Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
– Просто, Соболева, ничего не бывает, только внебрачные дети и смерть на войне. По правде говоря, причина меня не интересует, а вот следствие…
– Отдежурю, – спешно сказала я, – отчет составлю. Объяснительную могу написать.
– Уж будьте так любезны, – он поставил последнюю точку и отложил лист, – и постарайтесь, чтобы это не стало привычкой. Сологуб, введете коллегу в курс дела!
– В общем и целом, дело такое, – зашептал Ярослав. – Полдня на амбулаторном, полдня помогаем Игоревне. Куда вначале хочешь? Им, – кивок на Дэна с Толяном, – все равно.
– Мне тоже.
– Тогда давай к Игоревне, а после обеда, когда народу поменьше, можно и на прием. Артемий Петрович, – уже громче добавил он, – мы с коллегой к Игоревне.
– Да мне плевать, Сологуб, мое дело маленькое: поставить задачу, принять результат. Главное, действуйте в рамках УК РФ да про отчеты не забудьте.
Амбулаторный прием – своего рода проверка на новенького. Очереди, бесконечные по утрам и соизмеримые лишь после обеда, и то как повезет. Больные, кашляющие в самую жестокую жару и упорно твердящие, что «третий день в кишках колет» – это вам не Петрук с ангиной.
– Ты идешь? – спросил Гайдарев. В ординаторской остались только я и он.
– Иду. Уй!
Было бы легче, если мои несчастные ноги просто бы отрубили!
– Ты чего?
– Натерла, – выдохнула я и сбросила туфли, ища в тумбочке пакет со сменкой.
– Нифига се! – присвистнул Дэн.
Впервые я была с ним согласна: мозоли полопались, две из них даже кровили. От одной мысли, что придется совать ноги в балетки, становилось плохо.
– Дэн, – позвала я, – у тебя пластырь есть?
– Щас вернусь. Сиди здесь и никуда не уходи, – приказал он.
Заверив, что не сойду с этого места, намочила в раковине чистую тряпку и обмотала пострадавшую ступню. Хорошо-то как! Век бы сидела.
Гайдарев вернулся с коробочкой бактерицидных пластырей, ватными дисками и перекисью.
– На вот, обработай, чтоб заражения не было.
– Спасибо.
Закусив губу, обработала пострадавшие места. Перекись шипела, пуская белые пузыри.
– Какие у тебя, Соболева, ноги маленькие, – хмыкнул Гайдарев, – реальная Золушка.
– Зато с обувью проблем нет, – отшутилась я, – в детской можно ходить. Аньке вон на свою ногу кроссовки выбирала.
– Кто это – Анька?
– Сестра поэта. Благодарствую, добрый молодец, от жестокой смерти меня спас. Пошли, что ли, над Змей Горынычем изгаляться?
– Не в курсе я насчет Горыныча, красна девица, – включился в игру Денис, – а вот одного Кощея точно приметил. И даже догадываюсь, где спрятана его смерть…
***
Они столкнулись на пятом этаже. Ведьма испуганно шарахнулась, но быстро пришла в себя и натянула фирменную снисходительную усмешку.
– Доброе утро, – процедила она.
– И вам не хворать.
Они вместе вошли в лифт и стали рядом. Медсестра Лейля попыталась слиться с зеркальной стенкой, а молодой анестезиолог Игорь скрылся за научно-популярным журналом. Трудно быть нечистью, но иногда полезно.
«Тьфу, напугал! Зачем так выскакивать?» – перешла она на мысле-речь.
«Что-нибудь случилось? Ты какая-то пришибленная»
«Зайдешь ко мне… Стоп, ко мне нельзя! Жду на стоянке через десять минут»
«Это терпит?»
«Нет! – отрезала женщина. – Не терпит. Это приказ!»
«Хорошо, хорошо, зачем так орать? – маг ободряюще ей улыбнулся. – Правда, у нас с тобой не те отношения для совместных прогулок по стоянке. Люди не поймут»
«Чихать мне на людей! Пожалуйста, хотя бы раз в жизни обойдись без шуточек!»
«Успокойся, вон уже кнопки «рыдают». Жалко спонсорское имущество... Да приду я, приду, не шипи. С одной лодки, как говорится, не выпрыгнуть».
Проводив спутницу взглядом, маг свернул к приемному отделению. Попасть на стоянку можно и более простым путем, однако ему выпал уникальный шанс убить сразу двух зайцев. Очередь двигалась медленно, мужики меж собой ругались, а культурные старушки обсуждали чужие и собственные болячки. Подросток-неформал тыкал пальцем в плакат «Профилактика ОРЗ», вумная барышня с обмотанным вокруг цыплячьей шеи лиловым шарфиком уткнулась в электронную книгу.
– Молодой человек! – наперерез кинулась бабуля из тех, что бросают на борьбу с произволом все потаенные резервы своих тщедушных сухих телес. – Вот куда это годится?! Тыщу лет одну девку смотрят! Сколько нам ждать прикажете?
Очередь согласно загудела, народное возмущение достигло своего пика. Нашли козла отпущения. Так и подмывало спросить: «А девка молодая и симпатичная?», но вместо этого он скорбно развел руками:
– Граждане, вопросы не ко мне. Обратитесь к начальству.
Маг прошел бы мимо, не вцепись бабуля-активистка.
– Сыночек, ну помоги! – взмолилась она. – Начальства твоего днем с огнем не сыщешь, а ты тут все-таки свой.
Он порадовался и одновременно пожалел, что не носит положенного бейджика.
– Эх, что с вами делать? Попробую. Кто хоть принимает?
– Дык Анатолий Геннадьевич. Шут его знает, кто такой, первый раз слышу!
Знаком испросив тишины – тишина воцарилась мгновенная и мертвая, – он забарабанил в дверь. Долго ждать не пришлось.
–Блин, вы чо, по-русски не понимаете?! – рявкнул бас с той стороны. – Заняты мы, говорю!
«Нет предела человечьей наглости!» – мысленно восхитился маг и гаркнул что есть силы:
– Анатоль Геннадьич, бабку пусти без очереди!!!
Поток матов из-за двери иссяк, будто кто-то повернул невидимый вентиль. Из кабинета козочкой выпрыгнула девка, а вслед за ней, испуганно озираясь, показался Анатолий Геннадьевич собственной персоной. Очередь кровожадно оскалилась, нарушитель же спокойствия успел удалиться под шумок.
– З-заходите по порядку. Слышь, Дэн, по ходу, показалось…
***
Она дожидалась в машине и нервно курила. Алые ногти левой руки постукивали по приборной панели. «Дворники» гоняли по лобовому стеклу крупные дождевые капли. Не пойми что творилось нынче с погодой: дождь начинался и тут же заканчивался, вновь начинался и опять заканчивался, и так по десять раз на дню.
– Почему так долго?
Он весело фыркнул. Долго? Смотря с чем сравнивать. Три минуты – ничто для седого мироздания и целая вечность для комара, которому суждено появиться на свет только затем, чтобы сдохнуть спустя двадцать четыре часа.
– Я как материнский капитал, не одной тебе нужен. Рассказывай, что за тайны мадридского двора.
Вместо ответа ведьма достала из сумочки конверт.
– Нашла сегодня на столе, как оно туда попало – черт его знает. Кабинет вверх тормашками, документы в дерьме (не кривись, не в том, что ты подумал), весь мусор на полу, но сейф цел. Уборщица клялась и божилась, что еще утром ничего не было.
Бедная тетя Маруся, провинилась уже дважды.
– Чудеса на постном масле, – маг взял конверт, но вскрывать не спешил.
– Не трясись, бомбы там нет, сибирской язвы тоже. Я ведь не вчера родилась, сразу всё проверила. Откуда он только взялся на мою голову?
Белый конверт, где вместо адресата стояла их обычная прямоугольная печать, но не было марки и адреса отправителя, содержал в себе листок. Печатные буквы стандартного шрифта гласили:
Раз, два, три, четыре, пять – мы идем тебя искать! Кто не спрятался, мы не виноваты.
– Как низко и пошло. Кто-то из архаровцев резвится, – констатировал он. – Печать-то родная. В прошлом году к тебе писал один псих. Поймать и наказать, в чем проблема? Посоветовать пытку?
– Посмотри на него, – без улыбки попросила женщина.
– Уже смотрю.
– Хорошо посмотри!
Зрение сделало кульбит и перестроилось на магическое. Мир вокруг полыхал радугой аур и эмоций, но он сосредоточился на письме.
– Ничего необычного, простая бумажка…
– В том-то и дело, что ничего! Совсем! Ни ауры, ни оттиска личности – пустое место! Думаешь, пришла бы плакаться, сумей найти их сама? Впервые надо мстить, а мстить некому!
Маг прищурился. Он-то искал следы мелких пакостей, а ларчик просто открывался. Конверт действительно был никаким, ни плохим, ни хорошим. Аккуратно заштопанная черная дырочка.
– Что ты на это скажешь?
– Печать настоящая. Наши тут никоим боком, это я тебе гарантирую, а в остальном, а в остальном... – он перечитал послание. – Тебя ищет компания маньяков-инфантилов, имеющих доступ в наш храм здоровья. Было бы смешно, не будь всё так грустно.
– Можно вычислить, кто это?
Он отрицательно качнул головой.
– Исключено, разве что методом Холмса.
– Почему? Ты же мастер, а как следы не затирай…
– Вспомни-ка мой первый день и твою фирменную проверку на вшивость.
Она хохотнула с хрипотцой. Зачем вспоминать? Тот день четырехлетней давности и на смертном одре не забудешь!
– Ты о фантоме?
– О нем, родимом. Так вот, то была шуточка из младшей группы.
– Что же мне делать? – ведьма вытянула новую сигарету, почти до фильтра скурив предыдущую.
– Хотел бы я знать, – пробормотал он, откинувшись на спинку сиденья. – Печорин что-то мудрит со своим вампирятником, дома раздрай, а теперь еще и твоим маньяки. Этот город слишком тесен для нас троих... пятерых... нет, уже семерых.
– О чем это ты?
– Мысли вслух. Главное, не показывай, что испугалась. Веди себя естественно, но будь начеку и следи за контактами, любыми. Конверт лучше сожги, не мотай себе нервы. Всё равно проку от него...
– Узнаю, кто это – отравлю, – прошипела ведьма. – В жертву принесу! Утоплю, оживлю и зарежу!
На горизонте замаячил подходящий фрагмент головоломки.
– Сколько тебе лет?
Бессмысленность и несвоевременность вопроса заставили ее ответить честно:
– Сорок один и три месяца. Зачем тебе?
– Нет, ерунда получается, – маг прикрыл глаза, вспоминая, – это было бы слишком просто.
– Объясни толком, – потребовала она, – все равно ведь узнаю.
– Есть одна идейка на уровне общего бреда. Тебя хотели найти? Поздравляю, уже нашли!
Глава восьмая
Чайник мира
Можно любить тех, кому приказываешь, но нельзя говорить им об этом.
А. де Сент-Экзюпери
С тех пор, как наша команда впервые переступила больничный порог, прошло чуть больше трех месяцев. Рабочие дни сменяли друг друга, их разбавляли плановые (или не совсем плановые) ночные дежурства. Чехарда больных и диагнозов стала привычной, заковыристые задания – решаемыми; появлялись друзья, но не обходилось и без неприятелей. Меня, например, сразу и навсегда невзлюбила Вероника Антоновна Ермакова, бывшая Воропаевская подопытная, а вместе с ней «летучий отряд» местных сплетниц. Удивительно, какого слона может раздуть из скромной мухи случайная сплетня, попади она в умелые ручки! Но я, сама того не ожидая, поставила «отряду» шах и мат: подружилась с их некоронованной королевой Кариной. Сплетницы отстали, а вот Ермакова по сей день цепляется. В одни ворота игра: я ее попросту не замечаю.
Отношения с тремя товарищами балансировали между вооруженным нейтралитетом и «холодной войной». Проще всего оказалось с Дэном, если отбросить заскоки, он толковый парень. По крайней мере, с ним можно договориться.
Договариваться с Толиком всегда непросто, а иногда и опасно: чуть что – сразу морду кирпичом и на таран. Число ссор и потасовок, где он участвовал прямо или косвенно, росло в геометрической прогрессии. После очередной стычки Воропаев отправлял его облагораживать территорию, разгружать медикаменты, помогать с покраской-побелкой-обработкой – в общем, направлял поток энергии в мирное русло. Принес ли сей метод плоды? Трудно сказать. Облагородиться больница-то облагородилась, но разрушительной энергии в Толяне меньше не стало.
Что касается Сологуба, то эта темная лошадка любила показать зубки. Он рвался применять новейшие методики, которые обычно шли вразрез с реальностью, составлял опросные листы длиной в километр и под благовидным предлогом подсовывал их больным. Вечно спорил, обожал качать права, ратовал за демократию и свободу слова. Воропаев же, не приемля ни того, ни другого, пресекал бунты на корню и лечил активиста старым дедовским методом: муштрой да дежурствами почем зря. Авторитет руководителя не вызывал нареканий, поэтому Сологубу не оставалось ничего другого, как закусывать удила и выполнять положенные нормы. Реваншистских настроений он, правда, не оставил. А с виду робкий такой, на суслика похож. Верно говорят: не суди о книге по обложке.
Артемий Петрович – отдельная тема для беседы. Слабая надежда поладить с ним погасла еще в конце сентября. Словно поставив цель создать для нас филиал преисподней, заваливал работой по самый нос, цеплялся к каждой мелочи, язвил по поводу и без, причем, так, что за ушами пекло. Готова поспорить, ему доставляло особое удовольствие довести до точки, понять, насколько нас хватит. Но, что самое любопытное, до прямых оскорблений Воропаев не опускался. Остальные ругали на чем свет стоит, чтобы через пару часов забыть, а он нет. Если и оскорблял, то культурно, не выходя за рамки приличий, что, впрочем, не мешало гуманному руководителю проявлять фантазию.
– Сволочь! Сволочь! Сволочь! – рычал Дэн, отжимая тряпку. – Как... так... можно?!
Тряпка жалобно хлюпала, Гайдарев бесился и выкручивал сильнее. Со стороны всё это выглядело так, будто он играет в Отелло, который за неимением дивана и подушки решил утопить Дездемону в пруду.
– Я же говорила, что гипотония. Ты чем слушал? – принесла еще одно ведро и швабру. Наша четверка драила процедурную, расплачиваясь за ошибочные диагнозы.
– Блин, да какая разница?! – Толян чихнул, подсыпая порошка. – Какая разни?.. А-А-АПЧХИ!!!
Тут он споткнулся, налетел на ведро и устроил в процедурной чемпионат мира по плаванию. Гайдарев взревел, как раненый буйвол. Будто не мыли ничего, вся грязь с водой вытекла.
– Твою ж мать!!!
Что тут скажешь? И смех, и грех.
Но больше всего от заведующего терапией доставалось вовсе не Денису или тому же Толику, а мне. Забыли карточку в ординаторской – почему не проследила? Отчет за сентябрь не сдала – ишачьей пасхи будем дожидаться? Ткачев водку в палату протащил – мечтала о прекрасном и не заметила? И так до бесконечности…
Причина подобного отношения выяснилась позже, когда я поменяла местами два слова в диагнозе на четыре с лишком строки. Случайно, конечно, но попробуй, докажи! Видя, что еще чуть-чуть, и меня вновь опустят ниже плинтуса, первой ринулась в атаку:
– Артемий Петрович, ну почему?
– По кочану, Вера Сергеевна, – бросил он, – единственный возможный ответ на «почему». Вариант на «что делать» Вам вряд ли понравится.
– Почему вы придираетесь ко мне? Сильнее грузите, придираетесь, постоянно издеваетесь? Ошибись так Гайдарев или Малышев, Вы бы им слова не сказали, а мне... – остаток фразы услышал разве что мой нос, и то не ручаюсь.
– А не кажется ли вам, интерн Соболева, что у вас зашкаливает самооценка? – его звонкий голос был непривычно вкрадчивым.
Захотелось забрать слова назад и подавиться ими на месте. Где вы, саркастические заготовки, ставящие противника в тупик? В любой мало-мальски известной книжке героиня играючи отошьет оппонента, доказывая собственную крутость, и чихать ей, что оппонент куда старше, крупней и опытней. У нас помимо всего прочего добавлялось еще «умней, наглей и опасней», но, сказав «а», говори «б». Промолчи я сейчас, и все оставшиеся месяцы буду плясать под его дудку. Вот уж нет уж!
– Нет, не кажется! Вы относитесь ко мне предвзято.
– Вы так считаете? – почти дружелюбно спросил Воропаев.
– Я в этом уверена.
Спичка подожгла последний мост и потухла. Отступать некуда, позади Москва, только досталась мне отнюдь не роль Кутузова. Кутузов стоял напротив, крутя в пальцах сточенный карандаш и щуря два абсолютно целых зеленых глаза.
Где-то с полминуты мы играли в «гляделки». Победила дружба. Пол и стены, вступив в сговор с хозяином кабинета, молили взглянуть на них повнимательнее, однако я не вняла мольбам, за что была удостоена одобрительного хмыка. Одно короткое «хм» в устах Воропаев могло выражать десятки разнообразных эмоций, от гнева до восхищения. Как часто доводилось слышать от него первый и как редко – второе!
– Ну что ж, давайте поговорим откровенно.
Отбросив карандаш, зав терапией оказался рядом. Теперь я поняла, что он действительно высокий. И здорово испугалась, когда он вот так навис надо мной.
– Признаюсь, с вас я требовал немного больше, чем с других. Не догадываетесь, почему?
Испуганно мотнула головой. Понимая мое замешательство, он позволил себе полуулыбку: уголки губ чуть приподнялись, а в глазах мелькнул огонек. Победу празднует, ведь теперь я не то что не возражу – «да» и «нет» клещами тянуть придется.
– Чтобы там не говорили, я не бог и не хочу им стать, но пока вы – да-да, именно вы, – не прекратите деградировать, буду чинить подлянки, невзирая на угрызения совести, – серьезно так заявил Артемий Петрович.
Деградировать? Именно я? Да как он смеет?!
В течение всей сознательной жизни я только и делала, что работала над собой – понимала, что с неба ничего не падает, а тому, что само плывет к тебе в руки, скорее всего просто не суждено потонуть. Училась, как каторжная, посещала курсы иностранных языков, входила во все какие только имелись молодежные организации нашего города. Школу заканчивала с медалью... правда, с серебряной. Поступала сама, училась на бюджетном... правда, до поры до времени. Все зачеты и экзамены сдавала сама, кроме тех, где предлагалась «альтернатива»: либо плати, либо беги домой за паяльником и лопатой. Все «курсовики» и диплом писала сама, оккупируя библиотеку. В универе была одной из самых активных активисток, а начиная с третьего курса еще и подрабатывать успевала.
Я никогда не стояла на месте: читала только качественную, одобренную поколениями художественную и научную литературу, следила за новшествами в медицине, развивала память и логическое мышление. И сейчас не стою – читаю, слежу и развиваю. На работе провожу столько, сколько действительно требуется, а не гипнотизирую часы, как некоторые. Меня даже в социальных сетях нет – не до того, а этот... н-нехороший человек еще поет о деградации!
– Да как вы?!.. – умолкла. Он же всё заранее просчитал, включая этот ничтожный писк!
– Оставьте вопли погорелому театру. Так уж и быть, поясню широту своей мысли. Вы можете куда больше, чем думаете, когда не прячетесь в кустах и не строите попранную невинность. Иногда я кричу без повода, просто потому, что захотелось. И что же? – он скрестил руки на груди. – Будете вспоминать, где ошиблись? Ну, разумеется, будете. Даже зная, что нигде не накосячили, всё равно станете копаться. А знаете, почему?
– Почему?
– Потому что вы, моя дражайшая Вера Сергеевна, еще большая подхалимка, чем Ярослав Витальевич, но у него хотя бы свои взгляды есть, и он им верен. Вы же хотите быть хорошей для всех, никого не оставив в накладе. Так не бывает, Соболева, невозможно угодить сразу всем. Раневскую уважаете? Так вот, лучше быть дельным человеком и ругаться матом, чем тихой интеллигентной тварью.
Я жалела, что вообще затеяла этот разговор, но в глубине души вскипала самая настоящая ярость. Страх перед Воропаевым и старый страх быть осмеянной отчаянно боролись с этой яростью... и проиграли.
– Чего вы добиваетесь? – спросила я, повторяя его жест – руки на груди. – Хотели разозлить, задеть, оскорбить или всё сразу? У вас получилось. Дальше-то что, желаете узнать мое мнение? Уверяю, оно вам не понравится, ибо ничего лестного по этому поводу рассказать не смогу.
– А вы попробуйте, – совсем другим голосом предложил Артемий Петрович и сделал два шага назад. Вернулась способность нормально дышать, словно я весь день пролежала под завалами, а теперь меня оттуда вытащили. – Не стесняйтесь.
Будем считать, что разрешение на бунт получено. Беззвучно вздохнула, успокаивая нервы. Вдох-выдох, вдох-выдох. Скажу, и будь что будет.
– Я не тварь, не тихая и не громкая, Артемий Петрович, просто не люблю лезть под поезда. Представьте, что я ругаюсь с вами изо дня в день, спорю, держу... дерзю... веду себя дерзко – хорошо? Навряд ли, вы меня стопроцентно уволите или того хуже, а я работать хочу, понимаете? Просто работать! Говорите, Сологуб верен взглядам? – на этом месте я запнулась. Не возводи напраслину, Вера, оставь желчь для пищеварения. – Хотя речь не о нем. Все мы успели «отличиться», и я себя не оправдываю. Дело в вас, не так ли? В вас и вашей поведенческой линии. По-моему, вы слишком много на себя берете...
– А ведь всё так славно начиналось, – посетовал Воропаев, вклиниваясь самым беспардонным образом, – особенно сильно прозвучало это «просто работать». Песню испортил переход на личности и, пожалуй, намек на дальнейшее хамство, но, в общем и целом, вы молодец. Можете быть свободны.
– Я... что?
Зав терапией рассмеялся. С неудовольствием отметила, что у него приятный смех: не вымученное хихиканье, не «заразительный» хохот начальника, не гусиный гогот, как у Толи Малышева, и не конское ржание. Многие выглядят комично, когда смеются, Воропаев же комичным не выглядел. Каким угодно, только не комичным.
– Мне глубоко безразлично, в чем заключается ваше мнение, Вера Сергеевна, я лишь хотел убедиться в его наличии. Считайте, что шалость удалась. Ни слова больше не скажу, если оно не будет относиться к делу, можете так и передать сусликам. До осени доживем и распрощаемся, больше нервов сохраним. Не смею задерживать.
Он по-прежнему стоял от меня в двух шагах, не делая попыток отойти к столу или приблизиться. Стоял и наблюдал, расслабленный, расчетливый, – настоящая тихая тварь. Кому и, главное, что мы пытались сейчас доказать? Каждый остался при своем.
– Раз так, – я растянула губы в улыбке, не заботясь о ее натуральности, – то не смею задерживаться. Всё правильно, надо знать свое место, а на мое вы мне только что более чем корректно указали. Спасибо. Наверное, это безумно сложно – смешивать с грязью, и очень опасно, ведь всё, что вы скажете, незамедлительно используют против вас. Сколько выдержки нужно иметь, сколько силы, сколько, не побоюсь этого слова, храбрости...
– Достаточно. Хамство не украшает женщину, Вера Сергеевна, а вы, несмотря на более чем универсальный стиль, всё-таки женщина.
Похоже, я покраснела. От злости. Универсальная, говоришь? А вот это уже не твое собачье дело! Сволочь, сволочь, хамская сволочь! Ощутимо задрожали губы, в уголках глаз набухли будущие слезы. А вот возьму и не заплачу, не доставлю ему такой радости! Марафет, опять же, поплывет.
– Хамство не украшает никого, а указывать человеку на его недостатки, никак не связанные с профессиональной деятельностью, – мой голос срывался на окончаниях, – если этот человек находится у тебя в подчинении, не только низко, но и подло, потому что... он тебе даже возразить толком... не сможет... Что это за авторитет такой сталинский? Да с вами просто никто связываться не хочет! Или боятся, как я, или времени жалко... Вы не ответили: чего добиваетесь?! – я сорвалась-таки на визг. – Хотели хамства? Так буду хамить! Избавиться мечтаете? Так увольте, как-нибудь переживу! В Хацапетовку поеду, в Африку, на Марс улечу – всё лучше, чем здесь, с вами! Объясните недо-женщине, в чем она провинилась, и я уйду. Прямо здесь заявление напишу, сама его у Крамоловой заверю, только скажите...
– Отставить истерику, – он сунул мне чашку с водой, которую я поначалу оттолкнула. Тактику сменил, строит из себя заботливого. – Пейте, иначе взорветесь. Пейте-пейте!
Взяла чашку (лишь бы отвязался) и осушила тремя быстрыми глотками, продолжая гипнотизировать Воропаева. Надеюсь, что отразившиеся во взгляде чувства отобьют его желание издеваться.
– Вера Сергеевна, я прошу прощения за грубые слова. О, бриллиант души моей! Признаю, что был сотню раз неправ...
Хрупс! Чашка выскользнула из ставших вдруг ватными пальцев и, конечно же, раскололась, но Артемий Петрович будто бы не заметил этого, продолжая нести чушь:
– ...и готов своею презренною кровью смыть это оскорбление. Что мне сделать, о прекраснейшая из прекраснейших? Хотите, на колени встану? Или пробегу вокруг гинекологии, выкрикивая ваше имя?..
Не знаю, как так получилось. Правда, не знаю и знать не хочу. Видимо, клоунада в исполнении Воропаева стала контрольным выстрелом по моему терпению, потому что я размахнулась и, как в дешевых мелодрамах, влепила ему пощечину. Вот только героини мелодрам обычно замирают с гордым видом, любуясь делом рук своих, или дышат, аки загнанные лошади, я же взвыла и схватилась за ладонь. Больно-то как!
– Отличный удар, – похвалил Артемий Петрович, потирая щеку. Заморгал: ему и впрямь было больно. – Жаль, что вся сила в замах ушла.
Ярость как ветром сдуло. Боже, что я наделала?! Это уже не оскорбление, это... это... избиение! Сопротивление начальнику, в армии за это в тюрьму сажают... Что я несу, какая армия?! Я только что ударила Воропаева. Воропаева! Взяла и вот так запросто дала по мордасам! Уж пощечины-то он точно не простит. Зачем только рот открыла? Из этого самого рта вырвался всхлип.
– Артемий Петрович, я не хотела... я не хотела, простите! Пожалуйста, не увольняйте меня, – сдавленный шепот откуда-то из кишок. Не до конца понимая, что творю, бухнулась на колени, чудом не зацепив остатки чашки. Слез почему-то не было. – Пожалуйста...
– Вставайте. Немедленно. Я сказал, поднимайтесь! – он ловким движением сгреб осколки и отправил их в мусорное ведро. Две практически равные половинки, чашка треснула посередине. Заговорил быстро: – Идите работать и постарайтесь забыть то, что мы тут друг другу наплели. Постараетесь?
Я подавилась сухим всхлипом. Господи, пошли мудрости, терпения, понимания и крепкого здоровья той самоотверженной женщине, которая связала свою судьбу с Воропаевым, потому что эти нехитрые блага нужны ей, как никому!
– Я вас не увольняю, – очень тихо сказал Артемий Петрович, помогая подняться. Пострадавшая щека его алела, как советский флаг, а невозмутимое прежде лицо было... странным, – только никогда – слышите? – никогда больше не становитесь на колени.
***
«Электроприбор для нагревания воды и прочих гидро-бытовых нужд» вышел из строя нежданно-негаданно. Сколько ни щелкали кнопкой включения, сколько ни вынимали его из розетки – чайник умер, и не в наших силах было его воскресить.
– Печаль-беда, – вздохнула Жанна, похлопав страдальца по пластмассовому боку. – Сестринский Тузик сдох еще летом, все на этого товарища надеялись. Надо Антонычу отнести, вдруг сообразит, что тут можно сделать?
Доставить покойного к завхозу вызвался Сологуб, все остальные направили стопы в буфет, прихватив с собой банку кофе и сахар. Ту растворимую бурду, которой потчевали в нашем буфете, не соглашался потреблять даже ко всему привычный Сева, а он, как уже довелось убедиться, ел всё, что плохо лежало и теоретически годилось в пищу. Мадам Романова готовила супругу «сиротские» бутербродики в полпальца толщиной, старшая медсестра пекла для него пирожки, но парень всё равно не наедался, оставаясь таким же худым и нескладным. «Не в коня корм, – сокрушалась Игоревна, вручая Жанне очередной промасленный пакет. – На, корми своего обормота».
– Ребя, да чо мы фигней страдаем? – удивился практичный Толян. – Раз нужен только кипяток, пошли к Воропаеву, у него свой.
– А давай сразу к Крамоловой, – лучезарно улыбнулась медсестра. – Чего уж мелочиться? Нас много, одного чайника не хватит. Как вам идея?
– Жанна имеет в виду, что идти к Петровичу себе дороже. Если по отдельности – вопросов нет, поделится, но нашу банду он пошлет куда подальше и будет прав, – объяснил Сева. – Можем, конечно, рискнуть…
– Не, народ, вы как хотите, а я к Воропаеву не пойду, – заупрямился Дэн. – У нас с ним друг на друга аллергия… а-апчхи!.. и кариес во всех местах.
Путем голосования решили, что для здоровья куда полезней сходить в буфет. Из двух зол нормальный человек выберет меньшее, а не наоборот.
– Верк, ты идешь?
Я изобразила вдумчивое изучение карточки Милютина В.В., которого мне предстояло навестить после обеденного перерыва.
– А? Ой, ребят, я, наверное, не пойду. Не голодная что-то, да и дел по горло. Вы идите, обедайте, за меня не переживайте.
– Да мы и не переживаем, – Толян во всем предпочитал честность.
Карина с Жанной уговаривали не сажать желудок и выпить хотя бы кружку чаю. Заверила подруг, что мой желудок крепко стоит на ногах и садиться не собирается. Ему не впервой, он закаленный в боях солдат.
Когда все, наконец, ушли, унося прочь сахар, достала из тумбочки свою чашку, наспех сполоснула в раковине и отправилась клянчить кипяток у Артемия Петровича. Не признаваться же ребятам, что в карманах – ни копейки: кошелек где-то посеяла, Маша-растеряша. Денег там было всего ничего, рублей сто двадцать от силы, плюс несколько визиток, дисконтная карта салона обуви и маленький набросок на листе в клетку, но всё равно обидно. Расплатившись за проезд, убрала его в сумочку и хватилась пропажи только после обхода. Занять у кого-нибудь было совестно (люди от зарплаты до зарплаты, да и не люблю без особой нужды в долг просить), а стойкий оловянный желудок урчал всё требовательнее. Как назло, сегодня проспала и не успела позавтракать, так что если у друзей был выбор из двух зол, то у меня его не было.
Со дня злополучного инцидента с пощечиной прошло всего ничего, и в течение этого короткого временного промежутка я только и делала, что бегала от Воропаева. Не в прямом смысле, конечно: встречи были неизбежны, но мы больше не оставались наедине. В ординаторскую входила последней и выходила первой, отчеты передавала через Гайдарева, благо, у Артемия Петровича редко находилась минута для беседы с каждым из нас по отдельности. Мне банально везло: месяц выдался напряженным, и Воропаева вечно не было на рабочем месте – либо бегай, ищи по всему отделению, либо признай, что твое дело не такое уж и важное и работай дальше. Второй вариант был морально проще.
И вот теперь я добровольно, в здравом уме и трезвой памяти, направлялась к нему за горячей водой, убеждая себя, что только идущий осилит дорогу. Ему от моих маневров ни холодно ни жарко, а бессмысленные прятки утомляют. Это всего лишь кипяток, возьму, скажу спасибо и уйду. Кипяток ни к чему не обязывает, верно?
Постучав в знакомую до последней царапинки дверь, дождалась привычного: «не заперто» и заглянула. Немало тягостных минут провел у этой двери каждый участник нашего квартета, ожидая, пока руководитель закончит с делами и снизойдет до тебя.
– Чем обязан, Вера Сергеевна? – полюбопытствовал зав терапией. – Предпочли мои нотации перерыву? Рвение, конечно, похвальное, но идиотское.
– Артемий Петрович, можно у вас кипятку взять? Пожалуйста, – попросила я, краснея.
– А что, в Багдаде кончилась горячая вода?
«Багдадом» в терапии меж собой кликали ординаторскую. Если кому-то из медперсонала требовалось узнать у Игоревны, чихвостит Воропаев своих интернов или уже распустил, задавался условный вопрос: «В Багдаде всё спокойно?». Неизвестно, кто начал первым, и почему именно так, но присказка прижилась, а вместе с ней и прозвище. Позже мы спрашивали медсестру про Багдад, когда хотели разведать обстановку или узнать, как обстоят дела в отделении.
