Текст книги "Сын скотьего Бога(CИ)"

Автор книги: Елена Жаринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Что это? – опасливо спросил Волх. Бегущие по странице греческие буквы напоминали о мучительных уроках чтения.

– Это Плутарх из Херонеи. Описывает Периклов век. Был такой человек – Перикл, он жил сотни лет назад в Элладе, в великом городе Афины.

– Он был греком? Как ты?

– Ну… вроде того, – вздохнул Спиридон. – Той Греции больше нет.

– Как римлян? – Волх вдруг вспомнил, как спорил с Бельдом насчет римлян и завелся, словно в тот раз. – Да что все так носятся с этими римлянами и греками? Римляне то, греки сё… Они жили леший знает когда, наверно, еще мой прадед не родился. А теперь на их землях живут другие люди, которые оказались сильнее. Так чего теперь о них вздыхать?

Грек сердито поджал губы. Волх ужасно его раздражал. То ли дело послушный мальчик Волховец. Но вот беда: Волховец не мог помешать Хавру выгнать его из города. А при мысли о возвращении в Эфес Спиридона кидало в дрожь. Прошло уже много лет, но как знать, вдруг у капитана длинная память? Спиридон был труслив, но умен. Он понимал: только Волх мог защитить его от Хавра. И грек честно задумался над ответом.

– Не в том дело, кто оказался сильнее. Просто каждому народу, как и каждому человеку, отпущен определенный век. Нет бессмертия на земле. Народ проходит через юность и зрелость, к старости он накапливает мудрость, а потом снова впадает в детство и начинает творить глупости. Тогда-то и приходит ему пора умирать.

– И человек так же, – согласился Волх. – Но кто помнит, какую там мудрость нажили старики много лет тому назад? У каждого поколения своя мудрость.

– Это ты о себе? – хмыкнул Спиридон. – Как же, нашелся мудрец! Если бы было, как ты говоришь, люди до сих пор жили бы в норах, и каждый заново учился бы разводить огонь. Человеческий век слишком короток, чтобы узнать все. Но мудрость наших отцов и дедов живет в нас и позволяет нам идти вперед.

Спиридон горделиво приосанился. Он выразился так красноречиво и так глубоко, что в пору хвататься за перо и записывать собственные изречения. Жаль только, этот невежда не сможет их оценить…

– Вот, почитай, не побрезгуй, – сварливо сказал он, подвигая к Волху пергамент. Тот сердито уставился на него вмиг посветлевшими глазами.

– Ты что, издеваешься? Да я этот лист до утра читать буду!

– А куда тебе торопиться? – пожал плечами Спиридон.

Волх промолчал. Возразить было нечего. Ему некуда идти, нечем заняться и никого не хочется видеть. Читать он, конечно, не собирался, но в библиотеке ему почему-то было уютно. Может, и в самом деле от полок с пергаментами исходит какая-то сила?

– Тогда уходи, – велел он Спиридону. Грек послушно показал ему, где брать свечи, и шаркающей походкой вышел вон.

Волх остался один. Свет падал в основном на стол, а по углам вился полумрак. Несколько раз Волх тупо посматривал на пергамент, и буквы сразу же коварно разбегались. Но стоило ему ненадолго сфокусировать взгляд, как стало ясно, что он не разучился читать по-гречески. Все-таки Спиридон старательно вколачивал в него науку…

Забавно… Медленно, водя пальцами по строчкам, шевеля губами – его, к счастью, никто не подгонял, – Волх начал разбирать слова. Их смысл терялся сразу же после прочтения – слишком много усилий Волх вкладывал, чтобы разобрать буквы. Но через какое-то время произошло чудо. Прочитанный Волхом кусок оказался не набором отдельных слов. Он зазвучал в голове связной речью.

«По большей части он вел за собой народ убеждением и наставлением, так что народ сам хотел того же…» Так вот что значит – читать?!

Захваченный внезапным вдохновением, Волх жадно вгрызся в текст. Имена, названия, половина слов забыта… Невидимый собеседник Волха безусловно владел греческим лучше. И все-таки Волх понимал… Перикл правил городом Афинами, но народ при этом считал, что все решения принимает общегородское собрание… Это называлось «демократия» – власть народа. Все уважаемые граждане не только имели право, но даже были обязаны обсуждать государственные вопросы. А Перикл умело направлял народное мнение в нужное ему русло.

Тут Волх вспомнил, как в Новгороде Кулема предложил всем жителям сообща решить судьбу Волха. И как люди меняли свое решение, услышав доводы Бельда. Неужели в словах Спиридона есть смысл? А в этом смысле – надежда? Волх уважительно погладил «умный» пергамент. Впервые после возвращения в Словенск ему пришло в голову, что ситуацию можно как-то изменить.

Ближе к полудню, очень оживленный, Волх спустился к реке. На рассохшейся перевернутой лодке его ждали Клянча, Бельд и Мичура. На Волхово приветствие нахохленный Клянча лишь мотнул головой:

– Утро добрым не бывает. А чего это ты, Волх Словенич, такой веселый?

– Потому что будут еще у нас добрые утра, – весело заявил Волх. – Только надо не медовухой глаза заливать, а головой думать.

И он рассказал друзьям про Перикла и про Спиридоновы мысли.

– Бред какой-то, – фыркнул Клянча. – Твой Спиридон дурак. Он у Словена за пазухой пригрелся, а теперь трясется за свою шкуру. Причем тут какие-то мертвые греки?

– Греки – они же были еще до римлян? – спросил Волх Бельда как знатока. Но тот неопределенно пожал плечами. В греках он не особенно разбирался. Зато идею уловил сразу.

– Свободных мужчин в городе около пяти тысяч. Это гораздо больше, чем в русской и словенской дружинах вместе взятых.

– Людей много, но каждый себе на уме, – покачал головой Мичура.

– И что ты прикажешь с этим сбродом делать? – Клянча вздохнул. – Хотя мы теперь и сами не пойми какой сброд. Эх, Волх Словенич… Помнишь, как мы на этом бережку с Алахарем на мечах рубились?

– Да пошел ты к лешему со своими соплями! – рассердился Волх. – Я тебя позвал о деле поговорить. Или тебе нравится у русов быть приживалой?

– Можно подумать, это я к ним приживалой напросился! – окрысился Клянча.

– Тише, парни, не горячитесь, – нахмурился Мичура. – Никто не хочет быть приживалой. И под русами ходить никто не хочет – спроси любого, хоть пастуха, хоть гончара, хоть дружинного воеводу.

– Так какого лешего все они молчат?! – воскликнул Волх. – Чего боятся? Нашими усилиями русов осталась всего сотня!

Мичура смущенно хмыкнул.

– Видишь ли, Волх Словенич… Я думаю, тебя они боятся больше, чем Хавра. Ты – колдун, они не доверяют тебе. Поэтому поддерживают Волховца.

– Волх, напомни-ка, что там было сказано про Перикла, – попросил вдруг Бельд.

– По большей части он вел за собой народ убеждением и наставлением, так что народ сам хотел того же, – слово в слово повторил Волх. Это была первая самостоятельно прочитанная им фраза, и она запомнилась навсегда.

– Вот! – Бельд торжествующе поднял палец. – Соображаете? Надо людей убедить, что это им, а не князю Волху надо прогнать из города русов. Пусть поймут, что главное зло – вовсе не Волх, а русы. А если весь город потребует, чтобы наемники ушли, то и дружина осмелеет, поддержит…

– Легко сказать… По-хорошему Хавр не уйдет, – покачал головой Мичура.

– Пусть уходит по-плохому, – дернул головой Волх.

– А чем ты их прогонять задумал? Кочергой? – хмыкнул Клянча. – Оружия у нас нет. Хоть бы ты, Мичура, мечом разжился…

– Хватит болтать, парни, – прервал их Бельд. – Смотрите: русы.

Действительно, от городской стены по склону почти бегом спускались двое наемников.

– Эй, вы! – крикнул один. – Вам что было велено – больше трех не собираться. А ну расходитесь, пока мы Хавру не рассказали.

Волх вскочил, закипая яростью. Клянча выкрикнул:

– А причем тут Хавр? Разве в городе княжит Хавр?

– А ну прекратите! – зашипел Бельд. – Не хватало еще, чтобы нас посадили в яму, как преступников. Можете рассказывать, – миролюбиво крикнул он русам. – Мы ничего не нарушили. Нас трое. А Мичура – он не наш, он из старой дружины. Он вообще может делать, что хочет.

Русы переглянулись. Потом один, посообразительнее, проворчал:

– Нечего мне зубы заговаривать. Мичура в старую дружину не вернулся и меча у князя не попросил. Так что он ваш. Красиво поступил, только глупо…

– Тебя забыл спросить, – рявкнул Мичура. Но Бельд бесцеремонно хлопнул его по плечу.

– Тише, тише… Об этом-то мы и не подумали! – заорал он руссам. – Нам и в голову не пришло, что мы поступаем против воли воеводы Хавра.

– Воевода Хавр печется единственно об интересах князя Волховца, – хмуро ответил рус.

– Уходим! Быстро! – подтолкнул друзей Бельд.

Русы проводили их подозрительными взглядами до самых городских ворот.

– Значит так, – вполголоса сказал Бельд. – Рисковать больше не будем. Пусть нас вместе видят как можно реже. Займитесь какими-нибудь делами, по девкам что ли сходите. Особенно тебя, Волх, прошу: держи себя в руках. Помни: все, что Хавр делает или говорит, сам или через своих людей, все это – чтобы тебя разозлить. Не буди лихо. А я тем временем поговорю с людьми, послушаю, что они думают и какие у них настроения.

– Ишь! – усмехнулся Мичура, одобрительно глядя Бельду вслед. Тот шел, слегка сутулясь, широко ставя голенастые, журавлиные ноги. – Толковый у тебя сакс, Волх Словенич. Ну, да и я, старик, на что-нибудь сгожусь. Попробую-ка я и в самом деле князю поклониться. Пусть примет обратно в дружину! Глядишь – одним мечом и разживемся.

Вечером, повинуясь странной тяге, Волх снова явился в библиотеку. Там было пусто, грек уже ушел спать. Волх зажег свечи и неуверенно оглядел полки с рукописями. Сколько их… Листы пергамента, сшитые вместе и сплюснутые тяжелыми деревянными крышками, обтянутыми кожей или дорогой тканью. Свитки из хрупкого, коричневатого материала, до которых страшно было дотронуться. Неужели Словен все это читал? Тут ведь и жизни не хватит.

На миг Волх пожалел об отсутствии Спиридона. Грек бы нашел для него еще что-нибудь про древних правителей. Но идти за Спиридоном было лень. И Волх наугад вытащил за корешок толстую книгу из самой середины. У лежащего поверх нее коричневого свитка тут же раскрошился край, и Волх торопливо стряхнул крошево ладонью на пол.

Грек Спиридон был плохим библиотекарем. Он только делал вид, что много понимает в рукописях. На самом деле он понятия не имел, как сохранить их в суровом и влажном климате северных лесов. Папирусы гибли один за другим, да и пергаментам приходилось трудно. От книги, которую выбрал Волх, пахло плесенью. Золотой шнурок, служивший обвязкой, утратил блеск, кожа на обложке облезла. Но внутри книга еще неплохо сохранилась. По крайней мере, Волх был поражен открывшейся ему роскошью. Так вот что имел в виду Спиридон, когда говорил, что книги – дорогой товар!

Страницы были тонкие, красивого фиолетового цвета, ровно обрезанные по краям. Чернила для записи использовались не обычные, а золотые. Это было очень красиво.

Водя пальцами поверх строчек – к золотым буквам страшно было прикасаться, – Волх разобрал, что ему достались труды очередного грека по имени Каллисфен. Вроде бы это сочинение называется «Эллиника», а записал его некто Николай из Константинополя в подарок знатному вельможе Димитрию.

На первых страницах Волх увяз в словах и буквах. Пойманная случайно ясность снова куда-то улетучилась. Наверно, ему попалась неудачная книга, но расставаться с ней не хотелось. Волх пролистал ее вперед и с детским восторгом наткнулся на картинки.

На одной был изображен голоногий воин в ярко-алом плаще и с причудливым шлемом. Художник не пожалел золотой краски, она отпечаталась даже на соседней странице. Волх прочитал, что это царь Леонид из Спарты, сын Анаксандрида, потомка самого Геракла.

Про Геракла Волх в детстве слышал от Спиридона. Тот был никудышный рассказчик, и все равно фантастические подвиги древнего богатыря произвели на мальчика впечатление. Интересно, чем же прославился его потомок?

Он стал читать дальше. И постепенно история Леонида захватила его так, что он почти позабыл о трудностях чтения. Он угадывал значение слова, едва взглянув на него. В его голове загорались видения древней битвы, где триста встали против многотысячного войска врага. Он словно сам оказался там, в ущелье со странным названием Фермопилы – или у стен горящего Новгорода, где падали и падали замертво его друзья…

Волх читал не как мальчишка – замирая сердцем от зависти к чужой славе. Он был на равных с этими воинами и их царем. Он все это пережил. Он тоже знал, как свистят стрелы над головой и с каким звуком втыкаются в человеческое тело. Из трехсот воинов выжил только один – по имени Аристодем. И Волх понимал его мучительную ярость, когда год спустя он бился с персами, как иступленный, потому что считал себя виноватым перед павшими.

До Леонида жили тысячи царей, – рассказывала книга. – Многие из них давно позабыты. Но не Леонид, который был настоящим царем, то есть самым сильным, самым смелым и самым благородным из всех своих сограждан… Странник, поведай спартанцам, что мы полегли в этом месте, верность храня до конца воле сограждан своих… Эта надпись на надгробном камне, под которым лежат герои, – словно голос мертвых из глубины веков: помните о нас…

Откинувшись к стене, Волх долго не мог прийти в себя. У него дрожали руки. Он не знал, что потрясло его больше – внезапно открывшаяся магия книг или подвиг древнего царя. Он даже сразу не заметил, что уже не один в библиотеке. Напротив него к столу робко присела Сайми.

– Что ты здесь делаешь? – раздраженно спросил Волх. Из яркой путаницы видений и мыслей он медленно возвращался к реальности.

– Ты же знаешь, я здесь живу, – ответила Сайми. Ее смущение показалось Волху неискренним. Конечно, она пользуется тем, что Шелонь оставила ее при себе. Не то прислугой, не то подругой – кто их разберет. Волх подозревал, что обе женщины часто говорят о нем, и это его очень злило.

– Что ты делаешь в библиотеке?

– А я часто сюда захожу, – улыбнулась Сайми. – Здесь как-то… удивительно спокойно. Правда, Спиридон меня гонит. Не дал посмотреть ни одной книжки.

Тут Сайми уставилась на раскрытую перед Волхом книгу с такой завистью, что он сжалился и пододвинул к ней только что обретенное сокровище. Ему и самому хотелось с кем-нибудь поделиться… Конечно, не с Сайми – это смешно, что она поймет? Но пусть хоть поохает над золотыми буквами.

Сайми действительно ахнула, залюбовавшись фиолетовым пергаментом. Она благоговейно, не касаясь, провела над книгой рукой – словно грелась от ее тепла. С не меньшим почтением она оглядела ветхий переплет. Потом скорбно вздохнула:

– Я не умею читать. А ты? Тебя ведь учили?

– Учили, – буркнул Волх.

– А это трудно? – допытывалась Сайми. Потом, чуть покраснев, призналась: – Я просила Спиридона показать мне буквы, но он только руками замахал.

Волху вдруг стало неуютно под взглядом ее светлых глаз – в них затаилось какое-то напряженное ожидание. Почему-то оно вынудило Волха предложить:

– Ну, хочешь, я тебе покажу буквы?

– Правда? – вспыхнула Сайми. Но тут же скисла: – Я и греческого не знаю…

– Я объясню, – махнул Волх рукой. – Ну, смотри.

Сайми замешкалась на миг, потом шустро пересела к нему на лавку.

Для учителя Волх оказался слишком нетерпелив. Он раздражался, если надо было что-то повторить или напомнить. Хотя если честно, Сайми схватывала науку гораздо быстрее, чем в свое время он сам. Наверно, дело было в желании… Однако, устав разбирать по буквам слова, Волх наконец просто прочел и перевел ей историю царя Леонида. Сайми слушала его потупившись, не дыша. Из интереса или из вежливости? Закончив, Волх покосился на девушку.

Сайми молчала, низко опустив голову. При свете свечи ее щеки казались смуглыми, а глаза блестели. Слезинка катилась по курносому носу. Сайми вдруг показалась Волху очень хорошенькой. Он поймал себя на том, что сравнивает ее с Ильмерью. От этой мысли его передернуло, так что Сайми, быстро смахнув слезу, уставилась на него испуганно и удивленно.

Волх промолчал. Он не любил быть несправедливым. Какой бы Сайми ни была надоедливой, она не виновата, что она не Ильмерь…

Сайми первая прервала неловкую паузу.

– Нам в Новгороде повезло больше, чем этому несчастному Леониду, правда? – тихо сказала она.

Волху ужасно хотелось одернуть ее за это нахальное «нам». Но опять, как же справедливость? Разве Сайми не прошла рядом с ним огонь и воду? И разве она не спасала его, и не вела себя не по-женски храбро? И терпит его несносное с ней обращение она не по холопьей натуре, а потому… Потому что любит его.

– Хочешь, еще раз повторим буквы? – великодушно сказал он. Сайми быстро кивнула и склонилась над книгой.

В это время Волховец возвращался домой.

Все дни юный князь проводил с Хавром, а под родительский кров возвращался лишь спать. Волховец начал привыкать к своей новой роли. Быть князем гораздо интереснее, чем повиноваться строгим приказам отца или назойливой опеке матери. И никаких занятий со Спиридоном…

Русские воеводы – молодой Мар и пожилой Хельги – держались с Волховцом очень почтительно, и мальчику это льстило. Но особое восхищение пополам со страхом вызывал у мальчика Хавр. Косматая темная борода, длинные волосы и казавшаяся их продолжением черная шкура на плечах, рука, небрежно гладившая рукоять меча… Хавр напоминал Волховцу грозную статую Перуна.

– Будь осторожен, князь, – сказал рус, когда в конце улицы показался высокий княжий терем.

– Ты опять за свое, – Волховец страдальчески сдвинул брови. – Хавр, перестань меня запугивать. Я здесь дома, мне ничего не грозит.

– Напротив, – возразил Хавр. – Твоя жизнь и твоя власть все время находятся под угрозой, помни об этом. До тех пор, пока твой старший брат…

– Ты с ума сошел! – Волховец до того возмутился, что забыл о своем страхе перед Перуновым жрецом. – Да Волх никогда… Мы же братья… Зачем ему… Ты же знаешь, я не хотел быть князем, но отец так решил, а потом старики… Я ничего у Волха не отнимал, ему не за что меня ненавидеть!

Волховец сбился, чувствуя какую-то неискренность в своих словах.

Хавр горько усмехнулся.

– Видишь, князь? Ты знаешь, что я прав. Будь осторожен, каждый миг будь осторожен! И положись на меня: я сумею тебя защитить.

Рус ласково и почтительно погладил мальчика по плечу.

Волховцу стало стыдно за свою несдержанность. Смущенно откашлявшись, он спросил:

– Скажи, Хавр, а почему отец тогда сказал, что Волх ему не сын? Просто потому что был сердит? Или… у мамы был другой муж?

Этот вопрос давно терзал мальчика. Кроме того, он смутно чувствовал, что Хавру приятно будет на него отвечать.

Рус внимательно посмотрел на мальчика, как бы оценивая, достаточно ли он взрослый, чтобы знать правду.

– Как бы тебе объяснить… Помнишь историю про скотьего бога?

– Про Велеса?

– Про змея, живущего в холодной мгле, – Хавр вложил в голос как можно больше отвращения. – Однажды скотий бог увидел жену Перуна, прекрасную Мокошь. Он возжелал ее и хитростью уволок к себе. С тех пор Перун жаждет встретиться с Велесом на поединке, чтобы молнией пронзить его змеиное сердце. Но Велес хитер и труслив, он избегает встречи с Перуном…

Хавр замолчал. Волховец нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– И что? Это старая сказка. Причем тут моя мать?

– Я не стану злословить про княгиню, вздохнул Хавр. – Но Велес и вправду очень хитер. Это он, а не Словен, отец Волха.

– Так мой брат – сын бога?! – ахнул Волховец.

Хавр слегка опешил. Совсем не таких выводов он ожидал от мальчика…

– Не в этом дело, – досадливо сказал он. – Волх не сын Словена, вот что важно. Он тебе не родной брат, понимаешь? Понимаешь, что это значит?

– Что только я – папин законный наследник?

Волховец произнес это так серьезно, даже торжественно, что Хавр усмехнулся.

– Да, это само собой. Но еще – придет время, и Волх забудет о том, что ты оказал ему милость. Он тебя не пожалеет.

– Перестань! – с мукой в голосе взмолился Волховец. – Он сын моей матери, этого достаточно!

– Может быть… Когда-нибудь этого будет достаточно, – загадочно сказал Хавр.

– Что ты имеешь в виду? Когда?

– Когда перестанет им управлять ядовитое семя змея, Велесова воля. И я знаю, как ему помочь. Разумеется, с твоего позволения, князь.

Они стояли уже у самого крыльца. Влажный ветер проносил мимо листья. Было темно, и глаз Хавра Волховец не видел.

– Не думаю, что Волх скажет нам спасибо за такую помощь, – с сомнением произнес он. – На его месте я бы дорожил таким родством…

– Лечение часто бывает неприятным. Человек порой ругает знахаря, давшего ему горький отвар. Но потом, когда болезнь отступает, он несет ему благодарственные дары. Но мое лечение ничем не угрожает твоему брату.

И Хавр рассказал, что он намерен сделать.

Ужас охватил Волховца. Задуманное Хавром было кощунственно… Мальчик чувствовал – отец никогда бы на это не согласился. Ведь это касается не только Волха, а всего города… А еще он чувствовал, что именно сейчас должен сделать очень важный выбор. Или встать на сторону брата – против Хавра. Или объединиться с Хавром – против брата.

В речах Хавра, как всегда, лилась ханжеская патока. Волховец не верил ни единому его слову. И все-таки… Ведь Волх и правда зол на него. Волх никогда его не любил, никогда не относился как к брату. Вдруг в страшной сказке о змее есть доля правды! Вдруг Волху и в самом деле нужна помощь?

А еще Волховец понимал, что Хавр спрашивает его согласия только для порядка. Спорить – только унижаться.

– Поступай, как сочтешь нужным, Хавр, – ответил Волховец, подпустив в голос княжеской важности. – Спокойной ночи!

Несмотря на полученное согласие, рус проводил мальчика обеспокоенным взглядом. Он рассчитывал, что Волховец окажется еще более покладистым. Сейчас он юн и неуверен в себе, поэтому оставляет свое мнение при себе. Но когда возмужает, с ним будет трудно. Вряд ли на словенском престоле хватит места им обоим…

Волховец в это время ощупью пробирался через сени. Все обитатели терема уже спали, только из библиотеки падал свет. Волховец устремился на него, как мотылек, и застыл на пороге. В дрожащем свете оплывшей свечи Волх и Сайми по очереди водили пальцем над красивой книгой.

На миг Волховцу захотелось возмутиться – просто из детской вредности. Я же теперь князь, значит, и отцова библиотека моя. И нечего таскать из нее книги без спросу! Но конечно, он никогда не сказал бы такое Волху.

Сайми заметила мальчика первой.

– Князь, – тихо сказала она и мышкой выскользнула из библиотеки. Волх уставился на брата тяжелым взглядом.

– Я… хотел сказать… – промямлил Волховец, – что ты можешь брать книги, когда захочешь… и вообще, здесь все твое.

– Ты очень добр, – усмехнулся Волх. – Где бы я был без твоих милостей?

Мальчик смутился. Взгляд брата недобро его буравил. Волховец надеялся, что в полумраке не видно, как запылали у него уши. Предательство было совершено – и не важны побуждения, которыми он себя оправдывал. Мучаясь страхом и стыдом, Волховец побрел к себе.

Тем временем Сайми вылетела на улицу, как ошпаренная. После тяжелого свечного запаха она захлебнулась ночной свежестью. Темное небо над Словенском покрылось звездами. Над рекой, над лесом красноватой точкой загорелся Марс – верная примета осени. Сайми запрокинула голову к небу и благодарно улыбнулась.

– Хорошо, что случилось, красавица? Почему так поздно гуляешь?

Хриплый, картавый выговор Бельда застиг Сайми врасплох. Она схватилась руками за горящее лицо.

– Ну, так что стряслось-то? – ласково настаивал сакс.

Ах, Сайми была бы рада кому-нибудь рассказать… Но что? Что Волх учил ее читать? Что они засиделись допоздна? Что она забыла о времени, вдыхая дрожащими ноздрями его запах? Что сквозь плывущий перед глазами туман старалась слушать и запоминать, чтобы он не принял ее за совершенную дуру?

Сакс смотрел на нее как обычно, с насмешкой – как будто заранее знал все, что она могла рассказать.

– Ничего не случилось, – сердито ответила Сайми. – А тебе какого лешего не спится?

– Да так… – Бельд уклончиво забегал глазами. – Надо было кое с кем поговорить…

– С кем это? О чем? – насторожилась Сайми. – Вы что-то задумали?

– Кто – мы?

– Вы с Волхом. И вот только попробуй сказать мне, что это ваши мужские дела!

Бельд серьезно посмотрел на нее.

– Я никогда бы тебе такого не сказал. Я знаю, что ты храбрее многих мужчин. Все это знают, не сомневайся, красавица.

– И не называй меня красавицей! – разозлилась Сайми. – Нечего надо мной издеваться. Лучше выкладывай, что у вас происходит.

– Хорошо, – смиренно вздохнул Бельд. И рассказал о том, как пытался уговорить горожан выступить против Хавра.

– Я говорил им: вчера русы пришли за дочерьми Бобреца, Вигаря и Тешаты. Завтра придут за вашими! А они отвечали: девочек, конечно, жаль, но тут ничего не поделаешь. Худой мир лучше доброй ссоры…

– Подожди, – перебила его Сайми. – Вы что, затеяли против Хавра бунтовать? Вы в своем уме?! Вас всех убьют! Волха убьют!

– Может быть, – холодно сказал Бельд. – А сейчас, по-твоему, он живет?

Сайми, раскрывшая было рот от возмущения, сжала губы и задумалась. Она вспомнила бледное лицо Волха – как будто он много лет не видел солнца.

– Ты прав, – решительно кивнула она. – Хорошо. Чем я могу помочь?

– Поговори со своими соплеменниками. Чуди сейчас придется несладко. Это при старом князе вы жили почти наравне со словенами. А русы, так же как даны и свеи, считают вас дикарями, годными только для рабского труда.

– Не знаю… – засомневалась Сайми. – Мое племя меня не очень-то жалует. И я все равно боюсь, как бы ваша затея не вышла всем нам боком.

– А ты не бойся! – весело заявил Бельд. – Помяни мое слово: Хавру не долго править городом. Он быстро восстановит людей против себя. Он дорвался до власти и не знает меры.

Но скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Конец осени показался Волху самым страшным и темным временем в его жизни. Он задыхался от сидения взаперти, от бессмысленных шатаний вдоль реки, от воспоминаний.

В ноябре солнце скрылось, и казалось, что навсегда. Над Словенском повисли однообразные короткие пасмурные дни. Они различались только мокрым снегом или дождем. Город стал особенно грязен, да и природа вокруг нагоняла тоску.

Скажи кто-нибудь Волху хотя бы год назад, что уютнее всего он будет чувствовать себя в библиотеке – он засмеялся бы дураку в лицо! Но вечер за вечером он проводил среди книг, при жарком свете свечей. Иногда он подолгу просиживал, положив руку на какой-нибудь ветхий фолиант, словно черпая от него тепло и силу.

Раньше Волх мало задумывался. Мысль он считал чем-то сиюминутным – мелькнула и пропала. Впрочем, и над этим он едва ли задумывался всерьез. И вот больше всего в книгах его удивляло то, что мысли в них приобретали плоть. Они не были больше бабочками-однодневками, бесприютными осенними листьями, кружащими на ветру. Но не были они и каменными изваяниями, из тех, что воздвигли посреди степи давно ушедшие в небытие народы. Мысль в книгах оставалась живой. В этом была непонятная, завораживающая магия.

– Раньше тебя, княжич, в библиотеку было не загнать. А теперь не вытолкать, – ворчал Спиридон, ревниво пристраивая на место прочитанную Волхом книгу. И добавлял не без гордости: – Выучил на свою голову…

Эта гордость была теперь Волху понятна. Ведь у него тоже была ученица. Сайми – кто бы сомневался! – не пропускала ни одного урока.

Ни с кем больше Волх не решился разделить радость, которую стали приносить ему книги. Он не приглашал в библиотеку ни Клянчу, ни даже Бельда. Перед друзьями Волх стеснялся. Ему казалось, роль книгочея приуменьшает его мужественность. Сайми – другое дело. Она принимала его целиком, таким как есть.

Однажды Волх пришел в библиотеку раньше обычного и застал там Сайми врасплох. С напряженным, сосредоточенным лицом, шевеля губами, она водила пальцем по какому-то пергаменту. Волх был поражен, выяснив, что девушка уже читает самостоятельно. Вот тогда-то он и испытал гордость.

– Что это? – спросил он Сайми, кивнув на пергамент. Она покраснела.

– Овидий. В греческом переводе. Это песни… про чувства людей… про любовь…

Сайми торопливо скрутила пергамент в трубочку и засунула его на полку. Ловко двигались ее круглые плечи и руки, прыгала по спине черная коса, заплетенная, как у словенских девушек. И чего она замуж не выходит, с досадой подумал Волх.

– Ты убрала подальше эту ерунду? – строго сказал он. – Давай, доставай что-нибудь дельное.

– Тогда Плутарха, – робко предложила Сайми.

Так осень плавно перешла в зиму. А там и декабрь подошел к концу.

Со времени соседства с цареградскими греками словене привыкли пользоваться римским календарем. Однако теперь у двенадцати римских месяцев постепенно появились новые прозвища. Некоторые словене позаимствовали у своих дальних родичей – полян и древлян, через земли которых лежал их путь на север. Некоторые прозвища родились сами собой. Просто ни у кого язык не поворачивался нынешнее зимнее время назвать по-прежнему декабрем. Совсем не таков был декабрь на берегах теплых морей. И нынешнее его имя – студень – точнее говорило о стучащих от холода зубах и обмороженных ногах, о непроглядных, бесконечных ночах, которые, казалось, длились от рассвета до рассвета.

Так вот, в конце декабря, или студня, Волх с Клянчей и Бельдом грели ноги у печи в трапезной. За окнами выл ледяной ветер. Неожиданно на пороге появился гость незваный и неприятный – Мар, правая рука Хавра. Волха он приводил в бешенство едва ли не больше, чем сам Хавр. Во-первых, потому что был ровесником, но облеченным властью. Во-вторых, потому что племянник убитого Альва напоминал ему об Ильмери.

– Завтра, как стемнеет, Хавр велел вам прийти на Перынь, – с ленивой важностью объявил Мар.

– И тебе добрый день, – зевнул Клянча.

– Я сказал, Хавр велел…

– Хавр всего лишь наемник, как и ты, и велеть ничего не может, – не поднимая головы, очень ровно произнес Волх. Он не дал воли душившей его злобе только потому, что обещал Бельду держать себя в руках. Но это было очень, очень трудно.

Мар тоже ненавидел Волха – потому что его баба убила Альва, а еще потому что смертельно его боялся. Мудрено ли: он видел, как земля разверзлась по мановению руки Волха. Но Мар старательно скрывал свой страх.

– Ты, змеев ублюдок! – прорычал он. – Да как ты…

– Замолчи, Мар! – сердито зазвенел мальчишеский голос. Из-за спины Мара появился Волховец. – Братец, Хавр от моего имени просит тебя и твоих друзей прийти вечером на Перынь, – сказал он, особо подчеркнув слово «просит».

Волх вскочил, вытолкал опешившего руса в сени и, закрыв дверь, прислонился к ней спиной. Волховец испуганно заморгал под его пристальным взглядом.

– А ну, говори, что вы с Хавром задумали.

– Я ничего с ним не надумывал, – жалобно сказал мальчик. – Выпусти меня!

– Не выпущу, пока не скажешь.

Лицо Волховца напряглось и побледнело.

– Волх, перестань, – вмешался Бельд. – Выпусти брата. Князь, не волнуйся, мы придем.

Волх слегка посторонился, и Волховец молнией выскочил из трапезной.