Текст книги "Забытое заклятье (СИ)"
Автор книги: Елена Комарова
Соавторы: Юлия Луценко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
Глава 2
Арле
– О, Валер! Валер! – Матушка то всплескивала руками, то заламывала их, то бессильно роняла.
Грета отставила в сторону тарелочку с остро пахнущим снадобьем, в котором плавал хвост полотенца (второй конец служанка закинула себе на плечо), и подала госпоже флакончик с нюхательной солью. Та отмахнулась, неловко задела тарелочку, жидкость пролилась на Гретин фартук, пряный запах стал гуще и невыносимее. Эдвина поморщилась. Она всего лишь зашла в гостиную за книгой, которую оставила перед завтраком, а попала в разгар театральных страстей. Ее тут же усадили на кушетку – в первый ряд, с лучшим видом на сцену, как отметила про себя девушка. Прочие зрители – горничные в накрахмаленных передниках и высоких чепцах и слуги в ливреях – выстроились вдоль стены.
Папенька возлежал на диване среди подушек и картинно страдал. Что-что, а страдать он умел. В юности будущий граф Дюпри играл в любительских постановках, причем с большим успехом, и, как любил говаривать, если бы не унаследованный титул и связанные с ним обязанности – мир рукоплескал бы Валеру Дюпри.
Эдвина отложила в сторону книгу, запомнив страничку, на которой остановилась, и похлопала Грету по пухлой руке, утешая и одновременно отстраняя в сторону. Потом она присела на краешек дивана, забрала у служанки полотенце и положила его на папенькин лоб.
– Так что случилось? – спросила она самым заботливым тоном, какой была сейчас способна изобразить.
Папенька застонал еще драматичнее. Матушка переместилась к приоткрытому окну и упала в кресло, изображая полное изнеможение.
– Приезжает твоя тетя Августа, – сообщил наконец граф и потрепал Эдвину по щечке. Она этого не выносила, но сейчас пришлось мужественно стерпеть. Значит, тетя собирается нанести визит.
Утром принесли свежую почту, после чего папенька заперся в кабинете и не выходил до самого обеда, разбирая счета и отвечая на письма. Но это занятие, как правило, не повергало его в столь показательные страдания. Значит, отдельно пришла магограмма от тетушки Августы. Эдвина искоса взглянула на папеньку, потом перевела взгляд на матушку. К подобным сценам можно было бы и привыкнуть.
– Я очень рада, – сказала она, мысленно улыбаясь в ответ на показной ужас, перекосивший лица любимых родителей.
Тетя – старшая сестра Валера Дюпри – навещала их не так уж часто, но гостила подолгу. В доме поднимался шум и гам, слуги сбивались с ног, готовясь к прибытию важной гости, а затем Августа де Ла Мотт вступала в их дом, точно фельдмаршал на поле сражения, и принимала бразды правления на все время ее визита – не менее пары недель, в течение которых следовало забыть о таких вещах, как скука или регулярный распорядок дня. Папенька бледнел, кис и демонстрировал вселенское страдание. Матушка подыгрывала ему из супружеской солидарности. Эдвина же искренне радовалась каждой встрече с тетей, гораздо больше, чем показывала родителям.
Тетя Августа привозила кучу подарков, и больше всего свертков и коробок выпадало на долю Эдвины. «Кого же мне еще баловать?» – вздыхала дама, целуя, бывало, малютку Винни в светлую макушку, прежде чем подарить еще один большой леденец, или нового плюшевого мишку, или платье с модными рукавами и оборками. Эдвина любила калейдоскоп дней, когда тетя то устраивала маскарад, то затевала пикник, то предавалась воспоминаниям. Любила и тишину, в которую погружалось все поместье после ее отъезда. Матушка пила капли, папенька запирался в кабинете с графином хереса, а Эдвина оставалась предоставлена самой себе.
– Когда приезжает тетя? – спросила она, снимая с папенькиного лба полотенце и обмакивая его кончик в снадобье, которое Грета заботливо подлила в тарелочку из пузатой бутыли.
Бутыль привез в свой прошлый визит доктор Уикс. Сказал, что лекарство обладает исключительными свойствами, и использовать его можно как наружно, так и внутренне, только малыми дозами. Внутрь принимать снадобье папенька не рискнул, а вот при наружном применении оно действительно оказалось целительным. Хотя, пахло исключительно едко. Должно быть, именно в запахе и заключалась львиная доля полезных свойств, потому что облегчение наступало очень быстро, после чего папенька стремился как можно скорее умыться, дабы избавиться от невыносимо целебных ароматов.
Валер Дюпри, граф Арлезский, указал глазами на стоявший подле дивана столик – изящно изогнутые ножки, столешница из полированного дерева, по краям инкрустированная пластинками янтаря, сделанный на заказ лучшим мебельщиком Ранконы. Посреди столешницы на высокой подставке поблескивал металлический шарик устройства для приема магограмм, под ним – три синих огонька. Значит, все послания успешно доставлены. Один горит ярче других – сообщение пришло последним.
Родители не особо жаловали магические, как они их называли, «штучки», а вот тетя Августа обожала. Матушка считала, что Августа просто бросает деньги на ветер, покупая новые модели магической техники с такой же небрежностью, что и меняя вышедшие из моды шляпки. Папенька ворчал, что некоторые привыкли к расточительству и, переживи он сам трех мужей, он бы тоже… Что – «тоже», он не договаривал. Оба лукавили – домашние приборы для магограмм мог себе позволить любой зажиточный ольтенец.
Эдвина наклонилась над столиком и коснулась самого яркого огонька. Вокруг шарика тут же немного потемнел воздух, затем шарик распался на четыре части – как апельсин распадается на дольки – и над ним всплыло облачко, постепенно принявшее очертания женской головы.
– Семичасовой поезд, – с присвистом произнесла туманная голова. – И за моим багажом, дорогой Валер, пришли кого-нибудь толкового, чтобы не вышло конфуза, как в прошлый раз.
Облачко растаяло, и четыре металлические дольки, тихонько клацнув, собрались обратно в шар. Эдвина улыбнулась.
Августа де Ла Мотт была дамой внушительной во всех отношениях. Внушительной внешности, внушительных габаритов. Она не была красавицей, но считала себя «чертовски миленькой», с чем были совершенно согласны три ныне покойных мужа. Прочие также старались не оспаривать этого мнения.
В гостиную тетя Августа вплыла, точно фрегат под всеми парусами, правой рукой придерживая меховой палантин, небрежно накинутый на одно плечо. Длинное зеленой перо, украшавшее модную шляпку на взбитых и тщательно уложенных седых кудрях, загибалось вниз и щекотало подбородок. В левой руке гостья держала зонт, внушительный, как и она сама.
– Эдвина, девочка! – низким грудным голосом произнесла тетя и распростерла объятия. – Ах, какой красоткой ты стала! А какой румянец! О, целительный воздух провинции! Но эти кудряшки больше не в моде. Я привезла тебе вендоррские журналы мод, потом посмотрим вместе. Валер, – почти без паузы продолжала она, поворачиваясь к брату, – я совершенно, совершенно расстроена!
– Что такое, Эффи? – кротко спросил граф.
– Ты сам знаешь, в чем дело, Валер. Но пока отложим разговор на потом.
Тетя Августа поцеловала Эдвину в щеку, перехватила поудобнее зонт и, помахивая им как маршальским жезлом, направилась в свою комнату. За ней семенила ее горничная.
Понять, чем так расстроена тетя Августа, не составляло труда. Разумеется, до нее дошли слухи о несостоявшейся помолвке, уже третьей в жизни Эдвины Дюпри.
Папенька и матушка называли произошедшее кошмаром. Эдвина считала нелепым недоразумением, возникшим по причине крайней бестолковости Армана Лорье. Но вслух ничего не говорила, только с досадой морщилась, когда папенька заводил об этом речь.
Несмотря на возраст, приближавшийся к критической для девиц ее положения отметке – двадцать один год, – замуж Эдвина Дюпри не стремилась. Брак, считала она, не та вещь, к которой стоит относиться с придыханием. Однажды она имела неосторожность поделиться своими мыслями с матушкой и пожалела, разумеется, потому что матушка подобных взглядов не разделяла. Взгляды папеньки почти во всем совпадали с матушкиными, а экспрессии в нем всегда было чересчур много, так что на эту тему с ним и вовсе не стоило разговаривать.
Беседа с тетей состоялась на следующий день. Послеобеденный отдых давно закончился, слуги начали сервировать стол к ужину. Эдвина замешкалась в своей комнате, дочитывая последние страницы романа, и вошла в гостиную, когда все семейство уже расположилось там.
– Присядь, девочка, – велела тетя Августа и указала свободной рукой на место подле себя. В другой руке она держала чашку с чаем. Эдвина присела на диван, понимая, что позвали ее не для вручения подарков. – Что скажешь?
– По какому поводу, тетя? – спросила Эдвина. Тетя Августа сделала большой – от души – глоток чая, поставила чашку на столик возле дивана и поправила нить жемчуга на груди.
– Разумеется, я говорю о твоем будущем, дорогая.
– О.
– Твоя матушка Флора ознакомила меня с твоими идеями относительно замужества. Не сомневаюсь, – повысила голос Августа, пресекая попытки Эдвины вставить словечко, – не сомневаюсь, что в общих чертах, но у нас еще будет время обсудить их подробнее. Не это сейчас важно. Эдвина, дорогая, надо что-то делать!
Эдвина смутилась. Она не сомневалась, что матушка снабдила рассказ такими живыми подробностями – в своем стиле, – что упомянутые идеи заиграли новыми, доселе невиданными красками. Одна надежда, что у тети больше здравомыслия, чем у всех прочих родственников вместе взятых.
– Надо что-то делать, – энергично повторила тетя.
На какое-то время воцарилось молчание. Граф задумчиво раскачивал пенсне на золотой цепочке, делая вид, что поглощен игрой бликов на стеклышках. Графиня цедила чай, с каждым глотком становясь все мрачнее. Эдвина рассматривала натертый до блеска паркет. Тетя допила чай и отставила пустую чашку на блюдце.
– Итак, я хочу услышать твою версию истории разрыва с несчастным Арманом Лорье.
– Никакой особой истории не было. Правда-правда. Просто Арман уже был помолвлен, о чем по рассеянности забыл известить. Разумеется, я не стала настаивать на том, чтобы он разорвал первую помолвку. – Эдвина взглянула тете в глаза. – У него ветер в голове. Мягко говоря.
– Это уже ближе к сути дела, – серьезно сказала тетя Августа.
Из столовой послышался звон опрокинутого подноса и приглушенные восклицания. Графиня повернула голову на звук, на ее лице отразились нехорошие предчувствия.
– Флора, душенька, я думаю, пора проверить, все ли готово к ужину, – сладким голосом – насколько это было возможно при ее звучном контральто – произнесла тетя Августа.
Когда дверь за графиней закрылась, госпожа де Ла Мотт приободрилась, и Эдвина поняла, что сейчас услышит нечто интересное. Тетя Августа прикоснулась к безупречно уложенным волосам.
– Эдвина, дорогая, нас всех беспокоит твое будущее. Арман Лорье, у которого уже была невеста. Франсуа де Сен-Кар, который покалечился сразу после того, как твой папа имел важный разговор с его дедом. Филипп Монтруа, сбежавший с этой своей актриской после договоренности о вашей помолвке.
Тетя безжалостно перечислила всех несостоявшихся женихов Эдвины. Та взглянула на папеньку. Граф был бледен – возможно, его посетило некое предчувствие.
Тетя Августа обвела родственников взглядом и набрала в легкие побольше воздуха, словно собираясь нырнуть в воду, а это был верный признак того, что она намерена сказать нечто очень важное.
– Я полагаю… – начала она, – я полагаю, дорогая Эдвина, что на тебе лежит семейное проклятье.
– Но Эффи! – воскликнул граф, его лицо мгновенно стало пунцовым. – Какое проклятье в… в… – Он замялся.
– …в нашей респектабельной семье? – закончила за него тетя Августа. – В нашей семье всё возможно. Вспомни прадеда Кларенса. Он ведь был сумасшедшим, на склоне лет совершенно впал в детство. – Августа повернулась к Эдвине, которая сидела, боясь пошевельнуться. Официальную версию семейной истории она слышала, и не раз, теперь же ей представилась возможность узнать кое-какие дополнительные подробности. – Можешь себе представить, дорогая, он воображал себя восьмилетним мальчиком и требовал подарить ему деревянную лошадку-качалку… – Тетя Августа снова обратилась к Валеру. – А помнишь нашу двоюродную прабабку Маргерит? Ее обвиняли в наведении порчи. Хотя я считаю, она просто смертельно надоела мужу. Он спал и видел, как бы найти повод для развода. Ну а Томас и Луи? Авантюристы! Столько лет морочили людям голову, ведь никто не знал, что они близнецы – они никогда не показывались вместе. Я уж не говорю о фамильном привидении в Швице. И даже не вспоминаю об Анри Свирепом. И кроме того, Валер…
– Довольно, – слабым голосом перебил ее граф. Он сидел в кресле, обхватив голову руками.
– Ты все еще думаешь, что семейному проклятью неоткуда взяться? – В голосе Августы де Ла Мотт не было насмешки: она таилась в ее глазах, но граф этого не видел, потому что смотрел в пол.
Эдвина поджала губы. Делать вид она не очень любила, а настоящих эмоций сейчас и не испытывала. Были, конечно, и легкое замешательство, и некоторое удивление в первый момент. Но не более того. Семейное проклятье – не самое приятное открытие, но всё же это гораздо, гораздо лучше, нежели навязываемое обществом и родителями замужество. В глубине души Эдвина всегда знала, что рано или поздно вскроются некие обстоятельства. В каждой семье они есть, только не всегда выплывают наружу. Это знает всякий.
Слава богу, тетя Августа и не ожидала от Эдвины чего-то в духе папенькиных артистических эскапад или матушкиных мигреней. Можно было не изображать потрясение и уж тем более не падать в обморок.
– Ты думаешь на прабабку Маргерит? – спросил граф.
– Скорее на ее муженька. Впрочем, я подозреваю всех, – отозвалась тетя Августа, – и тебя в том числе. Наслать проклятье может каждый, даже тот, кто ничего не смыслит в магии.
– Что ты такое говоришь?! Впрочем, надо что-то делать! – сказал граф, не предпринимая, однако, никаких попыток сделать что-то немедленно. Напротив, он удобнее устроился в кресле, полагая – вполне резонно, поскольку знал сестру, – что она приехала не только сообщить сенсационные известия о проклятье, но и предложить решение. Он не ошибся.
– Для начала, – ответила тетя Августа, – нам следует проконсультироваться со специалистом.
– А разве есть специалисты по таким проклятьям? – спросила Эдвина, решив тоже принять участие в семейном совете.
– Разумеется, есть, дорогая. Я говорю о консультации с человеком, сведущим в магии.
– Ха! Они все шарлатаны! – презрительно бросил граф, но тут же смутился и закашлялся, пытаясь скрыть замешательство.
– Мы найдем не шарлатана, – заверила его тетя Августа. – Но уж, конечно, не в вашем захолустье.
– Сомневаюсь, что и Оксере есть грамотные волшебники, – скептически сказал граф.
– А кто говорит, что мы будем искать его в Оксере? Я заберу Эдвину к себе. Ей давно пора убежать из дома.
Через неделю после приезда тети Августы состоялся прощальный ужин в ее честь, на котором почтенная дама торжественно пообещала, что к Михайлову дню свадебные колокола непременно прозвучат. А на следующее утро они уже сидели в коляске напротив провожавшего их графа, и гнедой Орлик, любимец Эдвины, мчал их прочь из Арле. Девушка рассеянно смотрела в окно на убегающие вдаль поля, пока мысли ее витали в иных сферах.
Глава 3
Оксер
Родина встретила Себастьяна Брока ярким солнцем, проникшим в щелку между шторками на иллюминаторе, и унылым голосом офицера таможни.
– Гото-о-овим документы, гото-о-овим документы, – громко выкрикивал он, стуча каблуками по коридору. Его помощник лихо козырял и застывал в дверях каждой каюты, пока начальство, не снимая белых перчаток, неторопливо проверяло бумаги.
Себастьян прижал ладони к глазам, пытаясь сбросить с себя сон. Как и обещал вчера за ужином помощник капитана, причалили они в шесть утра, и понежиться в постели – если такое слово применимо для узких коек на вендоррском пароходе – пассажирам не довелось. Офицер Балдвин поднялся на борт «Святой Маргариты» ровно в семь.
Раздался стук в дверь. Себастьян впустил таможенников и, отчаянно борясь с зевотой, протянул сложенный вдвое документ. Пока старший изучал печати в его ольтенском паспорте, а младший специальным устройством проверял багаж на наличие магии, молодой человек выпил стакан воды и присел на край койки.
– Оружие, магические артефакты, национальное достояние иностранных государств, шлезские сыры, маркфуртские золотые рыбки, иное, запрещенное к ввозу, имеется? – усталым голосом произнес Балдвин, повторявший этот перечень уже не раз и не два за сегодняшнее утро. Себастьян отрицательно покачал головой. Офицер неторопливо кивнул своему помощнику, тот извлек из кармана печать, открыл ее – и в паспорте молодого человека среди грифонов с копьями наперевес появился свеженький, ярко-фиолетовый лев на задних лапах. Себастьян потянулся за документом, но Балдвин слегка отстранил руку, и пальцы молодого человека схватили воздух.
– Студент?
– Да.
– Летние вакации уже закончились. Выпускник?
– Да. А в чем дело?
– Добро пожаловать домой, сударь, – сказал офицер, возвращая паспорт.
Погода стояла прохладная, в багаже не было ничего запрещенного к ввозу, документы были в полном порядке, тем не менее Себастьян почувствовал, что сорочка прилипла к спине.
Под протяжное «гото-о-овим документы», раздававшееся дальше по коридору, он направился в туалетную комнату и, приведя себя в порядок, через полчаса сошел на берег.
В порту кипела жизнь. На соседнем судне шла погрузка – скрежетала лебедка, поднимая на борт клетку с отчаянно визжащими свиньями. Возле лебедки суетился приземистый человечек, судя по всему, владелец животных, а невозмутимый боцман бросал время от времени басовитое «Не бойсь!». Прямо на пирсе шла торговля – рыбаки вернулись в порт с богатым уловом. Из общего гомона долетали отдельные фразы: «Рыба свежая, посмотри на жабры, дурень!», «Три талла сдачи, хозяюшка», «Вон ту, вон ту, которая хвостом шевелит», «Да они все хвостами шевелят!»
На пристани толпились встречающие, сновали носильщики. Дальше, на площади, ждали кареты и наемные экипажи – то и дело раздавалось «по-о-осторонись» возниц, щелкали кнуты, гремел и стучал перемещаемый багаж. Волны с шумом ударялись в каменные берега.
Себастьян поудобнее взялся за ручку чемодана, поправил шляпу и начал пробираться через толпу. Домой он спешил, но не настолько сильно, чтобы отказать себе в удовольствии размять ноги после тесноты каюты второго класса. Небольшая прогулка по Каштановому променаду, потом обед в одном из бесчисленных рыбных ресторанчиков, а вечером можно послушать музыку или даже сходить в театр. Ехать домой можно и завтра. Что решит один день?
Не тратя времени попусту, Себастьян отправился на станцию, где приобрел билет на утренний дилижанс, затем снял номер в небольшой гостинице рядом со станцией, переоделся и приготовился приятно провести время.
* * *
Знаменитый Каштановый променад Оксера имел форму вытянутой дуги. Начинался он на площади Святого Петра, известной своими ресторанами, тянулся вдоль набережной, а потом плавно переходил в аллею, по сторонам которой росли каштаны. В пору цветения их снизу доверху усыпали белые и розовые соцветия, наполняя воздух тонким ароматом, чтобы к поздней осени превратиться в гладкие и твердые, шелковисто блестящие коричневые плоды, которые усеют землю под деревьями и фигурные плитки аллеи, пока их не сметут вездесущие дворники.
Заканчивался променад на Театральной площади, перед знаменитым Академическим театром. По вечерам, когда зажигались фонари, черные на фоне неба ветви каштанов сплетались в причудливый полог, пустели скамейки с ажурными спинками, и на променад опускалась таинственная тишина. Казалось, что именно здесь рождается волшебство.
До середины осени жизнь Каштанового променада начиналась часов в одиннадцать утра. Нарядно одетые барышни в сопровождении компаньонок или старших родственниц прогуливались под сенью каштанов, любуясь великолепными видами. Барышни образовывали парочки и стайки, расходились и вновь собирались, ветерок ласково теребил оборки на зонтиках, ленты в локонах и шарфики на плечах. Молодые мужчины в этот час по променаду не гуляли, а чинно сидели на открытых террасах многочисленных кофеен и негромко переговаривались. Особым шиком считалось вести беседу на вендоррском или шлезском языке, что позволяло блеснуть образованием. Хотя, иностранцев в Оксере было великое множество.
В два часа пополудни променад пустел, чтобы вновь ожить к шести вечера. На это время публика перемещалась на набережную – полюбоваться судами, покормить чаек, послушать оркестрики, игравшие в беседках у самой воды, завести полезные и приятные знакомства, обменяться взглядами, поклонами, записочками и незаметными рукопожатиями.
Затем следовал легкий ужин, мужчины надевали фраки, дамы – вечерние туалеты, и заканчивался вечер обыкновенно в театре.
Зимой Каштановый променад замирал, но в Оксере кипела жизнь: бежали в разные стороны по рельсам поезда, в порт приходили корабли, ни на один день не прекращала работу биржа. В городе выходили четыре газеты и два журнала. Пять театров ежевечерне открывали свои двери для публики. Был здесь и собственный университет.
…Гостиница, в которой остановились Эдвина с тетей Августой, занимала здание, ранее принадлежащее магическому факультету Оксерского университета. После того, как факультет упразднили, преобразовав его в кафедру на факультете естествознания, здание выставили на торги, где его и приобрел нынешний владелец.
Стены «Приюта волшебника» до сих пор излучали легкий магический фон, чем воспользовался предприимчивый хозяин, организовав бесплатную подзарядку магических устройств. Так, в этой гостинице, далеко не дешевой, не стало отбоя от постояльцев. Нет нужды пояснять, почему тетя Августа выбрала именно ее.
– Можно было, конечно, сразу ехать ко мне в Танн, – энергично помахивая зонтиком, сказала тетя, когда экипаж высадил их с Эдвиной на набережной. – Но тебе будет полезно развеяться. Кроме того, – тетя обвела пристальным взглядом прогуливавшихся, – никогда не стоит пренебрегать возможностью завести полезное знакомство.
Эдвина предпочла пропустить тетин намек мимо ушей и просто наслаждаться свежим морским ветром, ароматами цветов, кофе и свежей сдобы – неподалеку она заметила уличного разносчика. Резкие крики чаек, кружащихся над водой и негромкие звуки духового оркестра, что наигрывал модный мотивчик, удивительно гармонично сочетались. Девушка поправила модную голубую шляпку и подошла к парапету, отделяющую набережную от моря. Жизнь была прекрасна. Чудеснее этот день мог бы стать только если б тетя перестала пытаться привлечь ее внимание к очередному молодому человеку.
Для Эдвины все они были на одно лицо – богатые холеные бонвиваны. Для тети же они различались размером кошелька и родовитостью. Она знала всех холостяков подходящего возраста и происхождения, и не только у себя в Танне. Для тех, у кого племянница на выданье, подобные познания никогда не покажутся странными или лишними.
Всякому терпению рано или поздно приходит конец. Через полчаса тщетных попыток перевести разговор на иные, чем окружающие мужчины, темы, терпение Эдвины иссякло.
– Тетушка, милая, – сказала она, беря Августу де Ла Мотт под руку, – пожалуйста, давайте заглянем в магазинчик Этвеша? Тот, что на Большом проспекте. Папенька не особо любит магию, а я просто обожаю всякие штучки… кажется, портье в гостинице упоминал, что у Этвеша в этом сезоне появилось много новинок…
Зонтик тети выписал изящную дугу и замер.
Йозеф Этвеш, выходец из Ветланда, бывший аптекарь, первым уловил моду на все волшебное. Начиная много лет назад свой бизнес, он, разумеется, предполагал, что он будет успешным, – надо было только грамотно наладить рекламу. Но ему и в голову не могло прийти, насколько успешным он будет. Маленькая лавочка в Ранконе постепенно превратилась в полусотню магазинов и лавок по всей стране, принадлежащих весьма плодовитому семейству Этвешей.
Нынешний глава клана, Шандор, которому лет пять назад высочайшим указом был пожалован баронский титул, стал достойным продолжателем заложенных дедом традиций: не так давно открылся очередной филиал «Магии на каждый день» в Вендорре, на подходе было открытие филиала в Маркфурте. И хотя магические товары продавали не только Этвеши, и качество иных торговых марок было не хуже, сувенир «от Этвеша» традиционно считался знаком особого статуса. В магазинах Этвешей покупали не столько магию, сколько громкое имя, а посему любая вещь с вензелем «Э» стоила очень дорого.
Удачно найденное средство для «укрощения любимых тетушек» подействовало на Августу де Ла Мотт моментально. Были, были у трижды вдовы маленькие слабости. Она снова взмахнула зонтиком, на этот раз подзывая наемный экипаж.
– Сейчас, тетя, – сказала Эдвина, у которой внезапно засосало под ложечкой от голода (в Арле в это время было принято пить чай), – я только куплю что-нибудь перекусить.
Она подошла к лотошнику, с которым пытался расплатиться какой-то покупатель. Давалось ему это с большим трудом: держа в правой руке большой, аппетитно пахнущий рогалик, молодой человек безуспешно пытался дотянуться левой до правого кармана пиджака. Эдвина с любопытством наблюдала за этой борьбой, но, поймав взгляд любителя рогаликов, поспешно отвернулась – пялиться на незнакомого мужчину было неприлично. Лишь мельком она отметила, что он высок ростом, темноволос – волосы у него были густые и слегка вились, а одет в модный костюм вендоррского покроя.
Выбрав себе крендель, Эдвина поспешила к тете, но возле экипажа всё же не удержалась и оглянулась. Молодой человек уже расплатился, одержав победу над пиджаком, и уходил по Променаду в противоположном направлении.
Эдвина вздохнула и постаралась выбросить из головы всякие глупости. Сегодня вечером они поедут в Танн.
