Текст книги "Сын скотьего Бога(CИ)"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Не парься, Волх Словенич, – выразил общее мнение Клянча. – Подумаешь – разбойники какие-то. Слышал я краем уха про этого Росомаху. Купцы напуганы, а у страха глаза велики. Новгород – это тебе не чудская деревня в три избенки. Атаковать нас с воды могут только недоумки. Мимо пройдут, вот увидишь. Одна русская дружина чего стоит. Кстати, а чего ты Мара не позвал?

Волх смутился, потом важно сообщил:

– С русами мы разрываем договор.

– Вот те раз! Очень вовремя! – раздались возгласы.

– А в чем дело? – сдвинул брови Волх и с вызовом продолжал: – Да, я сегодня велел русскому воеводе убираться к лешему. Но вы только что сами взахлеб кричали, что город неприступен. Что же мне теперь, Мару в ножки кланяться?

– Ясное дело, нет, – успокоил его Клянча. – Справимся и без русов. Все понятно – дела семейные…

Волх сердито зыркнул на приятеля.

– Надо послушать, что скажут разведчики, – вмешался Бельд. – Сколько кораблей? Сколько на них людей? Твой осведомитель ведь тебе этого не сообщил?

– Он не умеет считать, – усмехнулся Волх.

В конце концов было принято решение паники в городе не поднимать, оборону всемерно усилить и ждать вестей от разведчиков.

Когда все разошлись, Бельд по обыкновению задержался. Волх почти заискивающе заглянул ему в глаза. Он очень нуждался в поддержке. Как бы он не хорохорился, на самом деле ссора с русами очень его беспокоила.

– Ругать будешь? – обреченно спросил он Бельда.

– Кто я такой, чтобы тебя ругать? Да и понятно, почему ты так поступил. Просто это сейчас очень некстати, – вздохнул сакс.

– Знаю, – признал Волх. – Но я же не ясновидец… А назад ходу нет. Слово сказано. Представляешь, какое условие выдвинет этот заср…нец Мар, если я теперь предложу ему остаться?

Бельд кивнул.

– Туйя.

– Ты считаешь, я должен это сделать? – прямо спросил Волх.

Бельд покачал головой.

– Давай дождемся возвращения разведчиков.

А в это время Туйя лежала на полатях у себя в светлице. Она хмурилась и покусывала тонкий кончик косы, размышляя.

Любит – не любит? Да как он может, как он смеет меня не любить?!

Туйе трудно жилось на свете, потому что она никогда не была в ладу с собой. Честолюбивое сердце маленькой княжны желало победы над красивым и взрослым мужчиной. Она часто представляла его поверженным на колени, с пылающим и молящим взглядом. С каким жестоким великодушием она отмерила бы ему толику расположения! Иногда ей казалось, что она добилась своего. Но потом Мар снова вел себя с почтительным равнодушием. Будь Туйя старше, она поняла бы, что это игра. Но ей было всего пятнадцать, и внешняя спесь в ней мучительно сочеталась с неуверенностью. Она ничего не знала о жизни и о любви. Равнодушие Мара бесило ее, и она все глубже увязала в западне собственных чувств.

В светлицу заглянула одна из сенных девушек.

– Брысь! – княжна довольно метко швырнулась подушкой. Девушка, ойкнув, исчезла. Но через несколько минут, кашлянув, показалась снова.

– Княжна… – позвала она очень робким шепотом.

– Мне чем потяжелее в тебя бросить?

Разозлившись, Туйя вскочила на полатях.

– Княжна, там человек приходил… передать велел…

– Ну?

– Он сказал, что русский воевода Мар по приказу твоего батюшки уходит из Новгорода со всей русской дружиной.

– Что? А ну, повтори, дура! Да что ты трясешься?! Что за человек тебе это сказал?

– Не знаю, не знаю, княжна… – чуть не плакала служанка. – Конопатый такой, нос картошкой…

– Это его слуга… – прошептала Туйя. Зеленые глаза ее расширились, не мигая. В них разгоралась ярость. Служанка, не дожидаясь разрешения, взметнула подолом и умчалась прочь.

– Батюшка, значит… – процедила Туйя, слезая с полатей. Она вихрем пронеслась через сени, сбежала по лестнице и ворвалась в покои отца.

Ворвалась – и застыла на пороге. Дивные звуки ошеломили ее, а раскаленное яростью сердце словно угодило под прохладный дождь. Боян играл на гуслях. Его пальцы едва касались струн, красивое лицо было сосредоточено, глаза прикрыты. Волх сидел напротив и смотрел на сына, как на божество.

Заметив сестру, Боян смутился и приглушил струны. Волх обернулся. Увидев дочь, он защитным движением прижал голову сына к себе.

Туйя чуть не расплакалась от боли, досады и злой ревности. Остудить ее сердце не хватило бы и целого водопада.

– Отмени свой приказ! – заявила она.

Волх недоуменно поднял брови.

– Не прикидывайся! – задрожала голосом Туйя. – Я знаю, что ты приказал выслать воеводу Мара из Новгорода. Так вот, тебе придется отменить свой приказ!

– Вот как? – усмехнулся Волх. – А скажи, пожалуйста, какое тебе дело до воеводы Мара?

– Я… я… – запнулась Туйя, но тут же мысленно обругала себя: что она тушуется, как девчонка? – Мы с ним хотим пожениться! – заявила она, задрав подбородок.

– Вот как! – повторил Волх. – А он об этом знает? Мне показалось, у него на твой счет другие виды. Впрочем, тебя это наверняка не смутит.

– Не смей так со мной разговаривать! – прошипела княжна, чувствуя, что краснеет.

– Это ты не смей повышать на меня голос, – холодно сказал Волх. – Иначе пожалеешь. А сейчас ступай, и чтоб из терема ни ногой.

– Это ты пожалеешь! – глухо ответила Туйя. – Ты растил меня, как собачонку… Да что там, иному щенку достается больше ласки, чем перепало мне от родного отца. Но имей в виду: Я научилась кусаться, у меня было на то время. Ты отменишь приказ?

– Нет, – коротко ответил Волх.

Туйины кулачки бессильно сжались.

– Я тебя ненавижу, ненавижу! – закричала она, замотав головой. – Если бы ты знал, как я тебя ненавижу!

Повернувшись на пятках, Туйя убежала прочь. Испуганный Боян поднял голову.

– Батя! Чего это она?

– Дура, сынок, дура, – ответил Волх. Он отмел со лба волосы – как будто пытался сбросить тяжкий осадок, который оставила ссора с дочерью. Тут же вспомнились слова матери: «не давай ей повода тебя ненавидеть». Но он не собирался принимать девичьи бредни всерьез.

Всю следующую неделю Волх провел в тревожном ожидании разведчиков. Но город не знал об этом и жил обычной жизнью. Бурлила торговлей пристань. Люди радовались теплой и сухой погоде. Стоял месяц ледолом, или, по-римски, апрель, издревле посвященный у словен ласковой богине Ладе. Небо струило солнечную синь, земля спросонья пахла по-особому, и ветер кружил этими запахами молодые головы. Люди раздували ноздри и расправляли плечи, вглядываясь в светлый по вечерам горизонт.

Как гулко весной разносятся звуки! Уже прошло часа три после полуночи, а Волху не спалось. Где-то на окраине лаяла собака, да ругались пьяные голоса, а слышно было, как будто шумят прямо под княжьими окнами. И терем полнился ночными скрипами, словно все доски и половицы переговаривались между собой втайне от жильцов.

Но только, наконец, Волх поплыл, закачался в теплой люльке сна, как раздался быстрый стук в дверь.

– Князь! Волх Словенич! – зашептал один из молодых дружинников, охранявших терем. – Там разведка вернулась!

Волх моментально вскочил, тряся мутной от прерванного сна головой. Путаясь в сапогах, он обулся и вышел на черное крыльцо. В предутренней серой мгле нарисовались двое разведчиков. От них пахло лесом и потом. Лица у обоих были такие серьезные, что у Волха сердце ушло в пятки. Да еще и время суток как нельзя подходило для дурных вестей.

– Ну? – спросил Волх.

– Идут корабли, князь.

Так… Значит, волк не соврал и не ошибся. Только сейчас Волх понял, как сильно в глубине души надеялся на это. Он малодушно отказался выслушать разведчиков наедине и приказал поднимать свой ближний круг на совет.

Все собрались. Клянча зевал до треска в челюстях. Мичура на ходу приглаживал седые лохмы и морщился, припадая на ногу. Волх нервно барабанил пальцами по столу. Разведчики, смущаясь грязных сапог и рубах, рассказали о своей вылазке.

Действительно, вверх по Мутной поднимались корабли. Подобных в Новгороде еще не видали. Длинные, узкие, с высоко задранным носом, украшенным мордой какого-то чудовища, они были гораздо быстроходней плоскодонных словенских ладей.

На каждом корабле – не меньше пяти десятков гребцов. Одеты они были по обычаю многих северных народов – данов, свеев или тех же русов, но на головах носили жутковатые рогатые шлемы.

– А на каждом корабле есть могучий воин, который бьет в барабан, на каждый удар гребцы делают взмах веслом, а на каждый взмах корабль словно приподнимается над водой и летит вперед. И от этого барабанного боя становится страшно, – закончили разведчики.

Совет молчал, переваривая.

– Да, – сказал, наконец, Мичура скорбно почесав затылок. – А ведь плохо наше дело.

– Не каркай, – оборвал его Клянча. – Нашли чего – барабана бояться. Ну, сколько их там. Около пяти сотен человек. А нас с русами… Ах, леший… забыл опять. Русы-то уходят…

– Вот-вот. Придется тебе, Волх Словенич, гонор забыть, да поклониться Мару, чтоб остался.

– Заткнись, – зашипел на Мичуру Бельд. – А то он нам назло…

Волх ошалело уставился на друзей. Они что думают, он все еще безбашенный мальчишка, каким был десять лет назад? И ради собственного гонора рискнет целым городом? Он сам прекрасно понимал, что перед угрозой нападения отослать наемников – это самоубийство.

– Не надо меня держать за слабоумного, – холодно сказал он. – Будут вам русы. Разведка, что-нибудь еще?

– Нет, – сказал один из разведчиков.

– Да… – неуверенно протянул второй. И толкнул товарища в бок: – Ты что, не помнишь?

– Ах, это? Ну, мало ли что покажется…

– Говорите, – приказал Волх.

– На переднем корабле, с их главным, которого зовут Росомахой, плывет человек… Высокий, страшный… Шкура черная на плечах… В общем, понимай как хочешь, князь, только человек этот как две капли воды – Хавр.

И снова наступила тишина. Волх с раздражением ловил прячущиеся взгляды друзей.

– То есть ты можешь поклясться, что это был Хавр? – сдерживая ярость, спросил он разведчика.

– Нет, ну… Поклясться, конечно, нельзя, но… – запутался он.

– А раз ты не уверен, – прошипел Волх, – то какого лешего нас тут пугаешь, дурак?

– Как глупая баба непослушных детей, – поддакнул Клянча.

Сконфуженные разведчики ушли, ругаясь друг на друга. А Волх с друзьями еще долго совещались, как оборонять город. И получалось, с какой стороны ни посмотри, бояться нечего. Но у всех остался от сообщения разведчиков неприятный осадок. Особенно у Волха.

Когда совет разошелся и князь с Бельдом снова остались вдвоем, Волх спросил:

– Так что ты решил?

– Насчет чего? – не понял Бельд.

– Насчет своего отъезда.

– Какой, к лешему, отъезд? – возмутился сакс. – Ты за кого меня принимаешь? Думаешь, я сейчас сбегу и брошу тебя и город, и…

Волх мрачно посмотрел на осекшегося друга.

– Сейчас бы самое время, – сказал он.

– Даже не думай, – решительно ответил сакс.

На том конце города, где селились русы, всегда было шумно. Служба у наемников в Новгороде оказалась непыльная. Сам факт их присутствия отбивал у окрестных племен или лихих речных разбойников всякое желание лезть на рожон. Днем русы поддерживали форму в потешных поединках между собой, а вечерами допьяна напивались словенскими медами. И тогда начинались песни, женский визг, громкие ссоры, порой заканчивающиеся совсем не потешными драками.

Но всю прошедшую неделю русский конец молчал. Как только наемники узнали, что их воевода Мар поссорился с новгородским князем, они крепко задумались о будущем. Никто не хотел бросать насиженное место, легкую службу, хорошее жалованье и снова испытывать неверную судьбу в поисках удачи. Многие русы пришли в Новгород – тогда Словенск – еще совсем мальчишками – с отцами или старшими братьями. Они по праву считали себя новгородцами и не помнили другой родины.

Никто не хотел уходить. И, возможно, многие сетовали на вспыльчивость молодого воеводы. Сетовали – но не обсуждали. Русы были воины, а не дипломаты, и в их кодексе чести уступки считались унижением. Не стал воевода кланяться Волху – ну и молодец. Раз нашла коса на камень – делать нечего, придется увязывать дорожные мешки.

Потом просочились слухи о враге, угрожающем Новгороду. Русы все так же сидели тихо, но почти упакованные мешки отставили пока в сторону. И в самом деле, за неделю до отхода корабля за русским воеводой прислали из княжьего терема. Мар усмехнулся в усы и ушел с посыльным. Русы собрались в Маровой избе и стали ждать возвращения воеводы.

А на окраине русского конца Мара ждала Туйя.

Несколько дней она просидела под домашним арестом в своей светлице. Вестей от Мара не было. Почему? А вдруг корабль уже ушел – и он уплыл, не попрощавшись? А если корабль еще в Новгороде – тогда почему рус молчит? Потому что нечего ей сказать? Туйя кусала губы и в ярости каталась по постелям, комкая простыни и швыряясь по углам подушками.

Наконец ее терпение лопнуло. Будь что будет. Надо увидеть Мара и поговорить.

Туйя без труда обманула своих тюремщиков и выбралась из терема. Ей даже стало обидно, что отец так мало думал о ней и не счел нужным караулить получше. Крадясь мимо его покоев, она стиснула кулачки и тихо плюнула на порог.

Ни одной служанки Туйя с собой не взяла – все они были дуры или шпионки. Ей не впервой было одной ходить по городу. Разница лишь в том, что раньше ее звали, ее умоляли прийти. Сегодня же она придет незваной. А что если Мар вовсе ей не обрадуется?

На мгновение она нарисовала себе картину. Вот она без стука отворяет дверь в его избу. Там – семейная идиллия. Мар уминает ужин за столом, а эта жирная корова Ясынь, отклячив необъятный зад, с самодовольным лицом подкладывает ему добавки. И оба с недоумением и насмешкой смотрят на нее, застывшую на пороге.

– Убью обоих, – прошептала про себя Туйя. – И избу сожгу.

Несколько раз от таких мыслей она хотела повернуть назад. Но тогда – снова запереться в светелке, сходить с ума от неизвестности… Нет, лучше что угодно, только не это.

К избе Мара она предусмотрительно подкралась с тыла и сначала заглянула в окно. Увидев сидящих за столом сумрачных мужчин, она поняла, что самого Мара дома нет. Но он придет рано или поздно?

И вот уже полтора часа она тенью пряталась на перекрестке, боясь, что ее примут за гулящую девку. Как только село солнце, стало холодно. Земля студила ноги в тонких сапожках, и стыли пальцы, судорожно сжимавшие концы платка.

Идет кто-то. Еще не видя лица, по прыгнувшему в пятки сердцу Туйя поняла: это он. Вместо того чтобы выйти ему навстречу, она прижалась лицом к холодной стене какой-то избы. В наступивших сумерках Мар не заметил ее и прошел мимо. Последнее сияние дня обрисовало его силуэт светящимся контуром. Иди домой, – сурово велел Туйе разум. Но сердце разрывалось, его было уже не удержать.

– Мар! – отчаянно крикнула она, выбегая на дорогу. Он обернулся и застыл на месте. Она не знала, что делать. Почему он не подойдет? Он издевается над ней! Да пошел он к лешему!

Ненавидя себя за каждый шаг, Туйя сама направилась к нему. Из последних сил она придала лицу неприступность, но дыхание предательски прерывалось.

– Княжна? – как будто только сейчас узнавая, нахмурился Мар. – В такой час, ты здесь, одна? Что-нибудь случилось?

– Да вот, пришла узнать, какого лешего ты морочил мне голову со своей любовью?

– Я морочил?! Помилуй, княжна!

– Не помилую. На месте отца я убила бы тебя на месте. Но хорошо, что он хотя бы выставил тебя вон вместе со всем вашим русским сбродом!

– На самом деле…

– Не хочу ничего слушать.

– Как знаешь, княжна, – рус чуть заметно усмехнулся. – Так ты пришла со мной попрощаться?

– Я пришла поговорить, – буркнула Туйя.

– Давай поговорим, – согласился Мар, глядя прямо ей в глаза. – Но не здесь, не на дороге. Я знаю место. Пойдешь?

Он так это спросил, что Туйе стало не по себе. И все-таки она пошла. Рус беспечной походкой увлекал ее куда-то в лабиринт улочек, на окраину, к реке.

Они вышли на берег, когда почти стемнело. Туйя с трудом рассмотрела какую-то хибару, наполовину ушедшую в землю. Ее крыша казалась круглой и тяжелой из-за наросшего мха.

Мар взял девушку за руку и повел внутрь. Высокий рус согнулся в три погибели и все-таки слегка задел притолоку лбом. Он тихо выругался и прижал Туйю к себе. Она вздрогнула и спросила:

– Где мы?

– В старой бане. Говори, что хотела, княжна.

Его голос прозвучал глухо и чуть-чуть зловеще. И Туйя поняла, что не сможет вымолвить ни слова, что не затем она сюда пришла, что не даст ему просто так уехать и вообще пропади все пропадом. Она освободилась из его рук, сбросила плащ, поневу, стащила книзу рубаху. Мар растерянно отодвинулся на шаг. Туйе показалось, что он сейчас повернется и уйдет – прямо на корабль. И тогда она умрет от стыда, гнева и одиночества.

– Ну! – крикнула она, топнув ногой. – Мне холодно!

Мар не знал, смеяться ему или плакать. Вроде бы не совсем о том он сегодня сговаривался со словенским князем… Но он слишком хорошо знал Туйю – злое, упрямое создание. Уйди он сейчас – она никогда не простит ему этого благородства. Да и не хотел он никуда уходить. Тонкая фигурка во тьме казалась серебряной статуэткой в сокровищнице какого-нибудь богача. А сам он чувствовал себя настоящим варваром, которому она попала в лапы… В общем, пропади все пропадом. Упал на землю тяжелый меховой плащ, и двоим на нем все время не хватало места, а старая баня привычно прятала незаконную любовь от чужих взглядов. Она-то за свою долгую жизнь повидала всякого.

– Отдай, – сказала Туйя и потянула из-под Мара свою рубаху. Сердится, – злорадно подумал рус. Он по-хозяйски погладил девушку по плечу.

– Быть тебе, княжна, теперь женой русского воеводы.

Быстрая улыбка на ее лице сменилась озабоченностью.

– Отец никогда не позволит. Разве ты возьмешь меня с собой? Я сбегу, мне здесь терять нечего!

– Да не надо никуда бежать, дурочка, – усмехнулся Мар. – Я говорил сегодня с твоим отцом. Новгороду нужна наша помощь, и князь попросил меня остаться. Я даже поломаться не успел. Волх тут же предложил мне тебя… Стой! Ты…Ты что? Какая муха тебя укусила?

Туйя вскочила с перекошенным от ярости лицом. Она пыталась заколоть застежку на плаще, поранила палец, застежка полетела Мару в лицо. Не отвечая на его растерянные, а потом раздраженные вопросы, Туйя кое-как закуталась в плащ и бросилась к выходу. Даже ее роста хватило, чтобы, забыв о притолоке, влететь в нее лбом. Искры посыпались у девушки из глаз, удесятеряя ее гнев.

Туйя бежала домой, не заботясь, что ее могут увидеть и узнать. Этот сумасшедший бег с задранным выше колена подолом спасал ей рассудок. Потому что в голове до умопомрачения не укладывалось, как они – отец и Мар – могли так с ней поступить.

Но чем ближе становился княжеский терем, тем вина Мара казалась ей легче, а вина отца – тяжелее. Ведь это отец заставил ее бояться, что она потеряет руса навсегда. А если бы она так не думала, она бы никогда, никогда… Туйя зажмуривалась, кусала губы, мотала головой, смахивала слезы и – бежала, бежала по улицам.

Туйя ворвалась в терем, рассчитывая высказать отцу все. Но ей не повезло: Волх опять заперся с советом.

– К князю пришел его сакс, – шепотом сообщила Паруша. – На нем лица не было, и князь тоже в лице переменился. Вот, два часа уже сидят. Чует мое сердце, какая-то беда у нас стряслась.

Туйя про беду пропустила мимо ушей. Какая беда сравнится с ее злополучной судьбой? Но фурией проносясь мимо дверей библиотеки, она словно споткнулась, услышав охрипший, неожиданно низкий голос отца.

– Я не понял, вы что мне предлагаете? – прорычал Волх. – Сдать город? Не будет этого!

У батюшки неприятности? – оживилась Туйя. Она подкралась к самой двери и прислушалась.

А над советом повисла тяжелая тишина. Все молчали, опустив головы, потому что боялись встретиться с бешеным взглядом Волха. А он, тяжело дыша, испепелял глазами всех поочередно.

– Нет, я все-таки не пойму, как это могло случиться, – в пятый раз повторил Клянча.

– Как, как, – взорвался Булыня. – Какая теперь, к лешему, разница…

– И все-таки. Шутка ли – все закрома в плесени.

– Я уже говорил, – безжизненным голосом произнес Бельд. – Зима была сырая. Так и раньше случалось. Весной приходилось еду втридорога покупать у торговцев. Но в этот раз – мягко говоря, некстати. Разбойники отрежут нас от торговых путей.

– Честное слово, как будто нарочно кто-то все запасы сгноил, – процедил сквозь зубы Клянча.

– Колдовство это, – мрачно заявил Булыня. Волх совсем побледнел, и лицо у него задергалось.

– Нет, князь, ты погоди ругаться, – быстро сказал Булыня. – И на разведчиков ты зря наорал. Надо было подробнее расспросить их про этого, в черной шкуре.

– Значит, так, – процедил сквозь зубы Волх. – Если от кого еще услышу про колдовство – убью и не посмотрю, что побратимы. Этот вопрос исчерпан. А теперь скажите, что нам делать. Сможет ли Новгород выдержать осаду?

Советчики мрачно потупились. Над столом повисло тяжкое молчание. Каждый перебирал в уме варианты спасения города – и отвергал их один за другим.

Да, лучше всего было бы дать бой разбойникам, не подпустив их близко к городу.

Нет, собрать и снарядить ополчение просто не хватит времени.

Нет, бросать в бой дружину нельзя – город останется без боевого центра.

Да, человек сто дружинников все-таки можно было бы отрядить навстречу Росомахе. Но где это видано, чтобы сто человек остановили целую армию?

Последняя мысль моментально выдернула Волха из тоскливого раздражения. У него так засияли глаза, что побратимы удивленно и с надеждой переглянулись. Сто человек – не видано. А триста – очень даже видано! И в книгах описано! И запомнилось людям на века!

– Бельд, что там с русскими кораблями? – спросил Волх, слегка дрожа голосом.

– Э… – смутился сакс. – Я помню, что ты велел их сжечь, но с этими новостями… Забыл!

– Вот и хорошо. Эта рухлядь сослужит нам последнюю службу. Клянча! Отправь кого-нибудь к русам. Пусть Мар соберет сто человек, и хорошо, если они умеют управляться с кораблями. Предстоит небольшое плаванье.

– Какое, к лешему, плаванье? – насторожился воевода.

– Опасное, – с удовольствием пояснил князь. – Самоубийственное. Плаванье, из которого не возвращаются. Но оно спасет город от осады.

И Волх вкратце обрисовал план, который подарило ему внезапное вдохновение.

– Чистое самоубийство! – прищелкнул языком Клянча. – Но боюсь, что тебе придется послать словен. Мар не позволит отправлять своих людей на верную смерть.

– Его никто не спросит, – усмехнулся Волх. – Мар рассчитывает на щедрую награду и выполнит любой мой приказ. Кроме того, – добавил он надменно, – я не посылаю людей на смерть, а отправляюсь с ними.

– Что?! – на разные голоса ахнули дружинники. А Бельд заявил, решительно помотав рыжей головой:

– Не имеешь права. Ты – князь, ты не можешь оставить город.

– Я же не в леса прятаться бегу, – огрызнулся Волх. – А город без меня прекрасно обойдется. Он обходится без меня каждый день, пока в нем распоряжаешься ты, Бельд. Вот ты и…

– Даже не думай! – прервал его сакс. – Я иду с тобой.

– И я тоже! – оживленно заявил Клянча.

– И я! – подтвердили остальные.

Волх искоса оглядел побратимов. Их преданность грела сердце – и одновременно раздражала. Сегодня она была некстати. Он ни с кем не хотел делить свои Фермопилы.

– С русами я пойду один, – твердо сказал Волх. – Вы все нужны здесь на своих местах, особенно… – он недовольно замялся, – особенно, если я не смогу остановить Росомаху и осада все-таки начнется. А теперь…

– Я иду с тобой, – буркнул сакс. Волх бросил на побратима бешеный взгляд – и напоролся на каменное, непробиваемое упрямство. Несколько мгновений длился этот поединок, затем Волх отвел глаза.

– Хорошо, – сухо сказал он. – Ты отправишься со мной. Но при одном условии. Если нам повезет вернуться, ты сядешь на русский корабль и поплывешь на родину.

Бельд побледнел. Потом подумал – видимо, взвесил немногочисленные шансы выжить в опасном предприятии, – и легкомысленно кивнул.

– Договорились.

Волх сердито отвернулся от него, отдавая распоряжения:

– Вместо меня остается Мичура. Он самый старший и самый умный. При свидетелях оставляю ему город на время моего отсутствия. А если я не вернусь – пусть правит Новгородом, пока Боян не вырастет. Я обещал Мару в жены сою дочь, но город не должен достаться русам. Ты, Клянча, должен поклясться, что сохранишь княжеский престол для моего сына. Это мое завещание вам как братьям. Берегите Бояна, как зеницу ока. Дороже него у меня ничего нет. А теперь клянитесь!

– Погоди, Волх Словенич, может, есть другой выход, – пробормотал Клянча.

– К лешему другой выход! – рявкнул Волх. Сейчас ему даже помыслить было страшно, что кто-то встанет ему поперек дороги, ведущей к славе. – Клянитесь, леший вас побери!

Деваться побратимам было некуда. Они были ошеломлены и подавлены. Но Волх не был одним из них, он был их князем, он был сыном бога и он имел право и привилегию погибнуть первым, защищая свой город. И многолетняя дружба этого не могла изменить. Нехотя, сердито побратимы по очереди пробубнили слова клятвы. Никому не верилось, что сейчас они прощаются с Волхом навсегда.

Туйя отвернулась к стене и закрыла глаза. Только что у нее внутри все клокотало, а теперь – словно подернулось льдом. Она была спокойна, как мертвец. Она слышала достаточно, чтобы отомстить за себя.

Тем временем Волх распустил совет и отправился в свои покои. Там он долго маялся перед распахнутым сундуком с одеждой. Он перебирал самые лучшие свои рубахи: которая из них достойна быть на плечах героя? Остановился на аксамитовой золотисто-красной – она отдаленно напоминала алый плащ Леонида. Золотых доспехов у Волха не было, но он застегнул на шее золотую гривну, потом подумал и достал сирийские браслеты со змеиными головами.

Так стоял он, одетый как на праздник, – но почему-то не находил радости в душе.

Странно. Казалось, ему улыбнулась удача. Еще недавно он кривился при мысли о близкой старости. Сколько отпущено ему десятков лет дряхления и скуки? Но теперь все сложится иначе. Царь, погибший в расцвете славы, запомнится потомкам лучше десятка царей, мирно почивших в расцвете мудрости.

Легкой должна быть поступь идущего навстречу славе, пусты его сердце и его вещевой мешок… Волх легкости не ощущал. Невидимые путы тяжелых мыслей якорями приковывали к месту. Все ли он предусмотрел? А если его план не сработает?

Подумав, Волх снял браслеты. Снял и гривну, оставив только старый оберег-коловрат. Тяжело вздохнул и вышел в сени.

Он старался не шуметь, но чуткие уши услышали его шаги. Из темноты наперерез ему метнулась Сайми. Только этого не хватало! – со смесью вины и раздражения подумал Волх.

Сайми молчала. Лишь глаза ее отчаянно кричали в темноте, а руки комкали рубаху на груди. Волх сдержанно приобнял жену и поцеловал в лоб.

– Позаботься о Бояне, – важно сказал он – только бы что-нибудь сказать.

– О Бояне найдется, кому позаботиться, – хрипло заявила Сайми. – Я иду с тобой!

Еще одна! Не скрывая злости, Волх топнул ногой.

– Не болтай чепухи. Все, прощай, я спешу…

Сайми тоже топнула ногой. И шмыгнула носом.

– Я иду с тобой!

– Вот дура, – Волх сплюнул себе под ноги. – Да ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Куда – со мной? Мы все погибнем. Хочешь оставить Бояна круглым сиротой?

– О нем позаботятся, – упрямо твердила Сайми. – А я пойду с тобой. Потому что я люблю тебя и я умру без тебя в разлуке…

Эти слова, как магические заклятья, освободили в голове Волха далекие воспоминания. Заснеженный берег Мутной и смешная, закутанная колобком чудская девчонка, размазывающая слезы по замерзшим щекам… Я люблю тебя, я умру без тебя, возьми меня с собой… Она умоляла его голосом их общей юности, и этому голосу он не мог отказать. Нечестный прием! И ей придется заплатить за свою дерзость.

– Хорошо, – сказал Волх. – Ты отправишься со мной. Но при одном условии. Если нам повезет вернуться, ты сядешь на русский корабль и вместе с Бельдом навсегда покинешь Новгород.

Тишина. Всхлип. Но никакого удивления. И еле слышный вопрос:

– А Боян?

– Боян, конечно, останется со мной, – усмехнулся Волх.

– Хорошо, – еле слышно прошептала Сайми. Волх испытал какое-то мерзкое удовольствие, чувствуя ее мучения. Впрочем, как и Бельд, Сайми была уверена, что ей не придется исполнять условия договора. Какие счеты между мертвецами?

Спустя еще час, в самую густую темень, какая наступает перед рассветом, старые русские корабли тайно покинули пристань. По левому борту они оставляли город, по правому – лес. Город спал, а в лесу все вздыхало, свистело и чмокало. Движение судов по реке было не громче этих звуков. Десятки весел слаженно вздымались и бесшумно опускались в воду. Лишь иногда раздавался тихий плеск – словно рыба ударила хвостом, – да скрипели уключины. Ладьи шли в полной темноте, на них не горел ни один факел.

Трое суток армада двигалась вниз по течению Мутной, вдоль ее веселых весенних берегов. Наконец корабли достигли излучины, за которой находилось самое узкое место на реке. Этому безымянному месту Волх уготовил роль новых Фермопил.

Корабли встали у поворота, загородив собой проход по реке.

Стоял чудесный день. Ласковый ветер перемешивал запахи реки и леса. Мар с наслаждением вдыхал эту смесь – ему вспоминалось детство, проведенное на палубе торгового корабля.

– Хорошо! – весело сказал он. Волх мрачно покосился на русского воеводу. Еще один соперник в грядущей славе… Ему-то что в Новгороде не сиделось? Выполнив приказ Волха и собрав отряд русов, Мар спокойно мог готовиться к свадьбе с княжной. Но вместо брачной постели он выбрал верную смерть. Вот дурак!

– Когда, по-твоему, их ждать? – вполголоса спросил Волх.

– Думаю, уже к вечеру. Вот тати удивятся! – широко улыбнулся Мар. – Не волнуйся, князь! Твой замысел великолепен, у нас все получится.

Волх покосился влево, где стояла Сайми. Снова, как и десять лет назад, она одела мужскую одежду, только не стала прятать под шапку длинные волосы. Русы косились на нее неодобрительно. Женщина на войне приносит неудачу, а маскарадом богов не обманешь. Но вслух против жены князя никто не высказывался.

К Сайми подошел Бельд. Они тихо перекинулись пару слов и замолкли, почувствовав на себе взгляд Волха. Тот усмехнулся. Забавно послужить свахой собственной жене. Пусть эти двое радуются, что он устроил их судьбу. Если, конечно, каким-то чудом им всем удастся вернуться домой.

Прошел день, но разбойники не появились. Не появились они и на следующий день. С каждым утекающим часом Волх нервничал все больше. Упоительные картины славной гибели стремительно таяли. Что-то пошло не так…

Волх не находил себе места. Вдруг вражеские ладьи чудесным образом проскользнули мимо засады и уже подходят к Новгороду. Спутники успокаивали его:.

– Скоро появятся, голубчики! Куда им с реки деться? Грабят где-нибудь на берегу, вот и задержались.