Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Книга первая
Мой ангел-вредитель
Оглавление
Часть I . Вера.
Глава первая. «Мой дядя самых честных правил...»
Глава вторая. Попутчик
Глава третья. Друзья познаются в еде
Глава четвертая. Д’Артаньян и три волонтера
Глава пятая. Коньяк элитных сортов
Глава шестая. Первый блин комом, или народный метод борьбы с депрессией
Глава седьмая. Одинокий ворон желает познакомиться
Глава восьмая. Чайник мира
Глава девятая. Еще один Артемий Петрович
Глава десятая. Лебединая песня французского комода
Глава одиннадцатая. «Я к вам пишу – чего же боле?»
Глава двенадцатая. Под бой курантов
Часть II . Любовь
Глава тринадцатая. Вампиры по вызову, или котенок с улицы Лизюкова
Глава четырнадцатая. Исповедь Ёжика
Глава пятнадцатая. Теоремы и следствия
Глава шестнадцатая. Жизнь продолжается
Глава семнадцатая. Заветное желание Моргарта Громова
Глава восемнадцатая. Ведьмы оптом и в розницу
Глава девятнадцатая. Короли и дамы
Глава двадцатая. Спящая царевна
Глава двадцать первая. Десять лет в один день
Глава двадцать вторая. Omnia vincit amor
Алине Е. и Наталье Владимировне М.
Без вас этой книги никогда бы не было.
Часть I . Вера
Глава первая
«Мой дядя самых честных правил...»
«Когда же черт возьмет тебя!»
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
А.С. Пушкин.
Возникая посреди ночи у подъезда многоэтажного дома на Рублевском шоссе, Печорин чувствовал себя круглым идиотом. Еще и вырядился подходяще – черная косуха, черные джинсы и бледная морда, не хватало только неоновой стрелочки «Я вампир». Несси бы оценила. Не она ли в черном платье со шлейфом рассекала по московским высоткам и с криком: «Бу-га-га!» падала на головы робким юношам? Это был, пожалуй, один из наиболее существенных плюсов нежитизма – можешь прыгать хоть с «Эмпайр-стейт-билдинг» и отделаешься разве что штрафом за порчу асфальта.
Печорин немного постоял у подъезда, слушая тишину. Сколько он себя помнил, тут всегда было тихо. Комары и кошки не в счет. Последние драли глотки так проникновенно, что подмывало заглянуть в календарь: сейчас точно август, а не март?
Печорин коварно закатал рукав косухи, соблазняя голодных комаров. Первый же польстившийся комар отбросил лапки от токсического шока. Посеяв таким нехитрым образом панику в рядах противника, вампир тенью скользнул в подъезд.
Консьержка ничем не отличалась от той, что сидела здесь двадцать лет назад, разве что крупная бородавка под правой ноздрей сошла бы за особую примету. Водянисто-серые рыбьи глаза подернуты поволокой – внушение во всей своей красе. Однократное применение подавляет личность объекта, постоянное – убивает само понятие личности. Знакомый почерк. Если и есть в подлунном мире что-то вечное, так это методы дяди Бориса.
Печорин, насвистывая, вошел в лифт. С этой кабинкой было связано много приятных воспоминаний его юности. Именно здесь приглашенные мастера замазывали портрет Бориса в исполнении художественно-одаренного племянника, именно отсюда гиперактивного вампирчика вытягивали за ухо, когда он с невинной рожицей шел подпаливать кнопки. Именно отсюда он, пользуясь последними достижениями электроники, сообщал о заложенной в гимназию бомбе... Да, веселое было время! Печорин сентиментально вздохнул и, тихонько цыкнув в такт дверям, вышел.
На лестничной площадке его встретил еще один атрибут роскоши, но, скорее, европейской – старик-дворецкий в черной ливрее. Землисто-бледный, как покойник, с жидкими седыми волосами и налитыми кровью глазами, он был слишком стар даже для вампира. Изрытая морщинами кожа казалась не толще папиросной бумаги, ткни и прорвешь. Где только откопали?..
Печорин недоуменно моргнул. Они с дворецким уставились друг на друга.
– Федька? Ты, что ли?!
– Б-барин?
В желтых глазах старого крепостного блеснули слезы. Растроганный вампир прижал Федьку к груди, даже сквозь куртку чувствуя, как тот дрожит от изумления и радости.
– Сколько лет прошло, сколько лет, – бормотал дворецкий, не отпуская посетителя. – Барин... Да неужто ты домой воротился? Я ж тебя вот таким помню... Бари-ин!
– Совсем сбрендил? Не голоси, соседи сбегутся!
– Не гневись, барин, – попросил старый вампир. – Радостно мне, грех на меня гневаться. Вырос-то как, отрада наша! Где ж тебя носило столько лет?
– Долгая история, Федька, на сухую не расскажешь, – он кое-как отцепил от себя старика. – Узнаю, чего от меня хочет дядя, и мы с тобой сядем, посидим, как в старые, добрые...
Федор лукаво усмехнулся в усы. Прикидывал, чем обернется это «посидим» для господской квартиры и собственного хрупкого здоровья.
– Не ожидал увидеть тебя... – Печорин едва не добавил «живым». – Никогда бы не подумал, что ты по-прежнему ишачишь на Бориса!
– А куда деваться, барин? Старость не радость…
– Ну-ну, не скромничай! Ты еще меня переживешь, – ободряюще сказал посетитель и шагнул через любезно распахнутую дверь. – Сиятельства у себя?
Старик заметил приближающегося слугу и чопорно кивнул.
– Их Сиятельства ожидают вас в Большом кабинете, – отвесив низкий поклон, Федька вернулся на свое место. Похоже, что помимо блудного племянника сиятельства ожидали кого-то еще.
«Бедняга, – с грустью подумал мужчина, отдавая суетящемуся лакею куртку, – все эти годы он так же улыбался и кланялся... Эх, знал бы, что старикан здесь, давно бы выкупил... А почему нет? В наш вампирятник Федька впишется на раз-два, он виртуозно маринует осетрину, еженедельно делает уборку, сам стирает за собой носки и не храпит по ночам... Представляю, как обрадуется Несси! Она ненавидит убираться».
Вдохновленный этой идеей, вампир надел поданные слугой тапочки и зашагал к Большому кабинету. Идти было минуты две, если идти медленно и со вкусом.
Квартира в двадцать пять просторных комнат заняла бы собой немалую площадь, существуй она на самом деле. В действительности, жилище сиятельств являлось ничем иным, как прорывом пространства на стыке времен. Довольно редкая и малоизученная отрасль пространственной магии, доступная лишь избранным. Вроде хата и есть, но на три секунды назад. Трехсекундного промежутка с лихвой хватало на состыковку времен и разрешение возможного временного конфликта.
Вампир остановился перед парадным портретом Бориса Андреевича Раевского, а ныне Бориса Рейгана. Украшенная искусной резьбой рама красного дерева, работы Мартына Яковлева, неграмотного, но талантливого резчика, и холст в четыре метра высотой, на котором изображен мужчина лет сорока пяти. Благородная бледность, стальные глаза на надменном лице, доходящие до плеч темно-русые волосы, классический костюм с искрой, белоснежная рубашка – Четвертый Министр на портрете был именно таким, каким его запомнил племянник, да и в жизни-то не особо изменился.
– Любуешься?
Лениво обернувшись, он встретился глазами с Борисом. Легок на помине.
– Ностальгирую. Ты казался мне надзирателем за грешными душами, этакий Люцифер в костюмчике, гуру раскаленного свинца, а сейчас смотришь на тебя и думаешь: что я тогда пил? Почему не закусывал?
Борис изобразил улыбку. Он откровенно забавлялся, рассматривая своего теперь уже единственного кровного родственника. Удравший из дома юнец повзрослел, заматерел и превратился в мужчину, но времени не удалось задушить таящееся в карих глазах бунтарство. Окончательно проявилась порода. Сейчас они выглядят почти ровесниками, а лет так через десять-пятнадцать Рейган сам будет годиться ему в племянники.
– Любуешься? – передразнил гость, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Не угадал. Пройдем в кабинет, нам нужно поговорить.
***
– Итак, – начал Рейган, потягивая вино, – я рад вновь видеть тебя здесь, Йевен.
– Жаль, что я не могу сказать того же, – показал клыки племянник, принимая от слуги бокал. – Охоты вешаться на шею с криками: «Дядя Борис!» как не было, так и нет.
– Йевен, Йевен, ты изменился не в лучшую сторону. Корчишь из себя черт знает кого, постоянно лезешь на рожон. Куда подевался наш тихий, послушный мальчик?
– Съели мальчика. Ам, и нету! Вместо него подсунули меня. Не представляешь, чего мне стоило сменить паспорт, – пожаловался он. – Ван-Ван Иванов, Сидор Сидоров и Саша Пушкин к концу недели превращались в Йеню Рейгана. Паспортистку увезли в Кащенко, при виде имени на «Й» она начинала кусаться.
Борис оскалился. В его арсенале имелось тридцать шесть разнокалиберных улыбок и семнадцать вариаций на тему смеха. «Улыбка номер восемь, – безошибочно определил Печорин, – называется "сейчас я скажу гадость"»
– Кто виноват, что у моего братца и его милой женушки была такая... тяга к... необычным именам? Э-хе-хех, хорошие они были… люди, только глупые. Жаль их.
– Растешь, Бориска. Потренируйся еще лет семьдесят... пять, и ты научишься соболезновать, – подмигнул ему несостоявшийся Саша Пушкин. – А насчет глупости... Как по мне, единственная совершенная отцом глупость – это назначение тебя опекуном и наследником в случае моей недееспособности. Вот здесь да, умнее не придумаешь, а дальновидно-то как! Скажи, Совет Старейшин до сих пор считает меня жителем дома скорби?
Князь был умелым лицедеем, поэтому улыбаться не перестал. Насладившись скрипом зубов и улыбкой номер двадцать два, Йевен снисходительно продолжил:
– Так какие же неприятности сулит нам старуха-судьба, раз ты гоняешься за мной по всей Москве и требуешь незамедлительно явиться?
Рейган не стал уточнять, что никогда и ни за кем не гонялся. Если племяннику нравится чувствовать себя хозяином положения, да будет так. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось.
Князь наполнил вином опустевший бокал, после чего ответил:
– Неделю назад был экстренно созван Совет Старейшин. Я присутствовал на нем в качестве главы Департа…
– Тебя повысили? Великое событие! То, что ты важная шишка на важной вампирской ёлке, я и так знаю. Предлагаешь отпраздновать?
– Не выпендривайся! – ласково посоветовал Борис. – Я присутствовал на Совете в качестве главы Департамента, потому что Деметр попросил меня об этой услуге.
– Короче говоря, старик Деметр собирается на покой, – по-своему расшифровал Йевен, который всё делал по-своему. – Раньше он не пропускал текучки, тем более, экстренно созванные.
Возглавить Департамент – всё равно, что занять пост премьер-министра страны, а значит, не имевший нужды в заместителях большой босс неспроста одолжил Рейгану свой стульчик. Тут уж одно из двух: либо старый крыс сам поднял планку, либо его культурно подвинули.
– Правильно мыслишь, – похвалил добрый дядюшка, – но на повестке дня стоял другой вопрос. Небезызвестная ведьма с кодовым именем Леди Ирен совершила побег из Колонии для Особо опасных преступников.
– Шо, опять?! – сиплым голосом Волка из мультика спросил племянник. – Леди Ирен сбегает систематически, и всякий раз ее находят в сверхсекретных правительственных лабораториях с какой-то термоядерной пакостью в руках. И ради этого я тащился через всю Москву?
– А если я скажу, что наша милая Леди нашла-таки способ обрести бессмертие?
Печорин поперхнулся вином.
– На кой хрен так пугать?! – просипел он, уже не притворяясь. – Фу-у-ф... Ты о чем вообще? Ирен не настолько свихнулась, чтобы пополнить наши ряды, разве что в Колонию случайно забрели вампирские иезуиты. Другого способа обессмертиться просто не существует!
– Я тоже считал, что это невозможно, но как оказалось… – Борис вздохнул почти по-человечески. – Если вкратце, Ирина Бестужева, больше известная как Леди Ирен, на свободе. На данный момент она скрывается за пределами страны и планирует вернуться в ближайшее время. Теперь…
– Кондуктор, не спеши, – попросил гость. – Не спорю, Леди Ирен – конкретная заноза в одном месте. Она буянила задолго до моего рождения, и на ее счету не одна сотня трупов, но при чем здесь мы? При чем здесь я?
Борис не успел ответить: в кабинет, точно Царевна-Лебедь, вплыла прекрасная блондинка.
Алёна Игоревна Рейган иллюстрировала собой само понятие «совершенство». Ее черты были настолько идеальными, что казались принадлежащими иному миру. Ну не бывает у простых смертных такой нежной, фарфоровой кожи, водопада шелковистых волос, розовых губ, соблазнительно пухлых без намека на вмешательство извне и потрясающих небесно-голубых глаз, за одну только слезинку которых готов уничтожить мир. Йевен звал ее ласково: «Крысота ты наша неземная».
– О, – удивилась красавица, – выходит, Федька не солгал, и мой несравненный Йевен действительно здесь. Какая встреча!
– Мое почтение, тетушка, – улыбнулся вышеназванный. – Ты не постарела ни на день и всё также прекрасна. Я бы сказал, убийственно прекрасна.
Княгиня обнажила острые зубки. Наречие «убийственно» употреблялось в буквальном смысле и считалось комплиментом.
– А вот ты постарел, племянничек, – промурлыкала она.
– По сравнению с вами, милые родственнички, я еще младенец, – парировал «племянничек» тем же приторно-елейным голоском. – Так что там всё-таки с Иришкой, княже?
– Поступила информация, что сейчас она занята поисками своей дочери, которая, к слову, уже более семи лет проживает в твоем городе.
– И?.. – хмыкнул молодой вампир.
– На соседней с тобой улице, – подхватила Алёна. Она хоть и не заседала в Совете, ведя размеренную жизнь Рублевской домохозяйки, но была в курсе всех более-менее важных дел любимого мужа.
– Ну и?..
– Ты видишь ее чуть ли не каждый день.
– И... да?! А вот это уже интересно. Люба, Света, Оля, Таня, – забормотал он. – Лиза, Катя, Валя, Тамара. Гафурова, Синицына, Ольга Егоровна... Лариска?
– Иногда вы пьете вместе...
– Бинго! – обрадовался племянник. – Это Лариска!
Борис обреченно заслонил глаза ладонью, покачал головой и протянул ему цветную фотографию. Изображенную на фото женщину Йевен узнал бы с первого взгляда, даже запечатли ее вампиры в полный рост в формате «три на четыре».
– Да быть этого не может! Тут какая-то ошибка…
– Исключено. Это действительно она, и, если тебе дорога собственная шкура, держись от нее подальше. Нам доподлинно неизвестно, как Ирен планирует достичь желаемого, но в ее планах наверняка фигурирует жертвоприношение. Зная древнюю магию, не берусь утверждать, что ей не понадобится кровь вампира, – закончил Рейган.
– Говорила мне мама: «Йеня, мальчик мой, как задумаешь курить, прячь траву от дяди Бори». Да вампиров сейчас как котят нетопленных, выкапывай – не хочу!
– Мертвых вампиров, – уточнил Борис, – таких как я, таких как Алена, таких как твой обожаемый Федор, но живых вампиров практически не осталось, поэтому последуй-ка моему давнему совету, Йевен, и обратись, пока еще не поздно. Я подыскал тебе неплохое применение. Станешь бессмертным и бесполезным для Бестужевой, а заодно избавишься от...
– Вот уж сказка про белого бычка! Читай по губам: я не собираюсь обращаться! Зачем? Чтобы по доброй воле навлечь на себя проклятие, обрести так называемое «бессмертие», а потом получить пулю в лоб или кол в сердце и прямым билетом в Тартар? Я пас!
– Ты и так попадешь в Тартар, – резонно заметила Алёна. – Все мы там будем...
– Допустим, – согласился Йевен, – но на вашей диете, «кровь-морковь-любовь», я попаду туда гораздо раньше. Ладно, без твердого сыра и супа харчо как-нибудь обойдусь, татуировка решит проблему с солнцем. А как насчет жажды, светлый княже? Сколько лет прошло, прежде чем ты научился полностью себя контролировать? Десять? Двадцать? Я человек несвободный, и работа у меня самая общественная.
– Можно подумать, что нынешний способ борьбы с жаждой не делает тебя опасным для общества, – отмахнулся Рейган. – Невелика разница.
– Велика, Борис. Пьяный живой и трезвый мертвый, которому три бочки медовухи как глоток детского шампанского – это две большие разницы. Вопрос второй: «а заодно избавишься от...». Кого тебе иметь в виду, как не наших дорогих друзей? Кодекс Сообщества, Кодекс Сообщества! Проснись и пой, на дворе двадцать первый век. Кто тебе хоромы красил, князь? Гастарбайтеры? И расширяли тоже они? Вам, значит, сесть колдунам на шею можно, а мы, простые смертные, парой слов перекинулись – и на нары? Далеко не каждый Селябим мечтает о твоей голове над камином, уж поверь мне, – он фыркнул, как застоявшийся рысак. – Задолбался вам штрафы платить, если честно, но единственного друга, который не раз спасал мою шею, не кину. Если бы не он, меня бы тут не сидело.
– Ты такой же, как твои родители, – небрежно отметил князь. – Болван. Дик из жалости обратил Сандру, потом, видите ли, раскаялся и всю оставшуюся жизнь посвятил борьбе со своей природой, призывая бороться и ее тоже. Вот только жажда крови в Сандре оказалась сильнее разума…
Мог бы и не напоминать! Кровавую бойню с участием родителей, где он присутствовал семилетним мальчишкой, вампир помнил так же хорошо, будто она произошла вчера. Безумное лицо матери, бурые пятна на ее любимом светло-бежевом платье; перегрызающий горла и ломающий хребты отец; земля, залитая темной дымящейся кровью – всё это долгие годы преследовало его в кошмарах.
– Твой дружок, разумеется, об этом знает, – констатировал ставленник Деметра. – Маги не поленились досконально изучить наши вредные привычки, а ему, говорят, повезло с наставником... Да, маги против жестких разграничений. Заносчивые, самовлюбленные, ничтожества, сующие носы туда, куда не следует, не в состоянии понять всей опасности объединения! Почему до вас никак не дойдет, что панибратство запретили не из-за чьей-то минутной прихоти? – охваченный пафосом князь ударил кулаком по столу. – Мир развивается по наилучшей из всех тенденций: наша численность стабильно растет, их численность стабильно падает. Настанет день, когда умрет от старости последний маг, а гибель последнего вампира совпадет только с гибелью планеты. Вот где настоящая разница! Эти недоумки собственноручно пилят сук, не потрудившись слезть с него!
Йевен мысленно с ним согласился. Рождаемость – больная волшебная мозоль. Те, кто хоть с каплей мозгов в голове, всячески способствуют демографическому кризису, а поддерживают численность в основном ведьмы-подростки, любители заглянуть "на чай", первые встречные и генетические казусы. Какой уж тут естественный прирост? Скорее, неестественная убыль.
– Магам никогда не сыграть с нами на равных, – продолжал рассуждать Борис. – Они либо по ту сторону крепостных стен, либо на коленях, иначе никак. Панибратство же ведет к хаосу. Им оно дарует ложные надежды, а нам – повод освободить место над камином. Теперь понятно, племянничек?
– Понятно, дядюшка. Знаешь, почему мы с ним сблизились? – неожиданно спросил Печорин. – В смысле, помимо годов чудесных, халявного хавчика и неоплатного долга? Мы оба ищем компромиссы. Не приспосабливаемся, нет. Мой образ жизни вообще трудно назвать здоровым или общественно-полезным. Просто со-су-щест-ву-ем! Слово страшное, но смысл – в жизни бок-о-бок. В равенстве, Бориска! Попробуй, поставь его на колени, и я посмотрю, как у тебя получится. Это вы у нас неземные и вечные, а мы обычные. Копайтесь сами в вашей бессмертной песочнице...
Князь поднял белую ладонь, и Йевен умолк.
– Я умываю руки. Поступай, как знаешь, но помни: пока ты жив, наследства тебе не видать. Тут уж «или-или».
– К наследству прилагаются большие неприятности, – протянул Печорин. – Оно мне не нужно. Я вышел из игры двадцать лет назад, и возвращаться теперь было бы, по меньшей мере, странно. Нет, – повторил он, – я пас.
– Как знаешь. Это всё, что нам требовалось выяснить, можешь быть свободен. Приглядывай за дочерью Ирен, она унаследовала все лучшие черты своей матери... Ах да, – «вспомнил» Рейган, – ты вроде бы хотел о чем-то попросить?
Йевен понимающе ухмыльнулся.
– Сколько будет стоить вольная для Федьки?
– Много, дорогой мой, много. Федор служил мне еще при царице Анне.
– Подумаешь, каких-то триста лет! Ему на пенсию пора, дешевый мой, он устал быть твоим личным клоуном. Отпусти холопа, княже, а лицензию я ему сам добуду.
– Не вспоминал двадцать лет и вдруг, нате вам, вспомнил, – проворчал князь.
– Ты обещал Федьке вольную еще до моего ухода, – парировал Йевен. – Не ожидал увидеть его здесь, вот и не думал!
– Я, кажется, достаточно четко обозначил свою позицию, – холодно сказал Борис. – Федор останется здесь.
Печорин взвился, готовый отстаивать Федькину свободу с ятаганом в зубах. Подходящий ятаган как раз висел рядом на стене – только руку протяни.
Алёна примиряюще коснулась мужниного локтя.
– Отпусти Федьку с Йеней, любимый, – ласково пропела она. – Зачем он нам, сам посуди? Вечно болтается под ногами, проходу не дает. Распевает: «Боже, Царя храни», и потом вся квартира мучается от головной боли. Отпусти.
Впервые за долгие годы Борис не знал, что ответить жене.
– Молчать, женщина, – подсказал Йевен, – твой день Восьмое марта.
Княгиня опустила голову на плечо супруга. Она была младше Бориса на двадцать пять лет и любила его вот уже на протяжении трех веков. Редкость среди вампиров. Любить вечно нельзя, и всякая привязанность имеет срок хранения, а мертвые вампиры вообще не способны на чувства – их одолевают страсти. Однако Алёна любила Рейгана, и поэтому Борису было очень нелегко ограничить ее хотя бы в чем-то.
– Хорошо, – через силу ответил князь, – включу Федьку в завещание, и, если меня вдруг настигнет серебряная пуля, он достанется тебе. Но это мое последнее слово.
Княгиня тихонько выдохнула ему в рукав. Иного она и не ожидала. Понимала, что большего гордый вампир ей позволить не мог.
– Даже не знаю, что вам сказать. Спасибо, наверное, – Йевен благодарно кивнул Алёне, пожал руку Рейгану. Времена, когда он искренне ненавидел дядюшку, давно миновали. Между ними осталась только острая взаимная неприязнь. – Поеду домой, завтра рано вставать. Удачной ночи.
У двери его нагнал тягучий голос Бориса:
– Стоит ли уточнять, что ты ничего не видел и не слышал?
– Не стоит. От всей души желаю, чтобы Леди Ирен не подлила тебе какой-нибудь термоядерной бурды. Диарея – неприятная вещь, особенно в твоем возрасте.
Вампир покинул Большой кабинет, так и не оглянувшись. Он боялся, что вот-вот придется взглянуть в глаза Федьке, хотя фактически он ничего тому не обещал.
– И как мы прожили столько лет в одном доме? Уму непостижимо, – философски заметил Борис, доливая вина в бокал.
– Ты для профилактики запирал его в ванной и оставлял без сладкого, а он в отместку подливал нам в кровь самогон, – улыбнулась Алёна.
– А не уксус?
– Или уксус, точно не помню. Мы испортили ребенку детство, и, по-моему, самогон в крови – это еще весьма гуманно, дорогой.
– Не спорю, дорогая, но не забывай о кошачьем помете с горчицей, – не остался в долгу Рейган, – в твоих любимых комнатных тапочках…
Глава вторая
Попутчик
В каждой женщине должны быть мозги, а не какие-то там изюминки и загадки.
«Жемчужины мысли».
Вам когда-нибудь приходилось надолго уезжать? А откуда-нибудь возвращаться спустя очень долгое время? Так вот, скажу я вам, куда-нибудь приехать гораздо проще, чем откуда-либо вернуться, ибо приезжаешь ты чаще всего налегке, а возвращаешься с довеском из прилипшей за годы житья на чужбине мелочевки, которая вроде бы и нужна тебе, как крокодилу купальная шапочка, но выбросить почему-то жалко. И вообще, любая мало-мальски важная поездка сопровождается не столько приятными впечатлениями, сколько утомительными сборами.
Тетя Люда в панике металась по квартире, сбивала всё на своем пути и непрерывно ахала.
– Пирожки положила? Зарядники на месте? Знаю тебя, будешь потом искать. Сапоги в сумке, я точно помню. Свитер вроде взяла... Ой, а кроссовки, кроссовки где?!
– В синем чемодане, рядом с тапками и косметичкой, – терпеливо пояснила я, волоча в коридор туго набитый рюкзак и пристраивая его рядом с собратьями. Многочисленными собратьями. Случилось то, чего я так боялась: размер багажа перешел все допустимые границы. Три чемодана, четыре не в меру упитанные дорожные сумки, семь пакетов и трещащий по швам рюкзачище занимали собой половину прихожей, а мне еще книги паковать! Это ж сколько тащить придется?!
За шесть неполных лет вещей накопилось порядочно, поэтому я планировала взять в дорогу лишь самое необходимое, остальное можно было отдать бедным или, на худой конец, выбросить. Не учла я одного: теткин список «самого необходимого» превышал мой разика этак в четыре.
С минуту попрыгав на чемодане, который так и не соизволил закрыться, я вконец отчаялась. С этим надо было срочно что-то делать.
– Теть Люд?
– Что, Верочка? – откликнулась та, гремя чем-то на кухне.
– Может, ну его, а? Возьму с собой половину, а вторую заберу, когда в гости приедем.
– Что? Прости, не услышала, – тетка обнимала пузатый пакет с провизией.
С моих губ сорвался тихий стон.
– Я говорю, что всё это, – кивок в сторону «кавалькады», – мы просто-напросто не дотащим. Пупки развяжутся.
– Думаешь? – искренне огорчилась тетя Люда, но нести пакет обратно не спешила.
– Уверена. Мне Сашку жалко.
Радостно тренькнул звонок, и в квартире нарисовался упомянутый Сашка.
– Здрасьте, Людмила Семеновна! Привет, Вер! Всё собира-а… – начал он и закашлялся.
Итак, мой скромный багаж увиден. Через пару секунд, после прикидки веса и оценки собственных возможностей, последует законный вопрос…
– Я думал, ты домой собираешься, – выдал Погодин.
– Так и есть, – ответила я с безмятежной улыбкой, – собираюсь прописаться в Сибири. Смерть от истощения, как видишь, не грозит. Кстати, это еще не всё, – поспешила я «утешить» приятеля.
Тот лишь горестно охнул и опустился на ближайший чемодан. В чемодане что-то хрустнуло.
– Да-да, каких-то семь-восемь энциклопедий, пяток справочников, и я готова.
От одной сумки и чемодана мы всё-таки избавились, сойдясь на том, что зимние вещи и основная часть макулатуры в ближайшее время точно не пригодятся. Только с одной из книжек вышла неувязочка: в двухтомный «Справочник врача общей практики» я вцепилась клещом, готовая сражаться до последнего вздоха. Погодин покрутил пальцем у виска и сдался. В итоге «Справочник» вытеснил три старых свитера, и все остались довольны. Пузатый пакет с провиантом я как бы невзначай забыла на кухне: курицы с пирожками хватит за глаза, ехать-то всего полдня. Буду соседей по плацкарту кормить.
– Присядем на дорожку? – бодрый тети Людин голос едва заметно дрогнул.
Я принесла ей табурет, а сама устроилась на сумках рядом с Сашкой. В последний раз оглядела прихожую, вздохнула украдкой. Как бы ни тянуло домой, скучать я всё равно буду. По тете Люде, такой доброй, заботливой и до невозможности суетливой, по девчонкам и ребятам из универа, с которыми сдружилась, и даже по бабулькам на лавочке, неусыпно следящим за моим нравственным обликом. И пускай такая «полиция нравов» везде одинакова, московские пенсионерки сразу и навсегда возглавили турнирную таблицу.
«Вон, гляньте, идет! А вырядилась-то, вырядилась! Одни каблучищи чего стоят! Много стоят, говоришь? Оно и видно! (здороваюсь, они перестают шептать и противно скалятся) Здрасьте-здрасьте! (провожают взглядом и шепчутся, думая, что не слышу). Ой, студентка, ни стыда, ни совести! Только и знает, что гулять. Мозги на место не встали? И парень этот к ней таскается, худой такой. Фу, скелет, кости торчат! Хоть бы женился уже, а то срам один…» и так до бесконечности. Лидеры, что там говорить?
– Вер, – Саша легонько потряс меня за плечо, – нам пора.
– Да, конечно пора, пора.
Людмила Семёновна всплакнула и повисла на мне балластом.
– Ох, Верочка, как же я одна останусь? Будто вчера в Москву приехала и домой. Когда я теперь тебя увижу? – всхлипывала она. Ну вот, сейчас я тоже заплачу!
– Не надо, теть Люд! К тебе Сашка будет забегать, а я звонить буду. Приеду в гости, честное пионерское, и Аньку с собой возьму, – забормотала я, кусая губы. Никогда не умела прощаться. – Весной приедем, хочешь?
Она кивнула, всхлипнула «на посошок» и утерла глаза рукавом. Знает, что раз пообещала, то обязательно вернусь. Мы стояли, обнявшись, словно две сиротки, и ни у кого не хватало смелости разорвать объятия. В горле поселилась знакомая соленая щекотка, а в животе заныло, совсем как семь лет назад, когда я махала родителям из окна поезда «Киров-Москва».
Сашка деликатно кашлянул.
– Не хочется прерывать вас, дамы, но нам действительно пора. Машина ждет внизу.
Он, как всегда, прав. Мой поезд отходит в семнадцать-двадцать семь, а раньше пяти, даже при самом благоприятном раскладе, на вокзал не попасть. Нужно торопиться. Я чмокнула тетушку в мокрую щеку, примерилась к сумкам, но больше двух плюс пакет унести не смогла. Сашка вздохнул и, ни слова не говоря, умчался куда-то, чтобы вернуться с дородным усатым дядькой.
Не утруждая себя приветствием, усатый субъект пересчитал чемоданы и скрестил руки на мощной груди. Альтруизм мужику был явно чужд.
– Я вам, ляха-муха, не носильщик! – мрачно изрек он. – Баранку крутить – ради бога, но баулы бесплатно переть – хрена с два! – дальше следовала сложная лексическая конструкция, где фигурировали в основном родственные и причинно-следственные связи.
– Выражения выбирай, уважаемый, – посоветовал Сашка. – Я доплачу.
– Мы доплатим, – поправила я, доставая кошелек. К чему-к чему, а к матюгам почем зря не привыкла и привыкать не планирую. Уши в трубочку – мало приятного. Хотя данный индивид мужского пола выражался еще вполне культурно, смотря с кем сравнивать.
– Доплатят они, как же! – водитель, кряхтя на разные лады, поднял оставшуюся поклажу. – Кто б мне за грыжу заплатил…
***
Полтора часа московских пробок, и мы, насколько позволяют сумки, мчимся по Казанскому вокзалу. До отхода от силы двадцать минут, а поезд еще надо найти. Таксист пыхтел где-то позади, не прекращая комментировать наши душевные качества. Народу – не протолкнуться! Люди шарахались, но пару зазевавшихся я все-таки сбила.
– Простите! Извините! Извините! Простите!
Платформе обрадовалась, как родной. Людей там было поменьше, появилась возможность перевести дух, не рискуя быть затоптанной.
– Какой у тебя вагон? – спросил вынырнувший откуда-то справа Сашка.
– Восьмой, двадцать третье место, – не задумываясь, ответила я. Неженская память на цифры досталась в наследство от папы, хирурга по профессии и поэта по призванию.
Пока я демонстрировала проводнице билет и паспорт, Сашка с водителем втаскивали в вагон «баулы». На бедного мужика было больно смотреть: красный, похожий на свеклу с усами, потный – как-никак, август на дворе – он хрипел и с трудом передвигал ноги. Тайком от Сашки сунула ему купюру, желая возместить моральный ущерб хотя бы частично. Таксист побухтел-побухтел, спрятал деньги в карман и поспешил ретироваться.
– Вот и всё, можешь ехать, – парень глядел на меня без обычного задора. – Ты уезжаешь, я остаюсь – ау, справедливость, где ты?
