Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Отшвырнув веник – толку от него никакого, – я решила проведать Воропаева.
Артемий Петрович лежал на спине и выглядел значительно бодрее, однако на его фоне бледность ищеек как-то терялась.
– Ругаетесь? – улыбнулся он. – Печорин тот еще гусь.
Я присела на краешек кровати.
– Вы бы лучше поспали.
– На пенсии отосплюсь. Помогите-ка мне…
– С ума сошли?! Не вставайте, – попытка удержать его была встречена неласковым взором.
– Разве я похож на умирающего?
Пришлось согласиться, что не похож: умирающие обычно менее болтливы. Заметив, что Воропаеву холодно, достала из шкафа одеяло. Как после бомбежки, ищем уцелевшие вещи.
– Почему вы не ушли? – вдруг спросил он, испытующе глядя на меня.
– Дверь заклинило.
– Ну а что помешало уйти после?
Пытается найти объяснение, но не может, и это его бесит. Интересно, беги я со всех ног, запрись в квартире, осуши все запасы пустырника и заикайся до конца жизни, это было бы более нормальным, уместным? В тот момент меня заботило только то, чтобы все остались живы и по возможности здоровы. Потусторонние убийцы не очень-то отличаются от обыкновенных, знаете ли.
– Я не смогла уйти, – если не самый прямой ответ, то самый честный.
– И каковы впечатления? – выдавил он. – Вдохновляют?
– Впечатляют. Свались всё разом, было бы хуже, а так… – я усмехнулась с деланной беспечностью. – Меня готовили постепенно, хотели они того или нет.
– Как вы вообще влезли в это? – недоумевал Артемий.
– По официальной версии виноват Дед Мороз…
Я рассказала практически всё, начиная с новогоднего визита и заканчивая черным котом.
Воропаева особо интересовала сцена в кабинете Крамоловой. Вспоминая все мыслимые и немыслимые подробности, я окончательно запуталась и начала повторяться.
– Пальцами вот так делала? – Артемий потер друг о друга кончики большого и указательного.
– Постоянно. Говорила о всякой ерунде…
– Постарайтесь вспомнить, – не отставали от меня, – это важно.
С каждой новой фразой он мрачнел всё больше.
– Кого-то ждет оч-чень серьезный разговор, – процедил мой начальник. – Людей, не понимающих слова «нет», надо топить. До них и с сотого раза не дойдет.
– А что такое «трехдневное на три поколения»?
– Особый вид проклятия. Большинство из них родовые, за редким исключением. Трехдневное – значит, начинает действовать к концу третьих суток. Про поколения, думаю, понятно: распространяется на проклинаемого, его детей и внуков.
– Гадость какая! – содрогнулась я. Мало того, что главврач нашей больницы – колдунья, она еще и проклинает направо-налево!
– Увы, об руку с хорошим часто идет плохое. Не все ведьмы злые, как не все собаки кусачие, но встречаются разные экземпляры… Ф-фу, до сих пор привкус во рту!
Он выпил три стакана воды и успокоился. Понимаю, сама молоко не люблю, а уж с коньяком... Как объяснил Печорин, вампирский яд что с клыков, что с когтей, действует очень быстро. Жертва не стонет и не корчится, разве что под конец, прежде чем заснуть на целые сутки. Причина в составе яда: его молекулы легко связываются с гемоглобином и, мутируя, летят ко всем органам и тканям. Мало разорвать связь – надо еще вывести продукты распада. Молоко с коньяком – то, что доктор прописал. Об остальных компонентах мне, понятное дело, не рассказали. Хорошенького понемножку.
– Ох!
– Что? – испугалась я. – Где болит?
Он откинул одеяло. С левой стороны, чуть пониже ребер, багровела длинная полоса. Кожа вокруг покраснела и начала воспаляться. Заживлением там и не пахло.
– Давайте обработаю.
Воропаев кивнул и поморщился. Я же тем временем принесла пиалу, куда набрала теплой воды взамен остывшей, намочила обрезок простыни и осторожно, боясь потревожить, приложила к больному месту. Спиртного в квартире Печорина было много, а банального спирта нет. Не коньяком же обеззараживать! Должна быть какая-то мазь... Вспомнила! В сумочке лежит тюбик, я брала его для Эльки: та отморозила щеку, катаясь на лыжах. Мазь нашлась в потайном кармашке. Похвалив собственную предусмотрительность, выдавила немного на ладонь и принялась втирать. Запах специфический, не спорю, но помогает здорово. Практически панацея.
Когда я коснулась обнаженной кожи, по телу Воропаева пробежала дрожь. Опять знобит? Потянулась было за одеялом, но хрипловатое «не надо» заставило отдернуть руку и поднять глаза. Лучше б я этого не делала! В его взгляде плескалось тоска, отчаяние, стремление исчезнуть отсюда как можно скорее, и одновременно с этим что-то такое, заставляющее кровь стучать в висках и пульсировать на кончиках пальцев. Сглотнув, вновь уставилась на порез. Нашла о чем думать! Человеку помощь нужна, а тут я со своими фантазиями. Уши горели немилосердно, в комнате стало жарко, точно весна наступила раньше срока. Я поймала себя на том, что уже не просто втираю, а глажу, ласкаю, поднимаясь всё выше…
Судорожный вздох, и он резко отодвинулся, набросил на себя одеяло, укутался посильнее.
– С-спасибо, но в следующий раз давайте обойдемся без массажа.
Смысл сказанного дошел до меня не сразу. Массажа? О-о-о!
– Простите, пожалуйста, – попятившись, выскользнула в гостиную.
Печорин на кухне ругался по телефону. Окна он завесил тяжелыми бордовыми портьерами, вследствие чего дуло не так сильно как раньше. Схватив первую попавшуюся тряпку, принялась возить ею по стене, но лишь размазывала подсохшие пятна. Стыдоба! Я вспоминала, какое удовлетворение доставляли простые прикосновения, возможность находиться рядом, чувствовать тепло… У-у-у, что же я делаю?! Получается, меня тоже надо топить, слова «нет» не понимаю! Но это ощущение… несравнимо ни с чем. На короткий миг мне даже показалось, что ему нравится.
Глава шестнадцатая
Жизнь продолжается
Если не можешь изменить ситуацию, поменяй свое отношение к ней.
Житейская мудрость.
Сашке не хотелось уезжать. Он трижды порывался сдать билет и трижды останавливал себя в последний миг. На его подвижном лице читался яркий спектр чувств: стремление уехать и жгучее желание остаться, облегчение и беспокойство. С одной стороны, кроме дружбы нас больше ничего не связывало, но с другой… Легко ли взять и порвать те ниточки, что удерживали рядом не один год?
Но заветный час прощания наступил. Обледеневшая платформа маленького вокзала, поезд до Москвы, окутанный облачками пара – так не похоже на наше последнее расставание. Прошло чуть больше четырех месяцев, а кажется, что целая вечность.
Погодин в своей новой куртке и шапке-ушанке смахивал на пингвина. Он тер варежкой красный от мороза нос и тщательно подбирал слова. Слова не подбирались.
– Пока? – подсказала я, зябко ежась на ветру. По платформе гуляли сквозняки, забирались за воротник и подвывали для настроения.
– Пока, – согласился Сашка. – Не обидишься, если буду звонить? Хотя бы первое время, пока не привыкну.
– Что ты? Конечно, звони. Буду рада.
– Ёшкины кошки, как всё по-дурацки вышло! Теперь я уезжаю, ты остаешься, а встреча последняя, – в сердцах сказал он. Вокзал склоняет к откровенности. – Что делать, куда бежать? Непонятно.
– Сань, – я по привычке поправила торчащий ворот его куртки, – торжественные речи сказаны, оплеухи розданы, отношения выяснены – всё в порядке очереди. Давай не будем травить душу. Можешь не верить, но мне будет тебя не хватать.
– Да знаю я, знаю… Только, Вер, как я могу уехать, не узнав, на кого тебя оставляю? – он прищурился. – В больницу не пустила, ничего толком не объясняешь. Вот вчера, например, где ты была?
– Мистер Отелло, ваш поезд отходит, – натянуто хихикнула под испытующим взглядом. – Ладно, это было не свидание. Далеко не свидание.
– Темнишь ты, Верка, – вздохнул Погодин, но от дальнейших расспросов воздержался.
– Не переживай. Обещаю не бросаться из крайности в крайность и переходить дорогу только на зеленый свет…
Поезд свистнул, готовясь к отправлению, и Сашка до хруста ребер стиснул меня в объятиях, поцеловал в подбородок.
– Верка моя, Лиса Патрикеевна, удачи тебе! Не поминай лихом.
– И тебе удачи, надежда российского здравоохранения! Будешь в наших краях – забегай.
Дань вежливости: по собственной воле он не вернется. Уже на ступеньках Погодин заговорчески подмигнул.
– Не завидую типу, который женится на вас, сударыня. Характерец тот еще, не дай Бог!
– Помнится, раньше это вас не останавливало, – парировала я. – Миленке привет!
Теперь мы квиты. Пустота в груди, связанная с нелегким признанием и чувством вины, заполнялась тихой радостью и – что греха таить? – облегчением. Долги прошлому отданы, обида поделена на двоих. Все сделали то, что должны были сделать. Моя глупость не должна портить жизнь другим.
Я не знала, что ждет меня дальше и старалась не заглядывать в будущее, но уже сейчас искренне желала Сашке счастья, ведь он как никто этого заслуживает.
***
Вливание в рабочий ритм после зимних праздников проходило болезненно, с лязгом и скрипом. Медсестры огрызались, лаборанты плевались, уборщицы забывали инвентарь где попало, больные жаловались и утаивали симптомы. В общем, типичные будни.
Артемий Петрович собрал нас в ординаторской и порадовал новостью: с сегодняшнего дня работа в парах и тройках окончена, начинается индивидуальная практика.
– Если кто-то рассчитывал и дальше паразитировать на мозгах соседа, – выразительный взгляд в сторону Толяна, – вынужден огорчить: сейчас каждый из вас на счету. Каникулы прошли бурно, статистика по происшествиям неутешительная, одних отравившихся полсотни. Эпидемии же вообще никогда не кончаются, поэтому советую взять ноги в руки и пахать на благо родины. Приступайте!
Подтверждая сказанное, на столе высилась внушительная стопка историй болезней.
Я почти не слушала Воропаева, следя за его лицом. Ни следа усталости или кровопотери, обычное спокойно-сосредоточенное выражение. Не верится, что еще вчера он балансировал между жизнью и смертью.
– Соболева, вы во мне дырку просверлите. Что-то не понятно? Спрашивайте, – вернул к действительности строгий голос.
– Нет-нет, я просто задумалась.
– Думать хорошо, а задумываться вредно – дарю идею. Церемонии окончены, по своим постам шагом марш. Расчехляйте спицы, бабуськи, они вам пригодятся.
Едва дождавшись, пока Сологуб и Малышев уйдут делить больных, спросила:
– Как вы себя чувствуете?
– Замечательно, назло доброжелателям, – рассеянно ответил Артемий Петрович, роясь в шкафу. – Где же она, где же?..
– Бок не болит?
– Вашими стараниями – нет, – ухмыльнулся зав терапией. – Хотели продолжить курс лечения?
Негодующе уставилась на своего начальника. Зачем он так? Воспоминания о вчерашнем до сих пор перед глазами, усугубления не требуют.
– Именно с таким лицом дедушка Ленин взирал на буржуазию. Я лишь имел в виду, что мне стало легче, а вы о чем подумали? – фыркнул Воропаев.
– Вы ведь умеете читать мысли, – с вызовом ответила я. – Прочтите, не стесняйтесь!
– Мыслей, Вера Сергеевна, я читать не умею, а если б даже и умел, то не стал бы: они у вас на лбу написаны, огро-о-омными такими буквами. Не всегда приличные, смею заметить.
Понятия не имею, чего он добивается, но людей из себя выводит мастерски. Ему бы мастер-классы проводить, отбоя от желающих не будет!
– Вы… вы… да вы просто…
Артемий Петрович с издевательской вежливостью подождал продолжения, не дождался и продолжил сам:
– … на коленях должен ползать после всего, что вы для меня сделали. А я мало того что не ползаю, так и еще и унижаю ваше достоинство. Вы неисправимы, Соболева. Ничего особенного вчера не произошло – со временем вы это поймете.
– Значит, свою жизнь вы не цените?
– Я ведь уже сказал «спасибо», что еще вам от меня требуется?
Конкретно от него мне ничего не требуется, благодарность не в счет, но игнорировать вчерашние события – всё равно что залить бетоном стенку между нами. Как раньше никогда уже не будет, неужели неясно? И к письму он больше не возвращался…
– Не думаю, что пойму это даже со временем, – ответила я, – но принимаю правила игры.
– Ну а я, живя нынешним днем, с прискорбием сообщаю: сегодня мне предстоят два не шибко приятных разговора, и оба по вашу душу.
От удивления перестала сердиться.
– По мою душу?
– В прямом и переносном смысле. Нужно же выяснить причину нежной «любви» к вам со стороны Марии Васильевны, – сухо проинформировал Воропаев, – во избежание дальнейших недоразумений. Таскать вас по улицам в полумертвом состоянии – удовольствие ниже среднего, на любителя.
– А второй разговор?
– Меньше знаешь – крепче спишь. Идите, Вера Сергеевна, ваши больные скоро плесенью покроются.
Нет, я так не играю! Обращается со мной как с ничтожеством и потом еще чего-то требует. Про игру на равных не слыхали, Артемий Петрович? Могу набросать планчик.
Вслух я, разумеется, сказала совсем иное:
– Пробу плесени к отчету приложить?
– Ценю понятливых, – улыбка мимолетно коснулась его губ. – Успехов в труде и обороне.
***
Крамолова сочиняла письмо главе администрации, особо смакуя фразы «довожу до вашего сведения», «требую принять меры» и «настоятельно рекомендую», когда дверь ее кабинета распахнулась. Находившаяся под властью музы главврач спросила, не поднимая головы:
– Кого там черти принесли? Я занята, не видите?!
– Придется вам отложить дела, Мария Васильевна.
Экран ноутбука прощально мигнул и погас, не соизволив сохранить документ. Писательские муки улетели в молоко. Утробный вой женщины сбил пролетавшего за окном воробья.
– Ты мне за это заплатишь! – со злостью прошипела она. – Целый час на него убила…
– Смотри, как бы саму не убили, – предупредил Воропаев. – Многие готовы, только свистни.
– Интересно, интересно. И кто ж это у нас такой наглый?!
– На безнаказанность надеешься? Напрасно. Я не Вера, вумными словами не ограничусь.
– Ах, Вера, – сменила тон женщина, ломая прямо по центру попавшийся под руку карандаш. – Могла бы и догадаться, кто приложил лапку к ее чудесному спасению. Жаль, хорошее получилось проклятье, качественное.
– Чего ты добиваешься? – раздраженно спросил зав терапией. – Гены бушуют, или виной всему индивидуальные особенности?
– Гены, дорогой мой, понятие малоизученное. На кого из славных родственничков ты намекаешь?
– И твои родственнички, и их гены мне нужны как слону валенки. Вопрос на миллион: у тебя совесть есть?
– Совесть, Воропаев, это рудимент, атавизм и прочие отсохшие органы, – торжественно объявила Мария Васильевна. – Закон природы «выживает сильнейший» мне как-то больше по душе. Дает простор фантазии.
– Делаем вывод, что совести нет. Тогда предупреждаю в первый и последний раз: еще одна подобная выходка – пеняй на себя.
– Ты мне угрожаешь? Фи, фу и фе. Если я захочу чего-то добиться, не остановишь. Не дорос пока, – с чувством превосходства сказала ведьма. – А твое участие в судьбе девчонки как минимум непонятно. Откуда тебе знать, может, она мне на ногу наступила в автобусе? Или первой пролезла в очередь за колбасой?
– Ты не ездишь в автобусе, – с отвращением сказал Артемий Петрович, – а за колбасой посылаешь домработницу. В куклы не наигралась, девочка-видение?
– Перегрелся? Какая девочка?
– Из песни. Ее еще зовут Дашей. Даша-Маша, очень похоже.
Крамолова втянула воздух сквозь сжатые зубы. Выстрел попал в десятку.
– И давно ты знаешь?
– Давненько. Думала, сменишь ФИО и адью? Сама говорила о скелетах в шкафу, которые сваливаются в самый неподходящий момент. Не одна ты такая сообразительная.
– Прикидываешь, за сколько можно выдать меня мамочке, – через силу усмехнулась женщина. – Не ожидала, не ожидала. Ходячее благородство потеряло актуальность?
– Даже не думал о шантаже, – отсутствующе произнес зав терапией, – просто довожу до сведения: вампирам известно больше чем достаточно. А раз знают вурдалаки, то и она наверняка в курсе.
– Сама как-нибудь разберусь! Ты мне зубы не заговаривай, говори прямо, чего надо. Время не резиновое, – спохватилась главврач.
– Я буду краток. Оставь Веру в покое.
– Надо же, «оставь Веру в покое»! Ни золотые горы, ни алмазные прииски, а покой Соболевой! Как это мило!
– Слюну сглотни, а то отравишься, – ничуть не смутился Воропаев. Пойманная в ловушку змея всегда шипит и бросается, важно не дать ей шанса укусить, – лишний труп за душой мне без надобности…
Крамолова сложила пальцы домиком.
– Зачем скрывать то, что и так видно? Я понимаю, ты молодой, кровь кипит, жена опротивела, а тут она – глупенькая, наивная девочка, влюбленная в тебя по уши! Куда уж тут устоять?
Язык во рту на долю секунды потерял чувствительность, но ведьма сбросила «заморозку» усилием воли.
– Старый трюк. Что, правда-матка глаза режет? Тьфу!
Она изящно поднялась со своего кресла, грациозная, как дикая кошка. И такая же опасная.
– Я ведь женщина, Воропаев, а мы, женщины, умеем это видеть, так распорядилась природа. Ты хочешь ее.
– Новости из Временных лет Повести!
– Ответ положительный, – Крамолова переместилась к шкафу. – А любишь?
– Ты выучила новое слово, тетя Маша? Мало знать, надо понимать.
– Ответ отрицательный. Тогда что тебя останавливает? Некая туманно известная дама по имени Мораль?
– У меня достаточно гибкие моральные принципы, – усмехнулся он. – Ответ неверный.
– Но положительный. Позволь напомнить тебе наш разговор…
Артемий Петрович сделал то, чего главврач ожидала от него в последнюю очередь: громко, безудержно расхохотался.
– Больной? Хватит ржать!
– Браво, кардинал Ришелье, вы переплюнули себя. Надежда умирает последней? В твоем случае она скончалась на пороге роддома. Подыщи другую палочку для битья, благо, выбор достаточный. За деньги люди стерпят всё что угодно.
– Да ни один из них…
– Не утрируй, незаменимых сапиенсов нет. В крайнем случае, всегда есть просто хомо. Лично я согласен на ничью.
– А я нет! – повысила голос ведьма.
– Хозяин – барин. Хорошая ты баба, Машка, только упрямая, – он засмеялся и добавил: – Praemonitus praemunitus («Кто предупрежден, тот вооружен» – лат., прим. автора).
– Посмотрим, посмотрим, – процедила Мария Васильевна. – Как бы это оружие не сыграло против тебя.
***
Во время перерыва наша компания привыкла собираться вместе, обедать и заодно советоваться друг с другом насчет диагнозов. Вот и сегодня Ярослав отловил меня у регистратуры и поволок в буфет, тараторя на ходу:
– Соболева, рассуди нас, а то эта форма жизни упрямится!
– Ага, рассуди, – прогудел Толян, плетясь следом. – А то эта глиста ученая мне весь мозг проела…
– В виду отсутствия предмета поедания данное умозаключение можно счесть субъективным, – Сологуб высунул язык и поправил очки. Зрение Славки неуклонно сползало в «минус». – В общем, проблема такая: Плешакова жалуется на боль в области поясницы, справа от позвоночника. Козе понятно, что почки! А этот козё… индивид уперся и твердит, что печень…
– А чо, нет? – ворчал Малышев. – Тошнит ее и колбасит, волком завывает! Скажешь, не печенка?
– Вы такие простые! Анализы назначили?
– Обижаешь! Он, – тычок в сторону Толяна, – ей целый список показал. Выбирайте, мол, какие больше нравятся! Умора!
– А чо? Плешаковой же сдавать, не мне, – оправдывался Толик, пихнув Сологуба для профилактики. – Лишних назначу – жаловаться пойдет…
Случай жалоб действительно имел место быть. Малышев, тогда еще молодой и зеленый, не признавал никаких анализов кроме общего крови да на белок в моче. Назначал всем, независимо от симптомов. И выплывал же! Но не всё коту масленица: у одного из больных вместо предполагаемого отравления «совершенно случайно» обнаружили аппендицит. Не буду вдаваться в подробности, однако после воспитательной беседы Артемий Петрович, дабы не разменивать талант на бездарность, составил Малышеву краткий список анализов на все случаи жизни.
Неискушенный коллега воспрял духом и с того самого дня назначал своим пациентам все двадцать девять пунктов. Представьте себе бабулю с давлением, ложащуюся на плановое капание. Приходит, никого не трогает, а тут на тебе – определяют ее к Толику. Давление? Ой, как хорошо, то есть, тьфу ты, плохо! Анализы? Всегда пожалуйста, записывайте! И идет бедная женщина в очередь, десять видов крови давать, из которых половина – для беременных. Как не сдать, если доктор прописал? Доктор врать не будет…
К сожалению, далеко не все такие сознательные. Интерн случайно напоролся на больного с высшим медицинским образованием, то ли врача, то ли профессора – уже не припомню. Он-то понимал, что к чему, а Толик нет. Да здравствует скандал! Воропаев, правда, отнесся к эксцессу философски: список отбирать не стал, справочники посоветовал и дату проверки назначил. Пришлось Малышеву унизиться до зубрежки и держать экзамен в назначенный срок. Так что теперь наученный горьким опытом коллега демонстрировал больным перечень и только отмечал выбранное. Пока никто не жаловался.
Отойдя к стене, чтобы застегнуть ремешок на туфле, я не сразу поняла, почему вдруг умолкли парни. Подняла голову: навстречу нам бодрым шагом двигался Гайдарев.
– Привет, ребят! – натянуто улыбнулся он и протянул руку.
Пожимать не спешили. Голливудская улыбка угасла.
– Да ладно вам, – с обидой сказал Дэн. – Я увольняться пришел, рады? Знаю, что гадом был, но не всю ж жизнь ненавидеть! Скажи им, Вер.
– Мне одному охота ему врезать или как? – картинно закатил рукава Малышев. – Верку хоть постыдился бы приплетать!
Славик изучал пятно на полу, я молчала. Денис не выглядел огорченным, оскорбленным или терзавшимся виной, разве что в глазах нет былого задора.
– Вон сколько рыцарей, Соболева, – хмыкнул он, избегая моего взгляда, – и все пекутся о твоей чести. Хорошо устроилась, надежно, только меня-то к подонкам не причисляй. Знаю же, что простила…
– Простила, – я не стала отнекиваться. – Уволиться сам решил или помогли?
– Считай, что помогли решить. А, какая теперь разница? – махнул рукой Гайдарев. – Судить не стали, и на том спасибо. Я, чесн говоря, даже рад, что ухожу. Найду местечко поспокойней, безо всяких… гхм… странностей… Удачи вам, хе-хе!
– Видали урода? – оживился Сологуб, стоило Денису скрыться за поворотом. – Ни извинений, ни раскаяния! Пример морального разложения личности под влиянием эндогенных факторов, среди которых доминируют эгоизм и природное свинство!
Толян выразился определеннее:
– … недоделанный!
– Зря вы так, – вздохнула я, – он действительно ни в чем не виноват.
– Ну да, – хмыкнул Ярослав, – виной всему низменные желания. Они толкали, а Дэн сопротивлялся.
Рада бы объяснить, да нельзя: не поверят и запрут в комнате с мягкими стенами. Интересно, сам Гайдарев осознает произошедшее или ему любезно помогли забыть? Насколько я поняла, Дэн и вправду стал жертвой колдовства, а маги ревностно хранят свои тайны.
Обед прошел в полном молчании. Я вспоминала те безоблачные времена, когда мы вчетвером были одной командой, ошибались, ругали Воропаева, отбывали наказания. Первые дни практики. Словесные перепалки по поводу и без; снежная битва, за которую так досталось. «Уже втроем, уже у нас потери…» Грустно как-то…
– Верк, не переживай, – с неожиданной для него проницательностью сказал Толик. – Если нервничать из-за каждой сволочи, никаких нервов не хватит – эт я тебе как врач говорю!
***
– Итак, что конкретно вы хотите узнать?
Ответила не сразу, созерцая кипы макулатуры на столе, стульях и прочих когда-то свободных поверхностях. Обустраиваем музей письменности? Артемий Петрович проследил за моим взглядом.
– Не удивляйтесь. Зачем впустую молоть языком, если можно заняться полезным делом? Нам с вами предстоит разобрать эти богатства. Те, что больше пятилетней давности, сдадим в архив, от четырех лет до года – секретарям, полгода и меньше – оставим здесь. Чего тут только нет, мама дорогая! – Воропаев пролистнул случайную папку. – История болезни некой Ждановой Виктории Владимировны, план эвакуации при пожаре и «морской бой». В общую кучу собрали, умники!
– А что эти бумаги у вас делают? – удивилась я.
– Пылятся, других мест же нет. Сразу разбирать лень, вот и накапливаются потихоньку.
Сортировка документов – работа нудная, рутинная, особой сосредоточенности не требует. Гляди на даты и раскладывай себе. Лучшего момента для разговоров о сверхъестественном и не придумаешь.
– Спрашивайте, – подбодрил Артемий Петрович, хватая сползавшую кипу, – во избежание недоразумений. Первое впечатление – главный враг, а оно вышло далеко не блестящим.
– Вы только не смейтесь, – попросила я и достала из кармана сложенный вчетверо листок. – В Интернете нашла.
– Представляю, что вы могли там найти. Давайте.
Он развернул бумагу, пробежал ее глазами… Отдать должное, не рассмеялся, лишь брови взлетели вверх.
– Всегда считал, что Интернет – большая помойка, но получать подтверждения неприятно. Вслух прочесть, что ли? Может, тогда поймете, – предложил Воропаев.
На бумаге было выведено буквально следующее:
Колдуны –
(ведуны, ведьмаки, кудесники, чаровники, чернокнижники, в русских средневековых источниках – волхвы) – в мифологических представлениях славян и других народов люди, наделённые сверхъестественными способностями влиять на жизнь человека и явления природы (для сравнения: ведьмы). Считалось, что колдуны наводят порчу на людей и скот (порчельники), сеют раздоры между людьми, делают заломы в поле, губя урожай, насылают непогоду, мор и тому подобное.
Колдуны могут быть оборотнями (в том числе являться в виде Огненного Змея к любовнице-ведьме, превращаться в вихрь и т.п., для сравнения: русское средневековое название колдунов – облакопрогонники) и превращать людей в животных. Распространены сказания о колдуне, разгневанном тем, что его не пригласили на свадьбу, и превратившем весь свадебный поезд в волков.
Сверхъестественными способностями колдунов наделяет нечистая сила: они заключают договор с чёртом (расписка пишется кровью), им служат чертенята, непрестанно требуя для себя работы; чтобы передохнуть, колдуны вынуждены давать чертям «трудные задачи» – вить верёвки из песка, собрать развеянную по ветру муку и т.п. Для заключения договора с чёртом и колдовства считалось необходимым ритуализованное инвертированное поведение; чёрта вызывали в нечистом месте – в бане, на перекрёстке дорог; колдунов можно узнать в церкви – они стоят спиной к алтарю; колдуны срезают колосья в поле, уничтожая урожай, вниз головой – за ноги их держит нечистая сила. С приближением смерти нечистая сила мучит колдунов, не давая им умереть, пока те не передадут своих способностей наследникам. После смерти нужно вбить в труп колдуна осиновый кол, чтобы колдун не стал упырем.
– Вы хоть сами в это верите? – беззлобно спросил мой начальник. – Если да, то и сотня задушевных бесед не поможет. Сломать такой культурный барьер мне не под силу.
– Я уже не знаю, во что верить, – буркнула я, отправляя смету за двухтысячный в «архивную» стопку. – Всё так запутано!
– Будем распутывать. Начну с того, что любое колдовство основывается, прежде всего, на научных знаниях. Пример из жизни: лечение ран. Без основ анатомии, физиологии, хирургии ничего не сделаешь, ровным счетом ничего. В кино обычно как? Махнул палочкой, крикнул: «Абракадабра! Сим-селябим! Крекс-пекс-фекс!» и управился. Если бы…
– То есть для того чтобы владеть магией нужно учиться?
– Постоянно. Больше знаешь – меньше шансов кончить жизнь, залипнув в стене или отравившись, – пояснил Воропаев. – Интуитивные выбросы прекращаются лет в восемь-десять, а чтобы колдовать по желанию, надо, опять-таки, представлять как.
– А после десяти одаренных детей отлавливают и запирают в волшебные пансионы? – строила догадки я.
– Распространенный миф, – поморщился он. – Подобная практика решила бы многие проблемы, существуй она на самом деле. Школы, вернее, Академии – по одной на страну, и попадают туда либо гении, либо те, чьи родители Крезы. Легко догадаться, что одаренных всегда достаточно, а гениев значительно меньше.
– Сколько платят за обучение?
– Продайте в рабство весь наш персонал, добавьте немного и наскребете на год. Может быть, смотря во сколько оценят товар.
– Шутите? – поразилась я. – Сколько ж детей там учится?!
– Без недоборов. Страна большая, а амбициозные личности – не мамонты, не вымрут. Диплом Академии Магии – это джек-пот, билет в жизнь первого класса. За тринадцать лет узнаешь больше, чем львиная доля ученых за всю жизнь, при наличии у них средств, оборудования и соответствующих условий. Зато нагрузки там – будь здоров, и коррумпированность практически отсутствует. Хотя деньги вертятся хорошие, тут не поспоришь.
Я пыталась переварить информацию. Не состыковывается: откуда ему знать подробности, если в Академии он, по собственному признанию, никогда не учился?
– Мне повезло, – поспешил развеять сомнения Воропаев, – быть знакомым с человеком, имеющим этот самый диплом. Биологию в моей школе преподавала Белая ведьма. Она и взяла на себя труд давать частные уроки, совершенно безвозмездные к тому же.
– Не понимаю, – призналась я. – Вы говорили, что диплом является билетом в жизнь. Тогда зачем человеку, потратившему столько времени, сил и средств на изучение магии, работать школьным учителем? Бессмысленно.
– Я сам всегда удивлялся. Елена Михайловна – долгих ей лет жизни – маг-универсал, Учитель с большой буквы и прекрасный человек. Способности феноменальные: она обучалась бесплатно и получала стипендию, что говорит о многом. Думаю, она выбрала профессию по велению сердца и вряд ли жалеет об этом.
– Вы с ней общаетесь?
– Как бывший ученик с учительницей. Последний раз виделись лет пять назад. Я перебирался из Рязани сюда, а её пригласили работать в городок с погодным названием. Елена терпеть не может перенаселенность, поэтому согласилась не задумываясь.
Вот вам, пожалуйста, пример преданности своему делу, альтруизма и так далее. Не каждый бы смог.
– А деление на Белых и Черных идет по какому принципу? Одни добрые, другие злые? – задала я следующий вопрос.
Артемий Петрович сначала поправил ближайшую к нему стопку, добавил к ней два листка и только потом ответил:
– Будь так, как вы говорите, мир давно утонул бы во зле.
– Почему?
– В настоящее время на тридцать Темных приходится один Светлый. Сделайте элементарные вычисления и поймете.
– Тогда какой принцип лежит в основе?
– Аккумуляции энергии, в народе ее чаще зовут Силой. Темные черпают Силу извне, Светлые создают сами. Хотя, – протянул Воропаев, – учитывая, что брать энергию можно либо из материальных источников, либо от других людей, Темные формально совершают зло. Прибавьте к этому, что большинство источников выпито досуха. Поэтому Черные маги в основном паразитируют на людях и предпочитают селиться в крупных городах. Мегаполисы для них – мечта, отрицательной энергии через край. Затеряться легче.
– Значит, в нашем городе живут только Светлые? – уточнила я.
