Текст книги "Сын скотьего Бога(CИ)"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

– Чур меня храни, – машинально прошептал Волх, опасливо косясь на деревянные столбики. На них стояли горшки с прахом предков. Когда-то, на берегах Евксинского Понта, словене жили замкнутыми родами, и чуры хранили между ними межи. Но за время пути словене забыли, в каком пыльном горшке чей прах. Однако на новом месте чуры поставили – так, что теперь они могли хранить весь город.

И в самом деле, Волх кожей чувствовал границу, очерченную чурами. Вот здесь еще безопасно, здесь дом, свое. А там – чужое, там кончается охранительная сила предков. Ему казалось, что спиной он чувствует теплое дыхание города. И напротив, от реки и угрюмого леса за ней шел холод. Невидимые нити держали крепко, и надо было собраться с силами, чтобы их разорвать.

Шел снег. Волх закрывал глаза и вспоминал свой сон. «Ну, здравствуй, сын!» – говорил ему незнакомец в красной рубахе. Отец… Кому теперь он скажет это слово? Теперь, когда он осиротел?

– Отец, – прошептал Волх. – Только ты теперь мой отец. Почему больше не снишься? У меня впереди трудный путь. Могу ли я рассчитывать на твою поддержку? Или… – Волх даже зажмурился от ужасного предположения, – или все это мой бред? И ты такой же чужой и далекий, как другие боги?

Он упал на колени, разрыл снег и впился ногтями в мерзлую землю – обиталище Змея. На зиму змеи уходят в Вырей и спят меж корней мирового древа…

Вдруг хрустнул под чьей-то ногой сучок. Волх быстро встал, отряхиваясь. Не хватало еще, чтобы его застали в такой дурацкой позе. Перед глазами мелькнули чудские одежды, и он схватился за меч. Нет, это девчонка. Волх узнал ее – Клянча еще хвалился, что она за ним бегает. Маленькая, невзрачная, белоглазая мышь. Неуклюжая, как утка, из-под платка выбились волосы, зареванная, с распухшим носом. Это, наверно, из-за того, что Клянча уходит.

И точно.

– Княжич! Ты собрался на тот берег? – нагло спросила девчонка. Голос у нее был звонкий и прерывистый. Волх высокомерно нахмурился.

– Чего тебе надо?

– Ты вернешься в Словенск?

– Надеюсь, что нет, – усмехнулся Волх. – Разве во вселенной только и есть та земля, что сейчас под нами?

– Тогда… Княжич, возьми меня с собой!

– Что?!

От неожиданности Волх попятился, потеряв дар речи. Его молчание придало девчонке решимости.

– Я тебе пригожусь. Я буду готовить еду, штопать рубашки, перевязывать раны. Женщина очень полезна в походе… Я знаю лес! Я в детстве жила за рекой! А если надо, я могу сражаться. У меня сильные руки. Я научусь управляться с мечом! Я буду тебя защищать!

Что за чушь… Волх смахнул волосы со лба, отгоняя и пустую болтовню чудской девчонки. Клянча прав. Она влюблена, как кошка. Штопать рубашки, перевязывать раны… Обхохочешься! Не считая нужным отвечать этой дурочке, Волх пошел вниз к реке. Все равно вот-вот рассветет. Надо собирать дружину.

– Княжич! Волх!

Волх сам не знал, что удивило его больше: что она назвала его по имени или тоскливое отчаяние в голосе. Он обернулся, посмотрев на нее молча и вопросительно. По лицу девчонки текли слезы, делая ее совсем некрасивой. Она смахнула их детским жестом руки.

– Я люблю тебя! Я умру в разлуке! Возьми меня с собой!

Вот те раз… Волх не знал, злиться ему или смеяться. Так эта дуреха сохнет не по Клянче, а по нему! Борясь с неловкостью, Волх искал слова для подобающей отповеди, но, к счастью, ему ничего не пришлось говорить.

– Волх! Эй! Все готово, только тебя ждем!

На холм карабкался Бельд – по колено в рыхлом снегу. Увидев Сайми, он замер. – Хорошо, извини, я не знал, что ты занят.

– Ничем я не занят! – взорвался Волх. Кинув последний сердитый взгляд на Сайми, он буркнул:

– Скажи этой, чтобы за нами не таскалась. Увижу поблизости – пусть пеняет на себя.

С холма хорошо был виден берег, там шли последние приготовления к походу. Дружинники снаряжали волокуши, привязывали к ним запасное оружие, одежду и еду. Еды решено было брать немного, чтобы идти налегке, а потом лес прокормит. Опытных охотников в молодой дружине не было, но это никого не смущало.

Волх смотрел с холма на свою дружину, и ему вдруг показалось, что все они – просто дети. Они затеяли игру во взрослую жизнь, как девочки пеленают соломенных кукол, а мальчики машут деревянными мечами. Но лица у всех были взрослые, утренние, хмурые, невыспавшиеся.

Без речей, без напутственных слов они покидали город. Лед на реке был еще неуверенный и кое-где под снегом проступал мокрыми пятнами. Волх шел впереди своего отряда. Темная громада леса приближалась – как будто раскрывалась бездна. Сейчас, между двух берегов, он чувствовал себя не живым и не мертвым.

Я не обернусь, думал Волх. Пусть проклинает отец, пусть мать льет слезы в светелке – чтобы глядеть ему вслед, ей не надо стоять на городской стене. И все-таки его мучило страстное желание обернуться. Как будто этим можно перечеркнуть сделанное и сказанное, снова стать ребенком, избавиться от ответственности, искупить вину…

Пролетел порыв ветра, и лес зашумел. Закачались верхушки елей, скрипнуло где-то старое дерево, с граем взметнулись птицы. Дружина стояла, задрав головы и не зная, что сулит им это странное приветствие. Наконец Бельд потрогал Волха за плечо – словно будил спящего.

– Хорошо, мы идем или нет? Холодно, и ноги у меня уже промокли.

Отряд пришел в движение – сначала хаотичное, потом упорядоченное. Волокуши тяжело потянулись по снегу. Лес расступился перед незваными гостями, а потом опять сомкнулся. Снег обильно запорошил следы.

Стая тощих волков трусила вслед за человечьим отрядом. Волки выслеживали людей так же, как пасли бы оленье стадо: а вдруг самый слабый или больной отстанет? Люди чувствовали присутствие волков. Днем между деревьями мелькали легкие тени, а ночью нет-нет, да и вспыхивали зеленые огоньки глаз. И волки знали, что их присутствие обнаружено вооруженными людьми. Но голод гнал их вслед за добычей.

Третий день отряд Волха плутал в лесу. Они не встретили ни одной приметы Тумантаева городища и, что еще хуже, потеряли представление, в какой стороне осталась река. А что было совсем плохо – кончалась еда.

Лес прокормит… Но в лесу в эту пору оказалось с избытком своих голодных ртов. К тому же, чтобы охотиться, надо знать звериные тропы и повадки, уметь ставить силки… Короче говоря, надо было быть лесным человеком, а среди словен таких не было.

Впрочем, голод пока ощущался несильно – из-за страшной усталости. Мало того что приходилось передвигать ноги по колено, а то и по пояс в снегу. Мало того что мокрая одежда повисла на плечах бесполезным грузом. Из-за постоянного снегопада казалось, что несешь на себе все это рыхлое, беспросветное небо.

Волх не знал, откуда у него берутся силы идти. Он чувствовал за спиной волчьи взгляды – и такие же, голодные, своих дружинников. И если он упадет, на него набросятся либо те, либо другие. Неожиданно обретенная власть расползалась по швам, словно отсырев.

Каждый в отряде выживал как умел. На привале, которые становились все чаще, дружинники жгли костры и собирались вокруг по двое – по трое. Удачливые жарили дичь – тощих зайцев, не брезговали и белкой. Неудачники зло косились на них, сглатывая слюну от запаха жаркого.

– Хорошо, Алахарь, ты сам будешь лопать эту крысу, – Бельд брезгливо отшвырнул беличью тушку, которую Алахарь гордо выложил перед ним. Добытчик обиженно пробасил:

– Почему крыса? Хорошая белка, жирная.

– Да она дохлая три дня под снегом валялась, а ты ее откопал, – хохотнул Клянча. Его лицо совсем поросло черной бородой.

– Чего откопал-то? – гундосил Алахарь. – Я ее поймал! Свежевать будете?

– Нет. Так сожрем, – рявкнул Клянча, подбирая тушку.

– Вот, князь.

К костру подошел невысокий парень с круглым румяным лицом. Из-под шапки выбивались криво остриженные черные волосы. Волху он был незнаком – наверно, слуга кого-то из дружинников. Впрочем, тяжелая дорога давно всех уравняла. Мальчишка держал за уши здорового русака. Из заячьей шеи торчала стрела, и по белой шерсти сочилась кровь.

Под недоуменными взглядами парнишка смутился.

– Это тебе, князь… и твоим друзьям, – быстро проговорил он, бросил свое подношение и убежал.

Клянча, присев на корточки, с удовольствием пощупал тушку.

– Ну вот, другой разговор! Тут хоть есть что свежевать.

– Чего это он решил делиться? – взревновал Алахарь.

– Честный парень, вот и поделился, – пожал плечами Бельд. – Он понимает, что князь не должен голодать. Всем бы так поступать. А может, он такой охотник, что этих зайцев табунами валит. Хорошо, ужинать-то…

– А-а! Отдай! Отдай! Убью! – рыком пронеслось над поляной.

– Опять задрались… – вздохнул Алахарь.

– Хорошо, Волх, ты должен это прекратить, – покачал головой Бельд.

– Мне лучше знать, что я должен. Поучи еще! – огрызнулся Волх. Вставать не хотелось. Гори оно все синим пламенем… Все равно сгинем в лесу…

– Они перебьют друг друга, – не унимался Бельд. Вот привязался! Волх сердито посмотрел на него, вскочил на ноги и пошел на крики.

Он подоспел к развязке. Растолкав любопытных, он застал одного из своих дружинников уже мертвым. Ничком он лежал в сугробе, а из спины торчал нож. Рядом валялась жареная нога косули. Над жертвой стоял убийца – один из самых старших дружинников, семнадцатилетний Будай. Он по-волчьи, исподлобья смотрел на остальных: ну, давай, подойди, отними! Никто и не собирался. Все пятились, наступая на пятки стоящим позади. Но Волх был слишком упрям и зол, чтобы отойти. И слишком мало человеческого было в этой сцене, чтобы ее стерпеть.

– Ты убил? – сквозь зубы спросил Волх. Убийца сплюнул и оскалился.

– Зачем?

Помолчав, Будай вдруг взвизгнул по-бабьи:

– А чтоб другим не повадно было! Эта сволочь мою добычу украла и возвращать не хотела. Я что, из-за него должен с голоду дохнуть?

– Плохо, когда в дружине одни голодные, а другие сытые.

Волх раздраженно поморщился. Опять Бельд умничает, лезет не в свое дело. Да кто он такой – бывший раб, а туда же… Иногда Волху ужасно хотелось указать Бельду его место. Но он сдерживался, так как понимал: на этом их дружба кончится.

– Научись охотиться – не будешь голодать, – снова окрысился Будай.

– Хорошо, мы здесь все не охотники, – возразил Бельд, – мы воины. Голодный воин – обуза для всего отряда. Надо всю добычу складывать вместе и потом делить на всех.

Убийца криво усмехнулся.

– Хочешь, чтобы я с тобой поделился? Попробуй, возьми! – и он выхватил из спины убитого нож.

– Ты сам должен отдать, – сказал Бельд. И добавил, поворачиваясь к Волху за поддержкой: – Вот и князь так считает, верно?

Волх совсем озлился. Я что, немой? Или словенского языка не знаю? Мне толмач не нужен. Все, что я считаю, я скажу, когда надо…

Но произнести гневную отповедь Волх не успел. Будай расхохотался ему в лицо.

– Кня-язь? Да он такой же князь, как я во-он та береза! Он не наследует отцу своему, он ублюдок, он не сын Словена! И нас в этот окаянный поход он втравил из-за сарматской бля…

Недоговорив, Будай вдруг схватился за горло.

Волх отступил на шаг, все еще держа свой меч поднятым. На острие лезвия медленно скапливалась кровавая капля, потом она оторвалась и разбилась о снег… От этого тошнотворного зрелища никак нельзя было отвести глаз. Будай осел тяжелым мешком, дернулся и замер. В наступившей тишине кто-то громко икнул.

– Кто-нибудь еще сомневается, что я князь? – спросил Волх странным голосом, лишенным всякого выражения.

Он с вызовом смотрел на свою дружину и видел в их глазах, что сомневаются многие. И если придется мечом доказывать свое право на власть, то поединка не будет. На него набросятся волчьей стаей, подбадривая один другого. Ну и пусть. Внезапно Волх почувствовал облегчение при мысли, что так быстро все кончится. Чего они медлят?

– Князь, кажется, задал вопрос, – сквозь зубы сказал Клянча. Он подошел к Волху и встал чуть впереди, загораживая его правым плечом. С другой стороны так же, только молча, встал Алахарь. Ну, а Бельд – он никуда не девался, он и так был рядом…

И напряжение сразу спало. Стая на стаю – это совсем не то, что стая на одного. Не тот соблазн. Видно было, как обмякли руки, сжимавшие ножи и мечи.

Волх мягко подвинул Клянчу и вышел вперед.

– Значит, усомнившихся больше нет, – усмехнулся он. – Тогда ладно. Впредь всю добычу будем делить поровну. Тех, кто крысятничает или жрет втихомолку, убью не задумываясь, – Волх сделал неопределенный жест окровавленным мечом. – Алахарь! Собери, у кого что осталось из еды. Сейчас трогаемся с места, а следующую стоянку разобьем на закате, тогда и поедим. Собирайтесь.

Алахарь с мешком прошелся между гаснущими кострами. Еду отдали – кто с готовностью, кто недовольно бубня себе под нос. Открыто возражать не решился никто.

Новая «продовольственная политика» возымела успех, и дружина повеселела. Это было похоже на игру: сначала все охотятся и добычу сдают Алахарю. Потом еду жарят на костре, делят поровну, и Волх оделяет каждого куском. Куски получались маленькие, но это не портило настроение. К тому же, Бельд подсказал молодому князю, что особо отличившихся охотников можно награждать лишними кусками. И все стремились побольше принести в общий котел, чтобы получить честно заработанную награду.

Волху очень понравилось раздавать еду. В такие минуты он чувствовал себя не больше не меньше, чем богом. Ярилой, дарящим животворное тепло. И так же, как солнечный бог, он очень любил своих людей, всех, даже самых младших, слабеньких исхудалых мальчишек. И он был благодарен Бельду, подавшему такую замечательную идею.

Посылать разведчиков на каждом привале искать следы чуди тоже придумал толковый сакс. Теперь дружина действительно становилась боевым отрядом, а не сборищем озлобленных, озверевших от голода парней. Установились ночные дежурства, и можно было спать, не боясь волков.

Но дни шли, а словене по-прежнему бессмысленно блуждали по лесу. Разведка, сначала полная энтузиазма, скисла. Разведчики уходили недалеко, с заранее безнадежными лицами. И еды становилось все меньше и меньше. Три белки на весь отряд? Волх не знал, как такое и разделить…

Следом за голодом подкрался мороз. Недавняя снежная каша под ногами захрустела настом. По ночам стужа доставала ледяными руками до самого сердца. Парни постоянно терли обмороженные носы и уши. А как-то утром не проснулся один из младших мальчиков. Он тихо замерз насмерть. И волки становились все смелее, подходили все ближе и ближе… А лес пугал однообразием и отсутствием жизни.

Но вот однажды, на закате, разведчики обнаружили наконец нечто интересное. Они привели весь отряд к лесной избе.

– Вроде похожа на чудскую? – с надеждой спросил Клянча.

– На нашу тоже похожа, – возразил кто-то.

– У моего народа крестьяне похожие строили, – удивленно заметил Бельд.

Волху изба напомнила баньку на берегу реки Мутной, но он промолчал.

Изба действительно странным образом походила на все человеческие жилища сразу. При этом она не обладала ни одной чертой, которая выдала бы происхождение ее строителей. Она казалась очень древней – как будто выросла вместе с лесом.

Обветшалая дверь рассыпалась посередине, ее обломки сверху и снизу торчали, как клыки в звериной пасти. И вид у этого входа был жуткий.

– Отличное место для ночлега, – с преувеличенной бодростью сказал Бельд. Остальные переглянулись.

– Я ни за что там спать не буду, – заявил Клянча. – Лучше замерзнуть.

– Ну и мерзни, – пожал плечами Волх. Ему тоже было страшно, но он зачем-то хорохорился. – Все равно места на всех не хватит. Я лягу в избе. Может, удастся огонь развести.

Волх решительно шагнул через порог, в кромешную тьму. Внутри все сжалось – как будто он и в самом деле угодил к зверю в пасть. Но он не подал виду и высунулся наружу:

– Эй, кто со мной?

Бельд молча нагнул голову и последовал за князем.

– Можно я? – пискнул круглолицый мальчишка – тот, который так отличился с зайцем.

Больше никто не отважился. Отряд зажег костры и расположился вокруг избы. А Волх с Бельдом развели огонь в старом очаге и с наслаждением вытянулись возле него. Мальчишка робко забился в угол. Несмотря на зияющую дыру в двери, стены берегли тепло. Так хорошо им давно не было. Впервые за время похода Волх заснул настоящим крепким сном.

Ему приснилось молоко. Молоко от тучных коров, гулявших за городом над рекой. Сладкое молоко с лесной ягодой – черникой и земляникой. Молоко с горячим хлебом. Холодное молоко в жаркий день… Молоко, туманной полосой разбрызганное по синему небу.

И вот он, Волх, идет по этой полосе. Но только почему-то не вверх, а вниз, под землю. Ему становится все теплее. Вокруг – светлая горница, трещат в печи дрова, пышут жаром в лицо. Навстречу выходит мать и с улыбкой протягивает крынку молока. Волх пьет – но молоко не кончается. Уже и в животе становится тяжело, но никак не оторваться, так это вкусно… Волх поднимает глаза и видит перед собой не мать, а давнего знакомца в красной рубахе.

– Ты сыт, сын? – спрашивает тот и щурится, усмехаясь.

Волх кивает и все-таки делает еще глоток.

– Где мы? – спрашивает он, вытирая рот.

– Дома, дома, – отец хлопает его по плечу. – Молодец, что рискнул войти в мои ворота. А теперь пойдем.

Они выходят в сени и куда-то идут так долго, что у Волха начинают ныть ноги. Но потом они словно отрываются от земли. Боль проходит, остается невесомость и покой…

Вот только потолок становится все ниже. И стены сужаются, пока терем не превращается в темный лаз.

И тут отец падает на пол и начинает извиваться. Тело его сокращается кольцами, вытягивается… Огромный змей поворачивает рогатую голову:

– Пойдем.

Хвост змея с тяжелым шорохом исчезает в лазе. Волх в отчаянии. Ему очень надо идти за отцом. Но как? Человеку в такую дыру не пролезть.

И Волх тоже падает наземь. Он ждет удара – но ничего не чувствует. Только тело вдруг становится гибким и без труда льется в лаз. Волх понимает, что он стал змеем, как и его отец, но совершенно этого не боится.

И правильно делает! Скоро лаз кончается, ослепительный свет снова бьет в глаза, и Волх поднимается на ноги в огромной палате, где стены, кажется, выложены драгоценными камнями, каждый ценой в трех туркменских жеребцов. Его отец – он снова человек – сидит на престоле. На голове у него золотой обруч, на теле кольчуга не то из серебра, не то из змеиной чешуи. На плечах – волчий седоватый мех. Он говорит, и голос его эхом разносится по палате.

– Раз в тысячу лет на земле рождаются мои сыновья. Ты – один из них. Приди в мои объятия, прими мой дар!

Отец раскидывает руки и ждет. Как завороженный, Волх делает несколько шагов навстречу… Но останавливается. Ему вдруг становится ясно, что в дар ему предлагают не безделушку. Произойдет что-то страшное и бесповоротное. Еще не поздно убежать…

Отец не торопит. На его лице – понимающая усмешка: мол, делай выбор, сын. Но Волх обреченно понимает, что выбора у него нет. Он никому не даст повода считать себя трусом. И хоть ему вовсе не хочется принимать неведомый дар, он идет навстречу своей судьбе. Шаг, другой…

Свет резко гаснет. Тело сдавливают тиски – или змеиные кольца? В лицо зловонно дышит какой-то зверь. И не его ли это когти дерут спину, а тысячи муравьев вгрызаются в ноги… Бьют по щекам ветви деревьев. Глаза заливает кровь… В ушах – шепот:

– Прими мой дар и помни: на этом берегу ты можешь все – помни об этом, когда снова перейдешь реку, князь!

Шепот становился все громче и наконец перешел в крик.

– Князь! Князь!

Тяжело подниматься из-под земли. Сердце бухало, отдаваясь эхом в ногах и в голове. Волх с трудом поднял веки.

В избу через дыру в двери падал свет. Огонь в очаге погас.

– Просыпайся, князь, ну пожалуйста! – круглолицый мальчишка отчаянно тряс его за плечо. – Ночью лютый мороз ударил. Все уснули, костры погасли… Нельзя спать! Ты руки-ноги чувствуешь? Сейчас, сейчас…

Не в силах сопротивляться, еще ничего не понимая, Волх позволил стащить с себя сапоги и размотать онучи. Странное дело: босые ноги лежали на холодном земляном полу, но холода не чувствовали. Но вот по ним прошлись шершавой теркой. С этой болью укусы муравьев, которые приснились Волху, не шли ни в какое сравнение. Он заорал и окончательно проснулся.

Мальчик, положив ногу Волха себе на колени, яростно тер ее шерстяной варежкой.

– А ну оставь! – рявкнул Волх. Но мальчишка и не подумал послушаться, только скорчил страдальческую рожу.

– Потерпи, князь. Больно – это хорошо, значит, кровь пошла. Ты ноги отморозил, кровь в них стала, как река зимой. Если не отогреть, они сгниют.

– Что стряслось? Хорошо… Во дела!

Взъерошенный спросонья Бельд вскочил и тоже склонился над Волхом.

– Дай, я сам.

Волх снова чуть не заорал, но быстро взял себя в руки и только морщился и щурился от боли. Ноги постепенно становились горячими, тяжелели…

Мальчик не отходил. Он на корточках сидел рядом с Волхом, время от времени, когда у того совсем перекашивалось лицо, легонько касался его плеча. Бельд смерил наглеца взглядом. Снова нахмурился – теперь удивленно.

– Хорошо… – протянул он. И вдруг заткнулся, только с удвоенной силой начал драть кожу с княжьих ног.

– А ведь этот… мальчик спас тебя, Волх, – сказал сакс. – Если бы он тебя не разбудил, ты и вовсе бы не проснулся.

Волх вовсе не был благодарным ни за свое внезапное пробуждение, ни за пытку, которую устроили его ногам. Но он понимал, что Бельд, как всегда, прав.

– Как тебя зовут? – буркнул он.

– Третьяк, – сипло ответил мальчишка и схватился за горло. Осмелев, он достал из-за пазухи что-то, больше всего напоминающее кусок бурого льда.

– Вот, князь… Тебе сейчас надо…

– Что это? – отпрянул Волх.

– Бельчатина. Жареная. Ты не подумай, – испуганно добавил мальчик. – Я не украл. Это то, чем ты наделил, а я сразу не съел, не хотелось… Бери же!

Кусочек окаменевшего от холода мяса, без запаха и наверняка без вкуса, совсем не радовал глаз. Но желудок считал иначе. Волх почувствовал, что умрет, если сейчас же не вцепится зубами, не почувствует, как тает на языке… М-м… кажется, он ничего не пробовал вкуснее этого кусочка. Слезы выступили из глаз. Даже боль в обмороженных ногах отступила.

– Хорошо, подымайся, походи, попробуй.

Бельд помог Волху встать. Тот покачнулся, хватаясь за друга. Где-то совсем неподалеку протяжно завыл волк. Ему вторила стая…

– Надо остальных разбудить, – велел Волх. – А то перемерзнем здесь все к лешему.

– Я сейчас, – кивнул Третьяк, кинувшись выполнять приказ.

– Шустрый, – улыбнулся Бельд. – Повезло тебе, князь.

Волх, хромая, выбрался из избы. Походя он отметил, что Бельд впервые назвал его князем. Что ж, пустячок, а приятно…

Утреннее солнце ударило ему в глаза. А когда он огляделся, то в глазах у него снова потемнело от жути.

Вокруг избы спал его отряд – дружинники вперемешку со своими рабами и слугами. Темнели потухшие кострища. Большинство из них даже не дымили. Над лагерем стояла мертвая тишина.

Третьяк, всхлипывая, тряс спящих. Волх с Бельдом бросились ему на помощь.

– Вставайте, вставайте, дурачье, – Волх с ожесточением пинал сонных парней. Наконец в снегу началось копошение. Бледные до синевы, истощавшие, простуженные, путники один за другим просыпали, вставали на четвереньки, садились. Они терли друг другу ноги, руки, щеки и уши, стонали, но постепенно оттаивали, оживали – словно возвращались с того света.

И все-таки эта страшная ночь убила десятерых – тихо и незаметно, подарив напоследок глубокий сон.

– Если бы не он, – снова кивнул Бельд на Третьяка, – все бы здесь остались.

Мальчик услышал и покраснел.

– Надо идти дальше, – буркнул Волх.

– Ну еще минуточку! – заканючил кто-то.

– Князь, воля твоя, а я идти не могу, – заявил еще один. – Не будь зверем, дай полежать часок.

Волх сверху вниз посмотрел в глаза лежащего, полные отчаяния и упрямства.

– Ты прав, воля моя, – сказал он. – Мы сейчас уходим. Силой тебя поднимать я не стану. Но и волкам на съедение живым не оставлю. Или ты идешь с нами, или я тебя убью.

Эта угроза в последнее время слишком легко слетала у него с языка. Но никто не считал ее пустой – Волх уже доказал, что не шутит и не пугает. Несчастный парень сделал над собой усилие. Убедившись, что тот встал, Волх удовлетворенно кивнул и скомандовал отправление.

Но через два часа стало ясно, что никакими угрозами людей не заставишь идти дальше. У них не было сил переставлять ноги по глубокому снегу, они проваливались и падали. Когда наконец разожгли стояночные костры, все в изнеможении рухнули вокруг. Люди совали замерзшие руки прямо в пламя, наслаждаясь его обжигающим жаром.

Но голод не тетка. Четверо самых удачливых охотников угрюмо встали и исчезли в пустом лесу. Встал вопрос: кого послать на разведку?

Волх переводил взгляд с одного на другого, но все отводили глаза. Он понял, что не имеет права настаивать.

– Сам пойду, – объявил он.

– Хорошо, я с тобой, – тут же кивнул Бельд.

– Ладно. Тогда за старшего остается Клянча. Ждите нас до следующего рассвета. Если мы не вернемся – уводи дружину.

– Куда? – опешил Клянча.

– Вперед! – рявкнул Волх.

– Разреши и мне с вами, князь, – снова попросился Третьяк. Волх оценивающе посмотрел на него. Надо же, такой маленький, а такой живучий. Наверно, ему еды надо совсем мало, вот он и делится со всеми подряд. Ишь: румяный, глаза блестят, будто с горки катался.

– Еще чего не хватало, – запротестовал почему-то Бельд. – Сдохнешь в лесу, возись с тобой потом.

– Пусть идет, – решил Волх, проверяя нож на поясе и подтягивая сапоги. Меч он оставлял под присмотром Клянчи: в разведке лишняя тяжесть ни к чему.

Предки словен жили в степях. На широких просторах, обдуваемых ветрами с близкого моря. Поселившись на север, в лесные земли, словене потихоньку начали осваивать лес. Они даже научились приспосабливать его к своим нуждам. Но все равно природа брала свое, и словене старались превратить лес в степь, выжигая его под пашни. Как-то оно спокойнее, когда деревья не скрывают горизонт…

Ты можешь плавать в воде, но никогда не станешь рыбой. Так и в лесу – сюда можно ходить по грибы и по ягоды, можно охотиться, но если ты не родился лесным человеком, то ты им никогда не станешь. И всей твоей дружбе с лесом грош цена, в любой миг он приготовит тебе подвох…

Об этом думал Волх, тупо меряя шагами лесную тропу, ведущую на восток. Почему именно на восток? Да потому что с тем же успехом можно было идти и на запад, и на юг, и на север. Везде деревья растут одинаково, и нигде никакого признака человеческого жилья.

Тонкие сосны качались над головами. Слабенькое зимнее солнце путалось в их кронах, падали редкие снежинки. Мороз не лютовал и не щипал лицо, ветер стих. Чудесная погода для прогулок…

– Князь! Посмотри, что я нашел, – позвал Третьяк. Вот этот шустрый парень, кстати, в лесу как дома. Пропадает куда-то, рыскает, как охотничий пес, выскакивает белкой из-за деревьев…

Правда, находка была неказистой: поваленный ольховый ствол.

– Да ты приглядись, князь, – настаивал Третьяк. – Оно же топором срублено!

Присев на корточки, Волх долго изучал древесный слом. Может, и топором… А может, ветром.

– Точно топором, – горячился Третьяк. – Причем не с одного раза. Видишь: зазубрины! А! Вот и следы.

– Может, это мы здесь проходили, – буркнул Волх. – Кружим-то сколько!

– Да нет же! Приглядись. В какой обуви, как ты думаешь, шли?

Волх недоверчиво оглянулся на Бельда. Тот молчал, но на лице у него обозначилось торжествующее нетерпение. Он, конечно, все схватывает на лету и уже понял, что мальчишка имеет в виду.

Но тут дошло и до Волха. Лапти! След прекрасно сохранился, благодаря морозу и бесснежью. Его оставил человек в плетеной обуви, а ни у кого в дружине такой не было! Словене вообще предпочитали кожаную обувь, и только немногие учились у чуди искусству плетения лаптей. Срубивший ольху был чудского племени, это точно!

Горячая радость ударила в голову Волху. Он схватил Третьяка за плечи и крепко сжал их. От неожиданности мальчишка изменился в лице и отступил назад.

– Здесь есть еще следы? Давай, ищи, родной! Приведешь меня к чудскому городищу – проси, чего хочешь!

– Погоди радоваться, – остудил его Бельд. – Может, это наши, из города охотники.

Волх мотнул головой. В этот момент он ощущал свою судьбу, как клубок из множества нитей. Здесь все переплелось, здесь ничего не бывает случайно… И если им суждено было вынести столько лишений, зато теперь заслуженная награда близка. Судьба не обманет!

И Волх оказался прав. Медленно, но верно Третьяк отыскивал новые следы. Вскоре выяснилось, что белоглазых было трое. Что им улыбнулась удача на охоте – не меньше взрослой косули. Теперь даже Волх ясно видел застывшую на снегу кровь и след от туши, которую тащили волоком. На миг предстало видение этой туши на вертеле, и воображаемый аромат жаркого вызвал в желудке болезненный спазм. Но цель была так близка, что теперь разведчикам нипочем были холод, голод и усталость. Они резво скакали вслед за Третьяком, трещал под ногами валежник, слепило глаза усталое солнце, клонившееся к закату…

– Т-с-с! – остановил их Третьяк. – Кажется, мы пришли.

И тут же в ноздри ударил запах жилья и человеческие голоса.

Волх жадно вгляделся вперед. На расстоянии полполета стрелы высилась заснеженная стена. Из-за нее поднимались столбики дыма. Дымили сотни землянок, большое городище! Сердце забилось гулко и безошибочно: она там!

Разведчики затаились за сугробом и шептались, сблизив головы.

– Ты найдешь дорогу назад? И сможешь привести сюда весь отряд? – дергался Волх. Третьяк кивнул обиженно и удивленно, словно сомневались в его способности ходить.

– Хорошо, городище мы нашли. Что теперь? – рассуждал Бельд. – Наши парни чуть живы, какие из них сейчас бойцы. А здесь одних часовых не меньше ста человек.

Действительно, над стеной то и дело возникали фигуры в меховых балахонах. Разведчики тогда вжимались всем телом в снег.

Волху сомнения его друга были непонятны. Никакая усталость не остановит его войско теперь, когда до цели рукой подать. Они сметут это городище, сровняют его с землей. Да каждый его дружинник стоит десятка белоглазых!

– Возвращаемся, – приказал он.

Волх помнил наказ данный Клянче: уходить, если они не вернутся на рассвете. Разминуться сейчас было бы глупо, хотя Третьяк клялся, что запросто отыщет отряд по следам. Поэтому разведчики очень спешили. И все-таки ранняя темнота застала их в пути.

Какое-то время Третьяк еще умудрился отыскивать дорогу. Потом сдался:

– Все, князь. Надо ночевать. Если заблудимся сейчас – еще больше времени потеряем.

Собрали кучу хвороста для костра. Бельд полез за пазуху и вдруг побледнел, как снег.

– Какой же я дурак… Огниво потерял…

Разведчики мрачно переглянулись. Оплошность Бельда грозила ночью без огня, которая в зимнем лесу могла стать последней… Сакс чуть не плакал, не в силах поднять глаза. Он сам себя так казнил, что упрекать его еще больше было бессмысленно.