностью помахала ей вслед.

17

Но я не собираюсь даже упоминать вам о Муставаара. На черта он вам? Я и сам был бы рад выкинуть из головы всякую память о нем и не знаю, почему он вдруг вспомнился мне теперь. Чей он человек и кому нужен был на этой земле – вот что мне хотелось бы знать.

Он и тогда опять очень скоро уехал, этот Муставаара, в какие-то заморские края, где у него были, кажется, жена и дети, и только один раз он мне еще встретился перед отъездом. Я в это время закладывал на ночь в ригу для просушки очередную партию снопов ржи, которую мне предстояло молотить и веять с трех часов следующего дня. А он проходил через гумно в темно-зеленой охотничьей куртке и высоких сапогах, с ружьем через плечо. Он в тот день охотился вместо с Арви за озером и теперь шел от Арви к себе на дачу. Видно было, что он изрядно угостился у Арви, потому что лицо его было красное, а изо рта пахнуло вином, когда он уселся на пороге напротив огня, разведенного из крупных поленьев в печи риги, и сказал мне по-русски:

– Здорово, чухна!

Я, конечно, ничего ему не ответил на такое приветствие. Я сделал вид, что не слыхал его. Снопы шуршали, оттого что я забрасывал их снизу на деревянные колосники. А когда я сам взбирался на колосники, укладывая на них снопы плотнее друг к другу колосьями вверх, то поднималось такое шуршанье, что я имел полное право не расслышать его. А он тем временем что-то говорил. Спускаясь вниз, чтобы забросить наверх очередную партию снопов, я, конечно, мог его услышать, но я настолько отвык от русской речи за последние двадцать лет, что понимал его слова очень туго. Он примерно такое говорил, куря папиросу и плюя в огонь:

– Молчишь, чухонская морда. И отвечать не желаешь. Зазнался в своей хваленой независимой Чухляндии. Но погоди, мы еще поубавим вам спеси. Вы принадлежали России и будете принадлежать. Запомни это. И на этот раз никакой автономии. Финляндская губерния – вот все, чего вы заслуживаете. Родилась наконец на нашей многострадальной планете сила, способная раздавить большевизм. Мир должен принадлежать людям, рожденным для власти самим богом, а не случайным выскочкам. Да-с, дорогой мой. Или ты полагал, что я примирился с положением бездомного пса? Эй, ты! К тебе обращаются!

Мне стало неудобно все время молчать, и хотя я не совсем ясно его понимал, но сказал, чтобы его успокоить:

– Нет, конечно. Если что у человека отнято им заработанное, то нельзя с этим примириться.

Я сказал это по-фински, потому что мне уже трудно было подбирать и выговаривать русские слова после двадцати лет молчания на этом языке. Но он сразу же повторил мои слова по-русски. Бросив щелчком пальца окурок в огонь и послав туда же последний плевок, он сказал:

– Им заработанное? Идиот. А священное наследственное право для кого существует со времен Адама? Не ты ли родился его отменить? Мои владения приобретены усилиями многих поколений нашего рода. Или, по твоему, мои отцы и деды трудились над созданием красивейшего каменного здания на Псковщине для того, чтобы в нем обосновался большевистский ликбез? А законного наследника куда? К чертовой матери, на чужие хлеба? Нет, господа от большевизма! Приближается и к вам час возмездия. Рожденный быть властителем будет им наконец. Или даром горел во мне все эти годы такой же вот огонь? Или даром питал я им из года в год своих детей, как питал меня мой покойный отец? Весь огонь своей души отдал я этой цели. Всю жизнь, все помыслы и надежды. Без этой цели было бы пусто и мертво в моей жизни, как в могиле. И вот все ожило, черт подери! Пришла награда за мое терпение! Что ж делать, если я пока еще слаб и вынужден прислониться к более надежной силе? Но и за это временное унижение я потом воздам сторицей всем, кто в этом повинен, даже нынешним своим покровителям, будь они прокляты! О, власть бы только мне, власть! Занять бы только на земле свое законное место, и тогда держись вы – от сохи и станка, опоганившие святилище моих предков. Я вам укажу ваше настоящее место!

И, говоря так, он сжимал свой крупный белый кулак, никогда не знавший тяжелой работы, и размахивал им перед собой. И рот его дал тут больше воли, чем перед моей Айли. Он так и ходил вокруг его зубов неровным красным кругом, дергаясь туда и сюда, похожий при мигающем свете пламени на большую воспаленную рану. И мне страшно было встречать его взгляд – столько горело в нем ненависти, усиленной отблесками огня.

Он встал и ушел от меня, не сказав ни слова на прощание. Меня не было для него. Он не ко мне свернул с пути, а к огню, чтобы выкурить свою папиросу. И обратился он ко мне с первыми словами не ради меня, а только для того, чтобы как-то начать разговор со своими мыслями. Окончив с ними разговор, он ушел в сырую темноту осенней ночи своим обычным крупным шагом, при котором он выносил каждую ступню вперед с таким видом, словно выискивал, что бы там такое раздавить перед собой в осенней снежной слякоти.

Он уехал скоро, слава богу, и мне не понадобилось приглашать его весной на новоселье. Приглашение было отправлено только родным Айли. Но даже из них приехал один Юсси, объяснивший это нездоровьем родителей. Он без особенного интереса потрогал обитые картоном стены наших комнат, похвалил узор на линолеуме и постоял на балконе, глядя на озеро и темный лес позади него. Думал он о чем-то другом – не о нашем с Айли новоселье.

В своем новом светлом костюме он выглядел как молодой бог, и любая девушка порадовалась бы его вниманию. Но его мысли были далеки от намерения оказывать внимание девушке. Его мысли касались только отечества – так добросовестно вобрал он в себя все то, что изливалось на него школой, церковью, печатью, кино и радио. А офицерские курсы, на которых он теперь учился в Хямеенлинна, были самым полновесным добавлением ко всему этому, ибо воинская организация «Суоелускунта» считала насаждение ненависти к России своей главной задачей. И теперь в чистом, прямом сердце Юсси горело только одно желание – отомстить русским за военное поражение своей страны.

Он и до зимней войны твердо усвоил, что русский – исконный враг финского народа, заслуживающий упоминания лишь в сопровождении зубовного скрежета. Трудно было не усвоить этого, не слыша ничего иного и течение двадцати лет жизни. А зимняя война только укрепила его в этом убеждении. Она была как бы материальным подтверждением того, что он слышал до той поры о России на словах. А оторвать хотя бы на минуту свои мысли от этого тяжкого испытания, выпавшего на долю его родины, и оглянуться пошире он не умел.

Оглянувшись пошире, он, может быть, разглядел бы кое-что другое, помимо этого испытания. Он разглядел бы, может быть, что и само это горькое испытание его родины для кое-кого из великих и сильных этого мира было не чем иным, как легким ходом на огромной игральной доске, где вместо клеток – материки и моря. Но это лишь моя голова способна проникать в такие вещи, особенно теперь, когда мысли мои выбрались на новые просторы. А Юсси не умел озираться шире. Он смотрел только в одно место и видел только одно. И если ему прежде внушали только на словах о готовности России на злые дела против Суоми, то ныне она сама доказала это. Так он расценивал зимнюю войну. И жизнь свою отныне он, как истинный сын Суоми, обязан был посвятить без остатка только одному: мести, беспощадной мести большевикам-рюссям за принятый от них позор.

Ходили слухи, что один чувствительный удар он им уже отвесил. Да и сам он что-то похожее на то рассказал нам с Айли, хлебнув несколько лишних рюмок. Но я уже не помню точно, как там было дело и чьи слова больше удержались у меня в памяти. Но с каждым новым рассказом что-то прибавлялось к этой истории, которая от подобных добавлений приобрела постепенно такой вид, что верить ей уже было не обязательно.

Из этой истории следовало, что, отпущенный из офицерской школы на пасхальные дни домой, Юсси побывал наконец у русских и даже добрался до их лесных разработок. Однако, подобравшись к штабелям леса, он понял, что опоздал их поджечь. Это было тем более досадно, что, кроме свежего леса, у русских в штабелях залежались бревна прошлогодних заготовок, хорошо подсохшие для огня. Но к приходу Юсси часть бревен уже лежала в рассыпанном виде на посиневшем льду речушки, а остальная часть готовилась к тому, чтобы быть спущенной туда же. Это видно было по работе сплавщиков, сооружавших перед штабелями скаты из бревен.

Как раз в это время к работавшей бригаде сплавщиков подошла другая бригада, и они стали знакомиться. Это оказались люди, присланные к ним на помощь из Кестеньги и Ухты. Встреча не прошла без разных шуток, насмешек и даже пробы сил, которую затеял высокий рыжий парень, работавший без шапки. Началось это все с того, что он заорал весело:

– А-а! Вот к нам и помощнички пожаловали!

А один парень из тех, что пришли, сказал:

– Это вы у нас будете помощнички, поскольку вы уже два года подряд план по сплаву проваливали.

Рыжий парень в ответ на это медленно выдвинулся вперед и встал перед пришлым парнем, уперев руки в бока. И, разглядывая его с высоты своего огромного роста, он сказал:

– Так, так. Мы ваши помощнички? Очень хорошо. Хм… Полюбуйтесь на него. Мы к ним в помощнички попали. Хе-хе-хе! Здорово!

Пришлый парень ответил равнодушно:

– А на что же вы еще годитесь?

Рыжий как бы даже остолбенел на мгновение от такого дерзкого ответа и обвел всех остальных широко раскрытыми глазами. Все молчали, глядя на него с веселым любопытством. А он сказал парню:

– Да есть ли у тебя чем работать? Я что-то над землей тебя мало вижу. Может быть, под землей больше?

Пришлый парень понял, к чему дело идет, и ответил:

– Это можно проверить.

Рыжий тронул слегка рукой его грудь и плечи и спросил:

– На какое же место тебя уложить бай-бай, птенчик залетный?

Пришлый парень осмотрелся и сказал:

– Это я тебя сейчас уложу бай-бай вот на это место.

– На это место? Хорошо.

Они сцепились, и рыжий положил пришлого парня на указанное место. Пришлый парень поднялся в смущении и предложил попробовать еще раз, но опять был положен на то же место. После этого рыжий спел диким, победным голосом кусок из какой-то, видимо, им же самим придуманной песни и, упершись кулаками в бока, спросил, нет ли еще желающих прилечь на то же место. А чтобы это место не казалось, таким неприглядным, он притоптал немного кору и щепки, отбросил ногой в сторону комья застарелого снега и льда. Свое предложение он повторил на финском языке и прошелся с важностью взад и вперед перед штабелями леса.

Нашлось еще несколько человек из пришлой бригады, желающих помериться силами, и каждого из них рыжий парень положил на то же место. Сделав это, он сказал с жалобой в голосе:

– Эх, неужели нет на свете такого человека, кто и меня уложил бы на это место? Я не знаю, что сделал бы для такого человека! Я бы за ним на край света пошел! В огонь и воду полез бы!

А бригадир сказал ему:

– Ты в работе людей проверяй, да и себя, кстати, покажи. В баловстве-то нетрудно отличиться. А за невежливость к людям и чрезмерную прыть оставайся-ка сегодня сторожить склады.

И действительно, вечером рыжий парень остался в лесу один, а остальные ушли. Этим и воспользовался Юсси, чтобы подобраться к бревнам поближе.

Не знаю, так ли все это было в действительности. Сам я не был тому свидетелем. А у разных людей одна и та же история всегда меняет свой вид и обрастает постепенно такими дополнениями, от которых потом остается только развести руками. Да и сам Юсси тоже не очень связно излагал все это, сидя за нашим столом. Вино было тому причиной. Айли без конца радовалась новому дому, и для поддержания ее радости он старался быть разговорчивее. А развязать язык ему могла только лишняя рюмка, к чему он и прибегал в угоду сестре. Но от этого вся история его встречи с рыжим карелом из России окуталась таким туманом, в котором уже совсем трудно стало разглядеть что-нибудь не слишком ярко размалеванное и раздутое.

Дело как будто происходило таким образом: Юсси начал подбираться к рыжему парню, чтобы убить его и затем поджечь лесной склад. Но то, что он увидел, сбило его с толку, заставив притаиться и вытаращить в удивлении глаза. Оставшись один, рыжий развел огромный костер и при его ярком зареве ударился в какой-то дикий пляс, потрясая колом, словно копьем, и высоко вскидывая ноги. При этом лицо его сохраняло самое серьезное выражение. Потом он запел что-то, ворочая колом в огне. Но это, пожалуй, только ему самому казалось, что он поет, потому что назвать его дикий рев и вопли песней мог разве какой-нибудь сверхкрупный зверь, обитавший на земле в очень древние времена, который сам издавал звуки, колыхавшие деревья.

Юсси ожидал, что на эту песню сбегутся все обитатели лесного поселка с ужасом в глазах и с ружьем в руках. Но никто даже не подумал примчаться. А он продолжал петь, озаряемый огнем. Своими огненно-рыжими волосами и пылающим от густого румянца лицом, по которому рыжими искрами рассыпались веснушки, он сам напоминал что-то родственное огню. Повозившись у костра, он стал ходить взад и вперед поблизости, готовясь, видимо, разинуть рот для новой песни. В это время Юсси подобрался вплотную к штабелям, думая заложить в них огня втихомолку от рыжего, но тот услыхал его и крикнул:

– Кто там?

Юсси притаился было, но потом новый план мелькнул в его голове, и он вышел к свету костра, сказав кое-как по-русски, что прибыл сюда, на сплав, с бригадой из Ухты. Рыжий пытливо всмотрелся в его лицо. Но оно было молодое, миловидное и честное. Все же он спросил недоверчиво:

– А почему ты с ними вместе не был днем?

– Я отстал. Ноги промочил. Переобулся. Вот.

Юсси указал на свои сапоги и, чтобы не дать ему времени на раздумье, продолжил с ним разговор, перейдя на финский язык:

– Мне сказали, что ты всех наших уложил здесь на какое-то место.

– Да. Вот на это место. А что?

– И ты сказал, что готов служить и подчиняться тому, кто тебя самого уложит.

– Да, но такой еще не родился на свет.

– Он родился.

– Да? О-о! Понятно. Очень хорошо. Снимай мешок.

Но Юсси не стал снимать с плеч мешок, в котором прихватил с собой на всякий случай свинину, хлеб и сахар. Он и так справился с рыжим, уложив его на заданное место. Рыжий действительно оказался сильным и ловким, но не знал приемов борьбы, а Юсси был уже вполне законченным, испытанным борцом и, кроме того, превышал рыжего весом и даже ростом. Тот взвился на ноги, как пружина, требуя повторения, но опять был положен на обе лопатки. Все еще не веря в свое поражение, он схватывался с Юсси еще несколько раз, и каждый раз Юсси с вежливой улыбкой бросал его на то же самое место. Тогда он смирился и сказал, протягивая руку:

– Наконец-то я встретил настоящего человека! Тебя как звать?

Юсси не видел причины придумывать новое имя и ответил:

– Юсси Мурто. А тебя?

– А меня Юхо Ахо, Юхо Ахо, Юхо Ахо.

– Условие не забыл?

Юсси сказал это, чтобы ускорить дело. Тот удивился.

– Условие? Какое условие?

– Подчиняться всем распоряжениям победителя.

– А-а! Да, да, конечно. Еще бы! Я готов. Приказывай.

– Подожги все эти штабеля.

Сказав это, Юсси достал револьвер и сделал это вовремя, ибо рыжий медленно двинулся к нему, приложив ладонь к уху с таким видом, словно желал повторения сказанного. Но, увидев револьвер, он остановился, как это сделал бы любой другой на его месте. Юсси ожидал, что и далее он поступит как любой другой, то есть выполнит все нужное под угрозой смерти. Но рыжий повел себя несколько неожиданно. Изобразив на своем румяном лице восторг, он хлопнул себя ладонями по ляжкам и заговорил быстро, захлебываясь от радости:

– Теперь я понял! Теперь понял! Ты оттуда, да? Шпион и диверсант? Вот здорово-то! Наконец-то я встретил настоящего шпиона и диверсанта! Сколько лет мечтал увидеть, и вот сбылась моя заветная мечта! Вот они какие бывают, настоящие шпионы и диверсанты! А я – то думал, что они только в книжках существуют. Нет! Оказывается, не только в книжках! Вот он и в живом виде появился наконец, настоящий шпион и диверсант!

Юсси был совсем сбит с толку его восторженными выкриками и первое время даже не знал, как себя держать. А тот почтительно осмотрел его справа и слева и даже попытался зайти за спину, но отступил под дулом револьвера, продолжая орать:

– Какое счастье! Какое счастье! Живой шпион и диверсант объявился! Сколько раз я тут бродил вокруг, надеясь такого встретить, чтобы провел меня через границу, чтобы помог мне бежать отсюда куда-нибудь к черту. Три раза я пробовал бежать сам, и три раза меня хватали и чуть ли не сажали в тюрьму. Но теперь, слава богу, встретился настоящий шпион и диверсант, который поможет мне бежать наконец. Как я рад! Настоящий шпион и диверсант! А я люблю шпионов и диверсантов! Я сам хотел сделаться шпионом и диверсантом! Шпионы и диверсанты всегда были моей мечтой!

– Перестань орать! Поджигай бревна! – и Юсси вытянул вперед руку с револьвером.

– Да, да, да, – тот заторопился, подбегая к ближайшему штабелю. – Это я в один миг. – Он присел на корточки и начал торопливо собирать и подкладывать к подножию штабеля сырые щепки и сучки. – Я сейчас весь их лес к черту уничтожу! Это хорошо, что ты надоумил. Я давно собирался это сделать, да не знал, куда потом самому деваться. А теперь знаю. Ты покажешь мне дорогу, и я удеру. Мы вместе с тобой удерем. Ладно? Ты только не оставляй меня теперь.

Он чиркнул спичкой и попробовал поджечь собранные в груду щепки, но они не загорелись. Он зажег вторую спичку, но и она погасла. Тогда он заново принялся ворошить собранные в груду щепки. Удивленный его готовностью немедленно покинуть свое отечество и задумавшись над этим, Юсси не сразу заметил, что тот впустую тратит время, а когда заметил, пожалел, что не скрутил его с самого начала. Это позволило бы ему самому разделаться с лесом без лишней возни. Потерпев неудачу с растопкой, рыжий встал и сказал доверительно:

– Пойду надеру бересты.

Но Юсси не пустил его и приказал использовать жар костра. Рыжий хлопнул себя по лбу:

– И верно! Как это я сам не догадался!

Но, бросившись к костру, он упал и зашипел, потирая колено. Пока он шипел, на реке гулко потрескивал весенний лед. Он и днем издавал звуки, подобные выстрелам, а к ночи эти звуки участились, предвещая близость ледохода. И кто-то уже шел на эти звуки со стороны лесного поселка, судя по отдельным голосам. Юсси сообразил вдруг, что он мог бы выстрелить в рыжего, прикрываясь этим треском на реке, но в то же время понял, что распорядиться огнем он бы уже не успел. Голоса приближались. Пришлось отойти в тень, откуда он сказал рыжему:

– Подготовишь к поджогу все штабеля! Слыхал? И помни, что я все время буду рядом. Попробуй только пикнуть – сразу получишь пулю…

Конечно, рядом он не остался, а удалился в нетронутую часть леса, так что перестал видеть рыжего. Но и там ему не пришлось остаться. Услыхав невдалеке подозрительный нарастающий шум и даже лай собаки, он бросился без оглядки дальше, в глубину леса, стараясь на своем пути переходить вброд мелкие ручьи и лужи, чтобы сбить собаку со следа. Так он брел почти всю ночь. Теплая меховая тужурка и такие же брюки помогли ему не застыть в часы предутренней дремоты на полусгнившем стволе лежащей сосны.

А на следующий день река вскрылась, и было уже бесполезно возвращаться на лесной склад. При первом же взгляде на реку можно было догадаться, что они постарались вогнать в нее все запасы своих бревен, которые она и несла теперь вместе с льдинками. Для Юсси ничего больше не оставалось, как наказать рыжего за невыполненный приказ и вернуться домой. Нашел он его к вечеру по диким воплям, которыми тот прочищал себе глотку, распихивая багром заторы на самом порожистом месте реки.

При виде Юсси он от радости хотел кинуться ему в объятия, но забыл при этом бросить багор, держа его в правой руке наконечником вперед. Юсси крикнул ему: «Брось багор!» – и снова достал револьвер. Рыжий охотно расстался с багром и хотел повторить попытку броситься к Юсси на шею, но тот остановил его и приступил к допросу:

– Почему не поджег, как было приказано?

– Юсси! Друг! – Рыжий сделал большие глаза и скрестил на груди ладони. – Ты пойми! Всю ночь ковырялся вокруг штабелей. Костры подготовил во какие! Все березы вокруг ободрал. Пойди сам проверь. А они заметили и ну приставать, зачем да почему? Я и так и сяк, дескать, подстелил себе помягче, прилечь хотел. Не верят. Надзор за мной установили. А я им говорю, что все равно удеру в шпионы наниматься к некой иностранной державе и ничем вы меня не удержите. Вот! Прямо так и сказал. Но я умолчал насчет названия державы. О, я хитрый и секреты умею хранить. И ты бы посмотрел, как они запрыгали вокруг меня. Но я не из тех, кого можно сбить с толку. Я им такое наговорил, что они только руками развели и мигом меня отпустили.

– А что ты им наговорил?

– А я им сказал, что плевать хотел теперь на их бревна и что все равно сожгу их рано или поздно, потому что такое принял решение. А если Юхо Ахо принял какое-нибудь решение, то держись!

– Но ты его не выполнил и за это сейчас умрешь.

Юхо Ахо с готовностью кивнул головой:

– Это правильно. Это вполне справедливо. А чем будешь убивать?

– Вот. – Юсси кивнул на свой револьвер.

– Правильно. Только старайся сразу в сердце попасть, чтобы мне не очень долго корчиться. Терпеть не могу, когда мне вместо сердца в какое-нибудь другое место попадают. Катаешься после этого каждый раз как дурак и ждешь смерти. – Он расстегнул свою ватную куртку и все, что было под ней, обнажив часть голой груди, покрытой рыжими веснушками. – Вот сюда приложи револьвер, между ребрами, чтобы ошибки не было. Тут вот сердце. А то попадешь в ребро. А ребра у меня крепкие – пуля отскочит. Это всегда щекотно, когда пули от ребра отскакивают, а я не выношу щекотки. Должен прямо тебе это сказать, положа руку на сердце. Вот сюда прикладывай дуло. Давай руку, я помогу тебе нащупать.

И он протянул руку к револьверу, но Юсси крикнул:

– Назад! Стой там, где стоишь! Я и отсюда сумею просверлить твою дурацкую башку.

– Правильно. И оттуда можешь. Уж что заслужено, то заслужено. Сверли оттуда. Так мне и надо. Не сумел, дурак, выполнить такое простое дело. Черт их принес не вовремя. Они, видишь ли, услыхали, что лед на реке лопается, ну и поспешили, чтобы не упустить хорошую воду. Всю ночь я пробовал их обставить, подсовывал бересту то в одну груду бревен, то в другую, как ты велел, и даже поджег два раза. Нет! Не дали, черти, довести до конца благородное дело. Вырвали спички из рук и чуть не избили. А в наказание дали, дьяволы, самый трудный участок. Видишь? Но ничего. Мы свое возьмем, верно? А теперь стреляй. Вот сюда стреляй, чтобы не в ребро. Что заслужил, то заслужил, спорить не буду.

Он снова раздвинул одежду на груди и замер в ожидании, глядя с виноватым видом прямо в глаза Юсси. Но тот не выстрелил. Черт его поймет, как это так все складывалось, но не мог он выстрелить в этого непонятного человека. Он только сказал ему:

– Не могу понять: ты на самом деле дурак или только…

Но тот вскричал, перебивая его и прикладывая ладонь к обнаженному месту на груди:

– Юсси! Друг! Если бы ты знал, как ты мне понравился с первого же взгляда! Когда я увидел тебя, я сказал себе: «Вот человек, который, можно сказать, родился шпионом и диверсантом. И для такого я ничего в жизни не пожалею». И как я загрустил, когда ты исчез! Но теперь ты явился, и все будет исправлено. К черту эту проклятую работу! Довольно я мозолил руки багром! В шпионы и диверсанты иду наниматься!

– Не ори!

Юсси все еще не мог поднять руку на то непонятное, что таращило на него глаза и выкрикивало невесть что на его же языке. Это был враг из русской земли, но черт его мог понять! Не зная, как с ним поступить, Юсси только повторил еще раз: «Не ори!». Но тот продолжал орать, покрывая своим голосом шум порогов:

– От радости, Юсси! От радости! Эх, если бы ты знал, как мне горько! Первый раз в жизни встречаю настоящего шпиона и диверсанта, хочу услужить ему – и так неудачно! Но я исправлю дело. Ты еще увидишь, что на меня можно положиться! Идем! К черту эту работу! Пошли, Юсси! Веди меня хоть на край света!

Но Юсси сказал:

– Стой на месте. Объясни мне, кто на меня вчера погоню натравил?

– Погоню? Какую погоню? Ничего я не знаю, Юсси! Проходили, правда, солдаты с заставы и сказали, что накануне ночью какая-то сволочь проскочила границу, но это их дело. Я ответил, что знать ничего не знаю, и они пошли дальше рыскать к черту. Но мы-то с тобой им не попадемся, верно? Пошли, Юсси! Веди меня к настоящей жизни! Наконец-то и я буду шпионом! У меня к тому все данные имеются, верно? Ура!

Черт знает, что это такое было. Юсси обязан был пристукнуть его, чувствуя за собой на то моральное право, но не мог спустить курка при виде этих честно моргающих огненно-рыжих ресниц. Кончил он тем, что приказал ему стоять на месте и не шевелиться под угрозой смерти, а сам поспешно направился в лес.

Ну и крик же поднялся ему вслед! У рыжего парня в его необъятной глотке нашлись какие-то новые пронзительные звуки, наполнившие собой все вокруг на многие километры. Они вырывались из его толстогубого рта один за другим, схожие по громкости с теми отчаянными призывами, что издает пароход, севший на мель среди тумана. Они вырывались и уносились по всем направлениям, сверля небо, и землю, и древесную толщу леса. Можно было подумать, что его крик имел какое-то другое назначение, хотя обращен он был только к Юсси:

– Ка-ак! Без меня уходишь, Юсси! Без меня-а-а-а! Не покидай меня, Юсси, друг! Не уходи! В шпионы я жела-аю! И в диверса-анты! В диверсанты, Юсси! В диверса-а-анты!

Крик его достиг прямо-таки невероятной силы, создавая звон в ушах Юсси. И к тому же он сам припустился вслед за Юсси, не переставая орать. При таком положении дел для Юсси оставалось лишь одно: удирать без оглядки в глубину леса, развивая быстроту, на какую только были способны его длинные молодые ноги.

Да, всякое, конечно, можно рассказать, если есть желание заставить ахать и удивляться того, кто по доверчивости своей согласится такое слушать. Но я не боюсь вам это повторять. Пусть оно лежит на совести тех, от кого я сам терпеливо выслушивал про все это много раз и в Туммалахти и в Саммалвуори, кивая каждый раз в знак согласия головой. Почему бы мне и не кивать головой, если то же самое подтверждали ребята из отряда «Суоелускунта», куда входил Юсси.

А подтверждали они потому, что их Юсси добился-таки своего в этой вылазке на русскую землю, и, следовательно, им было чем похвастаться. У него будто бы не все кончилось на том, что он ушел от рыжего парня. Приключения его продолжались. Не прошло с того момента и часа, как он услыхал в отдалении подозрительную перекличку звериных и птичьих голосов. Это было похоже на новую облаву. Ускользнул он от нее, уйдя дальше в глубину русской земли. Пограничники держались ближе к своей зоне. Его спасло еще и то, что снег в лесу успел растаять, и поэтому ночью в нем было темно, как в чернильнице. Для его черной одежды это было очень кстати.

Перед новым рассветом он случайно опять вышел к той же реке. Здесь она впадала в озеро. Он узнал это маленькое, продолговатое озеро, имеющее форму мешка. На финской топографической карте оно значилось как Пуссиярви. Река, впадая в него с одного конца, почти отсюда же вытекала дальше, извернувшись под прямым углом. А вся остальная часть озера казалась ненужным боковым отростком на ее изгибе. Но в этот пузатый отросток река, несущая бревна, впадала с большой силой, и, если бы люди не перегородили ее возле устья связками бревен, она унесла бы всю добычу сплава в отдаленный, забитый льдом тупик озера, как в мешок, откуда ее пришлось бы извлекать потом по бревнышку против течения.

Пользуясь темнотой, Юсси пополз по связкам бревен к середине реки. Поступающий с верховьев реки рассыпной лес напирал на связки с такой силой, что они выгнулись полукругом, соединенные между собой железными скобами и проволокой. С другого берега по этим звеньям из бревен к середине реки двинулся человек с багром. Он временами нагибался, проверяя прочность соединений, которым предстояло выдержать напор леса до того, как его заберут в кошели или увяжут в плоты. Если бы человек дошел до Юсси, ему пришлось бы плохо. Но он не дошел. Вложив себе в рот папиросу, он спохватился, что забыл спички, и вернулся к берегу, где стояла сколоченная из фанеры будка, в окне которой мигал огонек. Пользуясь этой заминкой, Юсси расшатал и выдернул одну скобу, скрепляющую бревна, и раскрутил узел у толстой проволоки, дополнявшей скрепление.

Он с трудом удержался на связке из трех бревен, когда скопившийся в запани лес толкнул его, вырываясь на свободу и раздвигая перерванную надвое преграду до самых берегов. Выскакивая на тот же берег, Юсси услыхал крики и выстрелы со стороны будки, но ширина реки и темнота спасли его от пуль. А до рассвета он постарался уйти как можно дальше от реки.

Притаившись на день среди густых ветвей крупной ели, он следующей ночью начал продвигаться в сторону границы. И тут он убедился, что проникнуть в Советскую Россию легче, нежели уйти из нее обратно. Три ночи подряд пытался он перейти среди болот невидимую линию, разделявшую два государства, перенося каждую попытку все дальше на север. И после каждой попытки он снова торопливо отступал в глубину русских лесов.

Только на седьмую ночь удалось ему перейти границу и то на сорок пять километров севернее первоначального пункта. К тому времени он уже питался прошлогодней клюквой и древесными почками. И все-таки русские, кажется, его заметили, когда он уже переполз на свою землю. Но у них не принято посылать пули в сторону соседней страны, и, может быть, поэтому он уцелел. Рассказывая дома о рыжем парне, он сказал:

– Странные у них попадаются типы. Впрочем, удивляться нечего. Он же карел. А карел – известно что такое.

Старый Илмари оторвался на минуту от разглядывания своей правой ладони и спросил:

– А что такое карел?

– Карел – это финн, испорченный кровью рюссей.

– А что такое финн?

– Финн – это финн. Если же в нем и встречается иногда примесь германской крови, то это лишь облагораживает его.