Текст книги "Феномен двойников (сборник)"

Автор книги: Елизавета Манова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Вдруг рунг повернул голову и взглянул ей в глаза. Разумный осмысленный взгляд, и в нем спокойное любопытство.

Пещера была так велика, что они завели в нее рунгов. Сэр Норт снял Илейну с седла – и она уже спала. Мгновенно заснула у него на руках, и он ждал, испуганный и счастливый, пока Элура расстелет свой плащ у стены.

Джер и Ортан хворостом и камнями почти доверху заложили проход. Эту преграду не одолеешь бесшумно, и мы сидим вчетвером у костра, пока Джер наспех готовит еду. Если бы я могла позволить себе уснуть! Скользнуть в блаженную пустоту, где нет ни страха, ни боли…

– Кто ты такой? – сурово спросил Норт. – Кто твой господин?

Ортан отвел глаза от огня и поглядел на него. И ответил мягко и терпеливо, как бестолковому малышу:

– Я родом из северных поселений. У нас нет господ.

– Норденцы не враждовали с Орриндой.

– Мы – никому не враги.

– И все-таки северян перебили еще тридцать лет назад, – негромко сказала Элура. Сказала – и острый холодный страх…

– Не всех, – ответил Ортан, – кое-кто уцелел.

Шипение и вонь – это Джер качнул котелок. Стоит на корточках и смотрит из-за огня, как будто он что-то понял… испугался?

– Зачем ты пришел? – спросил у Ортана Норт. – Чего тебе надо от нас?

Пилотские штучки! Вот послала судьба обузу!

– Это я позвала Ортана, сэр Норт. Он – друг моего отца, и я ему верю.

И холодок по спине: а кто он такой? На вид он не старше меня, но уже тридцать лет как нет Нордена, и он был дружен с моим отцом…

– Ортан, – спросила она, чтобы не думать, – а ночью можно пройти перевал?

– Я проведу.

– А потом? Я хочу сказать: ты доведешь нас до Илира?

– Да.

– Илирцы – наши враги, – заметил Норт.

– Илирцы не признавали власть Экипажа, но они нашей крови, и ждет их то же, что нас. Новости, по крайней мере, узнать они захотят. Потом – увидим.

Если успеем, подумала она, если мы только успеем…

Люди. Много люди. Много-много.

Я слышу, Фоил.

Онои, люди думают смерть!

Они нас не найдут. Они не знают это место.

Онои, этэи боятся. Они слышат смерть.

Пусть этэи молчат, Фоил. Люди уйдут.

Онои, зачем люди думают смерть?

Люди всегда убивают друг друга. Не бойся. Они уйдут.

В Хаосе трудно думать. Здесь мысли отрезаны от Общего, они слабы и одиноки. И когда чего-то не знаешь, оно не приходит к тебе из Общего. Ты ищешь ответ сам. Может быть, поэтому меня и тянет сюда?

Костер догорел, и в пещере темно. Теперь стало слышно воду: резкий, размеренный стук. Дыхание, иногда звякает сбруя, когда этэи переступают с ноги на ногу, бедный Фоил, подумал он, здешние существа неразумны, он одинок так же, как я.

Вернуться в Сообитание – тяга острая и мучительная, как голод; снова в мир, где все правильно и разумно, где нет одиночества, где на каждый вопрос найдется ответ. Но меня опять потянет сюда, в этот мир, где все мучительно, все неразумно, где нет ответа ни на один вопрос.

Зачем я сюда прихожу? подумал он. Я не такой человек, как они, я не способен их понять.

Иногда я их понимаю, подумал он, стыдно и мучительно понимаю, и тогда мне стыдно, что я способен из понимать, что я все-таки такой, как они.

Но чего мне стыдиться? подумал он. Я знаю, как все началось, и знаю, к чему все придет. Я – промежуточное звено, среднее между теперешними людьми и теми, кем им предстоит стать. И мне мучительно понимать, что обреченное обречено, оно должно исчезнуть, уйти, потому что и я обречен, и мне тоже придется исчезнуть, уйти…

– Если ты не спишь, леди Элура, – сказал он негромко, – я хотел бы с тобой поговорить.

– Сейчас, – сказала она невнятно, словно держит что-то в зубах. Какие-то судорожные движения; он слышал, как, ощупывая стену, она прошла в дальний угол – к воде.

– Который час? – спросила она. – Где ты? Я тебя не вижу.

– Уже за полдень, – ответил он. – Сейчас я зажгу огонь.

Робкий крохотный огонек обозначил себя, не осветив ничего, и все-таки чуточку легче, не этот могильный страх, словно все уже кончилось и надо только дождаться смерти.

– Я слушаю, – сказала она.

– Вам незачем идти в Илир. На перевал прошли два больших отряда.

– Они еще не могли взять Орринду!

– Они научились у вас, – ответил он сухо. – Крепость не убежит, а илирцы уйдут в горы, и война затянется на несколько лет.

– Дафенам незачем истреблять илирцев, – сказала она, сама не веря себе. – Илирцы сами всегда воевали с Орриндой.

– Илирцы происходят от Экипажа. Вы научили дафенов, – сказал он. – Двести лет вы старались их истребить. Вы прогнали последних к пределам вашего Мира – в Мертвые горы – и думали, что они умрут. А они выжили и стали сильней вас. Если они сейчас вас не уничтожат, вы возродитесь – и уничтожите их.

– Ты считаешь, что они правы?

– Я не могу судить. Я другой.

– Мне безразлично, кто прав, – сказала она. – Ядовитые семена посеяли наши предки, а плоды отравили нас. Я должна это сделать, – сказала она. – Найти безопасное место, где эти двое могли бы жить и растить детей.

– Чтобы все началось сначала?

– Я не знаю! – сказала она резко. – Пусть потомки решают за себя. Я хочу лишь спасти от беспамятства нашу историю и те крохи знаний, которые мы сохранили. Ортан, наши предки были почти всемогущи, а мы… мы даже не в силах справиться с дикарями!

Он улыбнулся. Грустно и задумчиво улыбнулся, словно знает о предках всю правду и не хочет с ней говорить. А если и правда знает?

– Леди Элура, – сказал он, – давай подумаем лучше, куда вам теперь идти.

– Джер, – сказала она негромко, – иди сюда, раз не спишь.

Джер засопел и вылез из темноты.

– Локаи тебе родичи?

– Как глянуть. Корень один, а уж второй век, как разошлись.

– Если мы доберемся до Опаленных Гор, они нас примут?

– Это сперва добраться надо, – хмуро ответил он.

Здесь не такое небо, как в Обсервате. Там оно выше и холодней, и звезды кажутся ближе. Нет, это мы жили ближе к звездам, и созвездия были членами нашей семьи. Птица легла на крыло, опустила клюв к горизонту – это значит, что скоро полночь, вот уже вылезли над хребтом первые три звезды Колеса.

Скоро полночь. Эта ночь не слишком длинна для того, что нам надо сделать, но мы ждем перед входом в пещеру, потому что Ортан исчез. Попросил обождать и исчез; мелькнул беззвучною черною тенью и растаял в тени горы.

– Джер, – спросила она тихо. – Так кто из норденцев уцелел?

Он не ответил. Зябко повел плечами и промолчал.

– Джер?

– Да все сказки, госпожа. – Помолчал и сказал неохотно. – Норденцы – они были чудные. Сказывают, вроде бы с ильфами знались. Будто, как началась война, ильфы взяли у них детей, самых малых, и увели. А после будто привели их к вестринцам, чтоб те взрастили.

– Вестра – далеко от Границы.

– Ну-у, что слышал, госпожа.

– А потом?

– Не знаю, госпожа. Вроде бы они все куда-то подевались… кого не убили.

– Леди Элура, – сказал сэр Норт, – пора бы нам отправляться. Время к полуночи, до света всего ничего.

– Не суетись, сэр Норт, – сказала она сквозь зубы. – Успеем.

Он тяжело задышал, но ответил спокойно:

– Не привык я, чтоб так со мной обходились!

– Предлагаешь подраться?

– Ну, уж будь ты мужиком!.. – вздернул рунга на дыбы, развернулся, отъехал подальше, и мгновенный укол стыда: я и правда, как баба. Вздорная баба, а не командир. Великое небо, когда же вернется Ортан?

Он не вернулся. Он просто возник рядом, словно вырос из-под земли.

– На перевале засада, – сказал он тихо. – Они ждут беженцев из Орринды.

– Прорвемся?

Он покачал головой.

– Мы недалеко уйдем, если будет погоня. Есть еще один путь… но будет трудно.

Если бы я не был безумен, я не пошел бы ночью по этой тропе. И не просто ночью, а в черную пору – на исходе третьей луны. Но все, что я делаю здесь, безумно, и поэтому я пройду, надо только закрыть свой разум и уйти в темноту.

Фоил торопит меня, он рад – это сливает нас, как никогда не сливало тэми. Запахи. Плотный мир запахов: камень, этэи, люди; запах страха, запах тоски, запах гнева; травы, зверьки, насекомые, черный запах змеи.

Небо ушло и исчезло, оно не нужно, мир кончен, только то, что вокруг меня; я это чувствую всем телом – то, что вокруг меня: какой камень непрочно сидит в земле, ямка, лужица, тонкая струйка воды, ядовитый шип рара, Фоил, веди этэи, и они подчиняются, входят в меня, повторяют каждый мой шаг, потому что я – это Фоил, и я веду их по осыпи в черную щель.

Выше и выше; расщелина; густая волна страха, но я не могу говорить, раз я в темноте, они не идут, они хотят удержать этэи, резкий высокий голос, он говорит слова, в них холодное и твердое, оно толкает людей; прыжок, крошащийся камень, вскрик – они уже здесь, мы одолели первый уступ.

Все-таки мы прошли. Если останусь жива, я, может быть, осмелюсь припомнить этот путь. Но, пожалуй, нет – я себе не враг.

Я просто лежу на камнях и без единой мысли гляжу в предрассветное небо. Уже выцвели звезды. Уже закатился надкушенный шарик Офены. Уже тишина, и никуда не надо идти.

И тревога: я ничего не знаю. Куда мы вышли, и где враги? Есть кто-то на карауле?

Оторвать глаза от спокойного неба, повернуть голову… Черные зубья пропороли простор. Розовые блики на снегах Ханнегана, невидимое солнце румянит вершины Тингола, значит, мы все-таки прошли через главный хребет, и теперь уже надо сесть и осмотреться кругом.

Руки привычно поднялись к волосам, перекололи шпильки, убрали под сетку тяжелые пряди; несколько привычных движений – и я уже я. И когда она села, лицо ее было спокойно и строго.

Спят, конечно! Даже рунги лежат на земле, только черный скакун Ортана поднял голову и поглядел на нее. Она ответила взглядом на взгляд, уже без ужаса и удивления: все возможно, когда разрушен твой мир.

Смотри: Норт не забыл об Илейне. Она лежит на его плаще, уютно припав к плечу. Он будет ей добрым мужем, надо только куда-нибудь их довести.

А Джер? бедняга, он пытался не спать. Так и спит сидя, привалившись спиной к валуну. Ортан… где Ортан? Она вскочила: без Ортана нам не выбраться, это конец… ерунда! Здесь его рунг, Ортан его не бросит.

Дикая красота родимого края… Как он безлюден и дик, подумала вдруг она. Словно этих лесов не касалась рука человека, словно по этим камням не ступала ничья нога. Бедный мой край, мы не успели тебя приручить и украсить – жизни, силы и знания множества поколений были бесплодно истрачены на войну. А теперь мы исчезли. Мы оставили тебя орде дикарей, и уже никто не украсит тебя, не усмирит твои кручи, не вспашет твои долины…

– Что же нас ждет, Ортан? – спросила она, откуда-то зная, что он уже здесь – возник, как тень, по странно своей привычке, стоит за спиной и смотрит на встающий из теней хребет.

– Дневка, – ответил он. – Дня через три мы должны выйти к Тарону.

– А вода тут есть?

Он кивнул, и вот я иду за ним; теперь, в трезвом свете дня, я уже не чувствую жути, только колкое, щекотное любопытство.

Он должен быть хорошим бойцом. Широкие плечи, могучая грудь, походка упругая, как у зверя. Занятно бы глянуть, каков он в бою. Она усмехнулась: если Норт все-таки выведет Ортана из себя…

Мы далеко ушли, это опасно.

– Фоил посторожит, – бросил Ортан, и вот за скалою крохотный коврик травы расстелен возле игрушечного водопада. Сладкая жгучая ледяная вода; присяду, нам стоит поговорить.

Мне трудно с ним говорить – все равно я его боюсь. Чудовище, нечеловек, воспитанник духов. Зачем он пришел и что ему мы? И что ожидает нас рядом с ним?

– Я должна кое-что объяснить, – сказала она. – Я не звала тебя, Ортан. Это сделал Капитан. У него был шпион в Обсервате, и он знал о тебе больше, чем я.

Он не ответил – спокойно кивнул и все.

– Я узнала о тебе только после смерти отца – из его дневника. Он много писал о своих экспедициях, мало о себе и почти ничего о других. Это можно понять: тогда в Орринде еще были люди, знавшие Древний язык.

Бедный отец, подумала она, как судьба над ним посмеялась! Он так ждал, пока вырастет Эрд! Он учил меня многому, что обязан знать Штурман: астрономии, Древнему языку, искусству боя, но дневник свой он предназначил Эрду, а Эрд так и не смог его прочитать…

– Я не знаю, что связало тебя с отцом – это умерло вместе с ним. Мне и спутникам моим ты ничем не обязан.

– Я больше тебе не нужен?

– Очень нужен, – сказала она честно, – но мы опасные спутники, Ортан. Ведь мы суеверны, ты понимаешь?

– Разве ты суеверна, леди Элура?

– Меньше других, – сказала она, – но это неважно. Все мы связаны целью и судьбой. Мы – последнее, что осталось от целого мира. Последний отросток на засохшем дереве Экипажа. Я из рода Штурманов, Ортан, – сказала она с усмешкой. – Мы не верили в Предназначение и священную кровь, но просто в кровь я верю. В то неповторимое, что передается от дедов к внукам, и если оно исчезнет, его уже не возродить. А мы ведь были довольно удачным народом! Смелым, стойким и любопытным. Мир, конечно, без нас не погибнет – но станет бедней.

Почему-то он взглянул на нее с сожалением. Поглядел и отвел глаза. И сказал совсем не то, что хотел сказать:

– Ты очень похожа на Родрика, леди Элура.

Здесь дикий край, люди здесь никогда не жили – люди селятся вдоль рек в долинах главных хребтов. И все равно, как скудны и глухи эти места в сравнении с настоящим Миром! Жизнь прячется, таится, молчит, я чувствую живых, но они немы. Здесь мало радости – лишь голод и страх.

Чтобы понять Сообитание, надо вернуться в Хаос. Увидеть эту жалкую, разрозненную жизнь, не слитую в радости, не хранимую разумом. Увидеть, как люди убивают друг друга. Побыть среди этих людей.

Я рад, что Сообитание победило людей, иначе весь Мир превратился бы в Хаос – безрадостный, неразумный и одинокий.

Я рад – но мне тяжело. Я тоже сейчас одинок и неразумен. Куда я веду людей? Я не могу из спасти. Куда бы я их ни привел, их найдут и убьют. Здесь, в Хаосе, им не укрыться.

Уйти? Но я не могу уйти. Что-то держит меня – может быть, Элура? Если б она пошла со мной, я мог бы попробовать прорваться на Остров… Он покачал головой, потому что это глупая мысль. Сообитание нас не пропустит. Я дважды водил сэра Родрика на Западную гряду, но это был дозволенный путь, Сообитание знало, зачем мы идем, и нас пропускали.

Нет, подумал он, я этого не могу. Нельзя приводить убийц в страну Живущих. Они не нужны. Они должны исчезнуть.

Мы сидим у костра. Переход был нелегким, но мы втянулись, даже Илейна держится на ногах. Осунулась, побледнела – но ни слез, ни жалоб. Пусть мне кто-нибудь скажет, что кровь ничего не значит!

Слабенькая улыбка на юном лице – и опять шевельнулась боль. Если бы с нами был Эрд! Как бы он петушился, как бы геройствовал перед ней! бедный мой брат, он не успел даже влюбиться…

– Элура, а почему Опаленные Горы? Там война?

– Еще нет, надеюсь. Просто там часто бывают пожары. Сухой лес, и всегда он горит.

– А как же?..

– Как-нибудь. С нами ведь Черный всадник.

– А ты его не боишься?

– Нет, – сказала она, заправляя под сетку Илейны легкую светлую прядь.

– Элура, а правда, что он жил с ильфами?

– Правда, леди Илейна, – ответил Ортан. Снова не подошел, а возник, и Илейна прижалась ко мне. Проблеск улыбки на суровом лице, и темное, тягостное ощущение: она так молода. Она так красива.

– Расскажи об ильфах, – сказала она. – Мы ничего не знаем, потому и боимся.

– Они маленькие, – ответил он, – мне по пояс. Они не строят домов и не носят одежды, потому что не боятся ни холода, ни жары, и они не делают ничего из того, что делают люди, потому что у них все есть.

– А им не скучно? – спросила Илейна. – Если ничего не делать, это, наверное, скучно?

Он улыбнулся. Наконец-то он просто улыбнулся и ответил ей добродушно:

– У них свои занятия, леди Илейна.

– Ортан, – спросил сэр Норт – уж он то не возник, а подошел торопливо и громко: – А это правда, что когда люди уходят из Мира, ильфы лишают их ума, а потом убивают?

– Да, – спокойно ответил Ортан. – Людям нельзя уходить из своего мира.

– Вон как? И кто же это нам место определил?

– Вы сами, – ответил Ортан. – Вы не признаете Законов и убиваете не для еды. Если бы вы остались в Сообитании, ему пришлось бы вас уничтожить, чтобы защитить остальных. Сообитание не любит убивать бесполезно. Вам отвели такое место, где вы не могли убивать разумных и где над вами не властен Закон, и тогда вы стали убивать друг друга.

Он говорил раздумчиво, но спеша, огромный, чужой до дрожи в коленках, и то, что он говорил, было так ужасно, что ей захотелось его убить. Божественные, непостижимо могучие предки – как дикие рунги, которых загнали в корраль? А мы для него только стая опасных зверей, которых нельзя выпускать из-за крепкой ограды…

– Зачем же ты нам помогаешь, если мы так мерзки? – спросила она, и голос ее был спокоен и сух. (Ну погоди, когда-нибудь я отвечу – когда мы будем вдвоем, чтобы ни драки, ни слез…)

– Не знаю, – ответил он удивленно. – Я делаю то, что не надо делать. Я любил сэра Родрика, – тихо сказал он, – а ты на него похожа.

Ну вот, Изиролд позади. Предгорья раздвинулись, открывая долину Тарона. Жемчужина мира, прекраснейшее из мест, которое илирцы сто лет защищали от Экипажа. Сто лет защищали – и не успели обжить.

Нелегкие были дни, я устала, как никогда. Не сам поход – бывало потяжелее. Когда мы отступали от Обсерваты, мы шли по кручам у самой границы снегов – израненные, раздетые, почти без еды, – но там я была не одна…

Илейна и Норт мне не помощь, а Ортан меня тяготит. Я не могу его ненавидеть. Он спас моего отца и спасет нас, но как же мне трудно и тягостно, если он рядом! И только Джер, молчаливый, надежный Джер, моя единственная опора…

– Люди! – сказал с тревогой Ортан. – Близко…

– Засада?

– Нет, – он словно прислушался и добавил: – Это не дафены. Они нас не ждали.

– Нападут?

– Да. Они боятся. Они хотят убить.

Она огляделась, примериваясь к месту. Да, не уйти. Рунги устали, а гнать их придется вверх по склону, и солнце будет быть нам прямо в глаза.

– Джер! – сказала она. – Сэр Норт! К бою! – и сорвала с плеча самострел. Всадники уже выезжали из леса. Двенадцать против троих. Неужели Ортан не будет драться? Но палец уже нажал на спуск, раз и другой, один упал, другой согнулся… усидел, сэр Норт и Джер рванулись с места… эх, зря! Но не вернуть: влетели в кучу, врезались, врубились, связали четверых, а остальные обтекли и мчатся к нам. Один короткий взгляд: Илейна? Ортан? – И все: стрелять, стрелять! Один упал, второй… не успеваю. Жаль.

И тут случилось. Слишком быстро, чтобы понять. Огромное и черное. Возникло впереди, и вражеский отряд разбился, как река о скалы. Крик рунгов, вопли – и они уже бегут назад: отдельно рунги и отдельно люди. И только тут я понимаю: Ортан. Он все-таки вмешался.

Короткий непонятный бой. Сэр Норт и Джер уже додрались – враг сбежал, Джер ранен? Нет, смеется. А Ортан хмурится. Мне трудно рядом с ним. Быть может, я боюсь? Не знаю. Наши здесь. Они отлично дрались. Надо улыбнуться.

Элура улыбнулась и сказала:

– Неплохо, сэр Норт!

– Это не дафены, леди Элура, – важно сообщает мне Норт. Мы едем рядом, Ортан опять умчался, когда его нет, я вытерплю даже Норта.

– Да, – сказала она сквозь зубы, – разбойники, полагаю. Успели проскочить за перевал.

– Леди Элура, – сказал он, положил руку на узду ее скакуна, и пришлось взглянуть на него.

– Ты не сердись, но дело так не пойдет. Нам еще что пути, что драк – а ладу нет. Скажи по чести: в чем беда? Я тебя, вроде, ничем не обидел, так за что ты меня невзлюбила? Или, может, не во мне дело, а свары родовые? Вроде я слышал, что Штурманы с Пайлами не ладят.

Он глядел, ожидая ответа, и она угрюмо кивнула. Что я могу ответить? Невзлюбила.

– Господи, леди Элура! – сказал он со смехом, – какой же я Пайл? Батюшка мой только мне и оставил, что меч да имя. Меч-то пригодился…

Она недоверчиво усмехнулась, и он сердить тряхнул головой:

– А что мне от того имени? Пока они были в силе, они нас, голоштанных, за родню не считали. А теперь, как просрали страну, так в меня пальцами тычут: Пайл! Я свою Тиллу держал, пока последний батрак последнюю скотину не увел, сотню добрых бойцов положил, а чего ради? Чтобы всех моих в Регонде побили?

– Я тоже, – тихо сказала Элура. – Мы держали Обсервату, пока весь народ не ушел в Регонду.

– Имя ладно, Мрак с ним! Я его от отца получил, отрекаться не стану. А только до тех Пайлов, до Великих, мне дела нет! Неправильно это, леди Элура, чтобы мне и тут за них отдуваться!

И она улыбнулась.

– Прости, Норт. Ты прав. Все счеты кончились со смертью Улафа и его сыновей.

Едем и болтаем, как двое старых солдат, и теперь я сама не пойму, отчего на него злилась.

– Я еще успел в Регонду – под самый конец. Мы с Каем из Текны зацепились у Грасса. Пять дней держались, все думали: вот-вот подмога явится.

– Я своих сразу повела к Орринде. Понимаешь, Норт, Капитан в этот раз был прав. Без верхних крепостей мы бы Регонду не удержали.

– Ага! Отстоял страну до последнего дома! – хотел сказать кое-что покрепче, но глянул за плечо – на Илейну – и прикусил язык. Элура засмеялась тихонько. Такое мучительное облегчение: часть тяжести вдруг свалилась с души, и теперь я сумею снести эту ношу.

Быстрый понимающий взгляд – и Норт говорит о другом:

– Я и не понял, что там у вас было. Сперва куча, ну все, думаю, приехали – а вдруг никого.

– Ортан. Сорвался и всех раскидал, как сугроб перед домом.

Теперь смеется он. Запрокинул голову и хохочет, как мальчишка:

– А ты боялась! Что я, дурак, с колдунами драться?

Радостный белогривый полет Тарона – яростно-синий, яростно-белый, звонкий, гремящий. Праздничная пестрота полосатых скал, сочная зелень далекого леса – и ожидание. Я не знаю, чего я жду. Это идет не извне, а из меня самого: странное, трепетное ожидание. Словно вся прежняя жизнь ничего не значит, словно вся она была только затем, чтобы оно пришло – неизведанное, то, что должно случиться…

Фоил напрягся, застыл в непонятном испуге. Мысль, не ложащаяся в слова. Пестрый бессвязный поток. Спутанные разноцветные тени Трехлунья. Вопли дерущихся этэи, пена, ярость, кровь на белом песке… Это?

Онои, ты не возьмешь ее в Трехлунье!

Онои, не веди их в Мир, ты умрешь!

Онои, я боюсь!..

Перед рассветом, когда спала вода, мы переправились через Тарон. Серое, уже опустевшее небо, ломоть Офены и узенький серпик Мун; родилась вторая луна, мы в пути уже десять дней, – и привычная, давно притупленная боль: как там Орринда? Живы ли те последние, о ком я могу говорить «свои», или стервятники уже раздирают их трупы?

Выше и выше по каменистому склону, подковы высекают искры из серых камней. Только мы четверо, и весь мир против нас…

– Госпожа! – окликает Джер. – Глянь-ка!

Горсть рыжеватых пятен на лысом склоне. Горные козы? У Джера горят глаза, он чуть не пляшет в седле. Стоит, конечно, седельные сумки пусты…

– Смотри! – говорю я. – А вдруг здесь не только звери?

– Людей здесь нет, – ответил Ортан, и я разозлилась: кой Мрак он появляется так бесшумно? И как это он умудрился подкрасться по этим гремящим камням?

– Вот так ты уверен?

– Да. Илирцы дерутся с дафенами, а те, что на нас напали, уже ушли за Тингол.

– Всегда все знаешь?

– Это не я, – спокойно ответил Ортан, и рунг его вдруг обернулся и поглядел на него. Переглянулись – и опять эта досада: что они сказали друг другу без слов?

Джер умчался; короткий топот копыт, стук камней, тишина, и теперь мы с Ортаном едем рядом.

– Странно, что Джер оказался в ваших местах.

– Отец выкупил его у инжерцев, – сказала Элура сухо. – Он поссорился с вождями и пытался пройти через Инжер к Пределам Мира. Отцу всегда нравились такие люди.

– Я очень любил сэра Родрика, – мягко ответил Ортан. – Он был один из немногих, которых я понимал. Я плохо понимаю людей, леди Элура. Я слишком рано от них ушел.

– Почему? – спросила и пожалела: глупый вопрос, все ясно и так.

– Они хотели меня убить. – Пожал плечами и сказал удивленно: – За что? Я был еще человеком… совсем ничего о себе не знал. Сэр Родрик не дал им меня убить, а потом помог уйти.

– Ты… ненавидишь людей?

– Нет. Я их не понимаю. Нельзя ненавидеть то, чего не понимаешь.

Она невесело засмеялась.

– Вот этим ты и отличаешься от людей. Мы ненавидим именно то, чего не умеем понять.

И черный рунг вдруг испуганно поглядел на нее.

Ортан тревожится. Он стал тревожиться сразу после полудня. Подгоняет нас, а сам отстает, исчезает, появляется – и молчит. И для ночлега он выбрал странное место: уступ среди осыпей, без топлива и без воды.

Фоил увел наших рунгов пастись – он лихо командует ими, и даже мой драчливый Балир послушен ему во всем.

День был тяжелый, уснули быстро. Джер хотел сторожить, но Ортан что-то сказал, и он улегся без возражений.

Мне не нравится, что все идет помимо меня. Мне не нравится, что я не знаю, в чем дело.

– В чем дело, Ортан? – спросила она. – Погоня?

– Здесь нет людей, – говорит он уверено. – Я не знаю, что это. Опасность, – говорит он. – Страх.

Он словно борется со словами, и сладкое горькое воспоминание: я читаю Эрду Священные тексты, переводя их с Древнего на новый язык, и тоже мучаюсь со словами, потому что для очень многих понятий в нашем языке нет готовых слов.

– Ты думаешь на другом языке?

– Да. Язык людей… тесный. В нем самых важных слов.

А какие слова самые важные? думаю я. Наверное, те же: жизнь, смерть, надежда.

– Ортан, что такое Сообитание?

– Со-обитание, – отвечает он. – Мир живых. Это плохое слово, оно не вмещает смысл. Надо знать истинный язык, чтобы понять.

Истинный? думаю я. Как они высокомерны!

– Ну, хорошо, – говорю я. – А что означает «мир живых»?

– Мир, который принадлежит живым. Все, что думают, чувствуют или растут, должны жить так, как им хорошо.

Слушаю этот детский лепет, и даже не гнев – тоска. Неужели он просто глуп? Или он говорит о чем-то таком, что я не могу понять?

– Сообитание, – говорить он. – Мы все равны в том, что живые. Я и травинка – у нас только одна жизнь, но я войду в Общее и останусь, а травинка, этэи – вы говорите «рунги», серый лур – они не войдут, и поэтому я должен их защищать. Понимаешь, их жизнь важнее моей – она кончится. Им надо прожить ее так, как живут единственный раз…

– А разве ты не умрешь?

– Я просто больше не буду Живущим, но Общая Память меня сохранит.

О Небо! Прочь, прочь от этой жути!

– А закон? Ты говорил о законе.

– Законов много, – говорит он, – но главных два: то, что для всех. В Сообитании можно убивать только тем, кто питается мясом – ради еды. В Сообитании нельзя ничего менять – только если это делает само Сообитание – чтобы себя сохранить.

– Ортан, я совсем ничего не понимаю!

– А разве ты хочешь понять, леди Элура?

Он прав, я не хочу понимать. Только страх и гнев. Я не хочу, чтобы меня равняли с травой. Я не хочу соблюдать дурацких законов.

Я не вижу его лица – только чуть светящееся пятно и на нем огромные черные тени глазниц. Я не хочу говорить того, что должна сказать.

– Ортан, – говорю я с трудом, – ты – единственный, кого спасли ильфы?

– Нет, нас много.

– И вы… вы живете все вместе?

– Да, – говорить он. – Кроме меня.

– А они… где они живут?

– На острове. Там ослаблен Закон. Сообитание присматривает за ними, но дает им жить так, как им хорошо.

– Ортан, а если бы мы попали на этот остров?

– Это невозможно. Сообитание вас не пропустит.

– Ортан, – говорю я, – в этом Мире нет для нас места. Все равно нас убьют – не сейчас, так через год. Неужели мы так опасны для целого мира – четверо одиноких, бездомных людей?

Он молчит, ему трудно сказать «нет», и мне чудится в этом проблеск надежды.

– Смерть так смерть, – говорю я, – ладно! Что будет – то будет. Но мы ведь тоже живые, Ортан! Нам тоже надо прожить свою жизнь – единственную, ведь у нас другой не будет. Ортан! – говорю я. – Ради себя я бы не стала просить. Моя жизнь что-то значит лишь для меня. Но ради них… Ортан! Помоги их спасти!

Он молчит. Долго молчит и нехотя отвечает:

– Мы не дойдем. Сообитание вас убьет.

– А тебя?

– Не знаю. Может быть, тоже. Хорошо, – говорит он, – я попытаюсь. Но мы не дойдем.

Я не вижу его лица, но чувствую взгляд, этот странный, тревожащий взгляд, как будто он видит меня – ту невидимую меня, что запрятана так глубоко.

Опаленные горы. Это выглядит веселей, чем звучит. Просто горы, смирные и округлые, в пегой шкуре светло и темно-зеленых пятен. Просто легкий, едва заметный привкус гари. Даже не запах – только горький привкус во рту.

Джер неспокоен: вот он подъехал к Ортану, что-то сказал, показывает рукой. А вот и Норт рядом с ними – тоже смотрит из-под руки.

Я не подъеду и ни о чем не спрошу. Незачем спрашивать о том, что знаешь. Летнее Междулуние кончилось без дождя – значит, чирод уже загорелся. Кто-то рассказывал мне, как горят чироды. Синее, почти бездымное пламя прыгает по кустам, мчится по всей горе со скоростью ветра… Через несколько дней эти горы будут черны. Черные-черные Опаленные горы. А к весне чирод уже встает в человеческий рост…

Они не столковались, и едут ко мне. Я тоже боюсь. Я не хочу в огонь.

– Ортан, – спросила она, – ты уверен, что мы сможем пройти?

– Я не уверен, – ответил он. – Может быть.

– Тогда почему бы нам не проехать немного дальше? Ветер с запада. Там уже могут быть выгоревшие места.

– Мы не успеем. То, что за нами… оно догоняет. Мы умрем, если не спрячемся за огонь.

– А Фоил? – спросила Элура. – Что он говорит?

Спросила и пожалела – сейчас не время для шуток.

– Он боится, – ответил Ортан. – То, что сзади, страшней. Он пойдет сквозь огонь.

– А наши рунги?

– Они пойдут. Фоил их поведет.

Она поглядела на спутников и сложила губы в улыбку. Ужас в глазах Илейны, ни кровинки в лице, но она не отстанет, об этом можно не думать. Джер? Согласен. Не слишком надеется – но согласен.

– Норт?

– Не знаю! Я так не привык – шарахаться. Кто-то, что-то… С нами женщины, понял? Куда ты их тащишь? Вон смерть, а что там позади…

– Она, – сказал Джер. – Я тоже чую.

– Что?

– Не знаю, госпожа. Локаи говорят: рода.

Норт усмехнулся:

– Ага! Слыхал я такие байки! Никто не видел, никто не знает…

– Кто узнал – тот умер, – просто ответил Джер. – Сам смекни, господин. Локаи вон куда ушли, вполголода живут, а в этаком богатом краю – и ни души. А мои предки? С чего бы это они под Экипаж ушли, ежели б не погибель?

Я ничего не знаю об этом. Странно, я думала, что хоть о нас-то я знаю все. Только это уже не важно. Я боюсь. Тяжелый, медленный страх шевелится внутри. Если Джер говорит, я обязана верить. Я могу сомневаться в Ортане или в себе, но Джеру я обязана верить.

– Ты в меньшинстве, сэр Норт, – сказала Элура. – В незнакомом месте я верю проводнику. Если Ортан и Джер говорят одно – значит, что-то в этом да есть.

– Есть или нет, – огрызнулся Норт, – а лучше бы умирать не в огне. Это очень больно, леди Элура!

– Пусть умирают враги, – сказала она надменно. – Я поклялась, что леди Илейна будет жить – и она будет жить. Вперед!