Текст книги "Нити жизни (СИ)"
Автор книги: Эль де Море
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)
– Ты жив? – спросила она.
– Жив, – глухо отозвался голос.
Повисла тишина, мама сглатывала слёзы.
– Домой вернешься? – наконец спросила она.
– Вернусь, – ответил он. Мне послышалось, что я услышала всхлипы.
– Тогда, на вечер твои любимые сырники с изюмом, да? – голос мамы прозвучал, словно она освободилась от мрака.
– Буду благодарен, – ответил отец.
– Тогда… до вечера? – с дрожью в голосе изрекла мать.
– Да.
Трубка опустилась на аппарат, руки быстро вытерли слезы, меня одарили улыбкой со словами:
– Папа будет вечером, обрадуешь сестренку?
– Да, – сказала я и ушла. Я поняла, что она захочет побыть одна.
Рассказав о приезде папы сестре, тут же попала в водоворот чумовых детских эмоций. Все и сразу.
– Папа! Папа! Папа приедет! – кричала она, прыгала, крутилась, вертелась и цеплялась за меня, вовлекая в свою чехарду. Радость переполняла её. – Как думаешь, а он привезет нам что-нибудь? – не унималась она. – Он всегда нам что-то дарил, как на Новый год – целый мешок конфет, а ту фарфоровую куклу на твой день рождения, а мой кукольный домик… помнишь, помнишь?! – шумела она. К тому моменту у меня уже болела голова, я далеко не разделяла её радости.
Что-то во мне оборвалось и исчезло. Беззвучно, неожиданно и навсегда. Может быть, любовь к собственному отцу?
Вечером того же дня, брякнувший дверной звонок не обрадовал меня, а напугал – на пороге стоял отец. Вроде, всё такой же, каким я его запомнила в день исчезновения и в тоже время, какой-то другой. Я ощущала в нем что-то такое, что отталкивало меня. И когда мама сказала: «обнимите папу», то сестра влетела в его объятия, как самолет с взлетной полосы, я же и шагу сделать не смогла. Мои ноги, словно вросли корнями в паркет, намертво пригвоздив меня к нему. Я стояла с выражением куклы и хлопала глазами. На лице мамы промелькнуло что-то тревожное.
– Ну же, солнышко?! – позвала она меня, но я не отреагировала. Она неосознанно потянулась ко мне, но не успела – это сделал отец. Присел на корточки и, уставившись в мои глаза, спросил:
– Ты не рада меня видеть?
Я молчала, обдумывая, изменит ли мой ответ что-то или нет. Решила, что нет, высказалась:
– Я не знаю… – сразу добавив: – нет. Прямолинейность – мой конек, если бить, то сразу между глаз, прямиком в цель.
– Понимаю, – отозвался отец и сглотнул, как будто в горле застряло что-то большое и затрудняющее говорить.
В этот момент, сестра, как единорог, врезалась в меня лбом.
– Фу, ты бука! – скривилась она, охарактеризовав меня и показав язык, прижалась к папиной ноге. Он взял её на ручки, и мы прошли за стол. За трапезой на кухне все молчали, кроме, конечно, неугомонного мелкого создания с косичками, которое то и дело размахивало ложкой то вправо, то влево, уплетая творожные оладьи, когда я только возилась в них. Есть мне не хотелось. После еды мама мыла посуду, сестра требушила свертки с подарками от папочки, а он смотрел на светильник над столом, а я на него. Естественно, опять была тишина. Картина такая, что бери мольберт и маслом пиши. Постановка – раздор в семье.
Позже нас уложили по кроватям, конечно же, соблюдая протокол – чмокнули в лобики, пожелали спокойной ночи, выключили свет и оставили. Сестра, свернувшись калачиком под пуховым одеялом, начала выдыхать посвистывающие звуки, практически по прошествии нескольких минут. Но, следовать ее примеру, я точно не собиралась. Вместо этого, я свесила ноги с кровати, сунула их в тапочки и на цыпочках направилась к двери. Приоткрыла и выбралась из нашей царственной усыпальницы. Проскользила по узкому коридорчику до родительских покоев, откуда слышался шепот, быстро переходящий в гомон на повышенных тонах, который утихал и снова начинался. Догадаться было не сложно – они ругались.
Слово – «измена» прозвучало чаще, чем я слышала его в классе от некоторых своих одноклассниц, которые произносили его до слова – «развод». После чего, их родители расстались. «Это что, как в плохом фильме?» – думала я, сидя под дверью, поджав колени и обхватив их руками. Неужели у папы не осталось тех особенных чувств, что соединяли его с мамой долгое время? Я совершенно ничего не понимала, наверно была слишком мала, чтобы уловить, в чем крылась причина. Однако, достаточно взрослая, чтобы не простить подобное, но мама смогла и приняла обратно. Последние слова, что я разобрала из их монолога, принадлежали маме:
– Надо попытаться – ради детей, ради нас самих.
А в неплотно закрытую дверь я увидела, как папа крепко обнял маму, она не отстранилась, но в ответ так и не обняла его. Так они и продолжали стоять вдвоем посреди комнаты, в полном молчании – мама с опущенными руками, как плети и папа, сжавший ее в своих объятиях так, словно боялся, что если ослабит их, то потеряет её уже навсегда. Может, так и было бы, но он не отпустил и они остались вместе. Стояли, как изваяние, прижавшись друг другу в потемках, и только лунный свет мягко струился по занавескам в их спальне.
Я поднялась и тихо вернулась к себе. Сестра лежала на боку и пускала слюнки. Ветки деревьев царапались и стучались в окно, но их никто не собирался приглашать. Отражались на потолке тени ползущих по чернильному небу густых и пухлых осенних туч. Наступал октябрь, таща за собой грузом еще один годик для меня. Я залезла в кровать, но уснуть не вышло, в голову лезли разные мысли. Слова, сказанные родителями – посеяли в душе сомнения, от которых мне не удавалось отмахнуться. «Что будет, если они все-таки расстанутся? Нас поделят, тогда, кто заберет меня, а кому достанется сестра? Но ведь мы не игрушки в магазине, как можно сделать такой выбор», – мелькало в моем сознании. Все это просачивалось в меня откуда-то, опутывало изнутри, лишая сна. Но, размышляя обо всем этом, сама не заметила, как глазки сомкнулись, и я ушла в мир дремоты.
Утром, открыв глаза, я увидела, как родители, держась за руки, стояли напротив кроватки Алины и умилялись. Она же, как обычно, с пятнами от слюнок на пижамном костюмчике, с разбросанными волосами по подушке, с поджатым под себя одеялом и в охапке с игрушкой, мирно посапывала. Мне сразу навеяло мысль: «Вот она, идеальная семья – вместе, рука об руку, до самого конца». Казалось, что всё, что я вчера узнала, было лишь видением, миражом в пустыне, который растаял, как сумеречная дымка.
Но, это был еще не конец. Ведь совершенные нами ошибки плетутся за нами, как тени по пятам, напоминают о себе и порой это не только наша совесть – то чувство вины, осознание собственной ошибки, горе от того, что причинил боль любимому человеку, но и что-то другое… Так произошло и с нами. Судьба испытывала наше семейное гнездышко на прочность, изрядно решив его потрепать.
Это были звонки и молчание в трубку, если подходили мама или я. И чей-то женский голос, когда поднимал папа. Я знала, это она – та самая. Его лицо, его слова о том, чтоб его оставили в покое, его руки, закрывающие передо мной дверь и его усталый голос: «доча, прости, но пожалуйста, подожди в комнате – папе надо поговорить». – И все это до сих пор обитает где-то в моей памяти.
И снова, как масло по противню – таил и растекался хрупкий мостик примирения. Мама пыталась держать себя в руках, но где уж тут, когда тебе периодически, пару раз на дню, напоминают о том, что твой муж ходил «налево». Начались скандалы, недомолвки и презренные взгляды метались, как молнии по нашей обители. Квартира превратилась в поле боя для непримиримых соперников, которых собрали под одной крышей. Спали они отдельно – мама в комнате, а папа в гостиной на диване. Как тяжко, должно быть им было. Но дать ответ на вопрос, когда всё это прекратится, никто не мог. От всей этой кипящей и разлагающей, как кислота атмосферы, меня мутило. Не хотелось никого видеть, и, не зная, что придумать, чтобы вернуть нашу в жизнь в прежнее русло, я все часы напролет мысленно изводила себя.
И вот вечером, точно по заказу, когда родителей не оказалось дома, я сняла телефон и, услышав проклятое молчание, не выдержала, высказала всё, что наболело – за себя, за маму, за папу.
– Шлюха! – задыхаясь от собственного откровения, раздражения и нетерпения, отвесила я. И продолжила, уже срываясь на крик: – Перестань сюда названивать! Здесь никто не захочет плясать под твою дудку. Ты никому не нужна – исчезни, сгинь, но отцепись от моего отца. Он любит свою семью, а ты лишь ошибка, черное пятно, которое он никак не выведет. Достала! Убирайся из нашей жизни! – прокричала я, что было сил, так что в горле засаднило. Я не ожидала, что во мне столько всего накопилось и от осознания только что сделанного, меня пробрало судорогой до самых костей.
– Я…я не буду больше звонить, – произнес голос из трубки. – Простите. Я хотела ответить, но не смогла – связь оборвалась. Стояла и молча, слушала прерывные, короткие, бессодержательные гудки. По стене в коридоре замелькали тени, и позади меня появилась Алиночка.
– Поля! – пищащим голосом прощебетала она, сжимая в руках куклу. – Почему ты кричишь?
– Все хорошо! Теперь у нас всё будет хорошо, – сказала я и улыбнулась самой яркой улыбкой и только я знала, чего мне это стоило.
Наш сказочный мир дал первую трещину, испытал себя на прочность и выстоял. Звонки больше не повторялись.
Для всех эти черновые страницы из нашей жизни, как старые рукописи, легли на полочку, забылись, пожелтели и медленно покрылись шершавыми пылинками.
Но никто из нас в то время и не подозревал, что это была лишь первая ударная волна. Цунами приближалось…
– Ты удивляешь меня! – сестра закатила глаза, вцепилась в пульт и стала расправляться со списком программ, нашла музыкальный канал и в комнату полилась песня Бритни Спирс – «Цирк». – Как так? Неужели, даже никогда не представляла свою свадьбу: белое пышное платье, фату, лимузин, и себя, медленно вышагивающую к алтарю. Вокруг собрались родные и близкие люди, церемония в самом разгаре и все восхищенные взгляды устремлены на тебя. А после церемонии тебя и твоего избранника забрасывают рисом и лепестками цветов с лучшими пожеланиями, а вы забираетесь в машину и уезжаете в свадебное путешествие. Я, так почти каждый день. Как сейчас помню, еще играя в барби, воссоздавая свадебную процессию, себя с ней олицетворяла. Ой, ну и денечки были.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь. Хватит витать в облаках и спустись с небес на землю. Романтизм – это уже пережиток, в жизни все далеко по-другому, нежели в сериалах. Пора бы это уже уяснить, и чем раньше, тем лучше.
– Ты всегда умеешь испортить момент. – Она обиженно закусила нижнюю губу.
Я непроизвольно хмыкнула, хотя вовсе не собиралась смеяться над её чувствами.
– Я понимаю, почему ты это говоришь, – сказала она и замолчала, и в её тоне ясно прозвучал намек. «Да?! Ну и почему же?» – вспыхнуло в моей голове. – Давай, скажи же это! Но она не сказала, избежав контакта лоб в лоб.
При иных обстоятельствах, возможно, я бы продолжила спор. Но в этот раз я решила этого не делать. Смысл? Ей просто не хватает понимания того, что я уже никогда не стану одной из тех, кто может себе позволить мечтать и загадывать на будущее. Пожав плечами и отойдя от столика, я двинулась по траектории в коридор.
– Кстати, звонили из больницы, твой рыцарь в белом халате, – болтала она, увязавшись за мной.
– М-м-м… и что ты ответила?
– Сказала, что ты взяла меня в заложники и постоянно удерживала под дулом пистолета.
– Теперь меня посадят? – спросила я с присущим мне драматизмом.
– Нет, тебе дали время подумать и прийти с повинной. По-моему, он душка.
– Круто.
– Так, что подумай, правонарушительница, у тебя есть шанс – отделаться условно.
– Пойду, подотрусь им, – кинула я через плечо, двигаясь в туалет.
– И это говорит та, у кого предки аристократы, – всплеснула она руками.
– Ага, были когда-то, – сказала я, садясь на унитаз, пинком захлопывая дверь, таким образом, отгораживаясь от нее. Тактичного способа не было. Затем, дернув слив, подошла к раковине и включила кран – полилась вода, я стала чистить зубы. На ум пришла мысль о том, что смежный санузел – это упущение прогрессивного строительства. Нет, вы только представьте: кому-то в душ, а кому-то на горшок и что делать? Никакого тебе уединения.
– Мне нужен твой ноут, воспользуюсь? – сказала я, выйдя из уборной кабинки.
Она скорчила недовольную гримасу:
– В верхнем ящике письменного стола.
– Спасибо – пропела я, кликнув по вай-фай.
– Ты руки мыла?
Я дотянулась до кресла и, ухватив подушку, запустила ее в сестру.
– Ай! – подушка попала в плечо. – Ну, сейчас ты получишь!
– Промахнулась, – возгласила я. Перьевой снаряд, предназначавшийся для меня, пролетел со свистом и впечатался в шкаф, а следом и второй упал чуть подальше от своего соплеменника. – Я же говорю – мазила!
– Ну, ладно, – отдышалась сестра. Вскарабкалась на постель с ногами и вот самая увлекательная игра в «войнушку» уже идет полным ходом. Ведутся активные военные действия: в меня и обратно летят игрушки, одеяло, вещи и все те же подушки. Пух, перья, визг, хохотание, гонялки друг за другом по всем комнатам.
– Ой, всё, сдаюсь! – изнеможенная я грохнулась на кровать, закрываясь и маша руками.
– То-то же, – с королевским смехом заявляет сестра, плюхаясь рядом.
Мы переглянулись. Я умолкла, набрала в грудь воздуха и залилась смехом.
– Ты чего?
– Нет. Ничего, – задыхаюсь я от смеха. – Но, дом у нас кувырком.
– Э? – сестра приподнялась и оглядела местность. – Блин, – простонала она. – Мне мама и так приказала убрать свою комнату до их возвращения от бабушки, а из-за тебя я теперь до конца года не разберусь. Меня придушат.
Из-за меня? – я села на кровати и подняла подушку. – Ты ничего не путаешь?
– Нет! – сказала она, нащупывая что-нибудь для обороны.
Но второго раунда не было. Зажужжал телефон, и сестра скрылась в моей комнате, закрыв дверь.
Я посмотрела на часы, было уже без двадцати двенадцать.
– Ни дать, ни взять, – подшутила я сама над собой и, плюхнувшись за ноутбук, тут же забралась в паутину сети. Напечатала и отправила:
«Как правильно прожить с единственной попытки?».
В этой пустоте бескрайнего сетевого пространства. Я даже не заметила, что была не одна.
«Это словно, как поймать вспышку света – нереально!».
От неожиданности дернувшись и застыв, я прижалась к спинке стула. Придя в себя, помотала головой, пытаясь избавиться от оцепенения, только что охватившего меня.
«Чужак?».
«Да».
«Не ожидала».
«Вчера?».
«Что?».
«Ты пропала».
«Знаю».
«Ты в порядке?».
«Ты в порядке?» – сколько раз я уже слышала эту фразу. Столько, что и не счесть. Представьте, что вам, вместо доброго утра или просто, когда встречают, изо дня в день будут говорить: «Вы в порядке?». Вы не почувствуете себя кассетой, той самой намотанной пленкой, которую неудачно зажевал магнитофон?! А вот у меня это вызывает чувство неполноценности, как будто, в меня тычут пальцем, шушукаются за спиной и делают вид, что заботятся о моем состоянии. Но, о какой заботе может идти речь, если делают только хуже. Неужели не понятно, что я просто хочу забыться. Напрочь и обо всем: о бесконечных капельницах, исколотых руках, болезни, больнице, врачах и их пустых утешающих словах, лекарств, безвкусной столовой еде, о реальности вокруг меня, о жизни, которой у меня больше нет и о той жизни, которая могла бы быть… Все вокруг показалось мелочным, неважным, серым и обыденным. Не знаю, как долго я просидела неподвижно за столом. Но экран компьютера давно погас, и тишина в квартире обволакивала меня чем-то липким и вязким. В глазах все ползло и мигало – это предательские слёзы опять взялись за своё – катают меня на каруселях. В ушах гудит, сдавливает и корёжит. Что-то не видимое глазу, тяжелой бетонной стеной начало давить на меня. Появилось странное ощущение тяжести в животе, и это чувство было таким острым, что в меня, словно кол вонзили, тут же перехватило дыхание и снова затошнило.
«Да что же это такое? – ловлю себя на мысли, – что за утренний токсикоз? Я же не беременная!».
И вот уже окунаю голову в унитаз. Один, два. Прощай вкусный завтрак, и да здравствует пустой желудок. Кое-как поднимаюсь, спускаю за собой и полощу рот.
– Ну и видок же у тебя, – смотрю в зеркало. Такое ощущение, что меня выкрутили, выжали и выкинули, словно тряпку.
– Бог мой, – раздается голос Алины, – я перезвоню, – говорит она и кидает телефон в корзину с грязным бельем.
– Давай помогу. – Подлетает ко мне, обнимает за талию, подлезает под руку и словно калеку тащит меня по проходу в комнату.
– Сама справлюсь, – возражаю я.
– Пустяки, – не обращает она внимания на мои неуместные замечания.
У меня ноги ватные, словно отнялись. Дышу и понимаю, что у меня одышка. Крыша едет. И почему эмоциональная активность, реакция организма на еду, лекарства и прочие превратности судьбы, осложняют и портят мне существование? Открываю глаза, голова сестры у меня на груди – ухом слушает биение сердца. Как-то, это смущает.
– Эй, – шепчу я ей. – Я вообще-то еще живая.
– Ты отключилась, – говорит она, не спуская с меня бегающих глаз.
– Не бойся, после такой-то ночки – это всего лишь утреннее недомогание. Спад. Скачок. Слабость.
По глазам вижу – не верит. Кажется, я теряю даже умение врать. Все – пора на пенсию, кости в ящик и пепел в урну.
– Комнату мою переоборудуешь под гардероб еще не скоро и даже не мечтай, – я пытаюсь как-то сгладить накалившуюся обстановку. Но, увы.
– Я вызову такси, тебе надо в больницу, – серьезный тон раздражает.
– Нет, не надо, – говорю я, приподнимаясь. – И не спорь со мной, я старше и это моя привилегия.
Ее взгляд смягчается, в уголках губ закрадывается намек на улыбку и она говорит:
– Да уж, я этого никогда не прощу родителям.
– Я улыбаюсь, слова сами выходят из меня, как по нотам струятся:
– Попроси родителей, пусть подарят нам еще младшую, вот и будешь ей командовать. Тогда будет честно, да?
– Не хочу! Мне нужна лишь ты, – говорит она и обнимает. – Ты ведь будешь всегда? – шепчет она у меня на плече. Я глажу её по спине.
– Глупая. Ну что ты, все хорошо. Все хорошо, – повторяю я, убеждая её и себя. Не помогает, не верю.
– Обещаешь? – искренние, доверяющие глаза младенца смотрят на меня и ждут. А что ответить, оригинальных мыслей нет, снова врать, а что делать? Иначе – боль, а это неприятно, сама знаю. Обнадежить, но, как и зачем? Опять боль. Сказать правду? Еще больней и трудней. Вот так и живет весь мир – во лжи, а где она, правда-то, тогда? В библии, в книгах по истории, в документальных хрониках? Нет, там её тоже нет. Да и если разобрать, что есть «правда», а что «ложь»? Если ложь, сказанная во благо, становится правдой, то искаженная правда во благо превращается в ложь? По-моему, тут все нейтрально, нет четкости. Мы сами определяем для себя, что и когда принимать за правду, а что за ложь. А если мы сами выбираем, значит, когда ошибаемся, нам некого винить, кроме, как самих себя.
– Постараюсь, – сказала я, надеясь, что это прозвучало, как можно правдоподобнее, нежели лживо. Что поделать, раз у меня не хватает духу сказать, и отсутствуют силы признаться, даже себе. Не хочу подвести, ведь обещала же выздороветь, еще очень давно. Но, увы, наши желания зачастую расходятся с нашими возможностями. И это убеждение застряло в моей голове, и давит мне на мозги. А что делать, у всех свои «критические дни». Абстрагироваться не выходит, я пыталась.
Сестра улыбнулась – вышло криво, но душевно.
Из ванной послышалась мелодия – это протестовал телефон, ему явно не нравилось его брошенное состояние среди бельевого хранилища.
– Я на секунду, – сказала она. – Скажу, что остаюсь и вернусь.
– Что? Нет! Ты идешь в школу и, это – не обсуждается. Или решила в выпускной класс не переходить, у тебя вроде, как экзамены скоро.
– Да, но…
– Никаких «но».
– Хорошо, – сдалась сестра. – Но это не конец разговора.
Я кивнула, и она скрылась за косяком двери.
Не теряя момента, я поднялась, тут же по голове что-то вдарило, хрустнуло и лопнуло, как мыльный пузырь. Голова болела, можно было даже не пытаться отрицать. Я отодвинула стул и взгромоздилась на нём – одну ногу под себя, другую перед собой. Ткнула на первую попавшуюся кнопку и экран монитора, порябев, выдал мне приемлемую картинку облика сайта. Как я и подумала, там уже красовался односторонний монолог. Глаза так и прыгали по строкам его содержания:
«Эй?».
«Ты ушла?».
«Да в чём проблема?».
«Да, действительно, а в чем проблема?» – спросила я у себя. Я его не знаю, он меня тоже. Между нами могут быть сотни, тысячи, миллионы миль. Как ни крути, мы люди разные во всех отношениях. Я отправляю:
«Ты сидишь где-нибудь на травке в Калифорнии, уплетаешь свой паек, запиваешь колой и строчишь тут сообщения не понятно за какой надобностью, а что делаю я – зависаю над унитазом, прощаясь с поглощенной пищей, слушаю свою головную боль, как музыкальный плейлист и размышляю, как же в моей жизни все зашибенно. Ну как, еще интересно?».
«Ты ничего обо мне не знаешь, но судишь».
«Ты тоже».
«Ты не позволяешь».
Я прикусила губу. Но написала:
«Что ты имеешь в виду?».
«Закрылась, спряталась и убегаешь. Так ты всегда действуешь?».
Ком опять встал в горле. Бесшумный водный поток слов, волей-неволей обрисовал мне же мой портрет, бил наотмашь. И это же самое унизительное, сказал, как отрезал, а отголоски продолжают стучать маленькими молоточками в твоей голове. А ты продолжаешь сидеть и ждать, а потом бац! – и всё иссекается.
«Может, хватит на эту тему? С меня достаточно. Ты не священник, я не твоя подопечная. Исповеди не будет».
«Я и не прошу, просто давай разговаривать. Чего ты боишься?».
«У меня правило: не тратить время на пустую болтовню. Сама не знаю, зачем тогда ответила тебе. Помешалась наверно. В общем, это больше, чем нужно».
– Чем занята? – окликнула сестра, войдя, застав меня за писаниной.
Я не обернулась, а лишь глянула на нее через плечо.
– Да так… – Я закрыла вкладку страницы.
– У… – она подошла ко мне и оперлась о стол.
Я сразу же залезла в журнал событий и удалила ссылку на сайт.
– Подозрительно, – воззвала она, склонившись ко мне. – Уничтожаешь улики? – Она перевела взгляд с экрана на меня.
– Да, от вас ничего не скроешь, мистер Холмс. Знаете, чрезмерное любопытство – это недостаток.
– Ничего подобного. Энциклопедический словарь трактует определение этому слову, как бессознательную устремленность к познанию.
– Ба… ты, никак, начиталась «Википедии»!?
Сестра фыркнула – это дарило иллюзию защиты. Тонкие бровки нахмурились. Мне стало смешно.
– Ну, уже кое-что, – я кивала, набухлив губы, как делают модели на фотосессиях для глянцевых журналов. – Молодец, сестренка. Расширяй кругозор.
– Может, хватит уже подкалывать?
Я улыбнулась.
– А ты с кем-то флиртуешь по сети, так?! Колись! – Она уставилась в упор на меня.
Это уже слишком. Меня только что сравнили с орешком, что ли?
– Что еще за «колись», а? – недовольно спросила я. – Всего лишь обычный треп малознакомых людей и нечего тут размусоливать, – я захлопнула крышку ноутбука. – Не забивай себе голову подобным.
– Ну-ну, – протягивает голосом сестра. – Кстати, через полчаса мне надо выходить, если хочу успеть к началу лекций. Что планируешь делать?
Вариант развития событий два: выбрать то, на чем хочется сосредоточиться, и усилием воли стремиться к этому, или свыкнуться с мыслью, что придется удовольствоваться тем, что есть. Забавно, но в голове сразу всплывают картинки: прыжок с парашюта, полет на воздушном шаре, путешествие в космос, спуск по реке в каноэ, прыжок с тарзанки; поездка в Диснейленд, Американские горки, карточное застолье в Вегасе, побережье Испании, пирамиды в Египте, отель на Бора-бора, покои Лувра, Эйфелева башня, каналы Венеции, закаты Тосканы; красный диплом, собственный офис, магазины, квартира, водительские права, машина, сибирская лайка, воскресные посиделки около камина с родителями в их горном домике, где чистый воздух, лес и водопад за окном. Безмятежность и спокойствие. И, кажется, до всего этого лишь один шаг, но я не могу его сделать, что-то мешает, что-то цепью прикалывает меня и утаскивает за собой, не отпускает. Куча неиспользованных возможностей снится в кошмарных снах, и настигает в дневных видениях. Следом же, думаю – заезженная история! Если вдуматься, то черты дешевого драматизма есть в каждом человеке, а во мне, так даже с избытком, как эгоизма, злости, ненависти.
– Чем-нибудь себя займу, – отвечаю я. – Посижу в креслице, почитаю, повяжу, потом посмотрю телевизор и завалюсь баиньки. Как тебе такая программка распорядка сегодняшнего денька?
У сестры лицо каменное, плавно обтекающее жалостным настроем. Противно, даже думать не хочу, какие мысли роятся в ее голове. Это выводит меня из себя.
– Ты же знаешь, – говорит она, понурив глаза.
Я резко замолкаю, осознав скрытый смысл её слов. Мне не сразу удается обрести голос. Но, как ни странно – это не задело меня, лишь гниль почувствовалась внутри. Наверно, клетки сердца уже отмерли и стали разлагаться, как трупы без морозильника.
– Знаю, – шепнула, я, глубоко вздохнув, вернула стул на место – под стол.
Тут же в мыслях сложились слова:
«Жизнь, как сотни дублей на кассете – и все, увы, не те. Пускают люди жизнь на самотек. Рутина жизни побеждает. Не подчиняясь самим себе, бредем мы по пустыни жизни в поисках истоков. Но миражом плывут видения, сбивая нас с пути. Фальшивы, лживы их содержания, но всё равно мы принимаем их…».
