Текст книги "Сын скотьего Бога(CИ)"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Но разбойники рано радовались. Ослабевая в смертных муках, змей выбросил хвост на городской берег, а морду протянул к лесному. Боян, плача от горя и страха, невзирая на сердитый скулеж волков, бросился к ней. Змеиные глаза, большие, зеленые, с огромными черными зрачками, неподвижно уставились на мальчика. Боян упал перед змеиной головой на колени и сжал ее в своих ладонях, стряхивая ледяную крошку с холодной, жесткой чешуи. Из пасти выскользнул тонкий бурый язык, тихо тронул мальчику щеку – и глаза змея остекленели.

Но его мертвое тело надежной плотиной отгородило словен от разбойничьих кораблей.

– Росомаха, не гневи богов! – крикнул охрипший Кари. – Мы не можем сражаться на суше, мы потеряли больше половины людей! Надо уходить!

И Росомаха кивнул.

– Мы сделали, что могли. Уходим! – царственно взмахнул он рукой.

Гребцов уговаривать было не нужно. Они заработали веслами так, словно от этого зависела их жизнь. Оставшиеся пять кораблей пошли вниз по реке, подгоняемые течением…

Должны были пойти. Вместо этого река не дала им сдвинуться и на шаг. Весла взлетали и опускались, у гребцов темнело в глазах от напряжения, а ладьи стояли на месте. Нет, еще хуже! Медленно, но верно их несло на змеиное тело.

– Что происходит? – Мар схватил Клянчу за плечо. Тот медленно покачал головой.

– Не понимаю… Река потекла вспять.

– С Мутной такое бывает, – с видом знатока заявил пожилой чудянин, один из воев ополчения. – Она течет в обратную сторону, когда воды в озере Нево становится больше, чем воды в озере Мойско.

– Но чтобы так кстати… – усомнился Клянча.

– Да, очень кстати, – согласился чудянин. – Но кое-кто в нашем народе верит, что когда стрела убьет зверя-защитника, горы извергнут огонь, иссякнут родники и реки потекут вспять.

– Вот оно что… – глубокомысленно вздохнул Клянча. И огляделся: нет ли поблизости огнедышащих гор. А потом опомнился:

– А какого лешего мы стоим? А ну, парни, за мной!

Издав воинственный клич, новгородцы бросились на мост из змеиного тела.

– А ты говоришь – надо уходить, – усмехнулся Росомаха. Скрестив руки на груди, он стоял на носу корабля-стрелка. Качка ему была нипочем – он привык держать равновесие на палубе. – Биться надо. Лось, заряжай! Парни! Бросай весла, берись за мечи!

Новгородское ополчение на мосту и разбойничья рать, поредевшая, но вооруженная до зубов, с мрачной решимостью встали друг против друга. В нависшей тишине упало чье-то ругательство – и с обеих сторон полетели стрелы, замелькали, зазвенели ножи и топоры. Арбалет выстрелил очередным болтом, насмерть сбив левый фланг словен. Но больше ему не удалось сделать ни одного выстрела: меткие новгородские лучники по одному убивали каждого, кто пытался перезарядить арбалет.

Туйя осталась на корабле главаря, которым сейчас распоряжался Кари. Затравленным зайцем она присела на корточки и прижалась к борту. Стрелы летели над ее головой, корабль качало, но ей было уже все равно. Звуки смертельной схватки доносились словно издалека. Княжна оглохла и ослепла от мучительной жалости к себе. Когда ладья, накренившись, зачерпнула воды и медленно начала тонуть, Туйя лишь брезгливо одернула подол, чтобы не замочить. Она так бы и утонула, застыв в самолюбивом оцепенении, как мошка в янтаре, но вдруг чья-то рука схватила ее за шкирку.

– Эй, словене! – крикнул, задыхаясь, Росомаха. – Вот ваша княжна! Это она привела к нам в заложники княжича! Это она выдала вашу засаду! Берите ее себе и разорвите в клочья, но дайте нам уйти!

Его рука дрожала, кровь бежала из разрубленного плеча. Туйя безвольно шаталась перед ним. Отпусти он ее – и она бы рухнула в воду.

Мало кто из ополчения понял, в чем дело, – предательство княжны осталось тайной для большинства новгородцев. Но близкие к Волху дружинники переглянулись и все как один посмотрели на Клянчу.

– Тебе решать, – сказал Булыня. Клянча покосился на Мара. Но лицо руса словно окаменело.

– А зачем мы будем руки пачкать? – ответил Росомахе новгородский воевода. – Она не нужна нам ни живая, ни мертвая. Не видать тебе мира, Росомаха!

Главарь разбойников оглядел остатки своего воинства. Жалкие остатки. Зажатые между обезумевшей рекой и змеиным телом, разбойники были обречены.

– Прочь пошла, – с досадой прошипел он, подталкивая Туйю к краю борта. Она вяло упиралась. Внизу бурлил ледяной омут.

– Стойте! Мы согласны! Отдайте княжну и уходите!

– Что за… – начал Клянча, гневно оглядываясь. И осекся: по мосту бежал Боян. Несколько разбойничьих стрел пронеслись возле мальчика, пока кто-то из ополченцев не прикрыл его щитом.

Остановившись напротив Росомахи, Боян, бледный, но решительный, крикнул:

– Это я, Боян, сын князя Волха, на теле которого стою, внук скотьего бога Велеса! Новый князь новгородский, – добавил он с легкой ноткой сомнения и, сдвинув брови, глянул по сторонам: будет ли кто-нибудь возражать.

От неожиданности новгородцы зароптали.

– Маловат для князя, – проворчал кто-то.

Но за спиной у Бояна вырос Клянча. Он молча, с выразительным лицом, вложил мальчику в руку отцовский меч. Сжав рукоять двумя руками, мальчик с усилием поднял его. Потом повернулся к воеводе и попросил:

– Пусть Туйя вернется домой, ладно?

– Ты князь, – важно сказал Клянча. – Как скажешь, так и будет.

– Отдавай сестру! – радостно крикнул Боян Росомахе. Тот вытолкнул девушку на мост, и новгородцы, толпясь, потянулись на берег. Как только последний из них сошел со змеиного хвоста, мертвое тело пришло в движение. Оно медленно погрузилось в воды Мутной.

Как только исчезла запруда, течение реки снова повернуло вспять. Оно подхватило увечные разбойничьи корабли и повлекло их вниз, к озеру Нево и дальше, к Восточному морю. И словене никогда больше не слышали о речном разбойнике по прозвищу Росомаха.

Последняя ладья Росомахи еще не скрылась за поворотом, а на берег уже высыпал весь город. Люди ошалели от неожиданной развязки. Они еще не успели задуматься, что же произошло, куда делся их загадочный защитник и как им теперь жить. Им просто было хорошо оттого, что удалось обмануть неминуемую смерть.

Ополченцы, побросав оружие, обнимались с семьями. Вдовы и сироты убивались по погибшим. Но потерь среди новгородцев было немного, так что смех и восторг заглушали плач.

Среди этой толчеи двое чувствовали себя не в своей тарелке. Боян крепко держал сестру за руку. Он понимал, что ей безопаснее быть к нему поближе. А еще лучше отвести ее потихоньку домой. Вон, побратимы отца, опомнившись от первого радостного хмеля, уже недобро косятся в ее сторону.

Туйя не вырывалась, но рука ее оставалась безжизненно вялой. Княжна ко всему была безучастна – и к недобрым взглядам, и к тому, что брюхатая Ясынь виснет у Мара на шее. Любовь, ненависть, месть, стыд – все стало пеплом, все потеряно на ветру…

Боян хмурился и заслонял сестру мальчишечьим плечом. Но его волновало и другое. Тревожно повертевшись по сторонам, он наконец спросил Клянчу:

– Где мама?

Услышав ответ, маленький князь захлопал ресницами, собираясь заплакать. Но он взял себя в руки и кивнул:

– Отец хорошо сделал, что услал ее отсюда. Клянча, а где теперь мой отец?

Воевода развел руками.

– Не знаю. Наверно, Велес забрал его к себе.

– Под землю? – мальчик поёжился. Клянча неопределенно пожал плечами. А куда еще? И так ясно, что без погребального костра мертвому не видать поднебесного Вырея. Змей или человек – Волх утонул. В хорошую погоду утопленника, тем более столь значительного, непременно стали бы искать. Но во время бурного ледохода об этом и думать было нельзя.

Наплакавшись и насмеявшись, город в едином порыве устремился на Перынь – благодарить богов.

Впереди шагали словенские и русские дружинники, за ними – ополченцы с домочадцами. Бежали и лаяли собаки, всегда готовые разделить человеческую радость.

– Смотрите! – Клянча упреждающим жестом остановил спутников. На пригорке, запорошенном мокрым снегом, под сенью сосен, женщина на коленях стояла у распростертого тела. Ее светлые волосы падали лежащему на грудь. А поодаль, смирно, будто собаки, сидело несколько волков.

– Отец! – отчаянно крикнул Боян. Он выпустил руку сестры и бросился бежать. Дружинники пошли за ним. Шелонь подняла голову им навстречу, и Боян с ревом бросился бабушке на грудь. Клянча нагнулся над телом, осторожно приподнял платок, вздрогнул и тут же опустил. Лицо мертвого было изуродовано с одной стороны, зато другая казалась безмятежно спокойной.

– Эх, Волх Словенич, – вздохнул воевода.

– Как он сюда попал? – недоуменно спросил Булыня. – Река-то в другую сторону течет.

– Смотрите, чистый какой, – подивился кто-то. – Ни кровинки. Матушка княгиня, ты его уж переодела что ли?

Шелонь покачала головой и обвела всех прояснившимися глазами.

– Таким и нашла тут, на берегу, – сказала она. – Его вытащили волки.

Дружинники уважительно и благодарно кивнули волкам. Клянча даже помахал им, как старым знакомым. Старый волк и волчата деликатно осклабились и незаметно, как тени, исчезли.

Волх лежал, свободно раскинув руки. На нем была белоснежная рубаха – индийский шелк, золотая нить. Крупные, тяжелые снежинки путались у него в волосах.

На третий день после этих событий по берегу озера Мойско через развязиху пробирались двое. Впереди шла женщина – невысокая, круглолицая, черноволосая. Шаг ее был ее по-мужски широк. Она так спешила, что ее спутник, долговязый и рыжий, едва за ней поспевал. Женщина волочила за собой меч – слишком тяжелый для ее руки.

– Сайми, дай я понесу! – в очередной раз взмолился рыжий. Женщина что-то буркнула и еще ускорила шаг.

– Странно, – через некоторое время сказал ей в спину мужчина.

– Что странно, Бельд? – не оглядываясь, спросила женщина.

– Ага! Хоть на что-то отозвалась! – обрадовался Бельд. – Странно, что разбойничьи ладьи до сих пор сюда не пришли. Неужели решили все-таки брать город?

– Мы бы услышали звуки битвы, – с сомнением сказала Сайми. – Или все уже кончилось?

Она наконец обернулась и посмотрела на своего спутника расширившимися от тревоги глазами. Бельд молча обнял ее за плечо. Чуть помедлив, Сайми высвободилась и с удвоенной решимостью зашагала по дороге.

Через полчаса Бельд снова попросил:

– Ну отдай мне меч! К чему такое упрямство?

Сайми сердито мотнула головой.

– Ты согласился пешком возвращаться со мной в город, именно потому что я пообещала не быть обузой в дороге. И я в состоянии сама нести свое добро.

– А-а… – тихо прорычал Бельд. За спиной у Сайми он трижды со всей силы ударил кулаком в ладонь. Немного успокоившись, он сказал:

– Не каждый мужчина бывает таким надежными спутниками, как ты, Сайми. Ты не можешь быть обузой. А согласился я просто потому, что вернуться – это правильно. А уехать – нет.

– Я уже не знаю, что правильно, а что нет. Я дважды обещала Волху…

– Тихо! – быстро перебил ее Бельд и схватил за руку. Путники застыли как вкопанные, издалека послышались голоса – не то пение, не то плач.

– Перынь! – переглянувшись, прошептали оба. И уже не взирая на возможную опасность, оба бросились наперегонки, напролом, через кустарник – туда, где на просвете между соснами берег поднимался над истоком реки. А плач становился все громче, все слышнее – как будто плакал целый город на одном дыхании.

Так оно и оказалось. У святилища собралась огромная толпа. Здесь были мужчины и женщины, вои и дружинники, словене, русы и чудь. Горели костры, жарилось мясо на вертелах, лился в кубки мед. По многим лицам было видно, что мед здесь пили не первый день. Кое-где тихо бренчали гусли. И несся над толпой гул – это плач и тихая речь причитаний сливались воедино.

Сайми и Бельд недоуменно переглянулись. Они спешили вернуться, чтобы разделить с близкими людьми смерть, а попали не то на пир, не то на тризну.

Увидев княгиню, многие тянулись к ней и дарили не то сочувственные, не то благодарные взгляды. Толпа расступалась, пропуская ее и Бельда вперед.

– Давай я схожу и узнаю, в чем дело, – предложил сакс.

Но Сайми решительно отстранила его легким шагом спустилась к берегу. Там росла старая ива. Ее причудливые корни образовали в воде целый город. Сайми спряталась за необъятным стволом и прижалась лбом к коре. Отсюда ей все было видно.

Чуть в стороне вокруг ковра с яствами сидела словенская дружина и кое-кто из знатных русов. К пиршеству они еще не притронулись. Позади была сооружена крада – самая высокая из всех, какие довелось видеть Сайми. Мертвый был собран в дорогу богато. Поленница утопала в дарах – караваях хлеба, кувшинах с медом, битой птице, дорогой посуде и оружии. На плечах у мертвого был роскошный меховой плащ, а в руках – меч. В ногах у него лежала золотистая лошадиная туша.

Рядом с крадой сидели две простоволосые женщины – Шелонь и Туйя.

Сайми совсем не хотела понимать, что происходит. Но догадка была неотвратимой и грубой, как камень, пущенный в лоб. Его конь… его меч… его мать… его дочь… И тихий плач, заунывный, как звон комариного облака летним днем…

Выскочив из своего убежища, Сайми опрометью бросилась к краде. Она упала на колени перед свекровью, с отчаянным лицом схватила ее за рубаху и начала трясти.

– Вы что это затеяли! Даже не думайте, вы, обе! Только я одна могу, у меня есть право… А эта!.. – она с такой ненавистью дернулась в сторону Туйи, что девушка съёжилась. – Она украла моего сына, гадина, тварь… – Сайми перевела дух, подбирая бранные слова и вдруг споткнулась о строгий взгляд Шелони. Отпустив ее рубаху, она поникла и жалобно попросила: – Я хочу уйти с ним. Пожалуйста!

У Бельда – он тенью следовал за Сайми – яростно исказилось лицо. Но Шелонь спокойным жестом запретила ему вмешиваться. А сама сказала:

– На Туйю не рычи – что толку. Она на костер не собирается, да никто ее и не пустит. Волху еще по дороге в Вырей не хватало возиться с этой непутевой. Она со мной, на Перыни поживет. Будем говорить и слушать… А я бы очень хотела проводить сына до светлого Вырея. Но ты уж меня прости, в этой дороге ему не нужны ни я, ни ты. Сама знаешь, что он бы выбрал другую провожатую, правда?

Правда! Зачем тыкать в нос этой правдой, которая отравила ей всю жизнь? Обида стиснула Сайми горло. От ненависти ей было больно смотреть на людей. Бельд вовремя отнял у нее меч. Обида и ненависть надежным заслоном защитили ее сердце от горя – иначе оно бы разорвалось. Сайми тонула в этих чувствах, теряя связь с реальностью. И вдруг – как рука, протянутая утопающему, – она услышала:

– Мамочка! Мама!

Как слепая, Сайми нащупала темноволосую головку сына и наконец заплакала. Слезы смывали с ее души остатки злых мыслей. И она вдруг подумала, что у этой истории все-таки получился хороший конец.

Клянча, пьяный и торжественный, зажег факел. Он протянул его Бояну. Мальчик встал, по-взрослому отстранив плачущую мать. Он взволнованно погладил обломок-оберег на шее, потом смущенно взглянул на Бельда:

– Вообще-то обычно это делают братья.

Распрямив сутулые плечи, Бельд поднес факел к облитой маслом поленнице. У него было удивительно легко на душе – как будто не краду поджигал, а выпускал птицу из клетки. Погребальный костер вспыхнул огненными крыльями. Черный дым потянулся к небу, путаясь в сосновых кронах. Маленькая ласточка простригла воздух острыми крыльями и исчезла. И кое-кому из грустивших внизу показалось, что это вьются темные кудри вокруг склонившегося над костром лица. А что было выше – о том пока не полагалось знать живым.