Текст книги "Энеолит СССР"

Автор книги: Екатерина Черныш

Соавторы: Рауф Мунчаев,Вадим Массон,Николай Мерперт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 41 страниц)

Определенные трудности вызывает вопрос о земледельческих орудиях поры позднего энеолита. Наконечники мотыг отсутствуют, тогда как каменные кольца-утяжелители для палок-копалок имеются. Вполне вероятно, что именно с помощью этих орудий осуществлялось рытье каналов, причем земля, как это имело место в Месопотамии, относилась в плетеных корзинах (Лисицына Г.Н., 1965). Истлевшие остатки таких корзин обнаружены в толосах. Некоторые исследователи допускают, что для обработки полей использовалась примитивная соха. Действительно, при раскопках позднеэнеолитических памятников обнаружены глиняные колесики от моделей повозок, а роспись отдельных фигурок животных как будто свидетельствует о существовании упряжи (Массон В.М., 1960б).

В скотоводстве в этот период едва ли произошли существенные изменения. В пору позднего энеолита в Геоксюрском оазисе отмечаются усыхание дельты и одновременно резкое сокращение крупного рогатого скота в составе стада. Среди домашних животных представлен и верблюд. Мясное направление животноводства подчеркивается находками остатков комолых овец (Цалкин В.И., 1970). Видимо, роль отгонного скотоводства повышается, и в стаде преобладает овца, прекрасно кормящаяся в пустынной степи.

Существенный прогресс наблюдается в пору позднего энеолита в разного рода производствах. Именно к этому времени относятся одноярусные керамические горны, обнаруженные на поселении Геоксюр 1 (Сарианиди В.И., 1963б). Гончарные печи представляют собой производственные сооружения особого рода, а их введение означает начало перестройки всей технической базы керамического производства (Сайко Э.В., 1971, 1977, с. 24). Художественные достоинства позднеэнеолитической керамики также свидетельствуют о высоком профессиональном мастерстве. Видимо, развитие производства стало возможным благодаря выделению мастеров-профессионалов, специализировавшихся на изготовлении глиняной посуды.

Совершенствуется и обработка камня (Айзенберг Ю.Б., 1958). Отметим использование белого и розоватого мраморовидного известняка, из которого изготовлялись сосуды, часто сложной профилировки, с рифленым орнаментом (табл. XXI, 22–24; XXII, 20), а также массивные фигурки людей и животных, имевшие скорее всего культовый характер. При изготовлении каменных сосудов в качестве сверл использовались кремневые «наконечники стрел» (Коробкова Г.Ф., 1964).

Наиболее значительные изменения происходят в сфере металлообработки. Помимо увеличения числа изделий и разнообразия их форм, именно в пору позднего энеолита наблюдаются, как установила Н.Н. Терехова, существенные нововведения в технологии (Терехова Н.Н., 1975а). Так, отмечаются дифференциация технологических приемов, применявшихся при изготовлении различных изделий, и стандартизация технологии при изготовлении однотипных вещей, осваиваются такие новые приемы, как литье в закрытую форму и по выплавляемой модели. Возможно, использовались даже универсальные заготовки-полуфабрикаты. Подобная стабильность условий производства позволяет сделать заключение о существовании постоянно действующих специализированных мастерских, о вычленении металлообработки в особую сферу производственной деятельности, отделившуюся от горно-металлургического производства (Терехова Н.Н., 1975а, с. 17).

Видимо, определенная специализация происходит и в ювелирном искусстве. В пору позднего энеолита разнообразные бусы и подвески изготавливаются из самых разных материалов – золота, серебра, меди, бирюзы, сердолика, лазурита. Столь разнообразная производственная деятельность, безусловно, требовала профессиональной специализации. Думается, что все отмеченные материалы и данные могут найти объяснение в рамках гипотезы о развитии в этот период общинного ремесла, когда мастер-профессионал обслуживал потребности других членов своей общины именно в силу своей принадлежности к данному коллективу, а не посредством купли-продажи. В свою очередь община обеспечивала мастеров продуктами сельского хозяйства. Подобная организация производства хорошо известна по целому ряду источников и по существу представляет собой попытку общества обеспечить производственный и технический прогресс в рамках традиционных социальных структур (Массон В.М., 1976, с. 62–63). Показательно, что на поселении Геоксюр 1 гончарные горны, связанные с такой специализированной деятельностью, разбросаны по всему поселению и, видимо, отражают рассредоточенный характер расселения мастеров, обслуживающих членов разных общин, в состав которых они входили.

Усложнившейся хозяйственной структуре соответствует и общество более сложной организации. Наряду с поселениями первого и второго типов теперь формируются крупные центры, занимающие несколько десятков гектаров и выделяющиеся в особый, третий, тип памятников. На территории юго-запада Средней Азии в пору позднего энеолита появляются два таких центра – Намазгадепе и Алтындепе. Последнее, судя по всему, увеличивается за счет концентрации населения целой округи, поскольку в это же время происходят сначала сокращение обжитой территории, а затем и полное запустение расположенного неподалеку поселения Илгынлыдепе, относящегося, по крайней мере в пору среднего энеолита, к числу поселений второго типа.

Существенные изменения происходят и в застройке поселений. Однокомнатные строения сменяются многокомнатными домами, возводившимися именно как крупные жилые массивы (табл. XX). В таких домах-массивах, как мы видели, четко выделяется исходный планировочный узел, объединяющий крупную жилую комнату с отопительным очагом и одно-три подсобных хозяйственных строения. Этот исходный планировочный элемент социологически можно интерпретировать как место обитания малой семьи, тем более, что и по площади жилые комнаты соответствуют домам раннего и среднего энеолита, а подсобные строения могли использоваться для хранения принадлежавшего ей имущества. Вместе с тем эти исходные планировочные элементы в пору позднего энеолита уже существуют не самостоятельно, как это наблюдается в более ранних поселках, а объединены числом от четырех до восьми в обширный дом-массив, отделенный от других таких же домов улочками или сплошными стенами. Такой дом-массив имел общие для всего дома хозяйственный двор, кухню, зернохранилища, а в памятниках восточной группы – и общее святилище. Эти обстоятельства подчеркивают определенное хозяйственное и идеологическое единство коллектива, обитавшего в доме-массиве, что позволяет социологически трактовать такие дома как место обитания большесемейной (или домовой) общины, состоящей из малых семей и представляющей теперь основную ячейку общинного поселка (Массон В.М., 1960б; 1964в).

Важное значение для дополнительного обоснования подобного вывода имеет факт появления именно в пору позднего энеолита коллективных гробниц. На поселении Геоксюр 1 было раскопано 30 таких гробниц, причем обнаружены останки около 200 погребенных (Сарианиди В.И., 1972). В основном гробницы содержали останки 3-10 человек, хотя в двух находилось более 10 скелетов (рис. 7). Такой количественный состав сам по себе предполагает, что перед нами усыпальницы значительно большего коллектива, чем малая семья. Этим коллективом наиболее логично признать именно большесемейную общину. Действительно, в трех гробницах найдены скелеты очень пожилых людей, возможно, патриархов-прародителей. В трех случаях антропологами, по данным одонтологии, установлено наличие в одной гробнице кровных родственников. Не исключено, что геоксюрские могильники содержат информацию и о более крупных общественных единицах, чем большесемейные общины. Так, погребальные камеры расположены группами: в одном случае на участке сосредоточены четыре гробницы, в другом – семь. Упоминавшаяся выше карадепинская гробница с 23 погребенными также принадлежала какому-то значительному коллективу или использовалась в течение весьма длительного времени.

Рис. 7. Распределение погребенных в коллективных гробницах Геоксюра 1.

а – женские могилы; б – мужские могилы; в – детские могилы; г – погребения стариков.

1 – распределение гробниц по числу погребенных; 2 – детские погребения; 3 – погребения стариков; 4 – соотношение мужских и женских погребений; 5 – распределение гробниц по их площади.

Судя по всему, социальная дифференциация позднеэнеолитического общества (или только ее имущественное отражение) была еще не очень значительна (Алекшин В.А., 1976). Так, по составу погребального инвентаря на Карадепе можно выделить три группы могил: без глиняных сосудов, с одним-тремя сосудами и с восемью сосудами, как правило, с нарядной росписью. Показательно, что в коллективной гробнице на Карадепе в среднем на одного захороненного также приходился один сосуд. Могила с восемью сосудами резко выделяется из числа остальных, и это ее обособленное положение подчеркивается уникальной находкой – женской статуэткой, нигде более в погребениях Карадепе не представленной. На Алтындепе выделяется богатое погребение с несколькими сосудами и медными изделиями (табл. XXV), на Геоксюре – могила с медными вещами. Можно заключить, что подобные различия в погребальном инвентаре, носящие в основном количественный характер, отражают наличие в позднеэнеолитическом обществе Средней Азии по крайней мере двух социальных прослоек. Высшую из них, надо полагать, составляли жрецы и вожди-старейшины, выполнявшие военные и хозяйственно-организационные функции. Возможно, не случайно именно в пору позднего энеолита появляются терракоты четвертого типа, воспроизводящие бородатых мужчин в боевых шлемах или небольших черных шапочках (табл. XXI, 15, 16). Не вполне ясен вопрос о погребениях, вообще лишенных инвентаря. На Карадепе и Алтындепе безынвентарные могилы положением костяков и ориентировкой не отличаются от погребений с сосудами, что говорит об их принадлежности к одной этнокультурной традиции. Если погребенные в них лица и занимали низшую ступень социальной иерархии, то они принадлежали к той же племенной группе, что и основное население поселков, представляя собой либо коренных жителей, либо инкорпорированных в племя чужаков.

Обращает внимание система расселения, формировавшаяся еще по крайней мере в пору среднего энеолита, с крупным центром и подчиненными ему мелкими поселками, блестящим примером чего является Геоксюрский оазис. Если рассматривать поселения третьего типа («суперцентры») как сумму большесемейных (домовых) общин, своего рода прототип городской общины, то группы поселений с двучленной иерархией могут соответствовать более крупному объединению, возможно, племенному (Массон В.М., 1971б). Интересен факт четкого различения по культурным традициям западных и восточных групп памятников, т. е. двух культурных вариантов. Возможно, в данном случае мы имеем дело с двумя племенными союзами, столицами которых были Намазгадепе и Алтындепе.

Глава шестая
Идеологические представления и памятники искусства среднеазиатских племен эпохи энеолита

Среди объектов материальной культуры, содержащих информацию об идеологических представлениях раннеземледельческих племен, необходимо отметить погребальные комплексы, строения специализированных функций, определяемые как святилища, мелкую пластику, объединяющую антропоморфные и зооморфные изображения, и роспись сосудов, рассматриваемую в семантическом аспекте.

Устойчивый погребальный обряд, характерный для анауских племен, предусматривал помещение усопшего в могилу в скорченном положении и нередко в обкладке из сырцового кирпича, что, возможно, имитировало сооружение жилища. Сходным образом можно рассматривать и коллективные усыпальницы – своеобразные домики мертвых, находившиеся по соседству с жилыми кварталами Геоксюра 1 и Карадепе. Вероятно, эти особенности, как и сам факт размещения могил непосредственно на территории поселения, подчеркивали тесную связь усопших с коллективом общины в целом и с микроколлективами типа малой семьи или большесемейной общины. Стандартный набор погребального инвентаря первоначально включал главным образом личные украшения (бусы в ожерельях или нашитые на одежду), а с поры позднего энеолита – и подношения в виде заупокойной пищи, содержавшейся в сосудах, и частей туши барана, обычно далеко не самых лучших (нижние челюсти, кости ног). Эту часть стандартного набора можно рассматривать как помещаемая с усопшим его доля в поминальной трапезе. Представления о потустороннем мире и заботы о благополучии в нем умершего соплеменника в погребальном обряде ранних земледельцев Средней Азии видимого отражения не получили. Захоронения детей в младенческом возрасте производились в пределах функционировавших домов. Таким образом, энеолитические земледельцы Средней Азии при погребальных обрядах подчеркивали тесную связь умершего с коллективом общины и ее обрядовыми действиями, но, как правило, не стремились обеспечить его значительным количеством предметов, в том числе личного пользования, путем помещения их в могилу. Интересна находка у восточной стены коллективной гробницы, раскопанной на Карадепе, женской статуэтки с налепным изображением ползущей по бедру змеи (Массон В.М., 1964б, с. 5). Эта находка может быть сопоставлена с обнаружением на Алтындепе в слоях времени Намазга V у восточной стены погребальной камеры трех женских статуэток и миниатюрных сосудов (Массон В.М., 1971а, с. 430), что, возможно, указывает на особые поминальные обряды, связанные с использованием терракотовых идольчиков.

О том, что энеолитическое общество уделяло особое внимание культовым обрядам и церемониям, свидетельствует сравнительно широкое распространение в среднеазиатском энеолите строений специфических функций, достаточно убедительно трактуемых как святилища. Эти строения обнаружены на целом ряде памятников, и им уже посвящено несколько специальных работ (Сарианиди В.И., 1962а; Хлопин И.Н., 1964б, с. 76–79; 1971). Раскопки Песседжикдепе показывают, что генезис таких сооружений, бывших организационным и в известной мере планировочным центром оседло-земледельческих общин, восходит еще к неолитической джейтунской культуре (Бердыев О.К., 1976). Традиции песседжикского святилища с его расписным интерьером продолжаются и в пору раннего энеолита. Таковы два строения со стенами, окрашенными в красный цвет, на Чакмаклыдепе (Бердыев О.К., 1976, с. 33) и ряд строений с полихромными стенными росписями на памятниках времени Намазга I. Наличие в них очагов, в том числе пристенного очага-камина сложной конструкции на Яссыдепе, указывает на то, что в исполнявшихся обрядах определенную роль играло и возжигание огня. Однако если на Песседжикдепе такое сооружение специализированных функций было одно на все поселение, то позднее, возможно, их было несколько. Так, на Чакмаклыдепе домов с окрашенным интерьером два – по одному для каждой из двух частей поселка, делившегося почти пополам продольной улицей. Отметим, что на раннеземледельческом поселении Малой Азии Чатал-Гуюк строения со специфическим оформлением интерьера, убедительно определяемые как святилища, распределяются по одному на два-три жилых дома, видимо представляя собой культовые центры большесемейных общин (Mellaart J., 1967; Массон В.М., 1971в, с. 107). Возможно, подобное явление имело место и на южнотуркменистанских поселениях, достаточно больших по числу жителей.

Весьма четко устанавливаются особенности южнотуркменистанских святилищ поры среднего энеолита по материалам раскопок памятников ялангачского типа, удачно суммированным И.Н. Хлопиным (Хлопин И.Н., 1964б). Среди отдельно расположенных жилых и подсобных строений ялангачских поселков выделяются подквадратные и подпрямоугольные в плане дома с тщательно оштукатуренными стенами двойной толщины, многократно обмазанными полами, по площади вдвое превышающие обычные жилые дома. Цветовая отделка интерьера отсутствует, но на стене такого строения во втором слое Ялангачдепе обнаружен глиняный налеп (рис. 8, 1) в виде перевернутой буквы Ш с 15 углублениями, явно имевший магическое значение. И.Н. Хлопин предлагает видеть в нем схематическое изображение женской фигуры (Хлопин И.Н., 1964б, с. 162). Важной особенностью этих строений, значимой и для их функциональной атрибуции, является наличие в них специфических очагов. Это большие прямоугольные сооружения, огражденные по краю маленьким бортиком с невысокими глиняными столбиками по углам. Внутри очаг разделен на две части, одна из которых, более высокая, гладко обмазана глиной, а вторая, более низкая, несет следы прокаливания. Слабый огонь был явно недостаточен для приготовления пищи и скорее всего возжигался для культовых церемоний. Показательно также, что прямоугольной формой и краевым бортиком эти очаги напоминают культовые подиумы святилищ и храмов древней Месопотамии. По расчетам И.Н. Хлопина, такое святилище могло вместить 25–30 человек, т. е. практически все взрослое мужское население небольшого поселка. Вполне вероятно заключение, что, подобно святилищу Песседжикдепе, аналогичные постройки на памятниках ялангачского типа были одновременно и культовыми центрами, и местами общих собраний полноправных общинников. Вместе с тем показательно существование в пору среднего энеолита в Геоксюрском оазисе очагов овальной формы, располагавшихся в центре овальных строений (Геоксюр 7) и в прямоугольных помещениях (Айнадепе).

Сооружения специального назначения со следами возжигания огня широко представлены и на памятниках позднего энеолита. Так, почти в центре Карадепе на уровне верхнего строительного горизонта с невыразительными остатками сырцовых строений, сохранившихся на высоту всего нескольких сантиметров, найдены мраморная фигурка быка и значительное число целых и фрагментированных сосудов из белого и розового мраморовидного Известняка. Это позволяло предположить, что здесь были остатки здания специального назначения (Массон В.М., 1960б, с. 347). При вскрытии строений нижележащего слоя они первоначально рассматривались как остатки двух жилых домов. После раскопок поселений Геоксюрского оазиса, где были открыты специфические прямоугольные очаги, В.И. Сарианиди сопоставил их с очагами упомянутых строений второго слоя Карадепе (Сарианиди В.И., 1962а, с. 48). Развивая эти соображения, И.Н. Хлопин высказал мнение, что комплекс строений, вскрытый на Карадепе, представляет собой культовый центр (Хлопин И.Н., 1971). Действительно, там почти не было пряслиц и обогревательных очагов, характерных для жилых домов Карадепе. Согласно такой интерпретации, на Карадепе имеются два рядом расположенных подквадратных в плане святилища с прямоугольными очагами. К ним примыкают подсобные строения, в том числе цепочка небольших комнат-хранилищ. Иными словами, карадепинский комплекс можно рассматривать как сложное сооружение протохрамового типа, бывшее не только местом обрядовых церемоний, но и в известной мере центром хозяйственной деятельности, в частности местом хранения резервного и семенного фонда земледельческой общины.

В Геоксюрском оазисе такие крупные культовые центры пока не обнаружены, но зато достаточно четко выделяются небольшие святилища, планировочно включенные в состав больших домов-массивов – мест обитания большесемейных общин. Для них характерны круглые очаги-диски (рис. 8, 2) с белой золой в заполнении и специфические находки, в числе которых отметим каменные сосуды, ступки и пестики, причем в одной из ступок были остатки охры. Такие «домашние святилища» открыты на Геоксюре 1 (Сарианиди В.И., 1960б, с. 231), Чонгдепе (Сарианиди В.И., 1965б, с. 12), а в последние годы – и на Алтындепе (Массон В.М., 1977б, с. 165). Хотя в одном из святилищ был обнаружен и прямоугольный очаг-подиум, круглые жертвенники, безусловно, составляют специфическую черту культуры поселений восточной группы. В святилищах Геоксюра 1 отмечены следы больших пожаров, что позволило В.И. Сарианиди выступить с гипотезой об их преднамеренном сжигании (Сарианиди В.И., 1962а, с. 51; 1966, с. 91), но только в порядке постановки вопроса. Несмотря на наличие в этих святилищах костных остатков, остается непроверенной и другая гипотеза того же автора – о связи святилищ с погребальными обрядами. Как бы то ни было, сооружения специфических функций со следами возжигания огня были достаточно широко распространены на раннеземледельческих памятниках Средней Азии в разные периоды и в разных территориальных группах. Однако это отнюдь не решает вопроса о том, в честь каких божеств возжигался в этих культовых постройках священный огонь.

Рис. 8. Налеп в культовом здании Ялангачдепе (1) и круглый очаг-жертвенник на Айнадепе (2).

Для решения данной проблемы обратимся к рассмотрению предметов мелкой пластики. Все они, и антропоморфные, и зооморфные, по характеру исполнения могут быть разделены на две основные группы: наспех вылепленные и необожженные или обожженные частично и тщательно сделанные терракоты с нанесенными краской различными деталями, которым близки (прочностью) каменные фигурки. Если в первых можно видеть объекты одноразового использования, то последние явно рассчитаны на долгую службу. В этой связи наиболее убедительным является заключение, что фигурки животных изготовлялись для каких-то разовых обрядов, практиковавшихся древними пастухами (Хлопин И.Н., 1964б, с. 163). Иногда такие фигурки кидались в огонь, но, как правило, специальному обжигу не подвергались. Аналогичное явление отмечено на памятниках джейтунской неолитической культуры, где некоторые фигурки несут следы преднамеренных уколов, сделанных заостренными косточками или палочками (Массон В.М., 1960в, с. 62; Бердыев О.К., 1976, с. 52–53). Подобные проколы встречаются и на фигурках животных, происходящих с энеолитических памятников (Сарианиди В.И., 1965б, с. 39).

Наспех вылепленные антропоморфные фигурки из необожженной глины, иногда с поднятыми вверх руками можно трактовать как изображения молящихся людей (Сарианиди В.И., 1965б, с. 38), также предназначенные для конкретных случаев и разового употребления. В качестве аналогии обычно приводится текст из аккадского сказания о Гильгамеше, характеризующий культовые обряды общества, сложившегося на основе традиций, восходящих в конечном итоге к пласту раннеземледельческих общин:

 
Едва занялось сияние утра,
Гильгамеш изготовил из глины фигурку.
…
Фигурку украсил и Шамашу вынес.
 

(Эпос…, с. 55–56)

Но, бесспорно, основной интерес представляют тщательно выполненные фигурки многоразового употребления, среди которых на памятниках анауской культуры, как и других раннеземледельческих культур, подавляющее большинство составляют терракоты, изображающие женщин. Для рассмотрения их семантики могут быть использованы, прежде всего, специфические черты самих фигурок, в том числе различные детали и символы, нанесенные краской, а также данные об условиях находки и изображения статуэток в росписи на сосудах.

Все три основных статуарных типа женских фигурок среднеазиатского энеолита передают в целом один и тот же образ обнаженной женщины, сначала стоящей, а затем сидящей, с массивными бедрами (или даже с подчеркнутой стеатопигией) и полной грудью.

В терракотах позднего энеолита массивность сменяется изяществом плавных линий, подчеркивающих основную идею иными средствами эстетического воздействия (рис. 9, 2). Подтипы, имеющиеся внутри основных типов, отражают принцип «часть вместо целого» и дают весьма четкое представление о том, что считалось главным в воспроизводимом образе. Согласно этому принципу, в первую очередь опускалось изображение рук и лишь в редких случаях-груди. Бедра всегда фигурировали как главный элемент. Анализ образа, воспроизводимого древними терракотами, показывает, что при их создании имелась в виду сильная полная женщина, отличающаяся плодовитостью. Это полностью подтверждается характером дополнительных деталей, нанесенных на статуэтки (Антонова Е.В., 1972; 1977). Таков в первую очередь треугольник, подчеркивающий лобок и ставший со времени развитого энеолита неизменным элементом почти всех фигурок, независимо от принадлежности к тому или иному типу или подтипу. В раннем энеолите его заменяло овальное углубление, но следует иметь в виду крайне ограниченное число терракот этого периода. Треугольник наносился краской, подчеркивался процарапыванием или передавался налепом; нередко использовались оба приема – и процарапывание, и окрашивание. Не случайно именно треугольник, иногда с небольшой поперечной черточкой в основании в ранней шумерской пиктографии передает понятие «женщина» (Вайман А.А., 1976).

Рис. 9. Позднеэнеолитические терракотовые статуэтки с Карадепе.

1 – из коллективной гробницы; 2 – из богатого погребения.

Другие дополнительные детали встречаются реже. К их числу относятся окрашенные или налепные ожерелья (на шее) и браслеты (на лодыжках). Нередко ожерелья изображаются двойной линией; на крупной статуэтке с Ялангачдепе точками переданы три нитки бус, а двумя сплошными полосками еще два каких-то других вида шейных украшений, возможно, гривны. Сопоставление названных деталей со стандартными наборами погребального инвентаря, содержавшими ожерелья из бус, демонстрирует стремление древних мастеров подчеркнуть особую пышность и богатство воспроизводимых в терракоте женских персонажей. Не вполне ясна семантика косых линий или овальных налепов на торсе. Магические символы, поддающиеся интерпретации, наиболее редки. К их числу относятся фигуры козлов, в разной степени схематизированные и, видимо, связанные с особой ролью этого животного, сохранившего традиционную символику древнего тотема. На бедре фигурки, найденной у стены коллективной гробницы Карадепе, изображена ползущая вверх змея (рис. 9, 1). На ряде статуэток, происходящих с ялангачских памятников, можно видеть двойные и одинарные круги с точкой посередине, символизирующие, согласно наиболее вероятному толкованию, солнечный диск. На одной целой статуэтке изображено 15 таких кругов, что, по мнению И.Н. Хлопина, могло передавать аграрный календарь древних земледельцев, предусматривавший деление года на 15 месяцев по 24 дня в каждом (Хлопин И.Н., 1964б, с. 106).

Терракоты на среднеазиатских памятниках эпохи энеолита в подавляющем большинстве найдены в перемещенном состоянии и к тому же фрагментированы. Было высказано предположение, что фрагменты терракот с магическими целями закладывались в бытовые очаги (Хлопин И.Н., 1964б, с. 162), но если упоминаемые факты и не случайны, то все же этот обряд не получил массового распространения. Более существенно нахождение превосходной женской статуэтки в богатом погребении на Карадепе и уже упоминавшейся фигурки со змеей близ коллективной гробницы на том же памятнике. Случаев находок целых статуэток в древних святилищах пока нет, однако не исключено, что сцена поклонения такому священному образу воспроизведена на одном из фрагментов расписной керамики, обнаруженном на Карадепе. Здесь сохранились части двух человеческих фигур, обращенных лицом друг к другу. Между ними изображена характерная для позднего энеолита терракота с тяжелыми прямоугольными плечами, подтреугольной «птичьей» головкой, в сидящей позе. Вероятно, это сцена поклонения, причем, судя по относительному масштабу, бывшая объектом поклонения фигура достигала в высоту трети человеческого роста (Массон В.М., 1959а). О существовании крупных антропоморфных скульптур свидетельствует выточенный из мрамора торс с Намазгадепе. Аналогичные изображения женских скульптур в росписи отмечены еще в нескольких случаях. На том же Карадепе имеется фрагмент сосуда, где воспроизведение такой статуэтки сопровождается рисунками птицы и, возможно, пятнистого животного (Массон В.М., 1960б, с. 441, табл. XXII, 2), а на дне чаши с Алтындепе оно помещено рядом с изображением извивающейся змеи (Кожин П.М., Сарианиди В.И., 1968, с. 36). Наконец, на Алтындепе в 1976 г. было найдено пряслице с воспроизведением двух таких фигурок, разделенных полукрестами. Названные факты не оставляют сомнений в том, что терракотовые женские статуэтки среднеазиатского энеолита являются культовыми объектами, своего рода идолами, воспроизводящими образ женского божества, покровительницы плодородия, богини-матери. Не исключено, что началась дифференциация этого в целом сложного и полиморфического образа, о чем свидетельствует дважды повторившееся соединение женской терракоты с образом змеи, к тому же в комплексе с погребальным сооружением (ипостась хтонической богини подземного мира?).

Как отмечалось, с конца развитого энеолита появляются и сравнительно редкие терракотовые фигурки, изображающие сидящих и стоящих мужчин, в основном воинов в шлемах. Возможно, такие терракоты связаны с культом предков, в частности с культом удачливых военных вождей (Массон В.М., 1960б, с. 401). Значительный интерес представляют находки на Карадепе в слое Намазга III превосходно выполненных терракотовых фигурок животных, украшенных росписью, в том числе фигурок пятнистых коров или бычков, а также, видимо, запряженного быка. Они, как и мраморная статуэтка быка, явно принадлежали к числу предметов многократного употребления. Возможно, это фетиши, хранившиеся в святилищах наряду с другими священными объектами.

Обратимся к росписи на глиняной посуде. Не следует забывать, что это памятники прикладного искусства, подчиняющиеся определенным законам орнаментации, в частности повторению рисунка, развертывающегося по фризу сосуда (Лисицына Г.Н., 1968б). Вместе с тем использованные мотивы, а также отдельные сцены, бесспорно, несут достаточно сложную семантическую нагрузку. В росписи среднеазиатских сосудов таким является крест, первоначально, видимо, выполнявший функции простого оберега, перечеркивающего движение недобрых сил, а затем усложненного семантически, что хорошо видно на печатях и других объектах (Хлопин И.Н., 1962а; Массон В.М., 1960б, с. 390). Простой крест, сложная многоступенчатая фигура креста и его элементы широко использовались в росписи керамики, возможно, сочетая в данном случае эстетическую нагрузку и магическую символику.

Особый интерес представляют фигуры животных, в ряде случаев заменяющие фигуру креста в соответствующих композициях. Чаще всего это рисунки козла, которые при всех стилистических вариациях неизменно присутствуют в росписи посуды и Намазга I, и Намазга II, и Намазга III. В керамике карадепинского стиля образ козла дополняется воспроизведением пятнистых животных – барсов, птиц (уток) и орлов с распростертыми крыльями. Поскольку все это дикие животные и птицы, их популярность в среде оседлых земледельцев и скотоводов естественней всего связывать с наличием или пережитками представлений тотемического круга (Массон В.М., 1960б; 1964в). Вместе с тем показательно нередкое сочетание изображения птицы с солярными дисками, в том числе и с такими, на которых отчетливо видна зубчатая корона. Это частный случай проявления хорошо известного семантического узла птица-солнце. В некоторых случаях на сосудах изображалось несколько разных животных в сопровождении специфических символов типа пирамидок, которые в эпоху бронзы, как и кресты, были перенесены в иконографию печатей (Хлопин И.Н., 1957). Возможно, перед нами сложные сцены, иллюстрирующие мифологические предания и представления древних земледельцев, но убедительная интерпретация их – дело будущего.