Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
– Хорошо, я уйду, – с поистине королевским достоинством уронила вампирша, – но, имейте в виду, в один прекрасный день я его все-таки прикончу.
– Чудесная, добрая, чуткая девушка, – развел руками хозяин жилища, когда за Несси закрылась дверь, – но стоит ей увидеть тебя, как она звереет. Загадка века.
– Угу, загадка, от слова «гадить». Давно кормил питомицу? А то слишком уж громко скрипит зубами. Вы бы проверились, вдруг глисты?
Эта, в сущности, невинная фраза переполнила тару вампирского терпения.
– Меня не было шестнадцать дней, и за какие-то несчастные шестнадцать дней она умудрилась выжрать весь холодильник! Весь! О, ненасытная! Да я б на эти запасы три месяца жил, а теперь...
– А теперь ты по новой садишься на диету, – спокойно посоветовали ему, – недельку-другую помучаешься и можешь вернуться в социум, всё остальное – детали. Только не ной.
– Много ты понимаешь, – пробурчал обиженный вампир. – Баллонами глушить томатный сок, уверяя себя, что это первая положительная – я ж свихнусь! Тоже мне, радость шизофреника.
– Ладно, недопонятый ты наш, время – деньги, а я вечно одалживаю. Расскажи лучше, как съездил. Был у него?
– Был.
– Говорил?
– Говорил, – эхом отозвался вампир, продолжая думать о томатном соке.
– Узнал, что он хотел?
– Узнал.
– Да не кивай ты, китайский болванчик! Говори толком.
– Все живы, все здоровы, передают привет и массу пожеланий.
– Печорин, я тебя убью! – не выдержал друг.
– Хе-хе, убей бобра – спаси дерево, – вампир ловко увернулся от брошенной подушки. – Уговорил, противный! Мне предложили сыграть в очередной пьеске, я отказался. Почитали мораль – я проникся и обещал исправиться. Конец истории.
– И это всё?
– А чего ты ждал, друже? Борис во время Великой Отечественной в Америке сидел, балы устраивал да на танках наживался. О чем с ним можно говорить?
Маг скептически выгнул бровь. То, что Печорин врет, пока дышит и дышит, пока врет, ему было известно вот уже двадцать лет как.
– Печорин, бензопила ты «Зайка», когда наши воевали с немцами, тебя на свете не было, – с улыбкой напомнил он. – Балы устраивал... Ничего не путаешь? Может, это была Гражданская война? Правда, меня немного смущают танки.
– Может, и Гражданская, – не стал спорить Йевен. – А ты что думаешь, родись я лет так девяносто назад, сбежал бы в Штаты, как Бориска? Я всё-таки князь. Пускай с одного боку, но... князь! – он повернулся в профиль, как императоры на монетах, надул щеки.
– К чему сейчас эти патриотические потуги? Борис тоже князь. Точнее, это Борис князь, а ты у нас... пока не князь.
– Скажи проще: байстрюк, – улыбнулся вампир от уха до уха, – да и родился уже в Союзе. Отцовы предки внучка так и признали, всё кичились. Вроде как законный, но вроде как и нет... Хотя кому я рассказываю?
– Да правда что, – фыркнул друг. С абсолютным безразличием фыркнул.
– У тебя ж вроде бабка по материнской линии в обкоме партии сидела, чуть ли не секретарь, – развивал тему Печорин.
Ответом ему стал веселый хохот.
– Тоже мне аристократия!
Не удержав язык за зубами, вампир выболтал истинную причину своего визита к Рейганам, умолчав лишь о дочери Ирен. Полуправда – «в нашем городе живет» – была честнее откровенной лжи и предпочтительнее правды целой. Тухлятину, как известно, в судочке не спрячешь, но оттуда она позже завоняет.
– Короче говоря, ждем визита донорской службы, – мрачно пошутил он. – Ребята из Сообщества этого так не оставят. Если уж Рейган задергался, дело действительно дрянь. Не звякнешь вечерком нашей общей биологичке, как ее там? Может, она в курсе насчет жертвоприношения, подбросит мыслишку.
– Насколько я знаю, Михайловна училась по естественному циклу, некромантия и «кровавы требы» туда не входят, – задумчиво протянул маг. – Разве что в теории.
– Попытка не пытка, идет без убытка. В конце концов, баба окончила Академию, а биология сама по себе связана с жертвами.
– Скажешь ей при встрече, – он взглянул на наручные часы. – Мне пора, увидимся завтра… Черт, забыл совсем! Считай, что я труп.
– Опять?
– Опять. Снова, то бишь. Эх, жизнь моя жестянка...
– Что хоть случилось? – крикнул вампир в коридор. Ему не ответили. – Вот у кого точно «милые семейные подробности»! Ты веришь в совпадения, Несс?
– Чего-о?.. О, «Жигули»! Красные!!! – Инесса даже взвизгнула от восторга. – Тьфу ты, тьма, покрышки не видно!!!
– Не веришь. Вот и я нет.
Глава четвертая
Д’Артаньян и три волонтера
– Мы будем иметь честь атаковать вас.
А. Дюма
К своему первому рабочему дню я готовилась с особой тщательностью. Необходимо было учесть множество мелочей, чтобы не ударить в грязь лицом и не оставить прорех в броне. Шел не просто подбор одежды и макияжа – решалась сложная аналитическая задача: как поэффектнее изуродовать себя и остаться при этом в рамках приличий.
– Веруш, тебе не кажется, что это уже… ммм… перебор? – спросила мама, неодобрительно поджав губы. Похоже, на этот раз я превзошла себя.
– А по-моему, идеально, – я подарила улыбку своему отражению, и то робко улыбнулось в ответ. – Ловкость рук и никакого мошенничества.
Из зеркальной глади смотрел унылый гибрид девочки-заучки и библиотекарши строгих нравов, существо условно женского пола. Мышисто-русые волосы зализаны в хвостик, но открытый лоб ничуть не красит свою обладательницу. Макияж в стиле «никакого макияжа», благодаря ему правильные черты лица кажутся блеклыми и совершенно безликим. Одежда под стать: блузка-балахон, зрительно уплощающая округлости, простая юбка ниже колена, безвкусные туфли на сантиметровом каблуке. Довершали образ бледной немочи круглые очки в черной оправе. Надеть шляпку, сменить туфли на домашние тапочки, и будет вылитая Тетя Мотя.
– Да, перебор, – нехотя согласилась я и вместо круглых очков надела привычные, любимые, прошедшие со мной огонь, воду и медные трубы.
Измываясь над собственной внешностью, я не испытывала ни грусти, ни сожаления. Кому нужны мои фигура или лицо? С лица не воду пить, а неказистый облик – это камуфляж, защитная окраска, какая-никакая, но гарантия безопасности. Пока ты бесцветен, тебя не тронут.
– Пожелай мне удачи, – попросила я, обнимая мать на прощание.
Ласковое сентябрьское солнце обнимало за плечи, обещая, что сегодня будет тепло. По небу группой диверсантов ползли рыхлые тучи, но дожди держали при себе: еще успеется. Городские деревья, эти искусственные природозаменители, шелестели зеленой листвой с золотыми заплатками. Толстые голуби расхаживали по тротуарам, точно важные министерские чиновники, и разыскивали провиант. Знакомая с детства картина, ничего интересного, но теперь, когда до места назначения оставались считанные минуты, я пыталась сосредоточиться на чем-нибудь привычном.
Из-за поворота выглянуло здание городской клинической больницы. Полностью отремонтированное, с тремя почти заново отстроенными корпусами, окруженное маленьким парком, оно не выглядело страшным. Больница и больница, обычная больница. Какое-то время я простояла, ухватившись за кованую ограду и восстанавливая дыхание. Пути назад нет, только брать крепость штурмом!
Больницу я знала неплохо, и многочисленные перестройки с перестановками не помешали отыскать терапевтическое отделение. Проблема в другом: к кому обращаться-то? Проводя своевременную разведку боем, я добросовестно заполнила все бланки-заявления, представила необходимые справки, провела здесь добрые полдня, а получила лишь постную улыбку секретаря и приказ явиться числа такого-то. К кому попадаю на практику, сколько нас там будет – покрытая мраком тайна.
За неимением лучших вариантов направила стопы в регистратуру. Там по определению должны знать всё.
Женщина лет шестидесяти, неторопливо листающая глянцевые страницы, приоткрыла окошко.
– Здравствуйте! Вы не подскажете…
– Здравствуй-здравствуй. Ты, наверное, в интернатуру?
– Как вы догадались? – улыбка получилась слегка вымученной.
«Регистратура» убрала журнал в сторону.
– Так не первая. И такая же несчастная. Во-о-он ребятки сидят, видишь? – она махнула рукой в сторону кресел и стульев, где скучали трое парней. – Тоже спрашивали, им велели обождать. Поэтому иди, деточка, иди.
Стоило мне приблизиться к «ребяткам», как в меня вперились три пары разномастных глаз. Платя той же монетой, уставилась на них. Моргнула. Глюки одолели, или напротив меня и впрямь сидит старый знакомец Толян?! Его наголо обритую ушастую головушку не узнал бы только слепой.
– Всем привет, – отдала я дань вежливости. – Здравствуйте, Анатолий Геннадьевич.
– Мы чо, знакомы? – удивился мистер Мускул. В свежей рубашке и без солдатских ботинок он производил впечатление цивилизованного человека. Кто не знал этого молодчика, мог по неопытности обмануться.
– Здрасьте-приехали! Кто мне сумки с платформы тащил?
– Верка, ты что ли? – знакомо загоготал Толян. – А… а чо это у тебя на моське намазано?
Интерес двух оставшихся «ребяток» перерос в чисто биологический. Меня осмотрели, взвесили и признали условно годной к употреблению. Вроде бы есть можно, но не нужно. Симпатичный кареглазый парень отвернулся, достал из кармана пачку сигарет с ментолом и закурил.
– Молодой человек! – крикнула «регистратура», обладавшая феноменальным зрением и сверхчеловеческим нюхом. – Здесь курить не положено!
– Где не положено, там покладено, – лениво отозвался парень, вынимая изо рта сигарету. Голос у него был приятный и ничуть не прокуренный. – Соблюдайте грамматику, мамаша. Вот напишут когда-нибудь, что здесь курить не покладено, и я не буду.
Другой интерн, тощий веснушчатый парнишка с рыжими вихрами, сидел как на иголках. Он успел облачиться в новенький белый халат и теперь то и дело сдувал с униформы несуществующие пылинки. Из нагрудного кармана выглядывали предназначенные для чтения очки и шариковая ручка.
– Ярослав Витальевич, – важно представился интерн и сделал ручкой «здрасьте-здрасьте». – Рукопожатие без стерильных перчаток может пагубно отразиться на нашем здоровье.
– А целовать не пробовали? – поддела его я. – Говорят, девушкам это нравится.
– Заглатывание патогенных организмов?! – ужаснулся Ярослав. – О, женщины, ваша логика извилиста, как тонкий кишечник!
– Какое счастье, что ваша пряма, как завершение толстого! – любезность за любезность.
Рыжий милостиво кивнул, показывая, что не намерен вступать в дискуссии. Я кивнула в ответ. На том и расстались. Скромные гении, как любые мало-мальски редкие зверьки, не терпят конкуренции.
Поклонник русской грамматики («Очень приятно, Дэн») всё же потушил сигарету и теперь водил пальцем по сенсорному экрану. Пожалуй, из всей троицы, не считая меня, он был наиболее экзотичным: кроссовки с ярко-желтыми шнурками, классические черные брюки и лиловая футболка с двусмысленной английской надписью. Взлохмаченные волосы не прикрывали серьгу-клык в мочке правого уха. Если бы мне предложили охарактеризовать Дэна двумя словами, это были бы слова «мятежный дух».
– «Интерны», мать моя женщина! – гоготнул Толян. – И де-то там нас дожидается Великий и Ужасный Быков! Га-га-га!
Из ближайшего лифта послышался странный звук, словно кто-то выбивал двери изнутри, глухо ругаясь при этом. Несколько томительных мгновений, и из железного плена выбралось взъерошенное нечто в белом халате.
– У-у-у, чтоб тебя! – пленник погрозил лифту кулаком, а потом усиленно замахал. – Эй, интерны!
– Если этот шкет и есть наш злобный повелитель, я лучше сразу удавлюсь, – буркнул Ярослав Витальевич. Почти неразличимо буркнул, но шкет услышал.
– Не надо давиться, давайте лучше знакомиться! Романов, Всеволод Иваныч Романов! Можно просто Сева, все меня так зовут.
Мою руку он пожимал трижды, Ярослава – четырежды, Дэна – семь раз, а лапищу Толяна тряс целую минуту.
– Рад, безумно рад знакомству! Вас уже ждут. Айда за мной!
И этот сгусток энергии помчался в сторону лестниц.
Взлетев по ступенькам на третий этаж, Сева пробежал прямо по коридору, свернул направо, затем опять прямо, налево, прямо, снова направо... О том, чтобы запомнить дорогу, речи не шло – мы старались не отставать.
Искомая дверь гордо гласила: «Ординаторская». Проводник постучал в ритме голодного дятла, не дожидаясь ответа, толкнул дверь и впихнул нас в комнату, после чего вошел сам.
– Вот, Артемий Петрович, привел!
– Премного благодарен, Романов. Напомните Талановой про Рымкевич, и можете быть свободны. Если увидите Стриженову, скажите, пусть зайдет ко мне после обхода.
Довольный Сева упрыгал к новым горизонтам, оставив нас на съедение заведующему терапевтическим отделением. Бочком, бочком мы добрались до свободных кресел, не сводя глаз с «Великого и Ужасного». В его величии нам еще предстояло убедиться, а вот ужасным он определенно не был. Высокий, без склонности к полноте или к излишней худощавости мужчина, лет тридцати двух на вид – для заведующего практически юность. Царивший здесь на моей памяти Василий Степанович был старше, по меньшей мере, вдвое.
Молодое, гладко выбритое лицо этого человека носило заметный отпечаток властности. Он смотрел открыто, даже приветливо, но из-за широкой спины приветливости нет-нет да выглядывала неприязнь. Чем вызванная? Попробуй, пойми. Знакомый типаж. Не надевай я эту маску любезности чаще, чем белый халат, купилась бы на приветливость, а так лишь оценила уровень владения – профессиональный лицемер. Легче разобрать на звенья пару цепочек ДНК, чем понять, что у него на уме. Зря Ярослав умничал: стань их непосредственным начальником дружелюбный Сева Романов, количество проблем сократилось бы в разы.
Непосредственный начальник вдруг улыбнулся краем рта, и мои очки сами собой сползли на кончик носа. Когда я вернула их на место, улыбка пропала.
– Так вот вы какие, северные олени, – нарушил молчание Артемий Петрович. Зеленые глаза под темными бровями лукаво блеснули. – Меня рассматривали по-разному, но чтобы с суеверным ужасом – впервые, того и гляди окропите святой водой. Не тратьте время. Ваши предшественники пробовали, им не помогло. Не улыбайтесь, Денис Матвеевич, лучше достаньте из уха и спрячьте в карман этот дикарский атрибут. По моему отделению вы так ходить не будете.
Дэн демонстративно тряхнул волосами, выставляя напоказ серьгу.
– Это подарок, – заявил он. – Не сниму!
– Снимете, – уверенно сказал руководитель.
– На что спорим?
– Делать мне больше нечего. Поверьте на слово: вы ее снимете, и всё.
Он сказал это нейтрально, без тени улыбки и тут же перевел разговор. Теперь если клык и покинет Дэна, то только вместе с ухом, сам Дэн его ни за что не снимет. Толян подмигнул мне круглым глазом. Наверное, думал примерно о том же.
– Сделаем так, – заведующий повертел в руках папки с личными делами. – На табличку с моим именем вы еще насмотритесь и насмотритесь на двадцать лет вперед, но, делая скидку на ваше образование, всё же представлюсь: меня зовут Артемий Петрович Воропаев, и с сегодняшнего дня я вам папа, мама, тетя из Киева и любимый дедушка. Само собой, до тех пор, пока вы будете смущать меня своим присутствием.
Пользуясь тем, что Воропаев был занят документами, я украдкой взглянула на руководителя. А существует ли на свете что-нибудь, способное его смутить?
– О своем непосредственном участии в становлении ваших личностей узнал три дня назад, так что время пролистнуть эти талмуды, – он постучал указательным пальцем по верхней папке, – а заодно и поплакать крокодильими слезами у меня было. Такого понаписано про вас – душа поет, кардиограмма скачет! Поэтому нам с вами не остается ничего другого кроме как устроить очную ставку. Кто первый?
Воропаев перетасовал папки и наугад выбрал одну.
– Сологуб Ярослав Витальевич, двадцать три полных года, выпускник …ской Государственной Медицинской академии. Славный малый, но педант. Не улыбайтесь, Денис Матвеевич, это не ругательство... Особые приметы – горит (почему-то без кавычек) на работе, мечтает о Нобелевской премии. Красный диплом, сплошь и рядом положительные характеристики! Семь сертификатов участника Конференции молодых врачей Гдетотаминска, ксерокопии прилагаются. Приглашение в аспирантуру МГУ, подписанное ректором, – брови Воропаева картинно поползли вверх. – На этом месте я, помнится, прослезился. Напрашивается тупой вопрос: а что вы здесь забыли, милейший Ярослав Витальевич?
Ярослав залился краской и пробормотал что-то неразборчивое, мой слух уловил только «практику в спокойных условиях».
– Практику я вам обеспечу, интерн Сологуб, над спокойными условиями подумаю. Поехали дальше. Малышев Анатолий Геннадьевич, двадцать шесть лет, …ский Государственный Медицинский университет… бла-бла-бла... Вот! Характеристики с места учебы неутешительные: посещаемость низкая, конфликты с преподавателями – регулярные, на третьем курсе – отчисление с последующим восстановлением. Вспыльчив до крайности, забывчив до склероза. Поручать длительную монотонную работу не рекомендуется. Это еще похоже на правду. За что отчислили-то?
– За прогулы, – Анатолий почесал в затылке, припоминая, – еще за пожар в туалете, кнопку на стуле декана, оскорбления преподов, уборщицу… да много за что.
– Не спрашиваю, что вы там сотворили с уборщицей, – Воропаев с сомнением взглянул на интерна. – Кхм… Гайдарев Денис Матвеевич, двадцать четыре полных года, выпускник… Вы только послушайте, какая прелесть! Да тут целых три вуза, причем, все с интервалом в пару месяца. Возникают оч-чень нехорошие подозрения, Денис Матвеевич. Вас, часом, пауки-мутанты не кусали?
Артемий Петрович листал характеристику дальше, выделяя голосом «исключительную работоспособность», «удивительный профессионализм» и «особые заслуги перед университетом». «Дымит как паровоз» и «брешет, как сивый Мюнхгаузен» он произнес чуть ли не слезами на глазах.
– Поздравляю, товарищи, плечом к плечу с нами будет трудиться генерал-майор медицинского фронта, спортсмен и комсомолец. А ваш портрет с подписью «отец-благодетель» там, случайно, не висит?
– А чего вы довольный такой? – окрысился Гайдарев. – Нашли друга по интересам?
– Нет, господин супермен. Нечасто встретишь такую трепетную любовь вуза к своему студенту, а любая истинная, лишенная всякой корысти любовь заслуживает восхищения. Ну и наша последняя самоубийца, – сказал он уже обычным сухим тоном, – Соболева Вера Сергеевна, двадцать четыре полных года, красный диплом в синюю крапинку. На красный силенок не хватило, а, Вера Сергеевна?
Я ограничилась вежливым молчанием. На риторические вопросы отвечают только нобелевские лауреаты вроде Ярослава Витальевича и генерал-майоры медицинского фронта, не будем показывать пальцем.
– Умна, обязательна, работоспособна... Обожаю это слово – толерантна. Альтруистка и правдорубка. Любит кошечек, хомячков и прочую живность. На первом курсе отказалась препарировать лягушку и с криком: «Зачем вы ее убили?!» покинула аудиторию. Хм, забавно…
Пришел уже мой черед краснеть. Неужели кто-то не счел за труд отыскать этот старый, по сути, детский эпизод с лягушкой и внести в мое личное дело? А Воропаев этот тоже хорош! Не мог промолчать? Слово «толерантность» ему, видите ли, нравится.
Ярослав Сологуб надел очки и уставился на терапевта.
– Там что, и вправду написано про лягушку и кошечек? – недоверчиво спросил он.
– Смотрите сами, – Артемий Петрович с готовностью протянул ему личные дела.
Я не утерпела и заглянула через плечо. Никаких характеристик там не было и в помине, лишь фамилия-имя-отчество, год рождения, даты поступления-окончания да несколько коротких пометок. Уж не прогнал ли нас Артемий свет Петрович по базе ФСБ?
– Так вы всё выдумали?!
– Почему же всё, Анатолий Геннадьевич? Кто-то не узнал себя в моих заметках?
«Молчание было ему ответом». Против фактов, как говорится...
– Что и требовалось доказать. Теперь все слушают меня, повторяться не буду. Вам, суслики, требуется запомнить одно: бегать за вами, кроме альтруистки и правдорубки Веры Сергеевны, никто не станет, поэтому назначаю Веру Сергеевну ответственной за сохранение вашего морального и профессионального облика. Не пугайтесь, Соболева, следить за тем, чего нет, легко, вы быстро научитесь, – я была удостоена ироничного кивка, зато новоиспеченные коллеги скривились, точно отведали уксуса. – Даю сутки на адаптацию, с завтрашнего утра – полноценный рабочий день со всеми прелестями. Опоздание – внеплановое дежурство, пять опозданий – занесение в личное дело. Я имею полное право казнить, миловать, нагружать работой и заставлять выполнить любые прихоти. Скажу драить боксы в пожарной каске, крича лозунги Великой французской революции – пойдете грабить пожарную часть и учить французский. Без моего ведома из больницы не отлучаться. В конце рабочего дня каждый из вас сдает отчет на три листа, где подробно и со вкусом расписывает, какие глупости натворил и сколько больных одарил нервным тиком. График дежурств будет составлен в ближайшее время. Ферштейн?
– Яволь, – скромно отозвался Сологуб.
– Вот и славно, – Артемий Петрович поднялся с дивана, спрятал папки в шкаф. – Мое время стоит дорого, поэтому больницу вам покажет Романов. Севу не обижать, осматриваться, привыкать, готовиться к худшему. Увидимся вечером!
Не удержавшись от прощальной усмешки, Воропаев ушел. Утверждать за остальных не берусь, но мне сразу стало легче дышать.
– И как он вам? – поинтересовался Дэн. – Быков тут, по-моему, рядом не валялся.
– Да ничо особенного! Лет на пять старше нас, а уже мнит себя богом, – заявил Толян. – Культурная сволочь. Не знаю, как вы, ребя, а я унижаться не намерен! «Суслики», – передразнил он. – Будут ему суслики.
Я оглядела ординаторскую. Ничего общего с тем, что любят демонстрировать в фильмах, но всё же лучше, чем в некоторых госучреждениях: диванчик, три кресла и колченогий стул, письменный стол, непонятного назначения тумбочка. Шкафы под завязку забиты документацией, в углу ютится маленькая раковина. Стены желтоватые, безо всяких обоев, неподалеку от двери висит дырявый дартс, три дротика прочно засели в дереве. Ни картин, ни фотографий – все безлико и функционально, настраивает скорее на труд, нежели на отдых. Похоже, евроремонт сюда не добежал.
– Тюрьма, самая что ни на есть тюряга! – протянул Гайдарев и потрогал дартс.
– А вы мечтали работать в гостинице широкого профиля? – спросил Ярослав, чьи беспокойные ручки успели добраться до шкафов с бумагами. Когда он хотел казаться умнее, чем он есть, и растягивал слова, его голос чем-то напоминал кваканье. – Начинать надо с малого и приближаться к совершенству. Per aspera ad astra, друзья.
– Неказистый народ пошел, звездульки им подавай, – Толян гулко хохотнул над собственной шуткой. – Кому сейчас нужны звездульки, Славыч? Нам бы чо-нить попроще, общагу там... женскую.
– Общагу? Зачем, когда такая красота под носом? – вкрадчиво спросил Денис.
Не сговариваясь, все трое обернулись ко мне. Ни саркастичное «красота», ни откровенные взгляды, ничуть не тронули и не задели. Общага ждет, ребята, а у меня другая специальность.
– Чот не тянет меня приобщаться к прекрасному, – подвел итог осмотра интерн Малышев.
– Золушки имеют свойство превращаться в принцесс, забыл? Предлагаю дождаться полуночи.
Я хмыкнула. Ну, просто мастера пикапа!
– Да тут и дюжина добрых фей не поможет, – включился в игру Сологуб, – разве что колдовской спецназ.
– А еще, – не выдержала я, – Золушки отлично стучат по наглым тыквам! Гуляйте мимо, мальчики, в полночь я сплю.
Сразу вспомнилась Элла и ее многочисленные теории касательно сильной половины человечества. И почему все мужики такие предсказуемые?
Глава пятая
Коньяк элитных сортов
Любитель розыгрышей – это человек, у которого чувство юмора вытеснило все остальные чувства.
NN .
«Впечатлительный парень» явился полчаса спустя в сопровождении незнакомой медсестры. Миниатюрная шатенка с косой до пояса, она походила на беспокойную тропическую птичку.
– Так вы и есть новые интерны? – дикцию «птички» слегка портила жевательная резинка. – Добро пожаловать, будьте как дома и тэ дэ. Севыч у нас человек занятой, так что показывать хоромы буду я.
– Только говорить никому не надо, – подмигнул Сева. – У меня больной с жуткой аллергией, не до вас как-то. Без обид?
– Беги уже, спасатель, – поморщилась девушка, – дорогу сами как-нибудь найдем. А вы чего застыли? С левой ноги шагом марш! С поворотом налево в одну колонну!
– Как зовут тебя, прелестно создание? – мартовским котиком промурлыкал Денис, когда мы спускались вниз по лестнице. – Что ты делаешь сегодня вечером?
– Ужин мужу готовлю, – фыркнула медсестра. – Хочешь клеиться – приходи в гости, с ремонтом поможешь. Обоев пять рулонов, как раз хватит.
– Подтип «Ёжики Противотанковые», мужу повезло, – Гайдарев не полез за словом в карман. – Тогда скажи хоть, как тебя называть?
– Жанна, для любителей ёжиков – Жанна Вадимовна. Тэк-с, куда сначала, в хирургию или гинекологию?
– Думаешь, надо? – расхохотался Толян.
Жанна одарила его понимающим взглядом. Так психиатр со стажем глядит на больного, возомнившего себя бабочкой. «Бабочка – это прекрасно, друг мой! Бабочка – это, если хотите знать, состояние души! А теперь слезайте со шкафа, иначе помнете Ваши чудные крылышки!»
– У меня установка: показать вам больницу, – терпеливо пояснила она. – Особых распоряжений не поступало, не хочешь в гинекологию – твои проблемы.
Медсестра быстро шагала по коридорам, то и дело с кем-то здоровалась, перебрасывалась парой слов, иногда заглядывала в палаты.
– Роддом и ЖК в первом корпусе, детское отделение во втором, – тараторила она. – Таблички на каждом углу, не заблудитесь. Нет, ёжидзе, к гинекологам не пойдем, им и без тебя тошно.
– А стоматология где? – вспомнила я о недавнем знакомом.
– Третий этаж, левое крыло. Хочешь зайти?
– Если можно.
– Нельзя, – отрезала Жанна, – там такая толпа, ни пройти, ни проехать. Дурдом «Козюлька». Как Бенедиктович из отпуска вернулся, так у всех пломбы повыпадали.
В терапию возвращались ближе к двенадцати, еле живые от усталости. Лифтов Жанна Вадимовна не признавала (из солидарности с Севой, наверное) и взбегала по лестницам со скоростью молодого гепарда.
– Какие вы дохлые, тихий ужас! – поразилась медсестра, свежая как огурчик. Даже коса не растрепалась. – Я каждый день столько ношусь, из одного корпуса в другой.
– Рады за тебя, – хрипнул Гайдарев, который успел растерять весь свой охотничий запал. – Может, передохнем?
– Терпи, казак, атаманом будешь! Вы еще не видели святую святых.
– Морг?
– Хуже: кабинет главврача. Вот куда действительно ходят по крайней нужде. Заглянем? Ну, дело ваше, не хотите как хотите. Чем позже встретишься с Кровавой Мэри, тем дольше проживешь и меньше валерьянки выпьешь. Лишний раз с ней лучше не связываться.
– Кровавая Мэри? – переспросила я. Любит местный персонал свою начальницу.
– Ага. Мария Васильевна – женщина редких душевных качеств. В смысле, проявляются они редко. Прикиньте, – пожаловалась медсестра, – поймала Натку с Кириллом, тутошних лаборантов, и потащила их к Воропаеву. Типа что за разврат в вашем отделении? Влияйте! Исправляйте! Можно подумать, он за ними следит! Воропаев сделал строгие глаза, поругал для видимости и дальше работать отправил. Ну, целовались люди, не умирать же теперь? Так нет, Мэри им по выговору влепила и удержала с зарплаты. Довольная ходила, гадюка!
Воображение послушно нарисовало сухопарую даму преклонного возраста, сидящую в засаде с армейским биноклем. Вместо камуфляжа деловой костюм и очки в черной роговой оправе, а рядом приготовлена рыбацкая сеть – отлавливать нерадивых влюбленных.
– Это было небольшое лирическое отступление, а теперь пошла суровая проза жизни. Запомнили, что где?
Закивали очень дружно. Вдруг заставят повторить экскурсию, а мы жить хотим.
– Супер, миссия выполнена. Топайте в ординаторскую и до обеда сидите там.
Жанна махнула рукой на прощание и впорхнула в сестринскую. Оттуда послышались вопли: кто-то кричал на нее, она отвечала на повышенных тонах. Суть конфликта сводилась к одному: «Ты куда, вобла крашеная, дела шприцы на пять кубов?!» – «Глаза разуй, носорожина! Вон они, на шкафу! Коробку открыть не додумалась?» – «А кто, интересно, их туда засунул?!». Слышимость в сестринской была замечательная.
– Кто-нибудь знает, во сколько обед? – спросила я, едва мы дошли до конца коридора.
– Еще целый час, – промычал в ответ Толян. – Быылин, а жрать прям щас охота!
– В чем проблема? Сходи в буфет.
– «Буфе-э-эт»! – передразнили меня. – Чем можно наесться в буфете, чем? Мой организм требует привычной пищи.
– Что ты предлагаешь, Толясик? Устроить митинг, объявить голодовку? Готовить персонально тебе никто не станет, – справедливо рассудил Денис.
– Мож кто-нить в магазинчик сгоняет, по бырику? – забросил удочку Малышев.
Взгляды парней третий раз за сегодня остановились на мне, задумчивые такие взгляды.
– Э-э-э, нетушки! Вам надо – вы и идите, я спокойно в буфете поем. Нашли дурочку!
– Тянем жребий, – решил молчавший до этого Ярослав. – Так будет справедливо.
Он достал из кармана клочок бумаги, разорвал на четыре части и поставил на одном из обрывков жирный плюс. Скомкав бумажки, Сологуб сунул их в кепку Дениса, перемешал.
– Кто вытягивает плюс, тот идет, – объяснил генератор безумных идей.
– Детский сад какой-то, – проворчала я, разворачивая доставшуюся бумажку.
Можете называть это волей провидения, капризом судьбы, хронической невезучестью – как угодно, но на желтоватом обрывке гордо сиял плюс.
– Это нечестно! Я здесь единственная девушка, мне льготы положены...
– Да хоть испанский летчик, – Толян щелкнул меня по носу. – Всё по чесноку, поэтому шуруй!
Так и подмывало спросить: «А то что?», но в целях экономии времени и нервов пошла на попятную. Ничего-ничего, я вам еще припомню. И Золушку, и испанского летчика, и… к тому времени найдется, что припомнить!
– Чего желают милостивые повелители?
«Милостивые повелители», не страдая избытком скромности, сообразили целый список в десяток пунктов. Спонсировать гастрономические оргии вызвался Гайдарев, а на халяву, как известно, и уксус сладкий.
– Если поймают, сдам с потрохами, – предупредила я и, не дожидаясь ответа, прошмыгнула к лестнице. Операция «Голодные игры» началась.
Непрерывно оглядываясь, спустилась на первый этаж. Люди, с которыми я сталкивалась, проходили мимо и остановить не пытались. Теперь требовалось уверенно, с чувством собственного достоинства подобраться к двери и вдохнуть воздух свободы. Продуктовый в минуте ходьбы, никто и не заметит моего отсутствия. О том, как буду красться назад с полными пакетами, старалась не думать.
Дверь была обидно близко, я даже успела коснуться металлической ручки, когда из-за спины донеслось насмешливое «кхе-кхе». Я застыла, как таракан под карающим тапком, и медленно обернулась. У белой стены, скрестив на груди руки, стоял неизвестно откуда взявшийся Воропаев.
