Текст книги "Дорога Смерти (СИ)"

Автор книги: Eldar Morgot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Аскерран криво усмехнулся, сделал большой глоток.

– Думаешь, они вернутся, отче?

– Сын мой?

Баррейнец откинулся на спинку нещадно заскрипевшего стула. Зезва и Каспер в упор смотрели не него. На лице отца Кондрата лежала печать изумления.

– О чем ты, сын мой? Конечно же, вскорости мятежники будут разбиты, и беженцы вернутся в отчие дома! Ормаз свидетель…

Лев Аскерран поднял руку, словно призывая отца Кондрата замолчать.

– Ах, господа мзумцы, господа мзумцы… – глухо заговорил он, смакуя вино. – Осмелюсь быть с вами предельно откровенным. Надеюсь, вы не примите за обиду слова человека, сражавшегося с вами плечом к плечу против элигерцев…

– Элигерцев, – хмуро повторил Зезва.

– Именно элигерцев, господа солнечники, – Аскерран покачал головой. Косичка смешно запрыгала. – Или вы воображаете, что у Влада Картавого хватит денег на поддержку столь дорогостоящего предприятия, как вооруженный мятеж? Мятеж против королевской власти! Кто, по-вашему, финансирует повстанцев? Кто поставляет оружие? Фураж? Лошадей? Корабли? Жратву, в конце концов, кто? О, клянусь Столпами, вы прекрасно знаете ответ. Но не говорите вслух.

– Действительно, роль Элигершдадской Директории в последних событиях неоднозначна, благородный Лев, – возразил Каспер, – но столь прямые обвинения… Мы все знаем про непростые отношения Баррейна и Элигера, поэтому…

– Отношения? – кулак баррейнца обрушился на стол, зазвенели кружки, умолк под крышей воробей, а хозяин проснулся, сонно захлопав глазами. Арранец у окна повернулся, смерил компанию оценивающим взглядом, вежливо кивнул и опять отвернулся к окну. Пьянствующие солдаты словно ничего и не услышали, полностью поглощенные кувшином с чачем.

– Отношения… – язвительно повторил Лев Аскерран. – Я хочу дожить до дня, когда увижу знамена Столпов над поверженной Директорией. Мечтаю запустить огненного петуха в их вонючие жилища. В грезах вижу гибель их богомерзкой державы. И тогда…

– И тогда, – насмешливо сказал Зезва, – пусть славится великий Баррейн – гроза морей и владыка Стран Зари, не так ли?

Баррейнец побагровел, но быстро взял себя в руки. Поднес к губам стакан с вином, бросил на Зезву быстрый взгляд.

– Зезва Ныряльщик… Каспер и ты, святой отец… Солнечники, теперь вы обвиняете нас в грехах Директории, ставите Львов Баррейна на место Вольдемара, не так ли? Что ж, вынужден признать, есть зерно истины в ваших словах. Но что делать с вашим хаосом, неподчинением власти королевы, попранием всех канонов, шатанием и беспредельщиной в армии? Или кто-то понес наказание за вопиющий факт – катастрофу Даугрема? Были ли казнены виновные командиры? Распущены покрывшие себя позором бежавшие части? Сожжены ли их обесчещенные знамена? Ах да, я забыл, ведь они попали в руки мятежников! Теперь они с удовольствием демонстрируют королевские флаги и значки в Даугреме, хвастаясь перед иностранцами: вот, мол, как бежали робкие мзумцы, побросав знамена! Не делайте такие лица, господа солнечники! Или я говорю неправду? Да если бы не храбрость, выдержка и тактический талант тевада Мурмана, вся западная группировка мзумских войск перестала бы существовать! Пол-но-стью! Куда смотрел ваш хваленный командующий Олаф? Где была разведка? Чем занималась Тень? Хорошо хоть, гамгеон Даугрема погиб, иначе его следовало прилюдно казнить, как виновника страшного разгрома, в результате которого полностью потеряна вся северная часть Душевного тевадства, а силы мятежников захватили элигерскую границу. О, теперь-то помощь из Директории потечет не слабым ручейком, а мощной рекой, слышите, господа солнечники? А купечество ваше? Они только и знают, что стонут, жалуясь на непомерные, по их мнению, налоги. Скулят, прослышав, что Арран и Элигер вот-вот перестанут продавать мзумским артелям шерсть. Шумят и возмущаются, мол, военный делегат передал приказ артелям Цума о снаряжении дополнительных всадников и пехотинцев! Им трудно, им голодно! Они разорились, крепостные стены Цума на их содержании! Вот что я вам скажу, господа – вступи завтра Влад в Цум, они его с цветами будут встречать, как освободителя! Что хмуритесь? Думаете, не так? А простолюдины? Чернь? Чернь всегда и везде одинакова – что в Элигере, что во Мзуме или Баррейне. Подлая внутри, грязная снаружи – она груба и безжалостна перед слабостью, но труслива и покорна перед силой. Ей бы пожрать, брюхо набить, и она счастлива! Вчера был на базаре, так один мзумский эр жаловался на голодную жизнь и трудности "проклятой войны". Вот, говорит, мой дед жил при элигерском господстве, мол, как же хорошо тогда было! Сытно, спокойно, все были счастливы, у народа было много еды! Столпы Баррейна, знаете, что он сказал еще? Я, говорит, лучше буду рабом, но буду есть и пить досыта, чем свободным и голодать… Вот он, простой народ! И армия тоже из народа состоит, не так ли, господа мзумцы? Проклятой черни нужна лишь твердая рука, да хороший кнут. Государи, которые не могут удержать свою власть и заигрывающие с грязной толпой, обрекают на гибель не только себя, но и весь свой народ, и все государство. Историю творят не грязные простолюдины, а их правители, и только они ответственны за судьбу своих стран!

– Господин Лев Аскерран, – тихо произнес Зезва, глядя исподлобья, – говорит много правильных вещей, с которыми трудно не согласиться. Но не стоит, мой тебе совет, под одну гребенку весь мзумский народ стричь.

– Стригут овец, рыцарь Зезва! – скривил губы Аскерран. – Хозяин, еще вина, живо!

– Верно, овец, – повысил голос Ныряльщик. – Вот только шерсть эту расчетливый хозяин продает с выгодой для себя, а обстриженных овечек гонят обратно в хлев. И так каждый сезон. Овца ест, пьет и размножается. Но приносит своему повелителю много денег. Курвова могила! Хоть раз, благородный Лев, ты представлял себя на месте овцы?

Аскерран лишь фыркнул в ответ.

– Вижу, что не представлял. А теперь представь еще одну, курвин корень, вещь. Ты не просто овца, а овца, которую Ормаз одарил умом, причем умом блестящим. И видит овца, что глупый хозяин живет припеваючи, а она да родичи ее голодают! Что она будет делать, эта покорная овца? Жить раболепно или восстанет против такой, по ее мнению, несправедливости? Что же ты молчишь, о благородный Лев?

– Овца есть овца! – сузил глаза баррейнец. – Ее нужно резать или стричь!

– Ты не прав, сын мой, – возразил отец Кондрат. – Люди – не овцы, как можно создание Ормазово с бессловесным животным сравнивать? В каком бы сословии человек не состоял, будь то купечество, рыцарство или эрство – везде и всюду человек хочет быть свободным, иметь собственное достоинство, следовать законам божьим и человеческим, а именно: честности, состраданию, благородству…

– Благородству, святой отец?

– Именно. Ты же приписываешь людям звериные качества. Хотя… – брат Кондрат помрачнел, уставился в свою кружку. – Хотя пример мученичества отца Андриа говорит про обратное…

– Я слышал про Андриа, – кивнул Аскерран. – Еще одно подтверждение моих слов, господа солнечники. Чернь интересуют лишь жратва и вдоволь дешевого пойла… Ах, ну где этот бездельник?! Хозяин, вино закончилось!!

Зезва поднял глаза на баррейнца.

– Те самые люди, что жаждали смерти Андриа, потом просили милости у палачей! – продолжал Аскерран, кивая хозяину, вернее даже не ему, а кувшину, который корчмарь поставил на стол. – Ах, как благородно и преисполнено достоинства, господа мзумцы, не так ли? Подлая толпа сначала бесновалась, призывая на голову несчастного инока все напасти мира, а потом, ну, надо же, преисполнилась сострадания! Овцы! Им лишь бы нажраться от пуза да пивом накачаться – вот весь смысл их жалких, никчемных жизней. А придет иноземец, так они ему, как новому хозяину, в ножки поклонятся да руку протянут – подай пива и жратвы, добрый новый господин!

Зезва на мгновение закрыл глаза. "Один… два… три… Покажись, зверь!.." Почему-то стало жарко, Зезва расстегнул ворот рубашки, глубоко вздохнул. "Да не сомкнутся глаза грешника…"

– А слухи… что слухи? – Аскерран издал короткий смешок. – Ты вот что скажи, господин Зезва. Правду ли чернь болтает про Звезду Даугремскую и оборотня, в которого превращался, да так и не превратился настоятель Андриа?

Зезва молча смотрел, как в стакане Аскерран пенится красное, похожее на кровь, вино. " Я – человек, а вы – звери…"

– Так правда или нет? – допытывался баррейнец.

Зезва, наконец, оторвался от кровавого стакана. Поднял на рыцаря карие глаза. Молча кивнул и отвернулся к окну.

– Вот как, – процедил Аскерран. – Клянусь Столпами! Чернь… Грязь земная!

– Простому люду нелегко живется, – тихо сказал Каспер, – особенно сейчас.

– Верно, господин Каспер! Клянусь честью Льва, тяжело, кто же спорит? Есть порядок – господа и эры, богами установленный. Хорош он или нет – не нам решать…

– А кому же тогда? – повернулся Зезва. – Может, мзумское государство устроить по примеру Столпов, а, курвин корень? Государь – что-то вроде бога, подданные – жалкие рабы. А, господин Аскерран? И не сомкнутся глаза подлой черни?!

Баррейнский Лев усмехнулся, глотнул невозмутимо вина. Стер пальцем вишневый ручеек на подбородке. Затем сжал кулаки и положил их перед собой на видавший виды деревянный стол. Хозяин не без страха прислушивался к усиливавшему спору. Драки еще не хватало, упаси Ормаз…

– Господа солнечники, – сказал наконец Аскерран. – Все это замечательно, но лучше поговорим про более важные вещи, чем устройство государства.

– Например, благородный Лев?

– Например, оборона города Цум.

Баррейнец мотнул головой с такой силой, что косичка метнулась из стороны в сторону.

– Будь я на месте командования мятежников, то вся группировка мзумских войск была бы разгромлена мною за несколько дней, город взят, жители изгнаны.

– Ну, надо же, – улыбнулся Каспер и взглянул на Зезву и отца Кондрата, словно ища у них поддержки. Но достойный инок молча буравил глазами слегка захмелевшего баррейнского рыцаря. Что же касается Зезвы, то Ныряльщик угрюмо вертел в руках пустую кружку.

– Достойный Лев поделится своими сомнениями? – осторожно спросил Каспер.

Умолкший было воробей снова принялся чирикать под потолком. С шумом и гомоном ввалились трое подвыпивших арбалетчиков и заказали чача и жареной рыбы. Хозяин поплелся на кухню. Вскоре оттуда зашипело и запахло. Арранец у окна допил свое пиво и встал, накидывая плащ. Два солдата в углу давно храпели на столе. Капли дождя барабанили о ставни. Аскерран молча осушил стакан. Чуть прищурился, оглядел по очереди собеседников.

– … именно на этом участке позиции мзумских войск особенно сильны, – усталым голосом завершил свою речь Элан Храбрый. Элигерец провел языком по чуть пересохшим губам и, скрестив руки на груди, принялся выжидательно смотреть на слушателей. Последних было несколько человек, и среди них находился Влад из Ашар, по прозвищу Картавый – верховный командующий Армии Свободы Народа Души. Рядом с ним застыл, вцепившись руками в табурет, Астимар – белокурый великан в форме офицера Душевного Отряда. Голубые глаза Астимара смотрели на Элана пытливо и пристально. Слева от задумчиво почесывающего бороду Астимара вертелся на стуле тощий и костлявый Тарий из Лыха, угрюмый рыцарь с руками-палками и крупным мясистым носом на вытянутом лице. Еще несколько офицеров-душевников расположились в большой с светлой комнате купеческого дома на улице Тысячи Выпивох, что в Даугреме. Хозяин дома был не против столь блестящей компании, так как после освобождения города был вздернут в собственном дворе вместе с сыновьями и женой. Что же касается дочерей мерзкого солнечника, то их отдали бравым освободителям для поднятия боевого духа. Говорили, что дня через четыре раздувшиеся трупы проклятых мзумок вынесло на берег чуть ли не у элигерской границы. Будут знать, как перечить.

Элан Храбрый взглянул в окно, за которым хмурилось тучами небо, и моросил дождь. Несколько душевников месило грязь во дворе, под яблоней валялся перевернутый, черный от крови, пень. Элан скривил губы. На его глазах позавчера на этой колоде обезглавили с десяток пленных мзумских солдат. На вопрос элигерцев, зачем убивать пленников, когда за них можно просить выкуп, подвыпивший сержант ответил, что, мол, "выкупят чантлахов, а они снова пойдут беззащитных душевников убивать". Так что лучше их отправить прямехонько в пасть Кудиану… Крик посланных на смерть пленных еще долго стоял в ушах Элана. Свет Элигера, что он тут делает, что?!

– Господин Элан, – в тишине, воцарившейся в комнате, голос Влада Ашарского прозвучал особенно громко, – я правильно понимаю, что наши элигерские друзья предлагают решительный штурм Цума?

– Совершенно верно, благородный Влад.

– Цум – не Даугрем, господин Элан. – тихим голосом продолжал Картавый, сдерживая дергающуюся левую руку. – Полагаю, даже не стоит напоминать тебе, как военному советнику, эту общеизвестную истину.

Элан вежливо поклонился в знак согласия. Тарий из Лыха заерзал еще сильнее. Астимар по своему обыкновению терзал бороду пальцами левой руки. Остальные офицеры хранили молчание.

– Если город Даугрем – это фактически большое село, – Влад Картавый поднял на элигерца светло-карие глаза, – тянущееся змеей вдоль берега и защищенный двумя земляными валами с севера и юга, то Цум – мощная крепость, опоясанная естественными защитными укреплениями: Каласской Стеной, Тихим Лесом и самое главное: Цумская цитатель – не просто город и стена вокруг, на манер Мзума или Ашар. Цум – это крепость, построенная королем Роином по рисункам и чертежам, оставшимся от ткаесхелхов. Шесть рядов укреплений, четыре стены, между ними – палисады, позиции для лучников и катапульт. Целая армия баллист, недавно прибывших из Мзума – тяжелая артиллерия, метающая гигантские камни. Тот, кто атакует Цум, должен преодолеть одну за другой укрепленные стены, причем при этом идя в гору, захватить катапульты и баллисты, нейтрализовать арбалетчиков и лучников и при этом постоянно находиться перед опасностью вылазки мзумской кавалерии. Со стороны моря – Цумская бухта патрулируется королевскими галерами, наш невзрачный и слабый флот будет пущен ко дну самое большее через тридцать полетов стрелы. Транспорты с войсками, если мы осмелимся подвести их к городу, сожгут за еще более короткое время – солнечники наводнили крепость Элигерским огнем. И ты… – Влад помолчал, его рука снова дернулась. Астимар покосился на командующего, но тут же отвел взгляд. – И ты, достойный Элан, предлагаешь идти на штурм. Королева Ламира, между тем, настойчиво предлагает мирные переговоры, и мы склоняемся к мысли, что можно и согласиться. Пока. Потому что если разведка противника пронюхает про уязвимость наших позиций, то мзумские войска незамедлительно развернут наступление, и к началу месяца Эгри перехлопают нас как мух… Я спрашиваю, где обещанная помощь императора? Где тяжелое вооружение, где баллисты? Тяжелые галеры? Где все это? Истекая кровью, мы ведем тяжелейшую войну на уничтожение, а наши друзья в Элигере никак не хотят помочь!

Душевники согласно загудели. Тарий топнул ногой. Один лишь Астимар все так же задумчиво теребил собственную бороду.

Элан с трудом удержался от презрительной улыбки. Не хотят помочь, ты, гютферана кусок?! Провизия и фураж из Элигера, оружие поступает из Директории, границы похожи на сито, сквозь которое беспрепятственно сочится разный сброд из наемников, а вы еще жалуетесь? Свет Элигера, может душевники хотят, чтобы императорские войска сами пошли на штурм города? Тогда Директория просто присоединит к себе этих бездельников. Так будет намного лучше.

– Господа душевники обладают обученными экипажами для боевых кораблей? Или, быть может, уже подготовлены расчеты баллист и катапульт?

– Вы обещали их подготовить!

– Обещали, – Элан скрестил руки на груди, поднял голову. – Но военного моряка за несколько дней не обучишь. Разве что удасться вбить ему в голову, где у корабля нос, а где корма. То же самое можно сказать и про обслугу боевой баллисты или катапульты. Впрочем, наши солдаты и так служат в Армии Свободы, именно в артиллерии! Или это уроженцы Ашар или Лыха обеспечили победу под Даугремом? Я еще не видел ни одного душевника возле катапульт! Как грабить мзумские дома, насиловать и убивать – так ваши солдаты впереди всех! А как воевать, ох, Святая Роща, помогите, друзья-элигерцы, сами не справимся! Или я не прав?!

Элан уже не скрывал презрительной улыбки. Свет Элигера, "освободители"!

– Забываешься, элигерец! – Тарий вскочил, схватившись за меч. – Да как ты смеешь…

– Тарий, помолчи.

Голос Влада оказал на дрожащего от гнева Тария просто магическое воздействие – рыцарь мгновенно сник и уселся на свой стул. Офицеры перешептывались, бросая на Элана полные неприязни взгляды. Астимар дергал бороду.

– Твой план, господин Элан Храбрый? – Влад массировал левую руку, устало прикрыв глаза.

Элигерец вздохнул. Расправил плечи. Затем развернул перед душевниками большой свиток с картой Цума.

– Итак…

Мурман хмуро взглянул на Зезву. Сморщив лоб, долго размышлял. Наконец, щелкнул пальцами. Тишина. Побагровел и заревел так, что, казалось, задребезжали окна:

– Аристофан, едрит твою налево душу проститутку мать, долго я должен ждать, гютферана ты кусок?!

Разверзлась дверь, и побледневший лакей как вихрь влетел в комнату с кувшином и кружками в руках. Чуть сгорбившись под испепеляющим взглядом господина, бухнул все на стол, пробормотал что-то сквозь зубы и мгновенно скрылся за дверью. Посулив напоследок лакею "попасть в лапы пьяных квешей-мужеложцев", наместник Горды залпом выпил огромную кружку, утер усы. Зезва терпеливо ждал.

– Хорошо, – наконец, подал голос Мурман, не сводя с Ныряльщика внимательного взгляда. – Лев Аскерран доказал свою честность в Даугреме. К его словам определенно стоит прислушаться, а, едрит твою жизнь?

– Несомненно… светлейший.

– Зеваешь? – Мурман одним глотком выпил полкружки и сам широко зевнул, показав ряд блестящих зубов. – Налить тебе? Что?! Не хочешь пива?

Зезва молча покачал головой. Мурман хмыкнул, но настаивать не стал.

– Я немедленно донесу до командующего сведения, полученные от Аскеррана. Ох, дуб нам всем в зад, Зезва! Конечно, наш достойный Лев не просто охранник баррейнской купеческой миссии. Разведка Высокого Дома, да. Хотя… – Мурман усмехнулся, покрутил ус. – Баррейнцы ненавидят Элигер, и значит, пока они нам союзники. Пока… Что Ваадж?

По мере того, как Зезва отвечал, Мурман мрачнел все больше. Кувшин быстро опустел. Скрипнула дверь, и ставший очень бдительным Аристофан приволок свежее пиво, в куда более вместительном кувшине.

– Принеси чего-нибудь пожрать, друг Аристофан. Пиво разжигает аппетит, я его душу мотал.

– Светлейший, – склонился к полу достойный лакей, – есть только каша и вчерашний хлеб. Ты последнюю курицу отдал тем оборванцам…

– Что?! – взревел тевад, оглядываясь, что бы такое запустить в метнувшегося к дверям Аристофана.

– Нести кашу, светлейший тевад? – робко донеслось из коридора.

– Неси, твою мать! – рявкнул тевад, поворачиваясь к Зезве. – Когда он приедет?

– Завтра на рассвете, я думаю.

Тевад помолчал. Затем просветлел лицом, словно вспомнив что-то.

– А ну-ка, признавайся, как там наша Аинэ?

– Хорошо, – пробурчал Зезва.

– "Хорошо", – передразнил Мурман. – Правильно Каспер говорит, дундук ты Зезва, едрит твою жизнь.

Ныряльщик засопел и отвернулся. Аинэ…

Королева Ламира остановилась в дверях. Проговорила, не поворачивая головы:

– Дальше я иду одна, милая.

Аинэ замерла, опустила глаза.

– Да, моя госпожа.

Затем, словно почувствовав на себе чужой, колючий взгляд, девушка вздрогнула, отступила на шаг. Из-за темных штор, что окаймляли одну из шершавых, потрескавшихся колонн в левом крыле дворца наместника Вожа Красеня, на тусклый свет вышла безмолвная, закутанная в черный плащ фигура. Аинэ успела заметить, как призрачное пламя свечей несколько раз мигнуло в золотистых глазах человека. Девушка приветливо улыбнулась ему, но золотоглазый лишь пониже нахлобучил капюшон. Золото глаз скрылось в бездонной тьме.

– Аинэ, девочка, здравствуй!

Ласковый голос, знакомый и почти родной. Марех, огненноволосая Марех! Да, она тоже здесь. Губы Аинэ чуть дрогнули, но она взяла себя в руки. Граница доверия к ней проходит у этого порога. Дальше, за позолотой дверей и гулкими коридорами, простираются покои Светлоокой Ламиры, обожаемой госпожи. Почему Марех всякий раз так смотрит на нее, почему? Что за огонь горит в прекрасных глазах этой то ли ведьмы, то ли ведуньи? Аинэ робко улыбнулась. Она вспомнила первую встречу, когда Марех просто взяла ее за подбородок и долго смотрела в глаза, не отрываясь и не мигая. Затем вдруг порывисто обняла опешившую девушку, шепнула на ухо: " Я рядом", резко развернулась и убежала. Как громом пораженный Сайрак, недавно назначенный старшим над Телохранителями королевы, лишь посторонился, недоумевающее качая головой. Сайрак… Интересно, где он сейчас? Дедушка Кондрат рассказывал про его мужество и храбрость. И Каспер тоже восхищался. А Зезва говорил, что они с Марех…

– Иди.

Аинэ вздрогнула. Золотоглазый. Интересно, откуда-то он вообще взялся? Ламира называет его Снеж. Снежный Вихрь. Такое странное, удивительное имя. Имя ли? Аинэ вспомнила, как вскочил из-за стола Зезва, когда Аинэ рассказала про странного человека в покоях королевы. Как побледнел Каспер. Как молча осенил себя знаком Дейлы дедушка Кондрат. Снежный Вихрь… Он появился десять или двенадцать дней назад. Аинэ помнила тот миг, когда впервые увидела эти странные золотые глаза. Удивительно, но страха она не почувствовала. Удивительно, потому что на какое-то короткое мгновение девушке показалось, что лучистое золото странных глаз проникло ей в душу, обволокло сознание, чтобы сразу же утечь обратно, к неподвижной и безмолвной фигуре. А еще Аинэ постоянно чудилось, что у Снежного Вихря под плащом звенят тихие колокольчики… Вот теперь опять! Аинэ отступила на шаг. Снеж тоже шагнул вперед, словно оттесняя девушку от дверей. Марех чуть нахмурила прекрасные брови. Ламира подняла властно руку.

– Снеж, – усталость в голосе королевы была явственной, – не нужно… Я уже разговаривала с тобой, друг мой, на эту тему. Потрудись соблюдать вежливость по отношению к этой юной госпоже. Надеюсь, ты помнишь, перед тобой наша горничная.

– Сударыня, – почтительно склонил голову Снеж, отступая. – Прошу меня простить за неучтивость. Я всецело к твоим услугам.

Горничная! Аинэ прикусила губу. Горничная, которой нет дороги в спальню королевы. Горничная, которой не доверяют раздевать и одевать государыню. Горничная, которая нужна лишь для разговоров и церемоний. Не доверяют. Да… Аинэ вспомнила, как долго и требовательно выпытывала от помрачневшего Зезвы все, что он знал про Дану. Ныряльщик отнекивался, но в конце концов рассказал все, что знал. Аинэ слушала с широко раскрытыми глазами, не перебивая. Дана, потомственная королевская горничная, предала свою госпожу, доверившись мерзкому черному каджу. В отчаянной попытке спасти от смерти собственную мать, Дана, забыла вековую клятву предков, угодила в сети коварного чародея. Смерть стала для несчастной избавлением… "Избавлением?" – переспросила Дана. Зезва лишь молча взглянул на нее в ответ. Зезва, мой Зезва…

– Можешь идти, дорогая, – повторила Ламира, поднимая руку и ласково улыбаясь.

Аинэ бросилась к ногам государыни, приложилась губами к теплой, чуть пахнущей благовониями руке. Колокольчики звенят под плащом Снежа. Или это и не колокольчики вовсе?

– Госпожа…

– Да, девочка?

– Отец Кондрат просил передать, что он готов в любое время дня и ночи прибыть на зов вашего величества, если… если вашему величеству нужен духовник и…

Аинэ опустила глаза. Ах, дурацкая застенчивость! Марех уж точно считает ее легкомысленной дурочкой, которой нельзя доверить даже стирку… Про Снежа и говорить нечего. Снова этот нежный звон.

– Прошу тебя, – медленно проговорил Снежный Вихрь, – передать от меня пожелания здоровья и благ достойному иноку Храма Дейлы, брату Кондрату.

Аинэ удивилась. Нет, ей не показалось, и голос странного Снежа действительно дрогнул.

– Передам, господин Снеж, – поспешно сказала Аинэ. Нет, нет, на этот раз Каспер и деда Кондрат не отвертятся и все расскажут!

Марех прикрыла двери, одарив на прощание девушку ободряющей улыбкой. Аинэ осталась одна. В уставленном статуями и бюстами коридоре царил полумрак. Тихо подвывал сквозняк. Где-то далеко лениво мяукал дворцовый кот. Девушка укуталась в шаль и зашагала назад, застенчиво улыбаясь оборачивающимся часовым.

Привязав лошадей к стволу исполинского дуба, Ваадж и Зезва стояли на дороге у Южных Ворот, в том самом месте, где полгода назад Зезву, Каспера и отца Кондрата встречал рыцарь по имени Сайрак. Вековой дуб все так же невозмутимо высился над пологим берегом. Башни Цумской цитадели темнели справа, а по левую руку простирался покрытый галькой пляж. Еще белели кое-где островки нерастаявшего снега, дамбы усердно хрипели, разбивая настойчивые волны, а утренний туман скрывал от глаз башню маяка Цумской бухты. Почти рассвело, моросил дождь, было зябко и сыро. Зезва шикнул на Толстика, который все норовил лягнуть черного, с белым пятном на лбу, Вааджова жеребца. Наконец, рыжему скакуну это удалось, и он с торжествующим ржанием стал готовиться к новой атаке. Однако ж, магов конь оказался совсем не промах. Утробно рыкнув и взмахнув роскошной гривой, вороной двинулся в контрнаступление и не вмешайся Ваадж с Зезвой, Толстику бы не поздоровилось. Ныряльщик отвел косящего глазом коня в сторону и долго отчитывал, призвав в свидетели курвин корень и курвову же могилу. Толстик слушал, прял ушами, бросая на противника испепеляющие взгляды. Когда же Зезва пообещал сделать из Толстика мерина, причем нынче же вечером, рыжий конь испуганно поджал уши и даже немного присел на задние ноги. Ваадж лишь посмеивался, успокаивая вороного.

– Ну, где он? – спросил Зезва, оставив наконец Толстика в покое.

– Терпение, друг мой, – невозмутимо отвечал чародей, пониже нахлобучивая свою широкополую шляпу.

– Ваадж?

– Э?

– Давно хотел спросить.

– Слушаю.

– Почему ты вечно ходишь в этой дурацкой шляпе? Ты похож на сказочного волшебника.

Ваадж приосанился, проводил взглядом понуро протрусившего мимо монаха на печальном донельзя ослике, и лишь после этого удостоил Зезву ответом.

– Это шляпа моего деда.

– Он, конечно, великий чародей, – усмехнулся Зезва, но тут же осекся, заметив взгляд Вааджа.

– Мой дед, – медленно ответил маг, – был величайшим магом.

– Конечно, извини…

Проехало трое солдат с каменными от недосыпания лицами, судя по грязной одежде, береговые патрульные. Смерив Зезву и Вааджа тяжелыми взглядами, стражники пришпорили таких же грязных, замызганных лошадей и поспешили к воротам, навстречу долгожданному отдыху, пиву и девкам. Дождь усилился. Зезва набросил капюшон. Из-за поворота тракта донеслось ржание и скрип колес. Вскоре появилась большая крытая колымага, запряженная двумя лошадями-тяжеловозами арранской породы. Необычайно худой возница важно покрикивал на флегматичных скакунов, вернее даже не скакунов, а ходунов, потому что никто и никогда не видел, чтобы арранские тяжеловозы куда-то скакали. Поскрипывая и качаясь, колымага остановилась возле Зезвы. Подошел Ваадж, отряхивая плащ от брызг. Толстик с любопытством разглядывал тяжеловозов. Последние, впрочем, даже не глянули в его сторону, чем вызвали возмущенное фырканье рыжего коня. Вороной красавец Вааджа не без надменности смотрел на новоприбывших. Он же не эрская кляча, чтобы интересоваться какими-то дорожными лошадями в жутких подковах.

– Приехали, господин? – лениво спросил возница, не оборачиваясь. – Вы что же, вот тута сойдете или как? Давайте уж я вас в город завезу. А? Вылезаете уже? Ну, ладно, чегой уж тама… Позвольте, помогу… – с этими словами возница спрыгнул в грязь и тоже скрылся за бортом телеги. – Ух! Тяжеленная…

– Тоже чародей, да? – с кислым видом спросил Зезва, прислушиваясь к бормотанию пассажиру, невидимому за колымагой.

– Нет, – чуть напряженно улыбнулся Ваадж.

– Курвин корень, неужели шарлатан, как и ты?

– Хуже.

– Хуже?

– Он ученый.

Из-за колымаги раздался дикий вопль.

– Осторожно!! Разобьешь, мерзавец!! Пшел отсюда, чурбан криворукий!

– А деньги? – раздался протестующий голос.

– Какие еще деньги?! Ах ты… На, держи, разбойник!

– Маловато будет, такая дорога и…

– Пшел вон, мужлан!!

Удивленно заржал прислушивавшийся к разговору Толстик. Что до вороного Вааджа, то, как уже было сказано, сей благородный скакун клеймил презрением недостойных его внимания двуногих и четырехногих кляч. Несколько мгновений лишь моросящий дождь нарушал тишину сырого и дождливого утра. Со стороны жалкой деревушки, что жалась к стенам Цума возле полосы леса за трактом, задумчиво замычала корова. Наконец с проклятиями явился возница, взобрался на козлы колымаги и решительно взмахнул кнутом.

– Ха-йя, родимые, ха!

Арранские тяжеловесы с достоинством тронулись с места, словно хозяин и не орал вовсе, а всего лишь вежливо попросил начать степенное движение. Зезва и Ваадж проводили взглядом надувшегося как индюк возницу, затем повернули головы, чтобы увидеть уродливую горбатую фигуру в дорожном плаще, полы которого уже были заляпаны в грязи. Королевский звездочет Ваха Гордей одной рукой опирался на костыль, а другой крепко прижимал к себе длинную трубу в кожаном футляре. Злобно сплюнув в грязь, Ваха переступил с одной ноги на другую (Зезва отметил про себя, что правая нога карлика короче левой), и сердито уселся на видавший виды дорожный сундук. Черные глаза главного казначея уставились на встречающих.

– Господа, – буркнул Гордей, и не подумав встать или хотя бы поднять руку в знак приветствия.

– Достопочтенный Ваха! – расплылся в улыбке Ваадж. – Весьма рад видеть тебя у ворот славного города Цум! Позволь представить – Зезва, благородный рыцарь из Горды.

Зезва поклонился.

– Мое почтение, – пробурчал звездочет. – Ну, господа рыцари и маги, долго мы будем мокнуть под этим дурацким дождем, а? Мало того, что я день и ночь трясся в этой жуткой телеге, слушая мерзкие песни невоспитанного мужлана, который к тому же еще и содрал с меня втридорога! И это после того, как чуть не расколотил мой телескоп!

– Отчего же господин Ваха не взял себе коня? – спросил Зезва, с любопытством поглядывая на трубу в футляре. – Мы могли бы… – тут Ныряльщик заметил страшные глаза Вааджа и умолк.

– Оттого, о, догадливый рыцарь из Горды, – раздраженно ответил Гордей, – что я терпеть не могу лошадей. И вообще, посмотри на меня, внимательный ты мой. Как я могу ездить верхом, как?