Текст книги "Феномен двойников (сборник)"

Автор книги: Елизавета Манова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

– Не притворяйся, Хэл. Ты сам не потерпишь, чтобы тебе хоть что-то навязали. Пусть даже хорошее, но если тебе это навяжут…

– Ага, – сказал Нод. – Погляжу я на тебя!

– Не успеешь. Я двадцать лет не протяну. Слушайте, ребята, а может, не трепыхаться? Пусть сами разбираются, живые.

Вот тут Ларт его и припечатал.

– Вы рано себя записали в мертвецы, господин Ктар. Мертвые не врут и не трусят. Легче всего сказать: я – никто, я – мелкая сошка, чего это я должен отвечать за Мир? Должны, никуда не денетесь. Слишком много у вас накопилось долгов. Сколько людей погибло, потому что вы не хотели рисковать? А сколько людей рисковало, чтобы вы не погибли? Извольте-ка отдавать долги, пока вы еще живы.

– За все надо платить, – сказал Ресни, – и равнодушие обходится дороже всего. Жаль только, что за наше равнодушие обычно платим не мы.

– Я слишком поздно понял, что нет чужой боли, – сказал Аврил, – всякая боль – твоя.

– Людям надо жить, – сказал Нод. – Я тебе еще тогда говорил: как и что – твоя забота. Сдохни, в лепешку расшибись, а людям надо жить.

– Хэл! – оклик будто взорвался в голове, Хэлан так и подскочил. Чиркнул взглядом по пустой комнате, покосился через плечо. Кто-то стоял в дверях. У него похолодело внутри. Сидел и шелохнуться боялся.

– Что с тобой, Хэл?

– Господи, Майх! – он сразу как-то обмяк от облегчения. – Ну и напугал! Да так, схожу с ума помаленьку. Ты чего?

– Я – ничего, – холодно и раздельно сказал Майх. – А вот ты чего не отвечаешь? Четырнадцать часов… что я должен думать?

– Да ладно тебе, – с вялым благодушием отозвался он. – Заработался. Четырнадцать часов, говоришь? Быстро время идет в приятной компании.

Встал, ленивым движением отщелкнул шлем и без страха вдохнул застоявшийся за десять лет мертвый воздух станции.

А наутро они схоронили Ресни. Постояли под пристальным взором Фаранела и вернулись на станцию. Работать.

Первыми обжились схемы. Это были целые простыни; Майх застлал ими стол в центральном отсеке и один за другим клепал какие-то блоки. Спаивал, сваривал, свинчивал хитроумные разъемы, и Хэлан был при нем лишь подсобной парой рук. Подать, принять, придержать, подкрутить – но и от этого к ночи валился с ног. А Майха ничего не брало. Какое-то холодное остервенение вдруг одолело его, этакая расчетливая ледяная ярость. Вкалывал, как автомат, без передышки и без суеты, а когда Хэлан совсем выбивался из сил, усаживался за журналы и дневники.

Жег себя, а Хэлан был спокоен. Думал: пропаду, задавит проклятая мертвечина, вон до чего дошел – покойники мерещатся. А вышло наоборот. Спал на постели, где кто-то умер, ел оставленные мертвецами запасы, дышал десятилетней затхлостью – и ничего не мешало.

Была работа, которую он не знал, цель, к которой совсем не хотелось идти, безысходное решение, навязанное ему мертвецами – а он был свободен, как никогда. Самая лучшая пора: все уже решено, осталось только сделать. Голова отдыхает: главное есть, а случайного не угадаешь, и совесть угомонилась до поры. (Она еще свое возьмет, стерва такая, а покуда пусть отдохнет, рано ей меня жрать.)

Он глядел со стороны; как корчится Майх, жалел – и не жалел, ведь через это надо пройти, все равно надо, никуда не денешься. Ничего, малыш, не пропадем, это мне еще себя ломать и ломать, а ты… А ты?

А время текло: мчалось, как подстегнутое для Майха, плавно струилось для Хэлана, и он не сожалел о нем, нежась в навязанном покое своей безысходной свободы.

Кончили сборку; Майх остервенело гонял блоки на стендах второй лаборатории, а Хэлан дощелкивал невеселые загадки станции.

Оснащена-то она нехудо. Даже слишком. Две лаборатории, да мастерская, где чего только нет, да хорошая вычислительная машина, да купол наблюдения с мощнейшими локаторами. Наверняка не тюрьму они здесь строили, а что-то военное. Вот только Фаранел им подгадил, старый убийца, не потерпел людей под боком. А Ктен? Строили-то в одно время? Ну да, так, небось, и было задумано: какой-то секретный комплекс. А когда намронскую станцию прикрыли, так и Ктен оказался ни к чему. Вот ему и нашли применение – на свой лад. А раз на Ктене тюрьма, пришлось запечатать и Намрон – самым надежным способом.

Грязная история, обыкновенная до изжоги, и в ней, как в маленьком зеркальце, отражается Мир. Вывороченная, нечеловеческая логика и бессмысленная жестокость.

И горькая мысль: так что же, защищать этот пакостный мир только потому, что если его не защитить, будет еще хуже? Желать ему гибели? Но он прихватит с собой лучших из своих людей, ведь даже лучшие из нас слепы и глухи, и они увидят только то, что Мир, их Мир, гибнет, и его надо спасать. И даже не страх – просто тоскливое недоумение: почему именно я? Что я могу?

…Он сидел рядом с Майхом, пока тот не закончит расчет, и неспешные мысли потихоньку текли сквозь него. Вот сейчас Майх закончит считать, растолкует режимы и уйдет. Хорошо, что я буду один. Все равно я один, когда мы вдвоем, черт его знает что: только научился быть с людьми, и надо терять, надо успеть отвыкнуть, пока мы вдвоем. Майх должен улететь. Да, только так. Приключение длиной во всю жизнь, и ни в чем не виноват. Это мне теперь: что ни сделал – все равно виноват…

– Хэл! – окликнул Майх, и он спокойно поглядел на него.

– О чем ты сейчас думаешь?

Странный вопрос. Хэлан даже растерялся чуть-чуть, вот и брякнул первое, что пришло на язык.

– Сижу да гадаю, как это мы мимо кошки в норку проскочим.

– Должны проскочить. Совместное изобретение Нилера и Тенги. Контризлучатель… ну, понимаешь, такая штука, которая сделает нас невидимыми для локаторов.

– А в оптике?

– У ЮЛ поглощающее покрытие, да и масса всего 5 тысяч.

– Вот так все просто? А если погремушка откажет?

– Надеюсь, что не откажет, – медленно сказал Майх. – Я очень хочу, чтобы она не отказала, потому что у меня есть еще кое-что.

– Оружие?

– Да, – так же медленно и четко сказал Майх. – Извини, Хэл, мне пришлось дать слово, что никто не узнает, как это работает. Даже ты.

– Понятно. – А душу кольнуло: и ты дал?

– И я дал, – ответил Майх – прямо на мысль. – У меня не было выбора, Хэл. Думал: ты поймешь.

– Почему ж не понять? Пойму.

– Обиделся?

– Не очень. Значит, если откажет…

– Да, – холодно ответил Майх.

– И что, эта штука – она целый корабль может прихлопнуть?

– Да.

– А сколько на нем народу?

– От пятидесяти до ста человек – в зависимости от класса.

– Ну что ж, совсем не дорого, раз ты по Тгилу соскучился.

– А ты, конечно, не станешь защищаться, если на нас нападут!

– Не знаю. Я себя тоже не в грош ценю, но чтобы полсотни за одного…

– Дело только в нас?

– Нет, – сухо сказал Хэлан, – не только. Дело в том, что за тобой стоит.

– За мной или за нами?

– За тобой. Ты уже не маленький, Майх, нос вытирать научился. Должен был понимать: раз взял оружие, значит, и в ход его пустишь, если придется. Ради чего?

– Интер-ресный разговор. От кого бы и ждал… Можно подумать, ты оружие в руках не держал!

– Держал, конечно, и еще подержусь. Только ты мое оружие со своим не равняй. Моя пукалка – это один на один, если что, мне смерть – им сон.

– Интер-ресный разговор, – снова сказал Майх. – Значит, им можно нас убивать, а нам их нельзя? Трое на Гвараме, десять здесь, сколько на Ктене? – и они правы, а я нет?

– Может и так. Им-то есть ради чего убивать. Они свой Мир караулят, чтоб, значит, никто не навредил. А ты?

– А я бы просто их всех… сколько есть!

Встал и ушел.

И – как сломалось что после того разговора. Хрустнуло и пропало. Вроде, все то же: вместе работали, вместе ели, вместе выходили в знобящую красоту Намрона – вместе, но не вдвоем. Майх уходил, обугливался в огне своего нетерпения, замыкался в остервенении работы; им уже не о чем стало говорить – только о деле, и они говорили только по делу, а когда замолкали, подступала тишина мертвой станции, поглядывала из-за плеча, вздыхала за спиной, и тогда Хэлану казалось, что они с Майхом тоже мертвецы – последние из мертвецов этого мира.

Майх уходил, но и Хэлан тоже не стоял: слишком много впереди, и все уже решено; я-то знаю, чего хочу. Просто торчит что-то поперек и все колет, колет. Раньше проще: жизнь за жизнь, удар за удар. Он – тебя, я – его, мы – друг друга. А теперь? Сотня просто людей – не начальников, не убийц, нормальные мужики и ни в чем не виноваты, только делают свою работу – а что с другой стороны? Слова. Будущее. Судьба Мира. Счастье людей.

Он морщился, как от изжоги. Не верю в слова. Будущее – это следующий час, на больше и загадывать глупо. Счастье людей? А людям счастье ни к чему – какое ни дай, все равно испохабят. Судьба Мира? Что-то такое… кисель, не представишь и не ухватишь. И за это драться?

– Да, – сказал он себе, – именно за это. За мой Мир. Я его насквозь прошел, за все места потрогал, тошнит меня от него, но ведь он мой!

И опять это были только слова – повисели миг и канули в тишину. Мне бы что-то попроще и попрочней – чтоб не утекало.

Проще всего – это тот корабль. Есть, оказывается, секретный полигон КВФ – где-то у черта на куличках, у самого Ябта, и там теперь тот корабль. Я бы на их месте давно улетел. Мозгов, что ли, у этого Тгила нет? Знает же, что дело глухо – так чего тянуть?

– Того, чего и ты, – сказал он себе. – Умный мужик, давно все твои варианты просчитал и скис не хуже тебя. Правда, есть и четвертый вариант: уговорить, чтоб не прилетали.

Он зябко повел плечами, такой это был подлючий вариант. Вот так прямо: взять и все отменить, и пусть все идет, как идет, пока совсем не захлебнемся в дерьме. Как это Ларт сказал: третий цикл? Так ведь и не узнает никто, что можно было свернуть. С болью, с кровью, а все-таки…

«С болью и с кровью, – подумал он. – Ты гляди, еще до дела не дошло, а душа в лохмотья. Что я, что Майх».

И злость: почему нашу судьбу должны решать за нас? Выходит, если не дать нам пинка, так и будем переть в болото? Что же мы тогда такое, черт нас побери?

А дни летели: Майх закончил партию блоков и на станционной танкетке отвез их на корабль. Упакованные в контейнеры, они загромоздили узкий проход, и Хэлану как-то не хотелось браться за них.

Оружие или шапка-невидимка? Один черт, по правде сказать. Сделал шаг – значит, пойдешь до конца. Драки не миновать, тут уж крути – не крути…

Он поднял голову и увидел, что Майх тоже стоит и глядит на него. Что-то живое было в его глазах: жалость? стыд? Взгляды их встретились, и Майх сразу – щелк! – и захлопнул створки. Хмуро покосился и приказал:

– Подавай!

А на обратном пути чуть не случилась беда. Случилась бы, если б не Майх. Ехали-ехали – и вдруг толчок; танкетка словно споткнулась на знакомой тропе, и Майх грубо и жестоко отшвырнул Хэлана прочь. Он упал на лед плашмя, так что потемнело в глазах, а когда стало светло, уже не было никакой танкетки. Только черная трещина в берегах из янтарного льда.

– Майх! – отчаянно закричал он. – Майх! – и увидел его на той стороне.

– Майх, – бессмысленно прошептал он, утирая скафандр над вспотевшим лбом.

– Порядок, Хэл, – спокойно сказал Майх.

И они пошли на станцию, разделенные только трещиной.

Дни шли, они монтировали оборудование, скорчившись в тесной рубке. Хэлан уже поднаторел – читал схему, как документ: глянул – и в уме. Хорошая работа: руки заняты и голова тоже, только где-то там, в глубине, сочится, двоится, ветвится тонюсенький ручеек.

Разобрать концы сюда, теперь сюда, щелк – вошло в разъем.

А в Столице, небось, дождь. Лупит по крыше, лужи пузырятся. Интересно, кто за моим столом сидит.

– Давай вот так. Ага. Нет, еще немножко.

Скорей бы на станцию! Чертов скафандр, прямо как блох в него напустили!

– Что-то я тут не пойму. Глянь, Майх.

Как же это я без Майха назад ворочусь? Правда, если до Ктена… А что мне Ктен? Ладно, нам бы еще туда попасть. Кто их знает, эти игрушки: возишься, возишься, а оно возьмет и…

Дни шли, и они уже снова сидели на станции, сменяя друг друга у стендов. Совсем дом родной, Хэлан даже пожалел немного, что скоро придется ее бросать.

Странное дело: здесь он не бывал одинок. Один на один с собой – и все-таки не один. Кто только ни приходил к нему в нескончаемые часы вахт: живые и мертвые, друзья и враги. Можно было договорить и доспорить, но это была только игра, и он знал, что это только игра, и лишь один Ресни не был игрой. Приходил, садился в сторонке, вспугивая выдуманных гостей, и Хэлан сам заговаривал с ним – с полуфразы, с полуслова, с полудодуманной мысли.

– Знаете, Нирел, а я так ведь и не понял, чего я хочу. Нет, планы всякие есть, а вот чего мне надо? Чтоб все по-другому было? Так я сам по-другому жить не захочу, заставь меня – на стенку полезу… как все. Ну, ладно, дала мне жизнь по мозгам, сдвинула с места, а ведь отпусти, я, пожалуй, опять в свой угол залезу – и не тронь меня. А, Нирел?

– Мы, – цивилизация одиноких людей, – задумчиво отвечал он. – Как-то распались все связи между людьми, и у каждого есть он сам: его потребности, малые или большие, и жажда удовлетворить их любой ценой. И все-таки мы не безнадежны – и тому пример мои товарищи. Пришла беда – и сразу с нас все облетело. Амбиции, тщеславие, все то мелкое и вздорное, что так раздражало нас друг в друге. Мы стали просто людьми, надеюсь, нам удастся остаться людьми до конца.

– Так что же: так и жить в беде? Ничего себе жизнь!

– Почему я стал свободным только здесь? В горе, в отчаянии, в страхе смерти? Наверное, нельзя быть свободным – даже внутренне – под чудовищной тяжестью государства – монстра. Да, мы к этому так привыкли, что эта тяжесть кажется нам свободой. Мы ощущаем ее, только когда она чуть приподнимается с наших плеч, как только в невесомости понимаем, что такое притяжение планеты. И я думаю о миллиардах людей, вжатых в землю чудовищной тяжестью чудовищного государства. Кем бы они были, что бы они смогли, если б убрать или хотя бы ослабить этот гнет?

– Вот вы куда гнете? Ну, не знаю. Ежели эту машинку поломать, так что от нас останется? Где вы таких дураков найдете, чтоб сами захотели думать? Вот я… в первый раз пришлось, чтоб за других решать… ох, страшно! Одно дело, как у нас: машинка крутится, никто ни за что не отвечает… а если нет? Ну, подумайте! Если нет аппарата – значит, ты уже не винтик, значит, жить так, чтоб за каждый свой шаг отвечать…

Вот тут его и поймал Майх. Вошел потихоньку – Хэлан и не услышал, почувствовал, только, что кто-то есть. Ох, черт! Не дай бог, вслух говорил!

– Ну, чего прячешься? Вылезай!

– Я не прячусь, – сказал Майх. Подошел и сел рядом. – Мешать тебе не хотел.

– Чему мешать-то?

– Думать. Далеко ты от меня ушел.

– Раньше вышел, – хмуро ответил он. Сидел и без надобности пялился на стенд, будто Майх и впрямь застукал его на чем-то стыдном.

– Если темп не потеряем, закончим дней через 12. Ты рад?

– Чему?

– Что, еще сердишься?

– Детский разговор, Майх. Сержусь – не сержусь. Что, ты у меня игрушку забрал? Дело ведь не в том, драться или нет. За что драться?

Майх вдруг улыбнулся.

– А за что драться, Хэл? За жизнь – нельзя. За друзей – нельзя. За это все – нельзя. Сложновато для меня!

– Неужели?

– Ладно, – сказал Майх. Встал, прошелся по комнате, переключил что-то на стенде. – Только без подсказок, Хэл. Не люблю в конец задачника заглядывать. Значит, надо определить цель? Добраться до корабля. Спасти Лийо и помочь Николу. Все очень просто – до самого Ктена.

– А что тебе Ктен?

– То же, что и тебе, Хэл. Поворот. Только пошли мы в разные стороны. Разные задачи, понимаешь? Моя – прорваться любой ценой. Никого не жалеть. Ничего не щадить. В этой драке по-честному нельзя. Как они нас – так и мы их.

– Удобно.

– Да! – с яростью сказал Майх. – Даже слишком! Ты сравни, что ты знал, а что я. Ты в этом болоте, как рыба, а я… я чуть не спятил, когда вы меня мордой… в это!

– Ну да, конечно. Твоя правда. Извини, малыш.

– Погоди. Значит, задача: прорваться. И тут вопрос: зачем? Спасти Лийо? Невозможно. Здесь мы все трое обречены. Улететь? Ну ладно, летим. А зачем? Просить помощи? А кто мы такие, чтоб ее просить? Мы что, можем говорить за всех?

– А ты не переживай, – сказал Хэлан. – Можем и не просить.

– Тогда, выходит, твоя правда: не за что драться!

Хэлан хотел что-то сказать, но Майх не дал:

– Говорю же, погоди! Когда ты меня умыл, я сел и стал думать. Понял: слишком много нагара, пора продувать дюзы. Куда меня повело? Вроде, не ты меня, а я тебя за руки должен хватать. Понимаешь: подумал – и сам удивился. Когда узнал, что ребят убили… я ведь с ними не раз летал… крепче родства… Когда думал, что Лийо нет… когда нас гоняли, как… нет, ты пойми: будто так и должно быть. А теперь не могу. Ведь мы ни в чем не виноваты, черт побери! За что нас так? Почему нас можно убивать, Хэл? Почему можно, чтобы были и Ктен и Намрон? Почему нужен или не нужен контакт решают не ученые, а чинуши?

– Ого, сколько «почему»!

– Детские вопросы, да? Иногда полезно задавать такие вопросы. Почему, едва я родился, моя жизнь была определена? Не умом, не характером – тем, кем я родился. Почему каждый из нас должен быть подследственным и поднадзорным в собственном мире?

– Ты гляди, заметил!

– Не надо, Хэл! Просто подумал: а зачем мне куда-то лететь? Помощи просить не хочу, врать не умею, хвастать нечем. Оно конечно, поглядеть бы… знаешь, для нашего брата, космача, такой полет… Но ведь ты же не полетишь?

– Конечно, нет. У меня свой мир есть, буду я по чужим таскаться!

– Думаю: был бы Никол один… но с ним ведь Лийо, он-то может лететь – нигде нас не осрамит.

– Ох, торопишься, Майх!

– Да нет, не очень. – Поглядел на Хэлана и засмеялся: – Что, не хочешь в долю брать?

– Доля больно незавидная.

– Какая выйдет. Это ведь и мой мир, Хэл! Почему это ты можешь за него драться, а я нет?

– Характер драчливый.

– Иди ты со своим характером! – весело сказал Майх. – Куда ты без меня денешься?

– Никуда, – ответил Хэлан покорно. – Вместе и пропадем. Ты-то себе хоть эту задачку представляешь?

– Лишь бы ты ее себе представлял. Прокладывай курс, а я тебя мигом доставлю. Хоть на Ктен, хоть на Авлар…

– Хоть на тот свет. Нашел себе капитана! Первая голова…

– Ну, головы у нас будут. Целый Ктен. И люди будут.

– Целый Авлар?

– Ну, целый – не целый… Хватит меня запугивать, Хэл. Это мое право, никому его не уступлю.

– Спасибо, Майх, – тихо сказал Хэлан.

Они стояли и глядели друг на друга, и, глядя в эти спокойные, твердые глаза, он вдруг поверил – впервые – что из этого все-таки что-нибудь выйдет.

…Прилетели они без оркестра и улетали по-тихому. Все сделали, прибрали на станции, обработали бумаги консервантом и вышли налегке в блистательно-мертвый мир.

В последний раз сквозь колкие ледяные острия, сквозь текучий проблеск рыжих радуг, в последний раз по прозрачно-янтарной тропе, в последний раз под невидящим взглядом Фаранела.

«В последний раз, – высвистывает птичка в шлеме. – В последний раз, в последний раз, в последний раз». Веселенькая песня! Второй сезон, как все в последний раз.

– Майх! – просто, чтобы перебить надоедливый голосок, и без него тошно. – А может, не будет перехватчиков?

– Вряд ли. Захват бота на Тенаре, самостарт автомата на Ктене, корабли на Намроне. Цепочка ясная. Ничего Хэл, проскочим.

«Может и проскочим, – подумал он, – не привыкать. А не лежит душа переть на тот корабль. Повернуть бы – и за дело!»

Он усмехнулся: опять хитришь! Трусишь, брат. Не так страшны перехватчики и патрули – сам корабль. Это ведь слова: «чужой, чужое», говорить-то легко, а вот увидеть да почувствовать, как это: чужое, по правде чужое, не из нашего мира. Тгилом надо быть, чтоб не обделаться. И – не свернуть.

«Точка опоры»? Да, Кел, опять вы правы, черт вас побери, надоели вы мне со своей правотой! Ни черта у меня нет, кроме этого. Одно-единственное: через 20, ну, 30 лет они прилетят, и надо суметь их встретить. Что, не убеждает?

– Нет, – сказал он себе, – ни капельки.

– А это потому, что ты корабль не видел. Вот посмотришь, убедишься, что они на сто лет впереди, в сто раз сильней, улику какую-то прихватишь…

– Ага! Ты это своей бабушке расскажи!

– Ну и пошел ты, – сказал он себе. – Нашел, когда сомневаться! Зубы стисни – и вперед!

…Он остановился, потому что остановился Майх. У самого корабля стояли они, и корабль был единственным тусклым пятном в сияньи равнины. Темен и грязен был их корабль, плод темной и грязной цивилизации, памятник грязных людских дел в чистоте безлюдного мира.

Тлели стартовые огни, притулился к одной из опор подъемник, и брезгливо стекал по обшивке обманчиво-теплый свет. Вот и все. Перевернем страницу.

– Ну, Майх! О чем задумался?

– О свободе, – ответил Майх и смущенно поглядел на него. – Вдруг почувствовал: свободен! И не по себе.

– Занятно! Какая же свобода, если все решено?

– Понимаешь, до сих пор… это был побег. Нас гонят – мы убегаем. А теперь… Раз мы сами выбираем судьбу, значит, свободны?

– Выходит, что так.

И Майх, коротко, торжествующе улыбнувшись, шагнул к подъемнику. К свободе.