355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Екатерина Крылатова » Мой ангел-вредитель (СИ) » Текст книги (страница 2)
Мой ангел-вредитель (СИ)
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 23:13

Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"


Автор книги: Екатерина Крылатова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

– Отставить пессимизм! Не узнаю тебя, Погодин. Кто вчера с пеной у рта доказывал, что для бешеной собаки пятьсот километров не расстояние, не ты ли?

– Да я, я, только…

– Дурачок ты, Сашка, – я обняла его и быстро поцеловала в нос. – Жду перед зимней сессией, и чтобы без опозданий.

– Четыре месяца! Да я повешусь! – застонал он.

Проходящий мимо человек с интересом взглянул на нас и, забросив на плечи неудобный рюкзак, вскочил в вагон. Пора бы и мне последовать доброму примеру.

– Саш, ты только учись, – попросила я. – Последний курс, запускать нельзя – по себе знаю.

– А я, может, только ради тебя и учился. Ты меня вдохновляла.

– Не говори ерунды, учатся ради себя. Я тебе только по утрам звонила, чтобы не проспал первую пару. Большое дело!

– Большое, – Сашка погладил меня по спине. – Так и быть, выучусь, но ради тебя. На моем дипломе напишут: «Он живет и творит ради Веры Сергеевны Соболевой»! Как тебе?

– Не очень, – призналась я. – Приятно, но чревато. Вдруг смешаешь что-нибудь не то, а меня будут искать ради мести?

– Веришь ты в меня, любимая девушка! – Погодин обиженно засопел.

– Верю я, верю. Очень верю. Только диплом не порти, ладно?

И хотя обниматься на солнцепеке – неблагодарное дело, я не вырывалась. Когда еще увидимся? Уезжать от него, такого родного, было безумно трудно. Москва не взрастила в моей душе особой к себе привязанности, но подарила Сашку. Мы скоро увидимся... каких-то четыре месяца...

Вчера я согласилась стать его женой. Мы гуляли по пропахшей бензином и пережженным маслом Москве, и на Патриаршем мосту Погодин задал вопрос. Как бы между прочим, даже шутя, словно ответ был для него совсем не важен. Сашкина рука чуть подрагивала в моей руке, а я отчего-то смутилась и уставилась на храм Христа Спасителя. Конечно, я сказала «да». Наш союз, давно одобренный с обеих сторон, обещал быть счастливым и крепким, поэтому свадьбу считали вопросом времени. «Прекрасная во всех отношениях партия, – говорила мама. – Будешь с ним как за каменной стеной». Кто, если не Сашка?

– Вот сдам последнюю сессию и приеду к тебе жить, – мечтательно вздохнул парень. – У вас там, говорят, зашибись условия, американская мечта. Будем мечтать по-американски!

– Странный ты москвич, Погодин, ненастоящий какой-то.

– Москва мне друг, но Вера мне дороже.

Я растаяла. Сашка воспользовался моментом и раскрутил на поцелуй.

– Саш, ну не надо… люди смотрят…

Фраза была кодовой: парень мигом забыл о моих губах и закрутил головой. На нас смотрели, но без особого интереса. Целуется какая-то парочка, что здесь такого? На то он и вокзал, чтобы рыдать и целоваться. Однако Погодин присмирел и улыбнулся как-то неловко.

– Смотри, Верка, чтоб без кренделей! Узнаю, что тамошним папуасам глазки строила…

Словно из-под земли выросла проводница, заставив нас отпрянуть друг от друга.

– Молодые люди, вы на часы смотрите? До отхода минута!

Я спешно забралась в вагон, отыскала свое место и открыла окно, чтобы еще раз взглянуть на Сашку. Он запомнился мне именно таким, каким был в тот день, на жарком перроне Казанского вокзала. Взлохмаченный парень с широкой улыбкой и большими грустными глазами. Ни у кого из моих знакомых не было и не будет таких глаз: сапфирово-синие, они могли менять цвет в зависимости от освещения. Его вечно спрашивали, где можно купить такие линзы и сколько это будет стоить. «Блатные, наверное, вон какие синие. Хочу-хочу-хочу! Шу-у-урик, а фиолетовые сделать можно?»

Я буду скучать, Сашка, мой милый друг и будущий муж.

– Вера-а! – крик Погодина тонул в лязге-свисте. Поезд дернулся в первый раз и замер. – Ты только дожди-и-и-ись!

– Дождусь! Обязательно дождусь!

– Я люблю тебя, Верка-а-а!

Поезд вновь дернулся и, смирившись с неизбежным, тронулся в путь, постепенно набирая ход. Какое-то время была видна платформа, но вскоре исчезла и она. Через четырнадцать часов я буду дома.

***

В плацкартном вагоне было жарко, как в сауне. Я рискнула приоткрыть окно, но появилась проводница с явной склонностью к экстрасенсорике и безжалостно его захлопнула.

– Сломано, – отрезала она. – Руками не трогать!

Пришлось довольствоваться редкими походами в тамбур и противной теплой минералкой.

Единственная соседка, бабуля в цветастом платочке, умудрялась прихлебывать горячий чай и не морщиться. Я с легким недоумением взирала на этот мазохизм и предложила бабуле пирожок. Та приняла угощение, одарив меня слипшимися апельсиновыми карамельками, попробовать которые я так и не решилась. Попыталась вызвать соседку на разговор, но она отвечала односложно, потом начала зевать и, в конце концов, перебралась на верхнюю полку. Через пару минут оттуда донеслось характерное похрапывание. Похоже, бабулю здорово укачало.

Ближе к восьми заглянул татуированный детина – косая сажень в плечах, – и густым басом поинтересовался, есть ли тут свободные места. Я робко пискнула, что нету. Качок занимал собой весь проход и на культурное общение не настраивал. Окажись поблизости моя сестра Анечка, она бы непременно высказалась в духе: «рожают же мамы таких маньяков!» Перспектива делить с ним пространство, честно говоря, пугала.

– А вот брехать мне не надо, – посоветовала жертва акселерации, с грацией экскаватора занимая нижнюю полку и забрасывая ноги на столик. – Дофига тут мест, только ты и карга старая.

– Зачем спрашивал тогда? – огрызнулась я, косясь на солдатские ботинки рекордных размеров. Он в курсе, что обувь положено чистить?

– Из вежливости! – осклабился парень и загоготал. Звук был такой, будто кто-то лупил ладонью по дну пустой бочки.

Да, культура на лицо! В заметном избытке.

– Валенки убери, вежливый наш, – первичный страх прошел, осталось лишь навязчивое желание заехать ему чем-нибудь тяжелым.

– А то чо? Врежешь мне? – гоготал мистер Мускул. – Га-га-га!

– Не шевельну и пальцем, – с достоинством ответила я, – просто позову проводника, и тебя вышвырнут отсюда, чтобы впредь занимал места согласно купленным билетам. Ответ понятен, или предлагаешь заменить сложноподчиненные предложения односоставными, уменьшив при этом количество второстепенных членов? Могу также опустить союзы и предлоги, мне не трудно.

На плоском, как блин, лице детины отразилась тень мыслительного процесса.

– Ты чо, заученная что ли? Ботаничка? – подозрительно спросил он, шевеля бровями, и на всякий случай отодвинулся подальше.

– Позволь уточнить, что имелось в виду под «ботаничкой»? Профессиональная увлеченность представителями царства Растений или же критический отзыв о моей персоне, унижающий достоинство личности и дающий резко негативную оценку внутреннего мира собеседника? – коварно уточнила я, ставя себе «плюс» за выдержку.

– Не, точно больная, – пробормотал парень, но убраться восвояси не спешил.

– Если ты подразумевал состояние моего физического и душевного здоровья, то глубоко заблуждаешься. Очень глубоко. При прохождении планового обследования заметных отклонений от нормы не выявлено, а посему я признана вменяемой и в социальном плане неопасной. И вообще, – решила добить неуча. Сам напросился, – с точки зрения банальной эрудиции, не всякий человеческий индивидуум способен лояльно реагировать на все тенденции потенциального действия! Советую обдумать данный факт и сделать соответствующие выводы.

Татуированный взвыл: не ожидал он такой тирады от хлипкой на вид девчонки. Это я еще не старалась. Раз уж язык – единственное женское оружие, не считая скалок и сковородок, его заточка – отнюдь не прихоть, а шанс выжить в жестоком мире мужчин вроде этого. Если серьезно, случиться может всякое, и ответить надо уметь. Любимые книги в помощь! Я человек тихий, застенчивый, хамить не умею, но когда меня разозлят…

– Кажется, дама непрозрачно намекнула, что ваше общество ей неприятно, – раздался вдруг приятный баритон. – Или вы хотите продолжить обсуждение семантической разницы между внутренним миром и потенциальным действием?

Перед нами стоял, опираясь рукой на тонкую стенку-перегородку, тот самый мужчина с рюкзаком, которого я приметила на платформе.

Мускул замотал головой.

– Тогда, будьте так любезны, освободите пространство от вашего астрального и материального присутствия, живо!

Что-то подсказало жертве акселерации: спорить не стоит. Обиженно ворча (мне даже стало его жалко), парень поспешил ретироваться. Мой спаситель, взглядом испросив разрешения, опустился на свободное место.

– Спасибо, – благодарно улыбнулась я, – не надеялась от него избавиться.

– Ну что вы, атака проведена по всем правилам искусства, мое почтение полководцу. Еще немного второстепенных членов, щепотка потенциального действия, и басурманин убежал бы сам. Теперь будет знать, что сесть в лужу проще, чем кажется: достаточно недооценить своего противника.

Улыбался он доброжелательно, но немного скованно, как улыбаются люди, не до конца уверенные в безупречности своих зубов. Так улыбалась я до девятого класса.

– Надеюсь, дама позволит остаться? Человек, который должен ехать на этом месте, слезно просил поменяться. Не смог отказать, – пояснил он, опережая вопросы.

– Что ж, составляйте, – я пожала плечами. – В свою очередь, дама надеется, что у вас нет привычки распускать ноги.

– Не замечал за собой... Эх, – приподняв полку, чтобы запихнуть мешавшийся рюкзак, попутчик в недоумении замер. – Это всё – ваше?!

Я вновь передернула плечами, на сей раз виновато.

– Не переживайте, я налегке, – мужчина забросил поклажу на пустующее боковое место. – Будем знакомы. Евгений Бенедиктович, но отчество добавлять необязательно.

– Вера. Сергеевна. Можно просто Вера.

Я пожала твердую сухую ладонь и, наконец, смогла рассмотреть нового знакомого. Чуть старше, чем мне показалось вначале, лет тридцать восемь – сорок. Невысокий, довольно упитанный, он был одет в простую рубашку цвета хаки и потертые джинсы. Темно-русые волосы аккуратно подстрижены, тонкий нос с небольшой горбинкой. Зеленовато-карие глаза смотрели спокойно и изучающе. Его лицо, чрезвычайно подвижное, могло показаться красивым, если бы не заметная синева под глазами и общий изможденный вид.

Мы разговорились. Точнее, говорила в основном я, а Евгений Бенедиктович слушал, время от времени вставляя уместные замечания. О себе рассказывал скупо; мне удалось выудить, что он брал двухнедельный отпуск, чтобы навестить живущих в столице родственников, и теперь возвращается обратно.

– Родителей?

– Детей. Рейч там с ними одна, меня не может не мучить совесть.

– Рейч – это ваша жена? – задала я поразительный по своей бестактности вопрос.

– Не совсем. Рейчел родом из Соединенных Штатов, – пояснил он в ответ на недоуменный взгляд, – за все это время она так и не удосужилась сменить гражданство. Мы прожили вместе около трех лет, а когда я предложил расписаться, рогом уперлись сразу двое: московский ЗАГС и сама Рейчел.

– А она-то почему?! Простите, что спрашиваю…

– Да ничего страшного. Не вижу смысла скрывать: ее мотивы до сих пор мне непонятны. Списал бы на женскую психологию, но… – попутчик весело расхохотался. – Короче, трое наших детей получили фамилию Эддисон, а я – от ворот поворот с пожеланием удачи в личной жизни. Лихо, да?

Еще бы! При всем богатстве воображения я не сумела представить женщину, добровольно отказавшуюся от брака в погоне за статусом матери-одиночки. Погодите-ка…

– Дети – тройняшки, – сработал на опережение Евгений. – Два мальчика и девочка, Петер, Макс и Эльза. Их мамаша обожает повторять, что это не дети, а наказание, но расставаться с ними не спешит и просто воет от счастья.

Мда, на мой взгляд, если матери трех гиперактивных деток и есть от чего выть, то счастье в списке возможных причин идет одним из конечных пунктов. В голову закралось смутное подозрение: а не привирает ли попутчик? Слишком уж невероятная история в духе Е. Горац. «Вот был у меня один русский...»

– Не верите, – утвердительно кивнул Евгений и полез в рюкзак за бумажником. Из толстого кожаного бумажника он вытащил цветную фотографию и протянул мне. – Анапа прошлого года. Слева направо: Макс, Рейчел, я, Петер, ну и на шее у меня сидит Эльза. Где-то на заднем плане должен быть пляж, но его там почему-то нет.

Счастливый, отдохнувший Бенедиктович, на голове – пластмассовое ведерко, надетое на манер картуза; загорелая Рейчел с короткой спортивной стрижкой. По довольному личику Эльзы легко определить, чьих рук дело ведро на папиной макушке. Петер и Макс в одинаковых кепках держат родителей за руки, каждый – со своей стороны.

– История, конечно, не совсем классическая, – будто извиняясь, заметил попутчик, – на слово мало кто верит. Бабушка Рейч, старая миссис Эддисон, обещала спустить с меня три шкуры. К счастью, мадам до сих пор не в курсе, что ее внучка не собирается в Штаты. Слишком много... любопытных там развелось, это у нас, в России, каждый сам за себя.

– Извините, что не поверила, – я вернула Евгению снимок. – Ой, а это не ваше?

Я наклонилась, поднимая второй бумажный прямоугольник. С фото улыбалась черноволосая красавица с удивительно белой кожей, европейским овалом лица и сапфирово-синими глазами.

– Любовь всей моей жизни, – серьезно ответил Бенедиктович, убирая Белоснежку в бумажник. – Любовь, как понимаете, трагическая, но ее милый образ навсегда останется в моем сердце... А вы замужем, Вера?

– Я? Нет. Пока нет

– Вот и правильно, замуж не то место, куда стоит спешить, – попутчик одобрительно хмыкнул и о трагической любви больше не заговаривал.

Мы болтали о политике, ценах, соседях, Москве, и, в конце концов, разговор вновь свернул ко мне. Ни намеков («какая вы молоденькая! Не страшно путешествовать одной?»), ни навязчивости – о таком собеседнике я могла только мечтать.

– Так значит, вы возвращаетесь домой, чтобы трудиться на благо отечественного здравоохранения? – подвел итог Бенедиктович. – Похвально, похвально. И прославиться наверняка мечтаете?

– Было бы неплохо, – засмеялась я, – но пока хочется просто помогать людям.

– «Чип и Дейл спешат на помощь», – скептически хмыкнул собеседник. – Открою страшный секрет, друг мой Вера, только тсс! Бескорыстие и донкихотство проходят, как осенний грипп, а нежные побеги романтики засыхают где-то месяца за три-четыре. С вами остаются только зарплата, больше похожая на сдачу, да нескончаемый поток больных. Они, к сожалению, неизменны.

«Нежные побеги романтики», как выразился попутчик, завяли давным-давно, а какой-то особой для себя славы я не ждала, да и не хотела. Как выходец из династии медиков (со стороны отца), знала, сколько на самом деле романтики в профессии врача. Есть специальности престижные, а есть вечные. Безумно нужные, но питаемые лишь молодостью и энтузиазмом. Моя специальность из тех, безумно нужных. Но, опять же, всё зависит от того, куда пробьешься.

– Не бойтесь, Евгений Бенедиктович, я не романтик. А вы тоже врач?

– Стоматолог. Официально – сотрудник госучреждения, неофициально – занимаюсь частной практикой. Как и вы, посвятил себя искусству зуболечения по велению души и с тех пор нередко раскаиваюсь в этом. Шанс на удобную нишу в семейном стройбизнесе я благополучно прос…эээ... прошляпил. Юношеский максимализм, будь он неладен! Хотя, – добавил попутчик, хрустя пальцами, – оно, наверное, к лучшему.

Какое-то время Евгений Бенедиктович молча смотрел в окно, где проплывали поля и мелколесья, едва различимые в вечернем сумраке, а потом вдруг поинтересовался:

– Так куда вам, говорите, ехать?

Я назвала.

– Шутите, – утвердительно сказал он, – потому что такие совпадения – это нонсенс! Я еду туда же, и, если чутье меня не подводит, нам по пути не только в город, но и в больницу. Теперь всё понятно.

До того, как в вагонах погасили свет, попутчик успел поведать – правда, без имен, – кучу забавных историй из жизни уже общих коллег. Я смеялась. Не покидало непривычное ощущение, что мы со стоматологом уже сто лет знакомы и просто встретились после долгой разлуки.

Глава третья

Друзья познаются в еде

Люблю уезжать, потому что всегда есть куда возвращаться. Люблю возвращаться, потому что всегда есть к кому.

NN .

Кто хотя бы раз путешествовал поездом, тот не понаслышке знает, что выспаться там практически невозможно. Со всех сторон доносится бурчание, сопение, кряхтение, храп разной степени мелодичности. Раз в пять минут кто-то обязательно встает и движется через весь вагон, чтобы хлопнуть дверью в тамбур. Лиц страдающих бессонницей не разглядеть, и на душе становится жутко. Я просыпалась от любого резкого звука, будь то гудок встречного поезда или лязг колес при повороте. Вздрагивала, ложилась на другой бок, отлавливала ускользнувшую подушку и забывалась коротким сном, чтобы через час или два проснуться вновь.

Попутчик не спал совсем. Когда бы я ни открыла глаза, его фигура возвышалась над закругленным белым столиком. Евгений Бенедиктович сидел, подперев рукой голову, и всматривался в мелькавшие огни городов. Судя по кругам под глазами, ночные бдения ему не новы. Бессонница или специфика профессии? Мой отец, например, может ночами не спать: дежурства закалили. Интересно, стоматологи дежурят?

– Евгений Бенедиктович?

– Что? – как ни в чем не бывало, отозвался он.

– А стоматологи дежурят?

Я не увидела – почувствовала улыбку.

– Нет, не дежурят. Смысла нет.

Могла бы и сама догадаться!

– Спите, Вера, спите, – посоветовали мне, – до нашей станции еще далеко.

Я выключилась, точно по волшебству, и не просыпалась до тех пор, пока кто-то не тронул за плечо.

– Вера, просыпайтесь. Доброе утро!

– А? Что? – я замотала головой, отгоняя обрывки сновидений.

– Через сорок минут выходить, – предупредил Евгений и добавил: – Вы часто стонете во сне? Жалобно так. Я уже собирался будить, думал, плохо человеку.

Опять? Преследующая четвертый год беда, с которой я не в состоянии бороться.

– Простите, пожалуйста, – покаялась. – Я что-нибудь говорила?

– Сначала «иди лесом, нехорошая женщина», а потом нечто вроде «темный час перед рассветом, помни», – процитировал стоматолог. – Почти поэзия, особенно про лес.

Остаток времени прошел в умывании, приведении себя в порядок, сдаче белья и подготовке к выносу поклажи. Из всей этой истории с баулами я извлекла ценный урок: впредь, куда бы ни пришлось отправиться, брать с собой только жизненно необходимое. Пожадничала – мучайся теперь. Хорошо Евгению: рюкзачок на плечи, и вперед, а здесь тремя носильщиками не обойдешься!

Сумки мы вытащили. За три ходки, выслушивая нелестное мнение проводниц и пассажиров, но всё же. Пришла пора прощаться.

– Вам точно не нужна помощь? – в который раз спросил вежливый попутчик.

– Нет, спасибо. Меня встретят, – знать бы еще, кто. Элька с папой из-за этого чуть не передрались, мама успела позвонить, пожаловаться.

– Тогда до скорой встречи, коллега. Держу пари, вы станете достойным украшением нашего цирка.

Мы пожали руки и расстались весьма довольные друг другом. Проводив взглядом фигурку с рюкзаком, осмотрелась. Мимо проходили люди, но ни одного знакомого лица я не заметила.

Ох, лучше бы не заикалась! Ко мне бодрым спортивным шагом приближался вчерашний мистер Мускул.

– Какие люди и без охраны! – потер ковшеобразные ладони детина. – Ботаны на выпасе! А кавалер твой где?

– И тебе привет, дядя Степа! Не поможешь?

– Почему нет, помогу, – неожиданно согласился он. – Куда вам, дистрофикам, тяжести таскать?

– Спасибо, – облегченно выдохнула я.

– С тебя шоколадка. Как зовут хоть, языкастая?

– Вера. Сергеевна.

– Толян. Анатолий Геннадьевич.

Подхватив одним махом сумки и чемодан, Анатолий Геннадьевич направился к выходу. Навьюченная пакетами, я едва поспевала следом. Вот это силища у парня! Сидеть без денег не придется: в грузчики возьмут без документов, за красивые глаза и обаяние.

На стоянке приметила знакомый красный фордик с погнутыми номерами, из него выбиралась моя подруга со школьной скамьи Элька Кумачева.

– В багажник всё грузите, – приказала Элла, не сводя серых очей с амбала. – Что не влезет, кидайте на заднее. Куда тебе столько шмотья, Верка? Теть Света сказала, что ты вообще с одним чемоданом, Людмил Борисна ей позвонила и уже отчиталась...

– Элка, тебя не узнать! – воскликнула я, переводя стрелки.

– Ты про платье? – она покрутилась, как балерина. Модное платьице пятидесятого размера трещало на туго обтянутых Кумачевских бедрах, но подруга была в восторге. – Взяла по дешевке, нарадоваться не могу! Порхаю, как бабочка.

Толян звучно хрюкнул. По счастливой случайности его хрюк совпал с хлопаньем багажника, что помогло дяде Степе избежать долгой и мучительной смерти.

– Ну, рассказывай, подруга, – потребовала Элька, когда мы поблагодарили отзывчивого Анатолия и вырулили со стоянки.

– Что рассказывать? – блаженно откинулась на спинку сиденья. Целых десять минут не думать ни о чем…

– Перво-наперво, где такого… гхм… брутального индивида откопала? Только не говори, что сам подошел – не поверю!

– В поезде, – не удержавшись, поведала в лицах вчерашнюю историю.

– Балда, ой, балда-а! – застонала подруга. – Он стопудово клинья подбивал, а ты – «достоинство личности», «банальная эрудиция»! В мужиках главное что? Ум и сообразительность? Ага, щас! В мужиках главное цельность, и чтоб пакеты за тобой таскал. Мы, современные женщины, должны таких ценить, холить и лелеять, а ты...

– Тебя послушай, так Толян – идеал мужчины, – рассмеялась я, прикрывая глаза.

– А что, типичный такой идеальчик! Как по мне, мужик должен быть слегка красивей обезьяны и чуть умнее табуретки. От шибко умных надо держаться подальше. Как представлю, что мой муж будет умнее меня…брр! Аж вздрогну!

***

Домой приехали около восьми. Меня пошатывало после бессонной ночи и от бесконтрольной радости. Войти в родную квартиру, обнять родителей, которых не видела больше года, слышать ворчание разбуженной сестренки – вот оно, счастье.

– Возвращение блудной дочери, – прокомментировала Анька и отправилась к себе в комнату, досыпать.

Меня же потащили на кухню, накормили, напоили, а после допросили с пристрастием. Как доехала? Всё ли в порядке? Ничего не пропало? Как там Людочка? А Сашенька? А когда в гости? Автоматная очередь вопросов о моей московской жизни, госах, дипломе, практике... В роли следователя выступала мама, задавая вопросы и сама же отвечая на них. Отец больше молчал, покуривая трубочку, и лишь однажды уточнил:

– Значит, дочка, ты у нас теперь врач? Хвалю. Жаль только, не по моим стопам пошла.

Когда пришла пора задуматься о профессии, без колебаний выбрала медицину. Жаркие споры разгорелись по поводу направления: папа настойчиво посылал в нейрохирурги, а я упорно сопротивлялась.

– Сама подумай! – втолковывал он неразумной дочери. – Направление редкое – раз, зарплата на порядок выше – два, конкурс меньше – три, место в клинике – четыре. Нервы у тебя мои, зрение прекрасное, руки растут откуда надо и голова светлая. Хирург! А в терапию все ломятся, куда не плюнь – в терапевта попадешь!

Спор я выиграла, не мытьем так катаньем, читай: ослиным упрямством. Папа повздыхал-повздыхал и махнул рукой. Теперь он обрабатывает Аньку, но без особых успехов. Вот у кого действительно отцовские нервы, а упрямства и вовсе на пятерых.

– Да она уже спит, Света, – заметил отец.

Я и вправду клевала носом, мечтая поскорей забраться в теплую постель.

– Ох, да что же это я? – суетилась мама. – Ребенок с дороги, а мы ее мучаем. Конечно, иди, отдыхай, Верочка! Тебе постелить?

– Нет, мам, не надо. Сама, – мяукнула я и, с трудом передвигая ноги, поплелась в спальню. Ночь в поезде совершенно выбила из колеи.

Со стоном блаженства рухнула на кровать, такую мягкую и родную. Привычно сунула руку под матрас, извлекая еще школьных времен дневник и старый альбом с рисунками, пролистала пожелтевшие от времени страницы. В Москве я практически не рисовала – банально не хватало времени, – но скучала без любимого занятия. Ничего, еще наверстаю.

Лежать, обняв подушку и вдыхая знакомый аромат лаванды, могла бы сколько угодно, но вскоре в мою обитель ворвалась Анютка.

– Они сказали, что ты спишь, – расстроенно протянула сестрица.

Сделай гадость ближнему – проживи день не зря, ага.

– Ложусь. Приходи минут через пять.

Не спрашивая разрешения, она с разбегу прыгнула на кровать и приземлилась в паре сантиметров от меня. Анька не изменилась: всё та же угловатая девочка-подросток, теперь пятнадцати лет, она выглядела младше своих ровесников. Встрёпанные каштановые волосы торчат в разные стороны (у отца были такие, пока не поседел), худые, как у жеребенка, ноги и розовая пижама с бегемотами и сердечками – подарок бабушки Тани на Восьмое марта.

– И чего ты вернулась? – спросила Анька, почесывая коленку. – Сидела б в Москве со своим Сашкой…

– Я тоже люблю тебя, сестренка, – прицельный поцелуй в макушку.

Она подпрыгнула зайчиком и лягнула меня голой пяткой.

– Фу-у, обслюнявила! Требую свои московские подарки! Кстати, где они?

– В чемодане. Или в сумке, не помню. Хотя-а не исключено, что и в пакете.

– Ты неисправима, – беззлобно отметила сестрица, – как в столице не потерялась – ума не приложу. Тебя же без навигатора из дома не выпустишь.

– А ты, значит, не потерялась бы? – спросила я, прищурившись. Что там Евгений говорил про максимализм?

– Неа. О, забыла совсем, – она хлопнула себя по лбу, – я тут тебе придумала применение: будешь мне справки выписывать и освобождения от физ-ры давать! Каково?

– Размечталась, – показав язык, пинком толкнула ее с кровати, – у меня печати нет, обзаведусь – сообщу. Возвращайтесь через годик-другой, гражданка Соболева!

– Вернусь, – пригрозила Анька. – Ох как вернусь.

Выпроводив нарушительницу спокойствия, я уткнулась лицом в подушку и провалилась в сон. Обыкновенный, совершенно не роковой сон, где я ловила пухлявых бегемотов с Анькиной пижамы и играла на кларнете. На поросшем мхом валуне сидели Толян и Евгений Бенедиктович в одинаковых голубых панамках и резались в «дурака» с теми бегемотами, которых я успела осалить.

***

Черный «Ниссан» летел по городу на предельно допустимой скорости... Нет, пожалуй, громкое слово «летел» по отношению конкретно к этому автомобилю было употреблено неверно, и дело тут вовсе не в соблюдении скоростного режима.

Однажды «Ниссан» действительно взлетел путем кропотливых физических расчетов и перекроенного должным образом заклинания левитации, но первый и последний его полет закончился... плачевно. Никто не пострадал, самый жестокий удар пришелся на днище машины и самолюбие ее владельца. Заставить любой автомобиль взлететь, на самом деле, не так уж и сложно, достаточно обладать природными данными, наглостью и творческой жилкой. Куда сложнее заставить его приземлиться.

Миновав светофор, «Ниссан» свернул на улицу Ленина, проехал еще сотню метров и вполз во двор недавно отстроенной девятиэтажки. Дома этого района растут, как грибы после дождя, а заселяются и того быстрее. Еще в июне новорожденная постройка стояла пустой и беззубой, а теперь принарядилась новыми стеклопакетами, веревками с мокрым бельем и чахлой геранью на подоконниках. Центр не знает недостатка в жильцах, на то он и Центр.

В промежутке меж двенадцатью и часом дня большинство дворов пустовали, их основные обитатели: детвора, молодые мамаши с колясками и вездесущие пенсионерки – отсиживались дома, пережидая зной. Солнце висело на небе с утра до позднего вечера, с энтузиазмом бывалого палача раскаляя всё, к чему имели доступ его лучи. Тяжелый знойный воздух впору было резать ножом да раскладывать по тарелкам, как творожную запеканку. Лето заканчивалось – оставался лишь жалкий недельный его огрызок – и потому играло по-крупному.

Выбравшийся из автомобиля субъект не обратил на пекло равным счетом никакого внимания. Покинув прохладный салон, он отыскал нужный подъезд (третий, если считать от магазина «Продукты») и прошествовал к двери. Наперерез ему кинулась лохматая, ошалевшая от духоты собачонка, вторая за утро. Вчера он насчитал восемь штук, но сегодня наверняка будет больше. Не утешает собачья статистика.

– А ну цыть! – цыкнул мужчина. – Тебе слово давали? Вот и молчи.

Собачонка поперхнулась собственным лаем. Ей только предстояло убедиться, что молчание – золото, а дедушка Крылов оборвал басню на самом интересном, коварно приступив к морали.

Квартира тринадцать находилась практически под звездами – этажом выше жила престарелая оперная певица с супругом. На правах старого друга он не стал утруждать себя звонком, просто нажал на дверную ручку и вошел. Прихожая два на два в духе ленивой эклектики застенчиво шепнула, что квартирка из разряда «конспиративных». И месяца не пройдет, как обитающий здесь товарищ вновь ее поменяет. Спрашивается, зачем? Любовь Печорина к конспирации не объяснялась словами, как количество смененных за три года квартир не исчислялось цифрами. Проще не умничать и показать на пальцах: один, два, много. Очень много.

Ориентируюсь на голоса, мужчина прошел в маленькую гостиную. Из мебели там были только обмотанные скотчем короба, пошловатый диван красной кожи и возлежавшая на диване в позе Данаи молоденькая вампирша по имени Инесса. Сам хозяин жилища стоял у незанавешенного окна, пил разбавленное вино и любовался видом на Новую площадь. Семейная идиллия.

Инесса приняла более благопристойную позу, оправила юбку и наморщила курносый нос. За те две недели, что маг был вынужден навещать ее, они успели надоесть друг другу до полусмерти. Встречи имели один и тот же сценарий: он приходил в обед и вечером, благо, работал в двух шагах отсюда; уворачивался от прыжка; говорил: «От ... слышу» (слово посерединке менялось в зависимости от оскорбления); проверял шкафы на наличие трупов; спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь; отвечал, что таких услуг не оказывает; играл с Несс партию в шахматы, неизменно выигрывал и уходил.

Печорин обернулся и радостно оскалился.

– Ну, здравствуй, друг Пиши-Читай!

– И тебе не сдохнуть, – отозвался «друг Пиши-Читай». Он был не в духе. – Дай угадаю: опять не с кем оставить дитятко?

– Несси, луна моя, – правильно понял вампир, – сходи-ка на балкон, посчитай красные «Жигули» с зелеными покрышками. Я тебя позову.

Девушка надула губы, становясь похожей на сердитую фарфоровую куколку.

– И снова здравствуйте? Стоит ему появиться, как меня сразу выставляют на балкон считать какие-то идиотские «Жигули»! Где тут логика?

Вампир пожал плечами. Не объяснять же Инессе, что оставлять ее рядом с друзьями – рисковое дело. Причина тут вовсе не в ревности, а в многократных покушениях на дружеские жизни. Впрочем, эти двое стоят друг друга, впору раздать им пластмассовые сабельки, а самому устроиться с попкорном. То, что квартира уцелела, уже событие.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю