Текст книги "Мой ангел-вредитель (СИ)"
Автор книги: Екатерина Крылатова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– Куда-то собрались, Вера Сергеевна?
– Никуда, Артемий Петрович, – предельно вежливо ответила я, – осматриваюсь, привыкаю и готовлюсь к худшему.
Зав терапией ответ оценил, но уходить не торопился.
– Похвальное стремление! А эти четыре купюры достоинством в тысячу рублей, которые так призывно выглядывают из вашего кармана, и список покупок, начинающийся с «какого-нибудь бухла», наверное, очень помогают в борьбе? – заботливо уточнил он.
Моя рука метнулась к карману. Так и есть, выглядывают!
Я улыбнулась самой наивной из своих улыбок. Извиняйте, мальчики, Минздрав в моем лице предупреждал: каждый сам за себя, родная шкура дороже.
– Меня послали в магазин за едой, – выпалила я на одном дыхании, нацепив умильную гримаску сироты казанской. Девочек ведь не бьют?
Воропаев понимающе хмыкнул.
– Соболева, Соболева, склероз в вашем возрасте – это очень печально.
– Склероз?
– А как иначе обозвать способность забывать информацию трехчасовой давности?
Я притихла, вцепившись в спасительную дверную ручку.
– Молчание – знак согласия. С вашего позволения напомню: до тех пор, пока вы и ваши товарищи находитесь под моим присмотром, не имеете права покидать стены этого заведения, предварительно не поставив меня в известность. Подобная инициатива грозит вам увольнением.
– Кто это придумал, вы? – вырвалось у меня.
Зав терапией картинно выгнул бровь.
– Да куда уж мне, убогому? – он откровенно издевался. – Про самовольный уход в рабочее время слыхали? Вы даже представить себе не можете, сколько всего интересного, а порой и непоправимого может произойти за пять минут вашего отсутствия. Обеденный перерыв начнется, – он посмотрел на часы, – через сорок девять минут. На голодающую Поволжья вы не похожи, значит, крайней необходимости сбегать не было. Аргументы?
Я опустила глаза, признавая его правоту. Распоряжение начальства есть распоряжение начальства, каким бы абсурдным оно не показалось на первый взгляд.
– Чтобы впредь этого не повторялось, останетесь на дежурство.
– Но…
– Обойдемся без «но». Позвольте узнать, Соболева, инициатива турпохода – ваша?
– Мы тянули жребий… и…
Воропаев перестал напускать на себя праведное негодование и расхохотался.
– Всё с вами ясно. Спорю на зарплату, инициатива принадлежит рыжему… как бишь его? А, Сологубу!
– Вы угадали.
Он перестал смеяться и посерьезнел.
– Вот что, Вера Сергеевна, отменять наказание я не буду, но могу помочь слегка разнообразить жизнь ваших коллег. Согласны?
Я заинтересованно прищурилась. Именно в эту минуту велась разработка плана по отмщению, но ничего путного в голову не шло.
– Восстановим, так сказать, баланс мировой справедливости, – продолжил Воропаев. – Небывалая щедрость господ интернов нам только на руку. Не струсите? По головке вас не погладят.
– Переживу, – беспечно ответила я, желая поскорее узнать замысел «Великого и Ужасного». Взгляд Воропаева предрекал господам долгие муки.
– Тогда пойдемте, объясню по дороге, – он в предвкушении потер руки. – У меня как раз один мент гостит…
План оказался из раздела «не рой яму другому – сам в нее попадешь», простенько и со вкусом. Приболевший майор полиции Милославский и заглянувший навестить его боевой товарищ Вилкин, выслушав необычную просьбу, с радостью согласились помочь.
– С вашей стороны, Соболева, требуется только возмущенно пищать – это у вас замечательно выходит, – и не булькнуть на самом интересном месте, – напутствовал Артемий Петрович по дороге в ординаторскую.
За нами при полном параде шествовали менты.
***
Минут через двадцать после моего ухода голодные интерны начали нервничать, еще через столько же – всерьез злиться.
– За смертью послали, – плюнул Толян, – в следующий раз сам пой…
Дверь ординаторской предательски скрипнула, а мгновение спустя с грохотом ударилась о стену. В помещение влетели вооруженные Милославский и Вилкин.
– Руки за голову, лицом к стене! – заорал ближайший к интернам страж порядка. – Быстро! Парни подчинились.
– За что-о? – сдавленно пискнул Сологуб.
– За все хорошее, – мрачным голосом ответил вошедший следом Артемий Петрович. – Дожили, первый день – и уже такое!
– В чем дело-то? – в таком со всех сторон невыгодном положении Гайдарев пытался сохранить лицо. Он слегка повернул голову, но мент неласково ткнул его дулом пистолета в спину. Денис спешно отвернулся.
– А где Вера?
Правильно, скорость стука выше скорости звука. Я на цыпочках прокралась в ординаторскую.
– Какая еще Вера? Ах, та самая Вера! Да ради этой девицы пришлось наряд ОМОНа вызывать! Заводи ее, ребята!
Порция истошных воплей а-ля «Пустите, я ни в чем не виновата! Меня подставили! Я буду жаловаться! К маме хочу!». Смех булькал где-то в горле. Не переигрываем ли?
– Да что случилось?! – грозно рыкнул Малышев.
– Вашу Веру сцапали, когда она пыталась пронести… – пауза, шебуршание заранее подготовленной бумажки, – коньяк «Пять звезд» элитных сортов – одна бутылка, ром «Ямайский» – одна бутылка, водка «Пшеничная» – пять бутылок. К изъятому прилагается триста пятьдесят три рубля пятьдесят копеек и пластиковый пакет с неустановленным содержимым. Взгляни-ка, Вилкин, это именно то, о чем я думаю?
Не удержавшись, хрюкнула. Воропаев молча погрозил мне кулаком. Зашелестел пакет, и в игру включился Вилкин.
– Так точно, товарищ майор! Вчера у местных нариков точь такой изъяли. Оформлять на месте будем?
– Зови понятых. Знатный наркопритон накрыли! А вы, гражданин, какое отношение ко всему этому имеете?
– Никакого, – отозвался Воропаев, – я этих личностей меньше четырех часов знаю.
– Значит, пойдете как свидетель. Эх, гаврики, – обратился Милославский к интернам, – девка вас с потрохами сдала, поэтому сядете, дорогие мои, по полной программе!
Повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем настенных часов и испуганным пыхтением Ярослава. Я принялась кусать костяшки пальцев, сдерживая рвущийся наружу хохот. Попутно издаваемые всхлипы казались донельзя натуральными.
– А ну-ка цыц! – рявкнул Вилкин. – Без тебя тяжело.
У самого зубы сжаты, но держится.
– А до-до-доказательства где? Пы-пы-предъявите, п-пожалуйста, – пробормотал Сологуб, заикаясь от ужаса. В душе он все еще уповал на ошибку.
– Да вот они, родимые!
Что-то семь раз звякнуло и один раз глухо шлепнулось на стол.
– Спасибо товарищу Воропаеву за бдительность и оперативность. А вы, голубчики, посидите, подумаете и не будете больше непроверенных девиц в магазины посылать.
То, что обвиняемые были в полном шоке, доказывало красноречивое молчание Дениса. Гремучая смесь сотрудников правоохранительных органов, пистолетов, бутылок и эффекта неожиданности дала именно тот результат, на который рассчитывал коварный товарищ Воропаев.
Гробовую тишину прорезал необычайно заискивающий голос Толяна:
– Гражданин начальник, раз нам все равно сидеть, давайте по сто грамм, а? А то я коньяка элитного ни разу в жизни не пробовал!
Не в силах больше терпеть, я громко всхлипнула, а потом и вовсе рассмеялась в голос. Нет, ну кем нужно быть, чтобы!.. Как по команде начали ржать менты, и только Артемий Петрович остался невозмутимым. На лицах практикантов, которым позволили повернуться, проступало понимание.
– Вы нас разыграли?! Зачем?
– По доброте душевной, Сологуб. Видели бы вы свои рожи – картина Репина «Приплыли!»
Воропаев пожал руки доблестным стражам порядка.
– Спасибо за понимание, господа начальники! Они осознали и больше так не будут.
– Не вопрос, Артемий Петрович, – сверкнул белыми зубами Милославский, – будем считать, вип-палату в вашем отделении я заслужил!
На столе гордо высились семь стеклянных бутылок с минеральной водой «Ессентуки» и непрозрачный пакет «Благодарим за покупку!»
Гайдарев внезапно схватился за ухо, потеребил мочку и полез под стол. Пошарив по полу, он выполз обратно, крайне растерянный.
– Народ, вы, случайно, серьгу мою не видели?
***
Когда баланс мировой справедливости восстановлен, даже не вполне заслуженное наказание уже не кажется таким страшным.
– Ну и что мне с вами делать, Соболева? – вздохнул Воропаев.
Пожала плечами. Мой удел – слушать и повиноваться, выполнять любые прихоти.
Артемий Петрович прошелся по пустующей ординаторской, открыл второй от двери шкаф и с умным видом зарылся в документы. Я устроилась на диване в ожидании приговора.
– Терпеть не могу, когда сидят без толку, – не оборачиваясь, буркнул Воропаев. – Принесите пользу родине: чайник поставьте.
– Чайник?
– У вас проблемы со слухом? Чайник, электроприбор для нагревания воды и прочих гидро-бытовых нужд. Чуковский, Ахматова…
– Я поняла, – пробормотала, запинаясь, – просто не знаю, где его можно найти.
Артемий Петрович почему-то не удивился.
– Так я и думал. Тумбочку откройте.
В тумбочке помимо серебристого электрочайника нашлись пачка черного чая, банка кофе, сахар-рафинад и тарелка с шоколадными конфетами «Мишка косолапый». Попутно пришлось уточнять у Воропаева, есть ли поблизости свободная розетка: все, что находились в пределах досягаемости, уже занимали различные «вилки».
– Проявите врачебную смекалку, – ворчливо посоветовали мне и сунули в руки две увесистые папки. – Это на стол.
Отправив папки по назначению, я заглянула за шкаф, за второй, за кресло. Розеток не было. Артемий Петрович насмешливо фыркнул и вынул «вилку» из первой попавшейся розетки. Его желание покрутить пальцем у виска читалось слишком явно.
– Надеюсь, ваших профессиональных умений хватит хотя бы на включение чайника.
Спокойно, Вера, немцы близко. Он ведь специально тебя доводит, проверяет на новенького. Коллеги проверке уже подвергались, одна ты осталась не подвергнутая.
– Вам чай или кофе? – смиренно спросила я.
– Кофе, без сахара.
К папкам добавили тонкую стопку бумаги, несколько потрепанных историй, цветные бланки-наклейки и дырокол. Пока чайник клокотал и плевался паром, Воропаев успел ввести меня в курс дела.
– При всем богатстве воображения, я и представить не мог, что кто-нибудь из вашей банды так «отличится» в свой первый день. Пихать вас в список дежурных смысла нет, так что займетесь делами скучными, но насущными. Здесь ответы на сегодняшние запросы по отделению. Перепишете начисто, желательно грамотно, исправите то, что зачеркнуто, и утром занесете секретарю главврача, – он черкнул пару строк на бланке. – Дальше – истории. У Тимошенко исправите анамнез, вот образец; к Шибанову прикрепите результаты анализов, вот они; у Лизуновой всё в порядке, надо только стереть пометки. Остальные: подчеркните везде, где не подчеркнуто. Без отклонений, не увеличено, кожные покровы чистые и так далее. Эти документы подошьете в папку за прошлый год, вот эти – за нынешний, посмотрите по номерам…
Вскоре я перестала считать бланки с указаниями. Это сколько надо успеть за одну ночь! Чайник давно вскипел, а я всё пыталась переварить сказанное и понять, где «эти» документы, а где «те».
– …на подпись Крамоловой, передать завтра до пятиминутки. Письма вручить секретарше, она отправит в Москву. Скажете, что ответ мне нужен не позднее девятого… Спасибо, – Воропаев принял из моих рук чашку кофе и выпил практически залпом, не обжигаясь. – Запомнили?
Согласно кивнула. Разберусь, не маленькая, а бумажной волокитой врача любого профиля не удивишь. Разве что масштабы писательской деятельности слегка пугают.
– Вот и славно. Что, много? Знаю, что много, а как по-другому? – он прищурился. – Умели отличиться – принимайте поздравления. Тяжело в учении – легко в бою. Приступайте. Со стола убрать не забудьте.
– Хорошо, Артемий Петрович.
От тщетных попыток «сохранить лицо» начало сводить скулы. Выражение спокойное, по возможности доброжелательное так и норовило сбежать потихоньку, оставив взамен затравленное и донельзя несчастное. Еще чуть-чуть, и у меня начнется нервный тик. Воропаев же смотрел бесстрастно, как смотрит бывалый дежурный морга на стройные ряды трупов. Не верится, что только сегодня мы разрабатывали план по поимке «нариков». Стоит над душой, не уходит. Чего он ждет?
– После восьми должна заглянуть дежурная медсестра. Сегодня вторник, получается, это будет либо Стриженова, либо Тайчук. Возникнут проблемы – смело обращайтесь, наш девиз: «Один за всех». Ах да, чуть не забыл. Добро пожаловать в ад!
Нелепость последней фразы заставила рассмеяться. Не всё так плохо. Начальник с чувством юмора гораздо предпочтительнее начальника без оного – в этом мне предстояло убедиться на собственном горьком опыте.
В дверь постучали. Один раз, второй, третий…
– Не заперто, – крикнул Воропаев.
В проеме замаячила лопоухая девчоночья голова с горящими глазами.
– Здрасьте! А заведующего терапией мне где найти?.. – выпалила она. – Ой, блин!
Раздался звучный «плюх», затем шелест. Часть внушительной кипы документов, удерживаемых девчонкой, теперь украшала порог ординаторской, остальные порхнули в коридор.
– Блин-блин-блин… – она спешно собирала бумаги, складывала их стопкой, снова роняла, сопела и снова складывала.
Я хотела было помочь, но Артемий Петрович удержал на месте движением руки. Ни жалости к незадачливой визитерше, ни раздражения – всё та же сдержанно-безразличная холодность. «Один за всех», значит? Проигнорировав запрет, я встала и пришла на выручку. Пусть думает что хочет.
Девчонка, даже не поблагодарив, сграбастала свою ношу и начала по новой:
– Вы не подскажете?..
– Подскажу. Я заведующий. Что вы хотели?
– Ааа…эээ… тут вам велели передать, – она шлепнула перед ним кипу, за малым не смахнув со стола чашки и сахар. – Усе, я пошла. Всего доб…
– Задержитесь-ка. Это вы замещаете Соне… Софью Геннадьевну?
– Ну да, – Чебурашка почесала в затылке, сверля жадным взглядом «Мишку косолапого».
Воропаев глянул на первый сверху документ, и безразличное выражение сменилось скептическим. Наивная девчонка смотрела совсем в другую сторону. Зря, ох зря.
– Как вас зовут?
– Меня?
– Свое имя я, представьте себе, помню.
– Ааа… Инга меня зовут. А вас?
Толковая девочка, далеко пойдет. В ней чувствуется деловая хватка.
– Инга, прекрасное слово «счет-фактура» вам о чем-нибудь говорит? – доброжелательно поинтересовался мой начальник.
Судя по округлившимся глазенкам, ровным счетом ничего. И «счет», и «фактура» говорят, а «счет-фактура» молчит.
– Жаль, очень жаль, – он проворно просмотрел оставшуюся стопку, отобрав, в лучшем случае, пять листов. – Вот это я оставляю, остальное несите обратно.
– П-почему? Главврач сказала, что вам…
– Инга, во избежание дальнейших недоразумений: документы полезно просматривать, хоть изредка. С вами инструктаж проводили?
– Агась, – Чебурашка просияла, – учили, как включать факс, на ксероксе печать и куда печати шлепать. И что туалет на первом, рядом с аптекой, а обед с двенадцати до часу.
Издевается? Не похоже: взгляд пустой и абсолютно честный. Не такие уж мы и суслики, оказывается, среди своих встречаются и похуже. Я знала, что злорадство человека не красит, но сдержать это чувство было выше моих оставшихся сил.
Думаете, Воропаев отчитал бестолковую секретаршу, наорал на нее и обозвал инфузорией? Или, быть может, позвонил главврачу или отсутствующей на данный момент Софье Геннадьевне? Вынуждена разочаровать: ни первое, ни второе, ни третье. Документы были рассортированы по стопкам и снабжены поясняющими бланками, что и куда отдать. Бухгалтерия, поликлиника, отдел кадров, педиатрия, юрист, экономист, начмед, СМП (скорая медицинская помощь – прим. автора) и прочее, и прочее, и прочее. Наглые девчачьи глаза аж на лоб полезли. Вроде моего «это же сколько придется?!..», только не сделать, а бегать. Вместо одного заведующего ей предстоит посетить десяток.
– А это вернете Крамоловой, – припечатал Артемий Петрович, – она на семнадцатом листе не расписалась. Вот вам номер, раз Софья дать не удосужилась, в случае чего звоните…
– Ваш номер? – удивилась юная служащая.
Его номер?!
– Конечно, нет, – кисло улыбнулся Воропаев. – Валеры, электрика нашего. В поликлинику, бухгалтерию и юристу можно с ним передавать. Всё понятно?
Инга убито кивнула, попрощалась с нами и с «Мишкой косолапым» и печально направилась исполнять. Не поняла, наверное, какой жуткой судьбы избежала.
На мой невысказанный вопрос зав терапией ответил кратко:
– Глупость, Соболева, не лечится, а безнадежные больные достойны, по крайней мере, сострадания. Доброй ночи!
Глава шестая
Первый блин комом, или народный метод борьбы с депрессией
– Лобанов, а ты что здесь делаешь?
– Как что?! Лечу!
– А… ну и как полёт?
«Интерны».
– Ну что, орлы, готовы к труду и обороне? – весело спросил Артемий Петрович.
Ярослав согласно шмыгнул носом, Толян загадочно передернул плечами, я, вареная после вчерашнего дежурства, кивнула. Только Денис запустил пальцы в спутанные кудри и обреченно вздохнул. Под глазами любителя грамматики залегли тени, а внешний вид колебался в пределах от заспанного до «держите меня, я падаю!»
– Вы во сколько спать ложитесь, Гайдарев?
Вопрос был риторическим, что позволило Денису ограничиться мычанием.
– Оно и видно. Но перейдем к делу. Ваша задача: осмотреть пациента, поставить правильный диагноз, назначить лечение и внимательно следить за развитием событий. Те, чей подопытный доживет до конца недели, получают «зачет», иначе говоря, возможность работать дальше.
– Разве бывало, что… – Сологуб замялся.
– Что именно?
– Что пациенты… не доживали?
По лицу Воропаева было невозможно определить, серьезен он или шутит.
– Всё бывало, интерн Сологуб. И сбегали, и в окна прыгали… с первого этажа на клумбы. Один дедок даже хотел в партизаны вербоваться, от всякого лечения подальше.
– Врете вы всё, – прогундосил Толян. Отходя от происшествия с минералкой, он умудрился подраться с санитаром «Скорой», и теперь нос коллеги напоминал переспевшую сливу.
– Вскрытие покажет, Малышев. Есть также одна хорошая новость: вы будете работать в парах, ибо в противном случае нам с пациентами грозит смерть от смеха до конца рабочего дня. Дуэт «Сологуб – Малышев», отдаю вам Самборскую Альбину Эммануиловну, палата номер десять. Гайдареву и Соболевой достается Петрук Станислав Львович из двадцать второй. Истории болезней вам торжественно вручит наша старшая медсестра. Тупые вопросы есть? Тупых вопросов нет. Свободны!
Артемий Петрович, целыми днями крутившийся как белка в колесе, покинул ординаторскую. Сегодня в одиннадцать у него назначена встреча со спонсором, а в три прибудет плановая проверка из райцентра. Кто, где и почему любезно сообщила Карина, мы познакомились на вчерашнем дежурстве. Кара (она представилась именно так) ухитрялась знать всё, что не предназначалось для ее ушей.
– Пойдем людей лечить? – от одного взгляда интерна Малышева становилось страшно, а слово «лечить» он произнес с особым смаком.
Я от души посочувствовала этим несчастным.
***
Петрук Станислав Львович оказался веселым парнем с отличным чувством юмора. Устроившись с ноутбуком на коленях, он искоса поглядывал на двух врачей-дилетантов, то бишь на нас с Гайдаревым.
– Так вы и есть дохтыри?
Дэн отмалчивался, пришлось спешно брать дело в свои хрупкие женские руки.
– Совершенно верно, я ваш лечащий врач, Вера Сергеевна, а это мой коллега, Денис…
– Матвеевич, – бросил «коллега», раскачиваясь на стуле.
– Денис Матвеевич, прекратите качаться! Вы стул сломаете.
– Блин, Соболева, стул казённый! Ты лучше молчи в тряпочку и ставь диагноз, – нагло посоветовали мне, – не препятствуй моему физкультурному развитию.
– Какому развитию?! – задохнулась я. – Мы в паре работаем или нет?
Петрук отложил компьютер в сторону. Развернувшаяся в палате драма была поинтересней «стрелялки».
– На что жалуетесь, Станислав? – решила следовать намеченному плану.
Жаловался Станислав на сильный кашель, насморк, головные боли и саднящее горло. Пока я слушала больного и диагностировала ангину вкупе с бронхитом, Денис Матвеевич свалился-таки со стула.
– В ближайшее время сдадите общий анализ крови и сделаете рентген грудной клетки, дабы исключить пневмонию, – сообщила Петруку, заполняя карту. – Результаты покажете, тогда и будем лечение назначать. Антибиотики как переносите?
– Нормально вроде, – протянул парень, – кололи с год назад.
– Уже проще. Всё, что могу сказать сейчас: отдыхайте, пейте больше жидкости и не увлекайтесь парацетамолом. От ангины пропьете вот это, – подчеркнула и расписалась.
Гайдарев заглянул через плечо.
– Ангина, и только? Я думал…
– Поздравляю, значит, твое физкультурное развитие не заглушило умственное. Сомневаешься – проводи осмотр сам. Потерпите, Станислав Львович?
– Не-не-не, – отказался Дэн, подписываясь под диагнозом, – я тебе верю.
– Спасибо, – Петрук крепко пожал наши руки. – Как понимаю, Вера Сергеевна, Денис Матвеич у Вас что-то вроде антидепрессантов?
– Что-то вроде того, нужно только соблюдать дозировку, – улыбнулась я. – Всего доброго.
Когда мы выходили из палаты, Гайдарев в сердцах ругнулся.
– Ты и впрямь ученая! Я б так не смог, – вынужден был признать он.
Чем же ты, родной, в институте занимался в таком случае?
– В следующий раз катайся поменьше, глядишь, и то сможешь.
Честно говоря, от Воропаева я ожидала большего. В его духе было бы послать нас на Кудыкины горы, диагностировать тропическую лихорадку или «кошмар верхних дыхательных путей», но, видно, он предпочел отделаться малой кровью.
Проходя мимо десятой, остановились на минуту. Прислушались.
– Как думаешь, наши Даунти уже справились?
Из палаты как ошпаренный вылетел Сологуб, а за ним и Малышев. Рты открыты, глаза аки блюдца, в блюдцах паника.
– Что случилось?
– Толик, ты… ты идиот! – взвизгнул Ярослав. – Ты з-зачем вякнул про аллергию с астматическим уклоном?! Где только т-такой диагноз вычитал, во дворе на заборе?!
– Пациентка хотя бы жива? – едва слышно спросила я.
Не слыша никого и ничего, Малышев и Сологуб вдохновенно орали друг на друга. Дэн стоял у стеночки и хихикал.
– Она в обморок хлопнулась, – запоздало ответил Ярослав, – не подает признаков жизни…
В итоге, когда Артемий Петрович закончил приводить в чувство не в меру впечатлительную пациентку и приносить извинения, он был зол, как тысяча чертей.
– Кр-р-ретины! – рычал зав терапией, расхаживая по кабинету. – Какая астма?! Банальный бронхит! Проще не придумаешь! Да она с вами чуть инфаркт не отхватила!
– А ведь я говорил ему... – тяжелый взгляд Воропаева заставил Сологуба умолкнуть.
– Правило первое: прежде чем озвучить диагноз, подумай! Правило второе: лучше разика три подумай, для перестраховки! Но к вам это, похоже, не относится!
Терапевт глубоко вдохнул, выдохнул и продолжил уже гораздо спокойней:
– Значит так, астматики хреновы, чтобы заслужить мое прощение, будете драить туалеты с первого этажа по третий.
– Вы опять издеваетесь? – выдавил сжавшийся в комок Ярослав. – Мы второй день работаем, один раз ошиблись и должны мыть туалеты?
– Совершенно верно, Сологуб, язык не поворачивается назвать вас доктором! Сейчас начнете, как раз до утра управитесь. А теперь брысь с глаз моих!
Я собиралась незаметно сбежать с остальными, но Воропаев окликнул:
– Соболева, задержитесь на минутку, – он хрустнул пальцами, постепенно успокаиваясь. – С Гайдарева взятки гладки, поэтому спрашиваю с вас. Что там с Петруком?
– Ангина, бронхит на ранней стадии. Неприятно, но не смертельно, проколется – как новенький будет.
– Верно, бронхит, – голос Воропаева потеплел на полградуса. – У Самборской всё один-в-один, а они – «аллергия с астматическим уклоном»!.. Дайте-ка взглянуть, что вы там прописали.
Я смело протянула ему копию диагноза, выписанную на отдельном листе. Уверена, что ни в чем не ошиблась.
– Хм, всё правильно, кроме бромгексина: он здесь как мертвому припарки. Брохномунал – может быть… Господи, Соболева, а витамины-то ему зачем?
– Для укрепления здоровья, – пробормотала я.
– А отправлю-ка я вас помогать «астматикам», укреплять здоровье! Мозги включите: человеку колоть антибиотики, принимать кучу побочных препаратов, а вы ему – витамины в таблетках! Хорошо, что не в уколах. Если учесть, что витамины вот с этим товарищем, – он ткнул в предпоследнюю строчку, – не смешивают, добавили б Петруку аллергию ко всем прочим радостям. Вы его карточку-то открывали?
Стало грустно. Сесть в лужу по невнимательности? Могу, умею, практикую. Повезло еще, что у Станислава ничего серьезного...
– Так и быть, ставлю тройку с плюсом за старания, но по бедности и то хорошо. Идите…ах да, передайте Гайдареву пламенный привет и растолкуйте в доступной для амёб форме, что в следующий раз ставит диагноз он. Ошибется хоть в одной букве – будете вылизывать всю больницу. Улавливаете мою мысль?
Убито кивнув, я вышла из кабинета и не могла видеть, что Воропаев улыбается.
***
Не так давно он стал замечать невеселую тенденцию: день прошел, а ты ничего толком не сделал, и таких пустых дней становится всё больше и больше. Сегодняшний же, помимо дефицита полезных дел, поставил перед фактом. Досадным таким фактом, о котором предпочитаешь забыть и не вспоминать, пока он сам о себе не напомнит.
– Homo sum, humani nihil a me alienum puto (Я человек, и ни что человеческое мне не чуждо – лат., прим. автора), – прошептал маг, задерживая кончики пальцев на веках. Глаза побаливали от недосыпа, но даже в закрытом виде продолжали транслировать печатные и рукописные тексты. – Я сошел с ума, – поделился он погасшим монитором, – какая досада...
Ева позвонила в воскресенье и сообщила полным трагизма шепотом, что сваливает на две недели. В этот была вся Омельченко: она вечно куда-то «сваливала», вечно к черту на кулички и вечно не вовремя.
– Счастливого пути, – рассеянно пожелал он. – Привезешь мне магнитик.
– Ты даже не спросишь куда? – шепот перестал быть трагическим. – Хотя чему я удивляюсь? – добавила акула пера своим обычным голосом.
– Куда? – послушно спросил он. Не то чтобы шибко интересно – не хотелось обижать Еву.
– В Кисловодск, пить нарзаны и есть канапе. Ну а вообще кропать хвалебные отзывы в обмен на халявную жрачку, – она вздохнула и зазвенела посудой. Где-то в квартире журналистки булькала вода, а за стеной скрежетал перфоратор. – Лёлька обещала, будет весело, всего-то задом перед Царьковой покрутить и на коленях умолять поведать мне о ее тайной беременности. Еще неизвестно, кто кого умолять будет: Царькову хлебом не корми, дай попиариться. Маньячка, – Ева шумно отхлебнула кофе. – Зато все нарзаны мои.
Иногда в Еве просыпалась восьмушка, как она говорила, «нимфячьей» крови и начинала цитировать Шиллера, читать Гомера в оригинале и сражать обаянием, но оставшиеся семь восьмых, где кого только не затесалось, любили эксперименты.
– Значит, две недели...
– Двенадцать дней, если быть совсем точной, – виновато сказала Ева. – Ты на меня не сердишься?
– А должен? Работа такая, зовут – бежишь, выспрашиваешь... о тайных беременностях, пьешь нарзаны, ешь икру, а за это еще и платят. Да чтоб я так жил!
Она расхохоталась и хохотала гораздо дольше, чем шутка того заслуживала. Интуиция мага посетовала, что контракт расторгают досрочно. Омельченко, наконец, встретила свою судьбу и теперь думает, как помягче сказать об этом. Вот глупая, он же сам настаивал на «до востребования и без взаимных претензий».
– Когда свадьба?
Что-то жалобно звякнуло, будто разбился хрусталь. Омельченко – закоренелая цезаристка: пьет кофе, вещает в трубку и кроит очередную сенсацию одновременно с мытьем посуды.
– Откуда?.. Ну, конечно, ты знаешь, – пробормотала она с заметным облегчением. – Прости. Всё вышло случайно, я и понять толком не успела. Думала, ерунда, но, оказалось, настоящее.
Это ее «случайно» напомнило давнишнюю историю, рассказанную Галантиной. Типичную байку из раздела анекдотов. Там тоже всё вышло случайно и тоже по-настоящему, а наивное дитя пребывало в уверенности, что дети рождаются от поцелуев.
Но акулы пера далеки от наивности и если твердят, что «оно», значит, и впрямь настоящее. Ни разу не нимфы нюхом чуют, у Евы же нюх – похлеще его интуиции.
– Поздравляю, Евс, – сказал он абсолютно искренне. – Рад за тебя.
– Да поздравлять-то, в сущности, не с чем, о свадьбе пока речи не идет.
– Зная тебя, не сомневаюсь. Настоящего не упустишь.
– Ну да, – протянула она. – Знаешь, я не хотела вот так, по телефону. Встретиться надо было, как нормальные люди, а теперь...
– Омельченко, – строго произнес маг, – выйди из образа. Желаю тебе счастья в личной жизни, ты этого достойна, так что иди, готовь бутылки под нарзаны и забудь, что обещала мне утку в яблоках. Мы ничего друг другу не должны.
– Всё равно, не по-людски как-то, – промямлила женщина. – И утка эта в яблоках...
– Господи, Женька, да пошутил я, пошутил! Иди, собирайся!
По паспорту Ева была Евгения Захаровна Омельченко, но она терпеть не могла свое полное имя. Даже хотела сменить паспорт, пока скандальные статьи Ев. Омельченко не водрузили автора на пьедестал почета. Имя «Ева» стало ее визитной карточкой, а отчасти мистическое происхождение открыло прямую дорогу к звездам.
Знакомство было спонтанным: она пришла за печатью для справки, ему в тот день тоже что-то потребовалось от главврача. Поругались из-за ерунды, по очереди поприветствовали плинтус, но быстро нашли общий язык. За два неполных года они узнали друг о друге больше, чем порой узнают за десять лет, а тесной дружбе помешали только узкие временные рамки. Оба жили по расписанию: вторник, пятница и каждая четная среда месяца, очень редко четверг, если удавалось вырваться.
– Не приемлю полигамии, – призналась Ева в первую неделю знакомства, – так что если вдруг встречу свою судьбу, мы разойдемся, как в море корабли.
– Меня это полностью устраивает, Евгения Захаровна, – шутливо заметил он. – Где поставить подпись?
– Здесь, – она ткнула пальцем в свою нижнюю губу. – И, чур, никакого официоза. Меня зовут Ева, просто Ева...
И вот всё закончилось, finita la commedia.
Стрелка настенных часов, так и не добравшись до цифры десять, застыла в миллиметре от нее. Давно пора сменить батарейку. А впрочем, ну их, пускай стоят, будет законный повод задержаться. «Остановись, мгновение, ты прекрасно!»
Он зевнул в кулак, отгоняя лирические мысли. Как не оттягивай, возвращаться домой придется. Народ работает по мере сил, активных побуждений к действиям не требует. Книги в шкафу расставлены в алфавитном порядке, документы собраны в аккуратные стопки в зависимости от даты, на столе идеальный порядок – делать здесь больше нечего.
Батарейку он всё же заменил, продлив агонию гальванического элемента сухим щелчком пальцев. Дождавшись знакомого тиканья, маг вышел из кабинета и запер за собой дверь.
Тихие коридоры, безлюдные в поздний час, только изредка кто-нибудь вскрикнет, рассмеется или выразится. Сегодня футбол, прямая трансляция, а телевизор только один.
