Текст книги "Сын скотьего Бога(CИ)"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

– У нас, Волх Словенич, новости плохие. А еще очень плохие. С каких начинать?

– Все равно.

– Тогда вот плохая. Когда Боян пропал, – Клянча опустил голову, – Мичура…

– Мичура удавился, – мрачно сообщил Булыня. – Мы искали мальчика и не уследили. Сложили ему краду. Паруша рвалась за ним на костер, но Клянча ее не пустил. Запер в своем погребе.

– Мне надоело баб на костер провожать, – сквозь зубы сказал Клянча. – Мичура не маленький, сам до Вырея доберется.

Волх помолчал. Новость не укладывалась в голове – как и все, что произошло за последнее время. Оно и лучше. Сейчас некогда лить слезы.

– Есть новости похуже? – усмехнулся он.

Клянча совсем посерел лицом. Видно было, что всю эту неделю он не спал.

– Раз осады не миновать, пропали мы, братики, – сообщил он. – Как вы ушли, у нас тут за день двадцать человек померло. Стали выяснять, и нашли в колодцах дохлых свиней. Все колодцы в городе отравлены. Видно, кто-то решил разбойникам помочь. Думали и на русов, и на чудь, дошло до мордобоя… Так что теперь все друг на друга смотрят волком и пьют воду только из реки. А если нас отрежут от реки, сколько мы продержимся?

– Запасы делать пробовали? – резко спросил Бельд.

– Что я, совсем дурак? – обиделся Клянча. – Велено всем выкатить бочки, у кого какие есть, и набивать их льдом. Да только…

– А еще надо из княжьих закромов все бочки освободить – из-под меда там, из-под огурцов. И всю воду обратно в закрома убрать под замок. Времени у нас – пока не растает лед.

– Да что толку! – Клянча с досадой бросил на стол шапку. – Перед смертью не надышишься. Лишняя неделя, месяц… Еды тоже нет. Они возьмут нас измором. Хоть, как Мичура, в петлю лезь…

– Будешь дальше ныть – я сам тебя туда засуну, – пообещал Волх с усталым раздражением. – Пошли бочки считать.

И они считали бочки почти до темноты. Запасы воды решили хранить в княжеских хоромах и в русской слободе. И вот бочки покатились через весь город, их передавали друг другу как на пожаре. Волх вместе со всеми колол лед, черпал воду из прорубей и распоряжался до хрипоты. Работа спорилась, закрома заполнялись, и даже река как будто обмелела от вычерпывания.

В это время Сайми, затолкав в корзину пару жирных куриц, спешила на Перынь. Ее лицо светилось напряженной надеждой.

Раньше Сайми боялась сюда ходить. В гудении вековых сосен ей мерещились страшные пророчества, в плеске реки – заклинания, а темные деревянные идолы недовольно смотрели на непрошенную гостью, чужачку. Несмотря на соседство, словенские боги по-прежнему были для чуди грозной и враждебной силой. Матери пугали чудских детей Велесом. За десять лет замужества Сайми очень сблизилась со свекровью и часто навещала Шелонь в ее уединении. И все равно, проходя мимо капища, Сайми и сегодня прибавила шаг.

Изба отшельницы дымила. Сайми деликатно постучала в окно. Дверь почти сразу отворилась и на порог, щурясь, вышла Шелонь.

– Кто здесь? – она всплеснула руками. – Княгиня, ты? Я тебя едва узнала.

Сайми только теперь сообразила, что так и шла через весь город в грязной мужской одежде. Она вспыхнула от стыда и заплакала. А как заплакала – так уже не могла остановиться. Просто упала на замшелую ступеньку и выла, и ревела, метя по ветру спутанными волосами.

Остановили ее только испуганные глаза свекрови. Она думает, с Волхом несчастье, – поняла Сайми. Она взяла себя в руки и рассказала Шелони про Бояна и про то, в чем подозревают Туйю.

– И теперь я не могу есть – а вдруг его держат впроголодь? И не могу спать – а вдруг в это время его мучают и он зовет маму…

Шелонь жалостливо покачала головой.

– Ты думаешь о нем как о младенце, а ведь он отрок, почти мужчина.

– Мне что, от этого легче?! – всхлипнула Сайми. – Я думаю о нем каждый миг. И мне кажется, если хоть на миг я подумаю о чем-то другом, его тут же убьют. Матушка, когда Волха считали сгинувшем в лесу, разве ты не чувствовала то же самое?

Тень давней боли пробежала по лицу Шелони. Она не ответила, а спросила о другом:

– Зачем кур притащила?

– Богам… Матушка, – Сайми страстно сжала сухую руку Шелони, – ты же их попросишь, чтобы сберегли мне Бояна?

– Самой надо просить. Ты мать, никто так не попросит, как ты.

– Я… Я их боюсь, – призналась Сайми и поёжилась. – Я им чужая…

– Проси своих богов… духов…

– Ах, я и там чужая, – Сайми в отчаянии рванула рубашку за ворот. – Ни родные, ни духи мне не простили, что из-за меня убили Вейко. Но если надо самой – я попробую. Научи, что говорить, кого просить…

– Говорить много не придется, – горько усмехнулась Шелонь. – А вот курями не обойдешься.

Сайми немного побледнела.

– Я на все готова.

– Тогда слушай. Когда я узнала, что мой муж отправил наемников, чтобы убить моего сына, я пошла просить богов сохранить Волху жизнь. Я плакала, но Мокошь не слушала меня. Над ней проливают столько слез, что сердце ее стало железным, как дерево в воде. И тогда я предложила: сокровище за сокровище, жизнь за жизнь. Возьми мужа, но верни сына. И Мокошь приняла мою жертву. Волх вернулся, но Словен умер.

– О, – простонала Сайми, пряча в ладонях лицо.

– Да. Чтобы спасти самое дорогое, надо пожертвовать самым дорогим. Другой жертвы боги не примут.

– Но это бессмыслица! – плача, возмутилась Сайми.

– Точно, – согласилась Шелонь. – И поэтому надо пожертвовать чуть менее дорогим. Про это «чуть» знать будешь только ты, а боги не заметят разницу. Просто надо сделать выбор. Это и в самом деле просто, когда ты знаешь, что на самом деле тебе дорого…

Сайми с ужасом смотрела на свекровь и лишь молча мотала головой.

К себе в терем Волх поднялся, пошатываясь от усталости. Все тело чесалось от грязной одежды. Много, много бочек они наполнили водой. Вот только у осаждающих воды все равно будет больше…

Надо бы отправить стариков на Перынь – пусть служат требы всем богам подряд, чтобы ледостав продлился подольше. Надо бы обратиться к воям из ополчения. Кто знает, сколько дней, а может, часов бездействия и ожидания нам отпущено? Потом просто не будет времени – а люди должны знать, должны чувствовать, что князь их любит.

И в конце концов надо бы переодеться, поесть и поспать.

Волх думал о срочных делах, которые надо бы предпринять, – а сам сиднем сидел на лавке, по-старчески сложив на коленях покрасневшие руки. Воспоминания десятилетней давности вдруг оглушительной тяжестью легли ему на плечи.

Он запер их за семью замками, держал под строгим запретом. Но замок истлел от времени, и снова как наяву Волх видел битву за Новгород и то, что случилось потом. Вспоминал – и поражался. Почему тогда он не испытывал такого страха и отвращения перед смертью? Потому что в двадцать лет этому страху еще неоткуда взяться?

Зато сейчас приступы смертного страха тошнотворно подкатывали к горлу – стоило подумать о том, как целый город будет умирать от жажды в пяти десятках саженей от воды. Как будут плакать дети, а потом выбьются из сил. Как родители сойдут с ума, не в силах им помочь. Как высохнут и осунутся лица, как лягут под глаза глубокие тени. Как разберут осиротевшие дома на погребальные костры. Как у живых не станет сил провожать своих мертвых, и стаи воронов закружат над городом…

Все это случится не сразу, не за день. Но как только враг отрежет город от реки, все новгородцы станут мертвецами. Они будут вставать поутру, готовить еду, колоть дрова, любить своих жен по ночам – но смерть уже положит им на лоб свою холодную ладонь.

Почему-то Волх был уверен, что он всех переживет. Сначала он не услышит биения сердца у бесчувственного Клянчи. Потом Бельд вытянется и застынет навсегда. Потом Сайми… Какое счастье, что смерти Бояна он не увидит.

А когда жизнь все-таки вытечет из него по капле, он останется гнить в опустевшем городе, и вороны выклюют ему глаза.

И смерть-тление пугала его больше, чем смерть-небытие.

Итак, неожиданный ледостав стал для Новгорода крепостью. Увы – никто не знал, сколько простоит эта крепость. Знать это могли только боги, и потому вечером весь город повалил на Перынь. К небу огненными ёлками взметнулись костры.

Однако треба получилась жалкой. Горожане пожадничали отдавать кур и петухов в преддверии голода. Жертвенные камни подставляли голодные пасти под скудные струйки крови, а на лицах деревянных истуканов явно читалось разочарование.

Идол Велеса – деревянный столб высотой в сажень. Волх безнадежно рассматривал его стершееся от времени лицо и скрещенные потрескавшиеся руки. Просто столб. Он никогда не заговорит – как этот Новгород не уйдет под воду, увлекая за собой захватчиков.

Рядом высился рогатый кумир Мокоши. А за ним – три женские фигуры. Сложив руки на передниках, Шелонь и ее помощницы молча наблюдали за требой. Волх поморщился, но избежать разговора с матерью было нельзя.

Когда он подошел, девушки так же молча опустили головы и отступили на несколько шагов.

– Я все знаю, – просто сказала Шелонь. – Сайми рассказала.

– Видишь, ты оказалась права насчет той дряни, – нехотя признал Волх. – Она хотела расквитаться со мной, а погубила весь город. И Бояна. Если бы ты знала, кому… Кому она нас отдала!

Волх спрятал лицо в ладонях. Ему было до смерти стыдно своих нелепых подозрений, но от них в ужасе стыла кровь. Он невольно покосился на деревянного Перуна. Русский бог сегодня стоял заброшенный, его костры не горели, его лицо мрачно ухмылялось под бычьими рогами.

Морщась от омерзения, Волх рассказал матери о клочке бычьей шкуры.

Шелонь вздохнула. Покачала головой, погладила сына по плечу.

– Насчет Бояна не тревожься. Твоим врагам живой он полезнее, чем мертвый. Клочок бычьей шкуры – это только клочок бычьей шкуры. Но что касается Хавра, я всегда знала, что он вернется.

– Знала?! – Волх схватил мать за тонкие запястья. – А что ты вообще о нем знаешь? Как странно, что я только сейчас додумался тебя спросить. Он ненавидел тебя – так же, как меня. Кто он вообще, мама, ты знаешь? Чего от него можно ожидать?

Шелонь нахмурилась.

– Не знаю. Только догадываюсь. Он пришел в Словенск во главе русского отряда, как простой наемник. С ним пришли Безымянные. Не думаю, что они были живыми людьми.

Волх вздрогнул, вспомнив черных быков, топтавших улицы первого Новгорода.

– Хавр возжелал наш город, как другие желают чужую жену. Он хотел получить его тело и душу, и в этом рассчитывал на помощь Перуна. Но нас хранили наши боги. Хавр ненавидел меня за то, что я говорю с Мокошью и за то, что я стою между ним и Словеном. А потом, сильнее всего, – за то, что я твоя мать. Ты, а не Словен, оказался его главным противником.

– Потому что я сын Велеса?

– Потому что тебе город отдался не только телом, но и душой.

– Мама, это все какой-то бред, – Волх раздраженно мотнул головой. – Я хочу знать, что нам угрожает сейчас. Он мог вернуться?!

Шелонь поджала губы.

– Я ничего не знаю о том, откуда Хавр и Безымянные черпали свою силу.

– Известно откуда – от Перуна.

– Да причем здесь Перун! – досадливо отмахнулась Шелонь.

– Как это… – опешил Волх. – Перун нам враг, а Велес друг, и между собой они враги, вот и…

Шелонь с тихим вздохом внимательно посмотрела на сына. Она словно оценивала, стоит ли ему говорить, поймет ли… Потом все-таки начала – без особой надежды на успех.

– Понимаешь, людям не стоит лезть в распри богов. Кто с кем, по-твоему, враждует, Волх? Перун и Велес? Бог кровожадный против доброго бога? Или чистое небо против сырой земли?

– Знаешь, мама, ты меня не путай, – разозлился Волх. – Ты вечно выдумываешь сложности там, где и так все ясно.

– Вот и хорошо, что тебе все ясно, – улыбнулась Шелонь. – Не будем больше об этом. Сынок, знаешь… Сайми звала меня в город, я обещала подумать. С девочками посоветоваться. И мы решили, что никуда мы не пойдем. Будь что будет, мы остаемся на Перыни.

Волху снова стало стыдно. Он-то забыл позвать мать в город! Поэтому сейчас он с особым жаром стал ее переубеждать.

– Даже не думай! Эти разбойничьи рыла перережут вас как курей, как только высадятся на берег.

– Ну и пусть, – с каким-то девичьим легкомыслием сказала Шелонь. – Зато быстро. А от жажды умирать – такая мука… – она поёжилась. – Не хочу.

Волх не нашелся, что возразить.

– Ступай, ступай, – оттолкнула его Шелонь. – Видишь – люди на тебя смотрят. Они правды ждут. Поговори с ними. Иди, иди.

У Волха сдавило грудь. Он понимал, что мать прощается с ним навсегда. Что она и с жизнью уже простилась, иначе откуда эта бестревожная отрешенность. Худенькая, как девочка, Шелонь словно истончилась от времени, и теперь жизнь и смерть одинаково сквозили через нее, как солнечные лучи сквозь слюдяное окошко.

Она вдруг прищурилась, как будто и вправду светило солнце.

– Знаешь, Волх, ты так похож на отца!

– На которого? – брякнул Волх.

Шелонь неожиданно кокетливо хихикнула, повернулась и пошла вслед за своими помощницами к избе-землянке. Из трубы как ни в чем не бывало поднимался дым. Он шел высоко, к ясной погоде – значит, пока постоят морозы.

– Мама, вернись! – во всю глотку заорал Волх. – Не дури! Я все равно тебя не пущу!

Он осекся, потому что вспомнил – такой уж сегодня был день… Он вспомнил, как умолял мать не уходить вслед за Словеном, как кричал на нее, а она лишь вздохнула: «Ну как ты можешь меня не пустить?» Он вспомнил, что было потом.

– Кхм… – Клянча подкрался большим деликатным медведем. – Волх Словенич, там это… Народ тебя требует.

– Правды хочет? – зловеще усмехнулся Волх.

– Ну да…

– Будет им правда.

Волх решительно направился туда, где в кольце из сосен колыхалась встревоженная толпа. Русы, чудь и словене стояли вперемешку. На лица молодых воев из ополчения обстоятельства уже наложили одинаковую печать. Сегодня они смотрели на князя серьезно и торжественно, хотя еще неделю назад многие из них сплавляли игрушечные ладьи на ожившей реке.

Поодаль чинно выстроились гости. Река обездвижила их корабли, они застряли в городе и теперь живо интересовались всем, что скажет новгородский князь.

Волх подумал: цари древности в такой момент наверняка выходили к народу в белом. Была у него в сундуке подходящая рубаха – индийский шелк, по вороту золотая нить. Но только настрой был не для белых одежд, и руки сами выбрали простую темно-синюю рубашку.

Увидев князя, народ затих. У многих на лицах нарисовалась детская надежда.

– Нашли спасителя, дураки, – сквозь зубы процедил Волх. Его вдруг обуяла злость. Стоят тут, бездельники, с вытянувшимися рожами. А у него – сын в заложниках. Мать упрямо хочет остаться на заклание врагам. Жену лучший друг увезет подальше отсюда – и пусть только попробует не увезти! И город – его город! – обречен. Почему он должен один страдать и страшиться? Нате! Получайте свою правду!

– В пятидесяти верстах отсюда застряли во льду корабли речных разбойников, – сообщил он без обиняков. – Когда растает лед, не пройдет и суток, как они будут под Новгородом. Запасы пищи в городе скудные, ну а про воду вы сами знаете. Так что долгой осады нам не выдержать. Конечно, мы не станем ждать, пока нас уморят. Едва тронется лед, моя дружина и дружина руса Мара возглавят ополчение. Мы сделаем все, чтобы не дать врагу замкнуть город в кольцо. Но если это случится…

Волх замолчал. Никто не посмел перебить это молчание.

– Если это случится, то все вы умрете от голода или от жажды. Потому что город разбойникам я не сдам.

– Что же нам делать? – всхлипнул женский голос. Волх пожал плечами.

– Сами решайте. Собирайте пожитки, забирайте детей – и бегите прочь. Лес большой, а на Новгороде свет клином не сошелся. Это все. Всё! – проорал Волх. Затем резко повернулся и пошел к городу.

Все вокруг выглядело странным и нереальным – потому что вечер был по-весеннему светлым, а мороз – по-зимнему лютым. Крупитчатый иней покрыл землю, дома и деревья, и в наступающих сумерках город плыл, сотканный из сновидений, – как будто ворота Вырея уже распахнулись перед ним.

Скорее почувствовав, чем услышав движение позади себя, Волх обернулся. Шаркая сапогами, за ним шли люди. Волх остановился – идущие следом тоже остановились. Посмотрев в их серьезные лица, Волх раздраженно передернулся и пошел дальше. Но всю дорогу он слышал шарканье позади себя.

Его проводили до самых хором. А когда он уже занес одну ногу на крыльца, тихо окликнули:

– Погоди, Волх Словенич.

Какой-то совсем простой мужичонка, не молодой и не старый, в такой одежде, что и род занятий не разберешь, смущенно вышел вперед.

– Мне тут люди сказать поручили… Знаешь, князь, мы ведь не дикари, чтобы по лесам гнить. Ты нам отец. Раз ты решил за город стоять, так тому и быть. Короче, никуда мы не пойдем.

Мужичонка стушевался и отступил назад. Толпа раздвинулась, проглотила его и снова сомкнулась. Люди не расходились. Ждали. Но Волх не знал, что еще им сказать. Он просто хмуро кивнул и наконец с облегчением закрыл за собой дверь.

Безумный день подошел к концу. Город сделал для себя все, что мог – худо-бедно напоил богов петушиной кровью, собрал ополчение, выставил дозоры, усилил охрану у закромов с водой. Тысячи ушей чутко прислушивались, не захрустит ли, ломаясь, лед. Но река спала, и город тоже постепенно погрузился в усталый сон.

Волх не спал. Они заперлись в библиотеке втроем с Бельдом и Клянчей. Огромный жбан с медом быстро убывал. Клянча напился первым. Он поник кудрявой головой на грудь и по-конски всхрапывал, так что его собутыльники подскакивали на лавке.

– Замаялся, – сочувственно сказал Бельд. Он медленно посасывал из кружки, вытянув длинные ноги на полкомнаты. – С другой стороны – а кому сейчас легко?

Волх не ответил. Он не чувствовал себя пьяным, но от усталости язык не ворочался. Он вглядывался в лица друзей и понял вдруг, что смотрит на них так же, как на мать – сквозь флер воспоминаний. Он видит их молодыми, с первой щетиной на щеках, он слышит их еще не огрубевшие голоса. Что же это? Годы, миновавшие с той поры, оказались так пусты, что их даже не хочется принимать в расчет? Только молодость имела смысл – а теперь мы просто доживаем, бессмысленно тратя отпущенные силы?

Похоже, Бельд думал о чем-то таком же.

– А ты помнишь, как мы с тобой встретились? – спросил он, прищурившись.

– Ты выволок меня пьяного с пирушки, – кивнул Волх.

– Нет. В первый раз мы подрались у твоего крыльца. Я тебя кротом обозвал.

– А я хотел тебя вызвать на поединок, – фыркнул Волх.

– Знаешь, я очень доволен своей судьбой, – признался сакс. – Благодаря тебе я повидал столько чудес и странностей, сколько обычно на человеческую жизнь не выпадает.

– Кстати о странностях, – сказал Волх. – Я тебя никогда не спрашивал… А что сделали с телом?

Бельд внимательно посмотрел на друга.

– С телом? Да ничего особенного. Выкинули из города, как татя. Оставили зверью на съедение.

– Он точно был мертв? – не поднимая глаз, спросил Волх.

– Думаю, да, – чуть помедлив, ответил Бельд.

– Думаешь, – с досадой повторил Волх. И рассказал Бельду про кусок бычьей шкуры, брошенный на палубу.

– А что ты теперь думаешь?

– Не знаю… Волх, я видел, как твой меч пропорол его насквозь. Но я не слушал ему сердце. Да это и неважно. Мог ли он вернуться после смерти? А могли мы сражаться с оборотнями? А мог целый город уйти под воду? А мог ты говорить с волками? Все это чудеса, о которых мы слышали из стариковских сказок. Но оказывается, все возможно. Так что живой или мертвый – твой лютый враг мог вернуться.

– И потребовать назад нечестно завоеванный город, – мрачно усмехнулся Волх.

– У Хавра никогда не было прав на этот город, – возразил Бельд.

Волх вздрогнул, услышав имя, – как будто до сих пор речь шла о ком-то другом. Клянча тоже отозвался, издав совершенно свинское:

– Хр-р-р!

Волх с Бельдом истерически расхохотались и долго не могли остановиться, пока смех не перешел в слезы. Когда Волх вытер глаза, он увидел Сайми, нерешительно замершую в дверях. Неуместный смех застрял у него в глотке.

– Ты что?

– Не спится, – прошептала, потупившись, Сайми. Лицо ее было опухшим от слез. – Не могу одна!

– Проходи, раз пришла, – смущенно буркнул Волх. Сайми не заставила себя уговаривать. Она села на краешек скамьи – ровно между ним и Бельдом – и не ломаясь, хлебнула из протянутой ей кружки.

– Ну… Я, пожалуй, пойду лягу, – сказал после долгой паузы Волх. Никто ему не ответил. Бельд беззвучно барабанил пальцами по столу, Сайми низко опустила голову, ну, а Клянчи все равно что здесь не было.

С некоторым раздражением Волх перевел взгляд с друга на жену и обратно.

– Вот и ладно, вы тут без меня не соскучитесь, – бросил он сквозь зубы. Выходя из библиотеки, он споткнулся о вытянутые ноги Бельда и выругался.

У себя в покоях Волх по плечи высунулся из распахнутого окна. Все-таки мед его пронял: морозу в воздухе казалось мало, чтобы остудить горячий лоб. И что он так разозлился? Он же сам потакал сближению этих двоих, мечтал, чтобы Бельд освободил его, снял груз с совести… А сейчас им самое время договориться, потому что скоро они оба должны покинуть Новгород. Но все равно как-то это… гадко… Волх поморщился.

Внизу, в темноте, дымили печные трубы. Дым ровно-ровно тянулся вверх – как будто город белыми нитями сплетал себя с небом. Голова немного кружилась, и Волху казалось, что он качает город в колыбели. А дым кверху – это хорошо, это к морозу.

Тихо скрипнула дверь. Пришла все-таки, не стала договариваться с Бельдом. Это было очень плохо – но Волх вздохнул с облегчением.

Лицо у Сайми было решительным. Она явно настроилась на серьезный разговор. Волх сложил руки на груди и вопросительно поднял бровь – дескать: «ну?»

– Ты дашь им убить Бояна? – выпалила Сайми.

– Ты что, перепила? – взревел от неожиданности Волх. Но Сайми была в том состоянии, когда человека уже невозможно напугать. Она всхлипнула, яростно вытерла глаза и тоже закричала:

– Когда от тебя потребуют открыть городские ворота… в обмен на жизнь твоего сына… как ты поступишь? Отвечай!

Волх пошатнулся и оперся рукой о стену. Разве он сам не спрашивал себя о том же? И он ответил Сайми так же, как много раз уже отвечал себе:

– Росомаха не дурак. Он не станет тратить жизнь заложника, чтобы заставить меня сделать невозможное. Он не потребует сдать город, он использует заложника иначе…

– Как? Как?

– Например, потребует мою жизнь в обмен на жизнь Бояна. А это уже совсем другое дело.

– А тогда как ты поступишь? – допытывалась побледневшая Сайми.

– А ты не знаешь? – сказал Волх надменно. – Ну, хочешь, я поклянусь тебе, что умру за него при первой возможности?

Сайми смотрела на него совершенно безумными глазами. По ее лицу текли слезы. Наконец она медленно замотала головой.

– Не хочешь? – удивился Волх.

– Прости! – выдохнула его жена. – Я все равно тебя люблю больше.

Как будто признавшись в преступлении, она рухнула к его ногам.

Волх растерялся. Он смотрел на ровный пробор в черных волосах и ненавидел себя за то, что так и не полюбил эту умную, смелую, ни на кого не похожую женщину. Она не раз спасала ему жизнь, она разделила его жизнь, она самое ценное его приобретение. И разве она виновата в том, что она не та, другая?

Схватив ее холодные руки, Волх поставил Сайми на ноги. Она избегала его взгляда, привычно боясь увидеть что-нибудь обидное для себя. Осторожно приподняв Сайми подбородок, он поцеловал ее глаза. Потом подхватил на руки и опустил на крытую медвежьей шкурой постель. Он очень старался быть нежным. Сайми знала, почему, и это знание разрывало ей сердце.

Из четырех лучин в светце догорело три. Четвертая еще трещала, осыпая искры в чашу с водой. Муж и жена лежали словно без чувств, едва прикрытые медвежьей шкурой.

Волх ни о чем не думал и ничего не хотел. Хмель бродил в голове обрывками облаков. Он смотрел в потолок – и словно видел сквозь него небо. А к этому небу, отрываясь от тела, воспаряли частицы его самого. Его становилось все меньше, и груз на сердце – все легче…

– Надеюсь, я умру раньше, чем боги и в самом деле заставят меня выбирать, – прошептала пересохшими губами Сайми. Парение частиц прекратилось, все они снова пеплом осели на плечи.

– Надеюсь, ты скоро будешь далеко отсюда, под защитой Бельда, на палубе русского корабля, – сердито ответил Волх.

– Ты спятил?! – вскинулась Сайми. – Ты что, всерьез думаешь, что я уеду?

– Ты обещала! – с детской досадой воскликнул Волх. – С этим условием я взял тебя в поход, а ты хочешь меня обмануть! Тебя накажут боги!

– А если я преспокойно уплыву в Киев, они меня наградят! – фыркнула Сайми. – Вот молодец, скажут. Бросила мужа погибать в этом окаянном городе, а про сына и думать забыла. И правильно, так и надо, другого заведешь, других нарожаешь! Да за кого ты меня принимаешь? Иди ты к лешему! Не поеду я никуда!

Голая, она вылезла из-под одеяла и села, поджав ноги. Подбородок у нее трясся от слез.

Волх схватил ее за плечо. Она дернулась, сбрасывая его руку. Он уговаривал сам себя: спокойно. В ссоре женщина все равно тебя перекричит. Надо найти слова, чтобы послушалась. А если нет – тогда уж велеть дружине, чтобы силой грузила ее на корабль.

– Послушай, – он снова попытался ее погладить, и на этот раз она стерпела. Он только слышал гневное посапывание. – Скажу тебе честно. Мы вряд ли сможем остановить врага. А если начнется осада, то живой Боян или мертвый, – ему лучше оставаться по ту сторону городской стены. Или ты хочешь, чтобы мы сидели здесь втроем и ждали, кто из нас первый умрет? Я не хочу, – яростно мотнул он головой. – Не хочу видеть здесь Бояна. И тебя тоже не хочу. Отпусти меня, – попросил он, заглядывая ей в глаза. – Если мне суждена смерть – дай встретить ее не оглядываясь. И если ты любишь меня, как говорила, ты меня послушаешь.

– Не смей ловить меня на слове… – всхлипнула Сайми, сжимая колени. Плечи ее опустились, решимость растаяла.

Волх привлек ее к себе и закрыл глаза. И снова потянулась к небу мерцающая пыль, которой он становился… Но это продолжалось недолго.

Булыня без стука ворвался в покои князя.

– Вы что, с ума все посходили?! – заорал он на Волха. – Один пьян, как свинья. Другой сопли распустил. Третий… Нашли время! – рявкнул он. – Там река тронулась!

Сердце гулко ударило в груди.

Ну, вот и все.

Волх почувствовал облегчение.

Он вскочил на постели, набросив шкуру на бедра.

– Выйди! – бросил он Булыне. – Ну, выйди же!

– Собирайся, – велел он Сайми, как только Булыня выскочил за дверь. – Я пошел искать Бельда.

Сайми проводила его тяжелым обреченным взглядом.

В библиотеке Волх застал только Клянчу. Воевода стоял порядком протрезвевший и очень злой.

– Булыня, собака бешеная, чтоб его леший побрал! – пожаловался он, отряхивая почему-то мокрые порты.

– Это он тебя облил? Водой? – возмутился Волх.

– Нет, не водой. Медом. Сделал из меня ловушку для мух, сучий сын. Мне к дружине идти, как я в таком виде? Засмеют!

– Переживешь, – отмахнулся Волх. – Где Бельд?

Этого Клянча не знал.

Волх выбежал на улицу.

Было еще темно. Шел снег – как будто боги в небесах ощипывали огромную белую птицу. Кружевные хлопья исчезали на темной земле, на плечах суровых, молчаливых, невыспавшихся людей. Хрустел под ногами песок. Это поднятое по тревоге ополчение маршировало к реке.

Во главе одного из полков шел Бельд с боевым топором на поясе. Волх окликнул его, но сакс продолжал шагать с каменным лицом.

Волх бегом припустил за воями. Он сгреб Бельда за грудки и выволок из строя. Сакс, глядя на него сверху вниз, упрямо мотал головой.

– Ты сейчас же… немедленно… забираешь Сайми, и вы грузитесь на корабль, – прошипел Волх. – Русы ждать не станут. Вы должны отплыть, прежде чем город будет окружен.

– Я никуда не поеду, – очень членораздельно произнес Бельд.

– Ты клялся! Не подличай! Поедешь! – задохнулся от бешенства Волх.

– Не поеду! – рявкнул Бельд. – Ты, наверно, спятил, если думаешь, что накануне последней битвы я сбегу из города как трусливый хорек! Это мой город! Я знаю его лучше тебя! Я знаю, сколько людей в нем живет, и сколько детей родилось на прошлой неделе, и на чьем дворе лучше всех несутся куры, и кто хвалит тебя, а кто поносит! И я свободен сражаться за свой город до самой смерти. А она – твоя жена, она хочет быть с тобой и в этом тоже свободна! Пусти, рубаху порвешь! Понимаешь, такие дела, отнюдь не весь мир пляшет под твою дудку, князь!

– Вообще-то я об этом еще в детстве догадался, – с горечью ответил Волх, отпуская перекошенный ворот.

– Прости, – опомнился Бельд.

– Прощу, если сдержишь слово, – твердо сказал Волх. Бельд посмотрел ему в глаза и покачал головой.

– Не могу…

Волх страдальчески поморщился.

– Ладно, раз так… Ты говорил что-то о свободе…

Сакс побледнел.

– Замолчи!

– Твоя свобода, Бельд, – возвысил голос Волх, – стоила очень дорого. Чтобы выкупить тебя у дана Хрута, убийцы твоей семьи, княгиня Ильмерь отдала сапфир ценой в три раба и туркменского жеребца. Она купила тебя, потому что я об этом просил. Бельд, ты должен мне за свою свободу. Я требую, чтобы ты вернул долг! Если хочешь – забудь, что ты мой друг. Только верни мне мою свободу. Увези Сайми из города. Поверь: даже заслонив меня собой в последний миг, ты не сделал бы для меня больше.

Полки проходили мимо. Их посыпал снег – как будто боги бросали к ногам героев белые цветы.

Сжав кулак, Бельд рубанул им по воздуху. Потом сказал как ни в чем не бывало:

– Дурацкая весна… То мороз, то снегопад… Нет ничего диковинней, чем снегопад весной. Я твой друг, Волх, и я тебе действительно должен. Пусть будет по-твоему.

Долговязая фигура сакса мгновенно растворилась в метели.

Боян этим утром тоже проснулся затемно. Сначала ему снилось, что он вернулся в утробу матери. Было очень тепло, темно и мягко. Время от времени неподвижность, в которой он покоился, колыхалась, как будто материнский живот поворачивался набок.

Потом оказалось, что это не сон. Бояна действительно окружали теплые, пушистые и несомненно живые тела. Когда он пытался шевелиться, они бурчали и взрыкивали, но лишь плотнее к нему прижимались.

– Кто здесь? Где я? – слабым голосом спросил мальчик. Он с трудом высвободил руку и яростно потер лоб.

Он помнил – свист в легких, бег, упругая весенняя земля под ногами, бешеные удары сердца в груди. Он, словно поднятый охотой зверь, чувствовал погоню за спиной. Потом это чувство пропало, и он остался один посреди леса.

Сначала он орал и прыгал от восторга, как безумный. Он жив! Он убежал от разбойников! Обогнал четверых здоровенных взрослых мужиков! Потом сердце ёкнуло. Маленький горожанин впервые очутился на запретном берегу, совсем один, обманутый сестрой, покинутый родителями. Ему стало тоскливо и жутко. А лес вокруг хлюпал и сопел на разные голоса.

Однако княжич постарался унять свой страх и поразмыслить. Спасаясь от погони, он все время бежал спиной к реке. Значит, если сейчас он пойдет направо, а потом еще раз повернет направо, то выйдет к реке ниже по течению – там, где Туйя показала ему отцовские корабли.