Текст книги "Забытое заклятье (СИ)"
Автор книги: Елена Комарова
Соавторы: Юлия Луценко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)
Глава 4
Оксер – Тинмут – Асти
Рейсовый дилижанс следовал обычным маршрутом. Мерно цокали копыта, карета слегка покачивалась, пассажиры дремали. Дилижанс выехал из Оксера еще до рассвета, и выспаться купившим билеты не удалось. Но почему бы не наверстать упущенное в пути? Тем более что дороги Ольтена слыли одним из главных предметов гордости государства: широкие, ровные, не раскисающие даже после проливных дождей и редких, но сильных снегопадов. Путешествовать по таким дорогам – одно удовольствие.
По обе стороны, сколько хватало глаз, простирались невысокие покрытые виноградниками холмы – дилижанс въезжал в вотчину виноделия – Белфорд. На севере морской пролив отделял Ольтен от Шлезии, а южнее простирались владения виноделов. Виноград с высоких солнечных склонов по берегу реки Сали превращался в изысканно-терпкие сухие вина, цвета солнца и спелого сена или рубиново-красные, слегка кружащие голову и, как говорили, излечивающие все недуги на свете, от простуды до разбитого сердца. Дальше, к югу, за невысокой горной грядой, как в защищенной от ветров чаше, в долине Асти росли уже другие сорта. Когда приходил срок, из этого винограда делали самые знаменитые вина Ольтена – «Золотая Камелия», «Ольтенский рубин», «Розовый рассвет», «Королевское благословение» – тяжелые и насыщенные, бархатистые, с дивным букетом, что расцвел под жарким солнцем Южного Ольтена. Огранить этот драгоценный вкус предназначалось лишь величайшим из мастеров виноделия.
Ольтенские вина славились на весь континент. Виноградарство и виноделие возвели в ранг занятий государственной важности, почти священного искусства. Лучшие ученые исследовали составы почв, тонкости ухода за лозами, методы сбора и главное – создание вина. Винные погреба в имении князя Арпада проектировал лучший ученик маэстро Славенсона, хотя, по его же словам, он всего лишь чуть улучшил и организовал созданное самой природой.
Волшебников к виноделию не привлекали. Так и не раскрытый до конца феномен сводил на нет абсолютно все усилия подправить природу магией. Утверждали, что даже вызванный магами дождь приводил к тому, что ягоды теряли вкус, что уж говорить о вмешательстве в тонкое искусство превращения виноградного сусла в вино! С другой стороны, и навести любую магическую порчу на вино было невозможно. А пили его сами волшебники с превеликим удовольствием.
В городке Нейи располагалась знаменитая на весь Ольтен и ближайшие страны Академия виноделия, учиться в которой сочли бы за честь и представители королевской семьи, если бы их туда принимали. Но Академия оставалась открытой лишь для избранных: виноделы не сошли с ума, чтобы допускать в «святая святых» посторонних. Ведь когда-то стоило лишь пригрозить сократить поставки ко двору, и его тогдашнее величество признал, что предоставление виноделам налоговых льгот и в самом деле замечательная идея.
Поэтому, когда Себастьян Брок заявил, что не собирается поступать в Нейи, дядюшка Ипполит не поверил своим ушам.
…Солнечный свет струился сквозь высокие окна кабинета, играл на боках чернильного прибора из полированного светлого металла, преломлялся в хрустальных гранях магоприемника и танцевал радужными бликами на темных резных панелях. Восседавший за огромным дубовым столом работы Дель Карлоса-младшего Ипполит Билингем театрально вскинул руку.
– Я уже не молод, и слух мой уже не так хорош, – произнес он. – На мгновение мне показалось, что ты сказал…
– Тебе не показалось, дядюшка, – угрюмо ответил Себастьян. – Я не хочу поступать в Нейи и не стану. Я не чувствую в себе призвания к виноделию. На свете есть множество других занятий, в которых я надеюсь добиться большего успеха.
– Например, разбирать стишки этого Зурбана? – Дядюшка умел говорить звучно – когда хотел, – и сейчас он, видимо, хотел именно этого. Даже многочисленные золотые медали с винных выставок, что чинно выстроились рядком в своих подставочках на каминной полке, жалобно звякнули в ответ на его возмущенный возглас. – Или сочинять собственные, столь же маловразумительные? Достойное занятие для наследника семейства! О, моя бедная сестра, если бы она дожила до сегодняшнего дня, ты бы свел ее в могилу своими выходками! Я уже предвижу, как она посмотрит на меня, когда я присоединюсь к ней на небесах, а это случится совсем скоро, и как спросит, сумел ли я обеспечить достойное будущее для ее единственного сына?..
Себастьян молча смотрел на мечущего громы и молнии единственного родственника и опекуна. Выдерживать дядюшкины тирады ему было не впервой. Самое главное – дать дяде выговориться, а потом можно поступать по-своему. Удалось ведь, например, отбиться от помолвки с Полиной Кер, которую так страстно желал сосватать племяннику Ипполит. Правда, после этого любимый дядя неделю торжественно уходил на тот свет, лишь изредка прерываясь на обсуждение новостей виноделия с коллегами. Здоровья его хватило бы на троих, и, несмотря на традиционно кроткое и скорбное выражение лица, хватка у старого винодела была стальная – фамильная черта, благодаря которой треть всех виноградников Белфорда уже больше века принадлежала семейству Биллингем.
Ипполит слегка устал и решил перевести дыхание, чем поспешил воспользоваться Себастьян.
– Дядя Ипполит, – мягко начал он, – из меня не выйдет приличного винодела, ты же сам знаешь. Стать настоящим мастером и достойным наследником семейства можно лишь обладая великим талантом, который дается свыше, – вкрадчиво сказал он, отметив довольную улыбку явно польщенного дядюшки. – А что я? Да, я мог бы поступить в Нейи, закончить его и получить диплом, возможно даже с отличием. Но что дальше, дядюшка? Мне не дано таланта! Я не смогу поддерживать нашу марку, а совесть не позволит мне занимать место в совете, хоть я и получил его по праву рождения. Кроме того, главным наследником в любом случае станет Уильям, которого небеса щедро одарили и талантом, и любовью к виноделию.
Проверенная тактика сработала безукоризненно.
Ни для кого не было секретом, что Ипполит Биллингем не одобрил брака младшей сестры Катрины с человеком, не входящим в круг знатных виноделов Белфорда, а когда Ипполит Биллингем чего-то или кого-то не одобрял, он имел обыкновение делать это во всеуслышание. Но предсмертную просьбу сестры позаботиться о девятилетнем Себастьяне он выполнил.
Муж Катрины погиб во время одного из столкновений на острове Майн. Вялотекущий конфликт между Вендоррой и Ольтеном длился уже лет сорок. По большей части его удавалось держать в дипломатическом русле, но время от времени случались вооруженные стычки. После них начинались новые переговоры, одна из сторон шла на мелкие уступки, и все снова переходило в стадию хронической болезни. До следующего раза.
В тот раз жертв было немного, но одним из погибших был блестящий майор Демид Брок. Жена, деятельная и энергичная женщина, воспитывала сына, пока ее жизнь не оборвала пневмония. Катрина пережила мужа всего на шесть лет.
Ипполит принял маленького племянника в свою семью. Себастьян получил достойное воспитание и образование, а по достижении совершеннолетия должен был пойти по стопам Ипполита Биллингема. Уильям, старший сын дяди, к тому времени уже окончил Академию в Нейи и присоединился к семейному делу, а его младшие братья готовились к поступлению.
К сожалению для Ипполита, с течением времени стало понятно, что мальчик с куда большей охотой читает сонеты Молиза и поэтические драмы Зурбана, нежели такие замечательные вещи, как трактаты Глициона о купажировании. Но, несмотря на увлеченность классической литературой, характер молодой Брок имел самый что ни на есть биллигемовский – железный во всем, что касалось отстаивания своего мнения. И когда ему исполнилось восемнадцать, он поступил не в Академию, а в прославленный вендоррский университет Ареццо, чтобы изучать свои любимые драмы и сонеты...
– Тинмут! – громогласно возвестил возница, и его голос разбудил дремавшего Себастьяна.
Да, Тинмут. Небольшая станция с гостиницей по пути из Оксера в Асти. Дилижанс делал остановку, чтобы пассажиры могли немного отдохнуть, а у Себастьяна здесь путешествие и заканчивалось. Примерно в часе пути отсюда располагалось имение дядюшки Ипполита, и на станции молодого человека должны были уже ожидать. Во всяком случае, Себастьян очень на это надеялся – не зря же потратился на магограмму с просьбой встретить.
Отчаянно зевая, Себастьян вылез из кареты и попытался размять затекшие за время путешествия конечности. Потянувшись всем телом, он оглянулся в поисках знакомых лиц. Обычно дядя присылал Хенрика, одного из своих помощников. Хенрик встречал Себастьяна каждый раз, когда тот приезжал домой на летние вакации, и вез в имение. Приятная прогулка в коляске по ровной, усаженной кипарисами дороге мимо виноградников заканчивалась на высоком берегу реки, где сто лет назад первый Биллингем выстроил поместье. Из окон его кабинета, как с гордостью говорил Ипполит, в ясную погоду можно невооруженным глазом рассмотреть берег Вендорры.
Солнце припекало по-летнему, однако небо уже окрасилось синевой ранней осени. Себастьян знал, что днем еще достаточно может быть достаточно жарко, чтобы искупаться в ласковом море, да и окружающей зелени не коснулась еще даже первая желтизна. И все же осень неумолимо приближалась с каждым днем. Впрочем, молодой человек любил раннюю осень с ее спокойным теплом куда больше, чем жаркое лето.
Сейчас, подумалось ему почему-то, кузен Уильям расхаживает по винограднику и определяет, достигли ли темно-красные ягоды нужной степени насыщения. Затем грозди аккуратно срежут, сложат в плетеные корзины и унесут, чтобы уже в имении начать чародействовать над ними (разумеется, в переносном смысле). Хотя нет, Уильям, вряд ли уже вернулся из Нанте. Дядя писал, что там проходит международная конференция виноделов. Обычно письма были длинные и обстоятельные, кроме последнего, резкого, словно удар плетью: «Немедленно возвращайся». И Себастьян понял, что нужно покупать билет на «Святую Маргариту».
Он еще раз огляделся и решил заглянуть в обеденный зал при гостинице – вдруг Хенрик завтракает? Правда, на пунктуального дядюшкиного помощника это не было похоже.
Там его не было, а хозяин гостиницы в ответ только пожал плечами: никого из имения он не видел уже два дня.
Поразмыслив, Себастьян решил позавтракать сам, раз уж зашел, хотя время приближалось скорее к обеду. Пока шипела и стреляла на раскаленной плите яичница, а рядом подрумянивались тосты, он попытался настроиться на близкую уже встречу с родственником. Интересно, что ему понадобилось, да еще с такой срочностью? Только бы не очередная невеста! Себастьян был молод, недурен собой, хорошо воспитан и прилично образован. Он пользовался успехом у женщин, его держали на примете матушки и тетушки, а дядя Ипполит так и вовсе мечтал женить племянника как можно скорее – для укрепления деловых связей. Оно и понятно: Уильям женился на дочери одного из коллег Ипполита, скрепив брачным союзом деловой, и был вполне счастлив в браке. Но деловых партнеров много, дочерей у них тоже хватает, и что может быть надежнее, чем родственные узы? Среднему сыну Ипполите едва исполнилось семнадцать, младшему – пятнадцать, и двадцатитрехлетний Себастьян оказался наиболее подходящей кандидатурой. Стоит ли говорить, что перспективы не вызывали в нем душевного отклика. Вот уже четыре года Себастьян Брок изо всех сил отбивался от принесения себя в жертву дядюшкиным планам по расширению семейного дела.
Не то чтобы он не хотел жениться… «Это все выдумки твоего Молиза! – кипятился Ипполит. – «Я встречу прекрасную деву, что суждена мне…» или как там писал этот бездарь? В наше время брак – это союз, созданный по велению разума, а не глупого сердца! Взгляни на меня: в твоем возрасте я тоже страдал романтическими бреднями… хотя нет, в твоем возрасте я ими уже переболел, но с моей Жанной, пусть ей будет светло на небесах, мы прожили в полном согласии тридцать пять лет! Мы шли к алтарю с открытыми глазами, понимая, что делаем, а главное – для чего!» И так далее. Себастьян сочувствовал дяде, но продолжал упорствовать.
Покончив с яичницей, он понял, что за ним никто не приедет. Объяснения тому можно было найти самые разные, начиная с магограммы, которую почему-то не приняли, и заканчивая дядюшкиной обидой, из-за которой тот решил заставить племянника прогуляться пешком. Правда, на что мог обидеться Ипполит Биллингем, было пока неясно. Ну что ж, пусть так. Молодой человек бросил на стол монетку, рассчитавшись за завтрак, и вышел из трактира.
…Дорога шла через виноградники, на которых вовсю кипела работа. Кто-то узнавал Себастьяна, снимал шляпу, здоровался.
Здесь растили не те бесценные лозы, плоды которых превращались в «Нейское белое». Этот виноград был попроще, для вин, что пили за обедом в семьях среднего достатка. За работами на виноградниках с коллекционными сортами обычно наблюдал лично дядюшка, а в этой части чаще всего работал его помощник Хенрик.
– День добрый, сударь, – весело сказала смуглая девушка в белой вышитой рубашке и пестрой юбке. У ее ног стояла плетеная корзина, в которую она бережно укладывала срезанные грозди.
– Добрый, – улыбнулся в ответ Себастьян. – Как работается?
– Отлично! Скоро закончу будем отдыхать...
Судя по тому, как загадочно блеснули карие глаза работницы, Себастьяну предлагалось разделить с ней досуг. Заманчивое предложение, и в другой раз Себастьян непременно бы его принял. Но все же, почему Хенрик его не встретил?
– Скажи-ка мне, красавица, – подмигнул он, – а ты не видела случайно Хенрика Ласкене сегодня утром?
– Нет, – беззаботно ответила девушка, – он уже второй день не появляется…
– А господин Ипполит?
– И его тут не видели…
– А где они? – удивился Себастьян.
Девушка равнодушно пожала плечами.
– Да кто ж их знает….
То же самое ему ответили в гостинице, и точно так же равнодушно. Это было странно. Работа на дядиных виноградниках принесла достаток в дома многих жителей окрестных сел. Ипполит Биллингем не скупился и за хорошую работу платил щедро. Неужели работникам все равно, получат ли они честно заработанные деньги? По спине пробежал неприятный холодок.
– До свидания, красавица.
Закинув дорожную сумку на плечо, Себастьян еще быстрее пошел по направлению к дому.
…Ворота, к счастью, оказались открыты.
Дядюшкин дом, выстроенный из местного светло-желтого камня, стоял посреди большого ухоженного парка. Разноцветные плитки на подъездной дорожке причудливо сочетались между собой, составляя яркие узоры. Этой дорожкой обитатели имения особенно гордились, и за ее состоянием надзирали несколько специально обученных человек, подметая и подправляя, замазывая трещинки и возвращая на место выбившиеся плитки. Но сейчас молодой человек шел по цветным плиткам в полном одиночестве. Никто не стоял у живых изгородей, ровняя их огромными ножницами, никто не суетился у розария. Тишину парка нарушал лишь птичий щебет. Почуяв неладное, Себастьян бегом бросился к дому. Двери были закрыты, напрасно он колотил в них кулаками и дергал звонок – никто не вышел встречать гостя.
«А ну прекратить!» – приказал молодой Брок сам себе и, оставив злосчастные двери в покое, присел на бордюр. Нужно попасть внутрь. Но как? Вдруг он хлопнул себя по лбу: дырявая память! Черный ход! Если же и он заперт, то рядом растет огромная липа, ветки которой достигают третьего этажа, а одна буквально утыкается в окна его бывшей комнаты!
Пришлось снимать пиджак и жилет и воспользоваться именно этим не слишком удобным способом. Оцарапавшись в трех местах об острые сучки и оставив на одном из них лоскут сорочки, Себастьян вскарабкался на дерево и осторожно пополз по толстой горизонтальной ветке, ругая на чем свет стоит собственную лень, из-за которой ему так тяжело дался этот подъем. А ведь когда-то он белкой носился по этой липе вверх-вниз. Эх, вот и старость подкралась, прокряхтел он про себя и ударил ногой в оконную раму. Как он и ожидал, задвижка, крепившая рамы с противоположной стороны, не выдержала. Окно распахнулось.
Зацепившись за подоконник, он перевалился и упал на пол комнаты. Минута понадобилась на то, чтобы перевести дыхание и унять бешено бьющееся то ли от напряжения, то ли от тяжелого предчувствия сердце. Наконец молодой человек встал, вышел в коридор и побежал вниз по лестнице.
– Дядя Ипполит! Мария! Коста! Да есть тут хоть кто-нибудь живой?
Добежав до первого этажа, Себастьян замер на месте.
Казалось, по холлу прогулялся небольшой смерч: картины сорваны со стен, античные скульптуры валяются разбитые у своих постаментов, кресла и столики перевернуты и сломаны, пол устилают осколки стекла.
…Дверь в дядин кабинет долго не хотела открываться, будто что-то держало ее изнутри, но Себастьяну все же удалось протиснуться внутрь. Препятствие обнаружилось сразу же – им оказалось тело Хенрика на полу.
Бледное мертвое лицо дядиного помощника было ужасно: широко открытые глаза, в которых навеки осталось выражение безумного страха, искаженные, словно сведенные судорогой черты.
Себастьян с криком отшатнулся.
Пару раз в Ареццо ему пришлось драться на дуэли, а один раз – выступать секундантом, и именно тот, единственный раз он запомнил на всю жизнь, потому что он закончился смертью одного из дуэлянтов. Лицо мертвеца преследовало его в кошмарах не меньше месяца, а ведь он почти не знал того парня. Сейчас же Себастьян Брок смотрел на тело друга семьи. Разум выхватывал какие-то малозначащие детали: завернувшуюся полу пиджака, отлетевшую пуговицу, скрюченные пальцы. Ни в одежде, ни на открытых участках тела не было никаких следов борьбы или насилия. Можно было подумать, что у Хенрика просто остановилось сердце. От ужаса.
Себастьян коротко тряхнул головой и до боли сжал кулаки – это помогло собраться – и огляделся, стараясь сохранять спокойствие. Нужно понять, что же случилось.
Первым он увидел перевернутый письменный стол. Невероятное зрелище – когда-то стол с трудом передвигали четверо работников, а тут словно неведомый гигант одним движением смахнул помеху со своего пути, а затем сорвал с места книжный шкаф и швырнул его в угол. Каминная полка раскололась пополам и золотые кругляши медалей рассыпались по паркету. На одну Себастьян чуть не наступил и поспешно отдернул ногу. Стены от пола до потолка покрылись копотью, а легкие узорчатые шторы, летнее украшение кабинета, посерели. Одна штора свисала с перекосившегося карниза, который едва держался на одном креплении, вторая стелилась по полу. Себастьян подобрал эту штору и дернул сильнее, срывая с петель, а потом накрыл этим полотном лицо покойника.
Единственным нетронутым местом в комнате был участок стены над камином, где, словно в насмешку, висел портрет Ипполита Биллингема в дорогой раме.
Себастьян никогда не видел этой картины прежде: выполненная маслом в манере раннего Лако. Уверенные мазки и тонкая игра света и тени придавали изображению объемность и невероятную реалистичность. Худое лицо господина Биллингема было сурово, тонкие губы поджаты, стального цвета глаза смотрели вдаль.
– Что же здесь случилось, дядя Ипполит? – прошептал молодой человек.
Нарисованные зрачки повернулись к нему, шевельнулись нарисованные губы.
– Себастьян, – сказал портрет, – это ты?
Глава 5
Танн
Почти все столики в кондитерской были заняты. Человек пять толпилось у прилавка, остальные рассматривали яркие жестяные банки с леденцами на витрине или нерешительно топтались возле открытых полок с разноцветными коробочками, кулечками и пакетиками, теряясь и не зная, что выбрать. Было шумно, по-праздничному весело, пахло шоколадом, корицей и ванилью.
Переступив порог «Сладкой жизни», Эдвина сначала даже растерялась. Звякнул дверной колокольчик, навевая безмятежные детские воспоминания о том, как малышка Винни гостила у тети Августы. Как давно это было! Десять лет назад, кажется...
Она присела на свободный стул. За соседним столиком пожилая пара выбирала малюсенькие – на один укус – пирожные, покрытые разноцветной глазурью. Перед ним на столике стоял расписной заварной чайник, ароматный пар поднимался над круглобокими чашками. К столику подошла барышня-официантка в голубом платье принять заказ. Вся кондитерская была выдержана в голубых тонах – посуда, драпировки на стенах, оформление витрин. Продавцы и официанты тоже носили голубок. Откинув за спину косу – так заплетали волосы молодые незамужние девушки на северо-западе Ветланда – барышня наклонилась к покупателям и защебетала что-то о марципанах.
Эдвина поправила приколотую к шляпе вуаль.
– Я могу чем-то помочь? – услышала она сбоку знакомый бойкий голос и, не поворачивая головы, ответила:
– Если у вас есть знаменитые завитушки с кремом, то наверняка сможете, госпожа Хельм! – И Эдвина откинула вуаль и повернулась к девушке.
Магазинчик огласился радостными визгами.
– Ты совсем не изменилась! – И ты тоже! – А как все твои родные? – А твои? – Мне столько надо тебе рассказать! – И мне!
Подруги обнимались, чмокали друг друга в щечку, пожимали друг другу руки и, в целом, доставили посетителям массу удовольствия. Всегда приятно наблюдать за выражением столь искренней радости! Наконец, девушки немного угомонились.
– Я сейчас попрошу меня подменить, – сказала Валентина Хельм, дочка владельца «Сладкой жизни» и еще дюжины кафе-кондитерских, не говоря уж о самой большой кондитерской фабрике в Танне, – и мы поговорим.
Не дождавшись ответа, она быстро оглянулась и куда-то умчалась. Эдвина снова села, улыбаясь. Все как в старые добрые времена.
В детстве она часто гостила у тети Августы – тогда она звалась госпожой Дальвинг. Среди многочисленных гостей их дома бывал и Вальтер Хельм, владелец знаменитой кондитерской марки. Иногда он приходил вместе со старшей дочкой, пухленькой кареглазой девочкой одних лет с Эдвиной. Она была хохотушкой и фантазеркой, полной противоположностью серьезной и застенчивой Эдвине. Тетя полагала, что игры и веселье в компании сверстницы приносят племяннице больше пользы, чем наставления приглашенной гувернантки, и с радостью приглашала маленькую дочку кондитерского магната в гости.
Девочки быстро сдружились. Потом родители отправили Валентину в закрытую школу для девочек в Брокхольм, а Эдвина вернулась в Арле. Подруги переписывались и раз в год, когда каникулы Тины совпадали с визитами Эдвины к тете Августе, получалось и увидеться. Еще некоторое время спустя графиня Эдвина Дюпри начала выезжать в свет, а Валентина Хельм – работать в отцовской кондитерской, готовясь в будущем войти в число управляющих семейным делом. И без того редкие встречи сошли на нет, и последние года два девушки не виделись совсем. Но едва Эдвина снова оказалась в Танне – сразу же отправилась в «Сладкую жизнь». Тетя напутствовала ее коротким смешком: «Не задерживайся долго. И купи мне мятные пастилки».
– Пойдем, – шепнула Валентина, возвращаясь к столику. Она взяла Эдвину за руку и повела вглубь магазина. За неприметной дверцей располагалась конторка помощника управляющего, под началом которого сейчас и работала Валентина. – Я отпустила Тони, пусть пару часиков отдохнет от своих бумажек. Ничего не случится – ни с ним, ни с бумажками. Все равно я потом буду их разбирать.
Места хватало только для стула, громоздкого стола да битком набитого бухгалтерскими книгами шкафа. Эдвина выбрала стул, а Валентина уселась прямо на стол, сдвинув все, что на нем было, в сторону.
– Ну, выкладывай. Каким ветром тебя занесло в наши края? – спросила Валентина. Ее яркие карие глаза блестели, а от улыбки на щеках появлялись ямочки.
– Попутным ветром, – в тон ответила Эдвина.
На миг они обе умолкли. Девушки осторожно присматривались друг к другу, словно пытаясь понять, не отдалились ли они друг от друга. По-прежнему ли крепка их дружба, чтобы доверять друг другу секреты, как раньше?
– Как ты? – спросила Валентина с участием и той безыскусной простотой, что так располагает к откровенной беседе. – Удивительно, что ты снова здесь. У тебя же балы, приемы, светские кавалеры. А у нас все по-прежнему. Магазин, книжки… Мало что поменялось. Сестричка вот только подрастает – ты ее и не узнаешь, совсем барышня стала… – Валентина вздохнула, искоса глядя на подругу.
– Не поверишь… – Эдвина помедлила. Стоит ли рассказывать о подобном? Стоит. – Тетя считает, что на мне лежит семейное проклятье! – выпалила она.
– Ух ты! – немедленно восхитилась Валентина. – Как в романе!
Эдвина сердито посмотрела на подругу, но та и не думала смущаться.
– И каково это – быть под проклятьем? Что ты ощущаешь?
– Ничего необыкновенного, – мрачно сказала Эдвина. – Волосы не выпадают, аппетит не пострадал, кошмары по ночам не снятся. Даже обидно. Нет, это просто шутка, – поспешно добавила она. – Иными словами, я здорова, весела и бодра.
– Тогда почему вы думаете, что на тебе проклятье?
– Так думает тетя Августа. Понимаешь, меня никак не могут выдать замуж. Трижды уже пытались. О двух женихах я тебе писала, про третьего еще не успела, помолвку разорвали две недели назад.
Валентина пожевала губу и прищурилась.
– Сходится, – сказала она самым серьезным тоном. – Именно это и есть первейший признак семейного проклятья.
Эдвина ошеломленно посмотрела на нее, и Валентина, не выдержав, засмеялась.
– Но все не так печально, – отсмеявшись, заметила она. – Полагаю, твоя тетушка уже созвала консилиум?
– Она пригласила доктора Друзи. А я, – Эдвина запнулась. – Я боюсь. Вдруг это и правда проклятие? Я не знаю никого, кто испытал бы на себе подобное. Кто знает, что меня ждет.
– Я знаю, – уверенно сказала Валентина и ободряюще сжала руку подруги. – Конечно, приключения! Это же как в авантюрном романе, только на самом деле. – Она задумалась на миг, побарабанила пальцами по столешнице. – Хочешь, составлю тебе компанию, чтобы было кому подавать тебе носовые платочки?
– Хочу! – На душе у Эдвины стало легче.
Доктор Друзи, полноватый лысеющий человек лет пятидесяти с небольшим, ополоснул руки, промокнул их полотенцем, которое подала горничная, и, глубокомысленно морща лоб, начал методично расправлять закатанные рукава сорочки. Во время осмотра доктор то цокал языком, то бурчал себе под нос что-то непонятное на медицинском жаргоне, то отстранялся и произносил неопределенное «мда-м-с».
Валентина, как и обещала, пришла поддержать подругу и принесла в качестве утешения целую коробку сластей. Эдвина держалась спокойно, а нагнетать обстановку взялась Валентина. Чтобы скоротать время, она начала пересказывать недавно прочитанный роман, в котором тоже все начиналось невинно – с расторгнутой помолвки. Сразу после описания эпизода, где юная красавица томилась в подземелье в ожидании спасителя, пришел доктор Друзи.
Закончив осмотр, он попросил тетю Августу уделить ему несколько минут.
– Ах, как хочется послушать! – воскликнула Валентина, когда подруги отправились в комнату Эдвины. – Голову даю на отсечение, там обсуждают что-то важное, а нам потом ничегошеньки не расскажут.
– Хоть я и не сторонница получения сведений таким способом, – сказала Эдвина, усаживаясь на кушетку, – но сейчас тоже не отказалась бы подслушать, что они говорят… Только как это сделать?
– Значит, принципиальное согласие есть! – воодушевилась Валентина и достала со дна коробки какой-то сверток. Под тремя слоями салфеток оказалась пирамидка из темно-зеленого малахита.
– Что это? – с любопытством спросила Эдвина, хотя уже догадывалась о назначении этого предмета.
– Магическое подслушивающее устройство. Стянула из кабинета отца. Надо будет потом незаметно положить обратно. У нас такое не делают, отцу привезли из Вендорры.
– Зачем господину Хельму кого-то подслушивать? – недоуменно спросила Эдвина. Судя по тому, как отчаянно покраснела Валентина и как невнятно пробормотала что-то про «конкуренцию», вопрос был бестактным. Эдвина пожала плечами и с опаской поднесла руку к пирамидке. – А как это работает?
– Какие-то сложные чары. Оно еще и записывает звуки, но нам это сейчас не нужно. Я прикрепила к дивану в гостиной специальное «ухо», оно передаст нам голоса.
Эдвина энергично кивнула и пододвинулась поближе к подруге.
Пирамидка внутри оказалась пустой. Валентина запустила внутрь пальцы внутрь, щелкнула чем-то и поставила прибор на столик, покрутив его, точно в поисках наилучшего места. Раздался тихий треск, потом все смолкло, и тут же раздался голос доктора Друзи – так отчетливо, словно он был в соседней комнате, а не в гостиной на первом этаже. Девушки склонились над магическим устройством.
– …венно заявляю, госпожа де Ла Мотт, медицина тут не поможет.
Девушки переглянулись, и Валентина одними губами произнесла: «Потом».
– Значит, моя девочка не больна? – это уже тетя Августа.
– Она совершенно здоровая молодая барышня, уверяю вас. – Доктор помолчал. – Но! Вот именно: но!..
– Доктор, пощадите мои нервы! Говорите же!
– Моя дорогая госпожа де Ла Мотт, ваша племянница определенно под воздействием каких-то чар.
– Ха! – коротко воскликнула тетя Августа, и в ее возгласе отчетливо звучало: «А я что говорила!»
– Но это не семейное проклятье, – продолжил доктор.
Эдвина издала короткий полувсхлип, и подруга сжала ее руку.
Тем временем в разговоре внизу наметилась длительная пауза. Когда ожидание стало невыносимым, доктор заговорил снова.
– Моя компетенция, госпожа де Ла Мотт, позволяет мне определять наличие магические воздействия на человека. Я учился на медицинском факультете, но также был вольнослушателем на магическом. Двадцать лет назад он считался лучшим магическим факультетом на континенте, дорогая госпожа де Ла Мотт. И я был не без способностей. Но когда пришла пора выбирать, кем стать – посредственным магом или хорошим доктором, – я не колебался ни минуты.
– О вашей компетенции мне хорошо известно, доктор Друзи, но что с Эдвиной? Вы можете определить, что за чары на ней лежат?
– Увы, нет. Я лишь вижу, что чары есть, и довольно сильные. Пятая степень или даже выше. Не в моих правилах пугать пациентов, но…
Эдвина побледнела. Валентина почувствовала, что и ей как-то не по себе.
– Доктор Друзи! – воскликнула тетя Августа.
– Я надеюсь, вы найдете подходящие слова для племянницы, – сказал доктор очень странным тоном.
Эдвина затруднилась бы определить, чего в этом тоне было больше – сочувствия или нежелания сообщать дурные вести. Валентина же решила про себя, что тон доктора был зловещим.
– Я полагаю, это отложенные чары, – продолжил голос доктора. – Должно быть какое-то условие, при выполнении которого они сработают. Я не могу сказать, что это за условие и каков может быть результат.
