Текст книги "Сын скотьего Бога(CИ)"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Однако в этом заколдованном лесу как будто не существовало ни прямо, ни направо, ни каких-либо других направлений. Боян шел и шел, уже смеркалось, ему грозила ночевка под открытым небом, – а река так и не показалась. Мальчик замерз, живот сводило от голода, ноги отказывались слушаться. Прошла уже целая вечность, а реки не было. Только померещится блеск воды за деревьями – и новое разочарование подкашивает силы.

Ночь Боян провел в корневище огромной ели. А утром ударил мороз, и мальчик вдруг ясно понял, что он никогда не вернется домой. Лесные духи вовсе не собирались ему помогать. Они играли с ним, как кошка с мышью, и спасли от разбойников только ради того, чтобы лес-людоед безжалостно выпил его жизнь. Мальчик упал на колени, расшибая замерзшие ладони, и разрыдался от жалости к себе и досады.

Поднимался ли он потом? Боян смутно помнил еще какое-то движение. Но шел ли он сам или его нес кто-то неведомый? И вот теперь он проснулся неизвестно где. Неизвестно даже, среди живых или среди мертвых.

Боян попытался сесть. Его руки утонули в мягком, а потом это мягкое заскулило и отпрянуло. Несколько пар желтых глаз уставились на него из темноты. Еще оттуда сопели и часто-часто дышали. В голове у Бояна вдруг все сложилось. Да это же волки! Он провалялся всю ночь в обнимку со стаей волков! Боян расхохотался, и у него совершенно отлегло на душе. Животных он не боялся. До недавнего времени он не боялся и людей, но теперь все изменилось.

– Эй, вы же не станете меня есть? – запросто спросил он у волков. – Потому что если б собирались, то у вас было достаточно времени, правда? Вы друзья моего отца, князя Волха? Вы поможете мне вернуться домой?

От звука человеческого голоса волки щерились и дыбили холки. Но вот один из них носом распахнул дверь, та отворилась с тяжелым скрипом, и Боян вышел наружу. Его тут же зазнобило от холода.

Оказывается, он ночевал в какой-то лесной избушке. Боян поёжился, представив, кому она могла бы принадлежать. Избушка казалась старше самого леса. Перекошенная дверь скалилась, как пасть мертвого зверя. А внутренняя тьма, из которой только что вынырнул Боян, явно была чем-то большим, чем тот объем, который обещала замшелая крыша.

Волки суетились вокруг своего подопечного. Это, конечно, была не стая – скорее, выводок волчат-подростков. То и дело кто-нибудь затевал шуточную драку, елозя шкурами по земле. Покусывая за рукав, волчата звали и Бояна поиграть. Один из серых безобразников прыгнул на мальчика всеми четырьмя лапами и повалил его на спину. Боян, хохоча, вцепился в волчью шерсть и начал валтузить противника. Остальные волчата, весело завывая, скакали вокруг.

Тихое утробное рычание мигом прекратило возню. Волчата, поджав хвосты, разбежались по сторонам, а Боян остался сидеть на земле – потный, исцарапанный, в растерзанной одежде.

На поляну к избушке вышел крупный старый волк. Он внимательно уставился мальчику прямо в глаза. И вдруг Боян услышал в своей голове отчетливые слова:

– Здравствуй, внук скотьего бога.

Мальчик побледнел. Ему не было страшно. Но от уверенности, что сейчас с ним происходит самое важное событие в его жизни, пробирала жуть.

– Здравствуй, – промямлил он. Волчьи уши вздрогнули от человеческого голоса. Но Боян и сам уже догадался, что делает что-то не то. Ведомый внезапно проснувшимся инстинктом, он сосредоточенно нахмурился, словно пытаясь разглядеть что-то совсем крошечное. А потом это крошечное обернулось чужой, темной бесконечностью, в которую он молча посылал слова. И было это так просто, как будто он говорил со зверями всю жизнь.

– Спасибо, что помогли мне! Будет совсем здорово, если вы поможете мне вернуться в город! Мой отец…

Боян, ахнув, прижал ладонь ко рту. До него вдруг дошло, чем может обернуться его отсутствие для Волха и для всего Новгорода.

– Мне срочно нужно вернуться к отцу! – затараторил он, сбиваясь с молчаливой внутренней речи на крик. – Пока мой отец думает, что я похищен, он не сможет победить разбойников! Пожалуйста, надо что-нибудь придумать!

Волк слушал внимательно и сочувственно, уже не морщась от человеческого голоса. Но как только мальчик, запыхавшись, замолчал, он потрусил куда-то в лес. Боян и волчата бросились за ним.

Они бежали довольно долго. И вот за деревьями забрезжил свет – тот самый, который Боян так жаждал увидеть во время своих скитаний. Река! Обгоняя волка, мальчик выбежал на берег.

У него тут же заложило уши от плеска, хруста и грохота. Такого мощного ледохода Боян еще никогда не видел. Серые льдины оглушительно терлись друг о друга в черной воде. У берега они крошились в крупу, а на середине реки толпились ноздреватыми горами, похожими на огромные соты. Вдруг налетел порыв ветра, от которого волки попятились, а Боян вцепился в березовый ствол, чтобы не упасть. Ветер так же внезапно стих, оставив на волосах мальчика и волчьих шкурах влажное серебро.

Бояну даже смотреть было страшно на неистовство реки. Но он готов был согласиться на любой способ переправы. В конце концов, он княжий сын, а не пастушонок! Интересно, что придумали волки?

– Как вы переправите меня на тот берег? – попытался он перекричать грохот. Потом опомнился и молча задал тот же вопрос волку. Тот выпучил глаза.

– Ты что, дурачок? Я нарочно привел тебя на берег, чтобы показать: ты не можешь сейчас вернуться в город.

– Нет, я должен! – топнул Боян ногой.

– Потопай мне еще, – огрызнулся волк.

– Я пойду вплавь! – чуть не плакал мальчик. – А если я утону, вы будете виноваты, раз не стали мне помогать. Я должен быть с отцом, я все равно переплыву!

Он решительно сорвал с себя куртку и, оставшись в одной рубахе, устремился к воде. Волк обогнал его и, скалясь, загородил дорогу.

– Прочь! – замахнулся на него Боян. – Я хочу домой! К маме!

Но волк не сошел с дороги. Под его немигающим желтым взглядом решимость Бояна ослабела. И сам он почувствовал себя маленьким, замерзшим и голодным ребенком – кем он и был. Бояну было жалко себя, отца, мать, даже сестру-злодейку, и, сев на землю, он горько заплакал. Волчата окружили его, поскуливая. Старый волк стоял поодаль и терпеливо ждал.

Наконец Боян всхлипнул последний раз и вытер лицо.

– Что мне делать? – очень по-взрослому спросил он волка.

– Ждать, – ответил тот. – Вернуться сейчас – значит умереть, так или иначе. Но твой долг перед отцом и перед городом – остаться в живых. Что будет, если Новгород останется без князя? Кто вернет словенам город, если сегодня-завтра он будет завоеван врагом? Сейчас ты пойдешь с нами, в безопасное место. Ты будешь есть то, что едим мы. Не спорь: я знаю, что у нас разные вкусы, но голод не тетка. Ты будешь слушаться меня, как отца, иначе я тебя покусаю. Когда будет можно, мы поможем тебе перебраться на тот берег. И ты примешь свою новую судьбу, как подобает княжьему сыну, а не пастушонку. Мы договорились, внук скотьего бога?

Боян исподлобья смотрел на волка. Ему очень хотелось послать старого зануду к лешему. Но отец наверняка сказал бы ему то же самое. И мальчик кивнул.

Волчата тут же поднялись, готовые бежать. Старый волк поднял брошенную Бояном куртку, и тот беспрекословно ее надел. А потом пошел за волками обратно вглубь леса.

Разбойничьи ладьи неторопливо, но уверенно ползли вверх по реке. Их поджарые тела вздрагивали от ударов льдин.

Туйя стояла на носу передней ладьи рядом с Росомахой, закутавшись в его тяжелый плащ из шкуры черного быка. Ее лицо хранило обычную высокомерную неподвижность, но сердце было уже не унять: вот-вот за поворотом покажутся коньки новгородских теремов. Она увидит преданный ею город. И это было очень страшно – гораздо страшнее, чем постоянное присутствие за спиной молчаливого советчика Росомахи.

Туйя уже знала, кто это. Однажды Росомаха разоткровенничался с ней – то ли желая произвести впечатление, то ли, вопреки условиям сделки, не думая оставлять ее в живых. И то и другое Туйе было все равно. Но вот рассказ разбойничьего воеводы…

Росомаха запрокинул голову, прикрыл глаза и начал нараспев, словно сагу:

– На далеком острове посреди северного моря жили люди, которые поклонялись Перуну. Они ставили деревянный идол и жгли костры. Костров всегда было восемь, и чтоб зажечь их, старший жрец призывал восемь темных духов, которые называли себя Безымянными. Это было лишь одна из немногих страшных и великих тайн, доступных старшему жрецу. А Безымянные были всемогущи, так как обладали свободой, недоступной человеку.

Каждые восемь лет Перун требовал себе новую жену. Тогда старший жрец выбирал самую красивую девушку и рассекал ей горло ножом. Кровь лилась на камни святилища, Перун радовался и даровал людям свои милости. Но однажды старшему жрецу приглянулась невеста Перуна. Он обманом подменил девушку. К Перуну отправилась другая, а та, которая была ему предназначена, осталась жива. В благодарность за это жрец потребовал от спасенной ночь любви.

Обман раскрылся, и вскоре жрец вынужден был бежать. Он навсегда покинул остров, а вслед за ним ушли и восемь Безымянных. А украденная им Перунова невеста, всеми проклятая, родила сына. Это был я. Мой отец украл мою мать у самого бога! – хвастливо отметил Росомаха.

– А что потом?

– Потом я рос изгоем. Мать не любила меня, как собственное несчастье. И она все боялась, что отец вернется. Я говорил, что он, должно быть, давно умер. А она боязливо оглядывалась и повторяла, что для него и смерть не смерть. К четырнадцати годам мне надоело, что в меня все швыряют грязь. Я собрал целое войско таких же отчаянных и отправился за богатством и славой. И вот однажды ко мне явился он. Он сказал, что он мой отец, что его убил новгородский князь и что я должен отомстить. Я рассмеялся ему в лицо и сказал: «Я тебя в глаза не видел, с какой стати я буду мстить за тебя?» И тогда он рассказал, какой Новгород богатый город.

– Подожди, – поёжилась Туйя. – Он явился к тебе… мертвый?

– Ну да, – хмыкнул Росомаха. – Мать была права. Этому пройдохе и смерть не смерть. Он сказал, что теперь он стал Безымянным и получил небывалое могущество.

– Так он мертвец! – не успокаивалась Туйя. – Жуть какая!

– Все мы мертвецы, – философски заявил Росомаха. – Кто-то в будущем, а кто-то в прошлом. Живые становятся мертвыми, почему бы мертвому не стать живым? Я в этих темных делах ничего не понимаю. Короче говоря, папаша предложил мне помощь. Подарков я не принимаю, но тут подарком и не пахло: он сразу поставил условие. Мы должны истребить всех новгородцев, и лишь одного-единственного выдать ему живьем.

– Кого?!

– А ты не догадываешься? – Росомаха снова хмыкнул. – Конечно, твоего отца. Вот ведь неуживчивый человек – у всех есть к нему счеты. Мы по-родственному заключили сделку. Он отправил в Новгород лазутчиков, которые отравили воду… Слушай, хватит болтать, вон он идет!

По тому как резко Росомаха оборвал свой рассказ, Туйя поняла, что он и сам до смерти боится своего неожиданного союзника.

Живой мертвец ни разу не заговорил с Туйей. Он вообще был молчалив как тень – как и положено приличному мертвецу. Но порой Туйя слышала медленные, тяжелые шаги за спиной, и тогда она едва не теряла сознание. Только сегодня этот страх сменился другим.

– Скажи, ты уверен, что победишь? – озабоченно спросила она Росомаху. – Новгород – это тебе не какая-нибудь чудская деревня, это большой город. А мой отец – крепкий орешек.

– Не сомневайся, – заявил тот. – Мы победим. Даже если твой отец окажется крепким орешком и решит, что город ему дороже сына. Потому что… – Росомаха презрительно хмыкнул, – твой отец старик. А удача как женщина: она выбирает молодых.

– Женщины разные, – возразила Туйя. – Тот, за кого я прошу, – отцов ровесник. Удача тоже может сделать неожиданный выбор. Нельзя полагаться только на удачу.

– А я и не полагаюсь, – усмехнулся Росомаха. – Просто из города у меня хорошие вести. Папашина затея удалась. Вода в городских колодцах испорчена, запасов пищи тоже не хватит на долгую осаду. Когда мы отрежем город от реки, твои земляки сами откроют мне ворота.

– А когда победишь, ты выполнишь условие вашей сделки? – допытывалась Туйя.

– Разумеется, – пожал плечами Росомаха, и его губы сложились в мечтательную и безжалостную улыбку. – Я буду рад оказать такую услугу моему отцу, кем бы он ни был. Это прославит меня навсегда. Я сотру Новгород с лица земли. А почему ты спросила? Хочешь получить город в подарок? Извини, обойдешься. Радуйся, если сама уцелеешь. Опасную игру ты затеяла, княжна.

– Я просто хотела убедиться, что ты собираешься всех убить, – холодно ответила Туйя. Она не лукавила. Она была так же молода и жестока, как пиратский главарь. Нет города – нет страха, нет угрызений совести. При мысли о том, что разбойники могут проиграть битву и она окажется в руках новгородцев, ее начинало подташнивать.

Росомаха покосился на Туйю с одобрительным интересом, но ничего не сказал. Ему предстояло принять важное стратегическое решение – высаживать десант на берег или нет.

Мнения его советчиков разделились. Одни считали, что затягивать осаду опасно. А что если река снова станет? Тогда корабли Росомахи окажутся в ловушке. А что если догонят их по реке торговые суда северян?

Другие, напротив, считали, что незачем попусту рисковать людьми. Новгород наверняка выставит сильное ополчение, и на берегу многие полягут в бою. А осаду можно держать сколько угодно долго. Лес накормит, река напоит, а борта кораблей защитят от словенских стрел.

Росомаха в очередной раз со скукой на лице выслушал все доводы.

– Мы возьмем Новгород так или иначе, – сказал он. – Но мне приятно думать, что убийцы моего отца не примут честную смерть от наших мечей, а сдохнут, как крысы, от голода и жажды. Будем держать осаду. Пусть часть кораблей с ударным отрядом пройдет дальше через исток реки по озеру и высадится не ближе чем за полдня пути до города. Остальные корабли останутся на реке. Почему мы ползем, как улитки? Ну-ка, приналечь на весла!

Удары барабанов стали чаще – словно заколотились от волнения могучие сердца кораблей. Острые кили с хрустом врезались в ледяную кашу.

С высоты городского холма Волх смотрел на бушующую реку. Снег и ветер терзали его одежду. Мир вокруг отсырел и хлюпал от влажности.

Ополчение уже выдвинулось на берег. Город собрал и вооружил мощные силы. Но Волх вспоминал тьмы и тьмы вражеских ладей, которые вот-вот покажутся на реке, и ему становилось дурно. Какое счастье, что русский корабль в полдень уже отчалил от новгородской пристани!

Провожать Волх не пошел. Ему больше нечего было сказать ни жене, ни другу. К тому же какая-то трусливая часть его души хныкала: на кого вы меня, сволочи, покинули? Почему так легко дали себя уговорить? Это было нечестно: своим отъездом Сайми и Бельд платили ему трудный долг любви и дружбы. Пожалуй, им еще тяжелее, чем ему. Не надо мучить их своими сомнениями.

Но отъезд Сайми и Бельда снял лишь часть груза с души Волха. Там, внизу, среди воев сейчас полно его побратимов. В плену – Боян. А на Перыни – мать. И где найти такой корабль, чтобы смог увезти весь город к новым, безопасным берегам?

«На этом берегу ты можешь все. Помни об этом, когда снова перейдешь реку…»

Волх вздохнул и завистливо покосился на другой берег. Вот там он был почти всемогущим. Там его слушались стихии. Земля и вода вместе с ним сражались против врага, ветры слушались мановения его руки… Там он сумел бы защитить всех, кто ему дорог. А по эту сторону реки им остается полагаться на собственные силы. Но кто сказал… Волх внезапно задохнулся влажным весенним ветром… Кто сказал, – продолжал он думать и не смел додумать до конца, хватаясь для храбрости за оберег… Догадка была такой ослепительной, что у него защипало глаза.

– Кто сказал, что я должен оставаться на этой стороне?!

Волх выкрикнул вслух эти слова, с восторгом вслушиваясь в собственный голос. Он разжал кулак – на ладони остался деревянный обломок. Последний конец коловрата откололся, и на веревке теперь болталась круглая сердцевина. Волх беспечно засмеялся, глотая снежинки.

Чья-то ладонь опустилась ему на плечо. Не оборачиваясь, Волх пожал эту руку.

– Да-да, я уже сам все понял, отец.

На Волха дохнуло теплом – как от коровьего бока.

– Ты уверен, что все понял? – печально спросили сзади.

Волх нахмурился. Странное ощущение – как будто он был не вполне честен сам с собой. Не обманывал – просто недоговаривал, потому что боялся признать… Обломок оберега нетерпеливо царапнул руку. Волх вздрогнул и вздохнул.

– Ну уж теперь чего не понял – того не понял. И ты мне сейчас не говори, а то передумаю.

Сзади послышался тихий вздох, и плечо тут же опустело. Волх рискнул обернуться – но за спиной у него никого не было.

Теперь – вниз. Он бежал по колено в мокром снегу, и в лицо летел снег, и снег этот был по-весеннему прекрасен.

Расталкивая воев, он орал:

– Клянча! Мар! Где вы, леший вас побери?

Словенский и русский воевода догнали князя у самой воды. Лицо Мара было усталым и обреченным. Клянча воинственно скалился, запах близкой битвы будоражил его кровь.

– Клянча, – начал Волх, осторожно подбирая слова. – Ты помнишь, что мы с тобой братья?

Клянча нахмурился и кивнул.

– И ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу?

– Сделаю, Волх Словенич, – пожал плечами воевода.

– Тогда вот, – Волх протянул свой меч рукояткой Клянче. Тот попятился.

– Ты чего…

– Бери. Я хочу, чтобы ты возглавил эту битву вместо меня. А ты, Мар, служи ему так, как служил мне. А если… когда в Новгород вернется мой сын, вы поможете ему принять княжество. А если вернется дочь… – Волх досадливо вздохнул, – то поступите с ней так, как сами решите.

– Ты что это затеял, Волх Словенич?

Клянча все еще не решался взять меч и растерянно смотрел на Волха.

– Я иду на тот берег, – улыбнулся тот.

– Как идешь?! На чем? – опешил Клянча, глядя, как льдины сшибаются на гребне реки.

– На своих двоих, – пожал плечами Волх. – И если ты мне брат, то ты и сам мне не помешаешь и другим не позволишь. И лишних вопросов не будешь задавать.

– Ты, князь, похоже, с ума сошел от страха, – сердито заявил Мар. – Блажишь. Нашел время!

– Нет, погоди, здесь не то, – остановил его Клянча. Он наконец взял меч и хмуро сказал:

– Я сделаю то, о чем ты просишь. Только…

– Молчи. На-ка, и это отдашь Бояну на память.

Волх сорвал с шеи веревку и сунул Клянче в руку деревянный обломок, в который превратился оберег. Затем он быстро сбросил плащ, расстегнул пояс, стянул сапоги и остался в одной рубахе. Вот теперь белая была бы кстати, – подумал он.

Мар кричал что-то Клянче, Клянча орал в ответ. На берегу стали собираться вои и дружинники. Волх больше не оборачивался. Он не отрывал глаз от замершего в ожидании леса на том берегу. Словно повинуясь его взгляду, льдины выстроились зыбким мостом. Не раздумывая, Волх прыгнул на ближайшую, зашатался, но равновесие удержал. Еще прыжок, еще… Лед трещал и кренился у него под ногами, а между льдинами грозно чернела вода.

Еще немного – столько и еще полстолька – и он достигнет гребня реки… Берег казался совсем близким, Волх уже видел все пятна на березах, и голова его закружилась. Он словно возвращался домой… Еще прыжок, это так легко…

– Отец! Отец! Я здесь! Я живой!

Маленькая фигурка на берегу прыгала и махала рукой. Вокруг мальчика суетились волки, пытаясь оттащить на безопасное расстояние от реки.

Волх не поверил своим глазам. Он застыл на льдине, не обращая внимание, как швыряет ее вода. Боян жив и свободен! Это чудо. А значит, ничего невозможного нет.

Совершенно счастливый, Волх ступал по льдинам, как по собственному крыльцу. Он даже не смотрел под ноги, потому что наглядеться не мог на потерянного и вновь обретенного сына. Одна из льдин накренилась, нога его поскользнулась, он обломал ногти, цепляясь за льдину, и мигом оказался по грудь в воде. Холод безжалостно стиснул грудь. Течение подхватило Волха и потащило вслед за ледяным крошевом. Захлебываясь, он пытался еще раз увидеть город и лес, он вертел головой, но вокруг был только лед.

Вода жгла холодом, лед резал до крови, мышцы надрывались в борьбе с рекой. Боль перемалывала тело, и с каждым ее ударом в памяти вспыхивали лица и образы. Снова золотой лист запутался в мокрых черных волосах. Снова алая кровь лилась на белый снег завоеванного города. Снова загорались на солнце разноцветные шелка, и мировое древо вырастало в Вырей. Снова новорожденный мальчик, сморщив красное личико, кричал у него на руках.

Воспоминаний становилось все больше, а ощущений – все меньше. Боль ушла, шевелить руками и ногами стало лень, и что-то мешало всплыть на поверхность – то ли дно льдины, то ли просто толща воды. В сердце заметался запоздалый смертный страх. Так вот о чем говорил Велес у него за спиной! Но страх быстро ушел, и Волх совершенно согласился со своей участью. Ведь жизнь – не слишком большая плата за дары богов. И вот в последний миг между жизнью и смертью, когда все бы отдал за последний вздох, да только отдавать уже нечего, – Волх наконец почувствовал, что его тело становится чем-то иным.

Но с берега видели только, как скрылась под водой его голова.

– Как же это… Что за… – орал запыхавшийся Булыня. – Он же утоп! А вы-то что стояли, как истуканы?!

– Отчудил ваш князь, – проворчал Мар. – Хотя на его месте любой мог умом тронуться.

– Парни, но Волх сам велел ему не мешать, – еле слышно пробормотал Клянча.

– Не велел… Эх ты! – Булыня с досадой толкнул его в грудь и закрыл лицо руками.

Клянча, бледный до испарины, сжимал непривычную рукоятку княжеского меча. Он не пытался защищаться от упреков и с ужасом думал, что ошибся. Он поверил, что Волх собирается совершить какое-то чудо, но по всему выходило, что князь действительно сошел с ума и просто утопился у всех на глазах.

Но времени горевать у них не оказалось.

– Идут! Идут! – закричали часовые.

Горизонт вздрогнул от зловещих ударов барабанов. Из-за речного поворота показались первые вражеские корабли.

Росомаха со своей ладьи наблюдал, как вырываются вперед ладьи, несущие ударный отряд. Глядя на их стройные силуэты, он зажмурился от удовольствия, как сытый кот. Как ему нравилось обладать такой силой и красотой! Особенно хорош был корабль-стрелок. Его команда работала слаженно, как один человек. Грозный брюшной лук-арбалет был похож на затаившегося в засаде хищника.

Прикрыв ладонью глаза от липкого снега, Росомаха вычесывал взглядом словенский берег.

– Видишь отца? – шепнул он на ухо Туйе.

– Отца не вижу, – задумчиво ответила княжна. Прикусив губу, сузив глаза, она следила за высокой светловолосой фигурой на берегу.

Вот воины взялись за щиты, чтобы прикрыть себя и гребцов от словенских стрел. И вдруг… Росомаха не поверил своим глазам. Гребцы закричали от ужаса, бросая весла. И было с чего: поперек реки, от берега к берегу, вдруг выпятилось огромное колесо. Сжимая кулаки, Росомаха увидел, как вторая ладья на полном ходу врезалась в корму первой, и несколько воинов выпало за борт. Тут колесо медленно провернулось, вода с него схлынула, и стало видно, что это не колесо вовсе, а кольцами свивает блестящее бугристое тело огромный змей.

Рогатая голова змея, разбрасывая лед, вырвалась из водяной толщи. Змей повернулся к одинокой фигурке, плачущей на лесном берегу в окружении стаи волков. Несколько мгновений мальчик и змей смотрели друг на друга. Змей с облегчением, Боян – с чувством пугающего узнавания.

Потом змей, оскалившись, склонился над кораблями Росомахи, беспомощно сбившимися в кучу, и подул – как мальчишка, который запускает в кадке с водой берестяные кораблики.

– Это он! Он! – ликуя, заорал Клянча. – А ну, всыпь им жару, Волх Словенич!

– Чему они так радуются, хель их забери? – простонал Росомаха, стуча кулаком по борту.

– Они, похоже, думают, что это и есть их князь, – растерянно ответил его помощник по имени Кари. – А если так – я бы не рискнул с ним вести переговоры.

Ладьи разбивались друг о друга и тонули, десятки людей барахтались в ледяной воде, извивались и били по воде змеиные кольца. Лучники осыпали змея стрелами. Некоторые глубоко уходили под черно-зеленую кожу, из ран текла алая кровь, и змей от боли ярился еще сильней. А словенское ополчение на одной стороне реки и Боян на другой мучились своей ролью пассивных зрителей, но ничего не могли поделать.

– Росомаха, пора уходить отсюда! – закричал Кари прямо в ухо.

Туйя белыми пальцами вцепилась в борт. Так страшно ей не было никогда в жизни. Даже в далеком детстве, оказавшись между чудовищем и телом погибшей матери, она не почувствовала такого с ума сводящего ужаса. Даже когда за спиной слышались шаги мертвого человека – он и сейчас неподвижно стоял за спиной Росомахи. Ей было не отвести взгляд от змеиных глаз. Змей тоже смотрел на нее. Его по-человечески разумный взгляд был совсем не похож на неподвижное змеиное око. Смотрит, как будто я – его главная цель, – обреченно подумала Туйя. – А это страшное месиво, – она покосилась на человеческие тела и деревянные обломки, хаотично носившиеся по воде, – просто попутная забава.

– Ты хочешь сказать, – заорал на Кари Росомаха, – что этот уж-переросток помешает мне попасть в новгородские кладовые?!

– Да какие, к лешему, кладовые! – в тон ему заорал помощник. – Треть кораблей уже погибла!

– Хватит и трех кораблей, чтобы ни одна словенская мышь не высунулась из города, – заносчиво заявил Росомаха. – Надо только убить дракона. Давай Лося вперед!

Навстречу змею устремился корабль-стрелок. Ее капитан, могучий Лось, действительно похожий на зверя в лохматой шкуре и рогатом шлеме, гаркнул:

– Заряжай!

Разбойники водрузили на ложе снаряд – железный болт и навалились животами на рычаг.

– Назад! Назад! – заорал Лось на своих гребцов. Те налегли на весла, разворачивая корабль. Змеиная шея взметнулась выше деревьев, пристально наблюдая за человеческими усилиями.

– Смотрит, гад, как на барахтающуюся букашку, – процедил Росомаха.

Змей стремительно изогнул шею, и его страшная голова опустилась почти вровень с кораблем.

– Да он смеется над нами! – в ужасе прошептала Туйя.

Змей действительно усмехнулся – и эта усмешка показалась княжне жутко знакомой, – а потом подул. Оба арбалетчика, размахивая руками, слетели с палубы. Освобожденный рычаг спустил тетиву, болт просвистел над головами главаря и Туйи и снес верхушку мачты. Парус накрыл их с головой. В это время треск и вопли сообщили, что в кольцах змея погиб еще один корабль.

Но не стрелок – обрадовался Росомаха, путаясь в парусине.

– Лось, заряжай! – упрямо заорал он.

– Мне никак одному! – виновато крикнул Лось.

Ругаясь по чем свет стоит, Росомаха велел кораблю-стрелку подойти ближе, сбросил мохнатый плащ и перепрыгнул на его борт. Он в одиночку водрузил новый болт на ложе арбалета – при этом вены на его плечах вздулись так, словно вот-вот лопнут. Вместе с Лосем они упали на рычаг, пока гребцы пытались развернуть корабль к цели.

– Эй ты, Безымянный! – с хамоватым отчаянием обернулся Росомаха к неподвижной фигуре отца. – Помогай уже, леший тебя забери!

Волх наконец вырвался из беспамятства. С удивлением увидел он с высоты птичьего полета обломки кораблей, тонущие в ледяном крошеве. Что это было? Кровь отчаянно стучалась в висок, тело дрожало незнакомым предвкушением. Но человеческое сознание уже сквозило из-под темной звериной сути. Ледяной мост. Ледяная вода. Ледяная смерть – и преображение. Волх вспомнил и еще страшнее оскалился на врагов своего города.

И тут с одной из ладей, осторожно державшейся в стороне навстречу ему метнулась тень. Это был он сам – или его отражение в тусклом и страшном зеркале. Черный рогатый змей оскалил окровавленную пасть.

– Хавр.

Вместо слов из пасти Волха послышалось хриплое шипение. Но черный змей понял, оскал превратился в знакомую ухмылку.

– О, ты меня узнал? Прекрасно. Если бы ты сдох, не узнав, что я вернулся за своим городом, вкус победы не был бы для меня так сладок.

– Это мой город! – яростно заревел Волх.

– Это мой город! – эхом отозвалось чудовище. – Ты отнял его у меня не по праву, и теперь я пришел вернуть его себе.

На миг сомнение охватило Волха. Давняя червоточина в совести – поединок с Хавром он выиграл нечестно, нанеся смертельный удар со спины. Черный змей тут же воспользовался его слабостью. Его гибкое и тяжелое тело обрушилось на Волха, и тот почувствовал, как трещит, готовый сломаться, его змеиный хребет.

Темнота глумилась:

– Червячонок! Не пыжься, тебе со мной не справиться. Я победил саму смерть! А ты в это время сиднем сидел на дарёной силе. Сколько жизней ты забрал, чтобы наконец превратиться в эту дохлую тварь?

– Только одну, – прохрипел Волх. – Свою.

В его жилы словно добавили крови. Тело выпрямилось и без труда стряхнуло с себя черного змея, ставшего похожим на сброшенную змеиную шкуру. Черный морок пополз надо льдом, прожигая вертлявый след. Но Волх смотрел вверх. Там, в разрыве между облаками, засверкал яркий свет. Он застил глаза, но Волх успел увидеть – словно сквозь толстый, многогранный хрусталь – две фигуры, столкнувшиеся в вечной битве. Потом все исчезло. Осталась только обезумевшая река и вражеские ладьи, гибель которых доставляла Волху мучительную радость.

Змей бил хвостом по воде. Ладья, попавшая под удар этого гигантского бича, просто раскололась пополам. Люди барахтались, цепляясь за корабельные обломки. Их топили лед и течение, а холод сковывал уцелевших смертным сном. До берега не добрался ни один.

– Подохнем все, – прохрипел Лось. Пот оросил его обветренный лоб.

– Леший тебя забери, – огрызнулся Росомаха и заорал на гребцов: – Поворачивай! Поворачивай! Да не туда, уроды! Рыжий, смени меня!

Один из гребцов подхватил рычаг, и Росомаха метнулся на его место. Весло яростно заработало в его руке. Но догадаться, куда в следующее мгновение метнется змеиная голова, он не мог.

– Выходи вперед! – крикнул он капитану следующей сзади ладьи.

– Что?! – не расслышал тот. Или не захотел расслышать: идти вперед, к змею в пасть, означало верную гибель.

– Вперед! Обходи нас справа и встань перед драконом!

Капитан не посмел ослушаться Росомаху. Обреченный корабль выплыл вперед. И змей проглотил наживку. Покосившись на наглое суденышко, он опустил голову и широко оскалился. Срывая сухожилия, Росомаха крутанул весло и проорал:

– Стреляй!!

Болт сорвался с арбалета. Он не попал в оскаленную пасть, но снес змею половину морды. В агонии змеиная туша забилась на воде, подминая под себя живых и мертвых. Разбойники на пяти уцелевших ладьях торжествующе заухали, потрясая мечами и топорами. А со словенского берега донесся тяжкий многоголосый стон.

– Ну что, гадина, съел? – захохотал Росомаха. Его колотила победная лихорадка.