Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Воропаев стоял совсем близко, почти касаясь меня. Сделай кто-нибудь из нас полшага, и столкнемся. Умом я понимала, что не должна этого делать, но эгоистка-душа во весь голос кричала, что устала бороться с демонами, устала ломать себе хребет. Всё, что я должна, написано в Налоговом кодексе; всё, что не должна – в Уголовном, остальное на мое усмотрение.
Прежде чем он успел сообразить, что происходит, я поцеловала его. Не ожидавший подобной прыти (или наглости?) начальник дернулся было, но потом ответил. К стыду своему признаю, что весь мой любовный опыт сводился к обниманиям и невинным поцелуям в старшей школе. Любой парень, позволивший себе большее, получал вопль в ухо и весомый «аргумент» в виде подручного предмета в голову. Ну, или куда удавалось попадать.
Здесь же всё казалось настолько правильным, естественным и закономерным, что я позволила себе отдаться на растерзанье чувствам. А они терзали. Рационализм скулил из-под кровати, прощаясь с днями минувшими. Проблемы и предрассудки, окружавшие нас, вежливо отступили на задний план. Я и подумать не могла, что когда-нибудь решусь на такое… безумство? Нет, скорее, подвиг. Проявить инициативу, сломать барьер. Тетрадка шлепнулась на пол. Руки сами обвили его шею, скользнули по затылку, пальцы зарылись в волосы, неожиданно мягкие. Он гладил мои плечи, спину, не прекращая целовать, прижал к себе, точно боялся отпустить. Впервые так близко, так… просто. Гораздо проще, чем я думала. Мы оба слишком долго держались, прячась за красивыми словами, но один-единственный поцелуй стоил тысячи слов. Вот оно, подтверждение подлинности письма, единственное возможное подтверждение…
«Что мы творим? Нет, что я творю?!»
Он резко оторвался от меня и отступил на несколько шагов. На лице недоверие и тот самый, что и после корпоратива, суеверный ужас. Страсть гнали поганой метлой, она огрызалась, но убегала. Что я сделала не так?
«А ты не понимаешь?»
Ожидала длинной яростной тирады, где фигурировали бы вопросы «Зачем?», «Ты хоть соображаешь?..» и «Не забыла ли дома голову?», и готовилась отстаивать собственную правоту, но тирады, как и вопросов, не последовало.
– Зря мы так поступили, – тихо сказал Воропаев. – Мы не должны были этого делать, в особенности, я.
– Но почему? Вы ведь тоже человек…
– Этого больше не повторится, слышите? – он с силой потер лицо ладонями. – Я не допущу поползновений со своей стороны, но и вы будьте добры держать себя в рамках.
– Что я делаю не так? Объясните, пожалуйста… Объясните! Я исправлюсь, честное пионерское, я всё сделаю! Артемий Петрович… Артемий…
– Артемий Петрович, – поправил он. – Вера Сергеевна – Артемий Петрович, вариантов тут не должно быть. Мне гораздо сложнее называть вас по имени-отчеству, чем вам меня, но это мелочи по сравнению… Не важно. Ваши жертвы бессмысленны.
Этим своим «не важно» он меня добил, и не важно, что этому предшествовало. «Не важно», «не можем», «не должны» – одно сплошное «не». Почему не можем? Кому не должны? Разве мы успели кому-то задолжать? Волшебство улетучилось так же быстро, как и появилось, в законные права вступала реальность. Тебе нет места в его мире, дурочка, хоть ты в лепешку расшибись! Давно пора признать это и смириться. Я не заплачу, уйду с гордо поднятой головой, будто так и нужно. Ни слезинки не пророню. Титаническим усилием удалось сглотнуть и не разреветься. Грош мне цена в базарный день.
И вдруг…
– Я люблю вас, Вера, – выдохнул он, – всегда буду любить, что бы ни случилось.
Нелегко дались Воропаеву эти слова. Я так ждала их, мечтала о них, грезила наяву, но желанного облегчения они не принесли. Он признался не для того чтобы дать надежду, просто… считает, что я должна знать?
– Я знаю, но ваши жертвы бессмысленны.
С вымученной улыбкой подняла тетрадь, протянула ему и, не оглядываясь, вышла из кабинета. Ощущение поцелуя не покидало меня, заставляло закрывать глаза, прикусывать нижнюю губу. Мы не должны были этого делать. Но сделали и не жалеем. Я не жалею.
Глава восемнадцатая
Ведьмы оптом и в розницу
Странная вещь сердце человеческое вообще и женское в особенности!
М. Ю. Лермонтов.
Первые выходные нового года я провела в обнимку с одолженными конспектами и сайтом «Хочу всё знать». Артемий Петрович отдал тетради безо всяких вопросов.
– Хоть насовсем, – великодушно разрешил он и вновь куда-то умчался.
Наедине мы больше не оставались, существуя в режиме полного игнора: Воропаев явно избегал меня, а я не искала встреч. Догадывалась, что бесполезно. Тогда-то и поселилась в голове озорная мыслишка, типичный русский «апочемубыинет».
От помощи Интернета пришлось отказаться: он щедро делился ссылками типа «Как стать вампиром», «Как распознать ведьму» и через раз отправлял на форум нового молодежного телесериала о нечисти. Вурдалаки правят миром, упыри вытесняют прекрасных принцев. Я вздохнула и выключила ноут. Толку от Всемирной Паутины маловато.
«Теорию магии», «Практическую магию» и «Трансфигурацию» штудировала с фамильным соболевским упорством, цеплялась за каждый абзац в надежде наткнуться на подсказку. Различного типа превращений пруд пруди: и в животных, и в птиц, и в предметы обихода, но о полном перерождении нигде не упоминалось. «Мифы и легенды» наперебой кричали, что единственный возможный вариант – это пойти в подмастерье к опытной (-ому) ведьме/колдуну и позаимствовать силу. Но, опять-таки, об изменении сущности речи не шло, только о приобретении способностей. Довольно частая практика с немаленьким сроком. Обучусь лет через десять-пятнадцать, подождете? Нет, этот вариант не годился. Похоже, волшебники твердо придерживаются правила: «Где родился, там и сгодился», в нашем случае – кем.
Думай, Вера, думай! А если пойти от противного? Тебе опостылело быть нелюдем и хочется слить куда-нибудь свой магический потенциал, ну теоретически. Тогда почему Воропаев этого не сделает? Вот уж кому опротивело быть не похожим на других. Эх, не сходится что-то…
В таком виде – хмурую, обложившуюся тетрадками и со следами мыслительного процесса на лице, – меня и обнаружили Анька с Эллой.
– Во больная, – выдала подруга вместо приветствия. – Воскресенье, а она учится! Не надоело?
– Верк, Эля по магазинам зовет. Пойдешь? – сестрица прыгнула на кровать. – Будем тратить новогоднюю заначку.
– Во-первых, доброе утро, – буркнула я, – а во-вторых, мне некогда, идите сами… Где же эта схема?
– Опаньки, – присвистнула Элька, хватая «Нежить», – ну и уроды! Ты, мать, никак в мистику ударилась? Опасное это дело, сектанты на счет «три» лохов разводят… Хих! Это че, кикимора?!
– Болотная рыбница. Дай сюда, это не моё!
– А чье же? – прищурилась рыжая бестия. – Анька, ты за сестрой хоть смотришь? Совсем сдает старушка…
– Элла, вы, кажется, собирались по магазинам? – я спокойно собрала конспекты в стопку. – Не мешайте, по-хорошему прошу!
– Анна Батьковна, собирайся, – велела подруга, – через десять минут выступаем.
– Есть, мэм!
– Я, собственно, явилась тебе шею мылить! – продолжила она, стоило сестренке скрыться за дверью. – Это ж как так получается: вы с Саньком разбежались, все давно знают, одна я не в курсе? Непорядок!
– Эль, прости, – почти оправдывалась я. – Забегалась, закрутилась…
– Ну ты даешь! – возмутилась она. – Турнуть любоффь всей своей жизни и не растрезвонить об этом! Хорошо, что маманя твоя проболталась, а то я уже наряд подружки невесты присмотрела. Кайфо-о-овый такой, с вырезом…
– Миль пардон за обманутые надежды, – фыркнула я. – Мы с Сашкой разошлись без скандала, остались друзьями. Все живы, здоровы и счастливы.
Подруга застыла на месте, точно почуявшая зайца гончая.
– А с кем «не друзьями»? Я тебя давно знаю, Вер, просто так ты б его не кинула, корыстная душонка. Нашелся более перспективный вариант? И давно у вас всё? Я его знаю?
– Элла! – я застонала. – Нет! Нет! Нет!
– Чего «нет»?
– На все – нет!
– Зацепило тебя, зацепило. Врешь и не краснеешь! В глазках мечта булькает, щечки алеют, одеваться стала нормально, – загибала пальцы Эля, – в смысле, не как Страшила из страны Оз. Влюбилась, как пить дать! Ну скажи хоть, кто он, и я отклеюсь, – заюлила он.
– Ага, так я и поверила! Не дождешься.
– Верк, ты сволочь! Дай угадаю: глубокомысленный интерн? Поэт-философ? Лаборант с темным прошлым? Сторож дядя Степа, склонный к психоанализу и спиритизму? – терялась в догадках подруга.
– Еще одно слово, и мы поссоримся, – прибегнула я к последнему аргументу.
– Хорошо, хорошо, не хочешь говорить кто – не надо. Если без имен и должностей, у вас чего-нить уже было? Чего ты краснеешь? Не десять лет… Всё настолько плохо? Ой, неужели женатый?!
Помидорный румянец выдал меня с головой. Учитесь контролировать эмоции, Соболева, в будущем вам это понадобится.
– Беда-а. Любить женатого – себе дороже. Будут брошенные жены в дверь звонить, во дворе караулить и кислотой обливать. Дура ты, дура! Разводиться, небось, не собирается? – на всякий случай уточнила Элла. – И то хлеб. Оставь ты это дело, пока не поздно. Поматросит и бросит, а тебе – опять травма…
– Значит так, – процедила я (мерси Артемию Петровичу за мастер-классы), – моя личная жизнь – это мое личное дело. Думаешь, не рассказала бы, будь всё хорошо? Твоя назойливость переходит границу…
– Вер, – испуганно прошептала Элька, – ты, часом, не перегрелась?
– Нет, у меня всё отлично, лучше не бывает! Закрыли тему. По магазинам не пойду, как-нибудь в другой раз. Тебя, кстати, Анька заждалась.
– Точно сектанты. Опутали, голову заморочили, – буркнула она, обидевшись. – Спасать надо человека, а то потом поздно будет.
– Не нужно никого спасать. Это моя жизнь, мой выбор…
– Заладила: «мой, моя, моё»! Не узнаю тебя, Соболева, точно подменил кто.
В своих предположениях Элла оказалась не так уж далека от истины. Прежней Веры Соболевой, отличницы-комсомолки, затюканной девицы, чья жизнь расписана по минутам, больше нет. Зато есть новая я, не уверенная даже в завтрашнем дне, не то что в дальнейшем будущем. Не знаю, на пользу ли такие перемены, но пути назад нет.
Раз не удалось найти в Интернете, книгах и тетрадях, воспользуемся иным, более надежным источником информации. Я сильно рисковала, но эта возможность узнать дорогого стоила. Остается придумать, как убить двух зайцев: узнать то, что требуется, и одновременно не дать понять, в каких целях будет использоваться узнанное.
***
План был обречен на провал с самого начала, и конспирация не помогла. На вопросы об оборотнях Артемий Петрович отвечал без особой охоты, но внятно, а вот стоило мне заикнуться о полной трансформации сущности, сразу насторожился.
– С чего это вы вдруг заинтересовались? – с подозрением спросил он, выглядывая из «режима игнор».
– Ну, откуда-то же взялись первые маги, верно? – затараторила я. – Наверняка от людей произошли. Да и отказаться в случае чего от силы нужно, правильно? Вот я и подумала…
– Вера Сергеевна, посмотрите мне в глаза и честно ответьте: как долго вы придумывали повод? – чуть ли не с отвращением поинтересовался Воропаев. – Хотя можете не отвечать, и так всё ясно. Если бы способ был, уверяю вас, я бы не преминул им воспользоваться. Что касается противоположной трансформации, то и мечтать забудьте.
Я в очередной раз «почемучнула».
– Издеваетесь? Можно внушить собаке, что она курица, но глупо, прошу прощения, ждать от нее яиц. Рожденный ползать летать не будет, не в обиду сказано…
– Хорошо, хорошо, – я смиренно сложила ручки, – Мировой баланс, незыблемое равновесие – это понятно, но ведь вампиры обращают друг друга, и ничего! Про людей и говорить нечего…
– По поводу обращений ступайте к Печорину, разъяснит на пальцах. Это его больная тема. Я же могу сказать одно: если всё так радужно, почему вампиры до сих пор в числе нежити? – зав. терапией в упор смотрел на меня, ожидая ответа.
Открыв рот, тут же закрыла. Действительно, почему?
В коридоре к нам прицепился Ярослав и принялся донимать Воропаева по поводу состояния пациентки из седьмой палаты. Не сходилось у него что-то в результатах.
– Сологуб, вас кто к Лавицкой назначил?
– Так вы вроде и назначили, – промямлил ударник труда, – утром, не помните?
– Не помню. Команда «отбой», Сологуб. Берите в ординаторской ту историю, которая на вас смотрит, и идите работайте. К Лавицкой пошлю кого-нибудь другого.
– Но…
– У вас есть возражения? – прищурился Артемий Петрович.
– Нет-нет. Уже иду.
– Дожили, – вздохнул Воропаев, провожая доблестного интерна взглядом, – родную мать отдал на съедение этому… деятелю. Старею.
– А что с вашей мамой?
– Сердце шалит. Вроде, тьфу-тьфу, ничего серьезного, но провериться не мешает... Значит так, интерн Соболева, предупреждаю в первый и последний раз: разведете бурную деятельность в отношении поисков способа – сотру воспоминания обо всей этой галиматье. В моих силах заставить вас забыть о вампирах, говорящих котах, дедах морозах и прочем, – на полном серьезе заявил он. – До сих пор не сделал этого по одной простой причине: свободу выбора нужно уважать. Но здесь уже дело нешуточное. Способа стать природной ведьмой нет, добрые бабушки могут нашептать всё что угодно, а я не нанимался следить за каждым вашим шагом и спасать вашу любопытную шкурку.
– Как скажете, Артемий Петрович, – поникла я, – просто…
Мой начальник невесело усмехнулся.
– Просто, Вера, ничего не бывает. Отчасти и моя вина, не стоило так упорно просвещать вас. Но, согласитесь, минимальное знание лучше никакого. Пообещайте мне умерить свой пыл и не натворить глупостей. Клятвы, так и быть, не требую.
– Обещаю… Артемий Петрович?
– Что?
– Если б я была ведьмой, вы бы на мне женились? – выпалила на одном дыхании.
Он поперхнулся и, несмотря на то, что никто из посторонних не могут слышать, о чем мы с ним говорим, покрутил головой.
– Не занимайтесь ерундой, – проворчал Воропаев. – После работы задержитесь.
– Дежурство? – печально спросила я.
– Ну что вы, – раздраженно отозвался он, – мы запремся в ординаторской и будем смотреть мелодрамы, обнявшись под пледом! Черт возьми, Соболева, конечно, это дежурство! Для профилактики неподобающих мыслей в рабочее время, курс лечения зависит только от вас.
Ах вот вы как! Моя прощальная улыбка больше походила на гримасу отчаяния. Великолепно! Отлично! Супер! Высший класс, чемпионский разряд! Вам-таки удалось добиться своего, Артемий Петрович: я в этом больше не участвую! Хватит с меня и ведьм, и вампиров, и прочих вурдалаков. Решение окончательное и бесповоротное, слышите?! Надоело хуже горькой редьки. Правильно, хватит заниматься ерундой. Буду делать то, для чего, собственно, и нахожусь здесь – работать.
Почти полдня я продержалась сносно: напросившись на амбулаторный прием, помогала доктору Полянской. Наталья Николаевна, приятная во всех отношениях женщина и неплохой специалист, от помощи не отказалась.
– Ты бы маску надела, – посоветовала Полянская, – вирус ходит.
– На заразу зараза не липнет, – вспомнила я Элькину присказку, – а подцеплю что-нибудь – невелика беда, только другим на радость.
– Ну-ну. Прием – не лучший способ лечения депрессии, – глаза доктора лукаво глядели сквозь модные очки.
– По-моему, в самый раз. Буду думать о чужих болячках, а не о преимуществе кургана перед другими видами захоронения.
– Ого, – рассмеялась Наталья Николаевна, – что нынче заботит наших интернов! И в чем же преимущество кургана?
– Не вылезет, – буркнула я, доставая стопку чистых бланков, – а если и вылезет, то не сразу.
Доктор Полянская ничего не ответила, отставляя каждому право на собственных тараканов (мало ли, какие у людей проблемы?). Маловероятно, что она восприняла всерьез эту чушь, но больше со мной не заговаривала, только по делу.
Череда больных всех цветов радуги (зеленых, красных, бледных, даже синие попадались), чихающих, кашляющих, дрожащих, молодых и старых, спокойных и не очень помогла мне отвлечься. Диагнозы в основном идентичны – тот самый свирепствующий вирус, да кое-кто затянул с празднованием. Новый год плавно перетек в Старый новый год, а там и до Защитника Отечества рукой подать. Можно подумать, что жизнь – это один сплошной праздник!
Постепенно злость на Воропаева стала спадать, проснулось желание язвить и плевать на всё. Подумаешь, какие нежности! Туда не иди, сюда не лезь, это не бери – не человек, а просто ходячий Уголовный кодекс. Откровенность? Стремление уберечь? Не смешите! Да ни разу он не был со мной откровенным, хотел бы уберечь – рассказал бы всё без утайки, не урывками и не по требованию. Как тыкалась вслепую, так и тыкаюсь. Хотя, с другой стороны, никто не просил меня лезть в пекло. Любопытство – не порок, но заводит порой в такие дебри, что Кудыкиным Горам и не снились. Интересно, есть ли они на самом деле, Горы эти? Тьфу, опять я не о том думаю!
Потерпи, оскорбленная гордость (или кого там во мне оскорбили?), переживем лето, и всё вернется на круги своя. Совсем чуть-чуть осталось: сейчас середина января… февраль, март, апрель, май… почему так много-то? Семь с половиной месяцев, целая жизнь! Ладно, будем выкручиваться. Свободное время, которого кот наплакал, потратим на какие-нибудь курсы, те же права можно получить. Важно посильнее нагрузиться, чтобы хребтина трещала и сил на ерунду просто не оставалось. Жизнь продолжается!
***
Закон подлости – самый древний, самый верный и самый непреложный из всех когда-либо созданных законов, я уже говорила? Вы будете смеяться, но стоило мне решиться начать новую жизнь и даже успеть разработать концепцию реализации, как старая жизнь выползла из-под насыпанного кургана.
– Я слышала, тебе нужна помощь.
Чудом удержав дрогнувшую стопку историй, в которых требовалось разобраться на сегодняшнем дежурстве, обернулась. Принесла нелегкая! У двери ординаторской, скрестив на груди ухоженные руки, стояла Мария Васильевна собственной персоной.
– Ваши сведения устарели: никакая помощь мне не нужна, тем более от вас, – я перестала бояться ее после того памятного разговора с Воропаевым. Узнав, что такое Крамолова и с чем ее едят, страх шаркнул ножкой и ушел по-английски, уступив место отвращению.
– Дерзишь? – удивилась ведьма.
– Считаете, у меня есть повод раскланиваться с убийцей?
– Я никого не убивала, – она уставилась на меня с куда большим интересом. – Каюсь: хотела убить в порыве ревности, но ты опять вышла сухой из воды. Браво!
Снежинка в кармане халата (утром я сняла амулет и забыла спрятать в сумку) заметно потеплела, но не раскалилась. Очередное покушение? Где-то это уже было. Странно другое: Крамолова до сих пор не засекла амулет и не приняла мер. Если верить «Практической магии», ведьмы чуют такие вещи на расстоянии.
– Я знаю, кто может тебе помочь.
– Слушайте, оставьте меня в покое! Я выхожу из игры, понятно? Стреляйте глазками и говорите загадками подальше отсюда, – в сердцах грохнула стопкой по столу.
Марию Васильевну громкие звуки не впечатлили. Она развалилась в кресле, закинула ногу на ногу и промурлыкала:
– Просто взять и вычеркнуть из жизни? Не смеши меня, девочка, тебе это не удастся. Силенок не хватит.
– Хватит, если вы уберете свои когтистые лапы! Заряжайтесь негативом в другом месте.
– Ах вот оно что, – усмехнулась колдунья, покачивая стройной ногой, – разумеется, он всё рассказал тебе. Идиот безмозглый! Еще одна обуза на наши шеи. Чем больше грязи, тем сложнее уборка. Ты считаешь себя подкованной и лезешь на рожон. Очень даже зря, потому что одна я во всем этом гадюшнике знаю, как тебе помочь.
– Вам бы слуховой аппарат купить, Мария Васильевна, авось прокатит. Повторяю: помощь мне не нужна, с вашей стороны – тем более!
– А если я скажу, что способ есть, и осуществить задуманное вполне возможно? – она наклонила голову и прищурилась.
– Крысиный яд на лягушачьих слезах? Прыжок с крыши без парашюта? – с издевкой гадала я.
– Разумеется, нет, – обиделась Крамолова. – Можешь не верить, конечно, право твое. Ты ведь не настолько глупа, чтобы пить подсунутую мной гадость. Но способ действительно есть.
– И какой же? – помимо воли вырвалось у меня. Спокойно, Вера, просто для общего развития.
– Я точно не знаю, но могу дать адрес человека, который наверняка в курсе.
– Мария Васильевна, за кого вы меня принимаете? Во-первых, я вам не верю. Во-вторых, вам нет никакого резона плодить конкуренцию. Хотите избавиться чужими руками? Подошлете отморозков в тихом переулке, и поминай как звали, – я постаралась придать лицу скучающее выражение.
– Я могу убить тебя безо всяких отморозков, одним щелчком пальцев…
– Так убейте! Мир вздохнет спокойно, – саркастически хмыкнула я. Страшно не было, только противно кололо в груди. Не колдовство Крамоловой тому виной, а ее слова. Мысль о том, что он всё-таки знал, но намеренно не рассказал, терзала сильнее любого проклятья.
– Нет, Вера Сергеевна, я по натуре исследователь, – поделилась главврач, – гораздо интересней наблюдать за агонией жертвы, нежели за быстрой смертью. Став подобной нам, абсолютного счастья и вечной жизни ты не обретешь, только усложнишь всё еще больше. Да и влечение сократиться в разы – закон одноименных зарядов. Сладок лишь запретный плод, привычный же рано или поздно приедается.
– Вы заинтересованы в этом и, тем не менее, готовы помочь, – я сделала акцент на последнем слове. – Но вы просчитались: я в этом больше не нуждаюсь. Можете праздновать победу.
– И не подумаю, – неприятным голосом сообщила она, – не ты первая, не ты последняя. Решимости хватит на день, самое большее на два, а потом всё начнется по новой. Глазки горят – ты просчитываешь варианты, потому что равнодушных нет.
Она плавным движением поднялась с кресла.
– Выбор за тобой, Соболева. Навестив Клавдию, ты ничего не теряешь: женщина в возрасте, вреда не причинит, колдовство для нее – бизнес, способ заработать. Гадание, предсказание будущего, амулеты, артефакты, целебные настойки и… всякого рода консультации. Она сильный интуитивщик, но в оборотничестве и трансфигурации шарит получше нас. Я терпеть не могу Клавдию как человека, и она отвечает взаимностью, однако как маг… Впечатляет.
– И не надейтесь, я завязала с этим.
– Как знаешь, – главврач сунула мне бумажку. – Вот адрес, ты легко найдешь нужный дом. Скажешь, что по моей рекомендации. Удачного дежурства, Вера, – фирменная крамоловская усмешечка, будто прилипла к губам какая-то гадость. – Ах да, совсем забыла! Будешь планировать визит, Воропаеву не говори. По башке и в мешок, цепями к стенке прикует, но не пустит. Лишние ведьмы ему без надобности, тем более в твоем обличии. Чао!
Листок с адресом жег мне руку. Порвать, выбросить и забыть. «Она ведь ненавидит тебя, дельного советовать не будет, – бормотал внутренний голос. – Вспомни о курсах, там хорошо и уютно, а главное, безопасно! Сдались нам эти ведьмы-колдуны, без них спокойно жили и дальше проживем!»
Рука потянулась к мусорке и… замерла. Снова на распутье. Быть или не быть? Бросать или не бросать? С тяжелым вздохом скомкала бумажку и сунула ее в карман. Выбросить всегда успею. Никто не заставит меня пойти, слышите? Никто и никогда.
***
Они сидят на пирсе, болтая ногами, и бросают в море мелкие камни. Камни ныряют, но тут же возвращаются на пирс, ибо за новыми нужно спускаться на пляж. За ржавой оградой покачивается на волнах катамаран «Елизавета».
– Почему всё так сложно?
– Что именно? – она протягивает руку, на руку садится чайка. Сюрреализм, однако!
– Всё. Вообще всё.
– А по-моему, всё очень легко. Хакуна Матата, и никаких забот!
– Да ну тебя!
Она смеется. Чайка на руке хрипло вторит, щелкая клювом.
– А ну кыш!
Птица взлетает, не преминув клюнуть на прощание. Во снах все чайки умные, а их клевки невесомы.
– Зачем прогнал птичку? – дуется Вера. – Тебе бы всё прогонять…
– Например?
– Меня прогоняешь. Дурака кусок!
– Почему «кусок»? – хмыкает он. – Целый такой дурак. Не прогоняю я тебя, просто… не могу решиться. Вот так взять и перевернуть всё на сто восемьдесят…
– Ты человек подневольный, ага, – она встает на ноги и бросает в воду последний камушек, – но и я не одинокая волчица… была. Если не признаешь Хакуну Матату, надо хотя бы уметь отпустить. Я отпустила.
– Отпустить тебя?
– Или ее. Кто, по-твоему, больше мучается, ту и отпусти. Всё просто, на самом деле, это мы всё усложняем. Понапридумываем себе цепей, обвесимся ими, как новогодние елки, и сидим. А что цепи? Условности. Иллюзии. Нам кажется, что так будет правильнее, но это ошибка.
– Что же тогда правильно?
– Придумать цепи обратно. Не было их, и всё. Понять, чего ты хочешь, именно ты, а не твои цепи. Цепи всегда хотят одного и того же.
Давешняя чайка приземляется на палубу «Елизаветы» и доедает оставленный кем-то попкорн. Другие молча завидуют, но не суются.
– А чего хочешь ты?
– Я?– Вера скидывает сандалии и ласточкой прыгает в воду. – Я ХОЧУ СЧАСТЬЯ!!! А ТЫ?
– Папа. Па-а-ап... Ну пап!
Артемий вздрагивает и просыпается. Перед диваном виднеется нечеткий силуэт. Зрение мага, вопреки распространенным заблуждениям, в темноте эквивалентно человеческому.
– Пашка, ты что ли?
Он шарит рукой по стене, ищет провод лампы. Загорается тусклый свет. Сын морщится и, кутаясь в захваченное из детской покрывало, садится на краешек дивана.
– Что-то случилось? – голос спросонья хриплый.
– Я уснуть не могу, – бормочет Пашка, поджимая босые ноги. – Можно к тебе?
– Залезай.
Мальчик забирается под одеяло, прижимается к отцу. Всё с ним ясно: раньше в детской всегда спала бабушка, а она теперь ночует в больнице. Рвется домой, но ей тяжело бегать туда-сюда. Первую ночь Пашка держался, во вторую практически не спал, вздрагивая от любого шороха. На третью не выдержал.
– Я сначала к маме пошел, – докладывает он, шмыгая носом, – а она не слышит.
Вот уже больше полугода Галину мучает бессонница. Успокаивающие чаи-травы не помогают, на предложение ввести в транс она ответила гордым отказом. «Знаю я твои трансы, буду потом как зомби ходить!» Пришлось довольствоваться лошадиной дозой снотворного с минимальным побочным эффектом. Снотворное действует, но теперь разбудить Галину можно лишь выстрелом из Царь-пушки, и то с третьей попытки.
– С этим надо что-то делать, – говорит Воропаев, имея в виду всё и сразу.
Свет гаснет, только электронные часы продолжают мигать в темноте. 01.58. Сын ворочается, сопит, но вскоре засыпает. На шкафу чем-то шуршит Никанорыч, беспокойная натура которого не дремлет даже ночью. Характерное шкрябание из прихожей: кто-то снова закрыл Профессора на кухне. Дурдом «Ромашка».
– Благодарю, – освобожденный Бубликов сворачивается в ногах, прячет нос в лапы.
– Не стоит.
Постепенно затихает и Никанорыч. Одному Воропаеву не спится в этом сонном царстве. Здравствуй, тысяча и одна мысль! Необходимость что-то делать, что-то решать мешает отключиться.
«А бедная Соболева дежурит» – вдруг думает он. Из всех дырок торчат Верины уши. Не вспомнить о ней Артемий просто не может. Чего на свете не случается, чего на свете не бывает… Закрой глаза, и она появится пред мысленным взором. Улыбается, не робко, не из вежливости, а от души, по-детски искренне. Когда он впервые увидел Веру, то не поверил, что ей двадцать четыре. Семнадцать-восемнадцать, ну двадцать. Чопорный вид и странная одежда совсем не старили ее. Со временем впечатление усилилось. Не Сологуб, не Малышев и даже не Гайдарев бросали ему вызов по малейшему поводу – это делала Соболева. Краснела, бледнела, заикалась, но не отступала. Ее извечный принцип «чтобы всё было по-честному», желание во что бы то ни стало докопаться до истины порой выводили из себя. Рядом с ней никогда не удастся сосредоточиться, вот и приходится нести всякий бред, речь совершенно не орошает извилин…
Их поцелуй в кабинете. Стыдно признать, на она опередила его самое большее на минуту. На полминуты. Оттуда и эти слова про «должны-не должны».
– Я люблю вас, Вера, всегда буду любить, что бы ни случилось.
– Я знаю, но ваши жертвы бессмысленны.
Вернула удар, значит. Ловко. Но какие, к черту, жертвы? Не с его стороны. Артемий не мог прочесть ее мыслей, но дорого бы отдал за такую возможность. Ранка не заживала, сколько ни прижигай. Наоборот, с каждым разом всё больнее. Пустячный порез обернулся заражением крови, теперь либо экстренная госпитализация, либо смерть. А умирать не хочется. Сорвешься однажды, и пропадешь. Тебе оно надо? Посмотри правде в глаза: ты – не ее будущее, как и она – не твое. Чье угодно, но только не твое. У неё ведь жених… был. Разбежались, из-за тебя разбежались. Удовлетворил свое гребаное самолюбие? Легче стало? Нет, не легче. Час от часу не легче! Случайная девчоночья влюбленность подействовала как морковка не осла. Всё ведь просто: замри ненадолго, усыпи бдительность и хватай. Но осел на то и осел, чтобы бежать за веревочкой и кричать. Иа-иа! Доиакался, называется! Не смог вовремя затормозить, на повороте занесло. Подарил девчонке навязчивую идею…
Ее нелепое стремление стать ведьмой ни в какие ворота не лезет. Если из-за него, то он не позволит. Да и вообще не позволит! Это ведь равносильно убийству себя как человека. Единственный возможный способ полного перерождения – убить другую колдунью и забрать ее силу. Причем, не просто убить, а… даже думать страшно! Это карается, жестоко карается. Наверно, всё же стоило рассказать Соболевой, тем самым обрубив все концы, и отбить желание до конца ее дней. Она не поверила, смотрела так, будто он оскорбил лучшие чувства, ударил ее или сделал что-нибудь похуже…
Решено, нужно рассказать без утайки, сообщить нелицеприятную правду безо всяких прикрас. Так будет лучше, для всех.
Глава девятнадцатая
Короли и дамы
– Послушай, – друзья говорят мне на ухо, – Все будет отлично,
не падай лишь духом!
– Все будет отлично, – киваю им сухо.
И падаю, падаю, падаю духом…
Т. Шубина.
Следующий день обернулся настоящей пыткой и борьбой с душевными тараканами. Виной всему треклятая бумажка! Сколько раз порывалась выкинуть ее – не счесть, но каждая новая попытка кончалась неудачей: листок оставался там, где и был, а полчище тараканов радовалось пополнению.
Крамолова, этот демон в обличии человека, оказалась права: невозможно за один день вырвать из сердца привязанность. Я была как в чаду, душа скулила и рвалась с цепи, громадье планов рушилось, а виновник моих мучений даже не соизволил явиться! О, сколько обличительных речей было составлено, сколько моделей поведения разработано… впустую! Уже потом я узнала, что Воропаева спешно направили в Нижний, а инициатором суточной «ссылки» стала Мария Васильевна, но в тот день на Земле вряд ли можно было отыскать человека, которого я бы столь яростно ненавидела. И одновременно любила.
